Знаки. Гл. 15

       Зайдя к себе в комнату и стащив футболку, я подумал, что надо бы принять душ, но тут же пришел к практическому выводу, что еще не вечер, и кто знает, что ОНИ могут учудить ко всему прочему. Как бы не пришлось попотеть сверх нормы.
       Напялив сухую футболку, я зашел к детям и поцеловал их с таким значением, будто уходил на войну. После чего вернулся к жене на диван. Состояние моего духа было ни мрачным, ни боевым, а, скорее, никаким, готовым, тем не менее, опрокинуться в ту или иную сторону в зависимости от обстоятельств. Жена, подобрав под себя ноги, снова прильнула ко мне и расслабленным голосом спросила, как дела на работе. Я воспользовался моментом, убрал звук у телевизора на тот случай, если очередной чудак с экрана вдруг опять возьмется учить меня уму-разуму, и сообщил, что, скорее всего, в ближайшее время уеду в командировку.
       - Предупреди меня заранее, чтобы я успела тебя собрать, - сонным голосом сказала жена.
       Сам не знаю, зачем я сказал про командировку. На самом деле ни в какую командировку я не собирался.
       "Как странно устроен человек! - думал я, скользя щекой по мягким локонам жены. - Вот сидим мы рядом, два близких существа, голова к голове. Кажется, подумай один из нас о чем-нибудь, и мысли, как искры, сами побегут к другому. Ан нет, не бегут! И одному из нас в данный момент совершенно невдомек, что происходит с другим. И это притом, что внутри у другого, то есть у меня, настоящая революция. Загадочная природа! Создала биополе и не предусмотрела сопутствующего ему средства коммуникации. Вместо этого подвесила корявый, заплетающийся язык, который немалая часть людей использует в прикладных целях чаще, чем по прямому назначению. Вот и выходит: пока не пошевелишь языком - никто ничего не узнает. А если рассказать нельзя? Значит, так и помирать со своей революцией в обнимку?" - думал я, посматривая на картину неизвестного художника под названием "Домашний уют в оранжевых тонах с затаившейся в нем нечистой силой" и стараясь по возможности отвлечь жену от телевизора. Для этого я обнял ее покрепче, активно потерся щекой по волосам и даже поцеловал два раза в лоб. Поцелуй я ее третий раз – и это было бы уже приглашение. Я же, честно говоря, ни о чем таком сегодня думать не мог.
       Взамен я стал рассказывать ей про то, какие забавные типы попадаются в маршрутках; как много людей с мобильниками слоняется по городу без дела в рабочее время; какая ушлая нынче пошла молодежь; про Хотябыча, который обещает подкинуть премию на приличные часы; про сумасшедших людей, что выстраиваются в очередь за автографами знаменитостей под присмотром милиции; про черные лимузины, в которых возят всякий сброд; про то, что дни, как бусины, нанизываются на нитку времени, а мы толком нигде еще не побывали – хотелось бы поехать туда, где влажный запах зелени, земли и невидимой жизни проникает в легкие, отравленные свинцовым дыханием города.
       Не знаю, заменил ли я ей своим рассказом то, на что она рассчитывала, но в ходе моего повествования жена несколько раз вскидывала на меня свои серые глазищи, излучая ими полное удовлетворение.
       Наконец в комнату в очередной раз заглянула Светка и сообщила, что уже поздно, и она идет спать. Жена спохватилась, с сожалением оторвалась от меня и направилась укладывать детей.
       Оставшись один, я с пугливым любопытством уставился на пресс-секретаря нечистой силы, каким в этот вечер являлся телевизор, в ожидании его очередного заявления. Я подумал, что раз уж некуда деваться от их чертовых назиданий – может быть, расслабиться и получить если не удовольствие, то хотя бы подтверждение их лояльности? По телевизору показывали сериал, герои произносили безобидные с виду реплики, если, конечно, считать безобидными слова: "Этот козел не знает, с кем связался! Уройте к утру эту суку, чтобы я о нем больше не слышал!" Видимо, сериал захватил и моих кураторов, потому что в последующие пять минут от них не было ни слуху, ни духу, а дальше я сам не дал им шанса: с облегчением выключил телевизор и пошел готовиться ко сну.
       - Ну, как тут поживают мои гусики-барбосики? Уже спят? – зайдя в полутемную детскую, расслабился я.
       - Папа, а что такое сингулярность? – спросил из-под одеяла Андрюха.
       "Вот так! Получите и распишитесь! - растерялся я. - Вот что значит потерять бдительность!"
       - Ты где таких слов нахватался? – как можно равнодушнее спросил я.
       - Володька Иванов сказал.
       - А ты почему за ним повторяешь? Может быть, это нехорошее слово!
       - Нет, хорошее. Он его на уроке сказал, а учительница ему за это пятерку поставила.
       - Где он только нахватался, этот твой Иванов, сын антиквара Иванова! Даже я таких слов не знаю! Думаю, что и ты пока обойдешься! Ну-ка, спать, спать! – заторопил я детей, видя, что дочка тоже пытается что-то сказать.
       "Господи, да что же это такое делается! Оставьте детей в покое, сволочи!"
       Я развернулся и выскочил из детской.
       - Папочка, а ты нас завтра в школу отведешь? – услышал я вдогонку Светкин голосок.
       - Конечно! – обернулся я, но, вспомнив вдруг реплику из сериала, добавил про себя: "Если доживу..." Настроение покатилось под откос.
       На поводу у старой привычки, с бровями, хмурыми, как осенние тучи, я зашел в ванную комнату, приготовил зубную щетку, выдавил на нее пасту и взглянул на себя в зеркало. Мама р0дная! Неужели это я? Неужели я так похож на игрока, проигравшего последние деньги?! На сплющенные черты гонца дурных вестей?! На аллегорию высушенной печали?! На портрет пророка в канун конца света?! Неужели это я? Опершись на раковину, я потеряно разглядывал зеркало, где отражалась моя неотразимая внешность. Внешность, в свою очередь, таращилась на меня.
       Вдруг в голове моей возникло странное предчувствие. Мне ясно представилось, что в следующий момент в зеркале вместо моего лица появится другое, чужое! Оно пристроится на моей шее, подмигнет мне, оскалит зубы и приготовится их чистить! Я похолодел, отшатнулся и зажмурил глаза. С минуту я слушал, как кровь стучит в висках и шумит в ушах, пытаясь понять, в чьих висках стучит кровь и чьи уши слышат шум. Наконец, я приоткрыл один глаз и через дрожащую щелочку разглядел малознакомую личность, которая пялилась на меня зажмуренными глазами, сморщив лицо вокруг носа. Моего носа. Я открыл глаза. На меня глянула высушенная печаль, которой гонец, все-таки, доставил дурные вести. Быстро наклонившись к раковине, я подергал щеткой по зубам туда-сюда, и во время полоскания несколько раз остервенело плюнул.
       Покончив с туалетом, я повернулся к зеркалу спиной, довел лицо насколько возможно до кондиции и направился навстречу ясным очам моей жены. Найдя ее на кухне, я обхватил ее, спрятал лицо у нее за спиной, потерся ухом по душистым прядям, посетовал на недосыпание, получил сочувствие и отпущение, поцеловал в шейку и ускользнул к себе ночевать.
       Потушив свет и вытянувшись на кровати, я почувствовал, как безнадежно устал. Мозги гудели так, будто в голове целый день ковали. Раздерганные события прошедшего дня смешались в причудливую картину. Рациональное зерно, затертое трансцендентными явлениями, требовало анализа и систематизации. "Иди ты знаешь куда… - пожелал я спокойной ночи зерну, уходя от него в область непознанного. - Без тебя тошно. Сейчас еще ЭТИ замучают снами…"
       И точно: не успел я толком потерять сознание, как сны облепили меня, словно мухи. Сначала я услышал чей-то голос.
       - Прими файл! – грубо потребовал голос.
       - Какой файл? – пробормотал я.
       Перед моим взором возникло несколько пронумерованных красных квадратиков.
       - Прими файл, - повторил голос.
       - Как же я его приму? – мучился я, искренне желая его принять.
       - Жми на кнопку! – велел голос.
       Я увидел перед собой кнопку, и стал старательно на нее жать, ожидая, что с квадратиками что-нибудь произойдет. С ними ничего не происходило.
       - Прими файл! – настаивал голос.
       - Не принимается! – в отчаянии закричал я, лихорадочно колотя по кнопке.
       Вдруг файлы и кнопка исчезли, и я увидел, что колочу по клавишам рояля. Я колочу изо всех сил, а звуков не слышу.
       - Вы правы, ноктюрны не рождаются днем, - одобрительно сказал голос.
       - Это не ноктюрн, - возразил я.
       В ответ раздается медленная спутанная мелодия.
       - Это вальс. Вы умеете танцевать вальс? – спрашивает голос.
       - Я не знаю, - отвечаю я.
       - Попробуйте! – предлагает голос, и я вдруг оказываюсь в пустом пространстве, похожим на зал. Я начинаю кружиться, нисколько не удивляясь, что держу в руках женщину. Неуловимо мелькают ее строгие черты, она легка и послушна.
       - Скажите что-нибудь! – просит она.
       - Что сказать? – спрашиваю я с замиранием.
       - Скажите слово!
       - Какое слово? – замираю я, боясь услышать в ответ что-то страшное.
       - Не знаю, - печально отвечает дама.
       - Вы хорошо танцуете, - хвалит меня прежний голос.
       Зал пропал, я сижу на ветках дерева, мне страшно и я стараюсь спрятаться в гуще его ветвей.
       - Ну что, полетели? – предлагает голос.
       - Я не умею летать! – отказываюсь я.
       - А вы попробуйте!
       Я срываюсь с дерева и взмываю к небу. Достигнув апогея, я выравниваю полет и гляжу по сторонам. Кругом простор, внизу – вода. Лететь легко и приятно. Никакого удивления оттого, что я умею летать.
       - Вы хорошо летаете, - опять хвалит меня голос рядом со мной. Я гляжу по сторонам и никого не вижу.
       - Что ни говори, а человек – существо космическое, хотя порой и недалекое, - продолжает тот же голос.
       Я не знаю, что сказать в ответ. Наверное, я соглашусь. Неожиданно я срываюсь в пике и несусь вниз. На меня надвигается зеркальная поверхность воды, и мне кажется, что я вот-вот разобьюсь. Но перед самой поверхностью я планирую и медленно погружаюсь в воду по пояс. Я бреду по плесам, среди низкой озерной травы, а в глазах пляшет отраженное от воды солнце.
       - Хотите, я построю для вас воздушный замок крепче, чем самая каменная крепость? – предлагает мне прежний голос.
       - Зачем мне крепость? – удивляюсь я. - Ведь я живу в воде!
       - Разве вы не хотите жить в крепости, где вас никто не тронет? – спрашивает голос.
       - Нет, не хочу! – отказываюсь я.
       - Вы просто не представляете, как это замечательно! – говорит голос. - Вот, смотрите!
       Я вижу перед собой плавающие в воздухе слова, составленные из крупных, в рост человека, букв. Такие же буквы составляют слова, лежащие передо мной на земле.
       - Махните рукой! – предлагает мне голос.
       Я подчиняюсь, и тут же слова в воздухе окрашиваются в красный цвет.
       - Это мои буквы. Они из пластмассы, - говорит голос. - Ваши буквы на земле из стекла. Назовите ваше любимое слово.
       - У меня нет любимого слова, - заворожено отвечаю я.
       - Тогда возьмем мое, - говорит голос, и в воздухе возникает слово "сингулярность".
       - Какое красивое слово, - шепчу я.
       - Смотрите дальше, - продолжает голос.
       Его любимое слово планирует на землю и ложится поверх слов из стекла. Раздается дробный хруст. Пластмассовое слово возвращается на место, оставляя на земле куски битого стекла.
       - Вот видите, - слышу я. - Мои слова не могут жить рядом с вашими, но ваши могут жить рядом с моими. Вы согласны?
       - Да, - шепчу я, сбитый с толку.
       - Тогда скажите слово! – требует голос.
       - Какое слово? – пугаюсь я.
       - Вы знаете какое! – настаивает голос.
       - Я не знаю никакого слова! – кричу я в страхе.
       - Тогда я вам его назову! – медленно и угрожающе произносит голос.
       - Не надо! – как сумасшедший кричу я и… просыпаюсь.
       Я лежу на спине. Одеяло откинуто, подушка мокрая, сердце стучит. За окном неподвижно и темно. Я с трудом прихожу в себя.
       "Твою мать! Ужас какой! Прямо, как наяву! Уж не заболел ли я?"
Некоторое время я лежу, прикрыв глаза и стараясь ни о чем не думать. Постепенно пространство в моей голове пустеет, разбегается в стороны, и я опрокидываюсь в сон.
       - Ну что же вы кричите, как доктор истЕрических наук, который ударился об очередной "косяк"! – по-отечески встречает меня знакомый голос. - Поверьте, у вас нет ни малейшей причины так бурно реагировать!
       - Я хочу спать, - твердо произношу я. - Не мешайте мне спать, прошу вас!
       - Но ведь вы уже спите!
       - Я не могу спать, когда меня все время о чем-то спрашивают!
       - Тогда спрашивайте вы!
       - Я не хочу ничего знать!
       - Хорошо. Тогда сделаем так: вы сядете в эту удобную коляску, а я с удовольствием покатаю вас по этим чудесным зеленым лужайкам, а вы тем временем поспите!
       Я вижу инвалидную коляску, и, не задумываясь, сажусь в нее.
       - Конечно, это не лимузин, но вы останетесь довольны! – говорит за моей спиной голос, и коляска трогается.
       Мы движемся среди стриженых кустов и ухоженных лужаек. Коляска плывет, как по воздуху, и мои глаза начинают слипаться. Ощущение удивительного покоя растекается по телу от головы к ногам.
       - Как хорошо... - бормочу я себе под нос.
       Вдруг коляска подпрыгивает, как если бы под ее колесо попал камень. Я вздрагиваю и открываю глаза. Впереди я вижу бессмысленное пересечение бесчисленных дорожек и несметное количество знаков и указателей.
       - Что это? Где мы? – спрашиваю я.
       - Ага! Наконец-то вы заинтересовались! – услышал я из-за спины. - Это поле причинно-следственных связей. Если двигаться по нему в любом направлении, то вы снова окажетесь на прежнем месте. И так бесконечное число раз.
       - Но тогда как мы отсюда выберемся?
       - Мы выберемся, потому что у вас есть мы.
       - Кто – вы?
       - Мы – это вы. Мы не являемся частью природы. Мы существуем потому, что этого хотите вы.
       - Но я никого и ничего не хочу!
       - Нам виднее.
       - Так, значит, это вы преследуете меня и мою семью?
       - Нет. Мы – ваши друзья.
       - Вы хотите нас погубить?
       - Экая глупость! Наше дело – правильно расставить знаки. Погубить себя можете только вы сами.
       - Вы… вы… вы наглые, злобные, мерзкие создания! Вы устраиваете ваши фокусы, чтобы сбить нас с толку! Вам доставляет удовольствие видеть, как мы сходим с ума!
       - Неправда. То, что вы называете фокусами, есть неразгаданные вами знаки. Мы лишь расставляем знаки, а читать их вам. И вот что происходит с теми, кто отказывается это делать.
       Тут я почувствовал, что коляску подтолкнули, и она покатилась, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Мелькали указатели, уступали дорогу знаки, сплетения дорожек набегали и пропадали за спиной. Плавность хода исчезла, теперь коляску трясло, как на булыжной мостовой. Я сжался и вцепился в поручни, чувствуя, что внутри меня зарождается крик. Внезапно край поля превратился в узкую полосу сверкающей воды. Поверхность наклонилась и пошла под уклон. Полоса воды устремилась мне навстречу, разрастаясь и пожирая пространство. Коляска с бешеной скоростью неслась на нее, как на стену. Еще секунда, и я...
       - Аааааааа!.. – услышал я свой истошный крик, когда коляска сорвалась с парапета и зачертила дугу, чтобы вдребезги разбить зеркало стоячей воды.
       -Аааааааа!.. – орал я, погружаясь в зазеркалье, пока беззвучная вода не зажала мой рот.