Анекдоты из истории. 5

   Его дело

   Такой диалог между бостонским адвокатом и истцом, выходцем из Ирландии прозвучал однажды под сводами зала суда на слушании дела о разводе.
   — Итак, развестись с этой женщиной решили вы по причине ее пристрастия к алкоголю?
   — Да, сэр.
   — А вы сами, скажите мне, пьете?
   — Но это… это уже мое дело!
   — Ваше дело — я правильно понял вас? А другими какими-нибудь еще делами занимаетесь вы?..


   Новый медальон

   — Вы мой новый медальон уже видели, мистер Мур? — поинтересовалась у Томаса Мура одна известная в свете красавица, на груди которой лежал медальон с портретом-миниатюрой ее супруга.
   — О, это похоже… знаете ли, очень похоже на Голову Сарацина на Снежном Холме, — дал оценку ее новому украшению поэт.


   Тост ректора

   Праздничный банкет в некоем колледже собрали в зале, на стенах которого висело множество портретов красивых женщин, и ректор этого учебного заведения, когда дошла до него очередь сказать тост, из желания польстить всем присутствующим дамам, выдал такой пассаж:
   «Оглянитесь, джентльмены, и оцените взглядом лики все вон те в рамах на этих стенах! Да разве могут те холстины с красками на них соперничать хоть сколько с этими вот всеми — пленяющими в сей час взоры наши сидя с нами вместе за этим столом!»


   О не заговорившем Мистере Панче

   Лорда П., человека неискушенного совершенно в техниках чревовещания и управления куклами-марионетками, настолько восхитили остроумнейшие репризы и реплики Мистера Панча* на одном из представлений в театре Флоктона, что, не пожалев солидной суммы денег, в тот же вечер выкупил он для себя у антрепренера куклу прославленного весельчака.
   В четыре часа пополудни следующего дня приглашенная лордом на обед немалая компания гостей после обмена приветствиями заняла вместе с хозяином места за столом. На почетном месте восседал Мистер Панч — который обратиться к собранию с приветственным словом почему-то отказался.
   — Ну же, Панч, выдай нам какую-нибудь шуточку свою! — приободрил его хозяин.
   Мистер Панч молчал.
   — В чем же дело-то? — удивившись, продолжил лорд. — Ты, я вижу, в скверном весьма расположении духа сегодня… Но вчера ведь вечером — каким шалуном, каким весельчаком ты был! Да скажи же ты нам хоть слово одно!
   Мистер Панч продолжал молчать.
   Тщетные попытки вступить с приобретенным «собеседником» в диалог завершились, в конце концов, тем, что разъяренный от досады лорд схватил Мистера Панча за ворот, доволок до двери — и спустил куклу с лестницы.
   ___________
   * Мистер Панч – популярный персонаж английского народного театра кукол.


   Крест от Наполеона

   «Господа, уж коли пошел у нас разговор об Ордене Почетного Легиона, — вел в компании речь один хорошо известный обществу француз, — во времена Наполеона Первого несравнимо, скажу я вам, несравнимо выше ценилась такая награда, нежели в теперешние дни. Вот, скажем, довелось однажды императору свидеться с немолодым уже солдатом-инвалидом, руки у него одной не было.
   „Где потерял руку?“ — поинтересовался у него император.
   „Под Аустерлицем, сир.“
   „И был награжден?“
   „Нет, не был, сир.“
   „Тогда получи же от меня вот этот крест!“ — Император снял орденский крест со своей груди и прикрепил его к груди солдата. — „Произвожу тебя в кавалеры Ордена!“
   „Ваше Величество, вы номиновали меня кавалером за потерю одной руки! А как бы вы, Ваше Величество, поступили, если б лишился я обеих рук?“
   „О, но в таком случае произвел бы тебя сразу в офицеры Ордена!“
   Солдат тотчас выхватил из ножен саблю и отсек ею вторую свою руку!..»
   У нас нет особых причин сомневаться, что бравый вояка содеять такое мог. Вопрос лишь — как смог?…


   Какой назойливый балабол!..

   «Guten Morgen, Excellenz!»* — поприветствовал, войдя в вагонное купе, сидевшего там германского фельдмаршала Гельмута фон Мольтке некий гусарский капитан.
   В купе все молчали.
   Спустя пару часов поезд тот, следовавший из Берлина, стал снижать скорость для остановки на небольшой станции.
   «Guten Morgen, Excellenz!» — встав на ноги, попрощался с фельдмаршалом капитан, после чего вышел из купе и закрыл за собой дверь.
   «Какой же назойливый балабол!» — повернув голову к одному из компаньонов своих по купе, с суровым выражением лица заметил фон Мольтке.
   ____________
   * Доброе утро, Ваше Превосходительство! (нем.)


   Две дамы из…

   Две дамы из двух старинных родов Пруссии немало месяцев вели очень жаркий, перешедший со временем в нешуточную склоку спор — о большей или меньшей знатности одной либо другой из них в аристократической иерархии королевства, — пока, в конце концов, один придворный не попросил самого короля личным его вмешательством поставить как-нибудь точку в их распре.
   — Объявите же им обеим, — сказал король, — что готов я в любой день официально закрепить неоспоримое превосходство статусное за наиболее знатной из них дурой.


   С одним шиллингом…

   Шеридан, в пору, когда денежные дела его порядком расстроились, назойливо стал убеждать своего сына Томаса искать себе в невесты девицу с солидным приданым, однако Томас, который с выбором своим к тому времени вполне уже определился, ко всем увещеваниям отца оставался глух.
   — Том, если же все-таки обвенчаешься ты с той своей Каролиной Калландер, — заявил ему в конце концов разгневанный отец, — потопаешь тогда вон из моего дома с одним лишь шиллингом от меня в кармане!
   — Нелишне тогда позаботиться тебе заранее и у кого-нибудь занять его, сэр, — последовал ответ.


   Без шуточек…

   — Очень прошу я вас, мистер Шеридан, отвечать на все мои вопросы без словесного трюкачества и шуточек, — предупредил Ричарда Шеридана судья Эдвард Элленборо, начиная процедуру перекрестного допроса драматурга.
   — На ваши все без словесного трюкачества и шуточек вопросы с готовностью отвечу я, — услышал от него ответ он.


   На муху…

   Однажды к хирургу Джону Эбернти пришла леди с жалобами на паука в ее горле, — которого никакими приемами и средствами не удавалось ей извлечь либо изгнать оттуда.
   Эбернти поймал летавшую в кабинете муху, взял ее за крыло и повелел пациентке пошире открыть рот.
   — Теперь же, мэм, едва только услышит паук тот жужжание мухи, тотчас и выскочит он наружу… Ах, вот и он! — Эбернти проворно ухватил мнимого «паука» в кулак. — Попался!
   Хитроумный манёвр хирурга даму ту от ее мономании с причудливой галлюцинацией избавил полностью и навсегда.


   О совершенствах

   В воскресной своей проповеди некий пастор повел речь о совершенстве всех свершений Творца.
   — А меня он, значит, тоже пустил в мир совершенным? — задал ему вопрос внимательно слушавший проповедь горбатый прихожанин.
   — Да… конечно, сгорбатил совершеннейше он тебя!..


   Дальше бросать буду…

   Американец некий поспорил как-то раз с приятелем на сотню долларов, что сумеет перебросить он его через довольно широкую речку.
   На берегу крепко ухватил он своего товарища обеими руками за одежду, поднял, собрался с силами, раскачал и швырнул его через воду — в которую тот и плюхнулся примерно на середине речки.
   — Ну же, сотню долларов отдавай мне! — заявил выбредший из воды «метательный снаряд».
   — Мы что, договаривались, с первой попытки переброшу я тебя?! Давай-ка, готовься, дальше бросать буду!
   Искупавшийся предпочел признать себя проспорившим.


   Хоть кто-то выздоравливает?..

   Сэр Джордж Стонтон рассказывал, что, когда в одной из бесед его с императором Китая Кьенлонгом коснулись они вопросов медицины, монарх пожелал узнать, каким образом английские доктора зарабатывают себе на жизнь.
   После того как Стонтон сумел довести Его Величество до уразумения принципов оплаты врачебных услуг в своей стране, изумленный Кьенлонг воскликнул: «Но хоть кто-то — из всех, кого угораздило заболеть, — у вас там выздоравливает вообще?! А теперь расскажу я, — продолжил он, — каким манером с моими врачами я управляюсь. Их, кому вверил я заботу о моем здоровье, четверо у меня; каждому я плачу еженедельное жалование. Однако с того часа, когда заболеваю я вдруг чем-то, деньги им не платятся — вплоть до дня моего полного выздоровления. Нет, думаю, нужды добавлять мне, что любые мои недуги скоротечны всегда до крайности».


   Его дорогие друзья

   Один известный врач по завершении визита в дом любого живущего в роскоши состоятельного семейства, перед тем как попрощаться с хозяевами, всякий раз не забывал удостоить своим посещением кухню, — чтобы пожать руки поварам.
   «Мои дорогие друзья! — объявлял он им во всеуслышание. — Знайте, что в неоплатном долгу я пред вами, — за то что помощью своей, поддержкой немалой меня не обделяете вы! Ваша искусность, изобретательность в изготовке разящих наверняка снадобий ваших, аппетитнейших таких при том, дарует возможность нам, врачевателям, разъезжать в собственных своих экипажах; без вашего же вспомоществования мотались бы мы все по улицам пешком, да и голодали бы».


   Однажды Джон Форстер…

   Однажды Джон Форстер, извинившись за опоздание на литературную вечеринку, пояснил компании, что задержка его вызвана была походом в церковь на обряд крещения — в качестве крёстного отца младенца, родившегося накануне в семье его приятеля.
   — Надеюсь я, что обряд сей свершён был не в кружке твоей пивной… — бросив подозрительный взгляд на опоздавшего, заметил ему Джеррольд.


   В своем последнем слове…

   В своем последнем слове некий субъект, привлеченный к суду за убийство отца и матери, высказал надежду, что Его Честь проявит некоторое милосердие «к лишившемуся враз всех средств для своего впредь существования несчастному сироте».


   Из зубоврачебной практики Петра Великого

   Царя Петра Первого, известного природной своей любознательностью и любовью к наукам, всегда заблаговременно извещали о всех готовящихся хирургических операциях и анатомических вскрытиях во всех госпиталях столицы, — дабы мог он лично удостаивать, по возможности, своим присутствием такого рода процедуры. Нередко Петр и сам ассистировал операторам, благодаря чему сумел научиться правильно вскрывать полости, делать кровопускания, удалять больные зубы, проводить и некоторые другие хирургические манипуляции; и при себе царь всегда носить стал футляр с набором инструментов из арсенала хирургов.
   Однажды в дворцовом вестибюле взгляд Петра упал на одного из камердинеров, сидевшего там в заметно скверном расположении духа. На монарший вопрос, о чем же это он так закручинился, камердинер ответил, что сам он ни на что не жалуется, но вот супруга его из боязни отказывается наотрез расстаться с больным своим зубом, и оттого не первый уже день страдает она от жестоких мучений. Царь тотчас возжелал исцелить страждущую, и был немедленно препровожден в ее комнату.
   — Присядь на стул, чтобы я смог осмотреть твой рот!
   — Но… но… Ваше Величество! больных зубов нет у меня! я… я совсем здорова!
   — Ваше Величество, когда лекарь зубной приходил сюда, — поспешил вставить камердинер, — она эти же точно слова ему говорила, а едва он ушел, опять принялась донимать меня своими жалобами!
   — Тогда давайте-ка, держите крепче ей голову и руки! — распорядился царь; после чего, не удостаивая жалобным протестующим крикам несчастной жены камердинера никакого внимания, извлек он из футляра нужные инструменты и сноровисто вырвал из ее десны указанный супругом зуб.
   Несколько, однако, дней спустя, когда до царя дошли слухи, что вся та история с больным якобы зубом была не чем иным, как хитростью, посредством которой камердинер, заподозривший супругу в некой любовной интрижке, решил жестоко проучить ее, обманщик тотчас получил прямо из монарших рук довольно-таки жесткое взыскание.


   Хвастун же он известный…

   — Вы ведь, я знаю, знакомы с нашим королем, мистер Уистлер, — заметила, беседуя с американским художником Джеймсом Уистлером, некая английская герцогиня однажды на вечернем приеме в Париже.
   — Нет, мадам, не знаком я с ним, — ответил ей художник.
   — Как странно… Видела я в прошлом году короля Эдварда, тогда еще принца, на званом обеде, и он мне говорил, что знает вас хорошо…
   — Ох, но хвастун же он известный, этот ваш король!..


   Выносите Клеопатру!..

   Одна леди, которой знаменитый художник предложил забрать себе безвозмездно лучшую из не проданных пока его картин, никак не могла сделать свой выбор. И в конце концов измыслила она такую стратегему: подослала к дому, где жил художник, некоего бродягу, который, подойдя к окну, громко завопил, что дом охватывает пламя.
   — Выносите!.. выносите же скорей мою Клеопатру! — закричал тотчас живописец своей прислуге.
   Утром следующего дня леди прислала к художнику своего лакея — забрать у него его „Клеопатру“.


   Доброго и вам утра!..

   — Доброго тебе утра, дочка Нечистого! — такими словами поприветствовал некий протестантский священник девочку-ирландку, затеявшую уличную игру в воскресенье.
   — Доброго, отец, и вам утра! — тотчас услышал от нее ответ он.
   ____________
   В протестантских церквах Великобритании долгое время действовал строжайший запрет любых развлечений по воскресеньям. (Примеч. переводчика)


   Родня

   Когда Георг, герцог Йоркский, будучи с визитом в Канаде, выехал однажды утром на велосипедную прогулку в окрестности столицы, на дороге встретился ему фермерский фургон, который из-за поломки оси раз за разом останавливался, и Его Королевское Высочество с обычной для него доброжелательностью предложил фермеру свою помощь в починке его транспортного средства. После успешного завершения совместной работы фермер поблагодарил помощника и любезно попросил Георга назвать свое имя.
   — Я герцог Йоркский, — скромно представился велосипедист. — Могу ли я тоже узнать, с кем имею удовольствие беседовать я?
   — Я?.. я кто?.. — Лицо фермера растянула широчайшая улыбка. — Ну кто ж еще, как не ваш дядюшка я — царь русский!
   ____________
   Принц Георг приходился племянником российскому императору Александру Третьему. (примеч. переводчика)


   О Теодоре Рузвельте и его сене

   Эту историю о 26-м президенте Соединенных Штатов рассказал сенатор Филандер Чейз Нокс.
   Когда однажды летом в резиденцию Рузвельта в Ойстер-Бэйе прибыла неожиданно делегация из Канзаса, встретить ее президент вышел без сюртука и в рабочих штанах с широким ремнем.
   — Ах, джентльмены, — отирая рукавом лоб, объявил им Теодор, — рад я, рад весьма видеть вас всех у меня сегодня! Но, знаете, занят я очень, управляюсь сегодня с моим сеном. Так что давайте-ка пройдем все вместе мы к конюшне — там и побеседуем; работа моя не помешает тому нисколько.
   Делегаты толпой вслед за президентом, который прихватил с собой вилы, направились к конюшне, — и когда дошли до нее, сена перед дверьми сеновала они не увидели!
   — Джон! — крикнул кому-то вглубь сеновала растерявшийся президент. — А что… сено-то?!
   — Да не успел я! не успел! времени не было у меня выкинуть его после последней вашей, вчерашней его уборки! — такое пояснение долетело из сеновала до ушей президента и его гостей.


   Некая леди из Австрии…

   Некая леди из Австрии, беседуя с лордом Дадли, с недоумением поделилась с ним своим наблюдением, что почему-то лондонцы все до крайности дурно изъясняются по-французски.
   — Это правда, мадам, — ответил ей Дадли, — однако тем избавляем мы себя от удовольствия принимать в нашей столице любого гостя из Франции более одного раза.


   Генри Брум и камень

   Ниже приведена выдержка из протокола допроса лордом Брумом в пору его адвокатской практики свидетеля, уроженца Йоркшира, на слушании дела об уличном хулиганстве с причинением телесных повреждений:
   «Вы видели, как обвиняемый камень бросил?» — «Да, камень приметил я; и я, да, конечно, видел, как обвиняемый бросил его».
   «И камень тот большим был?» — «Я бы сказал, да… камень тот был большеват».
   «Какого же он размера был — камень?» — «Ну… размерный такой, в общем-то, камень был…»
   «Не могли бы ли вы дать определенный ответ, насколько он был крупным?» — «Крупности он был, скажу, такой себе… порядочной крупности».
   «Можете вы ознакомить присяжных хоть с какими-то характеристиками того камня? Каким он вообще был?» — «Каким был? Ну, каким? — каменным был он…»
   «Не могли бы вы сопоставить, сравнить его с каким-нибудь предметом здесь в зале?» — «Я сказал бы, — свидетель указал пальцем на кусочек мела, которым сидевший ближе к нему присяжный делал записи на своей грифельной дощечке, — вот таким, как вот этот мелок, тот камень был…»


   В Хайгейтском пригороде…

   В Хайгейтском пригороде Лондона некая дама подошла к стоявшему омнибусу, распахнула дверь и заглянула внутрь.
   — И что же, внутрь влезть к вам уже не смогу я?! — громким раздраженным голосом вопросила она пассажиров.
   — Ко мне лично — простите, но нет уже, мадам! — извинительным тоном дал ответ ей сидевший у двери Чарльз Лэм. — Последний ломоть пудинга, которым потчевала сегодня меня миссис Гиллман, шанса для вас такого, увы, не оставил…
   ____________
   Кареты конных городских экипажей — омнибусов — имели сиденья для пассажиров и на крышах (примеч. переводчика).


   Сэр Джон Стюарт Гамильтон…

   Сэр Джон Стюарт Гамильтон ужинал в кондитерской Дэлби, когда после очень долгой, изнурявшей всех засухи обрушились вдруг на землю обильные струи ливня.
   — Какой благодатный дождь! — заметил какой-то сельский джентльмен. — Надеюсь, из земли враз сейчас всё полезет.
   — Не дай Бог, чтобы всё! — воскликнул сэр Джон. — Ибо посеял я в нее трех уже своих жен…


   Лэм об акустическом феномене

   — Однако мне кажется, мистер Лэм, до вас все-таки очень мало чего доходит — из всего, что весь уже вечер говорю я тут вам и говорю! — сделала попытку привлечь большее внимание поэта к ее речам сидевшая на званом ужине рядом с ним одна очень словоохотливая леди.
   — Хоть оно и так… но вы продолжайте, продолжайте, мадам! Потому что вот до этого джентльмена, — Лэм кивнул на соседа своего с другой стороны, — доходит, вы не сомневайтесь, всё: ухо мое, к нему обращенное, работает весь сегодня вечер, поверьте мне, как раструб говорной трубы.


   Об апельсине и поросенке

   Однажды Томас Хилл, редактор театрального журнала «Драматик Миррор», вечером на званом ужине, дабы подивить гостей, принялся вырезать из апельсина фигуру поросенка, — однако после продолжительного довольно времени тщетной работы швырнул он на стол нож и останки истерзанного фрукта и возгласил:
   — Сдохни поросенок!! Не получается никак — не получился он у меня!
   — О, нет же Хилл, сработано совершеннейше! — Драматург Теодор Хук указал на заляпанный соком и усыпанный обрезками апельсина стол. — Вместо поросенка ты — стол-то изгваздал нам как! Усомнится кто, что его на нем не было?!


   Монтескье о подарках

   У Шарля де Монтескье, в пору, когда был он президентом парламента города Бордо, случился однажды жаркий до чрезвычайности диспут с одним из его советников.
   — Месье президент, если и впрямь все, в чем я вас сейчас убеждал, это вздор, готов отдать я вам тогда свою голову! — такой репликой решил прекратить наконец пререкания с президентом советник.
   — Принимаю дар, — спокойно ответил Монтескье. — Пустячные даже вовсе презенты, безделицы помогают тем не менее сберегать приятельские отношения.


   Шамфор о французской трагедии

   Во времена якобинского террора некто, обсуждая с драматургом Шамфором текущее положение парижских театров, отметил, в частности, явственный, на его взгляд, упадок французской трагедии.
   «Тут, видишь ли… причина-то в том, что трагедия успела немало подмочить себе репутацию, — с той поры как стала гулять она по улицам», — дал собеседнику такое пояснение Шамфор.


   Опасно здорова

   «Леди N была опасно больна, — однако, не исключаю, будет для кое-кого из нас утешением тот факт, что на сегодняшний день она уже опасно здорова», — такие слова написал однажды в своем письме лорд Байрон об одной известной в свете колкой весьма и язвительной — в том числе и на его счет — даме.


   Приличный домишко…

   Экс-президент США генерал Улисс Грант, когда в 1878 году посетил он Лондон, был приглашен королевой Викторией в Виндзорский Замок.
   Генерала с его спутниками провели в один из залов для частных приемов, где королева пожелала побеседовать с ним, пока накрывался обеденный стол.
   Во время их разговора к Гранту сзади подошел его сын Джесси и принялся нетерпеливо дергать его за фалду сюртука.
   — Папа, а ты меня-то представишь? — прошептал он повернувшемуся наконец к нему отцу.
   — Ваше Величество, рад я вас познакомить с моим сыном Джесси!
   Королева сердечно пожала молодому человеку руку, и тот, решив, что весьма уместным будет с его стороны отблагодарить хозяйку каким-нибудь любезным замечанием, окинул одобрительным взглядом убранство зала и заявил:
   — Да, приличный домишко отстроили вы здесь себе, мэм!


   А я-то подумал…

   Возле дома в бромптонском квартале Лондона, где снимал квартиру известный актер Джозеф Харли, принялся однажды наигрывать свою музыку некий уличный оркестр.
   После того как отзвучали две-три музыкальные пьесы, в дверь Харли позвонили.
   — Впусти же ты их! — дал распоряжение лакею актер.
   — С чем вы ко мне, джентльмены? — задал вопрос Харли вошедшим музыкантам.
   — Мы думаем… что ваша честь соблаговолит пожертвовать хоть какую-то малость нам…
   — Пожертвовать?! А я-то подумал, что удостоили вы меня своим визитом, чтобы извинения принести — за дикарский дьяволов шум тот, который возымели нахальство затеять сегодня вы под окнами моими!..


   О маркизе Аврелиусе

   Маркиз Стаффорд пригласил однажды в свой дом британского «железнодорожного короля» Джорджа Хадсона вместе с его супругой Элизабет за званый обед.
   — А кто это такой? — указав на бюст римского императора Марка Аврелия, поинтересовалась при осмотре достопримечательностей дома миссис Хадсон у маркиза.
   — Маркус Аврелиус это, — пояснил ей хозяин (оставив сообразно английской языковой традиции именам императора латинские окончания).
   — Маркиз Аврелиус — это нынешний, или же кто-то из покойных уже, мой лорд? — озадачила маркиза Стаффорда таким своим вопросом его почтенная гостья.


   Король Людовик о библиомании

   Одного невежественного вельможу, державшего у себя в библиотеке обширное собрание ценных книг, Людовик XI назвал горбуном: «чья спина обременена увесистой ношей, которую не дано ему и разглядеть толком».


   О беседе с лордом Брумом

   — Закончил только что с лордом Брумом беседу я, — рассказывал Сиднею Смиту один политик. — Долго, так долго добивался с ним встречи я — для разговора по весьма важному для меня делу, а он!.. Он, поверьте мне, речи со мной вел как с кретином…
   — Не беда, мой дорогой друг, не обижайся на него! — попытался утешить его Смит. — Он просто подумал, что это давно уже тебе известно…


   О Вордсворте и Гамлете

   Однажды в дискуссии о письменных источниках, из которых Шекспир черпал идеи и сюжеты для своих пьес, Вордсворт осмелился намекнуть, что любой поэт, имея у себя на руках исторические хроники, повествующие о принце Гамлете, сумел бы с равным примерно успехом сочинить великую трагедию.
   — О, вы послушайте только! — воскликнул Чарльз Лэм. — Вордсворт говорит здесь, что вполне по силам ему будет потрясти мир ожидаемой теперь нами от него пьеской «Амлет-проныра»!
   ____________
   Старинные скандинавские исторические хроники повествуют, что датский принц Амлет (Гамлет) с успехом одолел своих противников и женился на шотландской королеве. (Примеч. переводчика).


   На листах свинца…

   Об авторе тяжеловесных стилистически и очень скучных научно-популярных публикаций Ривароль сказал, что пишет он «снотворной микстурой на листах свинца».


   Однажды Бальзак…

   Однажды Бальзак, когда заговорили в компании о Ривароле и Шамфоре, заявил:
   «У великих французов тех одна меткая фраза стоила часто толстого тома чьих-то писаний. В наши же дни в толстом томе чьих бы то ни было писаний не находим мы и одного единственного хотя бы меткого слова».


   Дабы свет мог думать…

   Как-то раз Александр Дюма-младший, говоря о своем отце (который был креолом по рождению), заметил, что тяга к хвастовству и тщеславности настолько у него неодолима, что нимало он не удивится, если папаша его вдруг примется разъезжать по Парижу стоя на запятках своей кареты, — дабы свет мог думать, что смог раздобыть где-то он себе чернокожего лакея.


   На пустой желудок

   Когда доктор порекомендовал Сиднею Смиту делать ежедневно пешие прогулки на пустой желудок, тот попросил уточнить месторасположение его, а также имя владельца.


   Сможете ему уподобиться…

   Некоему эллину, славному своей невоздержностью в еде, напомнили однажды о египетском обычае выставлять в пиршественном зале на видном месте человеческий скелет с надписью над его черепом: «Помните, вы и сами можете ему уподобиться!»
   — О, да это ж если совсем мало жрать они станут! — воскликнул эпикуреец.
   ____________
   Тот обычай в Древнем Египте должен был, полагалось, несколько умерять аппетиты пирующих. (Примеч. переводчика)


   Выгодный размен

   Молодая американка в компании с ее лондонским знакомым осматривала достопримечательности британской столицы.
   — А вот, обратить вас прошу я внимание, вот, примечательное весьма орудие! Захватили его наши войска в сражении на Банкер-Хилле*.
   — Как интересно! — скользнув взглядом по экспонату, старинной пушке, заметила лондонцу его спутница.
   — Мне… мне, я думаю, нелишне будет посвятить вас в подробности, что эта пушка отбита была англичанами у американцев, в бою с ними…
   — Ну… да и прекрасно же! пушка стала вашей — Банкер-Хилл нашим.
   __________
   * Банкер-Хилл – высота вблизи г. Бостона, где в 1775 году произошло знаменательное сражение между американскими повстанцами и войсками англичан.


   Вопрос Талейрана

   «Единожды только за всю жизнь мою угораздило меня затеять глупость одну…» — делился в компании воспоминаньями историк Клод де Рюльер.
   «Да, но когда же затея твоя к финалу подойдет?» — задал ему вопрос Талейран.


   Несомненно, лорду Стенли…

   Некая леди полюбопытствовала однажды у лорда Брума, кому именно присудил бы лично он пальму первенства как искуснейшему мастеру дебатов в Палате Лордов.
   — Несомненно, лорду Стенли — второе место отдал бы я, мадам, — таким скромным ответом удовольствовал Генри Брум свою собеседницу.


   О вчерашней прессе

   В одном провинциальном городке, в клубе, где собирались по вечерам местные энтузиасты обсуждений текущих политических новостей, на стене над камином висел плакатик:
   ‚Джентльменам, учёным грамоте, использовать просьба ВЧЕРАШНЮЮ ГАЗЕТУ!‘


   Которому не повезло…

   На слушании под председательством судьи Эдварда Элленборо одного уголовного дела дошла очередь выступать с первой своей в суде речью трепетавшему от сильного волнения молодому новоиспеченному адвокату.
   — Мой лорд, — начал он, — подзащитный мой, которому так не повезло… — Мой лорд… подзащитный мой, которому не повезло так в… — Мой лорд, мой подзащитный… которому не повезло…
   — Продолжайте же, сэр, продолжайте! — приободрил его лорд Элленборо. — Судья, не сомневайтесь, всецело на вашей пока стороне.


   Нелишним счел уточнить…

   «Портвейна бутылку мне, старого!» — возгласил Дуглас Джеррольд, войдя однажды в винную лавку. — «Не перестарелого только», — нелишним счел уточнить он.


   Дабы зазвучал…

   Один малоискушенный в английском языке француз, после того как довелось ему услышать несколько раз идиому «поднажать крепче» — в значении «настойчиво побудить кого-то что-то сделать», — однажды вечером на балу попросил своего приятеля «подтиснуть крепче» некую известную своим вокальным талантом молодую леди, «дабы зазвучал для нас всех сегодня в этом зале ее чудный голос».


   Дополнил лорд…

   Некто в беседе с лордом Честерфилдом высказал соображение, что люди — это единственные живущие на земле создания, умеющие смеяться.
   «Пожалуй, также и единственные, достойные осмеяния», — дополнил его лорд.


   Лорд Терлоу об отношениях

   Свидевшись однажды утром с лордом Терлоу, некто из его коллег по адвокатской гильдии воскликнул:
   — О, знаете, а я ведь слышал, что барменша — та, что у Нандо в закусочной, — ребенка родила!
   — Какое отношение сей факт ко мне-то имеет? — задал ему вопрос удивленный Терлоу.
   — Но-о… все говорят, что ребенок тот — он ваш с нею…
   — Говорят, наш? Какое же тогда отношение сей факт имеет к вам?


   Лорд Эрскин о воротах и манерах

   Встретив однажды славного в свете своим красноречием знакомого, лорд Эрскин заметил, что лодыжка у него перевязана носовым платком.
   — Что с ногой-то? — поинтересовался он.
   — О, дорогой сэр, завершая романтичный променад по парковым аллеям усадьбы моего братца, приблизился я к воротам и обнаружил их на надежном запоре! И вот: одоление нежданной преграды сей путем вздымания на ворота те с одной стороны и нисхождения с них с другой завершилось для меня, увы, небезущербно, а именно, ссаждением — одним из прутов решетки — эпидермиса кожи на моей лодыжке, с последовавшей эффузией некоторого количества крови.
   — Твое счастье, что ворота твоего братца не столь возвышены, как твоя манера изъясняться, не то наверняка сломал бы ты сегодня себе шею, — заметил ему Эрскин.


   Знакомы лучше…

   Однажды вечером в «Уайтс-клубе» лорд Кармартен, подойдя к впервые посетившему это заведение актеру Футу, тихо сказал ему:
   — Мистер Фут, ваш носовой платок вот-вот вывалится из кармана вашего.
   Фут опасливо огляделся и торопливо упрятал носовой платок вглубь кармана.
   — Благодарю вас, мой лорд; с тутошней компанией знакомы вы, конечно, лучше, чем я.


   Теккерей о взаимном кредитовании

   — Хотелось бы мне знать, что сие может означать? — задал Теккерею вопрос его знакомый, когда внимание их обоих привлекла вывеска «Ассоциация Фондов Взаимного Заёма» над дверьми некой конторы на одной из примыкающих к Стрэнду улиц.
   — О, надо, наверное, понимать, что ни у кого из них там денег нет, и в долгах один у одного они там все, — пояснил ему Теккерей.


   В своих костях…

   Сидней Смит говорил, что более всего прочего забавляет его совершеннейшая неспособность некоторых умов адекватно принимать что-либо сказанное им не всерьез.
   «Однажды летом пожаловала ко мне с визитом миссис Джексон, и заговорила она об измучившей нас всех в те дни ужасающей жаре, — рассказывал он. — „Жара страшная, мэм, да! — сказал я ей. — Даже здесь, в доме у меня пекло такое, что, думаю, ничего уж и не остается мне, как совлечь прочь с себя мякоть всю, да и сидеть тут в одних лишь костях своих!“ — „Совлечь мякоть… и сидеть… в своих костях? О, мистер Смит, но как же вы сможете сделать такое?!“ — воскликнула она с неподдельной серьезностью и сильным испугом. „С великой легкостью, мэм, — ответил я ей. — Прошу вас вновь навестить меня на днях — и вы увидите сами“. Она же немедля велела подавать ей экипаж, — решив, очевидно, что речь я завел о неком совершенно противном как естеству, так и всем светским правилам деянии».


   Судья Мол о порядке

   «Сэр, вас не сильно затруднит моя просьба, излагать мне факты хоть в каком-нибудь порядке? — прервал однажды выступление некоего малоопытного адвоката раздраженный судья Джастис Мол, совершенно утерявший в путанице его речений нить слушавшегося дела. — В любом — в таком, какой лично вам более удобен, — но порядке! Предпочел бы, конечно, чтобы в хронологическом, но я не привередлив: в алфавитном? — пусть и в алфавитном! — но только порядке!!»


   Лорд Хаутон и леди с сотнями мужчин

   Леди, известная более своей тщеславностью, нежели внешним шармом, как-то раз упомянула вскользь в разговоре о «сотнях мужчин, припадавших за годы к ногам» ее.
   — О сводильщиках мозолей, верно, это она… — прокомментировал вполголоса такие ее слова лорд Хаутон.


   Еще один…

   В компании, где присутствовал лорд Байрон, кто-то заговорил о «восходе» некой «новой звезды на поэтическом небосклоне Англии».
   — О, да, хороша новость! еще один щелкопер, бумагомаратель вроде меня выскочил как черт из табакерки! — отметил Байрон.


   Когда Стерн был в Париже…

   Когда Стерн был в Париже, некий французский джентльмен поинтересовался у него, замечает ли он среди французов какие-то оригинальные типажи, достойные стать прототипами персонажей одного из его романов — подобного его знаменитому «Тристраму Шенди».
   «Нет, не замечаю я, — ответил романист. — Французов, знаете, сравнил бы я со старыми, давнего хождения монетами, лики на коих затерлись до полной почти неразличимости».

*****

ДОПОЛНЕНИЕ ОТ 14.03.2023:

   Георг Второй об изящной словесности

   «Да что он такое есть вообще — тот Боб*, о коем уши брожужали вы мне уже тут?! — вопросил однажды раздражённо король Георг Второй придворных (с младенческих лет у него не получалось выговаривать звук ‚п‘). — Не нахожу ни в чём и нигде никаких достоинств я у него! Бочему бодданные мои все не могут никак бо нормальному свои сочинения бисать — брозой! И вот, о Шексбире тоже много болтают, — но разве можно его читать?! Читать что-либо из всего, что этот набыщенный, бомбезный старина бонабисал, я, скажем, не могу!..»
   ____________
   * Поп (Поуп), Александр – английский поэт XVIII века.


   Когда обнаруживаем…

   — Ах, женщины присланы в этот мир с одной-единственной миссией: делать мужчин дураками! — заявил как-то раз в салонной беседе некий претендующий на остроту ума джентльмен.
   — И как же мы досадуем, когда обнаруживаем, что в таком деле натура так часто нас опережает! — поспешила вставить своё замечание сидевшая рядом ясноглазая красотка.


   Обезблагородил

   Туповатый лакей-привратник, коего в лондонскую свою резиденцию герцог Девонширский привёз из сельского поместья, объявляя о прибытии на балы и светские рауты гостей, оделял их всех пышными и неуместными порой титулованиями.
   — Милейший, вам не затруднительно будет, представляя меня, «высокочтимую», что у вас, прочь отбрасывать? — отведя как-то раз того лакея в сторонку для тет-а-тет, объявила ему раздражённая гостья герцога и герцогини леди А.. — Без «благородной» — еще тут у вас… объявить вы меня способны?! Также дочь мою — не кем иной, как «мисс А.» представлять впредь попрошу я вас!
   ***
   — Безблагородная еще тут у нас леди А. и дочь её, не кто иная как мисс А.!— завидев месяц спустя леди А. с дочерью в дверях многолюдной залы, где герцог давал очередной бал, громким голосом известил привратник почтеннейшую благородную публику.


   О камне с тайным заклятием

   НЕС
   УЙС
   ЯЗАМ
   ЕЖУ
   Плоский камень с выбитой на нём загадочной этой надписью несколько лет назад был обнаружен лежавшим глубоко в дерне на неком поле.
   Горячие споры насчет правильности толкования малопонятного изречения вовсю уже успели раскипеться в среде учёных мужей: историков, знатоков древних диалектов и магических заклятий язычников, — когда вдруг точку в их диспутах поставил в конце концов крестьянин, проживавший неподалеку от поля со столь интригующей находкой.
   Камнем тем, поведал он ученым, когда-то давным-давно его дедушка обозначил границу своей полосы на поле том; он же и надпись предостерегающую на нём сделал: „Не суйся за межу“.


   Тайком от тебя…

   Некий назойливый светский хлыщ, которому удалось свести знакомство с парой персон из высшей лондонской знати, вставлял к месту и не к месту в свои речи: «Мой друг лорд N…», «Мы с моим приятелем лордом M…» — и тому подобное.
   — Ах, а вы знаете, — заявил он, когда однажды на верховой прогулке в компании с литератором Джеррольдом разговор коснулся вкусовых качеств различных видов рыб, — обедал я намедни в дому у лорда N, — и вот же: к величайшему моему удивлению рыбы на столе у них не увидел я!
   — Удивляться, друг, нечему! Наверняка рыбу ели они тайком от тебя, где-нибудь в отдельной комнате наверху — куда и распорядились подать её, — бросил ему Джеррольд.


   Да, знаем!..

   Доктор богословия Уильям Дигби, один из Почетных Капелланов Его Королевского Величества, проходя однажды мимо личной его конюшни, заметил в ней детей своего незадолго до того нанятого кучера, затеявших там буйную шумную игру.
   — Эй, мелкота, вы-то, думаю, знаете, кто я? — грозно вопросил он детей.
   — Да, знаем! Вы тот дяденька, которого папа катает иногда в нашей новой коляске!


   Об упиенном законнике

   Блестящий законовед сэр Джон Миллисент, известный адвокат и позже судья, пристрастившись к ежедневной рюмке, мало-помалу пить стал помногу.
   «Пью зачем? Из скромности! — отвечал он обычно на расспросы о причине усугубления пагубной его привычки. — Просто, знаете, упиваю я себя до интеллектуальной мерки моих коллег тут всех».


   Напротив

   „Умник великий живёт тут. Драйден!“ — написал мелком на двери Драйдена Томас Отвей, когда однажды за полночь дошагал из таверны он до своего дома на Куин-стрит; его дом и дом Джона Драйдена стояли на этой улице один против другого.

   „Том Отвей напротив. Тупень!“ — такую надпись, начертанную знакомой ему рукой соседа напротив, прочёл утром он на собственной двери.


   Сэмюэл Джонсон о вине

   „Индивид под действием винных паров в голове склонен влюбляться в себя. Но станет при том влюбляться в него кто-то ещё? Может быть, не исключаю совсем такого. Тем не менее риск тут вот в чём: чем сильней кто-либо посредством вина в себя влюбляется, тем скорей окружающие его индивиды в большинстве своём из него вылюбляются.“
   Сэмюэл Джонсон.


   Доходная подработка

   — Не могу никак уразуметь я, как такое у тебя получается! — говорил, беседуя со своим приятелем, некий благородный лорд. — Долгов, я знаю, ты не делаешь, и земель в поместье твоём куда меньше, чем у меня, однако жить на широкую такую ногу, как ты живешь, роскошествовать, я — мечтать же только могу!
   — Всё, милорд, просто! Я, знаешь, подрабатываю еще.
   — Как?! Кем… подрабатываешь?
   — Управляющим подрабатываю, приказчиком.
   — Управляющим? Ты меня заинтриговал… В поместье неужели чьём-то? В чьём — не секрет?
   — Не секрет: в своём.


   На дне!..

   Не все жители Лондона осведомлены были об охватившем одно время многих молочников поветрии подгущать толчёным мелом предварительно обезжиренное сепарацией молоко.
   — Что ж это за молоко такое у вас! — решилась некая кухарка указать явившемуся с очередным заказом торговцу на сомнительное, как ей в конце концов показалось, качество его товара. — Половину суток вот, простояло оно у меня в кувшине, и ни грана сливок наверху!
   — Дорогуша моя, но неужто не ведомо тебе, что в молоке далеко не всегда, да, не всегда сливки наверху отстаиваются! Ты дай-ка мне другой кувшинчик! Смотри — сливаю я, сливаю молоко в него… И вот! — Молочник взболтнул загущенные остатки. — Вот же они сливки — на дне!..


   Об адвокате и его клиентуре

   Томас Ричардсон, председатель британского Суда Общих Тяжб, катался однажды на досуге за городом в своём экипаже.
   — Господин хороший! — поравнявшись с возом, который тянула тройка запряженных цугом коней, крикнул он вознице. — Проясни-ка ты мне один вопрос: отчего, по какой причине передний конь у тебя лощёный такой и упитанный, а те, что сзади — вон, доходяги же, костями гремят?!
   — Ха! — всё просто тут, сэр! Передний — он, знаете, адвокат; позади — пара его клиентов топает!


   Лондон. К дверям особняка…

   Лондон. К дверям особняка лорда N. подходит его недавний знакомец, нагловатый светский хлыщ сэр Фрэнсис и дёргает шнурок звонка. Лакей-привратник открывает дверь.
   Лакей:
   — Милорда нет дома, сэр!
   Сэр Фрэнсис:
   — Ах! Но мне же так надо было увидеться с ним сегодня… узнать, дан ли ход делу одному моему, насчёт которого просил я его походатайствовать… Ох… ну, а вы хоть позволите мне тогда двумя-тремя словечками перекинуться с приятельницей моей, обезьянкой милорда?
   Проникнув в жилище лорда, визитёр, не удостоив обезьянку и парой секунд внимания своего, стремглав взлетает по лестнице наверх, к дверям рабочего кабинета — в коем и застает хозяина.

   ***
   Два дня спустя.
   Сэр Фрэнсис:
   — Милорд сейчас дома, милейший?
   Лакей:
   — Нет, сэр!
   — Ах!.. О, знаете, очень прошу я вас! вот, часы я свои забыл вечером вчера завести, и вот: стали они! У милорда часы точнейшие; вам ведь не хлопотно будет впустить меня на минутку, чтобы я свои по ним подвёл?
   Подводка часов оборачивается очередным трюком: лорд N. вторично застигнут визитёром в своём кабинете.

   ***
   На следующий день пополудни.
   Сэр Фрэнсис:
   — Ми…
   Лакей (держа дверь приоткрытой на ширину ладони):
   — Милорда дома нет! обезьянка издохла! часы — поломались!!


   О врачебном деле и заполитизированности

   Известный врач Ричард Броклсби славен был в лондонском обществе своей способностью затевать горячие дискуссии о проблемах как внутренней, так и внешней политики с кем угодно, в любом месте и в любое время.
   Однажды вызвала его в свой особняк леди Мэри Брюс, герцогиня Ричмондская: оказать врачебную помощь её занемогшей камеристке, — и уже в вестибюле успел завязаться у доктора с камердинером герцога — супругом заболевшей — диспут по поводу некого злободневного политического вопроса. Спор раскипался по мере подъема врача и его провожатого по лестнице на верхний этаж — и завершён был настоящим взрывом в комнате, где лежала на кровати пациентка; после чего доктор Броклсби, выйдя вон из комнаты, спустился вниз и покинул дом герцога, не удостоив недужную ни словом своим, ни взглядом, и даже не обмолвившись о ней.
   Герцогине же пришлось вызывать для камеристки другого врача.


   Непобиваемый довод

   В одной из школ Корнуолла инспектор, прибывший туда для проверки качества преподавания, попросил учащихся процитировать ему слова из Нового Завета, коими обоснован запрет для христиан жить в браке с двумя или более женщинами.
   — Да! да там же писано, что двум господам никто служить не может! — после довольно продолжительного всеобщего молчания выдал ему такой ответ один из школьников.
   ____________
   Ученику припомнилось не что иное, как изречение из Евангелия от Матфея: „Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть“ (гл. 6, ст. 24). Запрет же для христиан многожёнства обоснован наставлениями, изложенными в некоторых посланиях апостола Павла. (Примечание переводчика).


   Читай же внимательно!..

   Один парижский вельможа отписал по завещанию всё своё денежное имущество монастырю Ордена Иезуитов, оговорив припиской, чтобы некоторую часть денег «в сумме, коя им самим по нраву придется [la partie qui leur plairoit]», отцы-управители передали его единственному сыну.
   Догадаться нетрудно, что отпрыск почившего в бозе набожного вельможи получил от монастыря весьма скромную, можно даже сказать мизерную долю от отцовских денег, — однако к великому для него счастью завещание отца попалось на глаза некоему ушлому адвокату.
   «Немедля иск подавай ты на монастырь тот! — вскричал тотчас адвокат. — Читай, читай же внимательно ты: монахам ведь вот тут предписано сумму ту, коя по нраву самим им придётся, ТЕБЕ в конце концов передать! По нраву же им самим — львиная доля пришлась, разумеется!»
   Суд, рассмотрев дело, счёл доводы адвоката вполне убедительными и стал на сторону истца: обязал его вернуть отцам-управителям полученную от них жалкую лепту, а от них потребовал незамедлительно передать ему все деньги, кои предпочли включить они в доходную часть монастыря.


   Припекло…

   Один джентльмен, будучи с визитом у своего приятеля, литератора, заметил на столике лист бумаги с началом нового его поэтического творения:
   Солнца диск с вертикальных высот
   Пролучает морские глубины

   Воспользовавшись минутой, когда одержимый музами друг встал и отвернулся от стола, он, обмакнув перо в чернила, спешно приписал:
   „Что за хрень?.. Где нам смыть с себя пот?!..“
   Расстонались угри и сардины.


   Направили к антрепренёру…

   Как-то раз за бутылкой вина Том Шеридан, сын знаменитого драматурга, намекнул отцу, что карманы его вот уже несколько дней совершенно пусты.
   — Ступай же на большую дорогу, Том, да займись грабежами! — услышал от отца такой совет он.
   — Пробовал на днях. Пошел на большую дорогу, и кибитку остановил, полную пассажиров. Но — так, знаешь, получилось, что ехала в ней труппа «Друри-лейн», и, поскольку никто там из них, разумеется, и фартинга в кармане сыскать не смог, направили они меня к своему антрепренёру!
   ____________
   Драматург Ричард Бринсли Шеридан с 1776 года был антрепренёром лондонского театра «Друри-лейн». (Примечание переводчика).


   Двадцать два

   — Мистер Бриф, — прервал судья весьма затянувшееся слово известного адвоката при рассмотрении одного из дел, — мне кажется, вы попусту уже время тратите. Дело-то всё — ясное как день! Иное мнение у вас? Попытайтесь-ка вы еще доказать тут нам, что двойка и двойка — это вовсе не четверка!
   Мистер Бриф поправил пенсне на носу.
   — Если Ваша Честь того желает, что ж, я готов сделать это: цифра двойка вместе с другой цифрой двойкой — образуют для нас цифру двадцать два!
   — Можете… — Слегка опешивший судья закусил губу, чтобы скрыть невольную улыбку, и откинулся на спину кресла. — Можете продолжать вы, мистер Бриф!

*****

ДОПОЛНЕНИЕ ОТ 23.10.2023:

   Эка невидаль!..

   Разразившийся с вечера на море шторм набрал неистовую силу ночью. В капитанскую каюту поставленного у берега на якорь фрегата британского королевского флота вбежал перепуганный дежурный лейтенант.
   — Сэр, вы спите?! Там — якорь! — якорь наш!..
   — Что… якорь?
   — Нас понесло! — понесло нас! — а он… он по дну волочится!
   — Эка невидаль! — Морской волк зевнул и стал протирать глаза. — Вот ежели б он всплыл, да поплыл!..


   Регалии

   Герцогиня Кингстонская горда была до чрезвычайности родовитостью полученной от супруга фамилии.
   Однажды её кучеру пришлось остановить карету перед преградившим улицу возом с разгружаемым углем.
   — Эй, возница, — крикнула, прождав несколько минут, герцогиня развозчику угля, — ты, в конце концов, стронешь когда-нибудь воз свой чуть-чуть хотя бы в сторону?! И как вообще хватить могло нахальства тебе — не дать проезда даме из высшей знати королевства!
   — Откуда ж мог знать я, мэм, — из знати вы иль не из знати!
   — Сюда же смотри! — схватившись обеими руками за рамку оконца дверцы кареты и указав взглядом вниз, крикнула герцогиня. — Я что — регалии мои высокородные должна тебе под нос сунуть?
   — Не надо совать мне, мэм, под нос… регали ваши! — Возница глядел не на герб герцога Кингстонского на дверце, а на руки герцогини. — Ну, руки — порепанные, сухие, — высоко… породного чего-то таковского не вижу в них я…


   Шеридан и телячья рулька

   Шеридан, заглянув однажды в излюбленную свою таверну «У Долли», прошел по давней привычке прямо в кухню и попросил для себя зажаренную на вертеле телячью рульку.
   — Сожалею, сэр, но последнюю на сегодня у нас рульку я вот, для его милости герцога Девонширского дожариваю! — сказал ему повар.
   Драматург сокрушенно вздохнул и вышел из кухни в зал. Огляделся, подумал несколько секунд, после чего сел за стол на расстоянии хорошей слышимости до места, где дожидался своего заказа герцог.
   — Всегда думал, — завел он разговор с сидевшим рядом джентльменом, — что таверна эта — самая чистая, самая опрятная из всех лондонских таверн, но вот, сегодняшнее утро одарило меня открытием, что пребывал я, оказывается, в ужасном заблуждении! — Шеридан глянул искоса на герцога и удостоверился, что тот прислушивается к его словам. — Представьте себе, заглянул сейчас в кухню — и что же я там увидел! Кобелёк, который крутит вертел* у них там, впился зубами в рульку телячью и шныряет с нею туда-сюда, возит ею по полу, — местечко, значит, подыскивая укромное, чтоб заняться основательно уже ею. Повар, правда, это дело вовремя заметил: подскочил к кобельку, дал ему по шее, вырвал из пасти добычу. «Ты, блохастый мерзавчик, что, ничего другого подыскать пожрать себе тут не смог?! — вразумлять его стал. — Рульку ведь эту для герцога Девонширского я зажарил!»…
   — Ваша рулька, сэр! — возгласил податчик, который с блюдом, покрытым крышкой, подошел в тот момент к герцогу.
   — Тащи ты её от меня прочь! вон её отсюда!! — взревел герцог, скривив лицо от отвращения. — Не то что есть — смотреть на эту рульку вашу тошно мне!!
   — Стоп-стоп, любезный! — поспешил привести в чувство остолбеневшего податчика Шеридан. — Ежели Его Светлости на рульку эту смотреть тошно, то мне, скажу, не! Принеси к ней еще бутылочку кларета… да и больше ничего мне на завтрак сегодняшний и не надобно!
   ____________
   * В старину в кухнях таверн, пабов и т.п. для прокручивания вертелов использовали нередко особый механизм с приводом от колеса, подобного беличьему, внутрь которого помещалась специально обученная собака мелкой породы. (Примечание переводчика).


   Рекомендация от Шеридана

   Драматург и антрепренер Ричард Шеридан в пору, когда финансовые дела его стали уже мало-помалу расстраиваться, готовился к приему гостей на званый обед, и, спустившись в винный погребок своего дома, обнаружил он, что мизерных остатков вина для самого даже скудного угощения всех приглашенных на трапезу персон ему никак не хватит.
   Шеридан призадумался…
   ***
   Месье Шалье, известный в Лондоне виноторговец, который за два до того года прекратил присылать Шеридану вина в долг из-за наросшей с давних уже пор изрядной суммы его кредита, получил неожиданно от должника приглашение на обед: «Приезжайте же, месье Шалье! Ко мне, скажу я вам, приличные, состоятельные персоны пожалуют; нескольких даже весьма влиятельных парламентариев из обеих Палат жду я. И, черт возьми, сведу, познакомлю я их с вами, рекомендацию вам для них сделаю!»
   Шалье любил посидеть за столом в хорошей компании, да еще и соблазнила его надежда пополнить свою клиентуру, и в сказанный ему срок — к пяти часам вечера — приехал он к Шеридану (прочих всех гостей хозяин дома известил подъехать к нему к шести).
   «Что-то запаздывают, месье Шалье, гости мои, вы уж посидите пока вот здесь, в гостиной моей!» — сказал Шеридан французу, — после чего, не мешкая и минуты, повелел он слуге своему ехать немедля в торговый дом месье Шалье и сообщить управителю, что хозяин распорядился выдать ему для отправки в дом мистера Шеридана вина в ассортименте и количестве, указанными в записке: три дюжины бутылок бургундского, по две дюжины бордо и портвейна, а также дюжину старого рейнвейна (записку Шеридан подготовил заранее и держал в кармане). Управитель, коего хозяин уезжая известил, что задержится допоздна он у мистера Шеридана, распоряжение это выполнил.
   К концу обеда почтили гости хвалами великолепнейшие качества всех поданных на стол вин, и некто задал Шеридану вопрос о его поставщике.
   «Джентльмены, в неоплатном поистине долгу за все вина эти превосходнейшие — вот же, — Шеридан поворотился к сидевшему подле него месье Шалье, — пред этим другом я моим: лучшим из лучших, знайте же впредь, положась на слово мое, поставщиком вин в нашей столице!»


   Шеридан и констанция

   Лорд Терлоу, в дому которого обедал однажды Шеридан, распорядился ко всем прочим винам, выставленным на стол, присовокупить и присланную ему с Мыса Доброй Надежды бутылку драгоценной констанции*.
   Шеридан, насладившись букетом великолепнейшего нектара, поданного ему, как и всем гостям в крохотном бокальчике, принялся, изощряя ум свой, делать намеки хозяину, что недурственно было бы, если б вдруг на столе объявился еще один сосуд с напитком богов, дабы гости смогли наполнить свои бокальчики вторично, — однако суровый страж законности (лорд Терлоу был верховным судьей Англии) ко всей его домогательной риторике остался глух.
   — Сэр, — окликнул в конце концов огорченный Шеридан сидящего поодаль от него гостя, — подставьте, будьте так любезны, поближе ко мне вон тот, что возле вас, графинчик! Поскольку, увы, надежды доброй на еще одно рандеву** с милашкой констанцией у мыса сего нет у меня уже, — он кивнул на пустую бутылку, — ничего боле не остается, как только двинуть обратным курсом к Мадейре***.
   ____________
   * Констанция – десертное вино, производимое с конца XVII века на Мысе Доброй Надежды в Южной Африке.
   ** Рандеву – этим словом называют также и встречу двух судов в заранее обусловленной точке моря или океана.
   В оригинале в реплике Шеридана присутствует игра слов с отсылом к мореходной терминологии англичан: “cannot double the Cape” — „не суметь обогнуть Мыс“ (после чего „возвратиться на Мадейру“).
   *** Мадейра – остров в Атлантике в трехстах милях от западного побережья севера Африки, откуда с XVII века экспортируется вино мадера.
   (Примечания переводчика).


   Лексический огрех — или правду пишет?..

   «Мария, драгоценнейшая ты моя, …» — такими словами начиналось письмо, полученное обвенчавшейся незадолго до того леди от своего супруга.
   «Драгоценнейший(??) мой! — бросилась тотчас писать она ему ответное послание. — Дозволь мне подправить либо твою лексику, либо моральные твои качества! „Драгоценнейшая“ — такой назвал ты меня. Всякому со школьной скамьи известно, что эпитетом этим удостаивают нечто „наиболее драгоценное“ из ряда „драгоценных“; так вот, должно ли мне понимать, что в поле зрения твоего по сей день присутствуют некие „драгоценные“ для тебя особы?…»


   Дилемма не из неразрешимых

   — Милейший, закройте вы сей же миг окно вон то, за моей спиной! — объявила официанту, обедая в ресторане Хрустального Дворца, некая леди. — Сквозняк же этот ужаснейший — убьет он меня!
   — Если вы, любезнейший, окно то закроете, духота сегодняшняя как пить дать меня здесь прикончит! — крикнула сидевшая за столиком поодаль полная дама.
   В зале слышны стали смешки.
   — Выход есть, дружище, — решился дать растерявшемуся официанту совет свой обедавший там известный литератор. — Окно, ты подойди, закрой, — и когда пышненькую ту леди тем прикончишь ты, открой окно — и докончи тем другую!


   Йоркширская говядина — и бренди из Шаранты

   В лавку одного известного в Мидлсбро мясника зашел капитан французского торгового судна, стоявшего на якоре на реке Тис невдалеке от городского причала, — приобрести партию говяжьей солонины для камбуза.
   После переговоров говядина в повозке, любезно одолженной торговцем, отбыла вместе с покупателем к реке; мясник же сходил в городскую таможенную контору и затем, ухмыляясь с довольством, отправился домой обедать.
   — Эх да какое дельце-то, женушка, провернул я сегодня! — радостно крикнул он супруге, садясь за стол. — Капитан французского барка того, что на реке здесь у нас стоит, приходил ко мне говядины прикупить для своей команды. Разговорились мы, и вот — намекнул я ему насчет бартера: что, дескать, не прочь я в уплату за мою говядину получить от него заместо денег бренди французский, пошлиной не обложенный бренди, если случаем не осталась у него малость его где-нибудь в трюме. «Да, да, есть у меня бренди! — сказал он мне. — Да не какой-то бренди, а из Шаранты, из КоньЯка бренди!» Ударили мы по рукам, повез он говядину на причал, а за бренди, договорились мы, ночью я к реке подъеду, и на шлюпке подвезут они его мне…
   — Ну, бартер как бартер, толково придумал ты, да… но не могу уразуметь я, чему ж ты так чересчур уж разрадовался? — прервала мужа супруга.
   — Да ты дослушай меня! Я же ведь сразу к таможенникам пошел, и сообщил им, что французишки ночью подплывут к берегу с контрабандным бренди — и выгрузят его. И вот, после того как словят французишек они с поличным, получу от таможни я за мое сведомление пятьдесят, как положено, соверенов — а это, я уже прикинул, вдвое почти больше будет, чем я за тот бренди сумел бы выручить. Ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха! — счастливым гоготом завершил рассказ о хитрейше провернутом дельце своем проныра мясник, блаженно не ведающий, что французский барк с его говядиной — и с бренди шарантийским, быть может, если на судне он был вообще, — с поднятыми парусами быстро движется в те минуты вниз по Тису к его устью.


   Джон Бакон и монумент Уильяма Питта

   Джон Бакон, знаменитый английский ваятель, прогуливаясь однажды по Вестминстерскому Аббатству, подошел к недавнему своему там творению, у подножия которого стоял некий господин и с видом знатока разглядывал его.
   — Вот — этот памятник графу Чатаму, — без предисловия заговорил незнакомец с Баконом, — в целом он, да, великолепен! Тем не менее промахи некоторые в нем,  изъяны досаднейшие, даже сказал бы я, согласитесь, прямо-таки в глаза бьют!
   — Я вам немало обязан буду, — сказал ему Бакон, — если вы мне на них укажете.
   — Ну, хотя бы вот — посмотрите, вот здесь! — «Критик» с силой ткнул раз, и еще раз тростью своей в одну из нижних фигур монумента. — Да и вот тут тоже — видите же!
   — Но… я был бы рад, если б пояснили вы мне, в чем собственно суть изъянов в фигурах тех — в кои вы тростью тычете?
   Внятных каких-либо объяснений Бакон от незнакомца не услышал; потыкав еще в фигуры тростью, «знаток» добавил в конце концов:
   — И ведь говорил я об этом Бакону, говорил не раз в то еще время, когда над монументом сим трудился он! Указывал ему на эти огрехи — но тщетно, переубедить его я не смог!
   — Вот же как! Вы, значит, лично знакомы с ним — с Баконом?!
   — Да-да, мы близкие с ним друзья много лет уже!
   — Что ж… Скажу, немало повезло вам, что друга вашего Бакона тут, вблизи вас сейчас нет, — заявил собеседнику скульптор откланиваясь. — Прошлась тогда б наверняка трость его по бокам вашим — точь-в-точь как ваша по ваянию его.


   Вакцинировать не надо

   — Поистине — любой мало-мальски разумеющий человек заподозрит теперь, что на всех вон тех джентльменах, кои восседают тут сегодня на скамье присяжных, испытали некую вакцину новую — против шевеления мозгами! — выпалил раздраженно адвокат ответчика, когда жюри присяжных огласило разгромный для его клиента вердикт.
   — Не знаю, не знаю — может, и испытали… К слову, касаясь вашей лично черепной коробки, сомнений у почтеннейшего жюри сегодняшнего нет, что от всяких внутри нее турбуленций защищена она надежно иммунитетом врожденным — и весьма стойким! — бросил реплику ему адвокат истца.


   Болваню я их, сэр!..

   История такая приключилась в одном из отелей города Брайтона.
   В безлюдный холл вбежал однажды уличный воришка и, оглядевшись, принялся торопливо снимать с гардеробных вешалок шляпы и складывать их, вставляя одну в другую, в стопку.
   — А вы куда, любезный, шляпы все забираете отсюда? — прозвучал вдруг за его спиной голос вошедшего нежданно с улицы постояльца.
   — Так я же… я… болваню я их, сэр! Ну — натягиваю на болванки их я, — рядом тут, за углом, в ателье моем.
   — Понятно. И плату какую берете?
   — Постояльцы ничего не платят мне, отель рассчитывается со мной за такую услугу.
   — Вот — вы и мою уж тогда шляпу подболваньте!
   — Подболваню… конечно же, сэр!…
   Пополнив свою стопку еще одним головным убором, «шляпочник» стрелой выскочил за дверь.


   Однажды Чарльз Диккенс…

   Однажды Чарльз Диккенс для иллюстрации тезиса своего, что любые неприятности, лишения и даже тяжкие испытания могут нередко соотноситься с некими для нас выгодами, рассказал в беседе такую историю:
   «Двух убийц суд приговорил к повешению. Настало утро; подошел час выезда к стенам Ньюгейтской тюрьмы; прозвонили колокола звонницы церкви Гроба Господня; осужденных связали и поместили в повозку; процессия двинула по улицам Лондона и остановилась наконец под роковой перекладиной; несчастных взвели на помост и на шеи им накинули петли; многолюдная пестрая толпа зевак — молодых, пожилых, мужчин, женщин, ребятишек — обступила эшафот; и — нежданно-негаданно в сборище то врезался матёрый разъяренный бык: мимо по улице вели его на мясной рынок, и ему как-то удалось оторваться от привязи; рогами принялся расшвыривать он зевак направо и налево, и копытами топтать их. Понаблюдав за побоищем внизу, одни из приговоренных поворотил голову к компаньону по несчастью и заметил ему: „Ну, мы-то с тобой, Джек, вне толпы, выше её, — и в том наш, согласись, выигрыш!“»


   Правую — или нас?..

   Когда в 1588 году королева Елизавета возглавила торжественную процессию к собору Святого Павла, чтобы отслужить в нем благодарственный молебен в ознаменование разгрома испанской Непобедимой Армады, именитым буржуа — торговцам, финансистам, промышленникам — велено было стать в ряд по правую сторону Флит-Стрит, а представителям сословия юристов по левую.
   — Вот, — сказал Фрэнсис Бэкон, в ту пору начинающий юрист, стоявшему рядом адвокату, когда процессия показалась в воротах лондонского Сити, — а теперь давай-ка смотри, какую сторону придворные поклоном прежде почтят! Если правую — поймем, что в долгах они немалых; если ж нас — значит их за них по судам таскать уже начали…


   Застужница

   — Никогда прежде — да-да! — и нигде не видела я стужено-холодную такую, ледяную поистине даму, как эта — вон та — леди N! — делилась как-то раз на балу своими впечатлениями от собравшихся там в тот вечер персон некая бойкая леди со своей приятельницей. — Бьюсь об заклад: бедняга супруг ее от единого только ее поцелуя всякий раз, да не один день в постели отлеживается — с ужасным, обильнейшим насморком!..


   Фенелон и герцог де Ришелье

   — Портрет ваш новый имел удовольствие намедни видеть я, герцог! — объявил однажды Фенелон герцогу де Ришелье.
   — Держу пари, не упустили вы случая насчет каких-нибудь пожертвований речь с ним завести! — с ехидной усмешкой заметил ему герцог. Преподобный Франсуа Фенелон, снискавший широчайшую для себя известность опытами в сфере изящной словесности, донимал парижскую знать частыми своими просьбами взносов на всевозможные благотворительные нужды; герцога же крупные карточные проигрыши и долги периодически вынуждали ограничивать до крайности на более или менее долгие сроки свои денежные расходы.
   — Нет-нет, не заикнулся я даже! Портрет-то ведь, герцог, ох как удался! от вас не отличим он, копия ваша во всём, право, совершеннейшая!..


   Месть доктора

   В таверну, где сидел за бутылкой вина доктор Рэтклифф, как вихрь ворвался однажды некий джентльмен весьма внушительной, атлетичной комплекции.
   — Доктор, моя жена… — задыхаясь заговорил он, — моя жена тяжело больна… при смерти она… Поспешите со мной… поспешим же в мой дом!
   — Никуда поспешать не стану я, пока не осушу вот эту мою бутылку, — ответил ему Рэтклифф.
   Не став тратить времени на уговоры, джентльмен выхватил доктора из кресла, взвалил себе на спину, вынес из таверны на улицу и на дороге поставил на ноги.
   — Ну же, негодяй… знай же ты! — Доктора трясло от негодования. — Пролечу на зло тебе женушку твою я так, что тебя, мерзавец, на десяток… а то и на два десятка лет вперед нее… ногами вперед из дома твоего вынесут!

*****
Прочесть вариант с иллюстрациями можно здесь: https://oleg-alexandrovich.dreamwidth.org/1092824.html — и далее по ссылке.
***
Использованы материалы из книг “The New London Jest Book”, by W. C. Hazlitt, 1871; “Clergymen and Doctors”, Edinburgh, 1868; “Among the Humorists and After Dinner Speakers, Vol. I”, New York, 1909; “The Book of Humour, Wit and Wisdom”, London, New York, 1884; “Jests, New and Old”, edited by William C. Hazlitt, London, 1886; “Jeux d'Esprit”, by Henry S. Leigh. London, 1877; “A Book of Famous Wits”, by W. Jerrold. New York, 1912; “A Century of Anecdote from 1760 to 1860”, Vol. II; by John Timbs, London, 1864; “The Flowers of Wit”, by Henry Kett, 1825; “Everybody's Book of English Wit and Humour”, compiled by Walter H. Howe, 1889; “English Wit and Humour”, compiled by Walter H. Howe, 1898; “Joe Miller’s Complete Jest Book”, London, 1859; “National Humour”, by Rev. David Macrae, 1914; “The Book of Modern English Anecdotes”, by Tom Hood, 1860; “English Jests and Anecdotes”, edited by W. Paterson, 1880.
© Переводы c литературной обработкой. Олег Александрович, 2021 – 2023