Перегудница. Часть 2 Вниз смычком. Глава 13

Книга в процессе редакции. Начиная с этой главы нарушается нумерация сносок, а одного и того же персонажа могут называть разными именами (Леонтий – Игнат, Неонила – Арина). Скоро всё будет исправлено.
__________


БОРИС-4

Создавая иллюзии, Борис обычно не задумывался над тем, каким образом это делает – точно так же, как не задумывался над тем, как именно он разговаривает, двигается или жуёт. Молодой человек делал это совершенно естественно, словно чароплетение уже успело войти у него в привычку и стать обыденным занятием. Разумеется, находясь в темнице, в глубокой подземной камере, которая сохраняла остатки тепла только благодаря дощатому настилу на полу и стенах, Борис не мог в полной мере воспользоваться наследством Маркела. Камеру неусыпно охраняли воины, подчинявшиеся десятнику Ростиславу, который своим поступком заслужил весьма дурную репутацию в глазах Бориса. Впрочем, Борис не мог окончательно решить для себя, считать ли действия Ростислава предательскими. Ведь тот никогда и не был на стороне Маркела и всё это время продолжал нести службу князю Василию.
Так или иначе, Ростислав, несомненно, знал способ, как сдерживать силы новоиспечённого чародея и не позволять ему колдовать. За двое суток своего пребывания в темнице Борис успел в этом убедиться. В присутствии Ростислава или ещё одного дружинника – здоровенного силача по имени Фомушка, также выполнявшего особые поручения князя, – творить волшбу было трудно, почти невозможно. Воздух словно вытеснялся вакуумом, в ушах пульсировал странный стук, и на Бориса накатывало ощущение ирреальности происходящего. Рядом с Ростиславом и его товарищем он был не в состоянии колдовать, на какое-то время даже переставал понимать, что для этого требуется. Но он не боялся этих людей, а лишь впадал в замешательство оттого, что не может справиться с досадной преградой, исходящей от Ростислава и Фомушки.
Однажды он спросил у них: «Кто вы такие?» и получил ответ: «Мы-то? Мы чарохватцы». Чуть позже Борис узнал, что чарохватцами здесь называют людей, не позволяющих чародеям колдовать. В его родном мире и эпохе для подобных личностей существовало наименование «антимаг», слово, которое Борис впервые услышал от младшего брата Коли, увлекавшегося фантастикой. Самому Борису раньше и в голову бы не пришло, что когда-нибудь ему доведётся лично встретиться с антимагами и к тому же испытывать от этого сильное неудобство.
«Они похожи на экзорцистов», – думал молодой человек, – «только изгоняют не дьявола, а его след, намёк на его присутствие. Чародейство является таким символом, и от него стремятся избавиться. Является ли оно грехом? Судя по отношению большинства простых людей к волшбе – да. Впрочем, думаю, что мне, как человеку неверующему, особенно нечего терять. С точки зрения православных я, наверное, грешу на каждом шагу. Но если я оборву все связи с колдунами и перестану пытаться научиться чарам Маркела, это лишит меня возможности вернуться домой в свой мир и своё время».
Борис понимал, что даже если ему удастся записать по памяти музыкальные произведения из своего репертуара, их всё равно здесь не на чем играть. Вся прежняя жизнь юного пианиста проходила там, в современном Оренбурге и других городах России, там у него были планы на будущее и перспектива блестящей карьеры. Наконец, там жила его семья, членам которой до сих пор неизвестно, что со ним случилось. Здесь же, в этом незнакомом прошлом, он – еретик, подозрительный тип, от каких обычно стремятся поскорее избавиться. С таким положением в местном обществе Борис вольно или невольно создал себе множество проблем, от которых теперь непонятно было, как избавляться.
Впрочем… Если верны слова Ростислава о том, что семья бояр Гаютиных полна чародеями, то, возможно, эти люди также знают ответ на вопрос, как вернуть Бориса домой. Но, сидя здесь, в темнице, он не имеет возможности с ними встретиться. Выпускать Бориса не собираются, но и казнить, судя по всему, тоже не спешат. Изучают. Этот князь («как там его, Мухомор? Мухорот?» – вспоминал пианист, – «нет, как-то иначе звали…») наблюдает за новоиспечённым колдуном, пусть и не самолично, а через верных людей. По какой-то причине князю интересно узнать, как работает магия. Борису и самому очень хотелось бы это понять! Ведь здесь так же, как и в музыке, и в других науках: если что-то научился делать интуитивно, это умение надо закрепить, осознать, как оно работает, и запомнить, чтобы в случае необходимости уметь объяснить – самому себе или другому человеку.
«Как же поступить?» – думал Борис. «Может быть, попробовать договориться с князем? Я буду ему полезен, помогу чем-нибудь, а он потом отпустит меня на свободу. Нет, не отпустит – ведь я чуть не убил его. Бр-р, даже вспоминать страшно, но ведь это было на самом деле! И ведь как глупо получилось: лично я ничего не имел против князя. Просто делал, как мне сказал Маркел, в надежде, что тот сможет мне помочь. А в результате получилось только хуже. И Маркел погиб, и я тут взаперти…»
Всё-таки ему было жаль Маркела. Ведь тот умер, даже не узнав, что его самого использовали. Женщина, которую любил Маркел, сама была чародейкой, но не рассказывала ему об этом и подталкивала его к определённым действиям. Даже семья Аграфены после её гибели не стала мстить князю, а просто наблюдала за тем, как Маркел станет воплощать свой план. Который вполне мог бы удаться… Но что в результате стало бы с князем? Он бы перенёсся в современную Россию или вообще сгинул бы где-то в безднах пространства? Где гарантия, что Маркел действительно хорошо представлял процесс обратного перемещения во времени, или, точнее сказать, между мирами? Ответы на эти вопросы мог бы дать разве что сам Маркел, да и он тоже знал не всё... Борис жалел, что не может вернуть недавнего товарища к жизни. Хотя, может быть, с его нынешними способностями это возможно? «Нет, наверное, нет, это ерунда», – убеждал он сам себя, – «если бы Маркел умел воскрешать мёртвых, тогда бы он смог оживить Аграфену и Игнасио. Однако всё же стоит попробовать; как говорится, попытка не пытка».
На следующее утро Борис поднялся рано, когда в узкое зарешеченное окошко под самым потолком едва проникали первые слабые лучи солнечного света. Он заметил, что присутствие охраны по ту сторону двери ощущается не так сильно, как обычно, и решился действовать. Трудно было знать наверняка, чем обернётся его затея. Но он хотел рискнуть, чтобы убедиться в своей правоте или разочароваться в догадках.
Для того, чтобы воссоздать облик Маркела, ему пришлось собрать всю волю в кулак и с величайшим тщанием приступить к делу. Сначала Борис осторожно, постоянно прислушиваясь к доносящимся из-за двери звукам, напустил вокруг себя тумана. Волшебная субстанция подчинялась плохо, словно недостаточно влажный снег, из которого трудно что-либо слепить. Поэтому в качестве каркаса для будущей фигуры Борис использовал собственное тело, окружив его колдовским туманом, как будто обмазав глиной. Затем, далеко не с первой попытки, ему удалось бережно отделить от себя полученный силуэт, после чего молодой человек критически осмотрел дело рук своих со стороны. Пока что ничего общего с Маркелом фигура не имела, гораздо больше она напоминала самого Бориса, будучи сделана по его образцу. На какое-то мгновение Борис заколебался: может быть, правильнее было бы использовать эту фигуру в качестве грубого двойника самого себя и тем временем сбежать из темницы? Однако он тут же отбросил эту мысль: чарохватцев среди охраны могло быть больше, чем он предполагал, а князь Василий наверняка предпринял необходимые меры для предотвращения его побега. Борис крепко задумался и затем, озарённый догадкой, прикоснулся своими запястьями к запястьям созданной фигуры в тех местах, где у него и Маркела были огненные полосы в знак их «братства». Получится ли?
Идея была правильной, но от соприкосновения с руками существа Борис ощутил такой неприятный импульс, словно его дёрнуло током. Невольно отшатнувшись, он заслонил лицо от света, который стала излучать фигура лже-Маркела. Слепленный из волшебного тумана силуэт начал преображаться – довольно медленно, однако постепенно обретая всё бо'льшее сходство с оригиналом. Должно быть, прошло не меньше четверти часа (здесь Борису было трудно судить о времени), прежде чем процесс полностью завершился. Теперь перед Борисом стояла почти точная копия его покойного «названого брата». Разница между копией и «оригиналом» на первый взгляд была незаметна, но при ближайшем рассмотрении бросалась в глаза. У лже-Маркела была неестественно бледная «кожа», как будто у мертвеца или привидения; его волосы были темнее, чем у Маркела-«оригинала», а все краски в его облике, включая одежду, – более тусклыми и поблекшими. Немного поколебавшись, Борис протянул руку и дотронулся до своего создания. Оно было еле тёплым, но несомненно живым и плотным на ощупь и не пыталось рассеяться, как туман, из которого изначально состояло.
– Ты действительно Маркел? – спросил Борис. – Или его копия?
Похожий на призрака юноша медленно помотал головой и попытался заговорить. Слова дались ему с трудом; казалось, он плохо представляет себе, как устроен речевой аппарат. Голос лже-Маркела напоминал старый радиоприёмник, из которого доносится монолог какого-нибудь трагического Пьеро:
– .Здравствуй.мой.создатель. --- .Нет.я.не.Маркел.а.лишь.его.подобие.--- .Я.создан.таким. --- .каким.ты.запомнил. --- .истинного.Маркела. ---.Я.умею.творить.чары. --- .Но.лишь.те. --- .которые.Маркел.творил.при.тебе. ---
.Только.те. --- .которые.ты.видел.сам. --- .но.не.можешь. --- .повторить.
– Хорошо. Ты можешь вернуть меня туда, откуда я был призван в… этот город? – Борис не был уверен, поймёт ли лже-Маркел слово «эпоха».
– .Я.не.смогу.этого.сделать. – (лже-Маркел вновь помотал головой) – .ведь.ты.сам. --- не.знаешь.как.это. --- делается.
– Ты мог бы разговаривать как-то более… обычно, что ли? – спросил Борис. – Более понятно. Ну, как я.
– .Да.---.со.временем.я.привыкну. --- .Для.того.чтобы. --- ---.колдовать.
– Вот ещё новости! – возмутился Борис. – Сотворил, называется, помощничка на свою голову. А ты сам-то станешь за меня чародействовать?
– Это.моё.основное.назначение, – голос «призрака» чуточку изменился и теперь не так резал слух. Помехи между словами пропали, скрежета стало меньше. Впрочем, это по-прежнему мало походило на человеческий голос.
– Хорошо.
«Его надо как-то назвать», – про себя рассуждал Борис. – «Он создан как копия Маркела, но не является им. Вероятно, душа Маркела, если она у него была, сейчас находится в местном аду или ещё где-то, куда тут отправляют за колдовство. Характер у копии совершенно другой, и на оригинал она похожа только внешне. А также, может быть, своими умениями, на что я очень надеюсь».
– Хм-м… и как прикажешь тебя называть? – спросил он вслух.
– .Приказывать.не.вправе.но.могу.предложить, – произнёс юноша.
– Ну давай.
– Ты.можешь.звать.меня.Мартьяном. Сокращённо.от.Мартемиан.
 – А что, сойдёт. Мартьян, да? Хм, это похоже на «март», звучит неплохо. У моего отца день рожденья в марте… Ты знаешь, что такое день рожденья?
– Да.я.помню. Это.день.появления.на.свет. Начало.жизни.
– Отлично. А какой сегодня день и месяц, ты знаешь?
– Месяц.травник.день.точно.не.назову.
– Травник – это… это какой по счёту месяц в году?
– Третий [62].
– Ага, значит, по-нашему это будет май, наверное, – вслух размышлял Борис, – если только всё и здесь не поменялось, как с князьями. Значит, сегодня день твоего, как ты сказал, появления…
Дверь неожиданно распахнулась. Борис не успел договорить.
По всей видимости, в камеру вошёл кто-то из чарохватцев, потому что сделалось трудно дышать, и Борис ощутил нестерпимое давление в висках. Фигура вошедшего размывалась, не позволяя её рассмотреть; в комнате нарастал жар, и Борису на мгновение даже показалось, что золотистые полосы на его руках и впрямь полыхают, как настоящий огонь. Что происходит? Его действия всё же привлекли внимание стражи? Мартьян резко дёрнулся вперёд, загораживая собой Бориса от вошедшего.
– Стой, назад! – выкрикнул Борис, но не успел помешать. От фигуры в дверях хлынул столп света такой ужасающей яркости и с таким жаром, словно в них с Мартьяном направили пламя из пасти какого-нибудь местного горыныча. А затем созданное Борисом существо мигнуло, как помеха на экране, и рассеялось клочками тумана. Борис ахнул от изумления, но ему даже не позволили огорчиться исчезновению Мартьяна. Вошедший человек (да человек ли?!) прыгнул вперёд и цепкой, тонкой, как у подростка, рукой, удержал Бориса за плечо, не позволяя двинуться, отнимая волю к сопротивлению. Другой рукой незнакомец взял Бориса за подбородок, поднимая лицо молодого человека и, по-видимому, придирчиво разглядывая.
Затем послышался голос. Женский.
– Вон оно что! Шалишь, братец? Надоело в темнице сидеть, на плаху торопишься, а? – и девушка звонко, оглушительно звонко рассмеялась.
Да, это действительно была девушка. Почти девочка. Теперь Борис мог видеть её целиком, а не только расплывчатый силуэт. Окружавшее её свечение, похоже, было видно только Борису, либо сама чарохватица давно привыкла выглядеть как горящий факел. Это была во всех смыслах яркая личность. Ехидная улыбка, строгий взгляд светлых глаз под пушистыми, почти белыми ресницами, богатый наряд и в дополнение ко всему – неимоверно длинная коса, намотанная на руку, – всё это составляло весьма колоритный облик. Но что толку от разглядывания миловидного, хоть и строгого девичьего личика, если его обладательница готова с минуты на минуту лишить тебя жизни?
– Кто ты? – спросил Борис. – Ты собралась меня убить? Не спеши. Возможно, я ещё пригожусь тебе.
– Ха-ха, «пригодишься», вон как заговорил! А ведь ты и правда мне пригодишься. Знаешь, почему ты тут сидишь, почему тебя до сих пор не казнили за волшбу? Вижу, что не знаешь. А сам-то как думаешь?
 Борис молчал и выжидал, что скажет незнакомка.
– Ты, дружок, здесь потому, что своей волшбой можешь принести большую пользу княжеской дочери, то есть мне. Давай-ка познакомимся: зовут меня Арина Васильевна, и должна признаться, что одного моего слова достаточно, чтобы тебе срубили голову… – в голосе девушки послышались мечтательные нотки. – Но пока что ты не успел особенно мне досадить, и поэтому я займусь тем делом, для которого ты мне нужен. Навредить ты мне не в силах: любые твои чары я разрушу в тот же миг, как только ты их наколдуешь. Но мне мало этого, и я хочу научиться разрушать чары ещё до того, как ты задумаешь их сотворить. Мои дружинники, Ростислав и Фома, гораздо слабее меня, однако они могут с помощью своих умений не позволять тебе колдовать, при этом они не наносят тебе ущерба. Если же я попробую сделать то же самое, я, скорее всего, просто обращу твою волшбу против тебя самого. Чары обратятся пламенем, и ты погибнешь, – Арина снова широко улыбнулась, – но мне это совсем не нужно. Я не желаю убивать тебя, моя цель – выжечь из тебя всю способность к колдовству. Если я пойму, как это правильно делать, ты останешься в живых… надеюсь.
  Борис ужаснулся. Так вот оно что! Девчонка собралась использовать его как тренировочный манекен на спортивной площадке!
– Ты уже доказал свою чародейскую силу, причинив изрядный вред моему отцу, – голос Арины стал твёрже. – По-хорошему, за такое следует казнить немедля. Однако я хочу разобраться, как эта сила к тебе попала. Выходит, научиться колдовать может человек, не наделённый этим даром от рождения. Это весьма дурная новость. Чем больше в княжестве становится колдунов, тем труднее с ними бороться. Вы пользуетесь своими силами во зло: одни добывают себе богатство, женщин и прочие наслаждения, другие посягают на боярские дома и княжеские престолы. У колдунов много алчных помыслов, которые они стремятся воплотить в жизнь. Ты же ведь тоже о чём-то мечтал, прежде чем очутился в темнице?
– Мне нужно лишь вернуться домой, – сказал Борис. – Это трудно объяснить, хотя тебе, наверное, уже рассказали: я родом из такого места, которого в вашем мире нет. И мне очень важно попасть обратно домой. Я не просил учить меня колдовать…
– Как же в таком случае ты владеешь всеми этими чарами? Мне рассказывали: ты можешь создавать огромные путы из тумана, по крепости не уступающие корабельным канатам, а также наводить морок, поверив в который, человек оказывается болен или сильно ранен. А теперь ещё и вот это существо, которое было с тобой в комнате, когда я вошла. Что это за бесовщина?
– Это тоже морок, – заявил Борис. Ему не хотелось подробно рассказывать этой опасной княжне о своём плане возвращения в Оренбург. – Что-то вроде видения, сна наяву. Хотел ещё раз напоследок повидать Маркела и расспросить его, как мне возвратиться. Но ты нас прервала, и я боюсь, что уже не смогу это повторить.
– Не трудись, голубчик, – княжна усмехнулась, став в эту минуту очень похожей на князя Василия. – Вскоре я смогу разрушать любые чары. И станет неважно, когда они были созданы – только что или много недель назад. Тебя перенесли сюда из твоего сказочного мира с помощью чар, верно? Значит, рано или поздно я смогу овладеть знанием, которое позволит мне отменить уже случившееся колдовство. И тогда ты вновь попадёшь к себе домой. Однако просто так помогать тебе я не стану. Тебе надлежит выслушать мои условия. Готов?
Борис кивнул. Лицо его просветлело. Почему-то ему казалось, что княжне Арине, с её жутковатой улыбочкой, можно верить. Да и, по правде сказать, других вариантов у него сейчас не было. Эта девушка на данный момент была его единственной надеждой на возвращение в свой мир.




ЕВДОКИМ-1

– Ещё мёду принеси, дружок, – голос Евдокима был непривычно серьёзным, хотя и ласковым. Корчемник, спотыкаясь на осклизлом от пролитых кружек полу, поторопился исполнить просьбу старшего из братьев Взметней.
Должно быть, впервые за весь немалый срок своей службы в питейном заведении – да что там, за всю жизнь! – Сидор Аржаной принимал у себя обоих сыновей Ермила Димитриевича сразу. Это одновременно радовало и настораживало корчемника. Несмотря на свой простоватый и даже доверчивый вид, в узком кругу лиц Сидор слыл завзятым пройдохой. Этот хитрец умел помалкивать, когда другие мелют пьяными языками, и запоминал всё хоть мало-мальски интересное, чтобы потом дорого перепродать ценные сведения. Говорили (правда, опять же, немногие), что корчемник знает такие тайны, открытие которых могло бы сильно помешать некоторым знатным особам. Но Сидор на то и Сидор, чтобы беречь свои знания от лишних ушей. Что' именно ему известно и о ком, он не распространялся. Всё это пока оставалось лишь непроверенными слухами. Однако люди сведущие хорошо понимали, что, если хотят сохранить свои разговоры в тайне, им стоит лишь заплатить Сидорке заранее, и тогда их беседа не будет предана огласке.
К таким людям относился и Евдоким, завсегдатай корчмы Аржаного. Причин, по которым он решил потолковать с младшим братом именно в таком месте, было несколько. Первая – боярскому сыну не хотелось встречаться глазами с Виринеей. Вторая причина заключалась в том, что Евдоким не доверял челяди Еремея. История с Маркелом, дважды предавшим своего господина, наводила на неприятные размышления. То, о чём Евдоким собирался рассказать брату, не было предназначено для посторонних слушателей. Поэтому он выбрал в качестве места их встречи именно корчму Аржаного. В ней всегда было шумно и никому, кроме самого Сидора, не приходило в голову подслушивать чужие разговоры. А если бы и пришло кому, то Сидор или его подручные быстро объяснили бы такому «умнику», как он ошибается.
Несмотря на дурную славу в городе, корчма Аржаного, возможно, была самым безопасным местом для таких вот бесед, да и вообще в ней было довольно-таки спокойно. Драки случались редко и длились недолго, потому что почти всегда начинались и заканчивались в присутствии Евдокима, а с таким силачом, легко крутившим скамью на вытянутой руке, шутки плохи. Кстати, вопреки убеждению тех людей, которые не были свидетелями попоек Евдокима, сам он вёл себя в корчме довольно тихо и не буянил. Напивались допьяна обычно его спутники – разномастный сброд из всех сословий, жаждущий хлебнуть чарочку дорогого ставленого мёда на дармовщинку. Вмиг окосев от непривычного креплёного напитка, эта орава принималась горлопанить, петь непристойные частушки. Зачастую бражников сопровождал скоморох с домрой, а лучше несколько, и чем громче, тем лучше…
Хорошо, когда в трактире шумно, думал Сидор. Евдоким был с ним полностью согласен. Когда шумно, никто не знает твоих мыслей. Как известно, в толпе легче спрятаться. Так и тут: вокруг собутыльники гремят кружками, в азарте хлопают себя руками по замасленным штанинам, галдят, как на базаре. А со стороны что кому видно? Все пьют, и Евдоким Взметень с ними. Все захмелели, и Евдоким Взметень тоже, – так скажут, и никак иначе. Потому что кому, кроме Сидора, стукнет в голову пойти по рядам, приглядываясь к каждому бражнику – хмелен ли, трезв ли? Внимательно всматриваться в каждое лицо, ловя малейшие признаки разума в блеске глаз из-под мохнатых бровей, в надежде, что вот наконец найдётся человек, которого не берёт ставленый мёд. Этот напиток редкой крепости выдерживался особым образом в бочках, закопанных в земле, и был по карману лишь считанным знатным суздальцам. Такой же напиток, из соседних бочек, подавался к столу в княжеском тереме! Но похоже было, что деньги у старшего Взметня не переводятся, пусть отец и лишил его наследства. Сколько бы раз молодой боярин не приходил, у Сидора всегда был готов для него лучший мёд в погребе. Однако спутники Евдокима, менявшиеся день ото дня, не догадывались о том, что у корчемника есть свой интерес в деле, помимо платы за выпивку.
Поначалу Аржаной просто проверял Евдокима – долго, тщательно, украдкой. Но разве можно что-то скрыть от чарохватца, чующего подвох за версту? Старший Взметень расспросил Сидора и окончательно убедился в своих догадках. Корчемник знал, что в его заведении бывает человек, на которого не действует хмель. Но не понимал, кто именно. От кого он это узнал – не удалось выпытать ни угрозами, ни применением силы (после чего голова Сидорки стала клониться чуть набок, и, когда корчемник молчал, было видно, как у него часто вздрагивает подбородок). Ясно было одно: то, что рассказал Аржаной, – не выдумки. Да и какой торговец хмельными напитками станет мечтать о покупателе, который не пьянеет? Сидору было любопытно, кто это, почему, и какая причина у боярского сына, старшего в роду, притворяться пьяницей. Он осмелился намекнуть Евдокиму, что возьмёт с того плату за молчание. «Разве я тебя мало бил?» – задушевно произнёс Евдоким, похрустывая кулаками.
Но всё-таки им удалось договориться. Старший Взметень стал первым среди посетителей корчмы, чью тайну Аржаной хранил, не требуя за это денег. И не только из-за страха перед побоями. Просто ему было очень любопытно, что же будет дальше, во что может вылиться эта история, если оставить всё как есть и не пытаться что-то изменить.

***
– Всё молчишь? – доверительно поинтересовался Евдоким, ставя пустую кружку на стол. Еремей не ответил. – Да хватит тебе притворяться! Оба мы с тобой притворщики хоть куда. Только ты, в отличие от меня, веришь, что всё взаправду.
Еремей медленно поднял взгляд на брата и молча пожал плечами.
– Прекращай эту ерунду, – наставительным тоном сказал старший. – Ты не настолько помутился рассудком, чтобы ещё и онеметь. Думаешь, я не понимаю, почему ты молчишь? Ты молчишь вовсе не потому, что задумчив. Тебе досадно оттого, что Аграфена была колдовкой, и мы об этом знали.
Лицо Еремея ничего не выражало, но в глубине его глаз дремало нечто похожее на зарождающийся гнев.
– Я не мог тебе рассказать об этом раньше времени, – продолжил Евдоким. – Князь Василий запретил. Да и кто бы поверил выпивохе? Сказали бы, что с пьяных глаз примерещилось. Но одно могу сказать точно: до того дня, как Аграфена напала на князя, ни я, ни мать не знали о том, что она оборотень. Отец тоже не знал, иначе не стал бы настаивать на вашей свадьбе. Потом у Василия с Ростиславом кое-какие подозрения появились, но всё это были домыслы. А когда уж князь вывел Аграфену на честный разговор, поздно было пытаться брать её живьём. Впрочем, тебе ведь Ростислав об этом давеча уже рассказывал.
Еремей кивнул. Его кружка так и осталась нетронутой. Он сидел, откинувшись на спинку скамьи, и смотрел на Евдокима в своей обычной манере – как бы сквозь собеседника. Было заметно, что рассказ брата его не очень интересует и даже раздражает. Известие о другой, порочной сути Аграфены сильно потрясло Еремея и выбило из колеи. Он искренне не понимал, почему брат и наместник, а также некоторые другие люди, знавшие правду, не рассказали ему. Зачем нужно было изображать эту подготовку к казни, напоказ махать мечом у его горла, если всё было не всерьёз? Тем более, если князь с самого начала знал, что Гаютины – преступники, а Еремей невиновен. Всё это никак не укладывалось у него в голове.
– Я догадываюсь, о чём ты думаешь, – протянул Евдоким. – Ты хочешь понять, почему Василий позволил тебе считать его своим врагом.
Еремей снова кивнул и нахмурил сросшиеся брови.
– Видишь ли, – продолжал Евдоким, – на то были свои причины. Род Гаютиных обладает большой поддержкой со стороны других боярских родов, у них есть связи с торговыми гостями, и они всегда при деньгах. Да ты и сам всё это знаешь не хуже меня. А наш род очень важен для Василия, поскольку издавна защищал суздальских князей. Но сейчас от всей семьи остались только мы с тобой; мать не в счёт. На моих людей, сказать по правде, надежды нет. Случись какая заварушка, враги постараются первым убрать с дороги тебя, как ближнего боярина. А тебе даже со всей дружиной не удастся противостоять Гаютиным и их союзникам – их слишком много. Поэтому, когда на тебя донесли, Василий нарочно изобразил, будто считает тебя изменником, и отлучил от двора. Таким образом он просто тебя обезопасил…
– Жестоко, – вполголоса сказал Еремей.
– Да, не без этого, – согласился Евдоким. – Но тебе лучше попытаться простить его.
– Как я могу..? – Еремей с горечью махнул рукой.
– Как-нибудь. К тому же Василий спас тебя и от гнева посадских. Если бы он рассказал о том, что твоя жена пыталась убить его, нам бы всем пришлось худо – и тебе, и мне, и матери. Ростислав, кажется, уже говорил об этом. Нас бы заодно с Аграфеной обвинили в колдовстве. Дело в том, что мы все трое являемся инакими. Включая тебя.
Еремей поднял брови:
– Меня?!
– Да-да, не удивляйся. Знаешь, почему все были очарованы красотой Аграфены, а тебе и мне она казалась просто симпатичной бабёнкой? Она просто привораживала к себе мужчин, которые могли пригодиться. В том числе и этого, которого я убил… как его… Маркела.
– Он был колдуном, – напомнил Еремей.
– Он стал им уже после её смерти. При жизни твоей жены он не умел колдовать. Но речь сейчас не о нём, а о тебе. Быть может, мне стоило поведать об этом раньше, но мать решила, что лучше тебе не знать до поры… а потом, похоже, стало уже поздно. Дело было так…
***

 О том, что он и его брат отличаются от остальных людей, Евдоким знал ещё с детства. Никто не объяснял, чем именно они так непохожи на прочих мальчишек, игравших на широком лугу во владениях Ермила Димитриевича. Может быть, разница была просто в том, что их отец – боярин, а другие дети – из челяди? Да нет, не в этом было дело. Маленький Евдоким (ему в ту пору было лет восемь, может быть, десять, не больше) то и дело подмечал, что, стоит о чём-то всерьёз побеспокоиться, задуматься: «как бы не случилось плохого», – тут же это плохое и происходило. Дети более восприимчивы к чудесам, чем взрослые, которые быстро разучаются верить в необычное, неочевидное.
Евдоким привык наблюдать за этим явлением со стороны, глядя на брата. Как уже говорилось, Евдоха частенько лез в драку или нарывался на всяческие неприятности, подвергая себя опасности. Стоило Ерёме это заметить, и вероятность того, что старший брат сорвётся с крыши сарая, на которую играючи залез, или же что, бегая босиком по густому свежескошенному сену, напорется на сучок, возрастала многократно. Другой очевидец сказал бы, что это пустячное совпадение, но подобных историй было слишком много, их счёт перевалил за сотни. Евдоха отчётливо видел волнение Ерёмы и видел, как страх превращается в действие. Почти осязаемая волна бросалась вдогонку старшему брату в отчаянной попытке остановить, предостеречь от беды. Но мягкое прикосновение обращалось толчком, ударом, оглушающим и сбивающим с ног. Каждый раз Евдоким падал, теряя равновесие и не имея сил удержаться. Волна чужого беспокойства лезла под ноги, хватала за руки или захлёстывала шею, как удавка, на краткий миг лишая зрения и способности здраво оценить происходящее. Управлять этим состоянием Ерёма, видимо, не мог, а Евдоха боялся спрашивать, чтобы ещё больше не напугать впечатлительного братца.
Как ни странно, Евдоху не удивляло, что сам он умеет видеть эмоции брата, он над этим даже не задумывался. Евдохе казалось, что все остальные способны, как и он, чувствовать, что испытывает в данный момент близкий человек, -- так же легко, как видеть, слышать, обонять. А спрашивать об этом ему и в голову не приходило. Впоследствии, ему пришлось объяснять отцу, что он всегда ощущает направление мысли Ерёмы. И тут Евдоха был очень удивлён, встретив непонимание Ермила Димитриевича. Оказывается, отец не мог так делать! И судя по всему, не только он один! Но ведь Ерёма-то тоже умел видеть настроение Евдокима, хоть они никогда об этом и не разговаривали. И самое интересное – это чувствовала и их матушка, Елена Олеговна. Пусть очень слабо, пусть она никогда не испытывала сильной тревоги за своих сыновей, будучи довольно уравновешенной женщиной. Тем не менее она отлично понимала, о чём говорил Евдоким.
Несколько раз страх Ерёмы очень сильно подводил Евдоху. Как, например, во время учебного боя на мечах, когда обычный мальчишка-челядин, выступавший в качестве противника Евдохи, неведомо как смог поранить руку боярскому сыну. Бедного дворового мальчика высекли так, что чудом жив остался. И тщетно Евдоха пытался объяснить, что паренёк тут вовсе ни при чём, что ему никогда не хватило бы сил и ловкости нанести такой удар. Случилось это вот как. Отклоняя клинок своего противника, Евдоким ощутил сильную тревожную мысль, исходившую от брата. Она подавляла, сбивала с толку. Стараясь избавиться от чужого страха, Евдоха с силой толкнул меч мальчика-противника от себя и слишком рано убрал свой собственный клинок. Учебный деревянный меч, лишившись преграды, со всей дури ударился в грудь Евдохе, попутно вспоров кожу на правом предплечье и наставив туда заноз. Шуму было! Набежали мамки-няньки. Десятник Нефёд за шиворот выволок незадачливого паренька-челядина с «поля боя», грозя ему всеми карами небесными. А Ермил Дмитриевич долго недоумевал, как способный старший сын мог так оплошать и подставиться под меч. Тогда-то Евдоха и попробовал впервые объяснить, что с ним происходит, когда Ерёма за него волнуется. Но, разумеется, ему не поверили. Отец – так точно, а вот на лице Нефёда проступило нечто похожее на понимание… или это ему просто показалось?
После этого случая Евдоким перестал пользоваться мечом в качестве основного оружия. Слишком уж дурные воспоминания тот пробуждал. Перепробовав разную тактику ведения боя, юноша остановился на кистене. Даже с деревянными гирьками этот предмет был очень опасен в умелых руках, особенно если хорошо подобрать длину цепи.
Другой раз неприятность случилась на ярмарке, когда, забравшись на шест с подарками, Евдоха грохнулся оземь почти с самой вершины. До желанного вознаграждения было рукой подать – и он слишком рано протянул руку. Скатился по шесту, ободрав и руки, и босые ступни, и в клочья порвав штаны. Проклятье, да сколько же можно? На него ведь смотрело множество людей, среди которых были и хорошенькие посадские девушки, на которых он уже давно заглядывался, и мать с его старшей сестрой Параней… и, само собой, Еремеем. Ну зачем он пришёл? Одно беспокойство от него каждый раз!
Евдоким не сдержался, полез на брата с кулаками, и только вмешательство пары крепких дружинников спасло Еремея от вымещения на нём обиды. Младший брат долго непонимающе смотрел вслед разбушевавшемуся старшему: как же так, за что? Ведь он так переживал за Евдокима… «Вот то-то и оно!» – кричал Евдоким, увлекаемый воинами своего отца. – «Вечно ты переживаешь! Один вред от тебя!»
Стоит ли говорить, что матери такое поведение ой как не понравилось? Оставшись наедине со старшим сыном, она строго-настрого запретила ему впредь устраивать подобные сцены и наказала относиться к младшему брату более милосердно. «Не уподобляйся Каину, не хватало ещё, чтобы брат на брата с мечом пошёл», – говорила Елена Олеговна. А Ермил Димитриевич так и вовсе заявил, что все рассказы жены и Евдокима об удивительном умении Еремея – сущие бредни, выдумка для того, чтобы поссорить отца с любимым младшим сыном! Эх, знал бы он!.. Ну почему он не хотел послушать, поверить им?
«Что ж, матушка», думал Евдоким. «Не уподобляться Каину. Хорошо.
Тогда я уподоблюсь Исаву.
Если уж вы оба так дорожите Еремеем, тогда придётся сделать выбор. Пока я и он рядом – не знать нам покоя. Эта забота о брате у Еремея давно переросла в безумие. Нам нужно разделиться. Не стоит даже и пытаться предложить родителям отправить Еремея в монастырь или куда-нибудь к святым местам – отец всё равно не станет меня слушать, а мать будет вынуждена покориться воле мужа.
Если никто не собирается лечить Ерёму от его странного умения, если от него самого скрывают это обстоятельство…
Тогда покинуть отчий дом придётся мне. Причём нужно сделать так, чтобы у брата не возникло даже мысли последовать за мной, уговаривать вернуться. Нужно, чтобы Еремей перестал меня любить, если от его любви одно горе. Нужно вызвать отвращение у отца и брата, чтобы они сами выгнали меня вон. Я готов уступить своё право наследования, отказаться от всех почестей, лишь бы это принесло мне спокойствие и свободу воли…»
Тем же вечером Евдоким отправился в корчму Сидора Аржаного с твёрдым намерением напиться. Денег у него было полно, а в корчме, как он хорошо знал, подавали креплёный мёд. Молодому человеку было всё равно, как он будет выглядеть со стороны, главное – достигнуть намеченной цели и впечатлить родителя. Но, к удивлению Евдокима, выяснилось, что хмель его не берёт. В голове не шумело, мысли не путались, оставались пугающе ясными. Уж не семейная ли это черта проявилась – всякие особенные умения, присущие обоим братьям и матушке? Если так, то мать ведь может и догадаться… А впрочем, ладно! Что она может против отцовского слова? И так ведь понятно: женщине поперёк мужа сказать не дадут! Главное – чтобы отец поверил...
Евдоким понемногу расслабился. Пусть ему не удавалось по-настоящему опьянеть, но он за свой счёт угощал посадских мужичков, наблюдал за их поведением, изучал, подражал им. Постепенно у него вошли в привычку шумная несдержанная речь, частые взмахи руками при разговоре, неожиданные перемены темы и нетвёрдая, разухабистая, словно бы приплясывающая походка. В корчму он наведывался почти каждый день, оставляя там всё больше и больше отцовских денег. Вскоре дурная слава наипервейшего в городе бражника уже крепко прилипла к старшему боярскому сыну из рода Взметень. Что для другого человека считалось бы позором, ему было только в радость: всё шло как задумано! Дабы закрепить успех, несколько раз собутыльники Евдокима притаскивали его, якобы мертвецки пьяного, за руки – за ноги в терем Ермила Дмитриевича, где и оставляли на крыльце. Разумеется, это не могло не вывести из себя отца, и тот принял решительные меры. После нескольких тщетных попыток вразумить бессовестное чадо – сначала словами, затем плёткой – боярин Взметень прилюдно отлучил старшего сына от семьи за пьянство и растрату, лишил наследства и выгнал на все четыре стороны…
Вот только не знал Ермил Димитриевич, что далеко не все полученные у него деньги сын отнёс в корчму. Никакой хмель не выбил бы из Евдокимова ума прирождённую бережливость и дальновидность, которым юношу никто специально и не обучал. Значительную часть денег, взятых из отцовской казны, Евдоким втайне потратил на постройку собственного дома с противоположной стороны от суздальского посада – как можно дальше от родительских хором. С корчемником Сидором у старшего боярского сына уже давно был уговор, согласно которому Аржаной поил Евдокима и его ближников в долг в обмен на кое-какие услуги.
Наконец-то Евдоким был предоставлен сам себе! О тревогах Еремея теперь, кажется, можно было забыть: беспокойство младшего брата, скорее всего, переключилось на родителей или, может быть, сестру Параню, от которой приходили дурные вести о несчастливом замужестве. Впрочем, семейная жизнь Парани Евдокима не очень интересовала. Впервые ему выпала счастливая возможность самостоятельно распоряжаться своей судьбой… А Еремей теперь пускай привыкает к мысли о том, что он теперь единственный наследник рода Взметень! Вот пусть об этом теперь и волнуется!
В течение некоторого времени Евдоким наслаждался спокойной, беспечной жизнью. Ему не приходилось слишком уж активно поддерживать репутацию завзятого пьяницы и завсегдатая корчмы Аржаного – в городе и так ему верили. Крепкий и выносливый организм молодого мужчины не особенно страдал от вынужденного злоупотребления спиртным, тем более что теперь Евдоким мог позволить себе «выйти из роли» и не так часто прикладывался к кружке с медовухой. К новому дому боярского сына примыкали земли «чёрных» крестьян, несколько семей которых он выкупил у княжества и сделал своими собственными. Теперь на него работали пара десятков душ, возделывая землю и собирая урожай. Что с того, что Евдоким больше не имел права называться сыном боярина Взметня? По крайней мере он был предоставлен сам себе и жил настоящей жизнью! Перестав быть всеми опекаемым наследником, превратившись в изгоя с дурной славой, он наконец-то был счастлив и спокоен!
К сожалению, и здесь его настигли неприятные известия. Сначала отец всё-таки выдал Еремея за хитроумную вертихвостку Граню Гаютину, против которой были и мать, и сам Евдоким ещё до своего изгнания. Ничего хорошего этот брак не принёс. Затем, через несколько лет, на город внезапно напали татары. О том, что они наступают на Суздаль, стало известно заранее, но подготовиться к обороне ни бояре, ни посадские не успели. Это был единственный и последний раз, когда Ермил Димитриевич сам навестил старшего сына с просьбой собраться и выступить на защиту города от «нечестивцев». Но увидев, в каком расхлябанном, разнузданном виде валяется на полу посередь горницы «бессовестное чадо», Ермил только плюнул и ушёл, не забыв на прощанье легонько наподдать нерадивого сына по заднице сапогом. Ни боярин, ни Евдоким не знали, что эта встреча станет для них последней…
Всё было напрасно – это Евдоким понял сразу же, как стал известен исход битвы. Выходит, их семью не спасло его притворство. Почему – судить было трудно. Либо Еремей, перенеся своё беспокойство на отца, сглазил, сгубил и Ермила Димитриевича, и себя, и всю рать. Либо им просто не повезло в бою из-за сильного численного перевеса в татарском войске.
Так или иначе, Евдокиму теперь казалось, что, будь он рядом с отцом и братом, битва прошла бы совсем по-другому. Впрочем, он уже не мог ничего исправить.
Значительная часть Суздаля и его окрестностей пострадала после набега. Уцелели лишь наиболее прочные дома, которые не сгорели сразу. Большинство зданий пришлось перестраивать выжившим посадским. Татарское войско, по-видимому, не ставило целью разрушить город до основания, скорее запугать и подчинить. Разграбили всё, что можно было, захватили пленников и пленниц – и скрылись из виду так же быстро и внезапно, как и появились. Как ни странно, дом Евдокима уцелел, потому что был расположен глубоко в лесу, и пробраться туда что конному, что пешему было довольно трудно. Однако от этого было не легче.
Что самое странное – Елена Олеговна убедила себя, а впоследствии и Евдокима, в том, что произошедшее – целиком её вина. Будто бы её материнская тревога за обоих сыновей и беспокойство за мужа обрели форму, подобно страхам Еремея.
В этот скорбный час старшему сыну удалось повидаться с матерью и наконец поговорить с ней искренне. И оказалось, что Елена всё знала о том, что он притворяется и как нелегко ему далось такое решение – уйти из семьи. Но разве она могла повлиять на мужа? Теперь уже покойного мужа…
Евдоким смотрел на неподвижно лежащего в беспамятстве младшего брата с изуродованной татарским копьём ногой. Держал его за руку, что-то говорил… он уже сам не помнит, что. Ему было невыносимо тоскливо оттого, что мать не разрешала рассказывать Еремею правду. А теперь было уже поздно. Нет, Евдоким не сомневался в том, что брат выживет, вот только налаживать их порушенные отношения было бы очень трудно. Да ещё и эта самодовольная Аграфена, его невестка. Ну какая порядочная женщина, только что схоронившая свёкра и сидящая у ложа тяжелораненого супруга, будет размалёвывать лицо, словно на святочные гулянья?! Да уж, с такой женой брату придётся туго – вот как глазками стреляет туда-сюда, словно заманивает…
И тут Евдокима внезапно прошиб холодный пот: их с невесткой взгляды встретились. Раньше он никогда не смотрел Аграфене прямо в глаза, да ещё так близко. И то, что он там увидел, в глубине этих ясных серых глаз, ему очень не понравилось.
– Ты кто такая? – севшим от изумления и внезапной злобы голосом выдохнул Евдоким. – Как ты в наш дом попала, бесстыжая?!
– Опомнись, мо'лодец, что ты такое молвишь, - на лице Грани заиграла натянутая улыбка. – Я невестка твоя, Аграфена Ивановна.
– Врёшь, не можешь ты быть Аграфеной! Не бывало такого, чтобы боярский сын с перекидышем венчался! Убирайся вон, нечисть, от тебя все беды!
Молодая женщина слегка побледнела, а в глазах её слабо засияли багровые огоньки. Она сделала полшага вперёд и вдруг, неуловимым движением выбросив вперёд руку, вцепилась Евдокиму в горло.
– Молчи… – прошипела она. – Не вздумай никому сказать. Все погибнете. И брат твой первым.
То ли померещилось от боли и нехватки воздуха, то ли и вправду на скулах боярыни показались следы пятнистой шерсти?
Через мгновение Аграфена разжала руку и выпустила шею деверя. Евдоким стоял, тяжело переводя дух и смеряя женщину ненавидящим взглядом.
– Не вздумай. Никому. Сказать, – повторила Аграфена и быстро вышла из комнаты – только подол по полу прошуршал.
Евдоким растерянно смотрел ей вслед, тёр пострадавшую шею и думал о том, что, кажется, с его уходом из семьи проблем только прибавилось. И ведь самое ужасное, что никто не поверит словам «пьяницы» и убитой горем вдовы о том, что их невестка – колдовка…

__________
[62] В описываемое время год, или точнее, «лето», на Руси в некоторых местностях начиналось с марта, а в других – с сентября. Мартовский стиль летоисчисления всё же преобладал.