Ксанка я. Глава пятнадцатая

Повесть не претендует на звание документальной.

Начало истории
http://proza.ru/2022/02/11/1889


Глава пятнадцатая. Голодный ноябрь.
Чувство голода—очень страшное чувство. Это когда сосет под ложечкой. Сосет и сосет. Когда ты спишь, играешь, моешь полы. Ты не можешь спокойно смотреть на еду, потому что сразу же хочется схватить её, запихнуть в рот и побыстрее проглотить. Когда бабушка раздавала нам куски лебединого хлеба, или тарелку каши, мы накидывались на эту еду.
Но все равно оставались голодными. От голода начинало рябить в глазах, кружилась голова. Мы голодали...

В начале ноября у нас кончились сухари, заканчивалась лебеда. Бабушка тайком, пряча под лебедой, варила нам куски мяса. Она приносила его, недоваренное, твердое, делила на кусочки, и мы сосали их, как леденцы.

Сельхозработы в поле закончились. Мама уже не пропадала на работе целыми днями, но продолжала ходить на бывшие колхозные поля, теперь вместе со мной и Сенькой. Там оставалось ещё много пропущенной картошки. Мы собирали ее, подгнившую, позеленевшую, подмерзшую и совсем мелкую. Все жители нашей деревни ходили добывать остатки с полей, чтобы не умереть от голода.
Мы разрывали щепками и руками замёрзшую землю, сбивая и царапая пальцы до крови о ледяную корку. Что делать, иначе не прожить до весны.

Немцы часто заставляли женщин стирать их немецкое белье. В ноябре это издевательство – вода в речке была леденящая, ветер холоднющий, руки голые... У мамы появлялись страшные цыпки и нарывы.
Мне было очень её жалко.

О чем ещё рассказать? Голод, холод... Малыши стали похожи на тростиночки. У них выпирали скулы, впали животики, ручки истончились, как палочки. Ивашка и так слабенький был, а теперь ходил уже с трудом. Покачивался, падал.
Мы с Сенькой тоже сильно похудели, вытянулись.

А немцы в нашей хате жили хорошо, твари. Печка всегда была теплая, еда на столе. А какая еда! Каши из настоящих круп, белый хлеб, свиная тушёнка, сало. И немецкие колбасы, консервы разные, шоколадки. Бывает, моем мы с Сенькой пол, а за столом сидит Бруно и жует бутерброд с колбасой. А перед ним тарелка таких бутербродов.

Мы с Сенькой просто дрожали при виде этого. Сразу начинал урчать живот. Малыши, сидевшие возле печки, не сводили глаз с этого Бруно. А тот, как будто, не замечал...
А если это Людвиг был, так он мог ещё и плеткой дать и в сени выгнать.

Вилли, правда, кидал нам иногда, как собачонкам, кусочки колбасы или хлеба. Мы сразу бросались на пол и хватали эти куски. А он улыбался насмешливо. Противно и тошно от этого было...

Снег выпал в середине ноября и шёл почти каждый день. Немцы заставляли чистить дороги. А уже через несколько часов их снова заметало снегом.

К концу ноября дела у немцев на фронте пошли плохо. Они стали очень злыми, почти не пили, все реже и реже устраивали вечеринки. Мы в душе ликовали
Немцы все чаще били нас, заставляли все больше работать. Как-то раз привезли два грузовика шинелей. Грязных, порванных, в крови. За три дня они должны были быть выстиранными и зашитыми.
Всех женщин в деревне собрали. И три дня их не было дома.

Забрали и нашу маму. Мы очень переживали за неё. На улице был сильный мороз, а стирать ей придётся в проруби, в ледяной воде. А потом ещё подшивать эти поганые шинели.

Несколько раз мы с Сенькой, плюнув на бабушкины запреты, бегали на речку, посмотреть на маму. Разумеется, так, чтобы она нас не заметила.
А вот полицай один как-то заметил. Он нас схватил и исхлестал кнутом. Мы насилу вырвались. После этого мы к маме уже не бегали. Не хотели кнута. Знаете, как это больно.

Мама вернулась через три дня, с такими опухшими руками, что она даже ложку первое время держать не могла. Ещё бы, столько стирать на морозе. Мама все боялась, что руки отрезать придётся. Но все обошлось.

Еды по-прежнему было очень мало. Мясо стремительно заканчивалось, лебеда тоже.
Бабушка, готовя немцам, если получалось, тайком воровала куски. Но это были жалкие крохи для пятерых детей и двоих взрослых. Мы все равно голодали.

Бабушка стала срезать кору с берёз и старой ивы, которые росли у нас во дворе. Счищала внешний жёсткий слой, отдирала мягкую часть, резала на куски и жарила в печи. Получались что-то вроде жареной картошки, только безвкусной и горьковатой. Но нам было уже все равно, лишь бы чем-то набить живот.

Мы с Сенькой, закутавшись в платки и одеяла, стали ходить в лес, чтобы принести кору с больших деревьев, у них толще съедобный слой, а видов деревьев больше – не только берёзы, а ещё сосны, осины.

Брали с собой нож и торбочку. Втыкали в дерево нож, пока острие не утыкалось в твердое, и вырезали на стволе большой прямоугольник. Затем отковыривали полученный кусок. Отделяли и выбрасывали верхний слой, остальное клали в торбочку. Если очень хотели есть, то жевали сырую кору, поделив её на длинные полоски.