Ев. от Странника. гл. 53. Crudelis veritas

         Crudelis veritas. Злоключения Шведа. Quid bibunt angeli?

      Никогда не бывает в жизни человека настолько все плохо, чтоб нельзя было сделать ему еще больнее и хуже. Проснувшись в очередной раз рядом с потухшим костром, Панк почувствовал, что простыл окончательно – захворал очень сильно и мерзко. По сравнению с любой городской экзистенцией или сельском бытием – почти праздным, но довольно комфортным, жизнь в лесу – это все же не сахар. И решивший скрыться от всего таким образом Панк оказался к ней не готов совершенно. Ощущение некоей избранности, неуязвимости и слияния с дикой природой оказались не более чем мимолетным откровением-ложью – наваждением из мира сумрачных грез. Ведь на деле он являлся чужеродным организмом для леса, как и лес был чужим для него.

      Современный человек с его тонкою кожей и пытливым извращенным умом, для дикой природы – не более чем болезнь, – хитрая и коварная, но уязвимая. Сами того как бы не замечая, люди воюют с Землей, паразитируя на ней, подобно бактериям, далеко не всегда условно-полезным, и негодуют недоуменно, когда Гея им мстит или придумывает для них наказания посерьезней. Будете ли вы терпеть жуткий зуд или снимете полную блох власяницу? Земля – не монах, не мазохистка какая-то, и одежды ее совершенны. Но что вы почувствуете, если ваше платье вдруг задымит, окутает вас удушливым смогом и наполнит ядом ваши чистые вены? Ничего, только если вы сами действительно – безмозглый кусок сырой глины, непрерывно стремящийся в раскаленную адскую печь.

      Так или иначе, но ощущенья солгали бедному Панку, – он не был йогом, – да и не выжить на Севере никакому индийскому или иному отшельнику, не имея должных навыков, инструментов, одежды, оружия, но питаясь подножным заснеженным кормом. Оставьте все эти сказки для южных краев и людей, ни разу не испытывавших себя на прочность по-настоящему жестко. К тому же ни один настоящий отшельник, мухоморный тибетский лама или таежный шаман не позволял себе галлюцинировать столь неистово-долго. Это губительно, как для организма адепта*, так и для процесса взаимодействия с окружающим миром. Все красивые слова проповедников и искателей некой духовности в запретных краях с помощью «древних энтогеновых практик» рассыпаются хрупким стеклом, сталкиваясь с настоящей суровой действительностью. Как и высокопарные учения-грезы идеалистов вкупе с книжной романтической блажью, – могут не только разочаровать в мире дольнем, не только причинить страшную боль, но и настроить против вас самих социум – рациональных и прагматичных людей. Так было с теми же хиппи.

      В общем, перед Панком встал выбор – испытать себя реально на прочность и, возможно, проверить на практике наличие жизни после смерти бренного тела; или же – отдаться на милость людей, попросив у них помощи, еды и приюта. Решив, что и без того довольно уже искушает судьбу, а быть может, и вовсе об этом не думая, Панк отправился «сдаваться» к военным. По дороге он все же надеялся и мечтал о том, что его укроют в каптерке таджики, будут приносить ему пищу и вожделенный им БМК… потому что он «избранный». Но на деле он выглядел и вонял так, что в санчасти ему побрезговали даже сделать укол; дали таблетку – одну от всех бед, – а офицеры не стали с ним нянчиться и, не чинясь, посадили на поезд, отправив бедолагу домой. Впереди его ожидала больница, а вместе с нею, конечно, – милиция.

      Получив легонько по печени, Панк во всем быстро признался, был осужден и направлен в колонию. На счастье, к тому времени ему уже исполнилось восемнадцать, и на «малолетку» он не попал. Пройдя все предварительные страшные этапы, он оказался в еще более глухой и суровой тайге среди злобных, изъеденных чифирем мужиков, днем работающих практически за бесплатно, а ночью делающих… кто на что был горазд. Одним из самых приятных занятий в ПЛ-350/16 оказалась редкая возможность «прокатиться на ручной дрезине», уединившись в каптерке с «сеансами»*. Еще практиковалось питие «ханки», изготовляемой зеками из какой-то ацетоновой краски, чифирь, а также, к большому счастью и удивлению Панка, – креативное нюхание бензина, остатки которого пара отчаявшихся чумоходов сливала из вечно ломающихся пил «Урал».

      Тех, кто занимался токсикоманией, конечно же, никто не уважал, но и особо не трогал. На них просто не обращали внимания. Работай, делай свою норму, не крысятничай, – и живи себе тихо-спокойно, хоть и без права мнения, голоса. Панк выбрал для себя путь отверженного – все свое свободное время он проводил за вдыханием ядовитых паров. Поначалу бензин его лишь опьянял – заставлял безумно смеяться и нести всякий бред, вызывал состояние своеобразной дурной эйфории, быстро сменяющейся тяжелым похмельем, – но постепенно он начал галлюцинировать. Вначале глюки у Панка случились не слишком приятные. Первым, что он увидел, стало «всеобщее взаимопоедание». Все вокруг принялось пожирать друг дружку, обретя мультипликационные формы. Убегая из каптерки от этого светопреставления, Панк схватился за щеколду двери, которая тут же его укусила, чуть не оттяпав два пальца. Целую неделю он заживлял рану и собирался с духом, чтобы вернуться назад. В конце концов жажда уйти от реальности победила. Пройдя в негостеприимной трип-зоне этот злой и весьма неприятный этап – преодолев психоделический жестокий барьер, Панк очутился в мире бредовых бензиновых галлюцинаций – интенсивных, множественных, порою очень красивых, но все же, – дымчато-мутных, неярких, по-детски глупых и мимолетных. За ними следовали минуты тревожного сна, тяжелый подъем и похмельный безрадостный день.

      Так продолжалось без малого месяц. Для окружающих Панк стал и вовсе потерянным человеком. Даже друзья по пакету тихо презирали его. Нельзя сказать, что его это не волновало, и он все чаще уединялся от всех, ища спасение в мире иллюзий. И вот однажды, сидя в грязной, пахнущей потом, портянками и хвоей сушилке, Швед увидел Ее. Это был праздник! – Настоящий гром среди ясного неба, проливной дождь в раскаленной пустыне, луч света в царстве всепоглощающей тьмы. Панка охватил неописуемый вселенский восторг, сравнимый разве что с религиозным экстазом или настоящей любовью. Бедняга увидел сидящую перед зеркалом дьяволицу. Выглядела она недосягаемо-бесподобно, божественно-гордо, обворожительно… Но казалась при этом вполне материальной, живою и теплой, в отличие от мертвых ликов существ или холодных «изваяний богов», что ему виделись прежде под парами
бензина…

                ******


      Рядом с Лейлой хлопотала служанка, старательно укладывая ее длинные волосы. Позади, глядя на отражение в зеркало, стоял, нахмурившись, Нортон.

      — Оставь на висках пару прядей, – посоветовал он служанке. – Немного трепетной легкости и милой беспечности-ветрености – это как раз то, что нужно.
      — Может быть, сам сделаешь мне прическу? – произнесла затейливо Лейла.
      — Уже готово. Все замечательно, – ответил Нортон, любуясь на ее отражение в зеркало. – Скромная, любящая, нежная, но в меру своенравная; с богатым внутренним миром, не дурочка, но и не слишком распутна; готова стать женой лишь достойного человека; рассудительная, но в душе искренний и чистый ребенок, хоть и наделена безумной таинственной женственностью и немного завуалированной сексуальностью.
      — Черт, да это ведь все про меня! – блеснув глазами, заметила Лейла.
      Притягиваемый ее взглядом, Нортон подался вперед и, не в силах удержаться, поцеловал в шею, наслаждаясь ароматом нежной бархатной кожи.
      — Ты божественна, – прошептал он и улыбнулся.
      — Чур меня, изыди, Лукавый! – кокетливо отшутилась она. – Тебе разве не нужно развлекать драгоценного гостя?
      — Я до сих пор с ним беседую, сидя в старом халате со стаканом скотча в руке, – усмехнулся Нортон, одернув пиджак дорогого костюма. – Кстати, он сейчас тоже уже неплохо расслабился.
      — Ангелы лыкают скотч? – спросила Лейла с улыбкой.
      — Ангелы делают все, что позволено, но для того, чтобы вкусить плотских наслаждений, им с некоторых пор приходится посещать Преисподнюю.
      — Но почему они сами, – только как привидения в Ассии?
      — Михаил, – немного грустно ответил Нортон. – Он держит всех в черном теле, заставляя соблюдать некие заповеди. Если же кто-то из ангелов овладевает человеческим телом, то его чаще всего уничтожают, именовав падшим, демоном.
      — И все верят в то, что Михаил общается с Богом? И почему их континуум рушится? Или он просто слишком бесплотный – раздулся до тех пределов, когда и струны перестают существовать? И что вслед за этим? Что с ними будет, когда их мир перестанет вибрировать?
      — Лейла, не забивай себе голову этой всеерундой. Верят они или боятся, коллапсируют или развеются, – мне глубоко наплевать. У них еще осталась некая власть, в них теплится сознание, жизнь и они держатся за нее всеми силами. Разведешь Габриэля сейчас для себя – окажешь услугу и мне. Только не слишком-то зарывайся, – тебя и так полдвора готовы на части порвать.
      — Ты же защитишь меня? – немного шутливо спросила Лейла.
      — Как обычно. Но ты уже взрослая девочка, – могу, если что, и отшлепать.
      — Все маме расскажу, – надула губы Лейла.
      — Не расскажешь, – мы с тобой слишком дружны.
      — Сказать кому, – не поверят.
      — Ты о чем?
      — О том, что у тебя есть друзья.
      — Не поверит тот, кто не знает меня.
      — Какой же ты нудный.
      — Я тебя точно выпорю.
      — Рука не поднимется.
      — Посмотрим. Иди уже в сад. Не сомневаюсь, что Габриэль захочет там прогуляться, поразмыслить о моих веских доводах.
      — Интересно, о чем вы беседуете?
      — Я же нудный. Если захочешь, спросишь об этом у него самого.
      — Спрошу, лишь бы он не оказался конченым педиком.
      — Против тебя никто не устоит. Иди уже.

      Нортон еще раз оценивающе взглянул на Лейлу и, повернувшись на каблуках, вышел из комнаты. В душе у него кипела буря страстей и эмоций, но лицо выражало уверенность, а глаза его пылали задором.


                ***WD***


      *Адепт (лат. Adeptus – достигший). Не «последователь», но мастер своего учения-дела.

      *Ручная дрезина – онанизм.

      *Сеансы – эротические или порно-картинки.

      *Чумаход (чумоход) – странный, не такой как все (с негативным оттенком). Неаккуратный, неопрятный, противный, неприятный, отвратный и грязный человек.

      *Лейла специально с акцентом чуроты произнесла слово «лакать», чтобы подчеркнуть их бесплотность в Ассии и непричастность к котам. В языке чуроты «Лакать» – одно (почти алкать, воздерживаться, пить понемногу), «лыкать» – другое совсем. Налыкался – налакался так, что лыка не вяжет. Лыкает – пьет, чтобы шаварило, чтоб опьянеть.

      *Шаварит – создает ощущение опьянения. Действие алкоголя, когда он начинает свое влияние – пьянит, опьяняет, дает по мозгам. Например: Шаварит? – Есть градус? Дает по мозгам?


      Следующая глава - http://proza.ru/2022/04/02/987

      Предыдущая глава - http://proza.ru/2022/10/28/670

      Начало повести - http://proza.ru/2021/02/24/1297

      Model, mua, style – Katrin Lanfire