Ев. от Странника. гл. 54. Insignes Capituli. Gabri

      Если Габриэль еще мог купиться на фокус-шутку с управляемым двойником, то Лейлах – уже вряд ли. Да и поступить так с нею Нортон не мог. Несмотря на то, что посещение Ассии во плоти действительно представляло для него большую опасность и было сопряжено с определенными трудностями, он принял твердое решение выполнить все условия дамы своего сердца и отправиться на свидание с ней самолично. Сведения же о том, что Диавол, как некий квантовый супергерой, может находиться в нескольких местах одновременно, явно преувеличены или неверно поняты и чрезмерно дофантазированны.

       Любое мыслящее существо, как и предметы неодушевленные, и правда, находится в некоем подобии состояния суперпозиции, но это вовсе не значит, что мы осознаем это или, тем более, контролируем. И мультиверс тут совсем не причем. О том, что все это блажь, легко представить на определенном примере. Грубо говоря, что происходит, когда две разные радиостанции начинают вещать на очень близких частотах? Все радиослушатели коротких волн не раз наблюдали подобные звуковые химеры. Если же в точке приема вдруг одновременно на антенну придут два одинаковых сигнала, но с разных передатчиков или с разных сторон, то получится эффект «затухания» из-за разной их фазировки. Этот эффект и так проявляется из-за отраженного сигнала даже одной радиостанции. Потому-то и призрачны, зыбки ближайшие к нам отражения. Мы находимся уже на «проявленной пленке», и не в астральном плане-проекторе, но непосредственно на трехмерном экране – воплощенном живом полотне. Не стоит путать субатомный мир, о настоящей сути которого можно только догадываться, и подчиненный иным законам, мир материальный, физический. Разум кошки способен уловить движения проекций из Нави и призрачных отражений, граничащих с Явью, как мозг шизофреника или медиума, и даже взаимодействовать с ними, но все это – не более чем игра с солнечным зайчиком, приносящая мало пользы.

      Конечно же, при желании Нортон вполне мог устроить себе «День сурка», но предпочитал не играть со временем – силой грубой и неумолимой, – ибо парадоксов ему и так вполне доставало. Ко всему прочему, любой мистик предпочтет именно фокус прямой демонстрации своей силы, хотя бы потому, что на это требуется гораздо меньше энергии. Посему, прежде, чем отправить двойника отдыхать, Нортон занялся младшим братом вплотную, завлекая его в ловкую сеть софизмов, выстроенных на «собственных мыслях» и умозаключениях самого Габриэля. Давая понять, что беседе пришел конец, он добавил:
      — Жаль, что не часто приходится, вот так, запросто с тобою беседовать, брат. Можешь оставаться у меня в гостях, сколько заблагорассудится. Я же вынужден покинуть тебя, – у меня свидание, и его нельзя отменить.
      — Не думаю, что твое длительное отсутствие будет встречено на ура. Даже я, пробыв здесь по нашим меркам секунды, рискую вызвать огромные подозрения.
      — Ты хотя бы не лжешь, – это радует. В любом случае, жду тебя вскоре на свадьбу. Как дипломат, ты просто не вправе отклонить приглашение.
      — Я буду. Позволь сказать два слова тебе на прощанье. Надеюсь, ты понимаешь, что последствия нарушения установленного порядка несут угрозу для всех нас вместе взятых?
      — Нет никакого порядка. Есть лишь законы Хаоса и движение. А силы природы, неподвластные дикарям, отступают перед прогрессом. О том же, что еще кто-то кроме меня нашел способ общаться с богами и даже взаимодействовать с ними, мне в целом известно. Не вижу в этом ничего предосудительного. Впрочем, у тебя есть шанс обсудить это непосредственно с одной из виновниц данных волнений. Лейла как раз неподалеку – в твоем любимом саду.
      — Не пристало мне беседовать с распутными дьяволицами, – ответил Габриэль, многозначительно посмотрев на часы.
      — Уже испугался? – подыграл ему Нортон.
      — Мне ли бояться дочерей Лилит. Моим именем изгоняют подобных бестий, – высокопарно заявил Габриэль и беззвучно рассмеялся, прикрыв рукой циферблат.
      — Вот и славно, – а то она тебя уже заждалась.
      — Ты устроил для нас эту встречу? Зачем?
      — Запрети ведьме курить в постели, – она спалит дом. Так что, – иди и сам прочти Лейле лекцию о порядке вещей… Ну и обо всем прочем. Может, и переубедишь или хотя бы поймешь, что ей нужно, а меня избавишь от лишней головной боли.
      — Надеюсь, ты не уготовил для меня еще что-нибудь неожиданное?
      — Боже упаси. Единственная моя хитрость в том, чтобы ты лично почувствовал, каково это – пытаться управлять женщинами.
      — Насколько мне известно, тебе всегда это удавалось, брат искуситель.
      — Вранье. Хочешь секрет? Я никогда и никого из них не соблазнял, – просто чувствовал зов и позволял некоторым дамам проделать это с собой. До скорой встречи, братишка.
      — И тебе не кашлять, – ответил не вполне трезвым голосом Габриэль, пожимая Нортону на прощание руку.

      Глубоко вздохнув, ангел поставил стакан с недопитым скотчем на стол, а затем уверенно сделал несколько шагов и открыл стеклянную дверь, ведущую в благоухающий ботанический сад, который он полюбил еще в юности. Габриэлю вовсе не нравилось чувствовать себя своим в Преисподней, но отказать себе в удовольствии встретиться с легендарною Лейлой он не мог, не хотел, да и чувствовал себя в некоторой безопасности относительно ее женских чар. Недаром его славное имя является как мужским, так и женским, – Габриэль был создан изначально гермафродитом и ощущал всегда некоторую самодостаточность, делавшую его неуязвимым и универсальным солдатом. Отчего Нортон воспринимал его только как брата, а не сестру, и почему они симпатизировали друг другу, – оставалось для Габриэля загадкой. Ему, как несмышленому ребенку, было совсем невдомек, что он не являлся на деле ни тем, ни другим. Габриэль даже не думал о том, то что он – Страж Мира, Ангел Смерти, идеал для праведников и прочее, прочее, – всего лишь глупая шутка Бога для большинства жителей Преисподней. А как к таким существам относятся в Ассии? В лучшем случае подобный субъект – несчастное и неспособное к самовоспроизводству создание, не лишенное, впрочем, обаяния, странной притягательности для обоих полов и своеобразного шарма. Не вкусив от древа познания, словно выросший в изоляции уродливый глупый ребенок, Габриэль чувствовал себя превосходно, но иллюзии часто рушатся, оставляя тебя лицом к лицу с тем, что ты есть.

      Лейла стояла у небольшого пруда и кормила разноцветных экзотических рыбок кусочками «амстердамского» кекса.* В своей милой медитативной задумчивости она настолько увлеклась этим беспечным занятием, что даже не заметила приближения ангела. К удивлению Габриэля, подошедшего к ней, дьяволица даже не обратила внимания на одетого в строгий костюм женоподобного «юношу». Чтобы привлечь к себе внимание Лейлы, Габриэль кашлянул. Повернувшись с таким видом, словно ее оторвали от решения важных государственных дел, Лейла подняла голову и, смерив его уничтожающим презрительным взглядом, вздернула бровь.

      — Ты, вроде как, хотела видеть меня? – непонятно почему засмущался архангел.
      — Я, видеть… тебя? Черт побери, ты – Габриэль?
      — А ты ожидала увидеть грозного воина в золотых доспехах и с белыми крыльями за спиной?
      — Вы меня разыгрываете? Похоже, что нет. Выходит, я облажалась, и теперь мои шансы равны нулю, – сказала Лейла как бы сама себе.
      — Я не из обидчивых. К тому же, у меня к тебе тоже есть разговор.
      — Значит, на «ты»? – лукаво спросила Лейла, протягивая руку.
      — На «ты», – улыбнулся Габриэль, касаясь ее ладони.

      Нечто неясное он ощутил в это мгновение и почему-то поцеловал ее руку. Лейла изобразила легкое смущение всем своим видом, но повинуясь древнему охотничьему инстинкту, сбросила маску и стала сама собой. Это почувствовал ангел, обладающий способностью читать души. Вскоре они уже гуляли по саду и непринужденно мило беседовали; правда, – скорее, как случайные и почти безликие попутчики в идущем на юг грязном поезде, – бледные, изнеможденные, но полные планов и романтичных надежд, жаждущие солнца и моря. Лейле практически не нравился ангел, поэтому она расслабилась и стала еще прекраснее в своей изысканной непосредственности, граничащей с легкой распущенностью.

      — У тебя роман с Прозерпиной? – неожиданно задал прямой вопрос Габриэль.
      — Можно и так сказать. А у тебя, что – правда, никого не было?
      — Я не чувствую себя обделенным любовью, если ты об этом. Она действительно считает, что Бог нас всех покинул?
      — А ты видел его?
      — Я его чувствую. Он во всем, что нас окружает.
      — А что ты чувствуешь, глядя на меня? Во мне тоже есть Бог?
      — Конечно. Ты кажешься мне очень милой и одухотворенной, но я чувствую в тебе боль и неудовлетворенность.
      — Да, я недовольна своей судьбой, но я не ною, а делаю все, чтобы ее изменить.
      — Твоя душа плачет.
      — Хочешь ее утешить?
      — Я сделаю все, что в моих силах, для ее спасения.
      — Заставив еще больше страдать?
      — Ты сама причиняешь своей душе страдания. Больше никто не в силах этого сделать.
      — Вот тут, как раз, ты заблуждаешься, – есть множество ужасных и изощренных яростных пыток, предназначенных для души и успешно применяемых на практике всеми, кому только не лень.
      — Возможно, я и не специалист по пыткам, но я – хороший врач, – и знаю, о чем говорю.
      — И какое же лекарство ты мне пропишешь?
      — Прими Бога, пусти его в свое сердце, и он излечит тебя. Живи в мире со своею душой, и она перестанет страдать.
      — Твоими устами да мед пить. Я любовь-то опасаюсь принять и читала Писание – следила, можно сказать, за созданием, – это противоречивый сборник древних легенд, местами копирующий даже себя. Его можно толковать и так, и эдак, в зависимости от обстоятельств и настроения.
      — Неудивительно, – ведь ее писали все-таки люди, пусть вдохновленные… и для людей. Читать Библию без Бога в сердце нельзя, – она может стать ядом.
      — Мне нужна одна книга, – сказала вдруг Лейла, останавливаясь и глядя Габриэлю в глаза.
      — Пытаешься заключить со мной сделку?
      — А вы разве не заключаете сделки с людьми, обещая им рай?
      — Это совсем другое. Лишь самопожертвование и бескорыстная любовь к Богу дают шанс на обретение царства небесного.
      — А оно хоть есть? Или это все пирамида?
      — Ты слишком извращена, чтобы понять меня.
      — Так попробуй вдохнуть в меня искру божию.
      — Я не могу уделить тебе время.
      — Здесь и сейчас, – прошептала Лейла, приблизившись к Габриэлю вплотную.

      Ангел смотрел ей в глаза. Его руки сами вдруг потянулись и обняли стройный стан дьяволицы, губы открылись для поцелуя, а в голове заклубился ядовитый туман. Через минуту они целовались уже совершенно нескромно, срывая друг с друга одежду. Лейла легла на траву, увлекая за собой Габриэля, и он повиновался ей, как пылкий влюбленный юноша, не в силах оторвать глаз от красоты, открывшейся его взору. Лейла действовала осторожно, но уверенно, – она чувствовала себя в родной стихии и умело ввела ангела в состояние крайнего возбуждения. Открывая для себя новый мир, Габриэль оказался прилежным учеником, буквально схватывая все на лету. Лейла же умела ловко обходиться как с мужчинами, так и с женщинами, поэтому быстро нашла с его телом общий язык.

      Существовало и еще важное нечто, делающее демонессу столь неудержимо-желанной. Кровь Лейлах – удивительной, непостижимо-прекрасной, умопомрачительной женщины – женщины-подлинника, – не клона мужчины, но первозданного истинного идеального образца кисти высшего гения, смешанная с кровью самого Самаэля, породила на свет настолько сильную, талантливую и красивую ведьму, что противостоять ее чарам не смог бы и безжизненный камень.

      Грехопадение Габриэля стало его вознесением на небеса наслаждения, обретением реального ощутимого рая; ему не пришлось перешагивать через себя или заключать сделку с собственной совестью, потому, что в эту минуту он чувствовал настоящую любовь к Лейле, – пусть немного внушенную, но чистую и бескорыстную. И как же она отличалась от той любви, которую он испытывал ко всем, без разбора, творениям своего незримого Бога!..

      Знай ангел, что его ждет смерть в объятиях дьяволицы, – он бы не изменил своего решения и поступил так, как велело ему его сердце. Лишенный строгого «родительского» надзора, попавший в чудный и удивительный мир, Габриэль вдруг почувствовал, понял и осознал, что все его слова и молитвы – ничто по сравнению с тем, что может подарить ему этот мир прямо сейчас. Стоит лишь шагнуть за порог и сорвать маску аскета, как тебя подхватит течение, заставив по-настоящему жить и бороться, по-настоящему чувствовать и переживать, а не заменять реальность внушенным экстазом и любовью к непонятно чему. Габриэль наконец-то увидел настоящего Бога, к которому так стремился всю жизнь, и этот Бог оказался воплощен в живой женщине – близкой, теплой, осязаемой, необычайно приятной на ощупь, невообразимо красивой, непостижимой, волшебной, загадочной, но совершенно настоящей – живой.

      — Наверное, я не слишком хорошо поступаю, – сказала Лейла, когда они утолили первый голод, но оставались все еще горячи.
      — Я уже взрослый, – сам могу решить, что мне делать, – ответил ей Габриэль, ощутив в крови тестостерон...


                ******


      — Ох, если честно, – не ожидала от тебя такой прыти, – пробормотала дьяволица, спустя какое-то время, после того, как он снова, довольно грубо ей овладел.
      — Легко противиться зову плоти, не имея ее. Теперь же я чувствую себя абсолютно живым, – вздохнул Габриэль, – опыта ему все же не доставало, и разрядился он быстро.
      — Вот и хорошо, – теперь мы можем поговорить на равных; теперь ты сможешь понять меня, – сказала Лейла с улыбкой, не забывая о том, чтобы оставаться невероятно красивой.

      Как часто в жизни женщины отпускают поводья, делаясь предметом домашнего обихода, позволяя мужчинам не замечать их присутствия. Лейла подобной не смогла бы стать никогда. В каждом ее движении царило такое очарование, такой шарм, что весь мир вокруг наполнялся благостным трепетом, – все пело и расцветало, вспыхивая теплым светом и радостью в присутствии демонессы. Габриэль почувствовал себя не на шутку счастливым, – ведь она отражалась в его душе, словно в венецианском зеркале с золотой амальгамой, рождая незабываемый божественный образ.

      — Неплохо я влип, – неожиданно сказал он, осознавая всю трагичность своего положения.
      — Ты, главное, не раскисай, – Лейла провела ладонью по его гладкой щеке. – Пойдем – выпьем и подумаем, – что делать дальше. Все, что происходит со мной, скрыто от посторонних глаз. Посмотри на часы – там не прошло ни секунды. Если сам не захочешь, то никто не узнает о нашем… о твоем грехопадении.
      — Нортон позаботился и об этом?
      — Он только помог нам встретиться. Дальше уже – наши дела. Мы должны быть ему благодарны за это.
      — Не очень-то весело ходить в должниках у Диавола, – усмехнулся Габриэль.
      — Напрасно ты так, – ответила Лейла медленно одеваясь. – К тому же, – никто не заставляет тебя медлить с возвращением долга. Даже, напротив, – ты можешь сделать и так, чтобы он стал должен тебе.
      — Мне интересно, – ты на чьей стороне?
      — На своей, разумеется, – не задумываясь, ответила Лейла.
      — Не сомневаюсь в этом, – беззлобно усмехнулся Габриэль, отряхивая свой костюм.
      — Если мы выйдем из сада через потайную дверь в живой изгороди, то попадем сразу в один из укромных уголков Нортона, где сможем спокойно поговорить и привести себя в должный порядок.
      — Я уже и так задержался. Говори лучше – что тебе нужно, – и я пойду.
      — Ты прекрасно понимаешь, что время у тебя еще есть, к тому же, – вернувшись с результатом, ты сможешь усыпить бдительность своего начальства.
      — О чем ты говоришь?
      — Говорю, что от пустой болтовни, если и есть некий толк, то только тому, кто хитрее. Не думает же Михаил переиграть Нортона, посылая тебя?
      — Об этом я не задумывался.
      — Подумай. Я предлагаю тебе предоставить по возвращении нечто весомое, – например, документ, по которому я буду обязана содействовать вам в осуществлении ваших планов.
      — Что тебе известно о наших планах?
      — Из твоих вопросов я сделала вывод, что вы обеспокоены моими отношениями с Корой и опасаетесь ее революционных идей. Мне хочется пить, – сказала Лейла и, взяв за руку Габриэля, увлекла его за собой куда-то вглубь сада.
      — Прозерпина действительно мутит воду, желая склонить чашу весов в пользу Хаоса, но она не опасна для нас, – ответил Габриэль, следуя за ней, как ребенок.
      — Вот как. И что же вы тогда взбеленились?
      — Цель моего визита – убедиться, что и Нортон не замышляет того же. Его альянс с Лилит повлечет за собой ряд последствий, которые не могут не взбудоражить все области бытия.
      — Разве моя мать не лишается власти богини, возвращаясь к нему?
      — Мы знаем о том, что Миэлла уже примеряет на себя ее образ. На Олимпе она произвела настоящий фурор, посему это лишь рокировка.
      — Там всегда происходило нечто подобное – в их крайне запутанных чувственных отношениях, – но ты чего-то недоговариваешь.
      — Возможно. На то я и дипломат.
      — Значит ли это, что я вам не нужна в качестве агента?
      — Я этого не говорил.
      — Ты слишком осторожен, если не сказать иначе и жестче. Мне нужна книга. Мне нужен фолиант «Сorrigendum errorem fati»*. За право воспользоваться им я готова пойти на многое.
      — Это очень опасная книга. В ней те самые ключи-формулы – суть настройки структуры реальности, которые могут все уничтожить или стать ужасным оружием, – мы недаром ее опечатали. Уничтожили бы, если б только было возможно их потом воссоздать. Но они никому из нас не понятны и могут понадобиться для восстановления сущего на тот случай, если, например, все начнет рушиться... Это часть архива и неимоверно сложных программ изначальной системы.
      — Похоже на сказку-сон программиста-алхимика. Но тогда, тем более, нечего опасаться. C Нортоном и отцом я уже договорилась, – решающее слово теперь за тобой. Я не собираюсь устраивать светопреставление, – я хочу всего лишь вернуть свою юность; снова прожить ее – прожить красиво и ярко.
      — Вернуть детство? Это все, чего ты желаешь?
      — Разве этого мало? Вся моя жизнь искалечена. Я хочу провести эти годы весело и беззаботно. Хочу делать глупости, влюбляться и плакать; хочу отдаться по любви, а не из делового расчета; хочу ощутить себя живой, юной и настоящей!
      — С таким я еще не сталкивался. Многие желают стать снова детьми, но это скорее легкая грусть, щемящая ностальгия, чем конкретное пожелание.
      — Моя печаль – моя забота. Я чувствую себя обокраденной и хочу вернуть это время.
      — Я не могу на это пойти. Ты желаешь переделать весь мир под себя ради одних только воспоминаний?
      — Вовсе нет. И не ради воспоминаний, а ради нескольких лет – целой жизни. Есть способ, о котором я недавно узнала. Я очнусь в Ассии пятнадцатилетней девушкой и забуду о том, кто я есть. Старшие классы и колледж – думаю, что этого будет достаточно, чтобы сделать меня счастливой и цельной.
      — Ты будешь страдать, чувствовать себя чужой и неуместной среди людей. Ты станешь подсознательно чувствовать это и тосковать по своей силе и власти.
      — Лучше уж так, чем то, что со мной стало в детстве. Да и не думаю, что у меня будет много времени для тоски. Не забывай о том, – кто я, и насколько силен мой дух!
      — В теле смертной ты станешь вполне уязвимой. А если враги узнают о твоем превращении?
      — Я готова рискнуть.
      — Что ж, будь по-твоему, – я поставлю свою печать на документе, дающем тебе доступ в библиотеку. Только один раз ты сможешь воспользоваться фолиантом. И прошу тебя, – не сделай какую-нибудь глупость.
      — Глупостью будет, если я променяю свою мечту на нечто вроде обретения еще большей власти.
      — Разве не этого все хотят?
      — Как видишь, – не все.

      Габриель сел за стол и придвинул к себе пергамент. Аккуратным каллиграфическим почерком он написал название книги, имя Лейлы и несколько понятных только ему одному странных символов.
      — Это енохианский? – спросила Лейла с улыбкой.
      — Энох... Не смейся, это мой личный язык, мои метаформы и они не имеют никаких аналогов с буквами. Все пишут немного по-разному, каждый по-своему мыслит. Со временем и у тебя появится нечто подобное, – это практически неизбежно. Но это не главное. Важен мой почерк – мое перо. Я – ключ от многих дверей. Понимаешь теперь, почему меня не могут просто так отпустить?
      — Получается, – ты рисковал жизнью, обнимая меня?
      — Ты этого стоишь... Думаешь, Нортон и твой отец не станут о тебе волноваться? – Габриэль явно решил сменить тему.
      — Думаю, что они будут за мной наблюдать. Возможно, даже – приставят охрану. Если честно, то это радует, – мне давно хотелось их помирить.
      — Не думаю, что новый союз Нортона и Лейлах будет способствовать этому.
      — Отец не зациклен на ней так сильно, как Нортон. Ему достает и женщин, и забот тоже.
      — Хочу в это верить. Все же… у вас тут чудесно, – жизнь бьет ключом, прогрессирует.
      — Забавный парадокс – вы ближе к людям в эфире, но морально гораздо дальше от них, нежели мы. В бессмертии же нет почти никакого прогресса. Только война, страх и неминуемость смерти побуждает нас к развитию и свершениям, к накоплению, концентрации и передаче нашего опыта. По этой причине Ассия нужна Преисподней почти так же, как и остаткам небес. Ваше время течет все медленнее, и вы не можете не чувствовать этого. На Земле – многие в ужасе от его ускорения. Наше – неизменно, благодаря хаотичности, как это ни забавно звучит. Но ты настолько привык к своей вечности, что начал туго соображать. Ты – живой луч, но залетел уже так далеко, что скоро рассыплешься на отдельные вспышки-фотоны*. Я буквально вижу твое мерцание, Габриэль. Твои дни сочтены. Останься и займи мое тело. За то время, пока я буду отсутствовать, Нортон найдет способ, спасти твою суть.
      — Михаил этого не допустит. А твоя мысль о войне так же верна, как еще одно доказательство Канта.
      — Не сравнивай фаллос с карандашом. Моя мысль – наблюдение, но не софизм. И не уходи от вопроса. Ты можешь просто не возвращаться. А к подобному умозаключению рано или поздно приходит любой здравомыслящий.
      — Ты не понимаешь… Я архангел. За кажущейся небесной свободой и божественным великолепием, – свод жестких правил, сковывающих меня по рукам и ногам.
      — Что же это за правила такие, которые невозможно нарушить?
      — Некоторые – возможно, а некоторые – нет. Я совершил сегодня то, чего от меня никак не ожидали. Такие же вещи, как бегство или предательство я совершить практически не могу, – это причинит мне такую боль, которая лишит меня разума.
      — Значит, ты – запрограммированный генерал?
      — Можно и так сказать.
      — Я уверена, что здесь мы сможем снять это твое… заклятье. Возможно, решение ближе чем кажется.
      — Зачем тебе помогать мне? Ведь ты добилась желаемого. Кстати, вовсе не обязательно было меня соблазнять, я и так помог бы тебе, – сказал Габриэль, протянул Лейле пергамент и пристально посмотрел ей в глаза.
      — Тебе не понравилось чувствовать себя живым, настоящим? – нежным голосом спросила она.
      — Понравилось.
      — Тогда считай это моим подарком. Ты прав, – мне нет дела до твоей дальнейшей судьбы, но ты почему-то нравишься Нортону, и мне не помешал бы друг ангел.
      — Прости, я очень противоречиво теперь себя чувствую.
      — Счастье в неведении?
      — Это была иллюзия счастья – психофашизм и самогипноз. Твой случай невероятный, – он заставляет о многом задуматься.
      — О чем же тебя заставили задуматься желания бестии?
      — О том, что для нас в жизни действительно ценно.
      — Тебе не надоело жить, всего опасаясь? Кругом только запреты и обязательства.
      — А разве можно иначе?
      — А ты посмотри на меня и подумай, – ответила Лейла, небрежно сворачивая драгоценный пергамент в тонкую трубочку.
      — Ты и так заставила меня думать больше, чем Нортон.
      — Сочту это за комплимент. Спасибо за все. Я пойду. До скорой встречи. Или нескорой.
      — Прощай, Лейла, – грустно пробормотал Габриэль.
      — Еще один зануда Шекспир, – закатила глаза дьяволица, выходя из укромных покоев.

      Мысли в ее голове выстраивались в уравнение с множеством неизвестных: «Во-первых, – Самаэль. Отец наверняка в гостях у Атрагарте вместе с красавчиком Сидонаем. Что нужно королеве русалок, – мне неизвестно, но надо быть готовой теперь ко всему. Я не бедна, имею власть, положение, да и сил у меня тоже хватает. Если же возникнет какой-то подвох, – разберемся. Невозможно достичь желаемого, ничем не пожертвовав. Так что, в этом направлении дергаться пока нам не стоит. Впрочем, пусть Сидонай и не подавал повода для беспокойства, но ухо с ним нужно держать востро. Во-вторых, – мне нужен Нортон, – без него нет хода в библиотеку к отцу, но зачем нужна ему я? И в-третьих, – с матерью и Миэллой тоже следует до конца разобраться. А еще, – Нагиля осталась одна на берегу. Кто-то пристрелил генерала с банкиром... Хоть разорвись. И где сейчас мать, интересно? Может, пришло время и ей поучаствовать в судьбе старшей дочери хотя бы дельным советом».


                ***WD***



      *Исправляющий ошибки судьбы.

      *Амстердамский кекс – выпечка с ТГК-содержащим маслом.

      *ТГК – тетрагидроканнабинол. Содержится в листьях и соцветиях конопли.

      *Тут аналогия с гипотетической лягушкой, которая на определенном удалении от источника света видит лишь отдельные вспышки фотонов. Луч света имеет свойство растягиваться, подобно втягиваему в сингулярность объекту.


      Следующая глава - http://proza.ru/2022/12/01/458

      Предыдущая глава - http://proza.ru/2022/04/01/959

      Начало повести - http://proza.ru/2021/02/24/1297