Ксанка я. Глава семнадцатая

Повесть не претендует на звание документальной.

Начало истории http://proza.ru/2022/02/11/1889

Глава семнадцатая. Мамина тайна.
Новый 1942 год мы встретили в нашем холодном сарае. Из хаты доносилась губная гармошка, пьяные голоса немцев, гогот.
А мы, закутавшись в одеяла и платки, дрожа от холода, торопливо кушали праздничное угощение, что приготовила бабушка: тоненькие полосочки сала, (которое бабушка стащила у немцев), на хлебе из лебеды. Ещё много жареной картофельной шелухи. Немцы для своего стола затребовали много картофельного пюре. Ну, а шелуху милостиво отдали нам. Кроме сала, бабушка своровала у немцев несколько консервированных персиков.
Персиков было три. Их поделили на семь маленьких кусочков. Мы оставили эту сладость на десерт. Сначала поели сало с хлебом. Затем вдоволь этой жареной шелухи. В кои веки мы набили свои животы!
А потом долго-долго сосали эти маленькие кусочки персика...

Затем легли спать. Чем быстрее уснёшь, тем скорее не будешь чувствовать этот холод...
На следующий день, рано утром, со стороны железной дороги, где-то там, вдалеке, раздался громкий взрыв.
Мы вскочили.
—Мама, это ещё одна война началась?—спросил Антошка, потерев сонные глаза ладошкой (беря пример с Васятки, он, вслед за ним, стал звать маму мамой)
Мама с бабушкой были в недоумении. Они ничего не ответили Антошке. Тот чихнул, и снова улегся рядом с Васяткой.

Через два часа мама, как обычно, ушла на работу. Но вечером она не вернулась. Не было её и ночью. Не пришла она и на следующий день.
Мы с бабушкой очень волновались за маму. Я и Сенька ходили искать её. Но в деревне и округе мамы не было. И других женщин тоже... Страшные слухи стали ходить по деревне....
Якобы, всех женщин вывезли в Германию или расстреляли в лесу...

Бабушка не выдержала и подошла к Вилли, как к наиболее хорошо относившемуся к нам немцу, спросить, где может быть мама. Вилли ничего не ответил. А когда бабушка повторила вопрос, он на ломаном русском велел ей заниматься своим делом. И вышел из хаты. В это время за столом сидел Гельмут. Он завтракал. Мы с Сенькой мыли пол, а бабушка снова стала чистить картошку, глотая слезы. Мы с Сенькой тоже чуть не плакали. Что с мамой? Два дня её уже нету дома? А что значил тот взрыв?

Гельмут неторопливо закончил завтрак. Бабушка подошла, чтобы убрать со стола, и тут немец сказал с сильным акцентом, но бабушка его поняла
—Все женщины живы. Они заняты работой на железной дороге. Через два-три дня они вернутся домой.
И накинув шинель, немец тоже куда-то пошёл. А мы, слегка обнадеженные этими словами, продолжили свою повседневную работу...

Мама и в самом деле вернулась через три дня, поздно вечером, уставшая и грязная.
Мы уже засыпали, когда заскрипела дверь, и в сарай зашла мама. Мы бросились к ней.
—Мама, мама!—закричали мы. Мама обняла нас, подняла на руки Васятку и Антошку
—Где ты была, Марина?—спросила бабушка дрогнувшим голосом.
—Три дня назад партизаны взорвали железную дорогу с составом. Помнишь взрыв? Это они сделали. А нас немцы погнали разбирать завалы. Работа, конечно, тяжёлая. У меня все руки в крови, обломки то острые. Но ничего. Зато кормили. Хорошо кормили. Кашей пшенной. И хлеб чёрный давали. Вон, я для детей принесла.
Мама осторожно достала платок. В нем были завернуты два куска чёрного хлеба и немного пшенной каши.
Мы тут же стали просить хлеб. Мама раздели куски на шесть частей и раздала нам. И бабушке дала.
Потом мы снова легли. А мама стала что-то вполголоса говорить бабушке...

Спустя два дня мама ушла в соседнею деревню, к той самой тетке Любе. Сперва, разумеется, она пошла в бывшей сельсовет, ныне немецкую комендатуру, отметиться, куда она уходит.
А потом она стала ходить по соседкам и что-то собирать в корзину. На вопрос, зачем она это делает, она отвечала, что, мол, через неё передают продукты родственникам в соседней деревне.

Но мы с Сенькой быстро поняли, что это неправда. Но куда ещё она может нести столько еды? Целую корзину доверху набитую едой. Мама и от нас положила много картофельной кожуры и чуточку хлеба из лебеды.
А потом ушла. Ушла она рано, утром, часов в шесть. А вернулась только в десять вечера. С пустой корзинкой, усталая, замерзшая, но явно чем-то очень довольная. Но чем?
Она принесла бумажку из той деревни от их комендатуры. Отнесла в нашу.
Бумажка, что, мол, мама была в той деревне. С печатью. Немцы ведь ужасно любят все эти справки, печати...

Но куда же ходила мама?
С того дня раз в неделю она стала ходить по соседям. А потом, чаще всего ночью, стала куда-то пропадать. На наши вопросы не отвечала. Впрочем, бабушка была в курсе дела.

А мы нет. Нам не доверяли. Но все же, скоро мы все узнали...
Из очередного своего похода мама вернулась с вывихнутой ногой. Нога очень сильно распухла и болела. Мама с трудом доковыляла домой, потом утром в комендатуру, чтобы ей дали освобождение от работ. Временное, разумеется.

А на следующий день она позвала меня и Сеньку. Бабушка как раз хозяйничала в хате, немцы куда-то ушли, малыши были с бабушкой.
—Я должна вам кое-что важное сказать,—тихо начала она.—Вы много раз меня спрашивали, куда я хожу. Так ведь?
Мы кивнули.
—Я вам расскажу. Но помните, что эта тайна. Страшная тайна. Если вы кому-то расскажете, похвастаетесь, нас всех повесят, как Машу и Витю. Всех: и меня, и бабушку, и вас, и Ивашку, и Антошку с Васяткой. Понимаете?
—Да понимаем мы! Не маленькие!—ответил Сенька.
—И про Антошку ведь никому не сказали,—добавила я.
—Ну, ладно. Я хожу собираю по домам еду для партизан. А ночью отношу им в лес. Меня на окраине ждёт Варя или Макар, дядя Макар для вас. Берут у меня еду и уходят.
Но сейчас я ходить не могу. А партизан надо кормить. Их все больше и больше. Вчера вон подорвали склад боеприпасов. Так что ты, Сенька... Ты должен заменить меня... Это риск, я понимаю.
Мама вздохнула и погладила Сеньку по волосам
—Но, но ты ведь будешь осторожным, правда, сынок?
Сенька покраснел и кивнул.
—А я? А я?—взволнованно спросила я.— Почему Сенька? А я на что?
—Но ты же девочка и, и вообще...
—Ну и что, что я девочка!—всхлипнула я.—Я тоже хочу помогать партизанам!
Мама помолчала.
—Хорошо!—сказала она.—Тебе тоже будет важное поручение, опасное.
—Какое?—спросила я, шмыгая носом.
—Будешь ходить по хатам, собирать еду.
—И что же здесь опасного?—пренебрежительно сказала я.
—Как что?—искренне удивилась мама.— Среди бела дня, под носом немцев ты должна будешь зайти, сказать пароль, взять, скажем, у тети Акулины лепёшки и спрятать за пазухой так, чтобы никто не заметил. А затем, как ни в чем не бывало уйти. И так домов пятнадцать-двадцать обойти.
—А к кому именно ходить?
—Я тебе позже скажу. Поняла, дочка? У тебя тоже очень опасная работа. Очень. Так что будь осторожна... И ты, Сенька...
Мама обняла нас обоих.
—Ох, вы мои Саньки...