Рецепт счастливой жизни

Байка. Посиделки на "завалинке"

- Представляете, - говорит Мариванна соседкам Кузьминичне и Никитичне, подсаживаясь к ним на лавочку,  - родственник приехал с югов в гости. Мужик мой и так не просыхал до его приезда.  Квасил без повода по выходным. Скучно паразиту, видишь ли, было ему - поговорить не с кем.  А теперь весело и повод искать не надо. Гость-то наш мало пьет, а вот мой гостеприимный теперь  в отпуске и с утра уже навеселе. Сядут в саду за стол – выпивают-закусывают, байки все какие-то «травят», да ржут.
 
- Я аж  завидовать стала. Выпивка меня мало привлекает, а вот повеселиться охота.
- Дай, думаю, послушаю их треп. Над чем они гогочут, интересно.
- Подсела к ихней компании, выпила глоток и не ухожу. Они сначала, вроде как стеснялись, а потом,  после очередной порции горячительного,   расслабились.
- И понеслось:  анекдоты,  политика, вспоминания детства-юности. Рыбалка и охота, бабы, дети и работа, обиды и раскаянья. Жалобы: на жисть невеселую, на жану непутевую, на начальство хреновое…
- Это значит, высказывают себя так,  выговариваются, каются, плачутся, облегчают душу-то свою. В церковь на исповедь редко захаживают. На трезвую голову трудно-то душу выворачивать наизнанку. Это только бабам под силу, видать.
 
- Пьет-то мужик почему? – спрашивает Кузьминична.
- Ну, не от того, что любит «горькую», я так думаю, - бормочет себе под нос задумчиво Ивановна
- Видно для того, что «выпивши» он чует себя сильным, да умным, неотразимым во всех отношениях. Таким, каким хотел бы быть в жизни своей.
- Трезвый-то  все больше молчит, да хмурится, а тут и веселый, и говорливый, и море ему по колено.
- Потому-то после выпивки поговорить перво-наперво хотца пьянчугам нашим, - изрекает глубокомысленно Никитична.
- Это хорошо, - вздыхает Кузьминична, - значит еще не дошел до последней кондиции.  Не алкаш.
- Радуйся.

- И то  твоя  правда, соседка, - согласно кивает Ивановна. -  Он у меня не плохой. Жалеет меня и детей. Да  и   работящий. Вон хозяйство в порядке держит. Ну,  а  выходные и когда в отпуске.  Ничего не поделаешь. Терплю.
- Ну-ну, вот и ладно, -  поддакивает Никитична.
- Я уж,  сколько лет одинешенька. Легко ли мне. Не знаю твоих печалей. Да ведь и радости не знаю.  Так-то. Выбирай, что ближе душеньке твоей.
- А, что давеча, - интересуется она, - слышала, гогот у вас стоял на всю "ивановскую"? Над чем надсмехались. Анекдот какой?
- Да какой анекдот, - усмехается Мариванна, - Юрка – гость наш, паразит, до слез довел, так насмешил. Все про какого-то соседа своего Егорыча  сказывает.
- Он-то на юге живет, - уточняет она, - вот и рассказывал про свое житье-бытье курортное. Про семью, про жену, да про детей своих, про дом и хозяйство.
- Квартиру он на дом поменял. Вот теперь и осваивает жизнь крестьянскую.

- О чем судачите, молодайки? - откуда не возьмись, прогоготал какой-то мужик, перегнувшись через штакетник.
- Примете в свою компанию мужчину во цвете лет?
- Легок на помине, - проговорила Ивановна, - вот это и есть  Юра, гостенек наш дорогой.
- Дык, чего ж не принять. Мужчинков мы уважаем, завсегда рады побалакать.
- Присаживайся рядком, да поговорим ладком, - кокетливо заверещала неожиданно Кузьминична.

- И ж ты, - шепчет Мариванна, - вспомнила бабка, как девкой была. И эта туда же. Сколько уж годов на пенсии, а все рисуется.
- Ну,  рассказывай,  как живешь, что жуешь, о чем печалишься, – выпалила скороговоркой Никитична, - обращаясь к Юрию.
- Да, хорошо живем, и хлеб с маслом жуем и винцом запиваем иногда, - смеется он. 
- Хороши заработки видать у тебя. Раз и на хлеб с маслом хватает и на винцо,-  не унимается Никитична. 
- Не жалуюсь, - говорит Юра, -  а винцо то свое. Пей хоть залейся.
- Это ж, откуда, - любопытствует  Никитична, - ай, на винзаводе обретаешься что ли?

- Дом с участком  приобрел не так давно, - с гордостью сообщает гость. -  На огороде и в саду, все так и прет, так и прет, такая благодать земная.
- Юг – одно слово. Палку ткнешь, глядишь, а на ней апельсины уже висят.
- У нас там прям вдоль дорог абрикосы растут. А черешня, а вишня, а виноград, а сливы-яблоки! Что ты! Красота  и богачество в том климате!
- У вас-то, здесь, пожиже все будет. Природа посуровей, а все ж скучаю по родным–то краям.   Тянет на родину, хоть волком вой.

- Как там у Есенина, – «но люблю тебя, родина кроткая, а за что – разгадать не могу» …
- Не помню дальше. Стал забывать, а в  молодости, бывало, много знал есенинских стихов. Учил сам. Никто не заставлял. По душе они, видать, были моей.
- Наш человек, -  обрадовалась Мариванна, - я молодая тоже много стихов Есенина знала. Ну, конечно, больше все про любовь-злодейку эту. Очень уж у него красиво сложено про страдания сердечные, да  про женщину:- «дорогая, сядем рядом …»
- Помним, помним, -  в один голос затараторила сладкая парочка - Кузьминична с Никитичной, - пели бывало ребяты наши деревенские на завалинках про  «алый цвет зари», где со звонами плачуть глухари, и про девушку южных, видать,  кровей, - «шагане, ты моя шагане»…

- Во-во, - закивал согласно Юра, - и  меня  угораздило жениться на девушке южных кровей. Никак не уговорю ее, мою «шагане», переехать сюда.
- Ну да, ну да, - за поддакивали Кузьминична с Никитичной, - легко живете. Кто ж откажется.
- Это вы зря так подумали, - возразил Юрий
- И у нас, если сил не приложишь, не потопаешь, так и не полопаешь.  Сначала поливай – не ленись, а потом собирай – торопись. Разумей, кумекай, как всем этим богатством распорядиться.
- В том году, когда только дом приобрел,  кумекал, кумекал, что с урожаем делать, поскольку все мне это еще в новинку было тогда, городскому-то жителю.
- Спасибо соседу, гармонисту знатному,  - подсказал идею. Выручил. Совет стоящий дал.
- Это ж какой? - заинтересовались тетки.

- А вот какой, счас поведаю вам бабоньки,- проговорил, хитро усмехаясь, Юра.
И поведал байку про то, как не было бы счастья у соседа его Егорыча, да несчастье помогло.
Как тот посоветовал ему заняться производством самодельного вина, а  для этого говорит:
- Давай–ка,  мы заключим с тобой равноценный союз: твои сырье, моя тара для него. Содержимое лапопам - это значит - пополам.
- И тебе хорошо, и мене хорошо. Трам-пам-пам, - пропел Юрка.

- А что ж он сам себе не нагнал? - удивилась Кузьминична.
- Дык,  нельзя ему,- сердито пробурчал Юра, – слаб больно на выпивку. Жинка, пообещала выгнать из дому, если не утихомирится, и не «возьмется за голову».
Гармонист он знатный, конечно, а вот хозяйство запустил.
Где ж поспеть, да все это управить после свадеб, юбилеев и днюх.  Отходняк замучает. Иногда праздник жизни он, правда, останавливает.
- Вот в эту остановку и  пошла работка у нас, с Василь Егорычем, спорая. Трудились мы в поте лица своего много деньков. Старались. Знали, что потом уж повеселимся, как следует – от души, значится.

- А супружницы ваши согласные были, куды смотрели-то? Ай, не догадливы, - съехидничала Кузьминична.
- Тык мы им "лапшу" навешали,- прогоготал рассказчик, - что бизнесом винным займемся.
На лавочке вечерком, вот как вы, бывало, сидят и обсуждают, что на барыши купят, построят, детей оденут и обуют, выучат и поженят. И себя нарядят и про нас не забудут, так сказать разживутся на славу.
- Так уж размечтаются, что  и мы  с Егорычем сами поверили в это.
Пришлось в бизнесмены податься. Да, куда там: местных виноделов, как собак не резаных, а тут мы еще со своими тремя бочками.
- Провалился наш бизнес с треском. Видать не бизнесмены мы. Жилки такой нема ни у меня, ни у Егорыча,-  сокрушаясь, пробормотал задумчиво Юрок и продолжил свое повествование: 
- Сели на лавочку мы с ним и мозгуем, что делать-то с продуктом наших стараний, в количестве двух сот литров. Вроде бы и грустно, что деньжат не подзаработали,  с одной стороны. А, с другой-то, весело,  от того  сколько бочек с драгоценным напитком в нашем распоряжении оказалось. Нельзя добру пропадать. Надо с пользой употребить, в дело привести.
- Поклялись  мы друг другу, что здоровья не пожалеем, а продукту не дадим пропасть. Часть родичам подгоним, а остальное сами употребим. Тем более,  что вино молодое и пьется, как компот.
- Да, и я слышал как-то, что в южных странах такое винцо пьют вместо воды.  Пользительно, говорят, для организма. И сердцем не маются, и простатит им нипочем.

- Вот и решили мы с туварищем моим серьезно заняться процессом оздоровления.
- И начали. Придем с работы, дела по хозяйству справим. Да и на лавочку с баночкой о трех литрах
- Сидим, «компотик» потягиваем, да разговоры душевные ведем, да песни под гармонь поем.

- Да еще стихи читаем. Так-то!  Где еще вслух почитаешь любимые с молодости строчки. Некому. Все от телефонов не отрываются день и ночь.
А тут мы с Егорычем сошлись - оба любители стихов. И особливо -  Есенина.
Никто, как он, - я думаю, - не смог выразить так душу-то русскую. Ее доброту неизреченную, ее тоску. Ее любовь к России, к деревне, к природе нашей, к простому человеку – крестьянину.
 
- Как «разойдемся» мы с Егорычем. Читаем стихи наизусть без передышки. Вроде как соревнуемся: кто больше знает, да вспомнит.
- Я ему: - «Гой ты, Русь, моя родная.  Хаты - в ризах, образа...
Не видать конца и края только синь сосет глаза» …
- А он мне:- «Спит ковыль. Равнина дорогая и свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая не вольет мне в грудь мою теплынь».
- А потом как растянет свою «тальянку» знаменитую, да  как заведет:- «Над окошком месяц.  Под окошком ветер.
Облетевший тополь серебрист и светел» …
- Откуда слова-то такие берутся. Прям диву даешься. Бальзам на душу.
- Правда, надо сказать, уступаю всегда я Егорычу. Он всего Есенина наизусть, наверное,  знает. И стихи, и поэмы, и «Москву кабацкую» - много чего. И как это у него в голове помещается – ума не приложу.
- Вот так мы и проводим свой досуг с пользой и для души, и для тела.
- Ляпота да и только. Чего еще человеку надобно.

- Одно нехорошо.  Моей «половинке» не пондравилось такое наше времяпрепровождения. И Егорычевой тоже,  хоть и давно она махнула рукой на главу своего семейства. А все ж беспокоится.
- Что ж вы, говорят они, паразиты этакие, делаете с собой. Пьете уже и без повода каждый почитай день.
- А как без повода-то, - отвечаем мы хором,   вон в календаре на каждый день какой-нибудь праздник приходится.

- Так с Егорычем, в две хари, мы и уговорили одну бочечку.
- Принялись было за вторую. Правда, чувствую себя, малость, не в своей тарелке. Егорычу хоть бы, что – не привыкать. Он давно «профессионал» в этом деле. Пьет и с поводом и без повода. А мне не хотелось бы вступать в их ряды.  Боязно.  От туда-то дороги назад нет.
- Праздник жизни – это, конечно, хорошо, но семья дороже
- Заскучал я маленько. Думаю: могуть быть тайм-аут взять.
- Не тут то было.
- Как-то прихожу на место встречи, нашу лавочку, а там Егорыч, какой то весь загадочный такой.
- Нашелся повод, - говорит, усмехаясь, - печалька этакая: кошка Муська  куда-то запропастилась.
- Ну,  давай, за то чтоб нашлась поскорее.
Хорошо пошло.  Аж добавки захотелось. Подгребли к заветной бочечке с наливочкой. Егорыч  зачерпнул, да и упустил черпачок, которым мы орудовали с ним.
- Что й-то тяжело идет. Какой-то ил на дне что ли, - ворчит он недовольно.
- Ты, что Егорыч , - говорю ему, - с дубу рухнул. Откуда там ил нарисовался.
- Давай тяни.
И вытянул черпак. А в нем, что б вы думали? Пропавшая Муська. Скоро нашлась паразитка. Утонула в вине в прямом и буквальном смысле.
Зараза не нашла другого места.

- Протрезвели мы с Егорычем в раз. 
- Сели на лавку, пригорюнились не на шутку. Муську, конечно,  жалко, но своя шкура дороже.
- Думку думаем, чем это нам грозит. Какой ответ получим от организма.
- Хорошо, если поносом расплатимся. А если, что посерьезнее. Стыдно кому сказать, какая напасть приключилась с нами.
Трезвые, как стеклышки, сидим. Трясемся. Раскидываем то мозгами.
- Куда теперь девать настойку-то, - шипит сердито Егорыч, -
- Допьем, али выльем, как ты думаешь? Можно процедить и марганцовочки добавить для безопасности,  - подкалывает он.
- Настойка-то чего, - удивляюсь я.
- А как же, была наливка, а теперь настойка «на муське».
От этих слов, у меня  голова аж кругом пошла.
- Ладно, шутю я. У нас еще в запасе третья бочка,  - повеселев,  заключил мой дружок-собутыльник.

- Благо, родичи стали разыскивать. Пришлось домой идти.
А дома мы. Ни-ни. Никому ничего не сказали. Как такое расскажешь: засмеют до смерти, прославят на всю вселенную. Да и про Муську, как скажешь. Обрыдаются.
- На следующий день подгребаю я к нашей лавочке, а Егорыч уж там с гармошкой поджидает меня.
Гляжу и глазам не верю: баночки-то с нектаром из третьей бочки не видать.
- Егорыч, - смеюсь я,- а где ж наливочка-то наша? 
- Сегодня будем только петь? А пить? Третья бочка-то не початая стоит.
- Муську видно дожидается, - подхватывает стеб Егорыч.
- Не поверишь,- с грустью произносит он, - с утра ни в одном глазу нет. А главное и не хочется. Может я заболел после «муськиной настойки». Как ты думаешь? Что делать-то теперь? Знаешь, прям растерялся я. Не приложу ума, как жить. Никогда со мною не было такого. Весь смысл жизни утратил. «В сердце тоска и зной», а в башке сидит и свербит только одна мысля про то, «как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок»… .
- Сдурел на старости лет я что ли?

- Ничего, не паникуй. Прорвемся, - говорю ему, – « жить нужно легче, - как сказал поэт любимый, - жить нужно проще - все принимая, что есть на свете». И ошибки в том числе.  У кого их нет.
- Принимаем, признаем и пытаемся, по возможности конечно, исправить.
- Как тебе такое предложение мое?
- Новую жизнь начинаем с тобой Василь Егорыч.
- Какую, такую новую? - осердился тогда вяло мой друган Егорыч.
- Счастливую и трезвую, - уверил я его неуверенно.
И начали.
Выпиваем только по праздникам для веселья и за компанию.
Родичи не нарадуются на нас. Особливо женки.

- А Егорыч стал гармошкой-то зарабатывать неплохо. Хозяйство поправил: дом обновил, машину купил, скотину завел.
Одно слово – хозяин. И занятие по душе нашел
Что ты!  Он у нас теперь большая знаменитость, «звезда» местного разлива. В  клубе по выходным выступает. Песни под гармонь поет, да Есенина читает наизусть.

- А уж жена–то его Настюха,  как рада преображениям своего дорогого Василь Егорыча.
- Все ко мне пристает, интересуется, что я сделал с ее муженьком. Каким таким снадобьем напоил, что  он на винище смотреть не может.
- Слух, стерва, распустила, что я от пьянки мужиков излечиваю каким-то неизвестным способом.
- На всю округу ославила. Ума-то много.
Как только вечер: начинают со всего околотка бабы к моему дому красться. Падают в ноги с мольбами о помощи их мужикам-пропойцам. Еще деньги сулят, дуры безмозглые. 
Куды бечь не знаю.  Всех их посылаю.  Не далеко. К Егорычу.  Пусть он отдувается.
Правда, судя по нескончаемому потоку просительниц, Егорыч-кремень. Молчит, паразит, не колется.

- А. что ж правду не откроете, - ошарашенные Юркиным ужастиком, возмущаются тетки.
- Как открыться, - сетует рассказчик.   Есть такие без башенные бабенки, доведенные своими пьянчугами до последней точки, что от них всего можно ожидать.
- А ну, как начнут своим благоверным всякую дрянь подливать.
- Кто ответ держать тогда будет?
- Я не хочу грех на душу брать.
- Придется здесь вот, наверное, житье свое налаживать.
- Вот и славно, - обрадовались благодарные слушательницы,- будем стихи читать хором.
- Да поможешь муженька моего исцелить, – запричитала громко Мариванна.
- А моего зятька тоже надобно подлечить, - присоединилась к причитаниям Марии Кузьминична.

Юрка аж подпрыгнул на месте, как ошпаренный.
– Бабы, – завопил он, - да у вас есть вообще мозги. Их каждому при рождении выдают. Не пробовали ими пользоваться. А то я вам инструкцию  по пользованию мозгами-то подгоню.
Тетки с испугу, «прикусив» языки, виновато заморгали глазами.
- Не е е т, - это я вижу вам не поможет.
- Баба, она и в Африке баба, - в тоске произнес Юрий, махнув в сердцах рукой, и отправился восвояси.

Да, вдруг, неожиданно воротившись с полпути, сердито пробурчал, обращаясь к испуганным теткам:
- Главное забыл сказать вам.
- Муська-то через неделю пришла домой с пятью котятами. 
Не она винцо наше лакала, значит. Видать,  кот какой-нибудь забулдыга соседский силы свои не под рассчитал, бедолага.
- Так-то! Век живи, век учись! – заключил «чудо-исцелитель».
- И будешь в дураках, если не уразумеешь, что во всем меру надобно знать, - тихо добавил  он, хитро улыбаясь.
- В народе  недаром говорят, что это лучший рецепт счастливой жизни.