От Песаха до Пасхи

                – В войну? К чему тебе война?
                Послушай, командир:
                Война народам не нужна.
                Играйте лучше в мир.

                Самуил Маршак — Разговор с внуком

1956 год. Ленинград

Боря Цукерман те пять лет, что он себя помнил, жил с родителями в этой комнате ленинградской коммунальной квартиры. А помнит Боря себя с самых четырёх лет. Так что всё, что происходило с ним до этого, узнал он из рассказов родителей, других своих родственников и  Софьи Соломоновны, дворника их дома. В результате из всех тех рассказов, в голове у Борика получилось вот что:

«Когда-то весь третий этаж нашего трёхэтажного дома занимал ресторан «Лондон». На втором же этаже была квартира купца Сильвестрова, хозяина ресторана и самого этого дома. В первом этаже находились: стопочная и различные склады. Но когда революционные солдаты освободили страну от буржуев, то на третьем этаже поселили рабочих, на втором, сделали рабочую столовую, отдав под неё буржуйскую квартиру. Сильвестровым разрешили отрезать от всей их квартиры три комнаты под жильё. Буржуи согласились, а что они могли противопоставить рвущимся к всемирной победе коммунизма, представителям новой власти.
Прошло не так уж и много времени, Сильвестровы приспособились к новой ситуации, и бывший хозяин ресторана Василий Иванович стал простым поваром в той столовой. Всё же при еде. Потом война. На фронт  Сильвестрова не взяли по старости, так они и выжили всю блокаду Ленинграда в квартире этой, кое-как питаясь тем, что смогла семья схоронить ещё в мирное время.  После войны Василий Иванович стал работать мясником в нашем гастрономе. Потом на их голову свалилась другая неприятность; Сильвестровых ещё уплотнили, подселив в одну из комнат квартиры семью инженеров интеллигентов, русских.
Обидно стало очень Сильвестровым, и стали они изводить новых жильцов, делая им всякие гадости. А жильцы-то оказались слабаками, и решили бежать оттуда. И тут им подвернулся обмен с семьёй Цукерман. И поехали инженеры на первый этаж в маленькую комнату Борькиной семьи.
Сильвестровы приняли новых жильцов без особого энтузиазма, поскольку мало того, что Борькин папа был орденоносец и контуженый в битве за Берлин, так он ещё был шофёром на грузовике с бочкой, перевозящим молоко из пригородных колхозов в Ленинград, и имел огромные кулачищи. Плюс к этому еще и по национальности новые соседи были Цукерманы.
Приуныли Просковья Ивановна и Василий Иванович и стали делать гадости совсем маленькие. Решили вначале приглядеться к новичкам, но пока с ними не здоровались, и, как бы, не замечали. Вот в такой, недружелюбной обстановке и проходила жизнь в нашей квартире.
Но я же вас забыл познакомить со всеми обитателями нашей квартиры. Ведь комнаты то было три.

Так вот, две большие двадцатиметровые комнаты, выходящие окнами на проспект, занимали мы, Цукерманы и Сильвестровы старшие, дядя Вася, тётя Паня и их внук, мой одногодка, Серёга.
Маленькую шестиметровую комнатку, выходящую окном во двор колодец, занимали дети Силвестровых, родители Серёги, но их можно не считать за соседей, поскольку они были геологами и появлялись в Ленинграде крайне редко. Так что воспитанием Серёги полностью занимались старики.
И если взрослые между собой не ладили, то мы с Серёгой почти дружили, да и учились-то мы в одной школе, но в разных классах.

И если взрослым нужно было что-то передать соседям, то роль почтальонов выполняли мы с Серёгой.

Мои родители всё надеялись и ждали, когда и в чём же в их еврейском мальчике проснётся вундеркинд. Но музыкальный слух обнаружился не у меня, а у Серёги, и его водили в кружок игры на баяне. А меня родители водили только к логопеду. Это им посоветовала моя школьная учительница, поскольку я делал много ошибок в сочинениях по русскому языку. Забегая вперёд, скажу, что это мало помогло, поскольку, как сказала женщина логопед, говорю я правильно, чисто и много. А ещё учительница посоветовала, чтобы родители наняли мне репетитора для занятий по математике. Кстати, Серёгина училка тоже посоветовала нанять и для него репетитора по математике.
Об этом нужно рассказать обязательно, это будет важным штришком к моему портрету. Нас обоих повели к Моисею Львовичу Гольдману, пенсионеру математику из соседнего дома, в прошлом преподававшему в университете. После первого же занятия, когда за нами пришла моя мама, старичок учитель дал ей оценку нашим познаниям в математике:
- Этот чёрненький, тот, что Борис, должен ходить не ко мне, его нужно бы записать в математический кружок при университете. У него явно есть большие математические способности. Блондинчик Серёжа, да, он нуждается в моей помощи.

Представляете радость и гордость моих родителей, что в их семье растёт, пусть и не музыкант, то хотя бы, на худой случай, математик.

Но вернёмся к событиям военного положения в нашей квартире.
Как я уже написал, общение между взрослыми осуществлялось исключительно через меня с Серёгой.
Был как раз канун еврейского праздника Песах, который празднуют за неделю до православной Пасхи.
Мои родители были не верующими евреями. Да оно и понятно, мама то моя была членом коммунистической партии, в которую, как я понимаю, она тоже не очень верила.
Верили, не верили, но Песах был хорошим поводом собраться родственникам за праздничным столом. Ну, а какой же Песах без мацы? Мацу* каждый год покупал на всю мешпуху (семью), дядя Гриша, муж маминой сестры Розы. Он, хотя и был по национальности украинцем, но будучи женатым на еврейке, был уже сам почти евреем. Ну, во всяком случае, он им во всём сочувствовал.
Так ещё у дяди Гриши было преимущество в Синагоге перед евреями, он был инвалид войны, раненый в голову и из-за этого почти потерявший зрение. На виске мой дядя имел глубокий безобразный шрам. Да, он был слепой, но, как говорила моя мама: «То, что ему нужно, он таки, видит».
Так вот, дядя Гриша перед праздником Песах ездил в большую хоральную Синагогу, что на Лермонтовском проспекте, и покупал там, без очереди, как инвалид, мацу на всех.
Песах, праздник, который не только пахнет вкусной едой, но он ещё и имеет звук. Да, это хрустящий праздник. Маца, которую мы с Серёгой ели, сидя на кухне, громко хрустела, когда мы её откусывали.
И так, возвращаюсь опять к главному.
Накануне Песаха, Серёга пришёл в нашу комнату и сказал, что его дед хочет сделать нам подарок. Но поскольку он не знает наших еврейских штучек, он дарит нам то, что не помешает. Оно уже лежит на вашем кухонном столе.
На столе, завёрнутый в грубую магазинную бумагу, лежал большой кусок говядины, увидев который, моя мама, с восторгом сказала, что это же настоящая филейная часть.
И пусть это никак не подходило к праздничному еврейскому столу, но отказаться от такого счастья мои родители не имели никаких сил. Мама решила не возвращать недружелюбному соседу мяснику то мясо, а наоборот, передать через Серёжку ему большое спасибо.
И в тот же день мы с Серёгой крутили по очереди ручку железной мясорубки, а моя мама совала в неё, нарезанное кусочками, то мясо. Потом она наделала из полученного фарша большие фрикадельки и сварила с ними замечательный суп, пахнущий настоящим мясом и лавровым листом.
Праздник у нас удался. Правда, взрослые пили водку, не как сказал дядя Гриша, что евреям положено пить в этот день вино. Да и ели всякое разное. Пили и за то, чтобы никогда больше не было блокады городов, чтобы никогда больше не падали фашистские бомбы на советскую землю. Хорошо выпив и закусив, запели. Начал, как всегда, в нашей еврейской семье, украинец дядя Гриша с песни «Дивлюсь я на нэбо, дай думку гадаю, чому я нэ сокил, чому нэ летаю?»
Потом тётя Сима затянула песню на чувашском языке, запомнившуюся ей с того времени, когда она была во время войны в эвакуации в Чувашии. Ну, а уж потом, запели на еврейском языке плакательную песню «Друзья, купите папиросы. Подходи пехота и матросы.»
На сладкое был чай с особым лакомством. Мама накануне, вечером, приготовила крем и намазала им один блин мацы, положила сверху другой, опять крем, опять маца и так несколько слоёв. Получился замечательный торт «Наполеон».
Мама, перед тем, как подать на стол «Наполеон», отрезала от него три больших куска, и, положив их на тарелку, послала меня отнести это лакомство нашим соседям. Что я и сделал с удовольствием.

Прошёл Песах, и когда до православной Пасхи оставалось 5 дней, наш сосед, Василий Иванович, впервые после нашего переезда в эту квартиру, заговорил на кухне с моим отцом, обратившись к нему по имени:
- Соломон, а не мог бы ты мне принести с работы хорошего творога? Просковья моя, хочет «Творожную пасху» сделать, такое русское угощение к празднику нашему. В магазине творог негодный совсем, а на рынке уж очень дорого, да и отравиться боимся.

Русская Пасха нравилась мне даже больше, чем еврейский Песах. Как во всех домах, моя мама красила к этому дню шелухой от лука куриные яйца. Потом мы с Серёгой и с ребятами во дворе, стукались ими, чьи крепче. А творожная пасха с изюмом, что приготовила тётя Паня из привезённого моим отцом творога, была просто «язык проглотишь». Соседка сама принесла это угощение к нам в комнату.

Тогда я, одной своей неожиданной просьбой, чуть не довёл мою еврейскую маму коммунистку до обморока:
- А Серёге бабуля повесила на время Пасхи на шею красивый серебряный крестик. Мамуля, купи мне тоже такой.

Так, с Песаха и Пасхи и началась наша настоящая дружба с соседями."

Только очень глупый дурак воюет со своим соседом по коммунальной квартире.
Так рассуждал в свои, не полные 8 лет, Борька Цукерман.


* Маца — лепёшки из теста, не прошедшего сбраживание, разрешённого к употреблению в течение еврейского праздника Песах

Написано в Петербурге в апреле 2022 года