Последнее звено

    Игорь давно потерял смысл жизни. Он не понимал, зачем живёт, зачем ходит на ставшую тягостной привычкой работу, и что, собственно, дальше. Время то быстро, то медленно совершало свой обычный будничный круг, жизнь перестала дарить яркие краски, а праздники остались в таких далёких воспоминаниях, будто их и вовсе никогда не было.

    Жена ушла, обозвав на прощание ничтожеством, и это было самое мягкое выражение, которое он от неё слышал почти за всё время их брака. Игорь неплохо зарабатывал, не изменял, не баловался спиртным, разве что курил, да и то каких-нибудь несколько сигарет в день. Но Кристине было всего мало, её всё не устраивало и виделось исключительно со сравнительной точки зрения относительно друзей, родственников, знакомых и соседей. У тех была круче машина, те могли позволить себе лучший курорт, ремонт, мебель и так далее со множеством деталей и завистливых подробностей. Только много спустя Игорь понял, наконец, что его брак с самого начала был ошибкой, и в любом случае, стань он хоть Романом Абрамовичем, Криштиану Роналду и саудовским принцем вместе взятыми, его вечно недовольная женушка обязательно нашла бы отсутствующую картинку в идеальном, казалось, пазле. Такой уж у неё был характер, во всём находить недостающую часть, превращать поиск недостатков в смысл жизни.

    Как он ни старался, как ни пытался удивить и покорить эту «королеву тёмных тонов», она ловко и умело парировала любой сюрприз, любую подарочную находку или самое неожиданное с приятными перспективами известие. «Что-то у тебя слишком хорошее настроение», «что-то тебе слишком много стали платить», «зачем ты мне подарил такой дорогой подарок», «я ожидала другого», «ты мне мало уделяешь времени», «достал ты уже со своей заботой», «в зеркале себя давно видел?!», «сколько мне ещё терпеть твои выходки… дурацкие подарки… постоянное враньё… задержки на работе… статус лузера и неудачника?..»

    Одним словом, Игорь в какой-то момент просто устал преодолевать эти непрекращающиеся бушующие волны, и отдал себя во власть течению. Перестал следить за когда-то безупречным внешним видом, стал понемногу пить, задерживаться в, к слову, лучшей в городе логистической компании, где его по-прежнему продолжали ценить, как опытного и действительно, что незаменимого, специалиста.

    Кристина продолжала монотонно изводить мужа своими капризами, недовольством, откровенным хамством. Ей ничего не стоило пригласить домой подруг и устроить бурный диспут на тему: «Какое жалкое ничтожество мой муж» или «Какие мужики все…». Продолжение менялось по ходу обсуждения, причём, как правило, самым что ни на есть случайным образом «деловые вечеринки» устраивались в такое время, чтобы Игорь мог услышать все ключевые фразы. Либо во время многолюдных праздничных торжеств Кристининым коньком было открыто обсудить и высмеять все скорее мнимые, чем действительные, недостатки мужа. А все попытки Игоря приструнить не знающую остановки злобную прыть супруги вызывали столь безудержную истерику, что он готов был уже терпеть и дальше, лишь бы не допустить её вновь.

    Ему хотелось иногда взять её за густые локоны и вывалять тонким носиком в болоте, а потом хорошо струхнуть за плечи, чтобы все ещё в раннем возрасте слетевшие головные шестерёнки стали на своё место. Вот только не теми качествами Игорь обладал, и сразу разглядев эту трещинку в характере избранника, Кристина вдавила туда всю разрушительную мощь своей истеричной злобы, чтобы окончательно сломать и уничтожить.

    Уже пять лет Игорь жил один, но легче ему не стало. Бывшая регулярно приходила и названивала, чтобы ещё раз высмеять и позлорадствовать. Ему тяжело было понять, откуда эта жестокость, какая-то бесовская злость и патологичное неприятие его, как мужа, хоть и бывшего, и вообще человека. Как он мог когда-то полюбить эту женщину, что тогда в ней нашел и чем она его сумела покорить. Неужели раньше он не замечал в ней всего того, что так пышно расцвело со временем. Почему она такая, что ей нужно и зачем она продолжает его изводить. Как ему выйти из этого лабиринта вдребезги разбитой жизни и всецело овладевшей им слабости, когда не хватает сил не только на борьбу, но и на то, чтобы просто держаться на плаву уносящего в неизвестность течения.

    С работы его выгнали, и чтобы хоть как-то удовлетворять свои, сузившиеся до самых минимальных, потребности он устроился заправщиком на АЗС, где его терпели исключительно из уважения к его не сложившейся жизни, чудом сохранившейся доброте и абсолютному незлобию. Другой бы на его месте превратился в вечно раздражительного невротика, а Игорь просто пил, находя в этом проверенном рецепте возможность хоть на время забыть всю паршивость своего существования. При этом его можно было попросить о любой услуге, и никаких сомнений не возникало в том, что он обязательно поможет.

    Так бы наверно он и уснул этим хмельным вечным сном посреди хаоса квартирной берлоги и пустых бутылок, если бы Кристина в последний свой визит не обронила, как про между прочим, фразу о том, что единственное, что ему осталось, так это повеситься. Видимо, не терпелось поскорее завладеть жилплощадью, так как других родственников у Игоря не было.

    Мозг отреагировал на это «пожелание», как на сигнал тревоги, когда всё, что остаётся, это лишь решиться на конкретное действие. Отныне все мысли кружились вокруг одной-единственной цели – как поскорее и без лишней боли уйти в мир иной.

    Варианты с перерезанными венами, утоплением и выбрасыванием из окна после долгих размышлений отпали, и похоже было, что «сердечно» предложенное повешение было лучшим из всего возможного. Лишь только интенсивно работающее сознание воплотило своё движение в конкретную мысль, она тотчас и всецело завладела всем мозговым процессом. Теперь оставалось одно: как превратить её в реальный конкретный шаг.

    Внезапно возникшая тревога срочным уведомлением попыталась предупредить о чём-то важном, но Игорь воспринял это, как столь знакомую ему слабость. Он понял, что его решение должно быть быстрым и несомненным, иначе промедление сделает его неспособным даже на это банальное прекращение своей жалкой жизни. Вспомнив о наличии у него за городом заброшенного после умерших родителей дома, Игорь вознамерился свести последние счеты с несправедливой к нему судьбой в некогда родном доме, где, помимо всего прочего, ему никто не сможет помешать. По скорому собравшись, он, словно боясь передумать, бросился в коридор и стал поспешно обуваться.

    «Ну, вот, – подумалось ему с сожалением и вдруг нахлынувшими светлыми воспоминаниями, – теперь всё закончится. Уже скоро…»

    Открыв входную дверь, Игорь переступил через порог, но прежде чем закрыть её в последний раз, его слух с пугающей внезапностью уловил звук телефонного рингтона. Отвечать совершенно не хотелось, однако настырная мелодия всё же заставила принять этот, похоже, прощальный звонок.

    – Алло, Игорёк, ты что, заснул там? Слушай, ты меня не поменяешь сегодня? К нам гости завалились. Прикинь, одноклассник с супругой, да ещё и с тремя детьми, собрались в Анталию (у нас такое творится, это вообще), ну и по пути, ха-ха, решили к нам заскочить. Ленка тут в готовке вся, меня в маркет вот отправила. Короче, я тебе говорю. Не, ну, я рад, конечно, столько лет не виделись… Алло, ну ты меня хоть слышишь?

    – Извини. Я не смогу… – тяжело сглотнув, с твёрдой неумолимостью произнёс абонент, и даже не отключившись, выбежал из квартиры.

    Торопливо запрыгнув в только что подъехавшую маршрутку, мысленно стал отсчитывать примерно оставшееся время к той черте, за которой уже нет возвращения. Не хотелось давать оценку своему решению, чтобы лишний раз не вступать в тягостную борьбу с всё пробивающимся голосом совести. Всё мышление этого в край запутавшегося человека было направлено только в одну сюжетную картинку: спускающуюся с потолка крепко затянутую петлю и неотвратимо стоящим под ней табуретом.

    «Кстати, а верёвка там хоть есть? – забило вдруг в висках новой тревогой. – Хотя, что-нибудь придумаю. В крайнем случае, свяжу с какого-нибудь барахла. Авось, выдержит».

    – Граждане, я прошу прощения, – донеслось до слуха откуда-то издалека. – С радиатором проблемы. Забирайте свои деньги, и ждите другой маршрутки.

    С новым водителем доехали без происшествий, разве что пробки больше обычного терзали вынужденным ожиданием. Игорь смотрел по сторонам на пробуждающуюся за окном после затяжной зимы природу и вспоминал, кажется, навсегда забытые кадры счастливого детства и юности, занятия спортом и турпоходы, вечерние посиделки с друзьями под гитарные аккорды любимого Цоя и Талькова, увлекательную учебу и первую любовь… Но как только перед глазами воспоминаний возникло лицо Кристины, вся счастливая мозаика тут же рассыпалась, а желание поскорее разрешиться от этого перемешанного мрачно-красочного бремени навалилось с удвоенной силой.

    Выйдя, наконец, на нужной остановке, Игорь побрёл к родному некогда дому. Думал ли он в те счастливые для него минуты, что вот так, грустно и бесперспективно, закончится его жизнь, что последний свой путь он пройдёт самоубийцей; и что эта дорога, по которой он прошел бесчисленное множество раз, в конце концов, приведёт его в неизвестную холодную будущность.

    Неугомонное пение радующихся долгожданному теплу птиц так невыносимо терзало слух, что Игорь ускорил шаг, лишь бы поскорее отрешиться от всего, что связывало его с этой жизнью, её радостями, проблемами и заботами. Дом уже был совсем близко, и оставалась какая-то жалкая сотня метров, чтобы войти туда, где навсегда исчезнет тепло его последнего дыхания.

    «Интересно, сколько времени продлится ощущение боли? А, может, я её вообще не почувствую?..»


    – Ай, как же больно… – раздалось неожиданно позади вслед за неудачно упавшим с велосипеда мальчуганом.

    Игорь подбежал к мальцу, сразу замечая стёртую до крови ногу с въевшимися в рану крупными камешками дорожного асфальта.

    – О, дружище, серьёзная у тебя авария. Хотя бывает и пострашнее.

    – Больно очень, – еле сдерживался парнишка заполненными влагой глазами, чтобы весь этот рвущийся наружу ручей не хлынул без всякого шанса быть остановленным.

    – Надо обработать поскорее. Живёшь ты где?

    – Да тут недалеко. Помогите мне, пожалуйста.

    Пришлось помогать. Хоть напоследок сделать что-нибудь хорошее, оставить после себя хоть какую-то светлую точку.

    Родители мальца провели все необходимые медицинские манипуляции, поблагодарили незнакомца, и даже хотели было с неприкрытой гостеприимностью угостить чаем, но Игорь сослался на спешное дело, и чтобы давно забытое тепло неизвестных ему людей не увлекло его от твёрдо принятого решения, он скорым шагом вернулся к заданному лукавой мыслью маршруту.

    Отворив заржавевшую от времени калитку, Игорь, будто изголодавшийся вор, торопился поскорее переступить порог дома, чтобы его уже больше ничего не остановило. Время его жизни пришло к завершению, и уже ничего не должно помешать свести с ней счёты.

    – Игорь, ты, что ли?

    «Да что ж такое?! – пришлось обернуться на это совершенно не нужное ему сейчас восклицание. – И повеситься не дадут спокойно».         

    – Что Вам?

    – Не узнаешь? Тётя Валя, соседка ваша.

    – Нет, не узнаю, – прозвучало с подчеркнутым неудовольствием. – Ещё что-то? – сменилось неудовольствие вызовом.

    – Да-а, меняются люди, – запричитала неизвестно откуда появившаяся за забором пожилая женщина. – А ты чего приехал-то?

    – А Вам не всё равно? Заняться нечем? – Игорь понимал, что не прав, что грубит, но по-другому уже не мог.

    – А ты чего злой такой, будто с цепи сорвался? Случилось что, так заходи, чем сможем, поможем.

    – Верёвки нет у Вас?

    – Чего?

    – Идите, говорю, домой, – грубо махнул недовольный сосед рукой, и тут же скрылся за входной дверью.

    Тётя Валя ещё какое-то время постояла у ворот, повздыхала, и пошла домой.

    К удивлению Игоря, лишь только он зашел в ближайшую от коридора комнату, его неистовый взгляд тут же наткнулся на старый с облупившейся краской табурет с лежащим на нём… мотком верёвки.

    Будто кто-то специально привёл его в этот дом, приготовил эту чертову верёвку и даже этот крепкий, ещё советских времён, табурет. Проведя рукой по лбу, Игорь почувствовал на ней обильную холодную влагу. Ужас от осознания происходящего всецело сковал всё тело, и в первые секунды он не мог даже пошевелиться. Казалось невероятным, что бывают такие страшные случайности. Он пытался вспомнить, каким образом эта верёвка могла оказаться здесь, но, в конце концов, какой-то чужой из глубины перепутанных мыслей голос стал неустанно твердить о необходимости довести задуманное до конца.

    «Давай… давай… – нашептывал кто-то изнутри. – Скорее… торопись…»

    Быстро схватив верёвку и сделав петлю, Игорь забросил её на люстру и, прикинув, что носки его ботинок не достанут до пола, подставил табурет, вскочил на него и с вдруг замедлившимися движениями просунул голову в замкнутое круглое отверстие.

    – Вот теперь всё, – проговорил он вслух, с затрясшимися ногами пытаясь решиться на последнее усилие. И в момент, когда оно созрело и вылилось в действие, в дверь громко постучали.

    Испугавшись этого обычного, но невероятного в данную секунду звука, Игорь с трудом сдержал равновесие на закачавшемся табурете, освободил голову из петли, спрыгнул на пол, отставил его в сторону, и пошел открывать. Странным было то, что стучали не во дворе, а в дверь комнаты, в которой он сейчас находился.

    В открывшемся пространстве Игорь увидел высокого средних лет священника с небольшой бородой и задорным взглядом.

    – Здравствуйте, хозяин. Извините, что побеспокоил. Я стучал на улице, Вы, видимо, не слышали, – улыбался виновато батюшка. – Колесо пробил, а матушка за тортом послала, торжество у нас сегодня, двадцать лет, как несу это иго брачное, терплю голубицу свою ненаглядную. Запаска есть, а домкрат затерялся где-то, ума не приложу, куда подевался. Наверно, в гараже оставил. Хотя, не упомню, чтоб выкладывал. И в аккурат возле Ваших ворот. Ну, зашел, постучал, вижу, дверь-то приоткрыта. Вот, прошел в дом, Вы уж извините, что так. Не найдётся домкрата у Вас, а то чую, не миновать мне сегодня лихой взбучки?

    В этой отрывистой речи было столько удальства, энергии и какого-то хмельного веселья, что Игорь невольно улыбнулся тому, что есть всё же счастье у кого-то в этой жизни.

    – Извините, батюшка, но домкрата у меня нет. Может, у соседей?! Я свою машину давно продал, так что не знаю даже, чем Вам помочь.

    Игорь не сразу заметил, как лицо его нежданного гостя стало меняться. Искорки в глазах исчезли, все черточки распрямились, да и улыбка поникла, превратив губы в ровную линейку. Тихую грусть и осознание чего-то великого можно было прочитать в эту минуту на устремлённом в неизвестную точку взоре священника. Сопереживание и немая боль сквозила теперь в нём. Все вопросы стали лишними, едва краем глаза он увидел то, что спускалось с висевшей за спиной Игоря люстры, как только во время беседы он слегка отклонился в сторону, и эта жуткая петля, подобно безжалостному символу смерти, предстала взгляду гостя.

    А ведь не сделай Игорь этот полушаг, и последнее звено случайностей было бы пройдено и, возможно, уже ничто не смогло бы помешать ему сделать это уже почти доведённое до конца усилие.

    – Значит, вовремя я пробил колесо, подевал куда-то домкрат, – прозвучало в глубокой задумчивости, – поехал именно по этой дороге, хотя обычно езжу по другой… И в аккурат именно возле Ваших ворот…

    – Батюшка, а Вы… можете задержаться? – виновато вопросил Игорь, со стыдом и недоумением перехватывая взгляд нежданного гостя.

    Вместо ответа священник достал телефон и набрал какой-то номер.

    – Матушка, милая, маленькая неприятность у меня, колесо пробил. Тортик твой в лучшем виде уже ждёт своей участи. В общем, я задержусь немного, начинайте без меня. А, может, и не один приеду. Человека вот встретил, поможет. Ну, отбой!

    Игорь больше не смог сдерживаться. Слёзы безудержным потоком хлынули наружу, а вместе с ними такое облегчение, которого он уже давно не испытывал.

    Дождавшись, пока он немного успокоится, батюшка, подобрав рясу, присел рядом и, глубоко вздохнув, с тихой участливостью произнёс:

    – Ну, рассказывайте…