Ев. от Странника. гл. 65. Психоанализ огня

         Psychoanalysis ignis et essentiae pythonissae

      — Это вино кажется мне несколько пошлым. Скорее похоже на нектар эльфов, нежели на кровь настоящего мира, – размышляла Лилит, не без удовольствия потягивая Шато Лафит сорокалетней выдержки.
      — Это хороший год, и вино отменное, хоть, на мой взгляд, оно и миновало уже фазу расцвета, – ответил Нортон, занимая свое привычное место на террасе в плетеном кресле с бокалом в руке и любуясь ночной летней грозой, вспышками молний над морем.
      — Тебе больше по вкусу молодая игристая шипучка?
      — Мне больше по вкусу хороший скотч, – словно не замечая сарказма, ответил ей Нортон. – Под него всегда уместно выкурить сигару, и думается много лучше.
      — Ты хотел сказать «улетается». Скотчем будешь набираться в мое отсутствие. Еще не хватало того, чтобы ты сидел рядом, витая при этом где-то в своих бесконечных воспоминаниях.
      — Я нахожу в минувшем особую ценность и прелесть. Аура далекого прошлого манит, притягивает, преобразуя прозу жизни в легенды, дает возможность вновь почувствовать себя юным и очарованным, верящим в чудеса, беззаботным, – Нортон скользнул взглядом по обнаженным ногам своей спутницы. – Я ценю в былом его недосягаемость, романтический вайб, – атмосферу дымка над водой, похожую на давно утерянный аромат твоих дивных духов, секрет которых так и не был разгадан.
      — В нашу честь тогда жгли тонны ладана и масалы с гашишем. Да еще медовый табак с пряным ромом, который ты до сих пор порой куришь. Я всегда задыхалась от этого многозвучия ароматов пожарищ. Хочешь закурить, – так и скажи. Я не возражаю. Тебе не нужно верить в чудеса. Ты сам – то еще чудо, – сказала Лилит несколько неоднозначно. – Большой капризный ребенок. Прошлое предстает перед нами в несколько идеализированном представлении-облике, подернутым розовой дымкой. Оно попахивает нафталином и лауданумом, и, как древний нафталин, слишком романтизировано.
      — Ты хотела сказать «кокаин»? Не такая уж и древняя штука. Тебе он всегда нравился, несмотря на флер эфира и лака.
      — А кто говорил, что обожает запах моего бордового лака? Давно уже сама ничего не придумывала, но можно побаловаться, – Лилит сосредоточилась на своем маникюре, но тут же вернулась. – Цени настоящее, а не лелей свою непонятную ностальгию.
      — Про запах лака тебе писал вовсе не я. Кто-то из символистов. Декаданс до сих пор моден местами, – можем там побывать.
      — Опять ты путаешь свои желания и мои. Декаданс… Что в нем хорошего? Гульба-бардак зажравшейся элиты перед войной. Переболела, перегорела, остыла.
      — Скорее уж – между войнами. Дуновение свободы и вызов чему-то застойному, новые темные веяния. Не я один тут революционер. Нам обоим нравилось то смутное время, то напряжение и ощущение праздника жизни перед грозой – перед яростным штормом. Но тебе только кажется, что ты стала другой. Все это – пыль времени, и если ее стряхнуть, – внутри окажется та же взбалмошная стерва и непоседа, что прежде.
      — Надо полагать, что ты, таким образом, мне комплимент делаешь? Вроде как, – если меня отмыть, то я, будто совсем и не постарела за какой-то десяток-другой минувших веков. Да, я, – если ты уже успел заметить, – теперь уже не та глупая девушка, что была прежде. И коль ты считаешь, что вернул свою прежнюю Лилию, то глубоко заблуждаешься.
      — Ну, я же говорю, – стерва.
      — Просветитель-мракобес, – Лилит сделала приличный глоток. – Филантроп, софист, ботаник.
      — Я – ботаник?..

      Нортон поднял отбивающуюся дьяволицу на руки и понес на постель. Ближайшие пару часов они мало чем отличались от счастливой пары любовников, решивших уединиться и оборвать, хоть ненадолго, связь с окружающим миром, замкнувшись лишь друг на друге. Дождавшись, пока его разомлевшая довольная спутница жизни погрузится в сладкий сон, пресытившись полуночным буйством страсти, Нортон потихоньку выскользнул из горячих объятий, поднялся и вернулся на свое любимое место. Тепло лежащего рядом прекрасного женского тела, хоть и было приятно, но этот старый кот предпочел ему сейчас, все же, прохладный морской бриз и аромат обжигающего бурбона.

      Женщина неотразима, божественна и прекрасна, пока ты ее завоевываешь; великолепна, восхитительна и незаменима в мгновения воплощения грез; необходима, как гиростат и хлыст-мотиватор в прозе обыденности. Но иногда инстинкт самосохранения подсказывает мужчине держаться от нее немного подальше, дабы не утратить остатки самого себя и не превратиться в мекиноголового плюшевого медвежонка, на которого хозяйка уже почти не обращает внимания, коль скоро эта метаморфоза случится. Так поступают все настоящие ведьмы, – уж такова их природа, и не стоит их за это винить. Вдохновляя нас и окрыляя, они все же требуют, чтобы мы скорей возвращались к их горящему очагу. Это прекрасно, но еще замечательней – то дивное страстное зелье, что кипит в их котелках. Ну а верхом блаженства для нас будет всегда – парить под Луной вместе с ними, отведав его и оторвавшись от земной суеты, иль устремиться еще дальше к звездам – к неведомым дивным мирам.


                ******


      *Psychoanalysis ignis et essentiae pythonissae – Психоанализ огня и ведьмовской сущности.

      *Хотя сейчас ром производят в основном на Карибских островах, родился он совсем в другой части света. Уже в 300 году до н.э. в Индии делали алкогольный напиток из сахарного тростника. А вдревнеиндийских трактатах есть упоминание должности «смотрящего за ликерами» – первого мастера ромового купажа.

      *Вайб (vibratio) – не просто атмосфера, но и вибрация, настроение, аура genio loci, энергетика, создаваемая каким-то местом либо человеком, эмоции, связанные с каким-то событием или общением с кем-то, магия места и окружающей обстановки, а также чувство внутреннего подъема от происходящего. Существует устойчивое выражение good vibes – классное настроение, отличное ощущение. Впрочем, вайб может быть разным: позитивным и негативным, домашним и рабочим, дворцовым и театральным, казарменным и ресторанным, кладбищенским и руинным, горным, морским, яхтовым, пляжным, озерным, речным и пустынным, лесным, степным, тундровым, городским и деревенским... повседневным и праздничным, летним, зимним, осенним, весенним, грустным и веселым, сонным и расслабленным, романтическим и душевным, летним и зимним, осенним, весенним, будничным и воскресным, утренним и вечерним, влюбленным и ненавидящим, маковым и марихуанным, дождливым и моросящим, грибным, мескалиновым, кокаиновым и амфетаминовым, пивным и коньячным... В общем, – любым, – главное, что он передает-рефлексирует настроение и ауру genio loci (reflexio – отражение + осмысление).

      *В алхимии отражение неотделимо от cogitationis (мысль), scientia et cognitio (знание и познание). Отражается не только оболочка но и душа, и информационная емкость.


                ******


      «Винить не стоит, но опасаться – следует, – как ядовитого плюща в осеннем саду, который обовьет, затянет и медленно выпьет из тебя жизнь, одурманив разум сладкими грезами», – поддержал внутренний диалог образ Мефисто в голове Нортона. Почудился даже скрип пера по бумаге, и всплыло в памяти наивное четверостишие Гете:

       Весь туалет ее из кос, –
       Остерегись ее волос, –
       Она не одного подростка
       Сгубила этою прической.

      Невесело усмехнувшись, Нортон отложил в сторону золотую сигару, поставил на столик стакан и вернулся в бунгало. Там он выбрал одну из своих излюбленный трубок – простую самшитовую, с немного погрызанным чубуком из темного янтаря – довольно старенькую, но прекрасно прокуренную и родную. Забивая ее, Нортон добавил под верхний слой табака немного гашиша – не столько из-за желания покопаться в себе, сколько ради того приятного первозданного вкуса, который приобретает купаж после пары затяжек злым дымом конопляной смолы. Само ее действие было для Нортона сугубо интимным, посему он оделся и, прихватив с собой верный штуцер, ушел как бы охотиться; на деле же – отправился к скалам у моря и разжег там костер. Несмотря на то, что климат острова был схож с умеренно-субтропическим средиземноморским, в этом месте всегда царила прохлада, а иногда мог пойти даже снег. У подножия скалы росли северные кедры и пихты, которые чуть поодаль попросту истекли бы смолой и погибли.

      Устроив себе удобный лежак у костра и дождавшись появления алых углей, Нортон наконец-то позволил себе закурить. Почему-то он чувствовал себя разочарованным, усталым и грустным, подобно ребенку в конце дня рождения. Подобные ощущения мало соответствовали его привычному ментальному облику, и во всем этом следовало разобраться. «Разве не комичная ситуация? Ведь кого, как не его – Сатану, – вспоминают и винят смертные в подобной глупой и досадной неблагодарной печали? – Являлась ли Лилит его сверхзначимой целью, по достижении которой уже не к чему больше стремиться? – Что за вздор, ведь он же не человек, в конце-то концов. И в стремлении к идеалу, даже все ангелам вместе взятым, во всем их разнообразии, далеко до того, что Он в силах помыслить. – Тоскливо ли Ему Здесь и Сейчас? – Чепуха, – движение ради самой скорости, равно, как и застой, ему не грозили. При всем желании он не мог стать ни работоголиком, ни наркоманом. – Начал ли он выгорать? – Тоже смешно, – Его звезда являлась скорее пульсаром, способным озарять лучами-вспышками чистого разума не одно поколение прочих небесных светил. – Была ли помолвка не Его, а чужой чьей-то целью? – Немыслимо! – Труп Единственного, способного хоть в какой-то мере на подобные манипуляции Существа находился сейчас на пальце Лилит. Но решение это он принял задолго до того, как оно там оказалось. Оставалось одно – ошибка, – то, чего Он добился, не соответствует Его представлениям о желаемом. Но разве Она могла быть подобной ошибкой?
      
      Безусловно, для того, чтобы принять назад любимую женщину, успевшую прожить другие, многие жизни и даже родить от твоего лучшего друга, нужно переступить ту черту мужской самости, которая отвечает за понятие чести. Великодушно прощать – удел нищих духом, – суть глупая сказочка для мягкотелых созданий, неспособных вырезать из себя этот кусок ноющей плоти – часть сердца, подсевшего на самый подлый в мире наркотик. Оскверняет душу не злость, не жестокость, но милосердие и податливость. Вкупе с глупой любовью эти мазохистские склонности разрушают-истачивают стальной стержень внутри. Но кто еще, кроме Нее способен править вместе с ним Его Миром? Кто еще сможет его понять и принять, но также и корректировать? Чьи еще возражения он сможет воспринимать всерьез, и чьи амбиции к власти подтверждены таким же независимым разумом-интеллектом? А ее воля к победе? И все это теперь вновь в теле юной, – море смыло печать многих лет, унесло прочь те запахи, что остались на ней от других...».

      — Не сомневалась даже, что вновь найду тебя именно тут, – Лилит медленно вышла из тьмы и опустилась рядом на пахучие ветки, кутаясь в теплый вязаный свитер необъятных размеров, похожий скорее на платье.
      — Ты спала, и не хотелось тебя тревожить, – ответил Нортон, с сожалением кусая янтарный чубук. – Неужели, замерзла? Свитерочек не колется?
      — Это диво я связала сама. Разве не помнишь?
      — Хоть убей, но мне до сих пор не понять этой моды – на вещи, будто с чужого плеча.
      — Мне так хотелось. Или я увлеклась. В общем, я вздремнула немного, но вовсе не зря. Странный сон мне привиделся – растревожил, – вот и пришла. Потом расскажу, – пусть настоится. А ты, похоже, не рад мне? Снова пялишься в пламя?
      — Огонь – это нечто глубоко личное и универсальное.
      — Гастон Башляр, Психоанализ огня. Напомнится, – вы с ним даже когда-то повздорили.
      — Гастон казался довольно забавным, утверждая, что фундаментальные суждения о мире свидетельствуют лишь о незрелости нашего ума. Повздорили мы с Полем Элюаром, который имел наглость сказать мне: «Не стоит представлять реальность по своему собственному образу и подобию».
      — Какая разница, – оба писаки-французы.
      — Башляр был тогда философом и искусствоведом, а Элюар – поэтом.
      — Мне все равно. Ты так и собираешься весь вечер сидеть, принюхиваясь к своей трубке?
      — Мне необходимо появиться в одном месте, но я не хотел бы надолго тебя покидать.
      — Проекция астросома с помощью дымных колечек и завитков – конек Самаэля. Что вы скрываете от меня?
      — Вопрос, скорее, в том, что мы вынуждены скрывать от тебя, и почему.
      — Прям дети малые. Я знаю вас обоих, словно облупленных. Сколько бы вы не мудрили, и как бы не лелеяли свое брутальное эго, – все равно – все, что касается лично меня, будет в итоге по-моему.
      — Даже не сомневаюсь; но, может, позволишь нам хоть попытаться почувствовать себя серьезными шишками?
      — Балуйтесь, мальчики. Но вот, что я тебе скажу, дорогой. Ты можешь этого не принимать, но мы с тобой такие же неблагодарные мыслящие существа, как и все прочие, и точно так же не дорожим тем, чем уже обладаем какое-то время, воспринимая это как должное – как наш приз за какие-то достижения или плату за труд. Не бережем, а потом бесимся и сожалеем о потерянном нами – начинаем это ценить. Но разве я – твоя вещь или приз? Мы вместе лишь потому, что так оба решили, и ты принадлежишь мне в той же степени, что и я тебе, и себе, – не отрезать кусочек. Но мы оба – не мертвый груз, но активы, а ты сейчас делаешь меня внеоборотным активом, исключая из дел. Не надо меня беречь и чахнуть надо мной, как над златом. Я не иссякну, как не иссякнешь и ты для меня, если мы будем взаимодействовать. Вместе мы сможем достичь куда большего, и всех нас – всю нашу семью будет невозможно сломить, если векторы наших сил хоть иногда будут направлены в одну сторону, а наши с тобою – как можно чаще. Hie scopa talis*.
      — Доверие в некоторых делах нужно заслужить.
      — Это замкнутый круг, ибо доверие заслуживают делами. Как бы там ни было, но просто совокупляться и разглагольствовать нам обоим тут надоест очень быстро. Предлагаю начать выбираться иногда в свет. Мне необходимо хоть какое-то движение. Мути пока с Сэмом, но возвращайся скорей, – Лилит встала, сняла свитер и бросила его прямо в угли, оставшись практически обнаженной.
      — Ты на риф? – спросил Нортон недоуменно, – не в полне понимая, что она хотела этим сказать.
      — Нет, одной мне нырять здесь не хочется, – полюбуемся на рыбок в следующий раз. Хочу прогуляться в лес за грибами. Дай нож.
      — Как я мог позабыть об этой твоей непонятной и странной девичьей страсти, – сказал Нортон с улыбкой, протягивая ей свой «охотник». – Смотри, чтоб тебя гномики не утащили.
      — Мне, мать твою, нравится собирать грибы! Они хитрые – как только не прячутся, и так забавно пищат, когда их срезаешь.
      — Ты никогда их не чистила, и не умеешь готовить. Штаны мои тогда хоть надень. У тебя ведь кожа не такая прочная, как у дам папуасок.
      — Пфф. Ужинать будем на Елисейских полях. Серж Фери изумительно готовит грибочки. Я скучала по его кухне. Куртку тоже давай.
      — Значит, остров тебе уже надоел? – Нортон остался у костра в трусах и рубашке, но холод ему был даже приятен – какое-то время он его освежал и бодрил, пока не начинал действовать усыпляюще.
      — Конечно, нет. Это наш остров, и я его очень люблю. Спасибо, что сохранил. Но кому в здравом уме может прийти в голову остаться надолго вдали от радостей прогресса и цивилизации? – Вопрос Лилит являлся, видимо, риторическим, потому что, не дожидаясь ответа, она повернулась, и, смешно вильнув бедрами, отправилась в сумрачный лес.
      — Мне может прийти в голову, – вздохнул Нортон и принялся набивать трубку новой порцией табака.

      Перед тем, как ее раскурить, он прошелся вокруг и отломил пару веток с дерева джинна, которое в прохладе обрело облик большого куста можжевельника. Проще было бы это сделать ножом, но отдал его Нортон вовсе не зря, – нож действительно мог пригодиться Лилит, а Посох Зевса лучше не трогать железом, если вы собираетесь его бросить на угли – использовать в качестве благовония да конкретных колдовских целей.

      Ароматные клубы пьянящего дыма не таяли в воздухе и не улетали, стремясь в поднебесье, – они поднимались и собирались над головой Нортона в темное облако, похожее скорее на грозную тучу. По мере того, как эта дымная туча росла и густела, она принялась постепенно вращаться вокруг невидимого центра, а внутри нее начали вспыхивать молнии. В какое-то мгновение вся эта круговерть стала похожей на рождение новой звезды. Вот только звезда эта напоминала веретено и была черна, будто смоль; вскоре свет ее заполнил непроглядной ночью весь остров.

      В это же время в темной нише главного зала подземной библиотеки «Аида» вздрогнули доспехи черного рыцаря – его первозданная скорлупа-оболочка, в которой он начал свое существование в первобытной вселенной.

      Этот «скафандр» являл собою по сути, изначально, такую же часть его самого, какой является раковина для моллюска или хитиновый панцирь для краба, вот только морем ему служил дикий космос. Что до деталей технических: во-первых, – те же перчатки современного астронавта устройством своим неотличимы от средневековых доспехов, а во-вторых, – наша вселенная для творца – вовсе не первый креативный поступок, и время жизни ее только нам, смертным, кажется вечностью.

      Пошевелив руками, доспехи сошли с пьедестала и прошествовали к сидящим за огромным столом Лейле и Самаэлю. Выглядело все это немного наигранно и даже забавно, только улыбки с лиц присутствующих словно сдуло холодным ветром, стоило черному рыцарю поднять забрало. Даже Самаэль почувствовал себя некомфортно, когда его глаза встретились с пронизывающим и выворачивающим наизнанку взглядом черного гостя, – совершенно безумным, всеведущим и вездесущим, охваченным ореолом огненной боли, познания и диких страстей, – взглядом первозданного существа, не знающего себе равных по разуму, по силе и величию духа. Рискуя быть затянутым в эту дивную непостижимую бездну, архидемон все же не опустил своих глаз и достойно прошел испытание. Выдержав короткую паузу, старые друзья и соперники кивнули друг другу и заняли свои места за столом.

      — Забавный фокус, – съязвила пришедшая в себя дьяволица. – Я думала, что сейчас разразится гроза и меж вами начнут искрить молнии.
      — Минуло уже не одно тысячелетие с тех пор, как мы крепко повздорили, оказавшись в Геенне, – с некоторой грустью в голосе сказал Самаэль. – Тогда мы чуть было не убили друг друга, а посему, приняли единственно верное решение, – разделив этот мир пополам. Но еще хитрей оказалась Лилит и ее драгоценные ведьмы. Пока мы зализывали свои раны, они умудрились устроить все так, что наши мечи больше никогда не пересекутся. Мы не можем находиться во плоти в одном месте. Причем, механизм этого заклятия нам до сих пор не удалось разгадать. Правда, со временем, когда нам все же удалось найти способ видеться и обсуждать насущные вещи, – мы пришли к выводу, что так будет даже лучше для нас.
      — Папа, это так трогательно и романтично, – повторять уроки истории, – но почему бы нам не перейти непосредственно к тому, ради чего мы здесь собрались? – в присутствие отца и любовника, пусть он и был призраком самого Люцифера, Лейла чувствовала, что может позволить себе слегка покапризничать.
      — Есть несколько причин, по которым мы не можем приступить к задуманному прямо сейчас, – Самаэль передал пергамент с подписью Габриэля доспехам, и призрак утвердительно кивнул головой.
      — Он что, так и будет кивать всю дорогу, как китайский болванчик, – хихикнула Лейла, но тут же опустила глаза, стоило Нортону повернуть шлем в ее сторону.
Самаэль кашлянул и продолжил:
      — Сейчас сюда прибудут Асмодей и Нагиля. Они отвезут твое тело в надежное место после перемещения. Принимая во внимание начавшуюся смуту и твой договор с Атрагарте, – это будет разумным решением. Кроме того, – Айрин, – Самаэль задумчиво сделал глоток вина. – Она на мгновение овладеет мною во время проведения ритуала. Атрагарте решила спровадить ее на сушу, но девочка оказалась не промах. Она хочет воспользоваться фолиантом, дабы немного смягчить свою участь.
      — Под шумок воспользоваться книгой судьбы… Разве это возможно? И почему Атрагарте сама не сделала этого? – спросила Лейла, окончательно посерьезнев.
      — Да кто бы ей позволил? – усмехнулся Самаэль. – К тому же, – она уже меняла судьбу, и теперь слишком много значит и весит. Айрин же проскочит по силовым линиям, словно пушинка, и не нарушит баланс континуума.
      — А этой мелкой лягушке, значит, ты доверяешь? Чувствую, что по возвращении меня ждет много чего интересного.
      — Не сомневаюсь. Но пока – пойдем, – взглянем на твое будущее тело.

      Демон может родиться в ином мире, при условии, если найдутся подходящие родители, в крови которых присутствует капля древней ангельской крови. Правда, при этом он не будет помнить своего прошлого. Случаи же одержимости, как правило, – это всего лишь расстройства психики, но случаются и исключения из правил. Одним из таких исключений являлась Джессика Билл.


                ******


      *Hie scopa talis – такая вот метла.

      *Это странно, но папуасов не только не царапают колючки, словно их кожа резиновая, но еще и москиты не кусают практически.

      *Самая дорогая сигара в мире наполнена редким гималайским табаком, который поливают кристально-чистой водой от бренда Fiji Water. И ее вкусовые качества усилены добавлением Remy Martin’s Black Pearl Louis XIII – одного из самых дорогих коньяков в мире.

      Для обеспечения безупречного качества производства, всем работникам, которые делают эти сигары вручную, завязывают глаза. Это позволяет усилить их чувства и сделать так, чтобы они не отвлекались ни на что другое.

      Gurkha Royal Courtesan Cigar обернута в сусальное золото и украшена бриллиантами общим весом до пяти каратов. Ее доставляет покупателям посыльный в безупречно-белых перчатках.

      *Можжевельник, междуельник, верес, juniperus... – Посох Перуна, – шаманское, колдовское растение. Однако даже березовые и пихтовые ветки для банного веника ни одна северная ведьма не станет срезать ножом или чем-нибудь острым. С метлой все иначе в силу некоторых прочих нюансов.

      Слово происходит от праславянского 'mo;d;evelь', которое, в свою очередь, восходит к праиндоевропейскому корню *mezg- «плести, вязать».

      Латинское название «juniperus», по одной из версий, происходит от 'joini-parus' «дающий ветви, пригодные для плетения», по другим данным – от кельтского 'Jeneprus' – колючий. Кроме того, латинское 'iuniperorum' – метла.

      *Древо джинна – «чистая путаница» и логика чуроты, ибо название напитка произошло от латинского Juniperus communis и не имеет явной для магла логической связи с арабским ;;;;;/;;. Тем не менее, кусты порой разговаривают иль пламенеют.


                ******


            Джессика Билл

      Жизнь Джессики текла медленно и беспечно. Дочь богатых родителей, умница и красавица, – она никогда не знала отказов или лишения. Окружающие просто души в ней не чаяли, и все, за что бы она ни бралась, давалось ей легко, без усилий. Казалось, что сами ангелы подметают дорогу перед шагами ее стройных ножек, и все, кто не находился бы рядом, помышляют лишь о том, – как бы ей угодить. Привыкшая не замечать всего этого, Джессика устала, все же, от такой благодати. Жизнь в сладком ванильном мирке отравляет человеческое естество и превращает его в циничного криворотого монстра. Чувствуя себя куклой Барби в этом приторном спектакле людей-лицедеев, Джессика пыталась как-то заботиться о душе, не подозревая о том, что души у нее, как таковой, как раз и не достает. Не то, чтобы ее не было вовсе – что-то горело внутри, – но это нечто являлось скорей электрической лампочкой, нежели звездой микрокосмоса в персональной планетной системе.

      В итоге все творчество Джессики, встречаемое, впрочем, поклонниками на ура, было сухим и холодным – искусственным, как пластмассовые кладбищенские цветы. Странно звучит, но имея все, что только душе угодно, эта девушка чувствовала себя непомерно несчастной. Она обладала разумом и чувством прекрасного, а так же способностью испытывать многие человеческие эмоции… но не любовь.

      Бывают в жизни людей такие моменты, когда они ощущают себя серой тенью – чьей-то несовершенною копией, – и это отчасти именно так. Джессика являлась отражением Лейлы, но, все же, – это была не она. Повинуясь непонятным законам баланса и сохранения силы, мир создал земную Лейлу, слепив из молекул ее отражение, пересказав далекую запредельную песню. Это можно сравнить разве с тем, как если бы вы, имея все нужное, попытались воссоздать дома картину Леонардо да Винчи или изготовить алмаз. То, что у вас получится – все, на что можно рассчитывать в данной ситуации, – будет хорошей подделкой.

      В особняке Билл находилось множество комнат. Многими из них практически не пользовались, но в одной из них Джессика бывала довольно часто. Всякий раз, заходя туда, она снимала белый пыльный чехол с огромного старинного зеркала, открывала бабушкин гардероб и часами разглядывала свое отражение, переодеваясь в чудесные винтажные платья, – перевоплощаясь, играя разные роли. В эти мгновения духи прошлого словно овладевали ею, и слова о любви из книг или хороших фильмов, казалось, вдруг обретали истинный смысл.

      — Ну надо же, – усмехнулась Лейла, глядя на испуганное лицо девушки в зеркале Самаэля. – Моя юная копия. Когда я смогу по-настоящему примерить эту чудную тушку? – Дьяволица крутилась перед зеркалом так и эдак, принимая разные позы, улыбаясь и подмигивая своему отражению, то посылая воздушные поцелуи, то показывая язык. Джессика же, одетая как невеста, в точности повторяла ее мимику и движения. Только глаза девушки выдавали ее отчаяние и неописуемый ужас.
      — Отпусти ее. Довольно, – сказал Самаэль.
      — Почему? Ее все равно скоро не станет, а мне развлечение.
      — Вероятно, ты хочешь очнуться в одной из дорогих психиатрических лечебниц? Окончательно обосновавшись и «придя в себя» в этом теле, ты уже не будешь помнить о том, кто ты есть.
      — Кстати, – об амнезии, – Лейла наконец-то оставила Джессику в покое и посмотрела на Самаэля. – Как я адаптируюсь в социуме с пустой головой? И сколько во мне останется от прежней владелицы тела?
      — Это я тоже намеревался с тобой обсудить, – Самаэль удовлетворенно кивнул головой, глядя, как отказывающаяся понимать происходящее девушка по ту сторону зеркала, опустилась на пол и тихо заплакала. – Возможно, нам не следует полностью стирать ее память. Оставим самые необходимые базовые данные?
      — Хоть она и глупая кукла, но, мой ответ – нет, категорически. Мне не нужен в голове разный мусор – чужие воспоминания, мысли… Я не мерзкая мразь Легиона, не третьесортный паразит, не инкуб и не ангел психофашист. К тому же... на плохо отформатированный жесткий диск новая операционка может криво инсталлироваться.
      — Не понял твоего сарказма, – Самаэль слегка напрягся, выслушав отказ дочери.
      — Не бери в голову, папа. В отличие от тебя, я держу руку на пульсе времени, и прихвачу с собой необходимые навыки.
Самаэлю показалось, что призрак Нортона рассмеялся неслышно, но в ответ на пронзительный ревнивый взгляд отца бывшей любовницы, доспех лишь наклонил голову и пожал плечами.
      — Ну что же, – тогда иди и приготовь свое тело к долгому сну. Атрагарте непременно вскоре воспользуется им и, конечно же, позаботится, но пока, я хочу, чтобы с тобой все было в порядке,– сказал архидемон и посмотрел на дочь, не скрывая своих нежных чувств к ней.
      — Не беспокойся, отец. Я приму все необходимые меры и уже через час буду готова уснуть, – Лейла сделала реверанс Самаэлю, затем Нортону и удалилась из зала, отставив после себя шлейф духов и волнения.
      — Думаю, – пришло время устроить небольшую аварию, – сказал Самаэль, обращаясь к доспехам.
      — Думаю, пора, – ответил в голове Самаэля тяжелый призрачный голос.
      — Как только смертные выдерживают этот твой баритон, – проворчал архидемон, поморщившись, как от головной боли.
      — Его слышат весьма немногие, и очень издалека, – ответил Нортон, снова заставив друга свести к переносице брови.
      — Ну да, конечно, – сказал Самаэль, наполняя стакан бурбоном. Слегка помедлив, он прихватил хрустальную бутылку с собой, – виски придется весьма кстати, если беседа затянется.


                ***WD***


      Предыдущая глава - http://proza.ru/2022/04/24/531

      Следующая глава - http://proza.ru/2022/04/28/195

      Начало повести - http://proza.ru/2021/02/24/1297