Пазлы московского детства

 Когда мне было 6 лет, я мечтала о музыке и о школе. Я вообще не склонна была к детским играм и, если играла, то только в школу.

Не знаю, как случилось, что мама привезла меня в Москву на Разгуляй к Агафье Федоровне Деминой — старшей сестре отца, некогда заменившей ему рано ушедшую мать, но она привезла меня куда надо.

Мать слезно попросила отдать ребёнка в школу и оставить на годик в Москве — поучиться. Семья Деминых была добра ко мне как к собственному ребенку, и мне позволили учиться в школе, которая была рядом — буквально за окном.

В Норильске, откуда я родом, такое вряд ли стало бы возможным. В послевоенные годы там наблюдался, бэби-бум из-за чего мест в школах катастрофически не хватало.

Отказывали в приеме даже тем, кто родился 2 сентября. А тут я, октябрьская, со своим неукротимымо желанием учиться. Короче, шансов начать обучение в Норильске не было никаких.

Рута Александровна, пианистка из Прибалтики, музыкальный работник детского сада, отсидевшая сколько положено в районах Крайнего Севера, несколько раз встречалась с матерью, поговорить о таланте, который свалился на голову ребенку, и об ответственности за судьбу одаренной дочери.

Мать не нужно было уговаривать. Она сама безнадежно мечтала о сцене. И мы полетели в Москву.

В Москве перед началом учебного года еще одна проблема встала перед нами и московскими родственниками во всей своей полноте и безысходности: где взять пианино. Ни на какой иной инструмент поменьше, позволивший бы уместить его в комнате Деминых, где кроме родителей трое взрослых детей жили за перегородкой, я не соглашалась.

Пока взрослые дружно ждали разрешения проблемы, я довольствовалась звуками игрушечного инструмента, спрятанного в черном ящике, напоминавшем крошечное пианино. Ящик имел панель с металлическими пластинами черно-белого цвета, напоминавшими клавиши. По ним стучали молоточком, обитым мягким войлоком.

Эдакий миниатюрный металлофон с тихим грустным звучанием в миноре. Его эолийский звукоряд был сказочно прекрасен. Черных клавиш инструмент не имел. Черные были нарисованы на двух рядом стоящих пластинах белого цвета.

Купить настоящее новое пианино по тем временам было делом непростым. Я бы сказала, проблематичным. Найти инструмент в магазине было из области фантастики.

Дефицит диктовал свои условия: требовалось официально встать на очередь, предварительно предъявив паспорт с московской пропиской, и ждать минимум пять лет.

По этой причине моей московской сестре Валентине — старшей дочери Деминых, пришлось вместе с мамой пустились во все тяжкие.

В те далекие годы об интернете даже не помышляли. Тот, кому требовалось купить что-либо нужное, внимательно изучал толстенную газету обявлений и, если находил в ней желаемое, отправлялся по адресам. Домашние телефоны конечно были, но они считались редкостью и стояли не у всех.

Газета стоила дорого. Если обычную Правду или Известия можно было купить в киоске за 2-3 копейки, то за эту просили 12 копеек. Разорительно, однако)).

Газета выходила по воскресеньям. За нею ни свет ни зоря выстраивалась очередь. Иначе никак. Газету разбирали молниеносно. Нашел информацию — твое счастье. Не нашел — жди следующей недели.

Несколько вечеров, Валя с мамой провели сидя под настольной лампой в поисках подержаного пианино. Найти не получалось.

Радость пришла, откуда не ждали, из прошлогодней газеты, на которую Валя наткнулась случайно, когда моя тетушка, Агафья Фёдоровна, послала девушку разбирать чулан. В пожелтевшей от времени газете Валя прочла объявление о продаже кабинетного рояля Санкт-Петербургской мастерской братьев Дедерикс.

Кто такие Дедерикс, я понятия не имела, но уже на следующее утро мама и Валя отправились куда-то в новый район Москвы на удачу, в надежде, что рояль еще не продали.

Упуская подробности, как Валентина и мама слушали вальсы Штрауса, в исполнении хозяина рояля, как трогали клавиши из пожелтевшей слоновой кости, как гладили тонкие клавиши черного дерева, как ждали грузчиков, как тащили тяжелую деку, пугая соседских кошек, массово проживавших на втором этаже послевоенного барака, как ставили рояль на толстые массивные ножки, скажу, что такого счастья я еще не видела никогда.

Впрочем, нет, видела однажды по телевизору, который стоял на тумбочке у окна. Маленький такой, ламповый КВН без линзы.

Телевизор был капризным. Когда под окнами старый трамвай сотрясал землю или синий троллейбус с длинными рожками тормозил перед светофором, он возмущенно покрывался рябью.

В те далёкие годы вещание велось исключительно по вечерам. Ближе к ночи соседи сходились в комнату счастливого обладателя КВН на просмотр. Смотрели все, в том числе, Международный Конкурс имени Петра Ильича Чайковского. Шел 1957 год.

Именно тогда, на миниатюрном экране 10 на 14 см, слушая концерт победителей конкурса, я полюбила рояль, на котором кудрявый девятнадцатилетний парень из США с длинными пальцами исполнил Подмосковные вечера Соловьева-Седого.

Это был Ван Клиберн. Чуть позже, с учетом английской фонетики, имя пианиста стали произносить иначе - Вен Клайберн. Но в моей памяти и в памяти современников он так и остался молоденьким американским пианистом на московском телеэкране.

А еще он играл Первый концерт Петра Ильича Чайковского. Имя композитора и его Первый концерт были хорошо известны моим родителям. Лично меня концерт интересовал поскольку постольку. Но имя автора я знала. Оно сияло золотом в центре чёрной виниловой пластинки под названием:«Танец маленьких лебедей».

Танец в рейтинге культурных ценностей семье  стоял на первом месте и частенько звучал из патефона.

С появлением кабинетного рояля у Деминых началась совсем другая жизнь. По вечерам брат Вали, Толик, устанавливал раскладушку ногамил прямо под рояль. Остальных переместили за стеклянную перегородку, разделившую большую комнату на две. Мне пришлось спала вместе в Валей.

Когда рояль встал на свое место, страсть к исполнительскому искусству захватила обитателей Разгуляя. На рояле играли по очереди: и гости, и хозяева: кто во что горазд, подбирая на слух любимые мелодии.

Мне было горько. Я была бездарна, потому что не могла исполнить ничего, даже одним пальцем. Глядя на детские страдания, Валя решила мне помочь.

Как-то ее знакомый из числа любителей музыки научил симпатичную девушку играть на пианино русскую народную песню:«Во поле березонька стояла». Песня была популярна в народе, благодаря ансамблю Березка.

Был такой женский хореографический коллектив, девушки которого водили хороводы по сцене плавно, точно лебеди по воде, едва касаясь пола.

Березонька в исполнении Деминой Вали казалась особенно проникновенной, с грустинкой. Сначала мы пропели мелодию под аккомпанемент ее второго пальца. Потом она показала клавишу, с которой ее начать и куда двигаться, чтобы не искать подходящих звуков и не натыкаться на совсем неподходящие.

Ученье даром не прошло. Мелодия «Во поле березонька стояла» стала нашими утренними позывными.

Тем временем приближалась дата приемных экзаменов в музыкальную школу, которая уютно расположилась в одном из тихих дворов Лялиного переулка.

Школа занимала часть полуподвального помещения. Шел август. Был солнечный день. К назначенному времени мы явились на смотрины шумной нарядной компанией. Нас было четверо: я, сестра Надежда и мама с Валентиной.

Валентина была безусловным лидером. В светлом крепдешиновом платье она смотрелась великолепно — глаз не оторвать. Высокая, стройная как гимнастка, с горящими глазами (мне они почему-то казались карими)...

Валентина хорошо знала Москву. Что бы ни происходило, она всегда была в курсе. В то утро Валя усердно натаскивала меня на ритм, отхлопывая в троллейбусе замысловатые комбинации и требуя точного повторения. Очень скоро мне надоело хлопать, и я сбежала во двор.

В списке экзаменующихся я была посрединей. Можно гулять спокойно. Но спокойно не получилось. Контакт с дворовыми мальчишками закончился дракой.

Когда Валентина увидела меня исцарапанную в разодранном платье, она всплеснула руками и тут же скомандовала сестре Надежде отдать свое. Та, конечно, в рев, но платье отдала. Меня переодели. Валентина старательно стирала пятна крови с моей щеки.

История с переодиванием меня обескуражила. Я редко обращала внимание на одежду. Расстроенная мама присела на стульчик, наблюдая за моим преображением.

Внезапно дверь распахнулась и прозвучала моя фамилия. Я вприпрыжку бросилась в кабинет.

Валентина и мама прислонились ухом к двери, в надежде услышать что-то важное.

Экзамен мне понравился. Я с воодушевлением пела песню про пять минут из кинофильма: "Карнавальная ночь" и хлопала в ладоши, чем произвела на экзаменаторов приятное впечатление.

Они спросили, умею ли я играть. Спросили с улыбкой. Бывает, ребенка до школы готовят преподаватели. Но я этого не знала, и потому, ни чуть не смущаясь, подтвердила: "Да, умею. «Во поле березонька стояла», — объявила я громко и подошла к роялю. Играла стоя. Одним пальцем.

Свой коронный номер я исполнила без запинки. Валентина учила меня играть разными пальцами, но я на такие мелочи внимания не обращала, и потому на экзамене решила не рисковать.

Услышав звуки знакомой песни, Валентина ошарашено приоткрыла дверь, в удивлении. Интересно, кто там играет, подумала она и увидела меня.

Через минуту туда пригласили взрослых, а меня попросили выйти. Через пять минут мне сообщили, что я зачислена в музыкальную школу, но не в первый, а в подготовительный класс, как ребенок, которому не исполнилось семи лет.

Счастливые, мы возвращались пешком. Весь вечер Валентина рассказывала домочадцам детали моего выступления, а я ела торт и запивала его хлебным квасом.