Фортуна доктора Дапертутто. Всеволод Мейерхольд

      
                Мистика определяла поворотные моменты в судьбе Всеволода Мейерхольда: происходили они, как правило, в феврале – этот ледяной месяц, словно рок, преследовал Мастера. Да и любовь его – позднюю и страстную -  к актрисе Зинаиде Райх , можно назвать трагической.
               
                И, протискавшись в мир из-за дисков
                Наобум размещенных светил,
                За дрожащую руку артистку
                На дебют роковой выводил…»
    
                Б. Пастернак  «Мейерхольдам»

    В ночь на 14 июня 1939 года  в  доме № 12 по Брюсовскому переулку  никто не спал… Все с ужасом прислушивались к душераздирающим воплям, которые неслись  из квартиры, где жил  Мейерхольд  с женой Зинаидой Райх.
        Сам Всеволод Эмильевич в это время был в Ленинграде… Кричала Зинаида Николаевна.  Потом крики в квартире прекратились, хлопнула дверь, и на  лестнице послышался топот.
        Убийцы   бежали по лестницам и оставляли кровавые следы, вытирая на бегу руки о стены…
         Однажды актриса Софья Владимировна Гиацинтова, долгие годы прожившая в этом «доме артистов», рассказывала мне, что помнит, как уводили Мейерхольда, как убивали Зинаиду Райх…
      Софья Владимирова ошиблась, говоря об аресте Мейерхольда. Его арестовали в Ленинграде чуть позже,  а Зинаиду Райх  действительно зверски убили в ту  страшную ночь. Ее нашли в квартире, всю  истерзанную ножами, с выколотыми, когда-то прекрасными черными глазами.  Райх была мертва, а Мейерхольду  оставалось жить, если пытки и муки Лубянских застенков можно назвать жизнью, еще семь месяцев…

        Февраль 1874 года выдался суровый. И вот, 10 февраля, в провинциальном городе Пензе, в семье винозаводчика Мейергольда, так тогда писалась эта фамилия, родился мальчик, получивший, согласно лютеранскому вероисповеданию, три имени: Карл, Теодор, Казимир. И этот мальчик еще не знал, что ледяной февраль, словно рок, будет преследовать его всю жизнь…    
                Драгоценны строки, крохи воспоминаний об ушедших людях. Замечательно, что эти люди были…жили, творили, зажигали души, будили фантазию и заставляли сладко замирать сердца при соприкосновении с искусством, имя которому – театр.
    Последние одиннадцать лет жизни Мейерхольда были насыщены до предела! Он был знаменит, он  любил и был любим. На его репетициях и «показах» бывали Луи Арагон, Гордон Крэг, Юлиус Фучик и Бертольд Брехт…
   Секретарь и биограф Мастера, драматург Александр Гладков, писал о странном раздвоении Мейерхольда: первый казался недосягаемым, второй был прост и  пленителен. Первый вызывал восторг и стремление к  подражанию, второго часто было мучительно и горько жалко. Но и тому и другому были свойственны бунтарство и мужество, потребность договаривать и четко формулировать свои мысли и желания. И  сформировалась натура Всеволода Эмильевича еще в ранние юношеские годы, в самом начале жизни, начале творческого пути...

        Четырнадцати лет Мейерхольд переходит в православную веру и принимает имя согласно Святцам. Теперь он не Карл, а  Всеволод.
   
        Директор музея театрального искусства  имени В.Э. Мейерхольда в Пензе, Наталия Аркадьевна Кугель, рассказывала, о том, что существует легенда, что имя Всеволод Мейерхольд выбрал сам в честь своего любимого писателя Гаршина. Легенда была бы сама по себе неплохая, если бы Гаршин не так плохо кончил: он бросился в пролет лестницы… Ассоциация опасная… «Впрочем,- добавила Наталия Аркадьевна,- жизнь Мейерхольда постоянно наталкивалась на всякого рода роковые моменты».
      Обстановка в их семье не способствовала  безмятежному благоденствию. Отец, богатый винозаводчик, - человек крутой, своенравный, много пил, открыто содержал вторую семью. И дети из этой семьи, после смерти  их матери, воспитывались незлобивой и тихой матерью Мейерхольда,  Альвиной Даниловной.
   Внешности Эмилий Федорович был необычайной. «Высокий могучий человек, с большой русой бородой: фигура такая, хоть норманнского викинга пиши».(Из воспоминаний).
       Он выгнал из дома Федора, старшего сына, за то, что тот, против его воли, женился на актрисе;  поднимал руку и на младших.  Федор, старший сын, покончил с собой  в подвале  отцовского дома, повесившись на своем шарфе….»
 В  этом доме, где жила семья Мейерхольдов, а  сейчас музей, - рассказывала Наталия Аркадьевна, - порой происходят странные вещи. Мы иногда оставались по вечерам шить костюмы для домашних спектаклей,  как это было при Мейерхольде, это наша  дань традициям этого дома и  этому человеку, но работники музея боялись задерживаться допоздна, так как  складывалось впечатление, что в доме кто-то есть. Мы даже вызывали наряд патрульных… Они, конечно, никого не обнаруживали, но ощущение «странного» дома  все равно  не проходило…и сейчас не проходит.

    К холодному воздуху, врывающемуся через открытые двери, примешивается запах лекарств. Тяжело болен отец  Карлуши, то бишь Всеволода, Эмилий Федорович… Февраль 1892 года отнял у него отца, и  тот же февраль впервые вывел его любительскую сцену в роли Репетилова  в грибоедовском «Горе от ума».
      «У меня есть дарование, я знаю, что мог бы быть хорошим актером»,- так писал в дневнике восемнадцатилетний юноша.      Решение было принято, и Мейерхольд в феврале бросает университет  и поступает в Московский Художественный театр. А позже, опять же в феврале, уйдя их МХАТа, в Петербурге возглавляет свою театральную студию под именем фантастического «доктора Дапертутто», гофмановского персонажа, носившего плащ алого цвета.
      
    По безошибочной классификации  антрепренеров, старый губернский город Пенза считался театральным городом. Кроме театра на центральной площади был еще один, летний, в так называемом «верхнем гулянии», стоявший в глубине городского парка. Пензенские театралы охотно приглашали  на обеды и ужины любимых артистов, особенно приезжих «гастролеров».
      Когда  маленькому Карлуше Мейерхольду было пять-шесть лет,  в труппе пензенского театра служил на небольших ролях Владимир Гиляровский, в будущем знаменитый журналист. В книге «Мои скитания» он описал неровные,  грязные пензенские улицы, своеобразных извозчиков, называвшихся «Удобки» и удивительную местную водку, производившуюся заводом  Э.Ф. Мейерхольда и носившую странное название «Углевка». Гиляровский уверял, что после Пензы он нигде и никогда такой водки больше не пробовал, и  что знаменитые на всю Россию водочные изделия Смирнова и вдовы Поповой не могли с ней сравниться.
    Мейерхольд на всю жизнь сохранил старомодную фотографию Василия Далматова с автографом, подаренную артистом Санкт-Петербургского Александринского театра его  отцу Эмилию Федоровичу. Незадолго до смерти Далматова судьба свела  с ним Мейерхольда, уже известного режиссера в труппе «Александринки». И едва ли не самым проникновенным и  теплым  откликом на смерть  замечательного, любимого артиста был некролог, подписанный доктором Дапертутто (Мейерхольдом).   

      20-е, 30-е годы ХХ века в Москве и Петербурге были ознаменованы необычным подъемом театральной жизни. Театр был захвачен все усиливавшимся интересом новой публики к малознакомому материалу, к  событиям недавно закончившейся гражданской войны, к ушедшему и настоящему быту. Классические произведения переосмысливались и подлаживались к   современным веяниям и уровню восприятия людей, заполнявших театральные залы, 
      Театр- как явление- вызывал у зрителя,  подчас никогда не переступавшего порога этого заведения, неподдельный, искренний и почти детский непосредственный интерес…
       Одной из первых новых форм театрального искусства были так называемые массовые действа, мистерии, в которых принимали участие тысячи солдат и рабочих, руководили ими профессиональные актеры и режиссеры. «Взятие Зимнего дворца»   воспроизводило момент Октября на той самой площади, где свершился в действительности этот штурм.
        «Свержение самодержавия», «Мистерия освобожденного труда»; спектакли «Мистерия-  Буфф» Владимира  Маяковского, «Принцесса Турандот» Карло Гоцци в Москве, «Фуэнте Овехуна («Овечий источник») Лопе де Вега в Киеве, «Дон Карлос» Шиллера в знаменитом теперь Большом Драматическом театре им. Горького в Петрограде, многочисленные студийные спектакли поражали зрителей остротой, новизной. Никогда прежде театральное искусство в России не пользовалось таким успехом. В огне революции рождался «новый театр».
      Москву того времени вообще называли «театральной Меккой». И в этой шумливой, яркой, буйной, театральной  Москве работал Мейерхольд. Имя Мейерхольда знали буквально все, даже те, кто никогда не ходил в ГосТИМ, театр его имени. Оно мелькало с афиш, газетных полос, оно звучало в рабфаковских вузах и общежитиях.
   В книге Александра Гладкова, секретаря и  биографа Мастера «Мейерхольд», читаем: «На Триумфальной площади, в просторном, неуютном, как бы недостроенном здании, поражал воображение своими спектаклями самый удивительный, неповторимый, невозможный, единственный а свете – ГосТИМ- театр им. Всеволода Мейерхольда. Этот театр был идеальносовременен. У входа вместо афиш – лаконичные плакаты. Названия спектаклей звучат как пароль и отзыв: «Даешь Европу!», «Рычи, Китай!» Даже хрестоматийное, знакомое, как изрезанная школьная парта «Горе от ума» тут звучит решительно и императивно, с не допускающей возражений убедительностью: «Горе уму!» Рядом с четко определенными «Мандатом» Николая Эрдмана, считавшимся первой «советской» пьесой, и «Учителем Бубусом»,- совсем иначе звучат и выглядят привычные «Лес» и «Ревизор». Здесь они уже действительно «Лес» и «Ревизор».
          Широкие коридоры ГосТИМа и открытые сценические конструкции –лесенки, мостики, движущиеся круги, колеса, мельницы, оголенная, без занавеса, сцена – все это заставляло цепенеть от восторга и предвкушения чего-то необычайного. Театральную юность того поколения это волновало так же, как  их отцов - воспетый много раз мемуаристами сладковатый запах газовых лампочек в Малом театре.
      Имя Мейерхольда знали все, даже те, кто никогда не ходил в его театр. Само слово «Мейерхольд» при его жизни значило больше, чем имя просто человека, хотя этот человек реально существовал: ел, пил, спал, носил пиджак, раскланивался со сцены в неуютном, но  ошеломляющим своими спектаклями театре, выступал на диспутах…
   
    Слава Мастера,  как актера и режиссера, была велика,  и в середине 1910-х годов  Всеволод Мейерхольд  становится Главным режиссером Императорских театров.
       В феврале 1917 года, в день падения самодержавия,   на сцене Александринского театра  в Петрограде  идет премьера «Маскарада» М.Ю. Лермонтова в постановке Мейерхольда.   
                Панихида по уходящей России.
                Февраль! Опять февраль!
    
   «Фрачный  Мейерхольд, Мейерхольд-пластик, во фраке и белых перчатках, - сказала директор музея Мейерхольда в Пензе Наталия Аркадьевна Кугель,- как он мог сменить алый плащ доктора Дапертутто на обмотки и буденовку, и стать  истовым певцом «театрального Октября» - движения  с вызывающей программой: полной переоценкой ценностей, политической активизацией театра. Быть может, здесь и заключалась его ошибка, которую можно было бы назвать роковой ошибкой.      
    В 1923 году Мейерхольд возглавил Государственные высшие театральные мастерские и именно поэтому стал Мастером, навсегда, бесповоротно и безоговорочно. Виртуозность его режиссерских показов восхищала. Мейерхольд завораживал учеников своим воодушевлением и темпераментом, требуя от них «высшего пилотажа» в воплощении дерзких и оригинальных идей и исканий. Заметим, что именно тогда, в Мастерской Мейерхольда, возникло это понятие : синтетический актер.                Мейерхольду сорок девять лет. Он - в расцвете своего таланта, успеха, популярности…А еще… в это время жизнь Мастера осветилась великим чувством огромной всепоглощающей любви к одной из его учениц, Зинаиде Николаевне Райх, которая была моложе его на двадцать лет.
            Любовь ворвалась в жизнь этих двоих людей как шторм и затопила обоих с нечеловеческой силой. И, может быть,  эта любовь  придала ему еще больше силы  и неистовой творческой энергии.
        Жизнь, творчество, любовь Мейерхольда состояли из причудливых контрастов, связанных высокой лирикой, россыпью фантазий великолепного Доктора Дапертутто, создателя удивительных театральных «гофманиад». Свечи, бокалы с тонким и легким вином, крутые сценические конструкции… Актеры верили Мастеру безоговорочно и бесстрашно слетали вниз головой по декорационным нагромождениям, наклонным кругам в его спектаклях, например в  «Великодушном рогоносце» Кроммелинка .
     Мария Бабанова, в те годы ведущая актриса его театра вспоминала» Он был  для меня непререкаемым авторитетом: прыгать- прыгала, съезжать – съезжала…Я никогда не задумывалась, что это больно или страшно. Надо и все!»
     Мария Бабанова играла в «Великодушном рогоносце» главную роль Стеллы, а посвятил постановку Мейерхольд Зинаиде Райх! Когда еще было такое, чтобы режиссер посвящал постановку актрисе? Не просто актрисе, а любимой женщине… Бабанова тоже любила его как женщина,  Мейерхольд не мог этого не видеть, но ее соседство с Райх оказалось нежелательным. Что же делать? У театра свои, часто жестокие, законы… И Бабанова ушла, но Мейрхольд навсегда остался ее единственной любовью, единственным режиссером на всю жизнь. Мастером! Трагическая судьба, роковая любовь…
        А Мастер влюбился как мальчишка, как первый раз в жизни. К этому времени он расстался со своей первой женой Оленькой Мунт, дочерью пензенского юриста.
      У Мейерхольда было три дочери. Одна прожила недолго, другая была репрессирована вместе с отцом, а третью, младшую дочь спасло только то, что в годы зверских сталинских расправ  она была замужем за артистом Василием Меркурьевым, любимым артистом Сталина.
          Ко времени  знакомства с Мейерхольдом  Зинаида Райх   тоже рассталась со своим первым мужем – поэтом Сергеем Есениным. Волею судеб она  стала студенткой Высших режиссерских мастерских Мейерхольда, и ответила на любовь Мастера…
              Как странно и необыкновенно порой складываются человеческие жизни. А, может быть, ничего странного  то и нет. Просто так было предназначено свыше – быть Зинаиде Райх сначала женой великого поэта, а потом стать путеводной звездой  великого режиссера.      
     Позже Мейерхольд поставит изысканную «Даму с камелиями»,  на которую будет ходить вся Москва, и где будет блистать дивная, шикарная, обворожительная Зинаида Райх – Маргарита Готье! Примадонна, звезда, жена, любимая женщина…единственная на всем белом свете – ОНА!
           ОНА, то есть Зинаида Николаевна Райх,  родилась 21 июня 1894 года в  поселке Ближние мельницы под Одессой. Отец ее был железнодорожником, появлялся дома  чумазый, весь в  машинном масле, а ее мама, которая была из «обедневших дворян» постоянно этим возмущалась. Отец вышел из обрусевших немцев, и считал себя рабочим интеллигентом. Страсть к книгам девочка унаследовала от него. Потом начались и юношеские искания смысла жизни, чтение революционной литературы, кружки и все, что за этим кроется. В начале века многие интеллигенты бредили революцией, и Райх была за свои свободолюбивые выходки исключена из гимназии в Бендерах, куда к тому времени переехала семья. В качестве курсистки и эсерки, сочетание в те годы довольно распространенное и понятное, Зинаида  уехал в Петроград, где работала в «Обществе распространения эсеровской литературы и газет» и одновременно техническим секретарем эсеровской газеты «Дело народа». Там она и познакомилась с Есениным, который в ту пору ходил в лакированных сапогах и красной шелковой рубахе и очень аккуратно помадивший свои кудрявые волосы маслом. Этаким руским щеголем появился он перед темпераментной девушкой и, наверное, не оставил ее сердце равнодушным.
    Помните «Конармию» Бабеля и красные штаны главного героя… Но это шутка  к слову…
    Кстати, этому щеголю - Есенину негде было жить, и Зинаиду попросили устроить ему ночлег в редакции; это стало  повторяться довольно часто и Райх со смехом говорила своей подруге Мине Свирской, что не знает, куда этого воображалу положить- великокняжеские стулья, из которых составлялась кровать под ним разъезжались.   
     Воображала, как вы понимаете, это был Есенин в восприятии Райх. Есенин всегда приходил в редакцию со своим другом, Алексеем Ганиным, судя по всему, тоже поэтом, потому, что он, ухаживая за Райх, посвящал ей стихи и  называл «русалкой» за ее длинные, «русалочьи» косы. Они часто и подолгу гуляли по городу, заходили в чайную, чтобы согреться, потом шли гулять опять.
     Считалось, что  роман с Есениным у Мины Свирской, а Райх- муза Ганина… Но, вышло как раз  наоборот, и это случается довольно часто. Есенин женился на подруге Мины- Зинаиде. Вот так!
     Вспоминает Свирская: « Подхожу я к Зинаиде, а она показывает мне какую-то бумагу, где написано Райх-Есенина… «Знаешь,- сказала она, -нас с Сергеем на Соловках попик обвенчал». Потом Свирская вспоминала, что сама Зинаида не поняла даже, как это произошло. Она считала, что Сергей любит Мину, а он ей сказал, что не  может жить без нее и что они должны обвенчаться…Спустя некоторое время Райх ушла из редакции и стала истово вить свое гнездо с Есениным. Она была счастлива, что у нее был дом, что она может готовить, несмотря на голод,  одесские борщи с «синенькими», то есть с баклажанами, стирать его рубашки…А Есенин все никак не мог к этому привыкнуть и с удивлением говорил : «У меня есть жена…» А потом он скажет: «У меня была семья, и был самовар… потом жена ушла…»
      Почему же ушла жена? Да потому, что тихая семейная гавань поэтам противопоказана, да еще таким мятущимся как Есенин. Он входил в моду, постоянно был окружен друзьями, женщинами, потом начались пьяные загулы… У пьяного Есенина часто «развязывались руки»: «Я сам боюсь, не хочу, но знаю, что буду бить…Я двух женщин бил, Зинаиду и Изадору (Айседору Дункан), и не мог иначе. Для меня любовь- это страшное мучение, это так мучительно…»,- рассказывал он позже Галине Бениславской, любившей его беззаветно и страстно… И обещал, что и ей быть битой… Судьба распорядилась иначе с Галиной Бениславской, страшнее. Она  застрелилась на могиле Есенина.

     Плохая наследственность ( у него отец и дед были алкоголиками), безволие поэта, окружение подталкивали его к наклонной плоскости, и вот уже появился в тусклом петроградском свете сумрачный  силуэт «черного человека».
                Черный человек
                --------------------
                Читает мне жизнь
                Какого-то прохвоста и забулдыги,
                Нагоняя на душу тоску и страх,
                Черный человек…
   
    Если бы Райх смогла отвадить Есенина от его дружков и собутыльников. Она не только сохранила бы свою семью, но и в сохранила бы для  литературной России великого поэта. Но победили друзья, и причина была дурацкая, ненавистническая… национальность Райх!..
      Недавно я перечитала роман Анатолия  Мариенгофа «Роман без вранья», и меня поразили строки его, написанные о Зинаиде Райх. Это было похоже на ушат  грязной воды, которую этот «интеллигентный?» человек, дядя Толя, как его с любовью называл Михаил Козаков, друг его отца, вылил на беззащитную женщину. В его описании Райх это «дебелая еврейская дама. Щедрая природа одарила ее чувственными губами на лице, плоском как тарелка. Одарила задом величиной с громадный ресторанный поднос при подаче на компанию. Кривоватые ноги ее ходили по земле, а потом и по сцене, как по палубе корабля, плывущего в качку. Вадим Шершеневич скаламбурил: «Ах, как мне надоело смотреть на райх-итичные ноги!»
      Дальше Мариенгоф писал, что хорошей актрисой Райх, разумеется не стала, но знаменитой – бесспорно. Свое черное дело быстро сделали: во-первых гений Мейерхольда, во вторых, ее собственный алчный зад; в третьих – искусная портниха, резко разделившая этот зад на две могучие половинки; и наконец, многочисленные ругательные статейки.
       Этими строками Мариенгоф изящно «лягнул» и самого Мастера, у которого,  оказывается, несмотря на его гений был такой плохой вкус… А, к примеру, режиссер  Леонид Варпаховский также оставивший воспоминания о работе в театре Мейерхольда, о самом Мастере и Зинаиде Райх, писал,  что Райх был типично ренуаровской женщиной: особенно напоминала она великолепную женщину в картине Ренуара «Ложа». Так что неизвестно, у кого было неважно со вкусом и оценкой женской красоты: у  Ренуара, Мейерхольда или самого Мариенгофа…
     А пока от таких друзей, которые  относились к Зинаиде Райх подобным образом, надо было держаться подальше. Что она и сделала. Сперва поселилась в убогом гостиничном номере, а потом уехала к родителям, которые к тому времени переехали  в Орел. Потом все-таки все рухнуло совсем… Райх не хотела уходить , да и кто же из женщин уходит от мужа, имея двух детей? Но развод все же состоялся по решению нарсуда г. Орла 5 октября 1921 года. Зинаида Райх уехала в Москву, оставив детей у матери.
         После развода они еще встречались несколько раз. Зинаида его видимо крепко  таки зацепила, это  чувствовалось в его отношении к ней при встречах, в стихах, которые он посвящал ей:
               
                -----------------------------------------               
                -----------------------------------------
                Вы говорили: нам пора расстаться,
                Что вас измучила моя шальная жизнь,
                Что вам пора за дело приниматься,
                А мой удел катиться дальше вниз…
                Любимая! Меня вы не любили…
               
    Да. Можно совершить ошибку, потом кусать локти, или писать душераздирающие строки. Что Есенин и делал, а Райх горевать было некогда. Она была мать двоих детей, ей надо было думать о них.

       Потом Зинаида  Николаевна с ужасом будет вспоминать о Есенине, как о человеке: « Самое главное, самое страшное в моей жизни – был Есенин» Но детей своих и Есенина, Таню и Костю,  она воспитает в культе отца. А на вопрос: «Вы что же, считаете его вторым Пушкиным»,- она всегда будет отвечать: «Нет, я считаю его Есениным».
        Как, наверное, понятно, одно дело- талант, другое- человеческие качества талантливой натуры. Это разные вещи.
     К счастью, так случилось, что, расставшись с Есениным, Зинаида Райх не сломалась, не затерялась в бурном водовороте жизни. Она нашла свою дорогу, людей, которые ей были близки по духу и по интересам. Она сразу почувствовала, что  именно здесь, в Государственных экспериментальных мастерских, которые возглавлял тогда Великий реформатор Мейерхольд, и есть ее место. Она как бы скинула с плеч и с души весь мрак и тяжесть прошлой жизни и потянулась навстречу людям, навстречу любви.   
        Писатель Илья Эренбург  писал, что Райх – актриса редкого дарования, но этот дар был поначалу скрыт и понадобился новый Пигмалион, чтобы сотворить Галатею.  Из нее получалась шикарная, обворожительная актриса, а любил ее Мейерхольд,  как женщину, «нечеловечески».
       «Сколько я ни повидал на своем веку обожаний, но в любви Мейерхольда к Райх было нечто непостижимое, - вспоминал кинодраматург Евгений Габрилович. Немыслимое. Неистовое. Безащитное и гневно-ревнивое. Любовь, о которой все пишут, но с которой редко столкнешься в жизни».
      Обратимся опять к воспоминаниям о Мейерхольде драматурга Александра Гладкова: « В 1928 году Мейерхольд и Райх переехали в кооперативный дом, построенный известным архитектором Рербергом в Брюсовском переулке, близь Тверской. Две небольшие квартиры слили воедино, и получилась одна – четырехкомнатная: кабинет Мейерхольда, гостиная, она же столовая и комната Зинаиды Николаевны. Маленькая комнатка для Кости, чуть побольше -  для Тани Есениной. Все было хорошо удобно, но без всякой показной роскоши, что дало повод удивиться одному эстрадному «тузу» : «Бедно, бедно живет наш Мейерхольд».
        Богатство Мейерхольда и Райх было в другом : в интеллектуальном и дружеском общении. У них бывали Андрей Белый, Борис Пастернак, Николай Эрдман, Юрий Олеша, Илья Эренбург, Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Сергей Эйзенштейн, Петр Кончаловский, Михаил Тухачевский, «звезды» западной культуры – Гордон Крэг, Андре Мальро… Сам Мейерхольд объяснял разнообразие в подборе своих гостей так : « Я не люблю людей хороших, я люблю людей талантливых…!»
       А вообще это была обычная жизнь двух необычных людей.
       Если в театре Мейерхольд был требователен, упрям, деспотичен и грозен, то с друзьями  и  дома он был мягок, уступчив, смешлив. Здесь роли менялись. Дома он уже не выступал в качестве главы семьи. Главой была Зинаида Райх, она решала.
     Возвращаясь домой после репетиции, возбужденная Райх нередко, еще в дверях выпаливала: «Мейерхольд -  Бог!». А через пять минут ничто не мешало ей  обругать «Бога» из-за какой-нибудь бытовой мелочи: «Всеволод, я тысячу раз тебе говорила…» И блаженно поведать домашним: «А как он на меня сегодня орал!»  (Разумеется, в театре, на репетиции). И тут же похвастаться своими актерскими находками...   
      Это было счастливое для них обоих время.
Творческие и любовные порывы Мейерхольда и Райх были едины. Они жили, черпая друг в друге  силы для каждого следующего шага вперед. Мейерхольд не только женился на Райх. Он усыновил ее детей. Татьяна и Константин  дети  Зинаиды Райх и Есенина выросли под его крылом».
        Мейерхольды только что вернулись из Парижа. В театре готовилась постановка «Дамы с камелиями» А. Дюма, спектакля, которого  с волнением ждала вся Москва. Всеволод Эмильевич хотел поставить спектакль, где особенно проявилась бы красота и шарм Зинаиды Николаевны, спектакль, с точностью, до мелочей воспроизводящий подлинность быта, начиная с мебели и туалетов, причесок и  до шпильки, и флакончика с духами.
     Очень большое внимание Мейерхольд уделял поискам внешнего
 облика Маргариты Готье – героини пьесы  «Дама с камелиями».
Он долго разыскивал портреты Марии Дюплесси, как известно, послужившей прототипом и моделью для автора пьесы.
    Но портрета Дюплесси он не нашел,  и тогда Мейерхольд обратился к женским портретам художников - импрессионистов. Вот тут - то ему и показалось, что облик дамы «В ложе» Огюста Ренуара сходен с обликом Марии Дюплесси и похож на Зинаиду Райх. В картине «Мулен де ля Галетт» ему нравилась центральная женская фигура в полосатом платье, и, наконец, портрет Жанны Самари мог, казалось, послужить прототипом не только лицом, но и всем своим видом.
     Кто из нас не помнит это очаровательное, кокетливое  существо в картине Ренуара, ее стройную фигуру, полную изящества…? Эпоха Ренуара и Мане, положенная в основу спектакля, определяла силуэт женского  костюма, а эта эпоха явно не была рассчитана на, извините товарищ Мариенгоф, зад, размером с огромный поднос…
      Во время репетиций Мейерхольд впоследствии постоянно искал опоры в творчестве  своих любимых художников. Например, ставя сцену в Буживале, Мейерхольд заставлял реквизиторов готовить целый натюрморт из цветов и фруктов, говоря, что этот стол посвящается Сезанну. Пейзаж за окном должен быть насыщен красками весны – это почти Боттичелли…Маргерит берет стакан, наливает молоко из крынки,  это – Рубенс: все  должно рождать у зрителей ощущение полноты жизни, запаха парного молока, весенней земли…
      В Центральном театральном музее им. Бахрушина сохранились альбомы; в них собраны фотографии  материалов, по которым можно проследить шаг за шагом как  собирался и готовился этот уникальный спектакль.
     Работа Мейерхольда над спектаклем не прекращалась до дня премьеры. Он прочитывал огромное количество книг.

   Он работал в театре, дома, на улице, иногда во время посещения концерта, иногда во время обеда, отвечая невпопад на вопросы домашних. Работал днем, вечером, ночью. Так возникали тщательно продуманные сцены, так рождались великолепные мейерхольдовские импровизации.
      «Зинаида Николаевна, оживленно блестя «сплошь» черными глазами, показала мне, - вспоминала жена писателя Федора Раскольникова, - бархат, купленный в Париже для роли Маргариты Готье. «Этот бархат мне так понравился, что я купила и для себя»,- смеялась Зинаида Николаевна. Она была очень счастлива тогда. В расцвете красоты, таланта, любви…»
        Критик Юзовский вспоминал, что Зинаида Николаевна нашла для образа Маргариты Готье особые чары и краски. В ее игре был «трепет души» и это никого не могло оставить равнодушным. А музыкант Николай Выгодский говорил, что на каждом спектакле каждый из зрителей как будто терял ее лично… И вообще описать словами ее игру было невозможно. Вчитываясь в эти воспоминания, представляя себе  Райх- Маргариту Готье,  можно предположить, что это  была даже не игра, а какая-то особая страстная вибрирующая мелодия человеческой, женской души…
«Дама с камелиями» имела колоссальный успех и  шла всегда с аншлагом.
      Время было сложное, политическое  напряжение в стране нарастало. Неподалеку от Брюсовского переулка, на Лубянке, уже вырастала тень ужаса, муки, смерти…
     По сатанинской воле Сталина исчезали  с театральных афиш  Москвы имена лучших театров : Камерный Александра Таирова, МХАТ – 2-й;      Не выдержав потрясения, заболел раком мозга и скончался Александр Таиров, Главный режиссер Камерного театра…
     Софья Владимировна Гиацинтова, актриса МХАТа-2-го, вспоминала о закрытии своего театра: «Все казалось, если  мы получим ответ на мучивший нас вопрос – за что? Зачем? Почему с нами так обращаются, -  станет  легче, не будет ощущения кошмарного сна, который невозможно усилием воли прервать и снова увидеть солнце над головой».
    Над театром Мейерхольда  тоже нависли тучи… Последовали запреты спектаклей,  и в январе 1938 года было опубликовано постановление о закрытии ГосТИМа… И наверное, те же  вопросы: зачем, почему, -  задавали себе и актеры театра Мейерхольда, но не было ответа, не было солнца над головой. Было лишь одно твердое ощущение – кончена жизнь,  впереди тьма.
     Наступил день, когда актеры театра им. Всеволода Мейерхольда сыграли свой последний спектакль. Зал был полон, после каждого акта зрители вызывали Мейерхольда, а он  подтянутый, элегантный, острил, сидя на каком-то ящике за кулисами (своего кабинета  у него уже не было): «Театр закрывают не каждый день!».
     На вызовы зрителей Мейерхольд не выходил, чтобы не превращать спектакль в демонстрацию. А на сцене в это время измученная, больная и вдохновенно-взволнованная Зинаида Николаевна Райх играла умирающую Маргариту Готье, последний спектакль в своей жизни…
Однажды Всеволод Эмильевич полушутя, полусерьезно, сказал, что в его биографии самый «роковой месяц» - февраль. Разговор происходил в январе, вскоре после закрытия театра.
- А вот теперь я до февраля не дотяну… Или фортуна по старости стала не точна…?
Фортуна по старости была точна. Мейерхольда расстреляли через семь месяцев после убийства Зинаиды Райх…20 февраля 1940 года.

       «Чтобы чего-то добиться, надо научиться удивляться и восхищаться»,- изрек когда-то Мастер. Добавим… и любить…
 Всеволод Эмильевич Мейерхольд и Зинаида Николаевна Райх творили, удивлялись, восхищались и любили… Так они и прожили свою жизнь… да будет благословенна их память.
    В родном городе Мастера – Пензе стоит дом, где началась его жизнь. Теперь в доме Музей театрального искусства.
   А в Москве, в Брюсовском переулке, туманным и дождливым вечером или сквозь пелену  снега, нет нет  да и мелькнет удаляющийся силуэт…Фантастический гофмановский персонаж – Доктор Дапертутто  в алом плаще, или Мастер, спешащий в свой театр… или  в вечность…

                «Но разве это не чудно,
                К бессмертию через смерть?
                Стать гением вовсе не трудно,
                Достаточно  быть и  сметь»