Ксанка я. Глава девятнадцатая

Повесть не претендует на звание документальной.

Начало истории
http://proza.ru/2022/02/11/1889

Глава девятнадцатая. Ивашка
Где-то в середине января заболел Ивашка. Он и раньше был очень слаб, а сейчас ему сделалось совсем плохо: исхудал так, что стал похож на скелетик, не мог уже ходить, даже сидел с трудом. Мама, бабушка отдавали ему половину своей еды, мы с Сенькой, тайком, тоже совали кусочки, но лучше братику не становилось. Особенно тяжело на нем сказалось то, что Людвиг теперь часто был в хате и не пускал туда никого.  Ивашка лежал целыми днями в холодном сарае...
Страшно было смотреть на его лицо. Большие, пустые глаза, щеки, впалые настолько, что их даже не было видно и огромные, торчащие скулы. А кожа тоненькая, как папиросная бумага, и через неё все жилки видны.
С конца декабря Ивашка перестал говорить, видно совсем ему не хватало сил.

А в последнее время у него начался сильный кашель, очень сильный. По ночам поднималась температура, у него пропал аппетит, мама с бабушкой кормили его чуть ли не насильно. В общем, совсем плохо он стал.

Наша деревенская медсестра Валентина Семёновна, когда её мама тайком привела в наш сарай, после осмотра Ивашки грустно сказала
—Потеряете вы его. Ему надо хорошо питаться, нужно находиться в тепле. И это самое легкое. Но даже этого вы не можете ему обеспечить. А что уж говорить про само лечение! Где сейчас достать лекарства? И даже если достать, без нормальной еды и тепла его не вылечить. Так что, Марина, потеряешь ты мальчонку. Но что поделаешь? Война. Сейчас многие теряют. Евдокия вон всех своих троих уже похоронила... У неё больше никого нет. А у тебя ещё трое. Вернее четверо, с приемным вашим.
—Да, да я все понимаю—глотая слезы сказала мама—Но, но...
Валентина Семёновна вздохнула.
—Ладно, пойду я. Мне ещё к Лавровой надобно.
Всю ночь мы не спали, сидели возле Ивашки. Наблюдали, как он мечется в жару... И это было так, так больно...

На следующее утро Людвиг, Бруно и Вилли уехали в соседнюю деревню на какую-то вечеринку.
Мама, как обычно, ушла на работу. Бабушка, обрадованная тем, что Людвиг уехал, отнесла Ивашку, вместе с Васяткой и Антошкой в избу. Мы с Сенькой тоже пошли туда. Густав куда-то ушёл, в хате был только Гельмут. Он читал какой-то журнал на немецком, положив ногу на ногу.
Мы принялись за повседневную работу. Ивашку бабушка положила на середину лавки, поближе к печке. Антошка и Васятка сели с краю.

Мы почти закончили работу, как вдруг Ивашке стало плохо. У него снова начался приступ. Он завертелся из стороны в сторону, захрипел, весь покраснел.
Бабушка, испуганная силой и внезапностью приступа, стала возле него хлопотать. Мы с Сенькой с опаской взглянули на Гельмута. Тот отложил в сторону журнал и с любопытством смотрел на нас. "Смотрит, гнида, как ребенку плохо",—с ненавистью подумала я. И тут Гельмут встал и подошёл к бабушке.
—Позвольте, я его осмотрю,—с немецким акцентом сказал он. Мы замерли от неожиданности.
—Я врач. Доктор,—добавил Гельмут.
Бабушка пожала плечами и отошла в сторону. Гельмут нагнулся над Ивашкой. Затем велел бабушке подать его чёрный чемоданчик. Достал какие-то докторские штуки, начал что-то делать с Ивашкой. Мы молча стояли и смотрели.
Закончив осмотр, Гельмут достал шприц, набрал лекарство и ввел его Ивашке. Мне стало страшно: а вдруг это яд?
Через несколько минут Ивашка начал успокаиваться, а спустя двадцать минут мирно посапывал.

—Это очень хорошее лекарство,—показал Гельмут на флакончик с какой-то жидкостью.—Быть может, вы умеете делать уколы?— спросил он бабушку. Она в молодости помогала ветеринару, поэтому имела представление о шприцах.
—Да,—сказала она.
—Очень хорошо. Каждый день по уколу, две недели. Я думаю, это поможет. А ещё, его нужно держать в тепле. Я могу дать вам грелки.
Гельмут достал две большие резиновые грелки и протянул их бабушке.
—Ну, а еда... Еда...—Немец задумчиво порылся в своём вещмешке. Достал несколько больших консервов,—Одному маленькому мальчику хватит этого на неделю.
И он протянул бабушке консервы.
—Все, можете идти. Шнель!
И Гельмут отвернулся, накинул шинель и вышел из хаты

Мы стояли, ошарашенные всем происходящим. Бабушка сжимала флакончик с лекарством, несколько шприцев, консервы и грелки. "Неужели не все немцы плохие?"—думала я.
Но скоро мы пришли в себя. Нужно было успеть до прихода других немцев. Бабушка поскорей согрела воду и залила в грелки. Приложила к груди Ивашки. Затем мы побыстрей пошли в сарай, положили Ивашку. Бабушка спрятала лекарство, консервы, шприцы.
Пришедшая вечером мама долго не могла поверить в рассказанное нами...
Ивашке с каждым днем становилось все лучше и лучше...

Гельмут вёл себя так, будто ничего не было. Даже несколько грубовато.
Через неделю у Ивашки полностью прекратились приступы, почти не поднималась температура. Он снова ел нашу обычную еду. У него проснулся аппетит. Мама и бабушка давали ему больше, чем другим. Мы, дети, все понимали, и не обижались.