Глава 44.
18 декабря император Наполеон, бросив погибающую армию в Сморгони, примчался в Париж. Ситуация складывалась крайне тяжелая: лучшие, самые подготовленные и опытные кадры офицеров, унтер-офицеров и солдат погибли а заснеженной России. Да, у императора еще были достаточно опытные войска в Испании, в Италии, в Голландии, на территории Германии. Крупные гарнизоны стояли в городах и крепостях Пруссии, но трогать их было нельзя, потому что население этих стран ненавидело оккупационный французский режим. Поэтому нужно было создавать новую армию, а для этого остро необходимо было время и деньги. Причем чем меньше времени оставалось, тем больше денег требовалось потратить, чтобы спасти ситуацию. Наполеон, как тонкий психолог, неплохо разбирался в людях и поэтому понимал, что если Александр I не пошел на мирные переговоры тогда, когда его солдаты грабили Москву, то навряд ли он пойдет на заключение мира, когда погибла всеевропейская Великая армия. Значит, времени нет. Нет его и еще по одному пункту: после непостижимого разгрома его войск в России в любой момент могут восстать и народы оккупированной Европы. Можно громить отдельные государства, а всеобщего массового возмущения народов континента французская армия подавить не сможет. Поэтому трогать оккупационные армии нельзя.
Наконец, самое главное – срочно собрать деньги. Как-то, после Аустерлица, ему задали вопрос, что нужно для ведения победоносной войны? Он ответил: для победы всегда остро необходимо три вещи – это деньги, деньги и еще раз деньги. Да, у него были деньги, «личные деньги». Как он сам говорил, только в подвалах его дворца в Тюильри хранилось свыше 300 млн. франков золотом. Еще примерно столько же хранилось в различных банках Европы, в том числе и в английских. При феодальном строе это было бы почти невозможно, но родившийся капиталистический строй властно диктовал свои правила. Поэтому, как это не парадоксально звучит, англичане изготавливали и поставляли оружие, убивавшее французских солдат, в том числе и на его императорские деньги. «Ничего личного, только бизнес»!
«Личные деньги», как и положено прижимистому корсиканцу, Наполеон старался не трогать. Для похода на Россию он использовал деньги Франции и своих сателлитов. Средства были затрачены огромные. Он считал, что вложенные в это «дело» деньги сторицей окупятся за счет ограбления народов этой страны. Не получилось. Это был не просто разгром Великой армии, это был тяжелейший удар по финансовой системе Франции и подвластных ему европейских государств.
С присущей ему энергией, сразу по прибытии в Париж, он приступил к мобилизации денег и людей для продолжения всеевропейской войны. Вот что написал по этому поводу Коленкур: «Все организовывалось, все создавалось как бы по волшебству. Миллионы собственной казны императора и особого фонда были извлечены из подвалов Тюильри и ЗАИМООБРАЗНО (выделено авт.) предоставлены государственному казначейству». Еще раз подчеркну – все эти средства император давал в долг французскому государству(!) для защиты собственного трона.
Но не спал в это время русский главнокомандующий М.И. Кутузов. Он понимал, что Наполеон, когда восстановит свои силы, обязательно продолжит боевые действия, и никакие строго юридически оформленные договоры его не остановят. Поэтому фельдмаршал стремился использовать сложившуюся ситуацию: вывести из борьбы Пруссию как союзника французов и максимально зачистить территорию Европы от оккупационных войск, чтобы постараться организовать освободительные движения на территории европейских стран. К сожалению, сил русской армии после похода от Москвы до Немана было ничтожно мало для выполнения столь грандиозной задачи. «… ежели бы мы остались за Вислою, тогда бы должны были вести войну, какую вели в 1807 году. С Пруссией союза бы не было; вся немецкая земля служила бы неприятелю людьми и всеми способами» [М.И. Кутузов].
Поэтому умный старик разработал совершенно оригинальный план освобождения Пруссии. Но при осуществлении этого плана возникли непредвиденные трудности, причем на самом верху российской власти. Император Александр Павлович был с ранней юности неисправимым поклонником гатчинской фрунтомании. Тянуть ногу, отрабатывать оружейные приемы и воевать необходимо строго по уставам и инструкциям, считал он. А если некоторые действия ведут к решительной победе над врагом, но в наставлениях не предусмотрены, то от них надо отказаться, а тех кто самостоятельно додумывается до того, о чем не думало начальство, - строго наказать. Государь принял решение: партизанские отряды распустить, крестьян вернуть помещикам, а военных отправить в те воинские части, к коим они приписаны. И впредь партизанщиной не заниматься (несоответствие теории и практики).
М.И.Кутузов понимал, что при значительном численном превосходстве противников необходимо было использовать вновь открытые новые способы борьбы: легкие кавалерийские части (казаки, уланы, гусары) должны не только заниматься разведкой, но и решительно атаковать отряды противника. Для этого им придавались конноартиллерийские орудия и мобильные отряды пехоты. Для выполнения задуманного была создана группировка войск 60 тыс. человек под общим командованием Чичагова. Она должна была наступать на Кенигсберг. На Варшавском направлении должны были наступать всего лишь 13 тыс., но под командованием умного и хитрого генерала Милорадовича. Его главной задачей было провести такую демонстрацию, чтобы противник не смог перебросить ни одной войсковой единицы на помощь Восточно-Прусской группировке противника. Главная армия (менее 20 тыс. человек) должна была наступать в центре, осуществляя связь обеих группировок. Эти силы (еще раз подчеркну) были явно недостаточны для того, чтобы разгромить противостоящие им войска французов и их сателлитов. Вот тут-то Кутузов неожиданно использовал опыт русского контрнаступления из-под Тарутино. И Милорадовичу, и Чичагову было приказано широко использовать подвижные отряды. Они должны были уходить далеко вперед главных сил, уничтожать обозы, ловить курьеров, сжигать мосты, сеять панику в тылу противника. Такого военная наука начала XIX века еще не знала. Опытные маршалы Наполеона просто терялись в догадках: а сколько же русских на них наступает? Для того чтобы полнее осветить обстановку, сложившуюся ко времени разработки этого плана, придется вернуться немного назад.
Глава 45.
Эта дата уже упоминалась в данном рассказе, 14 октября 1806 года под Йеной и Ауэрштедтом прусские войска были разгромлены французами. Пруссия проиграла войну в 24 дня. Ее армия, в которой дисциплина была доведена до полного парадного идиотизма, разбежалась. Но и в этой «балетно-палочной армии», где главным признаком обученного воина считалось умение маршировать и при этом правильно тянуть ногу, а также, не размышляя, выполнять любой, даже самый идиотский приказ, встречались офицеры-патриоты, чьи имена на века вошли в мировую историю и в будущую историю Германии. Я перечислю лишь некоторых из них: принципиальный Гнейзенау, Тидеман, величайший военный теоретик Клаузевиц, последовательный храбрец Лютцов. В начале 1812 г., когда трусливый Фридрих Вильгельм III Прусский подписал союзный договор с Наполеоном, эти и еще более 20 высших прусских офицеров покинули знамена своей армии и перешли на службу в русскую армию. Но некоторые сделали это еще ранее. Взять, к примеру, одного из многих Лео фон Лютцова. Еще в 1809 г. бежал в Австрию, чтобы воевать там против французских войск. После разгрома австрийцев ему удалось перебраться в Испанию, где он лихо партизанил, попал в плен. Его должны были казнить, но храбрым сопутствует удача, он снова умудрился бежать. Проанализировав ситуацию, сделал правильный вывод: война Наполеона против России неизбежна и именно в ней будет окончательно решена судьба Пруссии и всего континента. Поэтому пересек всю захваченную французами Европу и поступил на русскую службу. В 1812 г. рубился с захватчиками в рядах русской кавалерии.
Достоин написания отдельной книги и генерал Шарнгорст. Он был основоположником теории вооруженного народа, подготовленных резервов из граждан страны. Внедрить его идеи в жизнь было невозможно без демонтажа феодального строя. И он после разгрома 1807 года практически добился этого, организовав армию на новых буржуазных началах, преодолев бешеное сопротивление феодалов. Офицерский корпус начал комплектоваться на равных условиях для всех: и аристократов, и представителей других классов. Для того, чтобы было произведено повышение по службе, стало необходимым пройти определенное обучение и сдать соответствующий экзамен. Это привело к резкому повышению уровня образования и в армии, и в стране в целом. Резко возросла роль в обществе учителей, солдат и офицеров. Опираясь на эти достижения, Пруссия через короткий промежуток времени (менее 60 лет) превратилась в мощную технически развитую державу и смогла объединить вокруг себя мелкие германские княжества, построив мощную развитую Германию.
Теперь по его теории служат граждане Швейцарии, а когда уходят в запас, то получают с собой личное оружие и комплект патронов, и ничего страшного не происходит, потому что правительство служит интересам большинства граждан страны, а не только интересам крупных банков.
Нельзя не упомянуть и такого человека, как барон Генрих фон Штейн. В затхлой атмосфере прусской бюрократии он умудрился вырасти до министра экономики и промышленности. Попытался претворить свои взгляды развития страны в жизнь, но тут же был выброшен в отставку. После поражения 1807 года вновь возглавил правительство Пруссии. Несмотря на бешеное сопротивление аристократии и помещиков, смог провести пакет важных для будущего страны антифеодальных политических и экономических реформ: отмена личной зависимости крестьян, позволил приобретать землю крестьянам и бюргерам. В 1808 году провел муниципальную реформу, вводившую городское самоуправление. Одновременно была проведена административная реформа, которая устранила абсолютистский порядок управления. В результате все реакционные силы объединились против него, поэтому был вынужден уйти в отставку и уехать. А теперь давайте улыбнемся очередному парадоксу истории – этот тонкий знаток современной ему экономики, борец против феодальных ограничений и крепостного права отправился не в Англию (куда его приглашали), а в крепостническую Россию, где и поступил в начале 1812 года на русскую службу. С самого начала Отечественной войны боролся за создание антинаполеоновского русско-немецкого легиона. Стал одним из организаторов партизанского движения на всех немецких территориях. На Венском конгрессе 1815 представлял Российскую империю.
Отдельной книги заслуживает и фон Клаузевиц. Перед уходом из прусской армии он опубликовал декларацию, в которой есть следующие строки: «Постыдное пятно трусливого подчинения никогда не может быть стерто. Эта капля яда в крови народа переходит в потомство и подтачивает силы позднейших поколений». «Даже гибель свободы в кровавой и почетной борьбе обеспечивает возрождение народа и явится зародышем жизни, который даст могучие корни нового древа». В 1812 г. в Бородинском сражении, т.к. не знал русского языка, фон Клаузевиц сражался как простой солдат русской армии. После Бородино попросил перевода в армию Витгенштейна, чтобы действовать против корпуса Макдональда, в котором воевали прусские войска. Отправился к командовавшему в то время пруссаками генералу Йорку, который хотел его повесить, но сумел доказать даже этому престарелому профранцузскому доктринеру необходимость союза Пруссии и России. Результатом стало заключение 30 декабря Таурогской конвенции о нейтралитете прусских войск по отношению к русской армии. В течение отечественной войны награжден орденом «Св. Георгия IV степени» и золотым оружием «За храбрость». Вот таких людей (личностей!) сумела привлечь Россия для борьбы с наполеоновским нашествием. Вот почему М.И. Кутузов уже в начале 1813 года, опираясь на уже перечисленные достоинства русского солдата, опираясь на столь разносторонние таланты русских и не русских деятелей, мог столь дерзко и решительно действовать против значительно превосходящих сил своих противников.
Но в начале нашествия Пруссия выступала еще как колониальный вассал Франции и выставила против России корпус генерала фон Граверта, которого впоследствии сменил генерал Йорк. Эти войска были включены Наполеоном в состав 10 корпуса Макдональда, которому была поставлена задача максимально быстро захватить Ригу. Русских войск в Прибалтике было явно недостаточно, тем более, что им необходимо было противостоять еще и корпусу маршала Удино, двигавшемуся на Петербург.
Сознание пруссаков было изначально в высокой степени отравлено продажными журналистами, добавим к этому солидную порцию жажды наживы, поэтому дрались они упорно и зло. Макдональд отмечал во всех своих докладах, что «ни поляки, ни вестфальцы, ни баварцы, не сражаются столь отважно, как пруссаки». Но постепенно отношения между Йорком и Макдональдом стали ухудшаться. Пруссаки стали замечать, что они все время сражаются в авангарде, их ставят в самые опасные места как основную боевую силу, их обделяют продовольствием и фуражом, да еще и с таким юмором, которого немцы не понимали. Клаузевиц записал: «Йорк жаловался на недостаток фуража, а Макдональд уверял, что прусские лошади падают оттого, что их перекармливают».
И вот тут, на правом фланге у Макдональда, явно высвечивается еще одна недосказанность Отечественной войны 1812 года. Мне хотелось бы немного добавить к тому, что происходило под Ригой, особенно напирая на политическую составляющую этой борьбы. Итак, у маршала Макдональда было свыше 30 тыс. кадровых хорошо обученных войск. Русские едва-едва смогли собрать около 10 тыс., причем некоторые из них встали в строй всего лишь за несколько дней до начала обороны Риги. Таким образом, для оккупантов сложилась явно победная ситуация. Не победить они не могли, а не победили! В чем же дело? А ларчик просто открывался: едва они вошли в Литву, в которой были очень сильны (особенно в дворянстве) проевропейские симпатии, как начался тотальный грабеж. Литовцы правильно считали, что учиться европейской культуре надо у первоисточника, а не у русских. Но вот беда – первоисточник оказался маскировочной сетью, под которой скрывалось ужасное мурло нарождающегося капиталистического хищника. Грабежами, железом и кровью прививали оккупанты «свою европейскую культуру» в Литве. Да, в XIX веке еще не было радио, но новости, особенно подобного рода, разносились, как минимум, со скоростью ветра, поэтому и латыши, и эстонцы узнали подробности моментально. А тут еще было с чем сравнивать. Дело в том, что вся Прибалтика была не только завоевана, но и выкуплена у шведов всего лишь около 100 лет назад по Ништадскому мирному договору со Швецией. В конце XX века много писалось и говорилось о «золотом» веке шведской оккупации эстонцев, латышей и части литовцев, но на самом деле территории, занимаемые этими народами, находились на грани полного экономического краха. Шведы вывозили все необходимое для развития своей страны, ничего, не давая взамен. Во-вторых, одержимые жаждой военных завоеваний, они призывали в шведскую армию и для тяжелых работ молодых мужчин, поэтому сложилась ужасающая демографическая ситуация. Численность «туземного» населения в Эстляндии сократилась до примерно 60 тыс. человек, в основном женщин. Примерно столько же в Лифляндии и Курляндии. Только к концу XIX века России удалось восстановить этносы прибалтийских народов.
После завоевания Прибалтики Петром I эти территории жили в условиях реинвестиций, т.е. весь общественный продукт и налоги оставлялись для развития местного хозяйства. К этому следует добавить веротерпимость русских и предоставление широкой автономии в местных делах. Конечно, латышские и эстонские крестьяне были неграмотными крепостными, но сумели правильно сориентироваться в сложившейся обстановке. Когда из центральной России прибыли пушки для усиления артиллерийской обороны Риги, члены братства трепальщиков стали артиллеристами-добровольцами. Братство перевозчиков оказывало безвозмездную помощь русской армии, переправляя через Даугаву различные военные грузы. Лифляндия сформировала отряд пехоты 2260 чел. и конный казачий (!) полк из более чем 2000 всадников. В Дерптском и Перновском уездах сформировали отряды стрелков-егерей. Такой же отряд организовали на острове Эзель. Они старались не позволить вражеским мародерам грабить местных крестьян. Эти партизаны усилились настолько, что смогли уничтожить целиком эскадрон вражеской кавалерии. По окончании военных действий Александр I избавил всех этих добровольцев от крепостной зависимости.
Глава 46.
9 декабря 1812 г., убегая из Вильно, Мюрат вспомнил, что под Ригой находится корпус маршала Макдональда. Ему с майором Шенком был отправлен приказ: бросать осаду города и срочно отступать в Кенигсберг, если не хочет попасть в лапы главной русской армии. Майор Шенк, как и положено настоящему солидному офицеру, привык делать все основательно и не торопясь, поэтому заехал, почти по дороге, погостить у родственников, и доставил срочный приказ только 18 декабря. Вот из таких мелочей и складываются большие дела. Так как времени на размышления уже не было, в тот же день Макдональд приступил к исполнению приказа: снял осадные батареи, укомплектовал обоз и начал выводить войска. Они пошли двумя колоннами: в одной баварцы, вюртембержцы Макдональда, во второй пруссаки под командой генерал-лейтенанта Йорка. Надо отдать ему должное, маршал сумел привести своих солдат, обоз и все пушки в Кенигсберг, несмотря на «мелкие укусы» прибалтийских партизан. Думается, это произошло потому, что войска не были отягощены «добычей».
А вот со второй колонной приключился конфуз. Пруссаки твердо и решительно, не теряя обоза и пушек, без разлагающих войска трофеев, все оставшиеся в строю 18 тыс. маршировали на родину. Но подойдя к Колтынянам, прусский авангард сходу уперся в развернутые эскадроны русской кавалерии, а выехавший к пруссакам майор Ренне сообщил генерал-майору Клейсту, что подчиненные ему войска окружены «превосходящими силами», а генерал-майор Дибич желает вести с ним переговоры. Клейст решил увернуться от подобной чести и предложил дождаться вечера, когда прибудет со второй частью прусской колонны генерал-лейтенант Йорк. Вот пускай старший начальник и «расхлебывает эту кашу». Исходя из этих высоких соображений, пруссаки предложили русскому представителю отложить переговоры до вечера, а лучше всего до утра. Согласие было получено. Пруссакам и в голову не могло прийти, что у Дибича всего лишь значительно менее 2000 кавалеристов, которых Клейст мог «раскатать» за каких-нибудь полчаса.
Когда Иван Иванович Дибич (Ханс Карл Фридрих Антон фон Дибич-унд-Нортен – русский полководец прусского происхождения) вернулся к своему отряду, то первой мыслью этого офицера видимо была такая: нужно срочно выпутываться из этой авантюры, пока Клейст не разобрался в сложившейся ситуации. Но в здравые размышления генерала вмешался Карл фон Клаузевиц, главной идеей которого была вечная дружба русского и прусского народов, и совместная борьба с Наполеоном за освобождение Пруссии. Дальнейшие переговоры они вели уже вместе. Под давлением неумолимых фактов, доказывающих ненависть и презрение Наполеона к Пруссии и к ее народу, а также сложившейся после разгрома Великой армии военной ситуации, Йорк был вынужден 30 декабря 1812 г.подписать Таурогенскую конвенцию, по которой он и его корпус объявляли о своем нейтралитете по отношению к русским войскам. Это было только началом. На следующий день к Йорку присоединился генерал Массенбах со своими солдатами. Современники отмечали то невероятное везение, начиная с потрясающей медлительности майора Шенка, которое помогло русским нейтрализовать корпус Йорка. Но они, в то же время, отмечали и два главных пункта, которые сделали это везение реальностью:
1) в нужном месте и в нужное время оказались нужные люди: Клаузевиц и Дибич. (По сути это сделал Кутузов, организовав эти «летучие» отряды и поставив во главе их соответствующих таким задачам людей).
2) собственные настроения пруссаков, которые ДАЛИ СЕБЯ УГОВОРИТЬ, потому что ХОТЕЛИ, ЧТОБЫ ИХ УГОВОРИЛИ.
Если до 31 декабря маршал Макдональд мог драться с русскими войсками Витгенштейна более чем на равных, то после присоединения к конвенции войск Йорка и Массенбаха об этом уже нечего было и думать. Стало также ясно, что Кенигсберг не удержать. Поэтому Макдональд, простояв всего лишь один день в этом городе-крепости, приказал отступать. Вместе с ним «отступил» и король Мюрат. Но перед своим бегством, его неаполитанское величество приказал только что явившемуся маршалу Нею защищать крепость, используя для этого не квалифицированные, дисциплинированные части Макдональда, а 20 тыс. беглецов, едва унесших свою «добычу» из заснеженных просторов России. Из этих «защитников» едва ли одна треть побывала в Москве, остальные набили свои ранцы и карманы «трофеями», грабя и убивая своих более слабых сослуживцев по кровавой дороге бегства еще до Вильно. Одна мысль о «героических подвигах» была им глубоко ненавистна и они, как только услыхали о том, что им предстоит, разбежались, как тараканы, спасая свою «добычу». Мишель Ней не успел и глазом моргнуть, как оказался чуть ли не единственным защитником Кенигсберга. Пришлось и ему отступать. Думаю, что такой «подставы» от Мюрата и Макдональда Ней не забыл и не простил до своего смертного часа. А потом ему предложили с тем же личным составом и в той же ситуации оборонять Бранденбург. Результат был тот же. После «обороны» Бранденбурга Наполеон отозвал маршала Нея в Париж и предоставил ему двухмесячный отпуск.
Но иной результат был у генерала Йорка. Хотя трусливый Фридрих Вильгельм III и отправил своего флигель-адъютанта подполковника Нацмера с письмом-приказанием к офицерам корпуса арестовать генерала Йорка и предать его суду военного трибунала, а самим прусским войскам продолжить борьбу с русскими, но это не было сделано по двум причинам: во-первых, когда Нацмер обратился к русским с требованием пропустить его к войскам Йорка, чтобы передать приказ короля (!), русские его арестовали и ознакомились с содержанием этих посланий, поэтому отправили его под конвоем в Вильно к Александру I; а во-вторых, когда приказ короля был опубликован в газетах, прусские офицеры и солдаты поддержали действия своего командира. А вскоре началось что-то совершенно невероятное для королевской Пруссии: население королевства стало приветствовать генерала Йорка и его солдат, где бы они не появлялись. Мало того, стихийно возникло движение по сбору продовольствия и средств в поддержку этого нейтрального корпуса. Все «эти возмутительные действия», с точки зрения королевских законов, стали происходить без разрешения главы прусской государственной системы - короля Фридриха-Вильгельма III. К концу января в Пруссии по воле рядовых пруссаков начинают создаваться отряды Ландвера (добровольцы в помощь армии) и Ландштурма (добровольцы непризывных возрастов для охраны и защиты правопорядка).
26 января русские войска захватывают крепость-порт Пиллау и передают его «нейтральным» пруссакам, а к концу января вся территория королевства, кроме крепостей Торн и Данциг оказывается освобожденной от французов и их сателлитов.
27 января император Австрии Франц I, явно наглядевшись того, что вытворяют подданные Фридриха-Вильгельма III, объявляет о том, что он выходит из войны. Но король Пруссии отчаянно боится Наполеона и только поставленный перед ним жесткий выбор заставляет его решать: или с народом Пруссии против Наполеона, или с французскими оккупантами против народа Пруссии. А народ не ждет. Он начинает действовать: создаются явные и тайные организации. Для них собирают и покупают оружие и боеприпасы. Не только в Пруссии, но уже и по всей Германии поются патриотические песни на стихи поэта Морица Арндта. Везде читаются листовки, написанные Штейном. Но только 27 - 28 февраля был наконец-то подписан наступательный и оборонительный союзный договор между Россией и Пруссией о совместных действиях против наполеоновской Франции. Этот договор готовил и подписал с российской стороны известный и самый опытный в то время дипломат фельдмаршал князь М.И. Кутузов. С прусской стороны свою подпись поставил канцлер королевства барон К.А. фон Гарденберг (даже в этот момент трусливый король подстраховался и не подписал договор сам). Калишский союзный договор послужил началом создания шестой коалиции европейских держав против Наполеона. И только лишь через месяц – 27 марта 1813 года – наконец-то Пруссия официально объявила войну Франции. Я не буду перечислять всех героев национально-освободительной войны в Германии против французов. Упомяну лишь пару городов, в которых накал этой борьбы достиг апогея.
13 марта 1813 г. восстал Люнебург. Это небольшой городок, в котором жили менее 10 тыс. горожан. Французские войска подавили это выступление. Многих жителей расстреляли. Но стоило в окрестностях города появиться небольшому отряду казаков, как жители восстали вновь. Дрались отчаянно, даже женщины. Недаром символом этого города стал на века памятник молоденькой девушке Иоганне Штеген. И это в Германии (!), где главным уделом женщины считалось кухня, дети, кирха. Наполеон бросил против жителей дивизию генерала Жозефа Морана. Восстание подавлено вновь. Зачинщики вновь расстреляны. Но к городу приближаются легкие отряды генералов Чернышева Александра Ивановича и Дернберга Вильгельм Каспар Фердинанда, а также батальон прусских войск под командованием майора фон Борка. Завязывается бой за город и жители вновь восстают! В тот раз они победили, уничтожив дивизию вражеских войск. Умер раненый в живот генерал Моран. Остатки французской дивизии сдались в плен. Но вновь приближаются к городу большие силы корпуса маршала Даву, и город приходится покинуть. Окончательно освободить Люнебург удалось только к осени 1813 года.
Второй город, о котором хотелось бы упомянуть, это столица ганзейских городов – Гамбург, богатейший купеческий город, осуществлявший посредническую деятельность между государствами южной и западной Европы и странами восточной и северной части континента, а также Англии и ее заморских колоний. Как главный посредник, он «снимал сливки» со всех. Его купечество было самым богатым в то время на европейском континенте. Блокада Англии, а затем и последующая оккупация французскими войсками, а также многочисленные поборы, которые накладывал на купцов и банкиров Гамбурга Наполеон, сильно ударили по благополучию его жителей. Не мудрено, что большинство горожан ненавидело французского императора и его режим. В начале марта недалеко от города появился летучий казачий отряд полковника Теттенботана.
Фридрих Карл Фрайхер фон Теттенботан (1778 – 1845 г.г.) родился в Бадене, учился в престижнейших университетах Геттингена и Йены. В 1794 – 1809 г.г. барон фон Теттенботен служил в австрийской армии, в составе которой сражался против французов. В 1809 г. перебрался в Россию. В русской армии получил чин подполковника. В ходе сражений Отечественной войны получил чин полковника, т.к. показал себя не только храбрым офицером, но и талантливым мастером решительных и быстрых маневров.
Как только была установлена связь с русскими казаками, город восстал и освободился от французского владычества. Сразу же был сформирован пятитысячный отряд городского ополчения, который быстро вырос до 6000 человек за счет патриотов, прибывших из других районов Германии. Можно было создть гораздо более мощнее силы, желющих бороться с оккупантами хватало, но для этого не хватало денег. Для этих патриотов Гамбурга, чтобы они могли купить вооружение, было собрано 200000 франков. Некоторые немки, не имевшие наличных средств, сдавали свои обручальные кольца в фонд обороны города, получая взамен железные кольца с гравировкой: «я поменяла золото на железо». Одна бедная девушка Фердинанда фон Шметтау обрезала свои роскошные золотистые волосы и, продав их изготовителю париков, сделала пожертвование в виде 2 талеров, вырученных от продажи единственного своего сокровища.
Но 30 франков на одного бойца – это ничтожно мало. Каждого воина необходимо вооружить, обмундировать, а самое главное, кормить хотя бы какое-то время. Шведы и «добрые англичане» были готовы очень быстро поставить вооружение, обмундирование и продовольствие, но за соответствующие деньги. Тогда жители обратились к богатейшим купцам города с просьбой добавить сверх тех «двух талеров», которые отдавали все, даже наибеднейшие горожане. Но встретили отказ. Пришлось солидным купцам-миллионерам объяснить просителям основы купеческой экономики: когда бедный человек отдает свой единственный талер, то он и теряет только этот один талер; когда миллионер отдает из миллиона пару талеров, то у него в остатке получается не полный миллион, в нем не хватает целой пары талеров, а на «неполный» миллион никогда не купишь столько, сколько можно приобрести на «полный»; таким образом, отдав несколько жалких талеров из миллиона, уважаемый купец теряет целый «полный» миллион. Несовместимые, по сравнению с бедняками, вклады и потери.
Когда Наполеон узнал о восстании в Гамбурге, он приказал маршалу Даву захватить восставший город. 38 тысячный корпус французских профессионалов выполнил приказ. Он легко опрокинул 6000 патриотов. После этой «победы», император решил взять в заложники детей и внуков из «лучших семей» города и освободить их тогда, когда они заплатят контрибуцию 50 миллионов франков (Гамбург и Любек), что и было сделано. Кроме того, он решил расстрелять 5 сенаторов городского самоуправления и всех офицеров «ганзейского легиона», а также арестовать 1500 представителей богатейших семей города. Далее, Даву было приказано превратить Гамбург в неприступную крепость силами горожан и за их же счет, что и выполнил «железный палач» Даву с непередаваемой жестокостью. Воистину - «жадный платит дважды»!
Глава 47.
В январе 1813 года русские войска перешли границу, в феврале достигли Одера, а к апрелю были уже на Эльбе. И все это благодаря «нововведениям» произведенным М.И. Кутузовым. Но 16 апреля (28 – по европейскому стилю) в городе Бунцлау этот величайший полководец и дипломат «отошел от земной жизни к жизни вечной». Тело его забальзамировали и почти два месяца везли до Петербурга, где и похоронили в Казанском соборе.
Смерть Кутузова – огромная невосполнимая потеря для армии. Она сказалась практически сразу. К этому времени Наполеону удалось сформировать более чем 400 тысячную армию. Правда, в Германию он двинул только около 200 тыс. человек, а остальных новобранцев оставил для годичной подготовки в армейских лагерях во Франции. К этой численности следует добавить 60 тыс. войск Евгения Богарнэ и войска мелких германских князей из Рейнского союза. Эти вновь воссозданные войска были в большинстве своем заранее обучены, прекрасно экипированы и снабжены продовольствием. Только в Дрездене (столица Саксонского союзного Наполеону королевства) было сосредоточено продовольствия на 300 тысячную армию на два месяца. Аналогичные склады были устроены в Веймаре, Нюрнберге, Наумбурге, Эрфурте и Вюрцбурге. Недостаток ощущался только в одном – острая нехватка КАВАЛЕРИЙСКИХ лошадей, поэтому слабой стороной этой вновь созданной армии был недостаток кавалерии.
Совместная русско-прусская армия имела в своих рядах, по разным источникам, 92 тыс. русских плюс до 30 – 40 тыс. прусских солдат. Казалось бы соотношение сил несоизмеримое. Но, опять это трудно учитываемое «но», русские войска были полны желанием разгромить французско-немецкую коалицию, чтобы она вновь не вторглась в пределы России; прусские же солдаты ненавидели французов за многочисленные реквизиции и ограбление их родины. К этому следует добавить, что современная тому периоду прусская армия стала этнически однообразной, т.е. в ней служили теперь только пруссаки, а не многонациональный сброд, как во времена Йены и Ауэрштедта, и укомплектована она был добровольцами. О патриотическом подъеме в Пруссии говорит такой факт: только добровольцами в армию поступили около 250 тыс. человек к концу 1813 года. Поэтому прусские войска в боях 1813 года показали стойкость не меньшую, чем русские.
Через 16 дней после смерти М.И. Кутузова произошло сражение под Лютценом. Наполеон двинул около 150 тыс. своих войск на Лейпциг, бывший в то время главной опорной базой союзных русско-прусских войск. У союзников было в то время 69125 человек (35775. русских, 33350 пруссаков) плюс 6 тыс. гарнизон Лейпцига. Создалась удачная для союзников обстановка: Наполеон растянул свои войска по дороге на Лейпциг более чем на 60 км, сконцентрировать их в боевой кулак он мог не ранее чем через 4-6 часов. Таким образом, его армию можно было бить по частям. Но командовал союзными войсками генерал Витгенштейн, да еще в присутствии двух императоров – Александра I и Фридриха Вильгельма III. Идея у союзников была, на первый взгляд, правильная: ударить в центр неприятельской армии, растянувшейся по дороге, и не способной в тот момент к массированному отражению атаки. Но исполнение было ужасным. Есть непреложный закон истории: большинство генералов (как и большинство политических деятелей) готовится к будущим боям как к давно прошедшей войне (прошлой революции), абсолютно не учитывая произошедших изменений. Поэтому Витгенштейн атаковал французские войска, используя принципы с юности привычной ему, но уже отжившей, линейной тактики, несмотря на то, что и местность, пересеченная каналами, каменными заборами, домами окружавших Лютцен деревень требовала совершенно других действий. К тому же атаковал неуверенно, в ходе боя отдавал противоречивые приказы. Вот как описывал эту схватку флигель-адъютант Александра I А.А. Закревский: «Дело было беспутное… По отступлению нашему, которое мы делаем, можно судить, что плана никакого нет… Мы уже успели наделать глупостей вместе с графом Витгенштейном, который много на себя берет и ничего не смыслит… Бестолковщина такая, что никто ничего понять не может…». Судя по этим записям, Петр Христианович Витгенштейн был ярчайшим представителем военной карьерной бюрократии, который если и делал что-либо, то делал для «галочки», для того, чтобы отчитаться перед более властными бюрократами. Поэтому он симулировал свою повышенную боевую активность перед «старшими начальниками», но ему не повезло – он ударил по корпусу маршала Нея, т.е. по корпусу специалиста, выросшего в боях и действовавшего в интересах ДЕЛА. Поэтому французский полководец просто «связал» армию союзников боем в этом поселке на время, необходимое для того, чтобы Наполеон подтянул и развернул свои войска на флангах наступавшей русско-прусской армии. От полного разгрома союзников спасла только наступившая ночь. Они смогли отступить. Лейпциг пал к ногам победителя. Битва при Лютцене стала первой крупной победой Наполеона в кампании 1813 года. Она резко подняла боевой дух французской армии и позволила ей вновь овладеть Саксонией.
В сражении при Лютцене Ней отличился в очередной раз. Раненый пулей в правую ногу он возглавил атаку бригады Дюмулена.
Наполеон преследовал союзные войска. 8-9 мая произошла битва при Бауцене. Нет смысла описывать действия военного бюрократа Витгенштейна. Все историки в один голос пишут о том, что только недостаток кавалерии у французов позволил опять избежать полного разгрома союзной русско-прусской армии. Она отступила. После этого сражения в штаб генерала Витгенштейна явился генерал Милорадович и, не смотря на присутствие двух императоров, «в очень резких выражениях» потребовал от Петра Христиановича, чтобы он отказался от командования союзной армией, пока не погубил ее окончательно.
После Бауцена было заключено Плейсницкое перемирие, которое впоследствии плавно перетекло в Пражский конгресс. Обе стороны использовали его для подтягивания резервов и подготовки к новым боям. В конечном итоге выиграли от этого перемирия союзники. Как докладывал Александру I о боеготовности русских войск М.Б. Барклай де Толли 10 (22) августа: «Пользуясь перемирием, успели мы значительно усилить армии наши прибывшими к ним резервами и выздоровевшими из отдаленных госпиталей людьми».
К окончанию перемирия к союзникам присоединились войска Швеции и Австрии. Образовалась мощная группировка войск 500 – 520 тыс. человек в составе: 175 тыс. русских, 170 тыс. пруссаков, 130 тыс. австрийцев, 27 тыс. шведов, 18 тыс. англичан, а точнее мекленбургцев, ганноверцев и др. английских подданныхна европейском континенте (самих островитян сражалось в Европе около 500 человек); не считая корпусов, задействованных для блокады крепостей (102 тыс. человек), а так же гарнизонов, тыловых войск и подходивших резервов (227 тыс. человек).
Наполеон мог противопоставить им 330 тыс. человек. Это тоже очень значительные силы. Тем более, что они объединены единым командованием и управляет ими такой непревзойденный специалист по ведению боевых действий, как сам Наполеон. Но ветер исторических перемен, после разгрома Великой армии в России и благодаря действиям «старика» Кутузова в Европе, начал дуть уже не в паруса жадного корсиканца, а в паруса его противников. В истории, как и в математике, есть ряд точных законов. Один из них звучит так: «Игнорирование исторических фактов – общая черта всех обществ в стадии разложения, понимание исторических перспектив невыносимо для деградирующего и не способного переломить ситуацию руководства». В оценке стратегической ситуации, сложившейся в то время, Наполеон проиграл. Он рассчитывал на присоединение Австрии с ее многочисленной армией к своим войскам, но не учел, что договоры, навязанные им самим этой державе, ей крайне не выгодны. Не учел также изменения, происходившие в Пруссии. Еще в 1809 году был основан Берлинский университет, началось частичное реформирование народного просвещения (а это серьезнейший военный фактор!); вербовка в армию иностранцев была запрещена, армия стала чисто прусской; жесткие телесные наказания были смягчены; доступ к офицерским званиям был открыт для всех; в феврале 1813 года появился указ о всеобщей воинской повинности, таким образом - в единый солдатский строй были поставлены сыновья крестьян, купцов и дворян, – т.е. без исключения по происхождению. Вот как описывает создание новой прусской армии Андрей Раевский: «Никакие преимущества, кроме личных, не дают права на возвышение, и теперь не почитается редкостью видеть графа под начальством ремесленника… Можно сказать, что все государство превратилось в лагерь воинский. Кроме войск регулярных формируется более ста тысяч земского ополчения и сверх того каждый гражданин, исключая расслабленных и дряхлых старцев, обязан, в случае приближения неприятелей, защищать город или село, в котором живет… Целый народ дал клятву погибнуть или победить… Итак, успех союзников не может быть сомнителен». Раевский отмечает в своих записках, что несмотря на то, что старший командный состав, в большинстве своем, оставался прежним – с присущим ему казарменным дуболомством, все эти малозаметные мероприятия привели к качественному изменению солдатских масс и младшего начальствующего состава. А всего-то изменили несколько законов и Пруссия «проснулась» от дурмана, страшного сна – жесткого централизованного бюрократического управления.
Описывая 1813 год, следует добавить, что к войскам Наполеона присоединились отряды Датской армии. Еще император Павел, разочарованный в предательской политике Австрии и в двуличной политике Англии, возродил лигу вооруженного нейтралитета. В нее вошли Россия, Дания, Пруссия и Швеция. Эти страны не хотели воевать ни за Англию, ни против нее за Францию. Но, вот опять это «но», император объявил об изменении своего курса, не изменив ни внутренней, ни внешней политики, а точнее, не подкрепив свои действия, укрепляющими этот курс шагами. Результат не замедлил сказаться. Безмозглое шараханье, по принципу: «а я сделаю теперь так», привело к тому, что император Павел был убит, а 23 марта 1801 года английский флот неожиданно (по-джентельменски) ворвался на рейд Копенгагена и частично расстрелял не готовый к бою датский флот, а часть кораблей захватил и увел в Англию. Дания оказалась принужденной «к невооруженному» нейтралитету.
Шли годы. Датчане восстановили свою поврежденную столицу и начали постепенное возрождение своего корабельного флота. Они наивно полагали, что договоры пишутся для того, чтобы их соблюдали, поэтому не желали впутываться в войну между Францией и Англией. Исходя из политики нейтралитета, они не имели стратегического планирования и соответствующим образом готовили укрепления Копенгагена и новые корабли флота (т.е. практически не готовили). В 1807 году англичане вновь неожиданно ворвались на рейд Копенгагена, вновь захватили корабли флота, а столицу Датского королевства обстреляли из мощных корабельных орудий и конгривовыми ракетами. Город на три четверти сгорел. Датчане считали, что это было первое целенаправленное применение артиллерии крупного калибра против мирного населения, поэтому и вступили в войну против Англии на стороне Наполеона. А по факту получилось так: они сражались против русских, шведских, прусских солдат и совсем не в интересах своей собственной страны.
Англичане считали (как уже писалось ранее), что показательное истребление жителей Копенгагена «поможет» жителям приморских городов различных стран принять «правильное решение» и убедит их в необходимости поддержки Англии.
Русской армии также остро необходимо было это перемирие, потому что назначенный после Витгенштейна командовать войсками Барклай де Толли столкнулся с целым рядом проблем, вызванных полной потерей управления войсками, потому что предыдущий командующий умудрился так запутать ситуацию, что никто не знал где какие части находятся, их состав и вооружение; где находятся продовольственные магазины – поэтому войска опять голодали (и это при наличии припасов!).
Глава 48.
Очень кратко обрисовав сложившуюся к лету 1813 года обстановку, пора вернуться к деятельности основного нашего героя – Мишеля Нея. После неудачной «обороны» Кенигсберга и Бранденбурга Наполеон предоставил маршалу двухмесячный отпуск. Этого действительно остро необходимо было сделать, т.к. никто из маршалов Франции не находился в столь критических ситуациях, как Ней. Моральные силы любого человека не безграничны, а жуткие воспоминания отступления из России, проснувшаяся совесть вполне могли привести на путь, толкнувший генерала Жюно к самоубийству.
Не удалось выяснить, где провел свой отпуск Мишель Ней. Скорее всего, он находился в столь любимом Эгле имении Кудро. Судя по дальнейшим действиям маршала, отдых в кругу семьи не пошел маршалу на пользу. Причин для столь неудачной терапии нервной системы этого человека может быть множество, но мне представляется главной одна: его любимая Эгле вышла замуж за Мишеля не по любви, а, как принято было в ее кругу, по расчету.
Говорят, что нет более надежных браков, чем браки по расчету, когда оба супруга, взвесив все обстоятельства: финансовые, физические женятся или выходят замуж, надеясь получить те или иные блага. Если они их получают, то можно сказать, что они довольны и счастливы. А вот так ли это на самом деле? Да, как уверяла мадам Компан, Эгле была счастлива. Она могла тратить безумные средства на наряды, на своих лошадей и слуг, на поддержание своего имиджа – жены единственного в своем роде неповторимого героя Франции. Но только лишь в этом заключается пресловутое женское счастье?
Говорят, что нет большего счастья для любящей женщины, чем родить детей для любимого мужчины, поэтому, если женщина сомневается рожать или не рожать, «знающие люди» советуют: сразу расставайся с ней – она тебя не любит. А в душе каждого, даже самого сильного во всех отношениях мужчины, живет мальчишка, которому хочется, чтобы его любили. Любили, как его когда-то любила мать… Только к матери можно в некоторых ситуациях прийти, опуститься перед ней на колени, положить голову на ее ладони и …
Но расчетливые женщины могут рожать даже и не от любимого мужа. При этом они считают, что дети, родившиеся в браке по расчету, это дети их и только их, поэтому всячески стараются отгородить малышей, иногда очень маленькой практически незаметной стенкой от отца: это он, а это мы (мать и дети). Мужчина, в подобных семьях становится своеобразным «кошельком», главным назначением которого является удовлетворение потребностей расчетливой матери и ее детей. Говорить о каком-то душевном взаимопонимании в таких семьях очень и очень сложно. Скорее отношения строятся по тонко взвешиваемому принципу: ты мне, а я тебе.
Прожив жизнь, на середине восьмого десятка лет, пронаблюдав жизнь многих моих друзей и знакомых, я могу оспорить поговорку: все счастливые семьи счастливы одинаково, и только несчастливые несчастливы каждая по-своему. Это неправильный вывод. Каждая счастливая семья – счастлива своим неповторимым, именно их любви, уважению и терпению присущим настоящим семейным счастьем. Но как мало встречается в жизни пар, которые счастливы только друг с другом…
Во всяком случае, именно после встреч с горячо любимой женщиной, каждый раз у Мишеля происходили эти совершенно необъяснимые, часто вредные для его службы припадки сумасшедшей храбрости.
Лето 1813 года отмечено еще одним знамением, которого ранее не отмечалось в наполеоновской армии. Со службы стали уходить (убегать), я специально не употребляю слова «дезертировать», некоторые старшие офицеры и даже генералы. Приведем пару примеров этого явления.
Генерал Шарль Дюмулен – храбрец известный всей армии, участвовавший практически во всех самых известных сражениях Наполеона, имевший массу наград, в том числе получивший из рук самого императора Почетную саблю храбрости и достоинства (Sabred Honner), пользовавшийся не показной, а реальной любовью своих гренадеров. Когда в 1794 году по обвинению в привлечении к службе федералистов, он был арестован и приговорен Революционным трибуналом к смертной казни, его гренадеры отбили этого обреченного у охраны, со всеми вытекающими из этого поступка для них самих последствиями. Это он ехал верхом на коне рядом с раненым маршалом Неем впереди своей пехотной бригады во время сражения под Лютценом. Представьте непередаваемую картину: маршал и генерал в раззолоченных мундирах возвышаются впереди своей пехоты; все стрелки противника бьют по ним, промахиваясь и выкашивая идущих за ними солдат, - это соревнование не в храбрости, это полное безумие, недостойное командиров столь высокого ранга в той ситуации.
Пожалуй, стоит добавить к портрету Шарля Демулена еще один штрих: в 1806 году на балу, даваемым баварским дворянством в честь французских офицеров, познакомился с 21-летней Катриной фон Эккарт, единственной дочерью министра барона фон Эккарта. Был настолько очарован красотой, а главное умом, столь редко встречающимся у молодых девушек в таком возрасте, что через несколько встреч сделал ей предложение. Надо сказать, что ни политическая в тот момент ситуация, ни личное положение молодого бригадного генерала ни в малейшей степени не соответствовали заключению брака, тем более что и родители невесты воспротивились их союзу. Бежал с любимой в Париж. По приказу императора был заточен в тюрьму. Но, в конце концов, ситуация изменилась и его выпустили из узилища; разгневанный отец невесты успокоился, и Шарль стал счастливым мужем красавицы Катрин. Летом 1813 года и Бавария, и Тироль вышли из Рейнского союза и присоединились к антинаполеоновскому союзу. Спустя некоторое время, сославшись на расстроенное здоровье, генерал вышел в отставку и удалился в принадлежащий жене замок Бертольдсхейм в Баварии. История не знает, сколько мужчин были так увлечены любовью к своим женам, что готовы были бросить все, чтобы не расставаться с глазами любимой даже и на одну минуту. Кто скажет: сколько открытий не было совершено, сколько важнейших дел, способных перевернуть мир, не закончено? В октябре 1817 года он был вновь приглашен на службу и «протирал генеральские лампасы» до 1830 года, когда окончательно вышел в отставку и умер.
Но наиболее ярким генералом, в то лето покинувшим французские знамена, является Антуан Анри Жомини. Мы с ним уже встречались на страницах этого рассказа. Но слова столь ничтожны, чтобы описать личность этого человека – настолько яркую, настолько же и туманную в своей достаточно известной с одной стороны биографии и достаточно незнакомую не только широкой, но, посмею сказать, и военной аудитории.
Антуан Жомини с юности обладал одной интересной особенностью: изучая карты и схемы прошедших когда-то сражений, он мог ярко и точно представить их картину себе, как будто сам был их непосредственным участником. Это позволяло ему видеть детально когда-то происходившее, и найти в этих мысленных образах недостатки в действиях полководцев или их неожиданные открытия, которые оказались способны привести к победе. Он в большей степени, чем очень и очень многие, был способен вести диалог с картой. К тому же он, хорошо зная историю, мог представить себе экономическую, политическую подоплеку тех событий, которые развивались перед его мысленным взором, когда он работал с картами и документами. Недаром он, впоследствии, когда им была организована Академия Российского Генерального штаба, так много в программе обучения уделял места для изучения дорог, климата, экономики, особенностей характера населения возможных театров военных действий. Многие выпускники спустя годы с некоторым, можно сказать, ужасом вспоминали годы учебы, потому что требовалось освоить горы материалов. Считалось, что куда бы ни забросила судьба выпускника академии, в какой бы точке земного шара он ни оказался, этот офицер мгновенно сориентируется, найдет все дороги (даже тропинки) и сможет вывести войска в нужное время и в нужное место. Напряжение при подготовке было необыкновенным. Те, кто не справлялся, отсеивались безжалостно.
Характерен эпизод, достоверность которого я утверждать не могу, что однажды, еще перед нападением на Пруссию, Наполеон работал в своем кабинете над картами. Надо опровергнуть тех, кто утверждает, что Бонапарт был подвержен неожиданным откровениям или озарениям. Нет! Все свое время он посвящал исследованию событий, которые могли произойти в будущем. Он не гадал на кофейной гуще и не пялился в игральные карты, угадывая свою судьбу. Он детально изучал географические карты Европы и обдумывал варианты различных ходов своих противников или союзников, а также возможности исполнения их замыслов. В этот момент ему доложили, что у него просит срочной аудиенции полковник Жомини по неотложным делам. Император разрешил его впустить. Вошедший обратился с просьбой: предоставить ему отпуск и при этом обещал, что вернется в армию обязательно к такому-то числу и в таком-то пункте, находящемся на территории Пруссии.
Мало сказать о том, что император был удивлен, он впал в ступор, а потом с яростью набросился на офицера, требуя доложить ему, от кого он узнал важнейшую государственную тайну, о которой не знала еще ни одна живая душа на свете кроме него. Полковник, не отводя взора, честно ответил, что о том, что произойдет, ему рассказали карты Европы, разложенные на столе и развешенные по стенам, а о месте встречи он мог предположить, зная характер прусских генералов и пропускную возможность дорог. И все это он сумел просчитать за те пару минут пока ждал, когда Наполеон изволит повернуться к нему. Император разрешил отпуск. Стоит ли говорить, что они встретились в назначенное время и в указанном пункте. В день сражения при Йене Жомини находился в штабе Наполеона, а потом вернулся в штаб маршала Нея и совершил с ним поход в Польшу. За кампанию 1806-1807 годов ему был пожалован титул барона. В 1808 г. новоиспеченный барон Жомини совершил с Неем поход в Испанию.
Влияние, которое Жомини приобрел не только на Нея, но и даже на императора, вызывало зависть у многих. Нею, в частности, было внушено, будто бы Жомини распространяет слухи, что маршал всеми своими успехами обязан исключительно советам своего начальника штаба, и что без его помощи маршалу не удалась бы ни одна операция.
Страшной трагедией жизни Мишеля было то, что он, как ему казалось, должен соответствовать уровню своей разносторонне образованной красавицы жены, а это значило, что он должен быть самым храбрым, самым умным и талантливым полководцем. Уступить во всех этих дарованиях в глазах общества он мог позволить себе разве что самому императору. И то, только в глазах общества, но не в глазах Эгле. По ходатайству Нея Жомини был уволен в отставку. Надо прямо сказать, что единственным средством к существованию молодого полковника были доходы от его служебной деятельности. После тщетных просьб о реабилитации и принятии его вновь на службу, Жомини написал императору Александру I письмо с просьбой принять его на русскую службу. Русский император ответил Жомини, что принимает его с удовольствием. И русская и французская разведки тогда работали превосходно. Наполеон узнал о письме Жомини и прислал приказ немедленно явиться в Париж, где военный министр сообщил ему, что император Франции категорически запрещает ему переход в русскую армию и предлагает ему выбор: или Венсенскую тюрьму или чин бригадного генерала.
Надо сказать, что это предложение было сделано в достаточно оскорбительной форме, но деваться было некуда, и Жомини вернулся на службу. Назначение было еще менее радостным. Он попал в подчинение к начальнику штаба самого Наполеона маршалу Бертье. Этот маршал сам обладал уникальным талантом – он в любое время дня и ночи мог сказать, где находится любое подразделение на территории от Испании до России, его состав, его состояние, какие задачи перед ним поставлены и еще тысячу мелочей. По-своему талантливый человек, Бертье имел серьезный недостаток - он не терпел никого, кто мог хоть как-то сравниться с ним в его безупречной памяти и работоспособности.
Когда в 1812 году Наполеон вторгся в Россию, Жомини, чувствовавший глубокую признательность к Александру I, не счел для себя возможным поднять оружие против русских, о чем со свойственной ему прямотой и сообщил (!) Наполеону. Был назначен сначала комендантом Вильны, но ознакомившись с организацией французского тыла в Литве (ограблением Литвы), вновь обратился к Наполеону с просьбой о другом назначении. Ему поручили организацию складов в Смоленске, куда он и прибыл 8 октября. Но уже 19 октября Наполеон был вынужден начать отступление из Москвы. Жомини проделал весь путь отступления французской армии от Орши в Европу, так что видел все своими глазами и мог по достоинству оценить происходившие вокруг него события. По дороге еще до переправы через Березину он тяжело заболел. После пересечения реки Неман, ему было приказано возвратится в Париж, где он наконец-то встретился со своей любимой молодой женой Аделаидой Шарлоттой и полуторагодовалым сыном. Этой молодой женщине он обязан своей жизнью. Она остаток зимы и начало весны посвятила спасению мужа и сумела выходить его.
После выздоровления вернулся во французскую армию, начальником штаба маршала Нея, отличился в сражении при Бауцене, но прежних доверительных отношений бывшие сослуживцы уже не обрели никогда. Пришло время Плейсвицкого перемирия, можно было в более или менее спокойно обдумать сложившуюся в мире ситуацию. Во всех исторических исследования пишется, а потому и считается единственно верным, что переход Жомини на сторону противников Наполеона связан лишь с одним – ему не дали следующего воинского звания. Я бы согласился с этим утверждением, хотя оно и не подтверждено никакими личными высказываниями Антуана Анри Жомини, но как объяснить увольнение со службы или даже переход на сторону союзников некоторых других старших офицеров? Когда дезертируют солдаты – это понятно, но когда уходят со службы перспективные офицеры – это уже совсем другое.
Глава 49
Давайте рассмотрим происходящее летом 1813 года под углом интересов народов, находившихся в тот момент под властью императора Наполеона. Начнем с ситуации, складывающейся на родине генерала Жомини, Швейцарии.
Швейцарский союз, существовавший с 1291 года, в 1798 году преобразован в Гельветическую республику, а в результате Акта посредничества 1803 года Швейцария заключила с Францией оборонительный и наступательный союзный договор, по которому она обязалась поставлять Франции армию в 16000 чел. Это и некоторые другие обязательства тяжким бременем легли на страну. Хотя надо сказать, что Швейцария несла меньшую нагрузку, чем другие вассальные государства.
После «битвы народов» при Лейпциге (1813г.) швейцарский союзный сейм решил соблюдать строгий нейтралитет. Александр I обещал заботиться о соблюдении нейтралитета Швейцарии. Это вовсе не входило в планы Австрии, желавшей подчинить ее своему влиянию. России пришлось выдержать тяжелую военную и дипломатическую борьбу для сохранения нейтралитета и политической самостоятельности этой страны. Так что нейтралитет и многие очень достойные преобразования в законодательстве Швейцарии были защищены русскими.
Жомини, как швейцарец и патриот своей страны, был в курсе настроений, царивших на его родине. Дурман, царивший и в его голове от слов «свобода, равенство и братство» рассеялся, и он стал ясно осознавать, что творится под сапогом французского солдата по всей оккупированной Европе. Ту удушливую атмосферу, существовавшую на принудительно захваченных территориях, характеризуют некоторые высказывания современников.
«Чем неограниченнее власть диктатора, тем крупнее его недостатки, тем безобразнее его пороки! Сейчас во Франции может существовать только тот писатель, который станет восхвалять гений Наполеона и таланты его министров, но даже такой презренный осужден пройти через горнило цензуры, более схожей с инквизицией… Покоренные народы еще молчат. А зловещее молчание наций – это гневный крик будущих революций».[Баронесса де Сталь].
«Для управления печатью нужны хлыст и шпоры». [Наполеон].
Император Наполеон не только не устранил таможенные барьеры, существовавшие в Европе и до него, но он преобразовал их в другие, удушающие в интересах крупного капитала Франции национальную промышленность и торговлю покоренных стран. Он ввел блокаду на торговлю с Англией, но при этом позволил своим маршалам раздавать разрешения за очень большие деньги отдельным фирмам и купцам вести эту торговлю. Причем, и с таможенных пошлин, и с этих разрешений он сам имел определенный процент. От таких половинчатых действий вся его знаменитая юридическая деятельность шла прахом. Дикая коррупция разъедала все и вся.
Для недовольных у него существовало правило: «Большие батальоны всегда правы».
Думаю, что даже одного приведенного аргумента вполне достаточно, чтобы понять, почему генерал Жомини покинул знамена армии наполеоновской Франции. Нельзя сбрасывать со счетов и тот опыт отступления из России, который он получил лично. Все дикости, вплоть до людоедства, ясно показали ему, к чему ведет тот новый буржуазный строй, который строил Наполеон.
«Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество не уничтожило классовых противоречий. Оно только поставило новые классы, новые условия угнетения и новые формы борьбы на место старых»… «Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его «естественным повелителям», и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогана». В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод ОДНУ бессовестную свободу торговли. Словом эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, прямой, черствой… Врача, юриста, священника, поэта, человека науки она превратила в своих платных наемных работников,… свела семейные отношения к чисто денежным отношениям..»[Манифест коммунистической партии].
Теперь понятно, что не честолюбие, не жажда власти заставили Жомини перейти на сторону союзников, а именно, на сторону России. Только она одна своим авторитетом, своей силой гарантировала свободу его любимой малой Родине. И он служил ей верно, до самой смерти, хотя умирать отправился во Францию. Это тоже был жест, политический жест, но поняли его далеко не все. Стоит подумать и над этим…
Что творилось в душе маршала Нея в то лето 1813 года, трудно представить. Записей на эту тему просто нет. Он не мог анализировать ситуацию как Жомини. Не мог из-за низкой общей культуры, из-за особенностей своего характера, не мог из-за разрывавших его семейных проблем, из-за постоянно давящего его страха потерять любовь Эгле. Есть жены, способные, иногда даже на уровне инстинкта, понимать проблемы, мучающие их мужчин. А есть красавицы, считающие, что все существующие жизненные проблемы (а кто может прожить жизнь без проблем?) имеют в своем основании их неудачное замужество. Не всегда это проявляется явно, но всегда выявляется в мелочных конфликтах, основанных на аргументе «я достойна большего, ведь я не на помойке найдена». Они терзают мелкими требованиями своих мужей денно и нощно, делая их психопатами, а потом удивляются, почему он так изменился, совершенно не думая, как Аглая, что от душевного состояния Мишеля Нея зависит не только их «личная жизнь», но еще и жизнь сотен тысяч людей.
Сам Мишель Ней за эти годы тоже неузнаваемо изменился. Если раньше он мог позволить себе отказаться выполнять приказ, который считал неразумным, то теперь из-за наличия семьи, которую необходимо было обеспечивать «соответствующим образом», он постепенно превращался в послушного придворного. Он начинал презирать себя за это, но вновь и вновь послушно кланялся перед человеком, чью залитую кровью торгашескую натуру уже давно раскусил. Мало того, что кланялся сам, он еще заставлял других делать тоже самое, и вел этих других на картечь и штыки противников. Он не мог поступить как Жан Виктор Моро – честный и неподкупный его командир, равновеликий Наполеону полководец, великий во всем, кроме искусства политической интриги, который прямо отказался служить тирану, а потому был изгнан в Америку. Мишель оправдывал свою службу Наполеону лукавой мыслью, что он де солдат, а не политик, и потому не хочет пачкаться в этой политической грязи, но эти оправдания все меньше и меньше успокаивали его совесть.
К сожалению или к счастью, любой государственный деятель это не просто винтик или шестеренка в государственном механизме, это тоже человек со своими проблемами, со своими, иногда противоречивыми взглядами, со своими мечтами и присущими ему недостатками, а исходя из набора проблем, со своими ошибками.
Глава 50.
Перейдя на русскую службу, Жомини дал Александру I исключительно дельный совет: сражаться с маршалами Наполеона, по возможности избегая решительных схваток с самим императором. Точно такие же рекомендации дал российскому императору только что прибывший из Америки генерал Моро. Надо сказать, что этот оклеветанный Бонапартом полководец, долгие годы отказывался воевать против Франции, до тех пор, пока тирания Наполеона и действовавшая за спиной тирана группа банковских воротил «не созрела». Подсчитано, число погибших солдат, в результате наполеоновских войн достигло 5 млн. человек! Помню, какой ужас охватил меня, когда я познакомился с этой цифрой и долго не мог поверить в нее. В это число не входят погибшие мирные жители, а их, думаю было не меньше! Вот в какую трагедию выливается бесконтрольная власть даже одного честолюбца, охваченного жаждой наживы. Так вот, генерал Моро считал, что самое главное – это должен «созреть» народ, т. е. понять, что интересы этого корсиканца прямо противоположны интересам народа Франции. До того времени, пока народные массы не поймут этого, любое выступление против тирании преждевременно и обречено на неудачу.
Для того, чтобы выполнить рекомендации, данные Жомини и Моро, союзники охватили силы Наполеона тремя армиями. Северной – под руководством шведского наследного принца Бернадота, Силезской – под начальством прусского генерала Блюхера, и главной Богемской – под начальством австрийского фельдмаршала Шварценберга. Русские войска входили в состав всех трех армий, но «по политическим соображениям царь Александр I не настаивал на назначении российского военачальника командующим какой-нибудь армии», - так пишут до сих пор историки. Но я попробую высказать собственное мнение. Одних, которым российский император благоволил, таких как Беннигсен, ставить было нельзя, т.к. они неоднократно на практике показали свою неспособность управлять войсками, а вот грабить армию могли; других, при упоминании имени которых вся армия, как Милорадович, не стесняясь присутствия государя, начинала крыть нецензурной бранью, тоже было ставить нельзя; третьи - можно назвать десяток имен - на практике доказали, что могут в тяжелейшей обстановке бить французов, но были уж «слишком русскими». Короче говоря, была армия, но достойных своего высочайшего доверия полководцев Александр I в ней не видел.
Сразу же после прекращения Плейсвицкого перемирия 14 августа произошло сражение между Силезской армией (русско-прусской) под командованием Блюхера и французской армией под командованием маршала Макдональда на реке Кацбах.
Силезская армия включала в себя 99,4 тыс. солдат (61,2 тыс. русские), из них 14,3 тыс. кавалерии, и 8,8 тыс. казаков, а так же 340 орудий.
В армии Макдональда было до 80 тыс. человек (из них до 6 тыс. кавалерии) и 200 орудий.
Блюхер совершил ошибку. Он разместил свои войска на высоком берегу реки Кацбах, но при этом отделил один из русских корпусов (корпус Ланжерона) от главных сил рекой Нейссе. Создалась заманчивая ситуация – можно было бить союзников по частям. К выше сказанному, следует добавить, что французский эмигрант генерал Ланжерон обладал любопытным талантом – совершать абсолютно непредсказуемые ошибки (это тоже своеобразный талант, но за него платят кровью солдаты). Он умудрился явиться на поле боя без пушек. Макдональд осознавал сложившуюся ситуацию. Упустить такую возможность было просто грешно, и французы атаковали. Бой протекал под проливным дождем, поэтому действовали обе стороны холодным оружием и артиллерией, в которой, благодаря глупости Ланжерона, у французов было явное преимущество. Французы потеснили русский корпус Ланжерона, но Блюхеру удалось переправить прусскую пехотную бригаду через Нейссе, и она ударила во фланг и тыл наступавшего противника. Участь схватки была решена.
Макдональд отдал приказ войскам спешно отступить. Ночное отступление еще больше усилило расстройство в его дивизиях. 17-я пехотная дивизия под командованием генерала Ж.Пюто, в результате потери управления на этом марше, оказалась отрезанной и сдалась в плен. К почти равным потерям при сражении добавилось 10 тыс. пленных (всего 18 тыс.), 102 орудия и 2 знамени. Такое вот небольшое повторение бегства из Москвы – ночное отступление по непролазной европейской грязи при наличии русских казаков в Силезской армии Блюхера.
23 августа произошло сражение при Гросберене. Армия маршала Удино (80 тыс.) двигалась на Берлин. На помощь ему двигался маршал Даву из Гамбурга с 35 тыс. французов и датчан и генерал Жирар с 12 тыс. из Магдебурга. У Наполеона была странная идея, что стоит только взять прусскую столицу, и Пруссия сразу капитулирует, поэтому он и создал группировку из значительно более чем 120 тыс. человек во главе с опытнейшими своими маршалами. Еще раз повторюсь: французский император не учел, что стоит ИЗМЕНИТЬ хотя бы только некоторые ЗАКОНЫ, и СОСТОЯНИЕ ОБЩЕСТВА МОЖЕТ ТАКЖЕ ИЗМЕНИТЬСЯ коренным образом. Наиболее ярко это проявляется в армии.
Северной армией защищавшей Берлин, командовал Бернадот. Его положение было в достаточной степени тяжелое. Под его командованием было 80 тыс. совершенно не подготовленных прусских добровольцев, только что набранных из Ландвера, 30 тыс. закаленных, опытных русских солдат, около 20 тыс. еще никогда не воевавших шведов и около 20 тыс. не обстрелянных представителей различных мелких германских земель. На такой «винегрет», не смотря на весь свой, в том числе и революционный, опыт, наследный шведский принц, как он считал, опереться не мог. Защищать надо было сразу несколько направлений, поэтому на военном совете он предложил Берлин оставить и срочно отступить. Хотя Бернадот и пользовался уважением в своих войсках, но его представления возмутили прусских генералов, для них Берлин не был каким-то рядовым городом. Было решено попытаться защитить столицу.
Уже несколько дней шли затяжные дожди. Дороги размокли. Армия Удино двигалась к Берлину по трем дорогам. Центральной колонной шли саксонцы. Вот они и уперлись в деревню Гросберен (Гросс-Беерен), которую занимал не так давно организованный прусский батальон. Обладая огромным преимуществом, они просто вышибли пруссаков из этой деревушки и расположились в ней на отдых. В тот день из-за проливных ливней о генеральном сражении ни Удино, ни Бернадот даже не помышляли. Следует напомнить, что чуть более года тому назад, готовясь к нападению на Россию, проходя через территорию Пруссии, саксонцы всласть пограбили прусское население. Грабили так, как могут только… немцы на оккупированных землях, полностью уверенные в своей безнаказанности. Пруссаки это хорошо запомнили.
Но продолжим о битве. Разбитый батальон уныло поплелся в тыл под дождем, а там, на расстоянии менее 2 километров, были расположены на основной позиции оба прусских корпуса. Когда солдаты узнали, что их товарищей только что разбили эти саксонские … (не знаю, как тогда ругались в прусской армии), они пришли в ярость и неожиданно в свою очередь атаковали разнежившихся в тепле домов саксонцев.
Передо мной стоит копия картины К. Рехлинга «Сражение при Гросс- Беерене». На ней изображена атака толпы прусских добровольцев через деревенское кладбище на ощетинившихся штыками саксонцев. Любопытно – на этой батальной сцене нет ни одного полководца, повелительным жестом указующего солдатам, куда им следует бежать, побеждать и умирать. Мало того, на ней нет изображения ни одного офицера! Все достаточно точно, хотя на ней не выписан дождь. Правда нет и обычных для батальных сцен той эпохи облаков порохового дыма, потому что порох в замках ружей промок и солдаты дрались штыками и прикладами.
У Бернадота хватило ума не останавливать эту совершенно дикую не военную атаку. Он даже помог ей кавалерией, пустив в бой Померанский кавалерийский полк. Центральная колонна саксонцев получила сполна - за все грехи прошлых лет, да и на будущее, на всякий случай. Удино, пытавшийся разобраться в этой неразберихе, очередной раз был ранен. Генералы, командовавшие левой и правой колоннами, узнав, что центр понес серьезные потери, скомандовали отступление. Ни русские, ни шведские войска в бою не участвовали. На следующий день Бернадот приказал отдыхать, 25 августа началось преследование. Двигались небольшими переходами, поэтому армия противника отступала не торопясь, без спешки. Берлин на этот раз был спасен.
Глава 51.
Из-за плохой разведки Наполеон считал Силезскую армию Блюхера самой мощной, а потому и отправился с главными силами сам против нее. Движение в сторону этого, как он считал, самого опасного противника начал от столицы Саксонии Дрездена. На всякий случай защищать город император оставил гарнизон, добавив к нему корпус Сен-Сира (35 тыс.). Всего около 40 тыс. человек. Столь внушительные силы были оставлены потому, что за время перемирия в Дрездене были собраны самые большие материальные запасы для продолжения войны против союзников. Величина их была так велика, что зафиксирована любопытная фраза Наполеона: «Пусть меня отрежут от Рейна (от границы с Францией), лишь бы не отрезали от Дрездена».
Когда Блюхер узнал об угрожающем его армии движении Наполеона, он, согласно разработанному по рекомендациям Жомини и Моро Трахенбергскому плану, отступил. Опасное движение в сторону Силезской армии французских войск оказалось ударом в «пустоту». А надо сказать, что подобные «холостые удары» больших масс войск наносят огромный вред самим войскам: изнашивается материальная часть артиллерии, обозов; приходит в негодность и портится за счет недостатков хранения часть запасов, но самое главное – устают и теряют веру в собственное командование подчиненные.
В то время, пока Наполеон напрасно расходовал время и ресурсы, главная Богемская армия союзников двинулась из Чехии на Лейпциг, чтобы выйти во фланг французской группировке, угрожавшей Силезской армии. Русские перехватили переписку генерала Сен-Сира, из которой выяснили, что главные силы противника под руководством самого Наполеона отошли от Дрездена, а в слабо укрепленном городе недостаточно войск для эффективной его обороны. Кроме того, к союзникам перешли два полка Вестфальской кавалерии, которые сообщили детали расположения французов в Дрездене. Союзники решили использовать столь благоприятный момент и повернули на Дрезден, но двигались, руководимые австрийским князем Шварценбергом, со скоростью черепахи, поэтому умудрились пройти 70 км за 5 дней. Потрясающая скорость движения в столь решительный момент! К сожалению, официальных документов, объясняющих столь необыкновенную медлительность войск князя Шварценберга, нет. Но есть его биография, а она весьма и весьма любопытна. Ее следует рассмотреть хотя бы фрагментарно.
В 1810 году, когда был подписан Шенбрунский мир, князь стал послом Австрии в Париже и возглавил переговоры о браке Наполеона с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой Австрийской, дочерью императора Австрии Франца II. В ходе этих переговоров он заслужил доверие со стороны Наполеона. Когда, по заключенному 14 марта 1812 года соглашению об альянсе, Австрия обязана была предоставить Великой Армии вспомогательный корпус для нападения на Россию, то командовать им было поручено, по личному требованию французского императора, князю Шварценбергу. Исключительное доверие! В России князь отличился. Он, вместе с корпусом саксонцев Ренье, очень «крепко наподдавал» русскому корпусу Тормасова. Но тут узнал, что с юга движется закаленная многолетними боями армия адмирала Чичагова, и отступил. После отступления из России уже в начале 1813 Наполеон потребовал, чтобы Франц II произвел Шварценберга в фельдмаршалы. Такой вот служебный рост.
Но это еще далеко не все. В 1813 году, когда Австрия вступила в ряды союзников в борьбе против французской гегемонии на Европейском континенте, она не просто боролась с целью сбросить невыгодные ей статьи недавно подписанного мира, а она преследовала очень и очень далеко идущие цели. С одной стороны, в случае победы над Францией, она могла, на более чем «равных правах», участвовать в дележке всех возможных выгод от этого успеха. С другой стороны, единственным наследником Наполеона был его единственный законный сын Наполеон Франсуа Жозеф Шарль Бонапарт, рожденный в законном браке с Марией-Луизой 20 марта 1811 года, который стал наследником престола французской империи и был провозглашен императором Наполеоном II. Сложилась интереснейшая ситуация. Теперь, чтобы не случилось с самим Наполеоном (ах, эти «превратности войны», да и не меньшие «превратности» во время мира!), трон автоматически (вполне законно) занимал его малолетний сын, а регентшей при нем становилась бывшая австрийская принцесса Мария-Луиза. Таким образом, она получала власть не только над самой Францией, но и над многочисленными территориями, присоединенными к ней. А, учитывая молодость этой молодой французской императрицы, управлять всем огромным наследством собиралась Австрия. Конечно это только не подтвержденные предположения, но давайте не будем отбрасывать их, и тогда становятся понятными некоторые «странности» сражения при Дрездене и дальнейшего поведения Богемской армии, руководимой столь многоопытным фельдмаршалом князем Шварценбергом. Вот как говорит Е.В. Тарле о планах Австрии в начале лета 1813 года: Австрия «… в сущности не хотела ни окончательной победы Наполеона над коалицией, ни окончательной победы коалиции над Наполеоном…».
25 августа союзные войска подошли к Дрездену. Город был окружен частично полуразрушенной стеной, примерно в таком же состоянии рвом, имел несколько вооруженных артиллерией редутов. Генерал Жомини предложил предпринять немедленный штурм, пока противник не изготовился к обороне, но Шварценберг отклонил это предложение, мотивируя отказ тем, что на следующий день подойдут отставшие войска, да и надо как следует организовать и продумать предстоящее дело. Составили диспозицию, подписали, но забыли отправить ее в войска; поэтому атака союзников на Дрезден началась пятью колоннами с разных сторон, но несогласованно. Австрийцы и пруссаки атаковали ранним утром. Русские поднялись в атаку на час позже, а потом повторили в 16 часов. План атаки был составлен так мудрено, что никто из союзников не знал направление главного удара и не понимал: а кто же из них должен взять город? К тому же забыли заготовить фашины, для того, чтобы заваливать крепостные рвы, и не приготовили лестниц, чтобы лезть хоть на полуразвалившиеся, но стены. Потери были жестокими, но все же удалось захватить несколько редутов и какой-то фрагмент стены.
Но тут на головы полководцев свалилась беда: Наполеон, преодолев 150 верст за три дня, к обеду 26 августа вернулся со старой гвардией в город. Появление Наполеона сразу изменило ход боя. Французские войска, несмотря на то, что их было в тот момент значительно меньше, чем союзников, перешли в контрнаступление и отбросили штурмующих на исходные позиции.
Но самым интересным днем, который высветил жажду «непримиримой борьбы» Австрии с тиранией Наполеона, был следующий день – 27 августа. Князь Шварценберг «думал долго и решил мудро», поэтому основные силы Богемской армии расположил в центре напротив стен Дрездена, которые так и не смогли взять 26 августа, где они и простояли, не мешая и не помогая тем, кто участвовал в бою. Ситуация усугублялась еще и тем, что позади этого центра союзной армии не было дорог – были крайне неудобные, как бы сказать помягче, - «направления движения», по которым ни отступить, ни перемещать войска было невозможно, таким образом, воинские части, расположенные в центре, не могли оказать помощь своим соседям ни слева, ни справа. Ко всему вышесказанному следует добавить еще одну оригинальную деталь, придуманную этим гениальным полководцем. Когда к нему обратились представители прусского, а затем и русского командования с вопросом: что делать в том или другом случае, то оказалось, что никакого плана сражения нет, а вся инициатива отдана Наполеону.
Зато на флангах были хорошие дороги, по которым можно было окружить врага или в случае неудачи отступить. Наполеон долго не думал. Он только взглянул на карту, как сразу увидел: если разгромить ослабленные фланги Богемской армии, то центр сразу просто упадет в плен. Поэтому основные силы французской армии были сосредоточены против флангов союзных войск.
Еще с ночи 27 августа подул ветер и начался необычайно сильный дождь. Если французы переночевали под крышами Дрездена (кроме корпусов Виктора и Мармона, которые только ночью присоединились к армии), то войска союзников провели ночь под открытым небом, поэтому полноценно пользоваться огнестрельным оружием не могли.
В 7часов утра началась артиллерийская канонада. Около десяти часов утра противник силами корпусов маршалов Нея, Сен-Сира и Молодой гвардии атаковал правый фланг союзной армии, состоящий в основном из русских войск (без гвардейских полков, выведенных в резерв). Солдаты отчаянно сопротивлялись превосходящим их силам противника, но их оттеснили в сторону, что привело к потере контроля над Теплицкой дорогой, которая была безопасным путем отхода в Богемию.
На левом фланге союзников наблюдалась примерно такая же картина. Если в начале боя австрийцы, основная сила на этом фланге, держались достаточно стойко, поэтому французам приходилось их буквально «выдавливать» с занимаемых позиций, то потом, когда кавалерия Мюрата обошла позиции 3-й легкой австрийской дивизии генерал-лейтенанта Мецко, им пришлось отступить. Если вначале это происходило достаточно организованно, то через некоторое время под атаками французских кирасир и под огнем конной артиллерии управление австрийскими войсками было утеряно, они смешались и были прижаты к высоченным обрывам долины реки Вайсериц. И вот тут барон Марбо приводит следующую историю разгрома австрийцев: «Кирасирская дивизия генерала Бордесуля оказалась перед построенной в каре австрийской дивизией. Бордесуль предложил австрийцам сдаться в плен, что было отвергнуто австрийским генералом. Тогда Бордесуль указал генералу, что ни одно из его ружей не может стрелять. На это австрийский генерал возразил, что его люди будут отбиваться штыками, а лошади французов по копыта завязли в грязи и не смогут задавить напором.
- Я разобью ваше каре артиллерией.
- Но вы ее не имеете. Пушки завязли в грязи.
- Хорошо, если я вам покажу орудия за моим полком, вы сдадитесь?
- Я не буду иметь иного выбора, так как не смогу защищаться.
Затем французский генерал подвел 6 орудий, их обслуга держала горящие фитили, готовясь к открытию огня. Только тогда австрийская дивизия сложила оружие».
Мюрат прислал Наполеону донесение: «Ваша кавалерия захватила 15 тысяч пленных и взяла 12 орудий и 12 знамен, одного генерал-лейтенанта, двух генералов и большое количество старших офицеров и других в наших руках».
Для чего я привел этот текст? А для того, чтобы можно было сравнить поведение австрийских старших офицеров и поведение Андрея Ивановича Горчакова и князя Багратиона под Фридландом. Позволю себе привести еще пару цитат. Их автор бескомпромиссный Манфред фон Брауди: «Без борьбы нет победы», «Для победы не сделано ничего, если не отдано все». А нужна ли австрийскому руководству была победа?
После поражения левого фланга австрийской армии, Шварцеберг стал настаивать на немедленном отступлении в Богемию (нынешняя Чехия). Получилось как в свое время у Юлия Цезаря, только наоборот: пришел, уложил почти 25 тыс. своих солдат, отступил. За руководство походом под Дрезден князь Шварценберг получил высший прусский орден «Черного орла», которым награждали очень немногих и только за выдающиеся заслуги! Над этим стоит тоже очень глубоко подумать.
Руководители русской армии (в том числе и Жомини) были против отступления, т.к. большая часть сил простояла в центре и мокла в дальнем резерве позади штаба князя Шварценберга, поэтому в бою не участвовала. Но тут пришла информация о том, что Наполеон еще до подхода к Дрездену отправил корпус Вандама (30 – 35 тыс. человек) для того, чтобы он занял проходы в Рудных горах. Складывалась исключительно опасная ситуация: намечалось окружение и гибель всей Богемской армии. Необходимо было не позволить французам совершить задуманное. Пришлось отступать. Двигались по трем дорогам, причем все они сходились на выходе из Рудных гор в небольшом городке Теплиц.
По правой дороге через Пирну – Крицшвиц – Холлендорф на Кульм – Принстен – Теплиц отступала 1-я гвардейская пехотная дивизия. Вот на ее долю и выпала главная тяжесть боев. 29 августа примерно около 10000 человек сдерживали напор корпуса генерала Вандама и подходящих к нему подкреплений (5 пехотных бригад). Из-за огромного неравенства сил русская гвардия несла тяжелейшие потери (только погибло 6000 чел.), но понимая, что от ее стойкости зависит жизнь всей Богемской армии, стояла насмерть. Преображенский полк потерял половину списочного состава, почти такие же потери понес Семеновский полк. Тяжелые потери понесли Измайловский и Егерский полки. Накал боя был таков, что достаточно привести один пример: во 2-ом батальоне Преображенского полка выбыли из строя все офицеры, но солдаты сами поднялись в контратаку и отбросили противника.
В ночь на 30 августа к русским гвардейцам подошли подкрепления. С утра Вандам продолжал атаковать, не зная о том, что ему в тыл по распоряжению русского командования вышел корпус прусского генерала Клейста. Когда командир подобного ранга, как генерал Вандам, начинает пренебрегать разведкой, а заботится только о своей карьере (ему был обещан Наполеоном маршальский жезл за выход его корпуса к Теплице), то результат закономерен – 1-й корпус французской армии был разгромлен. Сам Вандам сдался в плен.
Хочется напомнить, что первое, что сделал «немощный старик» М.И. Кутузов, прибыв к войскам в 1812 году, это отдал приказ вести постоянную разведку на глубину 30 верст (т.е. на один дневной переход пехоты) с обязательным ежедневным предоставлением захваченных вражеских пленных «языков».
Глава 52.
После разгрома Вандама, несмотря на отступление Богемской армии, сложилась очень интересная ситуация: с севера, нависая над Дрезденом, стоял умнейший Бернадот; с запада угрожала Силезская армия под командованием яростного Блюхера; с юга угрожала Богемская армия. Получилось так, что организовав основную базу материальных запасов в Дрездене, Наполеон оказался прикованным к этому городу как собака к будке. А потеря стратегической инициативы – это прямой путь к поражению. Другого выхода, чтобы спасти ситуацию, в которую он сам себя поставил, у императора не было, надо было срочно атаковать самому. Для этого он выбрал, как ему казалось, наислабейшего противника – Бернадота, т.е. Северную армию. Самому ему от главных сил отрываться было нельзя, т.к. необходимо было охранять огромные армейские запасы от превосходящих сил противников. Значит во главе войск, которые он решил послать на Берлин, необходимо было поставить талантливого, способного и упорного маршала. Выбор императора пал на Нея. Это был бы достойнейший выбор, как показывал опыт прежних лет, если бы… А вот этих «если бы» я не могу развернуть в одну строку. Предполагать можно многое, но все это только лишь предположения. Если говорить коротко, то Мишель Ней явно находился в те дни, как говорят в России, «не в своей тарелке».
К этому следует добавить, что и Бернадот, как говорится, далеко не был «мальчиком для битья», иначе бы он не стал наполеоновским маршалом. Он умел бить стремительно как молния, умел и терпеливо выжидать, тщательно готовя при этом неожиданный и сокрушительный удар. Он был, пусть и менее известный, но, можно сказать, – настоящий расчетливый полководец.
О чем думал Мишель Ней, приближаясь к деревне Денневиц, доподлинно не известно, но судя по всему, не о предстоящей схватке. Основанием для этого вывода служит только один факт: маршал растянул свои войска по дороге, допустив образование между корпусами значительных промежутков. Конечно же, он знал азбучные истины, по которым необходимо бить сосредоточенным кулаком боевых соединений. Бить в разнобой отдельными корпусами – ошибка, неоднократно проверенная на практике и до Нея, и после него.
Теперь о второй ошибке, допущенной 6 сентября. В 10 часов утра корпус Бертрана (французы, итальянцы, поляки, немцы) столкнулся с прусским корпусом генерала Тауенцина. Горячие французы и итальянцы загнали пруссаков в лес расположенный вдоль дороги, но из леса выбить не смогли. Бой свелся к перестрелке. После полудня подошли части прусского корпуса Бюлова и без помех заняли фланговую позицию в районе Нидер-Герсдорф слева от корпуса Бертрана. Французы попытались атаковать Бюлова, но были достаточно легко отбиты огнем 24 орудий. Польские уланы попытались поддержать атаку своих пехотинцев, но налетели на сосредоточенный ружейный огонь прусской пехоты.
К 3 часам дня (через 5 часов!) на помощь Бертрану наконец-то подтянулся 7-й саксонский корпус Ренье и втянулся в бой слева вдоль дороги. Спустя час подошел 12-й пехотный корпус Удино (вместе с Баварской дивизией) и был поставлен, слева от саксонцев корпуса Ренье, но ведь там еще не было достойных этой силищи подразделений противника. Сам Ней, надергав из различных корпусов отдельных частей, возглавил атаку в центре. Ему удалось захватить деревню Нидер-Герсдорф, но для развития успеха уже не было резервов! А в это время подошли подкрепления к Бюлову и Тауенцину. Правый фланг французов с трудом держался под огнем артиллерии и яростных атак пруссаков. Для спасения ситуации маршал Ней снял с левого фланга корпус Удино и приказал ему перейти на правый фланг. Это нелепое шараханье заняло еще один час.
Саксонцы корпуса Ренье кричали обидные слова проходящим мимо них солдатам 12 пехотного корпуса. Они посчитали, что Удино струсил и уводит свои войска с поля боя. Сам Ренье вскочил на коня и примчался к Нею, требуя оставить хоть одну дивизию для прикрытия своего оголившегося фланга. Все это шараханье видел Бернадот, который, за это время, подошел с 70 батальонами и русской кавалерией к месту сражения. Он добавил войск обоим генералам и Бюлову и Тауенцину, потребовав от них решительно атаковать, а сам нанес удар по оголившемуся флангу саксонцев Ренье. Участь сражения была решена.
Потери французов оцениваются до 20 тыс. человек. Если добавить еще до 13 тыс. пленных и до 50 орудий, то получается, что армия Нея понесла сокрушительное поражение.
Пруссаки, вынесшие основную тяжесть боя, потеряли до 10 тыс. человек. Но это не все. По различным публикациям, до 5 тыс. пленных саксонцев перешли на сторону союзников и встали в строй русско-немецкого легиона. По этому факту, а так же потому как «неохотно» стали драться укомплектованные немцами подразделения, можно сделать вывод, до какой степени надоело пребывание французских войск населению всей Германии.
Наград за этот бой победителям выдали немного, но об одном награжденном хочется сказать особо. Это унтер-офицер прусской армии София Доротея Фредерика Крюгер. Эта удивительная дама, дважды раненая в плечо и в ногу, до конца боя не покидала строй и несколько раз возглавляла контратаки своего подразделения. За мужество и храбрость она получила от Александра I солдатский орден «Святого Георгия» и от Фририха-Вильгельма высшую награду Пруссии орден «Железный крест 2-ой степени». Таких удивительных женщин, с такими двумя высшими наградами двух государств, я больше не знаю.
Говоря о награжденных, не могу не упомянуть еще одного имени - Егор Иванович Митюхин. Это человек удивительной храбрости и еще более удивительного везения в 1807 году после несчастного сражения под Фридландом получил солдатский орден Святого Георгия за удивительную отвагу и мужество, проявленные на поле боя, под номером 1. Что касается «везения», то достаточно перечислить те сражения, в которых он участвовал: Витебское Смоленское, Бородино, Малоярославец. Сотни тысяч, может быть, и не менее храбрых бойцов пали в этих боях, но Егор Иванович остался жив и 1813 году отправился освобождать Европу. За бои 1813 года он получил из рук прусского короля Железный крест сначала 2-ой степени, а потом, за стойкость русской гвардии под Кульмом, был удостоен и 1-ой степени Железного креста. Впрочем, все оставшиеся в живых бойцы русской гвардии после разгрома корпуса Вандама получили этот орден Железного креста. С той поры он стал называться «Кульмским крестом».
И еще хочется добавить несколько слов о присутствии женщин в войсках и в бою. Историки давно заметили, что наличие женщин значительно укрепляет стойкость войск. Также замечено, что большинство восстаний невозможно без женщин. Но это должны быть особенные женщины, не разнузданные маркитантки, не распущенные обозные «дамы», а патриотки, глубоко понимающие складывающуюся политическую ситуацию, поэтому не позволяющие себе никаких послаблений в службе и в дисциплине. Именно такой была София Крюгер. Эта молодая женщина, будущая мать, глубоко понимала тот вывод жизненной МУДРОСТИ, который впоследствии воспел великий Гете:
«Я предан этой мысли! Жизни годы
Прошли недаром, ясен предо мной
КОНЕЧНЫЙ ВЫВОД МУДРОСТИ ЗЕМНОЙ:
Лишь тот ДОСТОИН ЖИЗНИ и свободы,
Кто каждый день идет за них на бой».
Вот София Крюгер и защищала жизнь и свободу своего народа с твердостью, достаточно часто недоступной многим физически очень сильным и умным мужчинам.
Глава 53.
После поражения маршала Нея под Денневицем сентябрь прошел без решающих событий, но Наполеон, абсолютно уверенный в своих безграничных полководческих способностях, жаждал схватиться с противниками в генеральном сражении. Тем более, что по мере потери инициативы ситуация стала ощутимо изменяться в пользу коалиции союзников: русские вторглись в Вестфальское королевство и брат императора Жером Бонапарт, назначенный там королем, был вынужден поспешно бежать. Убегал он очень быстро, но при этом не забыл прихватить всю казну любимого королевства.
Потом Бавария перешла на сторону союзников, мелкие властители, собранные Наполеоном в Рейнский союз, уже практически готовы были изменить ему. Остро необходима была решительная победа. Топтаться около Дрездена при таком брожении его тылов в Германии становилось крайне опасным. На немецких солдат уже нельзя было положиться. Наполеон издал приказ мобилизовать во Франции 280 тыс. молодых людей. Из них 160 тыс. призывников 1815 года, т.е. практически мальчишек. Исходя из этой оценки ситуации, император приказал укрепить Лейпциг и стал стягивать свои силы к нему, снова предоставив охранять Дрезден корпусу Сен-Сира и гарнизону крепости. Видимо, он надеялся опять выманить Богемскую армию на столь жирную приманку и нанести ей неожиданный фланговый удар.
Мне не удалось разобраться в том, кто же был тем человеком, который убедил союзников блокировать Дрезден второстепенными войсками и ополчением, а двинуть основные силы к Лейпцигу. Причем, стягиваться начали все три армии коалиции к этому одному стратегически важному пункту. Наполеона эти движения союзников не очень сильно беспокоили. Будучи сам опытным и талантливым полководцем, он твердо знал, что соединить общие силы в одной точке и в одно и тоже время технически невозможно. Невозможно это и еще по одной причине – слишком разные люди стояли во главе войск союзников: горячий и решительный Блюхер; Бернадот, который преследовал свои далеко идущие династические цели, поэтому стремящийся как можно меньше понести потерь среди шведских войск; и наконец, Шварценберг.
Князь Шварценберг во главе Богемской армии – это, прежде всего, далеко идущие интересы Австрии. А ей полная победа над Францией была абсолютно не нужна. Тем более, если во главе победителей окажется Россия. Достаточно вспомнить, как повела себя Австрия во времена ослепительных побед А.В. Суворова в Италии. Тогда, в недалеком еще 1799 году, в результате действий армии Суворова, при поддержке русского флота под командованием Ф.Ф. Ушакова была освобождена почти вся Италия, кроме Генуэзской области. Эту область Италии А.В. Суворов освободил бы обязательно. В этом не было никаких сомнений. 18 тыс. французов, даже под командованием гениального Жана Моро, спасшего эти жалкие остатки разбитой армии Бартелеми Жубера, уже не могли служить препятствием для русских «чудо-богатырей». Но наши союзники Англия и Австрия испугались «чрезмерного усиления» России в Средиземноморье. Это могло уже тогда освободить южных славян от владычества Турции. Эта история требует написания отдельной очень большой работы. Поэтому напишем коротко: Суворова остановили на пороге самой выдающейся его победы! Чтобы остановить русского непобедимого до этого времени полководца, Гофкригсрат (австрийское верховное командование) потребовал от него освобождения Швейцарии. Для выполнения этой задачи австрийцы обещали приготовить для русских войск мулов, продовольствие, горное снаряжение, проводников и подробные карты. Ничего из обещанного выполнено не было. Суворов, конечно же не был идиотом, и никогда не повел бы своих «чудо-богатырей» в преддверии зимы штурмовать снежные альпийские кручи. Но для того, чтобы русские влезли в эту западню, была подготовлена еще одна подлость. Против французской армии Массена (84 тыс.) для защиты Цюриха австрийцами был оставлен русский корпус Римского-Корсакова (21тыс.) и австрийский корпус (22тыс.). Остальные войска австрийцы отвели. Понимая, что корпус Римского-Корсакова обречен, Суворов и рванулся через Альпы, чтобы спасти соотечественников. Но Массена опередил русские войска. Он разгромил этот отдельный корпус.
Наолеон очень хорошо знал эту историю. Видимо, поэтому он рассчитывал не только на силы своих войск, но и на австрийскую подлость. Он не учел только одного, хотя история и подсказывала ему на примере суворовских солдат, что эти «кентавры войны» (так их назвали западные историки) способны преодолеть все укрепленные заслоны противника и весь ужас непроходимых зимних Альп. Суворов разметал все созданные природой и противником преграды и войска, и благодаря этому вывел своих «чудо-богатырей» с гор на равнину, а затем на Родину.
Вот этот исторический факт французский император тоже знал, но предпочел «забыть».
Глава 54.
Первыми к Лейпцигу 15 октября из войск союзников подошли войска Блюхера (около 60 тысяч чел., 315 орудий). Почти одновременно к будущему полю боя подтянулась армия фельдмаршала Шварценберга (133 тыс. чел., 578 орудий). Третьей с огромным опозданием подошла Северная армия кронпринца Бернадота (около 80 тыс. чел., 256 орудий). Четвертым, только лишь 18 октября, пришел с русской армией, сформированной из резервных и новых частей, пришедших на территорию Польши из России, генерал Беннигсен. В историю, эта русская армия (46 тыс., 162 орудия) вошла под названием Польской армии. Вместе с ней подошел австрийский корпус генерала Коллоредо (8 тыс. чел.). Единым командующим союзными войсками считался австрийский фельдмаршал князь Карл Шварценберг.
Но к началу боя союзники имели значительно менее 200 тыс. человек, т.к. Северная армия Бернадота, Польская армия Беннигсена и корпус Коллоредо пришли со значительным опозданием, когда самая кровавая часть сражения уже миновала.
У Наполеона было около 210 тыс. чел. и около 700 орудий.
Когда много лет назад я читал об этом сражении, у меня возник один вопрос – почему французский император не атаковал армии союзников по мере их подхода, независимо от того кто первым к Лейпцигу подошел? Почему он не бил их поодиночке выставив всего лишь прикрытие на другом направлении? Ранее это был обычный образ его действий! Да и потом, в 1814 и в 1815 годах, он действовал именно по этой схеме. Поневоле складывается впечатление, что он чего-то ждал, ждал того, что уже было ему обещано. Может быть то, что я напишу далее, это ошибочные выводы. Может быть. Но действия князя Шварценберга наводят меня на эти мысли.
15 октября, только прибыв к Лейпцигу, австрийский полководец заявил, что войска Богемской армии устали и им необходим отдых, поэтому атака переносится на следующий день. Забота об отдыхе военнослужащих – это прекрасно, но у Наполеона образовался более чем достаточный промежуток времени (практически сутки) для того, чтобы уничтожить армию Блюхера, одиноко стоявшую на севере за Лейпцигом, да и напасть на идущую не в боевом, а в походном порядке Богемскую армию просто сам бог велел. Но он не делает ни того, ни другого!
Наконец, вечером на военном совете австрийский фельдмаршал, осмотрев позиции противника, безапелляционно заявляет, что завтра войска Наполеона обратятся в бегство на запад. Интересные выводы. Тем более что в данный момент французы строят укрепления на юге и юго-востоке Лейпцига и никаких признаков отступления, как, к примеру, вывода обозов, госпиталей и т.п., не замечено. Но Шварценберг настоятельно требует, чтобы 16 октября все силы Богемской армии были брошены в атаку по болотистой равнине, расположенной между реками Вайсе-Эльстер и Плейссе, на левый фланг французской армии якобы для того, чтобы отрезать возможность отступления для войск Наполеона. На болоте, через которое планируется эта атака, есть несколько тропинок, по которым люди могут двигаться только гуськом, т.е. строго один за другим. Это откровенная ловушка, а не атака, потому, что все эти передвижения будут происходить на виду у Наполеона. Да и двигаясь по этим тропкам, невозможно достичь необходимой концентрации войск.
Александр I, к тому времени видимо уже кое-чему научившийся или что-то подозревавший, берет некоторое время на обдумывание этого «гениального плана». Известно, что он советовался с Жомини, с генерал-квартирмейстером Толем, а также с командовавшим русско-прусской частью Богемской армии Барклаем де Толли. После этого краткого совещания Александр I возвращается и объясняет князю Шварценбергу, что предложенный план обязательно приведет к неминуемому разгрому войск коалиции еще более худшему, чем поражение при Аустерлице. Но австрийский полководец категорически настаивает на исполнении им задуманного плана, утверждая, что Наполеон при первых признаках атаки союзников обратится в бегство.
Тогда принимается «соломоново решение»: австрийский корпус Гиаулая (20 тыс. чел.) должен атаковать французский корпус Бертрана (12 тыс. чел.), защищавший единственный мост и дорогу, ведущую из Лейпцига на Запад; 35 тысяч австрийцев Шварценберга атакуют через болото, а оставшиеся русско-прусские войска идут по плоскогорью на южную часть Лейпцига в лобовую атаку на французов. Таким образом, Шварценбергу удалось вывести из предстоящей схватки с главными силами французской армии более 55 тыс. австрийских солдат.
Утром 16 октября загрохотали пушки – это русско-прусские войска, руководимые Барклаем де Толли, пошли в атаку по равнине на позиции наполеоновской армии. Если взять голые цифры на день начала величайшей битвы той эпохи, то получается, что силы атакующих (84 тыс. человек) и обороняющихся на юге, юго-востоке Лейпцига (112 тыс. человек) заведомо не равны. Это очень опасно, при таком соотношении сил наступать на подготовленные позиции противника, но другого выхода не было. Ждать больше было нельзя. В любой момент Наполеон мог сконцентрировать временный кулак и разбить армию Блюхера. Тогда не поздоровилось бы и Богемской армии. Приходилось рисковать.
Но и Блюхер не подвел. Как только он услышал пушки на южной окраине города, так сразу же обрушил свою армию на корпуса маршалов Мормона и Нея, связав их боем.
О деятельности австрийцев Шварценберга, действовавших строго по «гениальному плану» можно написать кратко: понесли потери и не добились ничего. Генерал Мерфельд, командовавший наступлением через Эльстерские болота, попал в плен. Мало того, если бы не наступление войск Барклая де Толли на главные силы противника, то они были бы истреблены полностью.
О Лейпцигском сражении, вошедшем в историю как «Битва народов», написано много, ярко, сильно и непосредственными участниками, и историками на основании изучения документов и различной мемуарной литературы. Это очень мощное, полезное и захватывающее чтение. Я не в силах тягаться в описании этого столь многое решившего боя, особенно с выжившими участниками сражения, но хочу обратить внимание на некоторые аспекты этой грандиозной битвы, о которых по понятным причинам не принято говорить.
К вечеру 18 октября исход битвы под Лейпцигом стал Наполеону уже вполне ясен. С приходом Северной армии Бернадота, а также резервной армии Беннигсена преимущество стран коалиции стало двойным. Но было еще три пункта, которые неумолимо вели к поражению:
1.в течение трех дней боев были расстреляны 220 тыс. орудийных зарядов, т. о. пушечных боеприпасов осталось чуть более чем на один день боев.
2.саксонцы, баварцы и вюртембержцы перешли на сторону противников, а остальные солдаты немецкой национальности стали крайне ненадежны.
3.поле боя сократилось до размеров небольшого (33 тыс. жителей) города Лейпцига, плотно окруженного войсками противников, т. о. резко сократилась свобода маневра. Любую попытку сконцентрировать войска для решительного удара теперь могли в любой точке прервать 1500 орудий сторонников коалиции.
И хотя об этом никто не пишет, но я думаю, что на небольшой территории самого города Лейпцига невозможно было заранее приготовить и сохранить запасы продовольствия и фуража в расчете на длительное пребывание такого количества войск.
Видимо, исходя из этих соображений, Наполеон приказал в ночь с 18 на 19 октября приступить к эвакуации обозов и раненых по единственной оставшейся не захваченной его врагами дороге на Запад.
Австрийский генерал Гиаулай получил приказ Шварценберга лишь наблюдать (!!!) за отступлением французской армии. Благодаря этому французский генерал Бертран смог воспользоваться дорогой на Вайсенфельс, в направлении Заале, куда за ним пошли остатки обоза и артиллерия. Ночью началось отступление всей французской армии, гвардии, кавалерии и корпусов маршалов Виктора и Ожеро, в то время как маршалы Макдональд, Ней, Понятовский, и генерал Лористон оставались в городе для прикрытия отступления.
Несмотря на то, что еще 15 октября Шварценберг единственный требовал обязательного «пленения французской армии» в результате исполнения его «гениального плана», теперь австрийская армия всего лишь «наблюдала» за ее отходом.
Диспозиция союзников на 19 октября была составлена с расчетом на продолжение сражения. Поэтому, даже узнав о начале отступления французов, штурм города не отменили.
Предложение Блюхера о выделении больших масс кавалерии для немедленного преследования отступающего противника было Шварценбергом отклонено.
Сам Наполеон уже утром успел перейти по мосту через реку Эльстер вместе с корпусом Нея. В 10 часов утра начался общий штурм. Заслышав русское «Ура!» вблизи Рундшетских ворот, французские саперы запаниковали и раньше времени взорвали мост через Эльстер. В городе остались войска маршалов Макдональда, Понятовского и генерала Лористона. Примерно 20 тыс. человек. Часть из них погибла в бою, а другая сдалась в плен. Маршал Понятовский утонул при переправе через Эльстер.
Но это еще не все, что хотелось бы сказать о величайшей битве XIX века. Многие историки и современники упрекают саксонцев в предательстве французских войск и в переходе в самую решительную минуту боя на сторону противника. Да, Наполеон ранее присоединил к Саксонии некоторые территории ее союзников. За это «благодеяние», которое обернулось ненавистью населения насильно присоединенных территорий и соседних государств, саксонцы вынуждены были платить кровью солдат и ограблением на нужды войны своей земли.
Для того, чтобы лучше подсветить ту мысль, которую я хочу изложить, давайте воспользуемся воспоминаниями русского офицера Андрея Федосеевича Раевского. Это не рассказ для широкой публики, а скорее личный дневник, фиксирующий впечатления молодого офицера, едущего к назначенному месту службы. Давайте сокращенно рассмотрим из этого дневника несколько строк. «Какая ужасная противоположность представилась взору моему, когда я переступил из бедной песком и развалинами покрытой Польши в цветущую благоденствующую Силезию! Хлеб уже собран, бесчисленные стада пасутся на влажных пажитях. Опрятность селений, скромная, но довольно привлекательная наружность домов, редкая исправность дорог и мостов, печать непринуждения и благородной независимости, заметная в поступках и даже лице простого народа, возвышает душу и возбуждает какое-то приятное, доселе неизвестное чувство». Такой резкий контраст между нищей Польшей и зажиточной Силезией
Тем более, что у автора еще живы воспоминания от осмотра сказочного богатства дворцов польской аристократии и дикой нищеты польского крестьянства. Да, его поражает, может быть усредненная, не потрясающая взор яркостью, но счастливая и достойная человека жизнь в немецкой Силезии. И он, офицер, помещик, с юности выросший в недрах российского крепостного права задумывается и начинает искать причину столь вопиющей разницы в уровне жизни рядовых поляков и немцев. И вот он делает вывод: «В Германии каждый поселянин получает некоторое, званию его соответственное образование. Он знает свои права и обязанности, не страшится притеснений и без всякого ропота приносит на алтарь отечества дань законами общества на него возложенную». Обратите внимание, благополучие населения напрямую зависит от нормальных законов и нормального образования. Силезия до наполеоновских войн принадлежала Пруссии, а в ней, в то время, было совершенно невозможно, пусть и под давлением совершенно жесткого государственного режима, никакое злоупотребление бюрократии. Любая взятка, любому государственному служащему каралась жесточайше, я не говорю уж о хоть какой-либо принадлежности чиновника к любой преступной или этнической группировке.
Есть еще один момент, поразивший меня в этих записках. Если раньше в европейских странах можно было расплачиваться русскими ассигнациями, то теперь немцы их не принимают: «… и большие до них не охотники, ибо знают, сколь неусыпно ФАБРИКАНТЫ ЩЕДРОГО Наполеона работали». Короче говоря, русские бумажные деньги нигде в Европе не входу, потому что все европейцы знают о том, что император Франции просто рядовой фальшивомонетчик. Расплачиваться приходится только золотом или серебром, а это очень сильно затрудняет снабжение войск, потому, что только русские привыкли за все, что не получают централизованным порядком, покупать на месте.
Ну и наконец, об измене саксонцев. Вот как описывает состояние Саксонии, этой верной союзницы Франции, Андрей Раевский: « За Лаубаном к Герлицу и далее к самому Дрездену все окрестности разорены ужасно. И можно ли сохранить порядок и устройство в беспрестанном, так сказать, приливе и отливе полумиллиона разнородных, большей частью необразованных войск? Французы, действуя без магазинов, были главной причиной всех бедствий, поселянами испытанных. Какой крестьянин, особенно иностранный, может в продолжение двух или трех лет доставлять каждый день нужное пропитание нескольким десяткам воинов? Французы же столь прихотливы. Поневоле бедный мужик, терпя нищету и сверх того обиды от дерзости солдат, бросает дом, хозяйство и бежит в отдаленные горы, дабы спасти по крайней мере семейство и самого себя».
Другие русские офицеры в своих воспоминаниях пишут о том, что в окрестностях Дрездена нигде не купить хлеба и только централизованное снабжение войск способно, пусть не очень хорошо, но спасти войска от голода. А вот под Лейпцигом не только хлеба невозможно купить, но и невозможно нигде купить даже одной картофелины. Заметьте, что дело происходит осенью, когда урожай уже собран! Саксонские солдаты не были слепыми и они видели, что происходит с их Родиной там, где проходят французские войска. Видели, как живут их родные и, пусть поздно, но стали делать выводы.
Яркой противоположностью Саксонии служат богатства Силезии. Но там французы не останавливались. Зимой остатки вражеской армии (французы, австрийцы, поляки) стремительно убегали от русских летучих отрядов. А шедшая за ними русская армия, за все платила, поэтому от желающих продать излишки своих товаров не только в полосе прохождения войск, но и с достаточно далеких окрестностей приезжавших, как говорят в России, «отбою не было».
Глава 55.
Итак, Наполеон, который готовился разгромить войска коалиции, теперь сам был вынужден бежать от Лейпцига. Поражение было тяжелейшим и совершенно непредвиденным, поэтому никаких складов запасов продовольствия по дороге заранее подготовлено не было, а отступать приходилось по достаточно сильно разоренным за эту летнюю кампанию немецким землям. Тем более, что за спиной, как Дамоклов меч, нависали над его войсками армии победителей. Конечно, Шварценберг создал французам «золотой мост» для отступления. Силы союзников их фактически не преследовали. В то время Австрия вполне реально надеялась разыграть французскую династическую карту. Тогда бы, объединив огромные возможности Франции и свои, она стала самой сильной державой Европы. И, как я думаю, это были вполне реальные расчеты. Но, сталкиваясь с взглядами других народов на развитие ситуации, любые, даже самые хорошо просчитанные планы, могут сгореть в суровой действительности, как сухой листочек в пламени костра.
В тот момент остаткам войск Наполеона бежать приходилось по территории Баварии. Тот, кто выжимает из подвластных народов все соки, тот должен ожидать, что в трудную для него минуту ему придется отвечать за свои поступки. После столь долгого и циничного грабежа французами своего союзника, после бессмысленной гибели на просторах России баварских полков, все слои общества этого немецкого королевства были охвачены жаждой мщения. И вот тут происходит нечто совершенно не похожее на знаменитый немецкий рационализм. Баварские войска (около 43 тыс. чел.) под командованием генерала Карла фон Вреде в конце октября под городом Ганау перегородили наикратчайший путь отступления самому Наполеону! Конечно же, они могли пропустить раненого зверя, убегавшего из разоренных немецких земель, но сработало общее желание народа, и баварские войска решились на этот неравный бой. Для тех, кто не знает биографии генерала фон Вреде, необходимо добавить, что это был очень опытный полководец, хотя именно о нем Наполеон произнес свою знаменитую фразу: «Я сделал его графом, но не смог сделать его генералом». В начале карьеры он дрался против австрийцев и Наполеона, потом совершил несколько походов под его руководством, и, наконец, 30 октября, вступил в решительную схватку с этим «безусловным чемпионом мира по количеству кровавых побед». Он рассчитывал на то, что вслед за французскими войсками идут войска коалиции. Наполеону было необходимо вырваться из Баварии и уйти за Рейн, поэтому он любой ценой жаждал проложить себе дорогу. Французы атаковали, не жалея солдат. Но предвидеть действия фельдмаршала Шварценберга было невозможно ни союзникам, ни врагам. Им руководил далекий венский, проклятый еще Суворовым, Гофкригсрат.
Вот что написал 4 ноября генерал-фельдмаршал Блюхер: «Мы сделали великое дело: французы за Рейном, однако имеет место недосмотр, иначе великий Наполеон с остатком своей огромной армии был бы уничтожен у Ганау. Он пробился, несмотря на то, что баварский генерал Вреде сделал все, чтобы его не пропустить. Но он был все-таки слаб, чтобы совершенно его уничтожить. Я постоянно следовал за французским императором по пятам и ежедневно приходил на биваки, которые он покидал. Меня остановили на этом пути, я наступал ему прямо на тыл, когда он дрался с Вреде. Лишь господь знает, почему, в конце концов, я получил приказ взять направление на Гиссен, а главная армия хотела своим авангардом следовать за врагом. Этот авангард, правда, был на два перехода позади меня и пришел слишком поздно, чтобы помочь Вреде. И так действительно попавшийся император улизнул».
В моем представлении, тогда подлость австрийского Гофкригсрата, а не господь, изменила направление движения армии неистового Блюхера и позволила Наполеону избежать поражения и 2 ноября переправиться через Рейн.
Теперь наступило время сказать несколько слов о нашем главном герое. После неудачного сражения под Денневицем, где маршал Ней действовал явно ниже уровня всякой критики, поражение подействовало на него, можно сказать, как ледяной душ, можно сказать, как удар хлыста, мне трудно подобрать достойное определение. Но одно можно сказать достаточно твердо – он очнулся от того дурмана, в котором явно находился после встречи со своей семьей. К нему вернулась его знаменитая быстрая боевая реакция, что он блестяще доказал командуя войсками на севере Лейпцига. Тогда Блюхер стремительной атакой растрепал корпус маршала Огюста Мармона и Мишель Ней своими действиями смог спасти от разгрома этот Северный участок обороны.
30 октября решительно, со свойственной ему удивительной храбростью, раненый (!) еще под Лейпцигом, действовал против баварцев под Ганау.
Глава 56.
Практически на весь ноябрь и декабрь 1813 года остатки армии Наполеона получили время на отдых и реорганизацию. Это произошло благодаря «неусыпным заботам о быте солдат» главнокомандующего союзными армиями князя Шварценберга. Он хотел удержать союзные войска до весны 1814 года на зимних квартирах, вне пределов Франции. Ему не удалось это сделать из-за настойчивости русского и прусского командования, требовавших продолжения боевых действий, пока Наполеон не оправился от нанесенного ему поражения под Лейпцигом и при отступлении за Рейн. Таким образом, к концу 1813 года союзники сосредоточились вдоль берегов Рейна и были готовы к наступлению на Францию.
Но теперь войск коалиции стало заметно больше. Германские князья, может быть, и с неохотой, но были вынуждены предоставить союзникам примерно такое же количество солдат, какое в свое время получил Наполеон, сделали весьма солидный денежный взнос на содержание своих войск. Такова была реакция властей на силу народного гнева среди немецких земель на длительное хозяйничанье французского императора и подчиненной ему бюрократии. Помимо Баварского и Вюртембергского корпусов, сражавшихся в главной армии под командованием Шварценберга, было организовано еще пять корпусов. В их задачу входило охранять базы и коммуникации союзников, держать в осаде французские крепости. Это позволило освободить часть русских и прусских солдат для борьбы с основными силами противника.
Не терял времени зря и Наполеон. Он вновь проявил свои организаторские способности, форсируя производство оружия, амуниции, организуя призыв в армию. Но его усилия как будто падали в пустоту или, можно сказать, не приносили прежних результатов. Это наступила реакция народа Франции на его политику, сделавшую главной опорой его правления крупную финансовую и промышленную буржуазию. Народные массы страны еще не восстали против императора, но уже отвернулись от него. Немногочисленный рабочий класс не имел повода сражаться за этого вождя. Наполеон, как правильно писал об этом Е.В. Тарле, был «автором рабочих книжек, ставивших рабочего человека в положение прямой зависимости, - ведь эти книжки отдавали рабочего в полную власть хозяина». Это была новая крепостная зависимость, по которой рабочий не имел права перейти на другое место работы без разрешения прежнего владельца предприятия, на котором он трудился.
Ранее основной опорой власти было крестьянство, получившее земельные наделы после изгнания аристократов-землевладельцев. Каждый крестьянин, отправляя своего сына в армию, считал, что тот защищает этот клочок кормилицы-земли, который перейдет по наследству к его потомкам. Но солдаты гибли в бесконечных походах-авантюрах, и вдруг оказалось, что передавать эту землю некому, - не осталось сыновей. Да к тому же император стал демонстративно восстанавливать «новую аристократию», которая, как и маршал Ней, стала получать крупные земельные владения. Крестьянство отвернулось от вождя. К этому следует добавить, что потом, после победы над Наполеоном, ситуация, в которой оказалось французское крестьянство, обернулось неслыханными потерями для русской армии. Свыше 60 тыс. русских солдат дезертировали и затерялись в дремучих недрах французской провинции. Это современная официальная цифра, принятая исследователями наполеоновской эпохи уже в наши годы (хотя и оспариваемая до 40 тыс.). Корни ее происхождения я исследовать не могу, но вполне допускаю, что она имела место быть. Эти воины выдержали раны, холод и голод походов, вынесли все тяготы, связанные с войной, но решили не возвращаться в крепостническую Россию.
Короче говоря, массовый призыв в армию у Наполеона провалился. А то, что удалось набрать, по подготовке, по составу не шло ни в какое сравнение с составом предыдущих наборов.
Следует учесть еще один фактор, о котором как-то не принято говорить и писать. Всегда послушная законодательная власть стала тоже выходить из-под контроля. Депутаты не поверили Наполеону, когда он по приезду в Париж объявил виновниками катастрофы под Лейпцигом саксонцев. Тогда он обвинил самих депутатов в непонимании и содействии врагу: «… вместо дружного содействия мне, вы стараетесь сеять раздор. Вы разглагольствуете о народе: разве не известно вам, что я наивысший его представитель?... Я больше нужен для Франции, нежели Франция для меня…». Это неприкрытое, наглое хамство проявлялось и ранее, но по отношению к другим народам (немцам), когда император цинично заявлял, что ему безразлично сколько погибнет его солдат, тем более, что большинство из них немцы, (он озвучил Меттерниху цифру в ДВЕСТИ ТЫСЯЧ!), лишь бы он достиг желаемой власти и победы. Этот коротышка, шедший к власти через раболепное услужение перед Директорией во главе с наглым палачом и вором «маркизом де Баррасом»; предавший не только идеалы революции, но и саму Францию; дважды бросавший свою армию (в песках Египта и в снегах России) усвоил в жизни только одно правило карьеры Иуды: предавай и богатей.
После провала мобилизационных мероприятий у Наполеона оставался только один выход – отправиться из Парижа к остаткам французской армии, чтобы самому возглавить ее и попытаться изменить ситуацию. Перед отъездом, 23 января император отдал последние распоряжения: в случае его гибели престол наследует его сын, регентшей до совершеннолетия Наполеона II была объявлена его мать Императрица Мария-Луиза. Все получилось так, как планировали в столице Австрии Вене. Оставалось дело за малым – подготовить подходящую «случайность» войны, устраняющую неудобного для австрийцев и мелких немецких князей самого Наполеона. А пока императору Франции удалось в различных столкновениях серьезно потрепать армию Блюхера, да и Шварценбергу показать, что легкой прогулки к Парижу не будет. Но настоящих побед уже не было. А причина была проста: при каждом боестолкновении у союзников было от 150 до 200 тыс. человек, а у французов около 40 тыс. Такое соотношение сил рано или поздно обязано было привести к разгрому французскую армию. Оставалось только одно: рисковать.
А теперь я расскажу крайне упрощенную версию событий 1814 года.
На севере страны находилась система приграничных крепостей, в которых находились значительные гарнизоны. Но они все были блокированы вновь образованными немецкими корпусами. Возник соблазнительный выход из проигрышной ситуации. Раз не удалось пополнить армию мобилизацией до размеров, дающих возможность на равных сражаться с противниками, то можно рвануться на север, деблокировать гарнизоны этих крепостей, влить их в свою армию и уже тогда, со значительно большими силами, навязать решительное сражение с войсками коалиции.
План дерзкий, ведь позади Париж, а там сын, жена, но вполне выполнимый, если парижане проявят волю и смогут продержаться хоть некоторое время. Для этого имеются все условия: город окружен цепью пусть старых, но фортов, имеет не менее 150 орудий; его защищают войска в количестве 42 тыс., командуют ими испытанные маршалы Мармон, Мортье, Монсей; к количеству войск следует добавить национальную гвардию Парижа, ополчение из студентов Политехнической школы и т.п. Размышления над картами показывали императору, что этот план вполне выполним.
Но сколь часто в этом рассказе, разрушая самые гениальные планы, появляется это «НО». Для того, чтобы разъяснить свои действия, был отправлен императором в Париж курьер с соответствующими письмами и приказами. Но русские казаки перехватили этот конвой, разгромили его, а все послания доставили Александру I!
Глава 57.
Ознакомившись с этими документами, Александр I немедленно переслал их формально считавшемуся верховным главнокомандующим князю Шварценбергу. Верховный принял «гениальное решение»: срочно отступать, пока Наполеон не отрезал войска союзников от Германии с ее базами снабжения. Тут надо отдать должное русскому императору: в этой очень сложной обстановке он принял рискованное решение, которое решительно отказался поддерживать австрийский главнокомандующий - бросить русские и прусские войска на Париж! И таким ударом по сердцу Франции окончить эту войну. Для того чтобы скрыть это движение от глаз Наполеона, прервать его связь со столицей и затруднить обратный марш французских войск, был выделен отдельный кавалерийский корпус 10 тыс. человек с конной артиллерией под командованием генерала русской службы Винценгероде. Дело не сложное, но очень важное. Если бы поручили его графу Платову, то можно не сомневаться, что оно было бы выполнено надлежащим образом. Но его исполнение царь-батюшка доверил «придворному полководцу» Винценгероде и тот умудрился эту задачу успешно провалить - корпус был разгромлен, а Наполеон уже 27 марта узнал о движении прусских и русских войск союзников к столице. В тот день он произнес знаменитую фразу: «Это превосходный шахматный ход. Вот никогда бы не поверил, что какой-нибудь генерал у союзников способен это сделать». Не теряя времени, он рванулся со своей небольшой армией от Сент-Дизье (это около 180 км от столицы) на спасение города. Защитникам надо было продержаться максимум 4 – 5 дней. Но буржуазный Париж это не революционный Париж! Спустя не так много лет Парижская Коммуна, находясь в окружении прусской армии, продержалась 72 дня!
29 марта 1814 года союзные армии (около 100 тыс. человек) подошли вплотную к передовой линии обороны Парижа.
В 1814 году в столице Франции проживало более 714 тыс. человек. Большая часть города находилась на правом берегу Сены. Излучины Сены и ее правый приток Марна прикрывали город с трех сторон. В междуречье Сены и Марны, ограждая город, протянулась цепь высот (самая крупная Монмартр). Их успели в достаточной степени укрепить. Французскими войсками на этих высотах командовали опытнейшие маршалы, на левом фланге Мортье и Монсей, на правом – Мармон. Казалось бы, сил вполне достаточно для эффективной обороны города, но так не думали русские солдаты.
В 6 часов утра 30 марта, не дожидаясь подхода всех частей армии, войска союзников начали штурм этих укреплений Парижа. Солдаты шли в бой дружно и яростно – всем надоела эта война. В русских войсках так и говорили: «Наконец-то пришла пора навестить батюшку-Париж, за посещение французами матушки-Москвы». Солдаты напрямую связывали взятие столицы Франции с окончанием этой мучительной, кровопролитной войны, и все понимали, что счет времени до подхода армии Наполеона идет не на дни, а на часы.
Французы за свою столицу также дрались отчаянно. Потери и с той и с другой стороны были самые большие за все время боев 1814 года. 4,5 тысячи тел французских солдат устилали укрепления и батареи обороняющихся. Потери союзников, как наступающих, были значительно больше. Погибло 6100 русских воинов, 1840 пруссаков, 153 вюртембержца.
К 17 часам защищавшие Париж высоты были захвачены и союзники начали устанавливать на них артиллерию для обстрела города. Тогда маршал Мармон, желая спасти город от бомбардировки и уличных боев, отправил парламентера к русскому императору. Александр I, обычно столь корректный в своих высказываниях, видимо сказывался жесткий недостаток времени, дал парламентеру такой ответ: «Он прикажет остановить сражение, если Париж будет сдан: иначе к вечеру не узнают места, где была столица».
К 16 часам и австрийские войска подошли к городу. Стоит отметить этот факт, потому что в штурме они не участвовали, да и явно не стремились к этому, а вот (это впечатление создается после всего прочитанного лично у меня) защитить Марию-Луизу и Наполеона II, а значит наполеоновский трон, были готовы.
После краткого совещания французских маршалов, они пришли к выводу: город удержать невозможно, поэтому его нужно сдать войскам союзников. Капитуляция Парижа была подписана в два часа ночи 31 марта, при этом маршалы Мармон и Мортье выговорили себе право вывести остатки войск из столицы на северо-запад. Из города бежали брат императора Жозеф Бонапарт и императрица Мария-Луиза с сыном Наполеоном II.
31 марта союзники вошли в столицу Франции. Проход войск, выделенных для парада, продолжался 5 часов. Парад принимали императоры России, Пруссии и князь Шварценберг. Император Австрии счел для себя неудобным принимать парад войск победителей в поверженной столице империи своей дочери.
После торжественного прохождения войск по поверженной вражеской столице и расквартирования их наступил самый опасный момент, которого так боялось население Парижа, да что греха таить, и союзное командование тоже. Прозвучала команда: «Вольно! Разойдись!» и коробки батальонов распались.
Как рассказывал мой отец, тоже переживший «ДЕНЬ ПОБЕДЫ!», пусть и не в далеком 1812 году, а в более близком 1945, но, тем не менее, страшно далеком от нас, его детей и внуков, «Это было непередаваемо! Кто плачет, кто смеется, все ходят и качаются как пьяные, целуются друг с другом. Это сладкое слово «Победа!», это непередаваемое безумие ни с чем не сравнимой радости, ведь еще несколько часов тому назад ты мог погибнуть самым жутким образом, мог быть неузнаваемо изувеченным на всю оставшуюся жизнь, мог быть… Да что говорить об этом. Вопреки всему ты остался жив, пусть израненными, но своими руками обнимаешь своих самых дорогих и любимых на свете товарищей. Все кричат от этого непередаваемого счастья жизни, стреляют в воздух… А кто и лежит уткнувшись в землю лицом, и тело его сотрясается от рыданий. То, что творилось, не передать ни какими словами! Нет таких слов на свете!».
Но и надо сказать правду: большая часть войск была расквартирована вне Парижа. Александр Павлович предусмотрительно сделал это. Внук немки, сын немки русский монарх видимо хорошо понимал душу немецких солдат, поэтому заранее предпринял особые меры по отношению к своим немецким союзникам.
Что касается русских войск, то им выдали трехлетнее жалование сразу с приказом: «Платить за любую понравившуюся щепку». Офицеры, в присутствии государя, трофеями не «баловались», а русские солдаты, по воспоминаниям всех современников, поразили население не только Парижа, но и всей Франции, своим внутренним достоинством, выдержкой и честностью. Это спустя годы вражеская пропаганда стала рисовать русских воинов дикарями и насильниками, лепить из них страшилки для всей Европы. Но мы помним цитату графа Сегюра, восхищавшегося русскими войсками, находившимися той весной 1814 года в завоеванном Париже.
Пожалуй, еще стоит привести выдержку из приказа любимого всей армией «атамана», новоиспеченного графа Платова: «Обывателям города Парижу никакой обиды не чинить; наипаче не обижать ихних мадамов и мамзелей; кроме если по взаимному согласию. Помните, что мы присяжные казаки русского императора, войско благородное и цивилизованное». Вот и выполняли приказ казаки как в присяге сказано. А красивым французским «мадамам и мамзелям» никто подобных приказов не отдавал, и поэтому 60 тыс. молодых, здоровых, самых красивых русских парней «пропали» навсегда для России. Увели их куда-то французские красавицы, забыли они с ними присягу и товарищей… Бог им судья, - как говорили в том 19 веке наши предки. Но как-то в душе грустно и обидно…
Глава58.
Но рано праздновали победу 31 марта 1814 года наши предки. Еще оставался человек, точнее алчный зверь, которому было мало пролитой в этой бойне крови – Наполеон. Он форсированным маршем вел войска на Париж. Император жаждал его отбить. Страшно представить, во что бы превратилась столица Франции, если бы на ее территории разгорелась схватка.
Для того, чтобы объяснить, почему не произошла эта трагедия, придется вернуться на несколько месяцев назад. Еще в середине лета 1813 года Мишель Ней один, причем несколько раз, аргументированно высказывал свое мнение императору о том, что необходимо заключить мир, чтобы спасти Францию и трон. Он на цифрах и фактах доказывал слишком опасный риск дальнейшего продолжения завоевательной войны. Но Наполеон был глух к голосу разума, К тому же, он не сделал правильных выводов из разгрома похода на Москву. Опять же у каждого властителя всегда есть хор придворных льстецов, которые восхищаются гением своего владыки и дружно утверждают, что гибель его армии в России произошла сначала от русской грязи, потом от «генерала Мороза», а сам император не проиграл ни одного сражения. Это же факт! Постепенно многочисленные славословия искажают реальность и не дают возможность правильно оценивать существующую ситуацию. Искажая прошлое, они не позволяют верно оценивать настоящее, а значит, не позволяют хоть как-то планировать будущее. Это трагедия достаточно многих глухих к критике руководителей. К тому же, она должна произойти обязательно, если подобный деятель начинает слепо верить во всесокрушающую силу денег. Первое предупреждение Наполеон получил в России, где обозы, наполненные золотом, не принесли ему победы. Он не услышал этого «звонка». Французский властелин до такой степени раздувал в газетах легенду о своей исключительной гениальности, что, в конце концов, слепо уверился в ней сам. Да! Этот полководец свято верил в свой необыкновенный военный гений и силу золота.
Еще до «Битвы народов» Мишель получил от Бернадота личное письмо, в котором было дружеское предложение маршалу бросить службу. В нем были такие строки: «Уже много лет мы разоряем землю и до сих пор ничего не сделали для людей. Слава предстоящего подвига, князь, достойна такого воина, как Вы. Французский народ оценит эту выдающуюся услугу наряду с теми, которые мы вместе оказали двадцать лет назад под стенами Сен-Кантена, сражаясь за свободу». Маршалу было над чем подумать. Бернадот задел множество уже полузабытых струн в его душе.
Под Лейпцигом маршал Ней был ранен очередной раз. После переправы через Рейн Наполеон отправил его на излечение к семье. С одной стороны, в домашнем кругу Мишеля лечили, а вот с другой… Как писал впоследствии лучший биограф Нея Эрик Перрен о взаимоотношениях в семье маршала: «Она (Аглая) прожужжала ему уши жалобами, вопросами о будущем семьи». Она и ее отец, в свое время жившие в тени престола французских Бурбонов, активно показывали Нею возможные «прелести службы королю» и «возможные достоинства при своевременном переходе на эту службу». Они вкрадчиво рисовали перед ним картины жизни аристократии, к которой теперь, несомненно, принадлежала и семья князя Москворецкого. «Во время предать – это не предательство, а талант предвидения», - вот лозунг всех предателей.
Но не менее сильно, чем агитация семьи Огъе, стала давить на Мишеля еще одна проблема. В январе 1813 года Ней заинтересовался расходами своей любимой Эгле. Они оказались просто фантастическими, поэтому, отъезжая к армии, он предупредил супругу, что могут настать тяжелые времена, и настоятельно просил привести ее расходы хоть в какой-нибудь баланс с их доходами. А доходы были очень большими. Только имения, расположенные во Франции и Италии, приносили миллионы франков, а сколько денег лилось от службы Мишеля: маршальские, за командование армией в боевой обстановке, по 100 тыс. франков в месяц за княжеский титул и еще за многое, многое другое. Нигде нет записей, что пообещала в ответ на эту просьбу Аглая Ней, но судя по описанию Э. Перрена, к концу 1813 года перерасход был вновь чудовищным. Во время лечения, видимо, произошел, как говорят дипломаты, «интенсивный обмен мнениями» о финансовом положении семьи и о том, как расплатиться с кредиторами. Лично мои наблюдения, в течение уже достаточного времени, показывают два основных повода распада семей. Это: а)финансовые проблемы, б)различные взгляды на воспитание детей. Эти, да и другие менее острые вопросы, многократно усиливаются, если семья сложилась в результате брака по расчету хотя бы одного из супругов. Не думаю, чтобы Мишель Ней, с ранней юности выросший в армейской среде, да еще под командованием таких генералов, как Клебер или Моро, знавший цену жизни в боях и походах, мог, под влиянием (постоянного «жужжания») Аглаи и ее отца, возжелать поражения французской армии. Но и не могу считать, что они прошли совершенно бесследно. Человеку свойственно меняться, особенно под давлением той огромной собственности, которой к тому времени владела семья маршала. Сам Наполеон в это время, да и потом, находясь в ссылке, неоднократно замечал, что Ней внезапно стал удивительно алчным. Его невозможно было вытащить в строй никакими самыми строгими приказами, пока не передавалась в руки маршала солидная сумма денег. Это свое неподчинение Ней объяснял тем, что не может бросить свою супругу «на растерзание кредиторам». Вот весьма краткое описание тех проблем, с которыми столкнулся маршал Ней в начале апреля 1814 года.
Глава 59.
Уже 30 марта 1814 года французская армия подошла к Фонтенбло. Если 1 апреля у императора было 36 тыс. солдат, ток 3 апреля свыше 60 тыс. На первый взгляд может показаться, что еще ничего не потеряно. Но это только на первый взгляд. Маршалы Ожеро и Массена, возглавлявшие отдельные корпуса несмотря на грозные приказы Наполеона не сделали ни одного шага в сторону основной французской армии. Депутаты Сената призвали к низложению императора. Неожиданно обнаружился паралич бюрократической государственной системы, столько лет и так продуманно выстраиваемой преобразовательным гением самого Бонапарта. С давних пор известна одна прописная истина: любая власть крепка поддержкой основной массы населения. Можно заставить действовать бюрократию в рамках жестких законов. Можно тех же чиновников заставить действовать, заинтересовав их большими деньгами. Можно, в конце концов, ввести оба эти стимула, но в случае любого кризиса государственная машина, опирающаяся на выше приведенные опоры для действия государственного аппарата, рухнет, автоматически погребая под своими обломками страну. История древних Афин и чуть менее древнего Рима, существовавшего сотни лет, учит, что нет ничего более надежного для существования государства, чем опора на производящие классы общества (на граждан), кровно заинтересованных в жизни и развитии этой страны. Если у граждан есть хотя бы тень сомнения в действиях руководителя государства, то все остальные опоры ненадежны.
4 апреля в Фонтенбло собрались маршалы Ней, Удино, Лефевр, Макдональд, Монсей, верная «тень» императора Бертье, талантливейший организатор генерал Коленкур. От имени всех присутствующих Ней потребовал отречения императора от престола. Остальные стояли молча, но уже этим молчанием явно поддерживая требование Нея. Наполеон хотел призвать на помощь армию и попытался вскочить со стула, на котором в тот момент сидел. Но тяжелые руки маршала легли на его эполеты. «Солдаты пойдут за своими командирами, - произнес Ней, - а командиры это мы». И тогда император понял все. Он написал и подписал свое отречение в пользу сына и Марии-Луизы как регентши при малолетнем Наполеоне II.
Казалось бы, сбылась затаенная мечта Австрии. Но посмотрим, что произошло дальше. После подписания отречения Наполеон поручил маршалам Нею и Макдональду отправиться в Париж и провести переговоры с Александром I, включив по дороге по дороге в свою делегацию маршала Мармона. Надо сказать, что последний встретил обоих делегатов настороженно и очень смутился, когда узнал, что он включен в состав делегации для будущих переговоров об отречении Наполеона. Оказывается, этот друг юности Бонапарта уже вступил в переписку с русским царем и имел встречу с австрийским главнокомандующим Шварценбергом, поэтому по прибытии в Париж Мармон извинился и покинул членов делегации, уклонившись от участия в переговорах. Видимо, на этого маршала также больше давили огромные «личные интересы», причем их тяжесть была больше, чем интересы Франции.
Сразу по прибытию маршалы отправились к Александру Павловичу. Он принял их весьма вежливо. Видимо ему в какой-то степени импонировало, что к нему прибыл для переговоров столь прославленный во всем мире храбрец. Ней выступил с большим жаром и в самых красноречивых выражениях настаивал на сохранении династии Наполеона на французском престоле. Казалось бы, что русский царь склонен поддержать эту идею. Но это только казалось. Александр I ясно осознавал, какую опасность таит для России, да и для всей Европы, объединение под руководством членов одной семьи престолов Австрии и Франции. А так же сохранявшаяся близость Наполеона к сыну и своей супруге сулила в будущем немало волнений. Александр I поступил как талантливый политик. Он пообещал представителям Наполеона все тщательно обдумать и принять решение во время второй аудиенции. Время уже стало работать на союзников, а спешка в подобных вопросах недопустима.
Во время второй встречи послов и Александра Павловича произошла сцена, которая полностью изменила расстановку политических сил. Лучше многих авторов, описал ее Дональд Дерделфилд, поэтому привожу ее полностью: «Во время второй аудиенции в зал вошел офицер его (русского) штаба и что-то прошептал ему на ухо. Царь тотчас же повернулся к Нею, и спросил: «А вы уверены, что армия в целом еще сохраняет верность Наполеону? Ней ответил утвердительно. «А тогда почему же корпус Мармона проходит через наши линии?» - задал вопрос Александр.
Ней онемел от этой новости».
Надо сказать, что первое отречение Наполеона было построено на том, что армия ему бесконечно верна и император отказывается от престола только, чтобы избежать ужасного кровопролития на территории Франции. А тут целый корпус французских войск не то что сложил оружие, а судя по действиям, может быть, даже готов сражаться вместе с союзниками. Александр Павлович потребовал полного отречения Наполеона за себя, за сына и за жену. Так друг юности еще безвестного лейтенанта Бонапарта, маршал Мармон, предал своего друга.
6 апреля Наполеон был вынужден написать новое, уже полное отречение.
В тот же день Сенат провозгласил королем хитрое ничтожество Людовика XVIII. Так создаются короли.
11 апреля был составлен окончательный текст Фонтенблоского договора. Согласно нему Наполеон и Мария–Луиза сохраняли титулы императора и императрицы, но лишались власти над Францией. Их наследникам тоже запрещалось претендовать на французскую корону. Во владение Наполеону передавался остров Эльба, с правом содержать при себе личную охрану в количестве 400 человек. Мария-Луиза получила в суверенное владение итальянские герцогства Парму, Пьяченцу и Гуасталлу. Ее мужской потомок мог наследовать титул. Следует запомнить этот пункт. Он еще сыграет в истории свою роль.
Александр I мог радоваться этому дипломатическому успеху. Ему удалось сделать так, чтобы две мощнейшие европейские державы не смогли оказаться под одним управлением. Но лично для меня существует один очень большой вопрос: а рад ли был бы этой «победе» Михаил Илларионович Кутузов? Еще в 1812 году под Москвой прозорливый «старик» гневно высказал английскому генералу Вильсону: «Я и не охну - на тот случай, если остров пойдет ко дну». На другой день он снова высказался, даже понимая, что становится смертельным врагом Англии: «Я отнюдь не уверен, что полное изничтожение императора Наполеона и его армии будет таким уж благодеянием для всего света. Наследие его не достанется ни России, ни какой-либо иной континентальной державе, а той, которая уже владеет морями и превосходство которой станет тогда непереносимым». Некоторые авторы, явно не понимая то огромное дело, содеянное Кутузовым, утверждают, что «старик» хотел остановиться на границах России. Это большая ошибка. Фельдмаршал тогда организовал наступление остатков измученной кадровой русской армии с целью максимального освобождения Пруссии и Германии, именно для того, чтобы они не могли служить источником пополнения войск Наполеона людскими и материальными ресурсами. Это наступление было организовано в самый трудный период для русских войск, для русского солдата. К сожалению, завершить его полководец не сумел – помешала преждевременная смерть. Но задел его гениальных военных решений оказался настолько велик, что ни храбрость французских маршалов и подчиненных им войск, ни таланты Наполеона, а он был безусловно талантлив, уже ничего не смогли изменить. А вот передать свои предвидения дипломатических действий старый дипломат не успел. Поэтому XIX век прошел под чудовищным «непереносимым» прессом «державы, которая владеет морями».
гл. 44-59. По Европе до Парижа
© Copyright: Михаил Ткачёв, 2022
Свидетельство о публикации №222051601366
Свидетельство о публикации №222051601366
Рецензии