Исторический этюд. Полководец Барклай де Толли

     В 1826 году в Петербурге, в Зимнем дворце, по проекту зодчего Карло Росси была построена галерея, прозванная «военной», где разместили около трехсот портретов генералов – участников Отечественной войны 1812 года. В течение десяти лет известный английский художник Джордж Доу, приглашенный в Россию, писал портреты. Ему помогали русские живописцы А.В. Поляков и В.А. Голике. Несколько парадных портретов – Александра  I, его союзника прусского короля Фридриха - Вильгельма III и австрийского императора, также союзника Александра, были выполнены немецкими художниками Францем Крюгером и Питером Крафтом.
     В центре ее – исполненный Дж. Доу большой портрет  главнокомандующего русскими войсками фельдмаршала М.И. Кутузова, рядом картины, запечатлевшие П.И. Багратиона, Д.В. Давыдова, А.Н. Сеславина, А.П. Ермолова… По другую сторону висит большой портрет прославленного полководца Барклая де Толли.
     А.С. Пушкин, много раз бывавший в галерее и восторгавшийся ею, написал следующие строки:
                У русского царя в чертогах есть палата:
                Она не золотом, не бархатом богата;
                Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;
                Но сверху донизу, во всю длину кругом,
                Своею кистию свободной и широкой
                Ее разрисовал художник быстроокой.
                ………………………………………..
                ………………………………………..
                Толпою тесною художник поместил
                Сюда начальников народных наших сил,
                Покрытых славою чудесного похода
                И вечной славою двенадцатого года.
                Нередко медленно меж ними я брожу
                И на знакомые их образы гляжу…
                ……………………………………….
                ……………………………………….
                Но в сей толпе суровой
                Один меня влечет всех больше. С думой новой
                Всегда остановлюсь пред ним – и не свожу
                С него моих очей. Чем долее гляжу,
                Тем более томим я грустию тяжелой.
                Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
                Высоко лоснится, и, мнится, залегла
                Там грусть великая. Кругом густая мгла;
                За ним – военный стан. Спокойный и угрюмый,
                Он, кажется, глядит с презрительною думой.

      Возникает вопрос – почему Пушкин написал  строки о Барклае де Толли и обратил  особое внимание именно на его портрет? Что такого  необычного увидел поэт в запечатленном художником человеке?
     Среди героев  Отечественной войны 1812года у Пушкина было немало друзей и знакомых. Некоторых он чтил, как родных, к примеру, семейство генерала Николая Раевского. Войне 1812 года Пушкин посвятил всего два полноценных стихотворения – «Бородинская  годовщина» и «Полководец», героем которого стал  Барклай.
     Пушкин был еще ребенком, когда началась Отечественная война 1812 года.
     Пушкин и другие лицеисты могли видеть, как из Царского Села  выступил в поход лейб-гвардии гусарский полк, а затем через Царское проходили дружины Петербургского ополчения.
                Хвала! он русскому народу
                Высокий жребий указал…- писал потом о Наполеоне Пушкин…
    Русские люди вдруг поняли, что если они останутся такими же, как прежде, то разрушены будут города и села, «распадется связь времен», станет бесплодной земля. Они  осознали, что у них есть Отечество, которое кроме них некому защитить, и что в этом Отечестве все люди – братья.
 «Наступают времена Минина и Пожарского! – писал участник Отечественной войны Федор Глинка. – Везде гремит оружие, везде движутся люди! Дух народный, после двухсотлетнего сна, пробуждается, чуя грозу военную.
           Главным принципом Наполеона было ошеломляющее быстрое наступление. Действия Барклая, отступавшего перед врагом и не принимавшего боя, были пугающе странны для  обывателей…
       Барклай де Толли командовал 1-й русской армией, 2-ю возглавил Багратион,  3-ей армией командовал генерал  от кавалерии А.П. Тормасов. Соединение армий  становилось все затруднительнее, так как между ними вклинивались армии Наполеона. Русская армия отступала, Багратион в ярости обвиняя Барклая, требовал генерального сражения… Под Смоленском армии соединились и дали французам кровопролитнейшее сражение, не принесшее ничего, кроме невозвратных потерь, ни той  ни другой стороне. Генеральное сражение было впереди…

             О, вождь несчастный! Суров был жребий твой:
             Все в жертву  ты принес земле тебе чужой,
             Непроницаемый для взгляда черни дикой,
             В молчанье шел один ты с мыслию великой,
             И, в имени твоем звук чуждый не взлюбя,
             Своими криками преследуя тебя,
             Народ, таинственно спасаемый тобою,
             Ругался над твоей священной сединою.
             И тот, чей острый ум тебя и постигал,
             В угоду им тебя лукаво порицал…
    
Михаил Богданович Барклай де Толли, русский дворянин и военный во втором поколении,   семи лет был записан капралом в Новотроицкий кирасирский полк, в 1778 году произведен в корнеты. В 1810 году он занял пост военного министра. С началом с Отечественной войны 1812 года был назначен главнокомандующим 1-й Западной армией.
 Спокойствие духа никогда ему не изменяло, и в пылу битвы он распоряжался точно так, как это было бы в мирное время, а в безопасном месте не обращал никакого внимания на неприятельские выстрелы”
Бесстрашие Барклая де Толли  не знало пределов. В обращении с равными он всегда был вежлив и обходителен, но ни с кем близко не дружил; с подчиненными, от высших до низших чинов, был кроток и ласков, ни в коем случае не употреблял оскорбительных и бранных выражений,  и всегда настоятельно требовал, чтобы до солдата доходило все ему следуемое.  Вел жизнь весьма строгую и умеренную.  Не дозволял излишеств, не любил карточной игры.
Солдаты уважали его за необыкновенную храбрость, заботу об их нуждах, но при всех его достоинствах, а , может быть, именно вследствие их, он не мог быть популярным начальником. Происхождение его и фамилия, чуждая для русского уха, этому способствовали.
      Известно ревнивое отношение русских  солдат, офицеров и генералов к обилию на высоких должностях в армии иностранцев. Так,  Н.Ф. Дубровин в своей статье “Русская жизнь в начале ХIХ века”  приводит исторический факт, когда адмирал  П.В. Чичагов, возмущенный назначением на должность главнокомандующего генерала Бенигсена, укорял Александра I в том, что тот оказывает предпочтение иностранцам перед русскими в назначении на высокие должности. Император был вынужден оправдываться перед адмиралом, и ответил ему, что образование в России еще отстает от европейского,   и, если не прибегать к содействию известных иностранцев, дарование которых испытано, число способных людей, и без того малое,   еще  уменьшилось бы значительно. “Все это я сказал вам для того только,- отметил Александр,- чтобы доказать, что  в данную минуту нельзя взять за правило не употреблять на службу иностранцев”.Так отвечать своему адмиралу АлександрI имел, конечно свои основания: немало способных и талантливых иностранцев служило в русской армии: Л.Бенигсен, Ф.Винценгероде, И. Дук, К. Клаузевиц... Хотя по записям в формулярных списках, образовательный уровень русских офицеров и иностранцев на русской службе сильно не отличался. Стало быть, все-таки дело было не в образовании только...
      Если обратиться, опять же, к роману Льва Толстого “Война  и мир”, как к своеобразной энциклопедии того времени, то можно увидеть, что  он упоминает очень многих иностранных военных деятелей начала ХIХ века, правда, с некоторой долей иронии, с которой к ним относились  и в русском обществе...
    Несмотря на то, что Барклай был русским офицером и дворянином,  для солдат он был  все-таки как бы такой же чужой...
       Александр поручил  Барклаю спасти армию… В этом был свой смысл – посеять страх у французов перед необозримостью русского пространства, близкой зимой…Но французы так боготворили своего императора Наполеона, что как загипнотизированные шли  на верную гибель.
    Выполняя царский наказ и  стараясь сохранить армию, Барклай отступал перед превосходившими силами Наполеона, заманивая   неприятеля вглубь страны и не давая генерального сражения.
     Когда командующим русской армией  был назначен Кутузов, для Барклая обиднее всего было то, что Кутузов принял от него  и доктрину ведения войны. Армия продолжала отступление, проводя тем самым  единственно правильную тактику, начатую Барклаем.
      Наполеон говорил, что “самое  сложное на войне - это переходить от оборонительных действий к наступлению”. Мог ли рассчитывать Кутузов на переход в наступление, получив накануне Бородинской битвы всего 15 тысяч рекрутов, которые сразу же пошли на возмещение убыли в полках 1-й и 2-й Западных армий?
Шансы  одолеть французов у стен Москвы скептически оценивал и  князь Петр Багратион. Но времени уже не оставалось, и Багратион в письме  к графу Ростопчину писал, что “...Ежели бы неприятель был подальше, тогда я мог бы распорядиться , а теперь нету времени, как идти на него”.
     К слову сказать, на знаменитом совете в Филях Барклай доказал невыгодность позиции перед Москвой и предложил отступить без боя.
             Под началом Кутузова было два  главнокомандующих, фактически самостоятельно распоряжавшихся войсками: Барклай де Толли и Багратион.У каждого из них был свой Главный штаб со своим начальником. В этой противоестественной ситуации, в которой оказались трое главнокомандующих и трое начальников штабов, безусловно в самом тяжелом положении оказался Барклай де Толли, более всех выиграл Бенигсен, но недовольны были все.
   Сила же Кутузова заключалась в том, что большая часть армии, не связанная с ним личными отношениями, искренне ликовала.
    Кутузов прекрасно сознавал, что его назначение связано с ожидаемым переходом к решительным действиям. Этого требовал от него Александр I, этого ждала армия, уставшая отступать. Этого ждал народ… Надо сказать, что Барклай намеревался дать генеральное сражение у деревни Царево Займище, что в 180 верстах от Москвы. Мысль отдать столицу неприятелю без генерального сражения ужасала каждого русского, и поэтому главнокомандующий решил остановиться на первой крепкой позиции и здесь дать сражение неприятелю.
   Однако выбранное Барклаем Царево Займище Кутузов не одобрил и драться решили у деревни Бородино, что почти на 80 верст ближе к Москве. Оскорбленный Барклай писал царю, «что Кутузов потому отказался драться у Царева Займища, что ежели враг будет разбит, то сия слава ему не припишется, а тому, кто позицию выбрал…». Кутузов же считал, что в стратегическом отношении Бородинское поле вполне соответствует, и, между прочим,  высказал мысль, что битва при Бородино есть «очистительная дань Москве», которую, он это давно понял, все равно придется отдать.
     Надо сказать, что своим ландшафтом  Царево Займище ни в чем не отличалось от Бородинского поля, и перемена места сражения, возможно, соответствовала причине, высказанной Барклаем…
     Барклай сдал командование внешне спокойно. Однако его самолюбие было, конечно же, уязвлено. Впоследствии, рассказывая о передаче Кутузову всех прерогатив, которых он лишился в связи с приездом в амию нового главнокомандующего, Барклай писал царю: «Избегая решительного сражения я увлекал неприятеля за собой и удалял его от его источников, приближаясь к своим; я ослабил его в частных делах, в которых я всегда имел перевес.
          Когда я почти до конца довел этот план и был готов дать решительное сражение, князь Кутузов принял командование армией».
    Однажды  в музее «Бородино» на вопрос, какой была дорога, по которой шел Наполеон, и похоже ли нынешнее Можайское шоссе на старую Смоленскую дорогу,  ответили, что с тех пор ландшафт изменился и растительность стала совсем другая…
     Укрепления русской армии на Бородинском поле протянулись вдоль старой Смоленской дороги, по которой шла к Бородину армия Наполеона,  и располагались таким образом: крайний, левый фланг у деревни Семеновское, центральная батарея, которой командовал Николай Раевский, и, наиболее укрепленный, правый фланг, упиравшийся у деревни Татаринки в новую Смоленскую дорогу, кратчайшую по направлению к Москве. Там же, на вновь насыпанном высоком холме была  ставка Кутузова.
    По стратегическим предположениям командующих русской армией, самыми горячими точками на карте сражения должны были стать центральный и правый фланг… Но Наполеон рассудил иначе.
     Левый фланг, или как их называли – Семеновские флеши, находился  на расстоянии одного пушечного  выстрела от взятой накануне французами деревни Шевардино,  и где теперь  была ставка Наполеона. Полками, защищавшими Семеновские флеши, командовали Петр Багратион и Александр Тучков. Эта позиция была  хорошо видна из Шевардина, и открыта для атаки.
     Кстати, Барклай писал о явной угрозе левому флангу со стороны Старой Смоленской дороги и сообщал Императору о мерах, предложенных им командующему, которые заключались в передислокации войск в ночь перед сражением с целью укрепить левый фланг.
  “Князь Багратион, командовавший левым флангом- продолжал в письме к Императору Барклай,- не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля...” Если бы Кутузов не пренебрег этими советами, то, по мнению Барклая, русские войска в сражении добились бы решительного успеха.
     К тому же, еще накануне Бородинского сражения Барклай де Толли продолжал считать себя Военным министром, так как указ об отрешении его от этой должности был подписан только 24 августа 1812 г.
    Кутузов находился в правом крыле войск, рассматривавшихся резервными для левого крыла и часто не помогал Барклаю, а уводил  войска, распоряжаясь ими по своему усмотрению и не ставя об этом в известность Барклая де Толли.
Бородинский бой, который должен был решить судьбу двух империй, начался в шесть часов утра ударом французов по левому флангу русской армии.
        Проклятое место! Здесь в течение семи часов кипел жестокий бой.
     Французы, неся огромные потери, начали брать верх, и под  ужасным огнем генерал Тучков- 4, командовавший войсками на Семеновских флешах, закричал: «Ребята, вперед!».
        Но солдаты, которым стегало в лицо смертоносным  свинцовым вихрем, заколебались, готовые отступить… --Вы стоите! Я один пойду!- закричал Тучков, схватил знамя и рванулся вперед, но тут страшной силы взрывом ему оторвало руки и ноги,  и следующий разметал в клочки его тело… Земля вздыбилась и погребла разорванное тело генерала… А полк уже шел в штыки, и с криками «Ура!» опрокинул неприятеля и отстоял  левый фланг.
     Семеновские высоты стали могилой лучших дивизий и полков Наполеона, но эти же флеши стали  и могилой сотен русских солдат, и генерала Тучкова… здесь был смертельно ранен Петр Багратион.
             От деревни Бородино, где родился и вырос знаменитый гусар Денис Давыдов, остались ужасные пепелища…
     Земля на поле, смешанная с кровью, превратилась в грязь…             
                И долго, укреплен могучим убежденьем,
                Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
                И на полпути был должен наконец
                Безмолвно уступить и лавровый венец,
                И власть, и замысел, обдуманный глубоко,-
                И в полковых рядах сокрыться одиноко,
                Там, устарелый вождь, как ратник молодой,
                Свинца веселый свист заслышавший впервой,
                Бросался ты в огонь, ища желанной смерти,-
                Вотще!
      
     В Лицее Кюхельбекер  получил от матери письмо, в котором говорилось: «Барклай, отставленный, преданный непониманием и завистью, безропотно подчинился новому главнокомандующему, поступив под его начальство и этим принеся  величайшие жертвы самолюбия, чем и явил пример мужа, любящего свое Отечество, а в Бородине бросался, подобно простому солдату, в самые опасные места, под пули и ядра, ища смерти, - но не нашел ее. Он  все сделал под Бородино для спасения людей, коими командовал, как ранее спасал их во время своего главнокомандования. Дальнейшее покажет,  прав ли он был, отступая без боев, но душа его невинна…»
     Кюхля прочитал письмо Пущину, Вальховскому и  Пушкину. Вальховский –«Суворочка», более всех почитавший Суворова и ратовавший за немедленные решительные действия, вдруг круто переменил суждение о Барклае…Пущин был совершенно согласен на оправдание полководца. Пушкин молчал; вдруг он закусил губу, вспыхнул, что-то проворчал  и в замешательстве убежал. Так поступал он всегда, когда был тронут.
                О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!
                Жрецы минутного, поклонники успеха!
                Как часто мимо вас проходит человек,
                Над кем ругается слепой и буйный век,
                Но чей высокий лик в грядущем поколенье
                Поэта приведет в восторг и в  умиленье!
          Справедливость по отношению к Барклаю де Толли в какой-то мере была восстановлена, когда ему пришлось, после смерти Кутузова в 1813 году, снова возглавить русскую армию.  При взятии Парижа он  получил фельдмаршальский жезл. Помимо княжеского  титула ему был пожалован еще и графский. Его мундир украсили ордена св. Георгия 2-й и 1-й степени.   
   После возвращения в Россию, в 1818 году,  Барклай де Толли скончался  и был похоронен в Лифляндии. В Петербурге, на площади перед Казанским собором, ему воздвигнут памятник… рядом с Кутузовым.
           Но лучшим и достойнейшим  памятником Михаилу Богдановичу Барклаю де Толли за его заслуги перед Отечеством, за горячее сердце и “холодную голову”- спасшие русскую армию, конечно же, стало стихотворение Пушкина "Полководец"
       ...там, где почти двести лет  тому назад ложились рядами русские и иноземные воины, возвышается, основанный вдовой генерала Тучкова, игуменьей Марией, в миру  Маргаритой Михайловной,  Спасо-Бородинский монастырь, эта, окруженная скорбью женщин, обитель, посвященная их памяти. Сестрами обители день и ночь возносятся молитвы об упокоении вождей и воинов, на поле Бородинском за Веру, Царя и Отечество живот свой положивших …
  …и иногда, во время молитвы, в монастыре появляются и проходят через храм, исчезая в алтарных дверях,  призрачные полки  русских солдат…  На робкий вопрос монахинь: «Кто вы?», они отвечают: «Мы - те, за кого вы молитесь…»
      А у деревни Шевардино, где во время Бородинского сражения была ставка Наполеона, в версте от  Спасо-Бородинского монастыря,  поставлен в 1975 году Президентом Франции обелиск, на вершине которого орел воздел к небу крылья, в предсмертном вопле о помощи и спасении. На обелиске высечена надпись на французском языке: «В память гибели Великой армии. 5-7 сентября 1812 года».

                * * *