Такая странная любовь

               ( Галина Уланова и Юрий Завадский) 

     Драматург Исидор Шток называл Юрия Александровича Завадского «обыкновенным волшебником». Галину Сергеевну Уланову (вслед за  писателем Алексеем Толстым) величали «обыкновенной богиней». Такая вот была «обыкновенная пара».
        Какими были они в восприятии людей? 
      «Жаркий летний день в Алма-Ате 1942 года. Журчат арыки? Наверное… Но я их не помню,- это из воспоминаний актрисы  театра Юрия Завадского Анны Образцовой,- Идет война. Но все равно, если тебе двадцать лет, жизнь кажется бесконечной и безусловно движущейся к победе. А передо мной неторопливо шагает, - нет, « шагает» - неточное слово! – парит, реет над землей пара, от которой не могу оторвать глаз. Собственно, что в них особенного? Немолодой, ему уже под пятьдесят, - мужчина, высокий, тонкий, в белом, легком костюме. И хрупкая, выглядящая рядом с ним маленькой, женщина. Тоже в чем-то светлом, просторном. Знойно! Он бережно держит ее под руку. Это Галина Сергеевна Уланова и Юрий Александрович Завадский. Манит, притягивает удивительное сочетание повседневности и возвышенности в их обликах. Мне они представляются небожителями.
      Скорее всего, они направлялись из гостиницы в театр, где играют моссоветовцы.
 О чем говорят или размышляют? Слов не слышно, как будто идут молча. Конечно, все их думы о победе, о конце войны…Но до победы еще ой как далеко!»
        Вечером Галина Сергеевна выйдет на сцену Казахского театра оперы и балета и будет танцевать в «Лебедином озере» или «Бахчисарайском фонтане» перед переполненным залом, состоящим из зрителей самых разных национальностей: местные жители и эвакуированные из оккупированных районов страны: казахи, русские, украинцы, латыши, молдаване, евреи.
    Люди приходили еще и еще раз на балеты с участием Улановой –столько раз, сколько могли, чтобы получить эстетическое наслаждение, испытать своего рода духовное очищение, духовное возрождение.
   Вечером до предела наполнен и театральный зал, где играют вынужденные гости из Москвы- актеры театра Юрия Завадского… После спектакля - ночная репетиция… Она может продолжаться до утра. Приходит Галина Сергеевна, приносит что-то съестное, завязанное в узелок…Перерыв, и снова работа… Вряд ли знала Уланова, что она продолжала присутствовать в зале и после своего ухода. Очень часто Юрий Александрович , объясняя что-то актерам, приводил примеры из ее творчества. Для него ее искусство служило образцом гармонии, совершенства, красоты, абсолютной органики актерского существования на сцене».
    Чем была их любовь?
      Их творческая близость рождала человеческую нежность, нежность рождала любовь…
   
     Что было раньше?   
     В 1922 году Москву покорял блистательный принц Калаф – Завадский- в знаменитом спектакле Вахтангова «Принцесса Турандот» - спектакле самом театральном, нарядном и поражавшим комедийной легкостью, заставлявшим зрителей безудержно радоваться, смеяться, неистово аплодировать. Это был тот самый «настоящий театр»! Театр во всей его заразительности!
     Романтический темперамент молодого Завадского служил этой театральности и  красоте.  Юрочка с юрфака, юный  правовед, приведенный поэтом Павликом Антокольским в студию Вахтангова в качестве художника-оформителя, стал актером по наитию, по персту судьбы, а не из потребности духа. Ему все давалось легко. Он шел к своему идеалу легкой, стремительной, слегка подпрыгивающей походкой, отражаясь во влюбленных взглядах  женщин,  ощущая мир цельным и гармоничным.
     Ему всегда были свойственны чувство стиля, артистизм. Он сыграл Антония в «Чуде святого Антония», принца Калафа в «Принцессе Турандот», ассистировал Вахтангову как режиссер, работал как художник, вел преподавательскую работу. После смерти Вахтангова перешел в Художественный театр и играл там главные роли, затем создал свой театр – театр имени Моссовета.
     Казалось, жизнь щедро рассыпала перед ним свои сокровища – выбирай, иди вперед, действуй, живи, твори, люби!
      А в это время, в Ленинградском хореографическом училище скромная, худенькая двенадцатилетняя девочка Галя Уланова, старательно и упрямо, изо всех своих небольших сил,  выполняла упражнения «у палки»,   не подозревая, какими аплодисментами будут ее награждать зрители,  и с каким восторгом, затаив дыхание,  они будут  следить за  каждым движением и сценической жизнью ее  нежных, лиричных и страдающих  героинь…
   Она трудилась, чтобы потом радовать своим искусством зрителей, неся в себе сокровенную духовность, которую тщательно оберегала от посторонних глаз, никого не пуская в свое «святая святых» - душу.
Юрий Александрович Завадский родился  в 1894 году. Он был старше Улановой на шестнадцать лет.
    К середине тридцатых годов о нем говорили уже не только как талантливом актере, но и как о состоявшемся режиссере. В 1924 году он создал свою студию, которая через пару десятилетий заявит о себе как прославленный московский театр им. Моссовета. В нем будут играть такие звезды театрального и киноискусства, как Фаина Раневская, Любовь Орлова, Вера Марецкая, Ростислав Плятт… Но все это будет потом; слава театра и режиссера  еще впереди…
   Кстати любимым выражениями Завадского были: «из вчера в завтра!», «легче, выше, веселей…»  Обыкновенным волшебником назвал его Шток? Что ж, он был прав. Дело волшебников – удивлять, а Завадский занимался этим всю жизнь.
      В 1936 году балетмейстер Ростислав Захаров поставил на сцене театра оперы и балета имени Кирова в Ленинграде спектакль «Утраченные иллюзии» по произведениям Оноре де Бальзака. В спектакле была занята почти вся огромная труппа  бывшего Мариинского театра, так театр назывался до революции.
 Он имел шумный успех и слава о нем шагнула далеко за пределы Ленинграда. Как и все другие балеты с участием Улановой, например «Бахчисарайский фонтан» или «Лебединое озеро», посмотреть «Утраченные иллюзии», знаменитые балеты Захарова, Вайнонена приезжали московские театральные знаменитости – и среди них Юрий Александрович Завадский… 
    Хотя возможно, уже тогда Завадского привлекали в Кировский театр не только эксперименты режиссеров-хореографов – ведь в этом театре танцевала Галина Уланова!
    Юрий Завадский к тому времени и столичная знаменитость, и уже  почти театральная легенда. Во всяком случае, легендой стал сыгранный им  в вахтанговской  «Принцессе Турандот» принц Калаф. И  этот сказочный принц как будто сошел со сцены в жизнь, чтобы покорять  женские сердца… 
      О нем говорили, что он был красив до умопомрачения! Знаменитый актер, любимый ученик Евгения Вахтангова, возможный наследник Константина Станиславского!
 Как они познакомились?   
 Они познакомились год назад в Москве, во время ее первых столичных театральных гастролей. И провожая молодую балерину в Ленинград, он подарил ей  громадный букет темно- бордовых роз и  лист бумаги, на котором легким росчерком пера был прорисован ее силуэт…
   Завадский был отличным рисовальщиком, к слову сказать, его страстью были новенькие, остро отточенные, мягкие карандаши, которыми он постоянно что-то чертил, набрасывал на бумаге, и каждый рисунок мог назваться маленьким шедевром любого жанра…    Что же, талантливый человек талантлив во всем. 
     Она с благодарностью приняла этот его своеобразный подарок… но и только.     Вряд ли она тогда заподозрила, что между ними  могут возникнуть какие-то личные отношения: он знаменит, намного ее старше.   
     « Он воспринимался как явление искусства – красивый, с пышными каштановыми кудрями, легкий, быстрый, с какой-то инопланетной внешностью, - вспоминал о Завадском Ростислав Плятт,-  он завораживал, пьянил, восхищал своей влюбленностью в поэзию театра».
     Вероятно, таким и увидела в первый раз Галина Уланова Юрия Завадского: вряд ли он в те годы сильно изменился. Разве что кудри немного   поредели. Но элегантность, артистизм и пластичность остались при нем – и тогда и до конца жизни.
     Ко времени знакомства с Улановой Юрий Александрович Завадский уже расстался со своей первой женой – актрисой его студии Верой Марецкой – и был одним из самых привлекательных холостяков для столичных ( и не только столичных) дам.
      Впрочем, Завадский всегда пользовался громадным успехом у женщин. Их общий с Марецкой сын, Евгений Юрьевич Завадский, вспоминал, как в доме отдыха РАБИС  (работников искусств) отца всегда окружала стайка душистых с яркими ногтями, щебечущих созданий…
     Завадскому покорялось  немало женщин…  Красота и талант – смесь колдовская… Заворожит, закружит голову, только держись…
    Ему  и самому  вообще было свойственно увлекаться –какой-нибудь только что прочитанной книгой, поразившим его стихотворением, пьесой, новым автором, новыми людьми, с которыми сводила его жизнь. И – прекрасной половиной человечества.
   Одни увлечения промелькивали, особо не задерживаясь. Другие спонтанно  возникали вновь, к третьим он навсегда сохранял почтение и уважение. Эти его «зигзаги» обычно с точной беспощадностью и непременным юмором фиксировала Вера Петровна Марецкая. Юрий Александрович стоически выдерживал ее лукавые намеки, а иногда и  озорные атаки, правда, очень конфузился, смущенно поеживался, и с укоризной окидывал Веру Петровну свои долгим детским взглядом. На Веру Петровну это нимало не действовало, да, впрочем, он прощал ей все. Кроме того, что он был ее судьбой в театре, а она его верным единомышленником и истинным другом, - ведь было у них еще и другое- когда-то она была его женой и родила ему единственного сына… Так что у Марецкой были все права подшучивать над своим любимым режиссером и его шалостями.
    Был у него   роман с Ириной Сергеевной  Анисимовой-Вульф, которая, несмотря на окончание их любовных отношений, всю жизнь была рядом с ним в качестве режиссера театра им. Моссовета, и ей он доверял безгранично…
   Не убереглась в далеком восемнадцатом году от обаяния молодого актера и Марина Цветаева:
                Не любовь, а лихорадка!
                Легкий бой лукав и лжив.
                Нынче тошно, завтра сладко,
                Нынче помер, завтра  жив.
               ---------------------------------
               Рот как мед, в очах доверье,
               Но уже взлетает бровь.
               Не любовь, а лицемерье,
               Лицедейство – не любовь!
Этими стихами открывался цикл «Комедьянт», написанный по следам любви Цветаевой к Завадскому. Любви не очень счастливой: в одном из стихотворений Марина Цветаева жалуется, что « памятнейший из всех» для самой поэтессы, неверный красавец не желает помнить даже ее имя…               
      А вот Галина Уланова стала для Завадского не просто женщиной – божеством. Он не просто любил ее – он  перед ней преклонялся. И при этом оставался ее другом, что бы ни случилось.
     А для нее он стал единственным официальным мужем: только с Юрием Александровичем Уланова оформила - таки свои отношения в загсе. Много лет спустя  на настойчивые расспросы журналистов Уланова отвечала: «Я официально ни за кем замужем не была. Были отношения, но одна единственная была запись – с Юрием Александровичем».
    Странный брак!
     Уланова вспоминала: «Мы жили врозь не потому, что нам было неинтересно друг с другом, наоборот, два творческих человека только так, на мой взгляд, и могут существовать. Он приходил ко мне, чтобы отдохнуть. Мы даже мало разговаривали, он просто садился в кресло и долго смотрел его. Ему было достаточно лишь моего присутствия. Но это всего лишь эпизоды. Наша жизнь состояла и его работы и моей работы…
    Вспоминали, что стройная фигура Завадского с гордо поднятой головой, обрамленной венчиком седых волос (увы, каштановых кудрей уже не было), буквально летала на репетициях в театре между партером и сценой… Он был вдохновлен необычайно… и еще бы ему было не летать… ведь на любой спектакль могла прийти Галина Сергеевна!
      Его  восторженное отношение к ней просто поражало. Доходило даже до курьезов. Анатолий Адоскин, ученик Завадского, заслуженный артист РФ вспоминал: «Завадский очень любил так называемые актерские «капустники», но однажды… До сих пор не могу понять – что предосудительного он увидел в номере из капустника, который исполняли мы с артистом Баранцевым. Это был абсолютно безобидный номер, который не сопровождался никаким текстом. Он заключался в том, что мы решили станцевать адажио из балета «Лебединое озеро». Баранцев был принцем, вооруженным детским пистолетом-автоматом, а я  - Одеттой в традиционной пачке с непременным белым оперением на голове и …в очках. Этакая интеллигентная близорукая танцовщица. Успех был безусловный, но в тот вечер Юрий Александрович не разделил восторг зала и, кажется,  рассердился не на шутку. Должно быть, это была та область, где шутки был неуместны».
    Понятно! Нечаянно посмеялись над  тем, что для него было свято! К слову сказать,  «Лебединое озеро» было дебютным спектаклем Улановой в Ленинградском театре оперы и балета им. Кирова, и потом роли этого балета – Одетты и Одилии, исполнялись ею в течение всей творческой  жизни. 
    И все знали, что Юрий Александрович был непременным посетителем балетных спектаклей в Большом , когда танцевала Галина Уланова. Его величественная фигура возвышалась над партером, где он неизменно занимал одно и то же место. Простым смертным попасть на эти балеты было невозможно, но Завадский устраивал пропуска своим ученикам и артистам театра им. Моссовета.
      Официальное замужество Улановой с Завадским  состоялось далеко не сразу, когда, собственно, роман между ними уже подошел к концу, практически завершился. Осталась дружба,  и всю жизнь они относились друг к другу с большой теплотой и нежностью.
      Быт отношений Улановой и Завадского никак и никогда не касался: они не вели «совместного хозяйства», даже жили на разных квартирах – Завадский с мамой, а потом с экономкой Васеной, на улице Горького, Уланова – у себя на Котельнической.
    Квартиру в доме на Котельнической набережной, знаменитой высотке, которую знает каждый москвич она получила, когда, в конце сороковых годов по распоряжению правительства, ее перевели в Большой театр. Большой театр стал ведущим в стране, его представители –мастерами высшего класса и мирового значения, его репертуар, в который влились и балеты Кировского театра, - образцом  для других сцен.
     К слову сказать, ленинградская  балетная «школа» отличалась от московской  каким-то совершенно особенным стилем, пластикой…   на словах это объяснить трудно, но танцовщиков – выпускников ленинградского балетного училища имени А. Я. Вагановой профессионалы и  знатоки-балетоманы всегда отличали безошибочно,  с первого взгляда.
       “История балетного искусства хранит немало прославленных имен, но поистине безмерной, ни с чем не сравнимой всемирной славой обладают, пожалуй, три балерины, три романтически легенды, каждая из которых знаменует целую эпоху: Мария Тальони, Анна Павлова и Галина Уланова”,-  так писал известный театральный деятель Борис Львов-Анохин.
   Анна Павлова и Галина Уланова как раз и заявили миру об уникальности русской Санкт-Петербургской, а потом Ленинградской   балетной “школы”.
   Танец “лился” у нее подобно музыке, увлекая богатством пластических нюансов и их совершенством.
    Тогда в Большом примой была Ольга Лепешинская, полная противоположность лирическому дарованию Галины Улановой. Лепешинская – лихая наездница и на сцене, и в жизни, партийная активистка, была очень темпераментной, открытой. Уланова же – была наоборот замкнута, сдержанна в проявлениях чувств, и  как бы отстранена от житейской суеты… такой она был всегда, с детства и юности…
   Она была практически недоступна, но не от сознания своего величия, а от сильнейшей природной застенчивости. Известный английский критик Арнолд Хаскелл писал “о смирении” Улановой. О ее великом смирении перед искусством.
    Для москвичей балетоманов  Лепешинская и Уланова были  кумирами, они были недосягаемыми образцами для подражания и у учеников Московского хореографического училища… Об этом сохранилось много воспоминаний, например Владимира Васильева и Екатерины Максимовой, с которой позже Уланова готовила, как педагог -  репетитор, свою коронную роль -  Жизель в одноименном балете Адана.
     А когда она сама танцевала  Жизель, самый милый ее сердцу балет, как говорила  Уланова,  зрителям невозможно было удержаться от слез... Американский журналист и фоторепортер Альберт Кан, написавший книгу “Дни с Улановой” вспоминал:   “Каждое выступление Галины Улановой в Большом театре считают событием. Это можно объяснить тем, что все понимают: любой  балетный образ Улановой  - бесценное творение  искусства, уникальный сам по себе, и всегда непохожий на предыдущие...
    Вскоре после моего приезда в Москву я в первый раз увидел Уланову на сцене Большого театра в роли Жизели. Незадолго до начала спектакля  Главный балетмейстер Михаил Лавровский любезно посоветовал мне, на какие сцены и эпизоды следовало бы обратить особое внимание при фотографировании Улановой. Я все записал и занял  пост в суфлерской  будке у самой рампы. Вот в зрительном зале погас свет. Дирижер Юрий Файер  взмахнул дирижерской палочкой.  Прозвучала короткая выразительная увертюра, и над идиллическим пейзажем - залитой солнцем деревней - взвился занавес. На сцене появилась Уланова,  и я тотчас  же  позабыл   все наставления Лавровского. Мной  овладело одно желание - запечатлеть каждый миг, который мог быть безвозвратно утерян.
     Я сам как бы стал участником безмерно печальной истории о счастье и всепобеждающей любви маленькой крестьянской девушки - Жизели.
     В середине первого акта что-то случилось с моим фотоаппаратом: изображение Улановой вдруг стало расплываться. В отчаянии я старался навести фокус, но изображение по- прежнему оставалось туманным.  И вдруг я понял, что аппарат тут ни при чем. Мне мешали смотреть слезы...” 
      Несмотря на то, что Улановой предстояло большую часть жизни прожить в Москве, она всегда словно бы принадлежала Петербургу…Внешне холодноватая, недоступно-сдержанная, замкнутая как этот город, город, в котором она родилась…Но и в ней  была какая-то тайна, которую словами не определишь, не расскажешь. Сама природа наделила ее какими-то особыми несравненными сочетаниями. «Глядя на нее, видишь не танец, а как будто воплощение своей мечты о танцах». Эти слова сказаны танцовщицей начала ХХ века Натальей Трухановой о великой балерине Анне Павловой, но кажется, будто они сказаны и об Улановой. Словно она не повторила, а как Анна Павлова, от природы владела секретом превращать танец в воплощение мечты о танце.
   Но все-таки  первым адресом Улановой в Москве был все же не престижный дом на Котельнической набережной, а маленькая  квартирка на Новослободской, где она жила с любимым человеком – артистом и режиссером Иваном Николаевичем Берсеневым. Сама Уланова не раз признавалась, что ей всегда было интереснее не со сверстниками, а с людьми старше ее. Иван Николаевич, как и Завадский, был намного старше. В 1910 году, когда родилась Уланова, - в «Ведомостях», в отделе хроники появилась коротенькая заметка о приглашении с будущего года в труппу Художественного театра провинциального актера Ивана Берсенева. Позже он станет главным режиссером МХАТа –2-го, а по распоряжению правительства, с его закрытием, возглавит новый театр – имени  Ленинского комсомола.
     Ведущими актерами театра будут Серафима Бирман, Софья Гиацинтова, бывшая жена Берсенева, Ростислав Плятт. Тогда театр Завадского, «родной» театр Плятта работал  в Ростове и Ростислав Янович на три года «изменит» Завадскому.
     В той квартире на Новослободской Галина Сергеевна Уланова и Иван Николаевич Берсенев прожили вместе до 1951 года, до самой смерти Ивана Николаевича. И только потом Галина Сергеевна переехала в свою квартиру на девятом этаже высотки на Котельнической… Похоже, что она не слишком любила этот дом… Впрочем, и саму столицу она так и не полюбила. Родственного, родного отношения к Москве не возникло. Ей не хватало прямой перспективы петербургских улиц, когда пространство просматривается за километр, не хватало строгости и четкости линий домов, не хватало широкой полноводной Невы, и мостов над  Фонтанкой и Мойкой…
Расставшись с Ленинградом, она рассталась со своим прошлым, с родителями,  с друзьями. После поездок в Ленинград, теперь снова Санкт-Петербург, она всегда говорила: «Я только сошла с поезда, сразу почувствовала себя дома… тут даже воздух другой».
      Это на вокзале-то! И тем не менее…
Несмотря на разные жизненные коллизии и  ее отношения с мужчинами  (в конце  пятидесятых годов  ее неофициальным мужем был Вадим Федорович Рындин, главный художник Большого театра),  главным для нее, как бы  неземной, все-таки был балет… творчество…А все остальное – потом.

      А что было потом?
     Она, несмотря на то, что ее величали «богиней», была просто женщиной, и очень, в итоге, одинокой женщиной… Постепенно уходили дорогие ей люди, вечерами в доме была тишина…Правда, можно было, еще можно было позвонить Юрию Александровичу…
    А он?
   Как жил он в те долгие вечера, когда был нездоров и не был в театре, когда кончались репетиции и нужно было возвращаться домой, где не было ее, единственной, любимой на всю жизнь, в дом, где по вечерам была тишина, и только книги окружали его как верные неизменные друзья… О чем он думал долгими бессонными ночами? О чем вспоминал? О молодости, о мансуровской студии, которая потом выросла в Вахтанговский театр? О Вахтангове? О влюбленных в него женщинах, которые с такой безоглядностью несли ему свою страсть и нежность? О старых друзьях, которых уже нет? О том, что постепенно кончилось, унялось. Улеглось? Правда, можно позвонить ей…  Галине Сергеевне...
  И тогда одиночество хоть ненадолго окончится.
Из воспоминаний Бориса Поюровского: … Наша последняя встреча состоялась летом 1976 года. Юрий Александрович был уже тяжело неизлечимо болен, но не любил говорить об этом. Напротив, держался мужественно, делился планами, интересовался новыми пьесами, спектаклями.      
     К этому времени он жил совершено один, уже не стало его экономки Васены. Правда, днем к нему приходила помощница по хозяйству, но вечерами он чувствовал себя особенно неуютно, и потому радовался каждому звонку, особенно, когда театр уезжал на гастроли, а он оставался в Москве.
     Дела у нас никакого не было. Мы говорили о том, о другом. Затем перешли на кухню, где Юрий Александрович стал проводить «ревизию» холодильника и готовить ужин. Вдруг звонит телефон:
-Да, да, конечно! Нет, нет! Сейчас же буду!
На моих глазах Завадский преобразился:
-Борис, вы не рассердитесь: мы договорим с вами в другой раз. А сейчас я должен срочно ехать к Галине Сергеевне.
     С этой минуты он не ходил, но порхал по комнатам: подбирал сорочку, костюм, носки, туфли. Затем аккуратно сложил в целлофановый пакет все, что прежде достал из холодильника для ужина. На ходу небрежно взглянул на себя в зеркало и вышел на улицу, где на удивление быстро остановил такси и счастливый, как юноша, умчался к ней – к Галине Сергеевне Улановой!
     Таким красивым, элегантным, по-юношески взволнованным я и запомнил Юрия Александровича…» 
       Вот такая “странная” любовь сопровождала этих людей всю их жизнь...   “Боги” живут особой жизнью, в которой духовность  выше обыденности. И общим в их жизни и искусстве было – отношение к театру, как к храму, служение в нем в течение всей жизни, отдача себя без остатка…