С ножом в зубах

Борис Родоман

С НОЖОМ В ЗУБАХ

        В годы первой мировой войны многие малые народы, жившие в Европейской части СССР и на Кавказе, были депортированы в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию. На освободившиеся земли, в дома изгнанников, вселили благонадёжных славян. Невольные колонизаторы не смогли восстановить и вести хозяйство аборигенов и влачили жалкое существование. Следы этой разрухи видны и сегодня в Крыму, на Карельском перешейке, в Саратовском Заволжье.
        В 1957 г. началась частичная реабилитация репрессированных народов и на Кавказе были восстановлены их республики. Но что же делать с поселёнными там славянами? Бедных русских оставили на произвол вернувшихся кавказцев и в конце концов выдавили, а о высоком начальстве партия и правительство позаботились.
        Вскоре после смерти Сталина в СССР окончательно сложилось господствующее сословие, так называемая номенклатура. Эти люди, уже не боявшиеся необоснованных репрессий, жили бесплатно в отдельных (односемейных) квартирах, ездили на служебных автомобилях, отдыхали на государственных дачах, получали спецпайки. Благосостояние их родственников и друзей обеспечивал административный рынок – безденежный обмен услугами (блат). В этом сословии держалось хорошее правило: при переводе на новое место службы и после всякой отставки чиновник, даже если он провалил дело и слегка проворовался, должен получить место не хуже прежнего. Не допускалось снижение социального статуса. Удобными местами для полуотставников были учреждения науки и культуры. Так, в Институте географии АН СССР заместителем директора по хозяйственной части был профессиональный палач с Соловков, а заместителем по научной работе – бывший разведчик, пострадавший от того, что его подчинённый не вернулся из Швеции.       
        Среди партийных и хозяйственных бонз, которых Москва вернула себе с Кавказа, оказался некий А.П. Порываев. Для его трудоустройства было создано издательство «Мысль», механически склеенное из Соцэкгиза, Географгиза и Издательства ВПШиАОН (Высшей партийной школы и Академии общественных наук). Все три бывшие издательства остались на своих местах (Соцэкгиз и Географгиз – на Большой Калужской -- Ленинский проспект, 15, а ВПШ – на Миусах), но переименовались в главные редакции. Директора Географгиза, в котором я работал, отправили на пенсию, а уволили только одного редактора, имевшего судимость за педофилию. Он был мужем школьной директрисы, жил с ней в квартире при школе (вход с торца здания). Он так вдохновенно рассказывал нам о дивном запахе тринадцатилетних девочек! Он благополучно отсидел срок в лагере, занимаясь там культурно-просветительной работой, пользовался любовью и уважением начальства и заключённых. Вернулся к жене, в родную семью и школу, где и я был у него в той же торцовой квартире. Но Порываев оказался чрезмерно нравственным и зря уволил беднягу.
        Как и следовало ожидать, с реорганизацией началось «наведение порядка», закручивание гаек. Однажды грозный директор увидел в готовящейся книге фотографию африканского негра с голыми гениталиями и поднял хай. «Безобразие, это может увидеть моя дочь!» Срамоту заретушировали, нарисовали трусы. Но явился переводчик и стал качать авторские права. Трусы пришлось снять. Сколько раз их снимали и надевали и чем дело кончилось, я не помню.
        В той же или в другой переводной книге рассказывалось, как разделывали убитого слона; о том, что девочек больше всего интересовали его половые органы. Непристойным считалось многое в поведении животных. Так, бегемот, чтобы привлечь самку, извергает экскременты и разбрасывает их хвостом, крутящимся как пропеллер. Все такие вещи пришлось из книги убрать. В СССР с авторскими правами зарубежных писателей не считались, но произвольные гонорары им выплачивались иногда, если это были приезжавшие к нам коммунисты и заклятые друзья советской страны.
        Однажды я зашёл в кабинет заведующего редакцией и застал яркий спор. На обложке была изображена группа слонов. Хвост одного слона свешивался между ногами другого. Завред решил, что это пенис, а художник утверждал, что хвост. Начали подсчитывать туловища и конечности. В данном случае авторское право художника было защищено советским законом. У нас вообще-то и знаменитые художники работали; например, Е.А. Ведерников (автор смешных коров) и Б.И. Жутовский (затравленный Н.С. Хрущёвым, но потом с ним подружившийся). Порываев запретил нам, редакторам, публиковать свои сочинения в нашем издательстве, а я не раз печатался в ежегоднике «Земля и люди». Друг и сослуживец Юлик Липец придумал мне, ярому походному туристу, псевдоним «Пешеходов», а я добавил имя «Олег» (с видами и на женскую версию – «Ольга Пешеходова»). В издательстве «Мысль» псевдоним не использовался, но пригодился при публикациях в рижской эротической газете «Ещё» в конце ХХ века. При последовавших переизданиях я от него отказался, и в моих биобиблиографических справочниках псевдоним не упоминается.
     В ежегоднике «Земля и люди (ЗиЛ) некая Ланка Ефремова, дочь известного географа (прозванная так отцом из-за его заочной любви к недосягаемому тогда Цейлону) опубликовала фразу (передаю приблизительно): «Азербайджанские мужчины похожи на монгольских пиратов, но, в сущности, добродушные люди». СССР в те годы начал страдать от попыток угона самолётов гражданами, пытавшимися попасть за границу. С тех пор стали называть пиратством такие воздушные инциденты, а не морские. В Москве были и сейчас существуют постоянные представительства республик, областей, краёв. Там сидят референты и ревностно следят за информацией, касающейся их регионов. Порываеву позвонили из постпредства Азербайджана, и, боже мой, что тут началось!
        Милейший потомственный интеллигент, тихий и добрый Георгий Павлович Богоявленский,  который вёл ежегодник «ЗиЛ», быстро поседел, получил инфаркт, лёг в больницу, был задёрган психиатрами и скончался. Ежегодник изменил формат и захирел, как, впрочем, и вслед за ним, все остальные серии и продолжающиеся издания.
        Директор Порываев разместился у нас в Доме книге в своём огромном отсеке, а в наше рабочее пространство не заглядывал и всё учреждение, как главврач в больнице, не обходил. С редакторами не общался. О них ему докладывали заведующие главными редакциями, получившие отчёты от заведующих редакциями неглавными. Директорским кабинетом был большой зал, а сзади, за дверью, располагалась комната с диваном, запасом постельного белья и (о, чудо!) с персональным санузлом (ПСУ).  Утром директор въезжал во двор на служебной машине и в свои апартаменты поднимался на персональном лифте. Для прочих сотрудников лифтов в Доме книги не было. Всё это, наверное,  обычно для многолюдных учреждений, но было диковиной для меня. Я раньше не сталкивался с большими начальниками и в частной жизни до сих пор (2022 г.) не общался с человеком в ранге выше полковника.       
        В соседнем Соцэкгизе, а с 1963 г. уже в нашем издательстве «Мысль» имелись две хорошенькие девушки – некая Люся Рогова и другая, имени которой я не помню, по прозвищу Гретхен. Их видели в обеденный перерыв и обсуждали в столовой. Гретхен была нежно-жеманной брюнеткой, а Люси – стройно-ядрёной светлой шатенкой или блондинкой. Мужчины разделились на партии – люсистов и гретхенистов. Пожилой редактор Дмитрий Натанович Костинский, ставший впоследствии долгожителем, произносил как немецкие формы глагола: Гретхен, грудь, гегрудхен. Я не был поклонником больших сисек, потому что в детстве насмотрелся на них в женских банях и на пляжах. Я был люсистом.
        Память на внешность и имена людей у меня очень плохая. Мужчин я вообще не запоминаю и мало знакомых, к которым не привык, не узнаю при встрече. Привлекательных девушек запоминаю символически, в виде флагов. Гретхен мне помнится как сине-белая (низ серо-голубой, верх белый с чёрной каймой), а Люси бело-красная (низ белый, верх красный, с жёлтым кругом вместо звезды).
        Директор Порываев сразу обратил внимание на Люсю Рогову. Став его фавориткой, она расцвела и развернула бурную общественную деятельность. Придумали и решили поставить в нашем клубе настоящий спектакль. Люся предложила и мне принять в нём участие. И я, как ни странно, согласился!
        Я, сын профессионального актёра и режиссёра, не люблю драматического театра. Меня не волнуют проблемы, обсуждаемые персонажами. Я не могу разобрать, кто есть кто на сцене, и не понимаю главного – зачем мне всё это смотреть и слушать? Меня иногда водили в театр девушки, чтобы отвлечь от полового влечения. Содержание спектакля я забывал сразу по выходе из театра, по дороге домой. Так почему же я согласился на дурацкую роль? Наверно, потому, что не мог отказать приятной девушке, хотя к ней нисколько не клеился, ничего от неё не ожидал.
        Для подготовки спектакля привлекли в качестве режиссёра настоящую актрису. Она возилась с нами несколько месяцев. Мне было жалко эту женщину. Она смотрела на нас с нескрываемой тоской и отвращением. Но что поделаешь! У актёров маленькая зарплата, приходилось подрабатывать на стороне, например, руководить какими-то кружками. Этим занимался и мой отец. У артистов это называлось «халтурой», но слово изначально не имело негативного значения.
        Деньги на культуру и спорт выделял профсоюз. Если средства в течение года не освоены, то в следующий раз дотацию урежут. Приходилось закупать и хранить даже ненужные вещи. Так что траты на драматургию были вполне уместны.
        Подготовкой к спектаклю меня не изнуряли, потому что роль у меня намечалась простая и короткая: плясать на сцене с ножом в зубах. Сюжета пьесы я совершенно не помню. Но ясно, что была это не трагедия, а комедия. Или вообще какой-то капустник.
        И вот пришло время, сотни людей собрались в клубе. В первом ряду сидел Порываев с фавориткой Люсей Роговой. В нужный момент я выскочил из-за кулис с кухонным ножом в зубах, сплясал что-то и убежал обратно. Никакой реакции зрителей не помню.
       В те дни я начертил абстрактную картину, так называемый «Пейзаж» – обобщённый профиль всего земного мира, составленный из разноцветных треугольников, трапеций, одного круга и одного сегмента. Я приготовил картину методом аппликации – вырезал из цветной бумаги и заключил в золотистую рамку с завитушками. Картину эту я подарил Люсе Роговой.
        В последующие годы и многие десятилетия я копировал это произведение и дарил друзьям. О нём писали и художники, когда мои географические картоиды были признаны произведениями современного концептуального искусства и демонстрировались на выставках, в том числе в Москве в Третьяковской галерее в 2015 – 2016 гг. И вот теперь я хочу сообщить, что первая версия этой картины была мною вручена Люсе Роговой.
        Мне было тогда 33 года от роду. Лет 15 спустя в моей туристской компании появилась девушка, оказавшаяся племянницей А.П. Порываева. Она мало общалась с дядей и не смогла мне рассказать о нём ничего интересного, но подтвердила главное: была, была при нём некая Люся Рогова, это хорошо известно его домочадцам и родственникам.
        И ещё подтвердилась «закономерность»: за каждой моей идеей, моделью, книгой стоит какая-либо девушка…
 
        Написано для  «Проза.ру» 21 и 22 мая 2022 г.