Элегия

На фото автор Варвара Сотникова.                    

Викентий Петрович Синельников сегодня был приглашён в гости к баронессе Аксельрод, намечался небольшой вечер с участием русского певца Петряева, проездом навестившего старую знакомую.
Одно время тот был солистом Мариинской оперы, но пламя революции сожгло все мосты.
Петряев покинул Россию.
Долгое время он колесил  по Европе,давая концерты для тоскующих по России эмигрантам.

Будучи почтенным человеком, оставшись почти без голоса, обрёл пристанище в Швейцарии, где имел небольшую виллу. По просьбе баронессы он иногда наезжал в Париж, и выступал перед гостями Ираиды Павловны.

Вечером собрался небольшой кружок близких друзей баронессы, прибыл и Петряев, тучный господин в старомодном сюртуке.
В гостиной стоял рояль, свечи тонули в полумраке, был накрыт стол с дешёвым вином и сухими бисквитами . Публика ждала певца.

Неспешной походкой Петряев подошёл к инструменту, концертмейстер взял несколько аккордов. Зазвучала "Элегия" Массне.
Викентий Петрович непроизвольно вздрогнул. Певец басом выводил воспоминания об ушедшей жизни, о днях  любви, о сладких грезах весны, о прошедшем счастье.

Память унесла Викентия Петровича в пору молодости, туда, где всё только начиналось и казалось сказкой каждое мгновение.
Он был богат, хорош собой, жил в свое удовольствие, осталось только выбрать жену, если не по любви, то хотя бы по симпатии.Но всё перечеркнула война с Германией, перешедшая в кровавую бойню революции, а впоследствии и в хаос гражданской войны. Но это будет потом.

А пока, свободный от супружеских сетей, он едет в Петербург к другу детства Антону Р.  Они давно не виделись, и пользуясь моментом,  пустились во все тяжкие.
Шампанское лилось рекой, менялись кабинеты ресторанов, тройки лошадей. Неслись чередой праздные дни, поклоны приветливых швейцаров, калейдоскопы женских лиц с кокетливыми улыбками, а потом он увидел Её.

Ада была дочерью еврейского банкира Т. и оставшись рано без матери, быстро повзрослев, вела довольно странный образ жизни. Ни в чем не отчитываясь перед отцом, и обладая цепкой хваткой прирожденной вакханки,  тратила свою жизнь в бесконечной погоне за наслаждениями и окунувшись в злачную нравственную слякоть, пела осанну распущенности и
     
  Воспоминания Синельникова.

Я встретил её в одном из ресторанов. Почему-то рядом не было Антона, по-видимому в пьяном угаре я его где-то потерял. Рядом заседала шумная  компания, слышен был женский смех. Мне он показался каким-то слишком разнузданным и циничным.
Я подумал, что это очередная кокотка в предчувствии приличного вознаграждения за свои продажные ласки, подогревает своим глупым, развязным поведением мужскую похоть.

Я повернулся в ту сторону и увидел  прелестную девушку, смотревшую на меня насмешливым взглядом серых глаз. Её бледное лицо было усыпано россыпью мелких родинок, маленькие ушки запутались в ворохе чёрных локонов. Я опешил, и подумал-неужто это  она так могла смеяться? Слишком большой контраст  между смехом падшей женщины и милым девственным личиком ввёл меня в некое остолбенение.

Но было поздно. Я подпал под ее пьянящие чары и месяц мы были неразлучны.
Перед отъездом в Москву я сделал Аде предложение, но она резким взмахом рук пресекла мои  любовные словоизлияния, обозвав меня мягкотелым тюфяком, не способным на кипение страстей, бурную ревность и прочии женские прихоти.

Ночью я уехал домой, умоляя ее отвечать на мои письма, но так и не дождался от нее весточки.
А потом было не до того. Рушилась привычная жизнь, и я прикладывал усилия для того, чтобы спасти остатки своего состояния и выжить в этом кровавом аду.
С трудом я перевёл деньги в один из европейских банков, и навсегда простился с Родиной.

Я обосновался в Париже, обзавёлся друзьями, но все равно тосковал по прежней размеренной жизни и часто вспоминал Аду. Как она, жива ли? А может она тоже в эмиграции, и я ее когда-нибудь встречу?
На всякий случай я написал письмо оставшейся в Москве кузине Людмиле с  просьбой   узнать о дальнейшей судьбе Ады.

Ответ пришёл через три месяца,  с какой-то оказией.
Трясущимися руками я открыл мятый конвертик и жадно прочитал бисерные строчки. Письмо выпало из моих рук и я с ужасом узнал о похождениях моей бывшей возлюбленной.

Ее душа, жаждавшая бурных страстей, получила всё, чего желала: принятие революции, признание отца недееспособным, наследование его состояния, отданного на нужды пролетариата, доносы, участие в обысках и изъятие ценностей у бывших друзей. Не обошлось и без кипения страстей и бурной ревности.

Своим избранником Ада выбрала моего друга  Антона Р.  Он, в отличии от меня не был тюфяком, а стал отъявленным негодяем, лишенным чести и совести, под стать  своей пассии.
Став красным комиссаром, он прославился своей жестокостью, а руки его были обагрены дворянской и офицерской кровью.
Не пощадил он и свою революционную возлюбленную. В пылу ссоры с Адой он выстрелил ей в сердце.

Меня накрыла жестокая депрессия и мой лечащий врач, месье Антуан, предложил  съездить к морю и поправить расшатанные нервы.
Я приехал в Ниццу, и целыми днями сидел на берегу моря, наблюдая за волнами. Я искал укромные уголки, сторонясь шумных компаний.

Как-то вечером я забрёл в маленький приморский ресторанчик, и решил поужинать. Здесь было малолюдно.
Мне послышался женский смех, я вздрогнул, горячая волна накрыла меня.
Я почему-то подумал, что смеялась Ада, и сердце моё встрепенулось от счастья. Но это была не она, зато я узнал Антона Р.

Он обнимал свою спутницу и что-то шептал ей веселое на ушко.
Он окинул меня равнодушным взглядом. Я был для него пустым местом,и он сделал вид, что не узнал меня. Мне стало противно находиться рядом с убийцей, и я, не дождавшись ужина, поспешил к выходу.
Больше я его не видел, да и он, по-видимому поспешил уехать, чтобы не встречаться со мной.