Блок. Когда вы стоите на моем пути... Прочтение

Когда вы стоите на моем пути…







   

                Когда вы стоите на моем пути,
                Такая живая, такая красивая,
                Но такая измученная,
                Говорите всё о печальном,
                Думаете о смерти,
                Никого не любите
                И презираете свою красоту –
                Что же? Разве я обижу вас?

                О, нет! Ведь я не насильник,
                Не обманщик и не гордец,
                Хотя много знаю,
                Слишком много думаю с детства
                И слишком занят собой.
                Ведь я – сочинитель,
                Человек, называющий всё по имени,
                Отнимающий аромат у живого цветка.

                Сколько ни говорите о печальном,
                Сколько ни размышляйте о концах и началах,
                Всё же, я смею думать,
                Что вам только пятнадцать лет.
                И потому я хотел бы,
                Чтобы вы влюбились в простого человека,
                Который любит землю и небо
                Больше, чем рифмованные и нерифмованные
                Речи о земле и о небе.

                Право, я буду рад за вас,
                Так как – только влюбленный
                Имеет право на звание человека.
                6 февраля 1908






А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ»:

«
     Заглавие                Письмо

     Эпиграф                В чужой восторг переселяться
                Заране учится душа.
                Фет.
»

     Приведу стихотворение Фета полностью:

Бал

                "Когда трепещут эти звуки
                И дразнит ноющий смычок,
                Слагая на коленях руки,
                Сажусь в забытый уголок.
                И, как зари румянец дальный
                Иль дней былых немая речь,
                Меня пленяет вихорь бальный
                И шевелит мерцанье свеч.
                О, как, ничем неукротимо,
                Уносит к юности былой
                Вблизи порхающее мимо
                Круженье пары молодой!
                Чего хочу? Иль, может статься,
                Бывалой жизнию дыша,
                В чужой восторг переселяться
                Заране учится душа?
                1857 г."

     Вот таким же, любующимся чужой юностью, почти стариком, ощущает себя 28-летний Александр Блок перед этой девушкой.

Кузьмина-Караваева Е. Ю.: Встречи с Блоком:

     «…Летом 1906 года, в моей жизни произошло событие, после которого я стала взрослым человеком. За плечами было только четырнадцать лет… Умер мой отец.
…Была у меня двоюродная сестра, много старше меня.
     …Однажды она повезла меня на литературный вечер какого-то захудалого реального училища, куда-то в Измайловские роты.
     …Еще какие-то, не помню. И еще один. Очень прямой, немного надменный, голос медленный, усталый, металлический. Темно-медные волосы, лицо не современное, а будто со средневекового надгробного памятника, из камня высеченное, красивое и неподвижное. Читает стихи, очевидно новые, — «По вечерам над ресторанами», «Незнакомка». И еще читает...
     В моей душе — огромное внимание. Человек с таким далеким, безразличным, красивым лицом, это совсем не то, что другие. Передо мной что-то небывалое, головой выше всего, что я знаю, что-то отмеченное. В стихах много тоски, безнадежности, много голосов страшного Петербурга, рыжий туман, городское удушье. Они не вне меня, они поют во мне, они как бы мои стихи. Я уже знаю, что он владеет тайной, около которой я брожу, с которой почти уже сталкивалась столько раз во время своих скитаний по Островам.
     Спрашиваю двоюродную сестру: «Посмотри в программе: кто это?»
Отвечает: «Александр Блок».
     …Наконец все прочитано, многое запомнилось наизусть, навсегда. Знаю, что он мог бы мне сказать почти заклинание, чтобы справиться с моей тоской. Надо с ним поговорить. Узнаю адрес: Галерная, 41. Иду. Дома не застала. Иду второй раз. Нету.
     На третий день, заложив руки в карманы, распустив уши своей финской шапки, иду по Невскому. Не застану — дождусь. Опять дома нет. Ну, что ж, решено, буду ждать. Некоторые подробности квартиры удивляют. В маленькой комнате почему-то огромный портрет Менделеева. Что он, химик, что ли? В кабинете вещей немного, но все большие вещи. Порядок образцовый. На письменном столе почти ничего не стоит.
Жду долго. Наконец звонок. Разговор в передней. Входит Блок. Он в черной широкой блузе с отложным воротником, совсем такой, как на известном портрете. Очень тихий, очень застенчивый.
     Я не знаю, с чего начать. Он ждет, не спрашивает, зачем я пришла. Мне мучительно стыдно, кажется всего стыднее, что в конце концов я еще девчонка, и он может принять меня не всерьез. Мне скоро будет пятнадцать лет, а он уже взрослый, — ему, наверное, лет двадцать пять.
     Наконец собираюсь с духом, говорю все сразу. Петербурга не люблю, рыжий туман ненавижу, не могу справиться с этой осенью, знаю, что в мире тоска, брожу по Островам часами и почти наверное знаю, что бога нет. Все одним махом выкладываю. Он спрашивает, отчего я именно к нему пришла. Говорю о его стихах, о том, как они просто в мою кровь вошли, о том, что мне кажется, что он у ключа тайны, прошу помочь.
     Он внимателен, почтителен и серьезен, он все понимает, совсем не поучает и, кажется, не замечает, что я не взрослая.
     Мы долго говорим. За окном уже темно. Вырисовываются окна других квартир. Он не зажигает света. Мне хорошо, я дома, хотя многого не могу понять. Я чувствую, что около меня большой человек, что он мучается больше, чем я, что ему еще тоскливее, что бессмыслица не убита, не уничтожена. Меня поражает его особая внимательность, какая-то нежная бережность. Мне большого человека ужасно жалко. Я начинаю его осторожно утешать, утешая и себя.
     Странное чувство. Уходя с Галерной, я оставила часть души там. Это не полудетская влюбленность. На сердце скорее материнская встревоженность и забота. А наряду с этим сердцу легко и радостно. Хорошо, когда в мире есть такая большая тоска, большая жизнь, большое внимание, большая, обнаженная, зрячая душа.
Через неделю я получаю письмо, конверт необычайный, ярко-синий. Почерк твердый, не очень крупный, но широкий, щедрый, широко расставлены строчки. В письме есть стихи: «Когда вы стоите передо мной... Все же я смею думать, что вам только пятнадцать лет». Письмо говорит о том, что они — умирающие, что ему кажется, я еще не с ними, что я могу еще найти какой-то выход, в природе, в соприкосновении с народом. «Если не поздно, то бегите от нас, умирающих»... Письмо из Ревеля, — уехал гостить к матери…»

    (Забавно, что на это стихотворение есть ещё одна “претендентка”.

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «
     Корреспондентка Блока Л.М. Сегаль полагала, что стихотворение с этим эпиграфом посвящено ей; 6 февраля 1913 г. она писала Блоку: «Помните ли Вы ту, которой Вы писали стихотворение с эпиграфом - "в чужой восторг переселяться заране учится душа". Теперь мне бы очень хотелось Вас поблагодарить за него, но совершенно не знаю, как это сделать». Блок записал на обороте письма: "Я никогда не посвящал этого стихотворения и никакого другого этой барышне" (РГАЛИ. Ф. 55. Оп. 1. Ед. хр. 396).
     »
     )

А Елизавета Кузьмина-Караваева (в девичестве Пиленко) – одна из наших великих женщин Серебряного века.

      В 15 лет – влюбленная в Блока, в 25 – мэр красной Анапы, приговорена белыми  к расстрелу, а потом вышла замуж за председателя того самого суда. Эмигрировала, развелась, бедствовала,  стала «монахиней в миру», спасала ещё более несчастных; при фашистах участвовала в Сопротивлении – помогала выезжать из оккупированной Франции евреям, была арестована, посажена в концлагерь. И 31 марта 1945 года, за неделю до освобождения заключенных солдатами Красной Армии, мать Мария погибла в газовой камере. Согласно воспоминаниям выживших, она обменялась одеждой с другой девушкой и пошла на смерть вместо нее.
 
     Возвращаясь к Блоку. Самые главные для сюжета «тома II» слова в стихотворении – «Ведь я – сочинитель…»
     Сравните со словами из его статьи «О современном состоянии русского символизма»:  «Реальность, описанная мною, – единственная, которая для меня дает смысл жизни, миру и искусству. Либо существуют те миры, либо нет. Для тех, кто скажет "нет", мы остаемся просто "так себе декадентами", сочинителями невиданных ощущений, а о смерти говорим теперь только потому, что устали…»
     Герой – в нашей реальности, не «провидец и обладатель тайны», к каковому за ответами приходила Лиза Пиленко, и даже не «поэт», а – “так себе, сочинитель”.
Да и девушка эта – она «стоит на его пути»… Все они, начиная от Любови Дмитриевной, если не от К.М.С. – загораживали ему путь, но только про неё он написал именно эти слова.

     Встреч между ними будет несколько, но они ни к чему не приведут. Она выйдет замуж, разведётся, родит девочку… Будет писать ему письма. Его ответы с каждым новым будут все лаконичнее, потом и вовсе прекратятся, а её письма будут идти, идти… почти до революции.
 
                …вы стоите на моем пути…
                …такая красивая…