Ан-Наджм. Глава вторая

Зубейда. Гранада.

Улетел мой сокол, но обещался  вернуться. Проводила я его до чуда- машины, дала веточку жасмина на память чтобы не забыл свою Зубейду. Время идёт, но нет Витольда, сгинул, пропал, провалился в дыру вечности. Полюбился он мне статью своею, красотою, бархатными речами. Умом своим, что создал такую машину, летящую через века в далёкое прошлое. Нет мне покоя несчастной. Хочется мне хрустальной тишины, чтобы в грезах я улетала к любимому.

У нас во дворце лютни, да кифары играют. Перебирают их струны рабыни темнокожие. Прогнала я их с тоски прочь. Истомленная, прилегла я на кушетку, оббитую ангорской мягчайшей шерстью Грезится мне Витольд. Очами своими жжёт огнём неугасимым. Полонил он сердце моё неопытное, девичье.

Нет мне покоя в чертогах дворцовых, в райских садах я задыхаюсь. Видится он мне наяву и во сне. Потеряла я аппетит, не радуют меня вина фалернские, яства заморские. Не радуют и россыпи каменьев драгоценных в золотых ларцах. Отрезы парчи и шёлка не притягивают мой взор. Исчез нежный румянец с моих щёк, опустились мои пальцы, отягощенные кольцами и перстнями, не звенят браслеты на тонких щиколотках.

Позабыла я танцы, охоту соколиную. В конюшне бьёт копытом жеребец ахалтекинский, зовёт свою хозяйку испуганным ржанием. Притихли и любимые борзые, с которыми я выезжала на ловлю ланей нежных. Пусто в моих покоях. Не звучит зурна, притихли барабаны. Поникли берберийские розы в моих райских садах.

Присела я на скамью в своём саду. Тихо. Только журчит фонтан, льёт хрустальную воду, будто слезы. И льются из глаз моих благодатные слезинки, капают в фонтан с золотоперыми рыбками. Не звучит больше мой смех серебряным бубенцом, не играю я в потешные игры с младшими сестренками, не читаю я трактаты учёных восточных мудрецов.

Притаились шахматы, присланные индийским раджой, в клетках умолкли птицы. Исчезли предсказатели известные, факиры египетские упрятали в корзины своих змей-танцовщиц. Знахари, астрологи не прельщают мой ум. Труба подзорная, через которую глядела на звёздное небо, покрылась пылью.

Хмурится чело батюшки Эмира, глядя на меня, поникшую и рассеянную. Вот уже и глаза его заблистали гневными искорками, и чалма его, усеянная алмазами, задрожала от ярости. Хлопнул он в ладоши, призвал к себе лекаря Ибн-Хасинна, требует от него скорейшего моего излечения, обещая за это щедрую плату.

Но бессилен всесильный лекарь Ибн-Хасинн, в растерянности разводя руками. Уже рука Эмира тянется к кинжалу, хочет он наказать нерадивого лекаря. Упала я в ноги отцу, умолила, упросила оставить в живых старика. Тут явилась незваная-негаданная сваха Хазнарет. Хитро улыбнувшись, зашептала Эмиру что-то. Гляжу, отмяк грозный Эмир, кивать начал Хазнарет, внимая её словам.

И повелел Эмир искать мне жениха. Богатого, знатного, хитрого в делах денежных, ловкого в умении обмануть, обокрасть ближнего и неближнего. Через некоторое время нашёлся такой.  Ловок, красив, богат и умен. Деньги его любили, из ничего мог добыть их, ничем не гнушался. Но, не могу смотреть на него, противен он мне. Уже и день свадьбы назначен. Привозят дары от жениха, пригоняют тучные стада овец и коров для свадебного пира.

Уже и платье подвенечное готово, и убор золотыми нитями вышит. А Витольда всё нет и нет. Видно, придётся мне броситься из семиоконной башни, как принцессе Гюльшат, что не смогла выйти за нелюбимого. Плакала я, стенала перед матерью, ничего не помогло.

Только позвала она придворного кудесника-звездочета Хуссейна- заде, чтоб по звездам судьбу мою угадать. Да ничего из этой затеи не вышло. То ли звезды смолчали, то ли звездочет был обманщиком. Только и сказал, что от своей судьбы не убежишь. И тот, кто из мрака теней восстанет, тот, кто познает закат старости и увидит вновь утро молодости, тот, которого пламя не возьмёт, и вода отвергнет, станет моим мужем. Подивилась я этой загадке звездочета, но ничего не поняла.

Ровно месяц, ровно месяц, и я перестану дышать, видеть, любить и ненавидеть. Окна семиоконной башни влекут к себе, манят, нашептывают-иди к нам, шагни за порог, упади туда, на дно, где торчат острые камни, где кружит одинокий коршун, высматривая добычу. Без Витольда, я, как Солнце без Луны, как земля без дождя, как лето без цветов.