Mein Kampf

MEIN KAMPF

Моя борьба и «общественная работа»
при комсомоле

        В комсомол я, как почти все мои ровесники из городского сословия совслужащих, вступил из страха не быть принятым в вуз. До десятого класса два «растленных типа», я и Юра Погодин (будущий адвокат), уклонялись от неприятного поступка, но в январе 1949 г. решили капитулировать. Одновременно я перестал бойкотировать неугодных мне учителей и их предметы. Одноклассники и педагоги искренне обрадовались нашему исправлению. Из школы меня выпустили с хорошим аттестатом – без троек. Комсомольский билет я получил в райкоме после окончания школы, летом, без всяких церемоний.
        После поступления на Геофак в 1950 г. мне, как и каждому комсомольцу, надо было заняться какой-то общественной работой. В советское время иные товарищи старались найти себе подходящее занятие, не слишком абсурдное, чем-то полезное обществу и даже приятное. Так, мой последователь Владимир Каганский в 1970-х годах хотел стать своевременным удалителем устаревших объявлений. Они толстыми хлопьями свисали со стен и стендов в Университете. Но предложение было отклонено высшим руководством. И, более того, укрепилось мнение о Володе как о нонконформисте, политически не благонадёжном.
        Я выбрал на Геофаке роль общественного контролёра столовой (по профсоюзной линии). Проверять, отвечает ли пища должному количеству и качеству. Подозревать и разоблачать жуликов и воров (в данном случае, мельчайших), коими в нашей стране вольно или невольно становятся все, кто по долгу службы занимается распределением материальных благ.
        Я должен был получить весь набор блюд, уплатить, а потом воскликнуть:
         – Контрольная покупка!
        Гром с ясного неба поражал столовую. Деньги мне возвращали, жратву упаковывали, опечатывали, отправляли в лабораторию.
        Впрочем, никаких интересных акций я не помню на этом поприще. Зато на нём я познакомился с неким Игорем Любимовым. Он учился на кафедре зарубежных стран, изучал китайский язык, закончил Геофак на год раньше меня (в 1954 г.) и был распределён в Издательство МГУ, где его сразу же заставили отредактировать учебник высшей математики. Потом перевёлся на службу в Географгиз, где я познакомился с ним вторично. Мы снова оказались общественными контролёрами в столовой, но главным направлением нашей деятельности стала борьба с пищевыми запахами и со смрадом от дохлого голубя, застрявшего во фрамуге. Мы посылали письма в ВЦСПС, получали обстоятельные ответы, подшивали их к папкам
        В связи с засорением стенной фрамуги встала проблема открывания окон. К ней относились по-разному в зависимости от расположения письменных столов и физиологического состояния сидельцев. Я начертил карту – показал столы любителей и противников чистого воздуха, кол еблющихся и нейтралов; провёл линии фронта и стрелки наступлений (см. рисунок).
        Главным препятствием для проветривания оказался мой однокурсник Николай, сидевший у южного окна. Он был тщедушным и наращивал мышцы, махая гантелями.
         – Зачем тебе мускулы? Бандит нападёт один раз, и далеко не факт, что ты с ним справишься.
         – Ваши турпоходы не дают физического развития. Я лучше  семьсот раз на одну гору поднимусь.
        В пылу борьбы я совершил странный поступок – внезапно, без всяких объяснений, надел Коле на голову мусорную корзину. В окружающей среде, т.е. во всём помещении,  наполненном советскими служащими, после этого не произошло ничего.
        Дня через два в коммунальной  квартире, где я жил, раздался полагавшийся мне один очень длинный звонок. Я открыл дверь. Передо мной стоял Коля, с искажённым лицом, с виду весь из себя дрожащий и плачущий. Он быстро ткнул меня кулаком в нос. Я пробормотал что-то вроде «Ну, ладно, иди» и захлопнул дверь перед незваным гостем, уже отступившим на лестничную площадку. Крови из носа вытекло очень мало. Я признал возмездие заслуженным, инцидент исчерпанным и испытал облегчение.
        В своём поступке я раскаялся, но не сразу. В ХХ веке я оправдывал своё поведение санитарно-гигиенически – тем, что корзина для бумаг была пустой и чистой. В XXI  веке я стал более нравственным и теперь осуждаю себя с морально-этических позиций, уже бесповоротно.
        У нас в Доме книги умер главный повар столовой, и меня с Игорем направили стоять в почётном карауле. Всё хорошо, но вот конфуз. Как только мы взглянем друг на друга, нас охватывает ужасный, дикий, судорожный смех. Так сильно я смеялся только четыре раза в жизни.
        Закончилась гражданская панихида, шеф-повара в гробу понесли  мимо зеркал, завешанных красным кумачом. На лестничной площадке в толпе атеистов возникла  заминка: они не знали, как надо нести покойника – вперёд головой или ногами. (Зеркала завесить подсказали уборщицы, близкие к народу). А мы, я и Игорь, опять давились от смеха.
        Кошка из Соцэкгиза в ящик письменного стола родила котят, а уборщица их утопила в унитазе. Я поднял хай. Разгорелся скандал, отражённый в стенгазете. В наши дни эта история описяна у меня в Интернете на порталах «Проза.ру» и «Стихи.ру».
        В наших учреждениях прямой  телефонной связью пользовалось только высокое начальство, прочие же работники были соединены с внешним миром через коммутатор. Не имея телефона дома, я на службе часами трепался с приятелями, готовил туристские походы. Сослуживцы заметили, что с девушками я разговариваю голосом певучим и плакучим, а с мужчинами низким и твёрдым, и передразнивали меня.
        Телефонная станция работала плохо. Я и Игорь взялись положить конец безобразию и, преисполнившиеся ярости, дрожа от гнева, ворвались в помещение телефонного узла. Мы ожидали встретить противную климаксную тётку, но увидели прекрасную молодую блондинку, горячо нам улыбающуюся. Такая красавица – и телефонистка? Ей место на подиуме, на элитной панели, на обложке журнала! И мы стушевались, растаяли, завиляли  хвостиками, завизжали от радости, как обласканные щенки. Мы с полным пониманием восприняли резонные объяснения, что телефонный узел работает так или иначе и может или не может, но явно будет работать лучше. Слегка поникшие от стыда, но сияющие, мы вернулись в делегировавший нас коллектив, который предали.
        В 1959 г. я вышел из комсомола по возрасту, и моя небурная общественная деятельность при нём закончилась. А у Игоря было важное дело, о котором мы узнали только в конце советского периода. Доцент Московского областного пединститута И.М. Любимов был председателем Московской общины Русской Древлеправославной (старообрядческой) церкви.
        Игоряшка любил все религии, но особенно в них его интересовали две стороны – кулинария и похороны. О постной пище православных он рассказывал со смаком, разбирался и в еврейской кухне. Посещал похороны знакомых людей и не очень знакомых. Обожал поминки. Его вынесли из Рогожского храма под колокольный звон и похоронили на Ваганькове.
        Моя общественная жизнь и неполитическая борьба была скромной и никому не принесла вреда. В отличие от многих кровавых бореб / борьб / борьбей, постоянно раздирающих человечество.

……… Для «Проза.ру» 19 -- 21 июня 2022 г. Рис. вставлен 16.Х.2022.