Аркадия. Повесть отложенной любви. 13

            13.               

     Нужна встряска, иначе ему капец.
     Может, ретироваться к  б ы в ш е й? К жене юридической? С повинно-раскаянным объяснением, обоюдным прощением нанесенных обид, к старо-новому браку по второму кругу?
     Позвонил: встретимся?
     Зачем? – она, холодно. – Выписывайся из квартиры и адью!
     Нужно поговорить.
          ...
     И вот он   в   с в о е й  квартире, собственными мытарствами  добытой, своими руками обустроенной. Только дверь чужая – неодолимый металл.
     Ключ не подошел. К себе, в собственный дом – со звонком?
     Открывает тонкая, легкая, кудревзбитая, с бледным, нервно-подрагивающим лицом, в длинном по щиколотку платье с разрезом – ж е н а.
     Бывшая.
     В проеме малой комнаты возникает и исчезает лицо сына Арсения.
     Прием на кухне.
     Ну, что? – она.
        ... Торг
     Щадяще, обходя бьющее по больному, предстал перед  б ы в ш е й  в роли принесшего повинную голову изменьщика, не устоявшего перед – увы-увы! –  молоденькой, – ого-ого! – продвинутой, – да-да! – начитанной, – ах-ах! –  духовзлетной, при том немножко не в себе глупындрой, которую принял за «явленную небом», «суженую» (седина в бороду, бес в ребро!), в конце концов, от него удравшую. 
     Непроизвольный голосовой вздох.         
     Так, может, хватит ерундить? – вымученно.
     Ерундишь ты. Я делаю дело – воспитываю сына. Что надо?
     Нормально жить. Как все.
     С тобой?! Никогда. Выписываешься и свободен. И – к своей сумасшедшей. Разрисовал: она такая и этакая, и умная, и всякая. И живи со своей «небом посланной», «суженой»!..
     Ее больше не будет. Это окончательно. –  глотая ком.
     Ах, какая беда – она сбежала! Бросила! Правильно сделала. О нас вспомнил. Поздно. Ты нам никто. Махнул рукой на нашу жизнь, занялся невесть кем, неизвестно для чего, чтобы быть хорошим для кого-то, только не для нас… и т.д., и т.п.
          ...
    Выбрался  от  б ы в ш е й, как из пыточной. Старые, счеты, упреки, как и раньше, незаслуженные, неправедные. Забыто, как отдавал ей всего себя, самозабвенно воспитывал отрока, опекал, ссужал, набивал подгаражный подвал овощами; по первому слову сверлил, вбивал, клеил сыпавшееся, ломавшееся…
    Не зачтено ничего. Того, что уходил из дома от глухого непонимания в дни всеобщего потрясения и краха  т о г о, во что верил, чему искренне служил. Что философу по складу ума экзистенционально важным было понять суть происходящего, найти себя, оценить воцаряющееся, увидеть завтрашние горизонты, определиться, что было невыносимо, неосуществимо в угаре семейных свар, но лишь – в тиши самоанализа, переосмысления, самопреодоления... И, что уход не «бегство» от нахлынувших бед, от безденежья, но каторжная работа по их одолению: восстановлению из руин вконец запущенного  «Теремка», возделыванию вдоль и поперек политого потом распаханного на пустыре огорода, позволившего доставлять им свежевзрощенный продукт – прежде всего,  им, ему хватало малого! – и тем пережить натужные девяностые.
          ...
     И вот, будто не было ничего. Не принято в соображение даже само собой разумеющееся: покидая «двушку», высвобождал площадь набиравшему мужскую силу Арсению, похоже, уже собиравшегося завести собственную молодую семью. 
     Все перечеркнуто. 
     А… канувшей в небытие Сашей Аркадией пригвождено осиновым колом.
     И поделом тебе!
     Б ы в ш а я  права. Так и надо.
     Получи. И шкандыбай.
     Отвергнутый всеми…
          ...
     Вновь бессонное ночное наитие выдало – в утеху, в оправдание? Во спасение?
     «Некоторая прелестная сударыня никогда не ошибалась. То есть всегда была права. В школе еще, бывало, попросит кто списать, она или язык высунет или училке скажет. И правильно делала: нечего списывать, не так ли, милые дамы?
     Позже пообещает на свидание прийти, например, к шести, а явится, к девяти, а то и вовсе не покажется. Имеет право: женщина она или нет, может позволить себе? Конечно.
     Или взять разборки с мужем из-за никому ненужных берестяных грамот, купленных им. Это кто это позволил ему транжирить семейный бюджет, когда ее гардероб отнюдь не самый лучший в городе! По крайней мере, белых ботфорт у нее как не было, так и нет. Справедливое суждение, не так ли, любезные дамы?
     А случай с Кембриджем? Разве не могла она чисто теоретически предположить, что вместо Оксфорда супруг смотался куда-нибудь в Пушкино со своей аспиранткой? Вполне. Ну, и что, что виза погашена, что целый баул англо-фирменных вещей привез? Нынче нарисовать такое можно на раз...
     И опять права женщина. Вполне возможно чисто теоретически допустить такое. Запросто.
     Или взять наставление сынуле, не быть дурачком, вроде папы. Ну и что, что профессор, что имеет веб сайт, что издает книги на языках? Языком окрошки не заправишь. А кто, кроме нее мальчику глаза откроет на голытьбу-отца? Перебьется. Небось, не Ландау. И в самом деле, перебьется. Не Ландау же, в самом деле...
     А случай с тещей. Да, называл ее мамой, да заботился, а как иначе – зять, обязан. Теперь, конечно, бывший. Потому и на похороны не позвала. Нечего было разводиться. А то, видите ли, он сбежал, а ты ему о самочувствии бывших родственников докладывай …
     И снова все верно. Незачем было жену оставлять. Чего ему не хватало! Жил бы, как жил, тогда и о  тещиной кончине узнал вовремя...
     Да, судари, не поспоришь. Права дама, во всем права.
     Только не подумайте, что перед вами какая-то аморальная личность. Никоим образом. Она и крестик имеет, и в храм захаживает, и посты блюдет. Так что с нравственностью у нее все в порядке.
     Просто она….».
          (Продолжение следует)