Прощание славянки

Во второй раз я попал в госпиталь нашей военной базы уже перед самым концом службы с тем же самым диагнозом, что и первый раз – фурункулез. Климат в Гюмри сухойи и жесткий, славянский организм с ним не справится. Хотя во всей 102-й базе я единственный и подхватывал фурункулез, по сезонам: зимой, весной, летом и вот, осенью, перед самым дембелем. Думал, как удачно я выбыл из части – начались войсковые проверки, а это бессонные ночи и перекрашивания фасадов. А вышло так, что провалялся я две недели и на следующий день после выписки поехал домой.

Но тогда я этого не знал. Тогда же я, зная порядок, сдал форму, принял пижаму, разложил мыльно-рыльные в тумбочке, надел пальто (зимний шерстяной халат) и пошел курить в парк. Один.

И как-то мои мысли потекли в определенном порядке, заданном местом, временем и положением. Я впервые оглянулся назад.

Прошел год службы. С высшим образованием, мне полагается год службы, и этот год я отслужил. Думаю, что неплохо отслужил, много работал, много пахал, много видел, много узнал и истосковался по настоящей работе. Конечно, для ребят, прошедших учебку и служащих два года, я даже и службы не нюхал, я ненастоящий, «картонный» дембель. Но для меня это не имеет никакого значения. Для меня этот год – и есть моя служба, и вот на горизонте маячит лакомый, сладчайший миг свободы.

Тут только, среди ноябрьской палой листвы и полуголых деревьев, я ощутил тот миг, когда я возвращаюсь к себе. Похоже, я об этом только и мечтал и писал об этом моменте в своих дневниках, которые я вел на протяжении всей службы. Начиналось все с создания пресловутого солдатского альбома и записывания перлов солдатской мудрости и пацанского фольклора. А в итоге у меня собралось 12 блокнотов с личными записями. И последний по счету, дембельский, блокнот я держу в руке и пытаюсь записать в него то, что проносится через меня в этот ранний осенний вечер, в далекой и маленькой закавказской республике, где на самой турецкой границе затерялась российская военная недоукомплектованная база, с печально известным своей дедовщиной Северским полком, штабом дивизией, размещенной в Александропольской Крепости, танковым батальоном (известным своими офицерами-татарами), Зенитным полком (известным своей меткостью на стрельбах в России и установкой С-300) и русскими солдатами, волгоградскими, ростовскими, питерскими, курскими, татарами, дагестанцами (известными своими человеческими качествами). Нас было так мало среди местного населения, мы были известны только себе, мы знали только друг друга, искалеченные души и высеченные как из камня лица. Но по глубокому и тайному плану войны, который я переписывал не раз, наша база должна была выдержать первый удар противника, защищая Армению и армян, и продержаться ровно 2 часа 45 минут до прибытия основных сил Южного округа. По состоянию техники мы бы не продержались и 15 минут. Однако весь упор ставился на человеческий ресурс…

- Ой, песик, что с тобой случилось! Тебе больно?

Около меня встретились старая собака и мальчик лет двенадцати. Мне показалось, что оба они упали с Луны. У собаки была уставшая морда и облезшая шкура, у мальчика – какие-то плаксивые детские глазки, напоминавшие собачьи глазки, хотя судя по всему он из военного городка, который начинался сразу за госпитальной стеной. Чей же он сын? Я не осмелился спрашивать фамилии, боясь услышать фамилию военного прокурора или начдива.
 
Но мальчик дергал пса за щеки, прижимал к себе, целовал, словно пытался отогреть это животное и добиться от него какого-то вразумительного ответа. Ситуация показалась мне довольно странной. Поэтому я воздержался от каких-то комментариев.
И тут мальчик спрашивает меня:

– Вы не видели, кто его обидел?

– А его разве кто-то обижал?

– Но как же! Посмотрите, как он выглядит.

– Это от старости. Так выглядят все псы. Кстати, их тут подкармливают неплохо.

– Нет, вы не понимаете, вы не видите. Его точно обидели. Бедный мой песик. Кто тебя обидел?

И он снова принялся обнимать его, выражая такое сочувствие псиной доле, что мне стало не по себе.

Боже мой! Как далеко я зашел. Я не понял всей этой ситуации, отвык от людей, от детей – точно таким шестиклассникам я преподавал русский язык и литературу, когда-то, в прошлом еще году. А теперь они кажутся мне марсианами, жителями не нашей планеты. Как далеко я зашел, что отвык от гражданской жизни, от таких чувств, как жалость и сострадание. Ведь для мальчика это нормально – любить собак, наверное, а не есть их, сострадать людям, а не убивать их.

А тут еще военный городок и военная база. Явно он не из числа местных ребятишек, а его мать или отец военнослужащие, и кто-то из них сейчас, возможно, служит в Чечне и убивает чеченцев. А этот мальчик целует госпитальную вонючую дворнягу. Вот ничего, злорадно подумал я, вырастешь, тоже начнешь разглядывать людей в прицел автомата. Но эта мысль была мне непосильна. Мне казалось, что его убьет что-то помельче и пораньше: например, эмоциональная агрессия, грубое слово, алкоголизм или собственная слабость. Казалось, кроме как жалеть ничейного пса, он ничего не умел.

Я вернулся в палату. Как полагается, в тот вечер мы напились. Правда, все выглядело теперь по-другому, чем в первый раз, год назад. Ко мне было уважение и почет – как дембелю, и это было сладкое чувство. Вообще это интересное чувство. В расположении роты тебя знают как облупленного, ты живешь одной семьей с десятком-другим мужчин, и прекрасно знаешь, что косяков у тебя больше чем достоинств, и редко кого уважают за его человеческие качества, индивидуальные черты. А встречаясь в патруле или госпитале с такими же как ты сам, но неизвестными тебе людьми, все меняется. Тебя воспринимают за достоинства, которые кажутся тебе абстрактными – например, место или срок службы. А пообщавшись немного, начинаешь завидовать: неужели в его маленьком армейском коллективе нет Валерки Разуваева или Олега Малафейкина, токсичных типов, которые отравляют воздух, там где появляются. Неужели у них нет человека, которого хочется расстрелять или задушить, пока он, сука, спит? А если общаешься с изувером типа перечисленных выше, то все равно наслаждаешься моментом, пока он не расслабился и не начал гадить.
 
Драки не было, никто ни с кем не сводил счеты. Тем более что я пообещал дежурной медсестре, что все «будет под моим чутким контролем». Бедная женщина, армянка (работающая в военной части), она не совсем хорошо понимала русский язык, и ей показалось, что я прошу у нее позволения посмотреть после отбоя фильм «ДМБ». Телевизор смотреть в фойе она не разрешила, а в свою очередь пригласила коллегу по соседней палате есть пирожное при включенном телике с выключенным звуком, но русский солдат не лыком шит и ходил за своей порцией в туалет – в туалет ходить не возбраняется до сих пор.

А потом мы ходили в туалет парами – покурить и обсудить последние новости.
 
Связью между палатой вдрызг пьяных русских солдатиков и двумя сиделками был по-прежнему я, как человек с высшим образованием и правильной речью.

– А почему вы еще не спите? – спросила озабоченно «наша» сиделка.

– Так мы отмечаем день рождения! Вот, вашему столу от нашего стола, – и протянул солдатский треугольник черного хлеба с полукопченой колбасой – непритязательной солдатской закуской.

Они притихли. Это было подозрительно. В час ночи солдатики хоть и мирно сидят в своей палате, но не спят. Да еще празднуют день рождения.

Тогда вторая сиделка что-то поняла и шепнула первой. Первая вытянулась. И строго сказала мне:

– Когда закончите…

– Конечно, когда закончим, мы все уберем после себя, милая тетя Астхик, то есть Звездочка.

И все прошло благополучно – к трем часам мы закончили и прибрались. О таком финале можно было бы только мечтать. Но Серега Андреев, черпак, дал слабину. К пяти часам он рванул в туалет, но не добежал, доблестно распластался и облевал весь коридор, чем вызвал переполох у персонала. К семи часам его заставили убраться после себя, но выглядел он неважнецки.

Разбора никакого не было. Главврачу настучала сама перепуганная медсестра, хотя могла бы повременить с этим. Андрееву и еще одному пограничнику - они, собственно, и затеяли этот сабантуй - грозила гауптвахта после госпиталя, потому что именно на них показала медсестра. На самом деле они ее немного подразнили и вели себя нахально. И они бы долечивались бы до конца, и возможно даже бы откупились от гауптвахты, но в дело вмешались высшие силы.

А именно мать Андреева. Она служила в особом отделе, майор ФСБ, и лежала в том же госпитале. Она зашла в чем была, то есть в спортивном костюме и пальто, к главврачу. После чего стало известно о прекращении лечения рядового Андреева, ее родного сына, и сразу после завтрака он, еще не проспавшийся герой, со следами старых и новых болезней, бледный и растерянный, облаченный в свой бушлат, прощался с нами. За ним приехал наряд из зенитного полка.

Вот сколько служил и сколько видел случаев человеческого падения, а этого еще не видел – чтобы мать собственного сына в тюрьму посадила!

За обедом я не глядя видел – чувствовал эту женщину, сидящую одиноко за соседним столиком. Вообще вся эта ситуация мне казалась немного наигранной, литературной. Известно, что мать, да, одинокая женщина, сама воспитывает сына. И возит его с собой по месту своей службы, устраивает в элитные части. То, что Сергей маменькин сынок, заметно стало сразу, в зенитном полку служили одни «блатные», дети офицеров. Но вместо того, чтобы замять ситуацию (то, что в армии любят и умеют делать с самозабвением), она попросту разрубила гордиев узел и выбрала в качестве козла отпущения своего сына, то чего больше всего и стеснялась – ведь ела она в нашей столовой и мы смотрели на нее во все глаза, сторонясь ее. Я заметил, что она переживает из-за своего решения, гордая, одинокая, справедливая. Но в то же время думал, что через несколько дней, а может, через несколько часов она соединится с гауптвахтой и «выкупит» его у коменданта майора Гвердецели (грузин, но российский офицер; продажная, надо сказать, тварь; у нас многие армяне-срочники умели «выкупаться» у своего земляка и жили дома).

Прошло 22 года, за это время Россия нарастила военную мощь, избавилась от контрактников из числа местного населения. 102 военная база была доведена до полной комплекции и кондиции, техника заработала и пополнилась. А 24 февраля вооруженные силы РФ ввязались в некую спецоперацию на Украине, часть ее состава была отправлена воевать на восток Украины. Я вспомнил о событиях 22-летней давности, когда сам служил и мог попасть на Вторую Чеченскую, но не попал. Кем стали те, о ком я писал?

Пес сдох.

Андреева дослужилась до полковника и вышла в отставку, теперь она превратилась в старуху, которая бредит Сталиным и пророчит массовые казни.

Ее сын Андреев, если и выбрал военную стезю, то очень скоро разочаровался и подал в отставку, проворовавшись по службе. Компанейский и блатной, он все-таки не мог развиваться без материнской опеки. Опустился, стал пить. Обзавелся семьей, и не одной. Неожиданно для многих стал депутатом горсовета и первый разукрасил свою машину буквой Z.

Безымянный мальчик-марсианин. Мне почему-то кажется, что он потом изменился, обрел тело, возмужал и пошел по стопам своего родителя, сделав превосходную карьеру в вооруженных силах. 22 июня 2022 года он, бригадный генерал, был убит прямым попаданием ракеты американского производства в Новой Каховке, что в Херсонской области.
 

четверг, 14 июля 2022 г.