Апрельская метель

                Если не за что умереть, значит незачем жить…


    Первый раз Алексей пришел в ополчение жарким летом 14-го года. Ему лишь накануне исполнилось девятнадцать, и он был уверен, что его примут. Однако выглядел он слишком молодо и неспортивно, чтобы в нём увидели надёжного бойца. «Малый ты ещё. Подрасти немного», – было сказано ему уже пропахшими потом войны командирами. Что ж, дело такое, пришлось дальше развозить по рынкам фрукты да овощи. У отца было несколько точек, дело нехитрое, прибыльное, а повоевать всегда успеется, тем более, что постепенно приходило понимание, что эта самая война уж слишком затягивается. Ни победы, ни потери, ни переговоры с перемириями результата не приносили, а страшные людские трагедии словно доставляли какой-то третьей могущественной силе кровожадное удовольствие, требующее всё больших и больших жертв. Казалось, кому-то было выгодно, чтобы города и посёлки разрушались, люди гибли, население катастрофически сокращалось, а некогда развитые цветущие регионы превращались в полупустые агломерации. Многие уезжали в поисках жизни без непрекращающихся обстрелов и ставшего невыносимым чувства страха. Оставались старики, желающие дожить свой век на родной земле, те, кому неизвестность казалась страшней войны, да те немногие защитники, для которых слова «Отечество», «русский» и «Донбасс» являлись той силой, что заставила их подняться на зов своего края.

    Алексею было больно смотреть, во что превратила его родной регион собственная страна; он совершенно не понимал той запредельной ненависти, прямо необузданной ярости, посыпавшейся на Донбасс с того страшного апреля так хотящего забыться года. Ему сложно было принять, что не только правители той когда-то единой страны, но и близкие ему люди почти в одночасье увидели в нём и в его единомышленниках и земляках «сепаратистов», «ватников», «колорадов», «лугандонов», «мразей», дикое количество которых достойно лишь того, чтобы без всякой жалости быть уничтоженными. Стремительные поначалу потуги объясниться и оправдаться натыкались на глухую стену непонимания, когда его пытались убедить в том, что никакой войны на Донбассе нет, жалкие террористы всего лишь захватили часть нашей любимой страны, проводится антитеррористическая операция, которая буквально за считанные дни придёт к завершению, и всё опять будет, как раньше. А со временем, с затягиванием этой «справедливой и молниеносной» АТО, уже сам Алексей и миллионы жителей Донбасса превратились в террористов, а подобная категория «особей» понимает исключительно звуки стреляющих «Градов», грохочущих танков, смертоносной артиллерии, с поистине щедрой ненавистью обстреливающих самую злодейскую территорию в мире. Непонимание крайне быстро поменялось местом с ненавистью, которая по мере устойчивой продолжительности этого конфликта только возрастала, из добрых отзывчивых людей делая каких-то злобных нелюдей и совершенно бесчувственных (страшно было сознавать) фашистов.

    Да что говорить, если, начиная с 2014-го года в стране активно и неустанно культивировались, как норма, насилие над инакомыслящими и зверская ненависть ко всему русскому. Украинцев просто-таки учили (именно УЧИЛИ), в первую очередь тот же Порошенко, ненавидеть жителей Донбасса, бесстрашно заявившим о своём праве быть русскими. Избиения и убийства депутатов, чиновников, журналистов, да и обычных граждан стали печально обыденным явлением. В результате ненависть к соседней стране и всему русскому вылилась в ненависть в отношении любого проявления собственной позиции, расчеловечивание и дехристианизацию народа с богатейшей православной культурой. Вирус человеконенавистничества буквально захлестнул Украину, вселив в сознание её жителей безусловную мысль о том, что лишь они правы, так же как уверены были в своей правоте солдаты нацистского вермахта, на пряжках ремней которых была выкована надпись «С нами Бог». Правда, чуть пониже «красовалась» и свастика, как известнейший символ фашизма, вот только эти параллели украинцев также рьяно научили отрицать.

    Несколько безуспешных попыток вступить, наконец, в ополчение закончились случайной встречей с уже прославленным в боях командиром разведроты с многоговорящим позывным «Ураган». Этот ещё совсем молодой парень умудрился за считанные месяцы стать местной легендой, превратившей тем самым его в лютого врага «киевского режима». Иван как-то сразу вычислил в Алексее «военную искорку», и за короткое время обучения сделал из него не просто толкового бойца, а своего заместителя, такого же неукротимого, как и он сам, хотя прозвище к нему прикрепилось не столь броское.

    Ураган и Гусар со своим подразделением совершали уж слишком бесшабашные вылазки на вражескую территорию, даже с недоукомплектованной ротой умудрялись вести успешные бои с многократно превосходящими силами противника, а такое лихачество обычно притупляет чувство опасности, вселяет уверенность в «заговорённости» и, как следствие этого, подводит неумолимую черту под столь ярко горевшей жизнью.

    Ураган в одном из рейдов подорвался на мине, Гусар получил серьёзное ранение в голову, и после длительного лечения принял на себя командование ставшим для него таким родным подразделением.

    Год за годом завершал свой буквально непримиримый бег, а мир всё не наступал. О нём говорили, но уже как-то по привычке, с которой настолько сроднился, что и бросать расхотелось. Война стала рутинной обыденностью, где существует враг, цель и конкретные ежедневные задачи, требующие незамедлительного выполнения. Ну а мир – это где-то там, в «прекрасном далёко», которое Бог весть, когда и настанет. Поэтому следовало просто сжать покрепче прокуренные губы, и ждать… ждать своей победы, когда бы она ни наступила. Хотя многие и не были готовы к скорому её завершению, говорили, что нашли себя в этой войне, полюбили её чётко слаженный дисциплинированный механизм, чувство опасности, радость при грамотном выполнении боевых задач, само осознание защиты своей земли. Бывшие сварщики, автослесари, охранники, продавцы-консультанты прыгали невероятным образом на такую высоту, что удивляли десятками лет прослужившими кадровых военных с соответствующим образованием и подготовкой за плечами. Да, с другой стороны, и деваться было некуда, ибо суровая реальность заставила жестко уяснить: либо закапываешь ты, либо закапывают тебя, «а сам стреляй, а то убьют». Альтернатива войне казалась ещё хуже.

    Большим утешением посреди ужасов войны стала для Алексея встреча с Катериной, собственно, можно сказать, с Катей, потому как в ту памятную для них обоих встречу ей было всего двадцать с небольшим. Она работала кассиром, – а со временем товароведом, – в местном супермаркете. В свой редкий выходной Гусар отправился за покупками, его хорошо отточенный меткий глаз обнаружил цель, ну а опробованные в боевых условиях навыки почти без усилий помогли выполнить поставленную задачу. «Враг» был захвачен, и его «пленение» растянулось на годы.

    Лёша через короткое время свиданий обрисовал девушке чёткую военную диспозицию в виде брачного союза, но Катя при всех своих достоинствах оказалась девушкой неприступно строгой, прямо и косвенно давая понять слишком ретивому солдатику, что добиться её руки не такая уж простая задача, как могло показаться вначале. Видимо, ей приятно было сознавать себя некой мощной крепостью, взять которую под силу лишь длительной осаде, и даже такой прославленный командир совсем не должен питать слишком скорых иллюзий на её счёт.

    Гусара такая незапланированная неудача не испугала, уж слишком он привык ко всякого рода неожиданностям, а в данном случае конечный результат стоил того, чтобы за него побороться, ибо тем ценнее победа, чем длительнее за неё борьба.

    Над командиром особо приближенные иногда и посмеивались, дескать, такой бравый гвардейский офицер, и не может справиться со столь слабым неприятельским редутом; предлагали провести разведку боем или собрать для комроты нужные ему разведданные самыми искусными способами, на которые только были способны. На что получали строгие выговоры и немедленную отправку на боевые задания, раз желание пошутить было уж так невтерпеж. Лёша и сам не особо стремился к «активному наступлению», видя, как его боевые товарищи оставляют после себя заплаканных жен и малолетних сирот, у которых уже никогда в будущем не будет человека, которого они смогут назвать папой, по крайней мере, родным. Также он понимал настороженность своей девушки, которой банально хотелось связать свою жизнь с человеком, которого не убьют в завтрашнем бою, который не подорвется на мине и которого не нужно сразу после свадьбы провожать на опасное боевое задание. Тем не менее он время от времени (так как слишком уж долго всё это продолжалось) заговаривал с ней о желании создать семью и родить ребёнка, но Катя была непреклонна.

    Между тем наступила та самая календарная дата, изменившая не только ход войны на Донбассе, но давшая импульс невероятным событиям во всём мире. Военные угрозы, санкции, скачки инфляции и экономические спады, немыслимый со времён Второй мировой расистский слом, доходящая до маразматических пределов ненависть захлестнули планету, давая убедительную уверенность в том, что вслед за коронавирусом новое событие в виде специальной военной операции уже не вернёт мир в прежнее состояние. И чем бы она ни закончилась, в любом случае 24 февраля разделит новейшую историю человечества на до и после.   

    Первые две недели запечатлелись на карте боевых действий мёртвой, казалось, подковой, заблокировав самую мощную и подготовленную группировку на Донбассе, создав помимо этого на Левобережье ещё несколько «котлов». Но затянутые вслед за этим и так годами ничего не давшие таинственные переговоры свели весь первоначальный успех на нет, спровоцировали провальный для многих отход от занятых рубежей, пытки и жертвы среди военных и мирных жителей, а также целый ряд провокаций, вызвавших откровенное недоумение по отношению к тем, кто, собственно, и затеял всю эту военную кампанию. Казалось невероятным, что можно так легко слить изначальный успех, и даже самые железобетонные доводы настоящих или мнимых специалистов не могли убедить в обратном. Если в результате договорённостей гибнут не самой лёгкой смертью люди, десятки, сотни и тысячи человеческих судеб ломаются БЕЗ ПРАВА НА ВОССТАНОВЛЕНИЕ, то всякие ссылки на «сопутствующие потери» и «многоходовки» слишком быстро уносятся рациональным течением.

    Однако у Алексея и его боевых товарищей не было времени заниматься политическими изысканиями. С новой фазой боевых действий военный маховик закрутился слишком стремительно, чтобы не надеяться с его остановкой на победу. Приходилось предпринимать ещё более бесшабашные, чем прежде, рейды, чтобы только ускорить приход мира на обильно политую кровью родную землю.

    Получив сообщение, что местные жители, находясь под мощными обстрелами, нуждаются в срочной эвакуации, и не имея времени ждать подмогу, Алексей со своей боевой ротой отправился на выручку. Ситуация усложнялась не только тем, что людей придётся прикрывать собственными телами под шквальным огнём существенно превосходящих сил, но и тем, что подмога, скорее всего, подойдёт не скоро или, учитывая само задание, нужно было максимально быстро вывезти по возможности всех местных любой ценой, либо задержать противника до полного выезда всех местных, и тоже любой ценой. На войне так бывает, вернее, на войне только так и бывает, что для достижения эффективного результата решения нужно принимать быстрые и чёткие, и известные слова о том, что «промедление смерти подобно» написаны такими огромными реками крови, что малейшая слабость и малодушие мгновенно увеличивают эти смертоносные потоки.

    Решение Гусара было быстрым и верным, он лишь, чуть не впервые в своей боевой практике, засомневался в его удачном осуществлении. Уж очень непримиримо вёл себя противник, и слишком мало у него было людей, чтобы выполнить это задание без больших потерь. 

    Его худшие опасения подтвердились, как только он прибыл в соседний населённый пункт. Шквал орудийного огня и автоматных очередей пересекал диагональными вспышками жилые кварталы. Люди были заблокированы в домах, и любое их движение тут же пресекалось автоматными ударами. Припаркованные у подъездов автомобили превратились в изрешеченные груды металлолома, и выйти в такой ситуации из-под обстрелов невредимым было равноценно самоубийству. Разбросанные вокруг безжизненные и изуродованные тела лишь подтверждали равнодушную механику этой жестокой войны.

    Сходу вступив в бой, и подавив с товарищами несколько огневых точек, Алексей начал выводить людей, буквально прикрывая собой их панически убегающие спины. Но не всем это удавалось, равно как и тем немногим бойцам, вступившим в последний в их жизни неравный бой.

    Жизни нескольких сотен мирных жителей были спасены ценой целой трети оставшегося на поле боя подразделения Гусара и его собственной. В момент, когда уже показалось, что задача выполнена, и опасность миновала, неумолимый Рубикон жизненной черты был перейден. Жадно прильнувший к снайперскому прицелу глаз выжидал лучший момент для нажатия на спусковой крючок, и раздавшийся посреди шумной канонады выстрел оборвал ещё одну жизнь в длящейся годами ненужной братской войне.

    Невероятно холодная в этом году весна словно заявила своё несогласие с происходящими вокруг событиями. Апрельская метель жутким диссонансом звучала вместе с ещё более интенсивно заработавшей канонадой разнокалиберных орудий. Столбики термометра фиксировали по ночам ртуть на уровне двенадцати градусов. Подвальный холод, отсутствие горячей, а часто и любой пищи и даже воды, слабые надежды на тепло и спасение отбросили многострадальных украинцев на многие столетия назад. Казалось несправедливой жестокостью переживать в ХХI веке то, что вряд ли было обычным даже для обитателей каменного века. И, тем не менее, люди гибли от обезвоживания, голода, пыток, ранений, вовсе теряя веру в благополучный исход своих мучений.

    Катя узнала о гибели Алексея уже несколько часов спустя. Ей позвонил их общий знакомый и с привычной здесь краткостью сообщил, что Лёша погиб. Вот так просто и без всяких сантиментов ещё одна ниточка Катиного сердца была безжалостно оборвана. А ведь она так и не успела, всё откладывая, сказать ему, что любит, переносила разговоры о браке на лучшее время, шутила, что хочет стать женой майора, потом подполковника, а потом…

    …На торжественных похоронах Катерина узнала, что звание гвардии полковника её любимому было присвоено за два дня до того последнего в его жизни боя, когда ему исполнилось всего двадцать восемь. Также она узнала о том, что тот, кому она так долго отказывала, за «героизм и мужество, проявленные при исполнении гражданского долга», удостоен звания Героя посмертно.          

***
    Начало этой так долго незаживающей кровавой раны Катя встретила семнадцатилетней девчонкой. Сейчас ей было двадцать пять, и по строгой жизненной арифметике выходило, что целую треть своей жизни она провела под обстрелами и разрывающими душу, словно хохочущими, звуками орудийной канонады. Она, подобно квалифицированному военному специалисту, научилась различать звуки орудий, откуда прилетают снаряды и каковы их последствия, где мина 120-ая, а где 82-ая. Каждую ночь она с содроганием ждала наступления утра, и каждый день с ещё большим трепетом приближения ночи, при этом ясно сознавая, что эти тяжелые знания с ней НЕ надолго, они останутся в её памяти НАВСЕГДА. Но ещё более невыносимым было читать в соцсетях, как к её страху относились те, кого ещё недавно считала своим народом, как глумились, изгалялись в каком-то совершенно запредельном кощунственном острословии, не оставляя места не только на свою собственную точку зрения, но и права на жизнь.

    Поначалу сильно и горько плакала, прямо-таки рыдала, затем всё меньше, пока в какой-то момент наступило огрубение, от которого было ещё более жутко, чем от непрекращающихся обстрелов и слёз. Катя вся как-то высохла, смирилась с неизбежностью жестокой реальности, и потому ей сложно было всецело довериться кому-либо после всех тех предательств, которые она пережила за последние годы. И уход горячо любимого человека, настоящего мужчины, героя, легенды её края, эта бесконечная игра в неприступность, незаслуженно лишившая его заслуженных ТЕХ САМЫХ слов, эта вновь и вновь невыносимо затягивающаяся бесконечная война отняли последние силы, последнюю надежду увидеть когда-нибудь это – кажется, столь банальное, – мирное небо Донбасса. И эта необычайно холодная весна своей аномальной апрельской метелью умножала шансы всё же дождаться на ноль. Возбуждённая эйфория конца февраля сменилась мартовским недоумением и настороженностью, а затем и разочарованием.      

    Начавшаяся восемь(!) лет назад война всё не заканчивалась…