Ч. 356 Первые потери

Предыдущая страница   http://proza.ru/2022/07/26/832

Мне придётся нарушить последовательность повествования, забежать вперёд, поскольку хочется завершить эпопею «Аскольда».
 
Изнурённые жарой, измученные лихорадками, со впалыми щеками, желчными лицами, матросы и офицеры «Аскольда» утратили прежний бодрый вид и дух, стали вялыми, равнодушными и бессильными. Особенно это относилось к молодым и слабым матросам.
 
На Печелийский рейд пришли 17 июня 1858 года. Там уже находились три эскадры: французская, английская и американская. У всех на кораблях было много больных. Англичане привели плавучий госпиталь.

Французы организовали госпиталь в Макао, где был лучше климат, а для перевозки больных наняли купеческое судно. Отношение французов к своим людям даже во время Крымской войны было лучше, чем у англичан и турок.

Несмотря на свежую провизию, зелень и фрукты, которые купили у китайских и европейских торговцев, не прекращались грудная водянка, поносы, горячки, заболевания печени, особенно у тех, кто раньше вёл нетрезвый образ жизни.

Называя болезни, я пользуюсь той же терминологией, какая была тогда у флотских врачей.

«Аскольд» и Первый амурский отряд пришли в Китай к шапочному разбору, уже после заключения договора. Путятин прибыл на «Аскольд» через десять дней.

Узнав о заключении нового договора между США и Японией, он решил идти на фрегате в Японию, чтобы заключить новый договор с получением таких же преимуществ, как и у американцев, да ещё и опередить французов и англичан.

29-го июня отправились в Японию. Во время десятидневного перехода умерли три матроса. 7 июля прибыли в Нагасаки, где погрузили на фрегат уголь. Унковский доложил Путятину, что часть команды была так слаба, что продолжать кампанию не может.
 
Но Ефим Васильевич приказал снять с фрегата самых больных и оставить их на берегу. От своих планов он отказываться не собирался, как и переходить на маленький корабль. Унковский договорился с городскими властями и с голландцами из фактории.

Японские власти выделили в хорошем месте храм для размещения больных, а голландский врач Помпе согласился лечить аскольдовцев. Он также снабдил фрегатского врача Витковского лекарствами.

12 тяжелобольных оставили в храме на попечение Помпе, а фрегат направился в Симоду под флагом чрезвычайного посланника. Видимо, Ефим Васильевич хотел навестить старых знакомых, а заодно и похвастаться кораблём.

В Симоде пробыли три дня. Японцы приняли старых знакомых  очень радушно, как близких родственников. Все вымылись в целебной бане. Запаслись свежей провизией. Из Симоды перешли в Канагаву, порт в пятнадцати милях от столицы Эдо (Иеддо), нынешнее название - Токио.

Прибытие Путятина в столицу обставили торжественно. В 8 часов утра посланнический кортеж двинулся в Эдо. Впереди шли японские чиновники и полицейские, за ними несли норимон (крытые носилки) симодского вице-губернатора.

Он исполнял должность церемониймейстера. Затем матрос нёс флаг уполномоченного, за ним восемь японцев несли графа Путятина в паланкине. Паланкин был его собственный, он купил его в Гонконге.

За Путятиным в японских норимонах (каждый несли четыре носильщика) ехали секретари Путятина: барон Остен-Сакен и Пещуров, командиры кораблей Унковский, Федорович, лейтенанты князь Ухтомский, Литке, Сутковой, Линден и доктор Витковский.
 
По бокам каждого норимона шли два японских солдата, а третий позади нёс значок. Шествие замыкали носильщики с вещами. Громоздкие вещи отправили заранее.
 
При посольстве находились и четыре русских матроса, а также гардемарин Муханов, которому пришлось вместе с матросами идти пешком, но по прибытии в Эдо его включили в число офицеров.

От того, что их несли люди, никто из сидевших в носилках морально не страдал. Когда надоедало ехать на японцах, то сходили с носилок и шли пешком. Дороги у японцев были прекрасные, для их сбережения на копыта вьючных лошадей надевали специальные башмаки и обматывали тряпками.

Стоянка в Канагаве длилась двадцать пять дней, пока Путятин вёл переговоры с японским правительством. Всё это время, несмотря на свежие фрукты и зелень, экипаж фрегата мучился дизентерией, как отметил врач, в неопасной форме, но она «приводила людей в слабость и изнеможение».

Вернувшись из столицы,  Путятин перешёл на клипер «Стрелок», который прибыл в Канагаву, и отправился на нём в Шанхай. Перед уходом он приказал Унковскому дожидаться английского посла, который вёл переговоры в столице.

Вразумительного объяснения этому я не нашёл ни в архивных делах, ни в мемуарах. Однако плавание Путятина на клипере длилось недолго: в тот же день вечером он вернулся в Канагаву, потому что на клипере сломалась машина. Вице-адмирал снова перешёл на фрегат и приказал следовать в Шанхай.

Едва только вышли из Канагавы, как умер матрос «от изнурительного поноса». Это была четвёртая потеря в команде фрегата. 18 июля до Шанхая оставалось 58 миль, когда начался жесточайший шторм.

Он длился всю ночь и продолжился на следующий день. В десять часов вечера при сильной килевой качке фрегат зарылся бушпритом (деревом, выдающимся с носа судна) в воду. Смыло весь такелаж и парус на носу. У фигуры двуглавого орла, закреплённого в носовой части, отломило одно крыло.

В одиннадцать часов вечера изорвало грот-марсель (больше не буду мучить читателя названиями парусов) и сломало грот-стеньгу (продолжение мачты). Это бревно рухнуло вниз, всё круша.

В это же время лопнул штуртрос (попросту говоря, трос, идущий от штурвала для управления рулём). Двух матросов, державших штурвал, перебросило через него. К счастью, рулевые отделались только ушибами без переломов и продолжали нести вахту. Сломало шесть рукояток у штурвальных колёс.

Руль стало мотать из стороны в сторону, корабль потерял управление. Установили сначала на руль стопор, а затем провели новый штуртрос. Паруса закрепить не могли, потому что это было  смертельно опасно. Их изорвало ветром, сломанный такелаж повис на тросах за бортом.

Эти такелажные  брёвна наносили при качке мощные удары в борт фрегата. Их притянули к борту и закрепили, теперь они не крушили борт фрегата. Все эти работы производились матросами и офицерами в темноте, при сильнейшей качке, вой ветра заглушал все остальные звуки.

Фрегат черпал воду бортом, потоки воды ходили по палубе. С кормовых шлюпбалок сорвало семивесельную гичку (шлюпку). Двое суток без сна и еды офицеры и матросы отчаянно боролись за свои жизни.

Адмирал и командир фрегата всё это время не сходили с мостика, вцепившись в поручни. Они руководили работой по спасению корабля. Рангоут был весь переломан. Обнаружили две сильные течи.

Одна была вызвана разошедшимися досками, плохо скреплёнными при постройке корабля, а вторая из-за того, что вместо большого медного болта строители небрежно забили в отверстие деревяшку, прикрыв её тонкой медной шляпкой. Медь украли.

На память пришёл эпизод из собственной службы. Мне довелось принимать корпуса жидкостных ракет для АПЛ. Однажды, проводя рентгеновский контроль заднего днища ракеты, удалось обнаружить, что слесари сделали отверстие под трубопровод не в том месте, где надо.

Чтобы замаскировать свой брак, они тщательно закрыли отверстие пробкой из того же алюминиемагниевого сплава и заполировали так, что визуально эту пробку невозможно обнаружить, да и на рентгеновской плёнке её трудно было рассмотреть.

При наддуве ракеты пробка,  без сомнения, вылетела бы, последствия не хочется даже представлять. Труженики боялись, что их за брак лишат квартальной премии, а о жизнях подводников они не думали. Надо было их судить, но представители гегемона отделались только лишением премии.

Не скажу, что после этого и других случаев я пользовался большой любовью рабочего класса.

Продолжение http://proza.ru/2022/07/28/850