Новый музейный экспонат

               

- Ольга Павловна, можно?

- Пётр Николаевич, заходите.

Директор музея отложила пачку дореволюционных писем, встала из-за стола и направилась к двери навстречу ветерану.

Пётр Николаевич Суббота человеком в городе был известным. Его приглашали выступить перед школьниками. Несколько раз Ольга Павловна вместе с ветераном проводила мероприятия, посвящённые Победе.

- Я видел сюжет с вашим выступлением. Она ведь со мной до Кенигсберга дошла. Когда с фронта вернулся, первые десять лет только из неё на 9 мая и выпивал. Купишь, бывало, бутылочку, во флягу перельёшь и с друзьями чокаешься. Лишних слов не говорили. Тост всегда был один: «За Сталина! За Победу!"

После сказанного старик достал из пакета флягу и передал в руки женщины.
Петушинский краеведческий музей Ольга Павловна возглавляла более семи лет. Основными экспонатами были предметы крестьянского быта. Директор работала над расширением разделов и по местному телевидению обратилась к землякам, попросив, поделиться предметами старины.

Что тут началось! Почти каждый день стали приходить петушинцы, безвозмездно предлагая монеты, брошки, расчёски, рушники, посуду. Одна девушка принесла глиняный черепок, о который порезала ногу в карьере. Вместе с мужем достали, оттёрли и рассмотрели насечки. Оба вспомнили, что именно такую керамику видели в Москве в Историческом музее. Осколок оказался лёгким, почти невесомым. Судя по всему, проживавшие на территории района народы секрет обжига глины знали. И вот теперь новый экспонат – фляга.

- Пётр Николаевич, это вы в музей принесли? – спросила директор.

Боёв во Владимирской области не было и потому экспозиция Великой Отечественной считалась слабоватой.

Ветеран, словно прощаясь, провёл ладонью по фляге и указал пальцем на две аккуратные буквы VN. По форме и по знакам музейный работник сразу определила, фляга не наша, но старая, времён войны. Ей много раз приходилось видеть солдатские фляги наших бойцов. Они были алюминиевые, позже их стали закрашивать тёмно-зелёным цветом. Самое главное, никаких инициалов на корпусе не выбивалось. Если кто-то что-то царапал, то исключительно кустарным образом, чаще всего гвоздём.

Понимая, что посыплются вопросы, ветеран начал говорить:

- Вы в прошлый раз меня спросили, за что я первую медаль получил? Рассказывать про это не люблю, но с грузом на душе умирать тоже не хочется…

- Да не перебивайте вы, дело житейское. Так вот, как только 18 исполнилось, из родной Мордовии отправился на фронт. Летом 43-его мы о победе под Курском уже знали, но немец ещё был силён. Полтора месяца на сборах как один день пролетели. В сентябре загрузили в эшелон, отправили на фронт. Куда, мы сами не знали.
Судьба в Брянскую область забросила. Деревню Княвичи на всю жизнь запомнил. Наши в окопах стояли, а нас, молодое пополнение, по полкам и ротам распределили и к ним добавили. А мы что, пацаны молоденькие, пороха не нюхавшие.

На тот момент фронт наступал. Мы тоже понимали, в атаку идти предстоит. Так оно и вышло. Через три дня утром из землянок по тревоге подняли, по сто грамм за завтраком выдали, приказ уже под канонаду зачитывали. Дескать, родную землю освобождаем! На врага в атаку пойдём! УРА грянуло!!! Из окопа вылезали на кураже, тем более что немцы со своих позиций отступать начали. Мы своими глазами это видели. По ним артиллерия до этого прошлась. Думали, в пустые окопы займём и палить во след будем.

Тут вдруг слева пулемёт застрочил. и мины стали взрываться. Кто был со мной рядом, многие попадали. Бежать вперёд самоубийство, а ракеты белой об отступлении не дают.

Впрочем, это я потом понял, что отступать нельзя и вставать в полный рост тоже. Испугался до смерти, автомат на спину, как учили, переложил и ползу, сам не знаю куда. Весь грязный как чёрт, руки по локоть в глине.

Вдруг, бац, ударился запястьем о деревяшку. Смотрю, лопатка немецкая. Сам не знаю зачем, я возьми и сунь её ручкой в сапог. Ползу дальше. Пули свистят, мины взрываются, а я как чумной. Про автомат на спине забыл. Маскировочную немецкую сеть не заметил и в окоп ихний провалился.

Ещё сильней испугался. Когда встал, смотрю, немец пулемётчик меня заметил. Рядом второй лежал, судя по всему, убитый, а этот цел. Крепыш, в два раза старше меня, под каской морда, как две мои задницы. Вытащил финку и на меня пошёл.

Меня ужас сковал. Стою на месте, от лица его не могу взгляда отвести, а там радость в глазах читается. Дескать, сейчас он мальчишку заколет, тот сам в окоп к нему свалился. Я ногой пошевелил, в сапоге что-то мешает. Когда до немца два шага оставалось, я лопатку из сапога выхватил и по руке ему со всей силы саданул.
Что потом было, не помню. Очнулся, когда товарищи трясти меня начали.

- Петька, живой? Куда тебя ранило?

Смотрю, а рядом кровавое месиво лежит, то, что раньше человеком было. Сам не помня себя, я его лопаткой всего исполосовал и поверх грязнущей гимнастёрки кровью себя уделал. Даже глаз не могу открыть. Ребята флягу у немца от пояса отцепили и давай на лицо мне поливать. Кое-как умыли, видеть стал.

Тут ротный появился, молоденький совсем лейтенант, года на три меня старше, и говорит:

- Суббота, сегодня твой день! Сегодня пятница, а получается, суббота! Они отступление специально изобразили, ждали, что мы левее в атаку пойдём. Гнездо пулемётное оборудовали. Одного артиллерия уложила, второго ты. За такое до гробовой доски водкой поить нужно.

Так оно и получилось. Фашистов мы отбросили и вечером по сто грамм погибших помянули. Спиртик хороший был, медицина расщедрилась. Меня медалью наградили - «За отвагу». Хотя, какая отвага? Я чудом спасся. Как получилось, не помню, но фляга убитого пулемётчика у меня оказалась. Сперва меня из неё умывали, а после военврач спирта туда выдал.

Ротного нашего убило осколком через год в Белоруссии. Из роты не больше трети до Кенигсберга дошло. Там наша дивизия Победу встречала.

Пришёл с войны, женился. Дети родились, работать на железную дорогу пошёл. Проблем выше крыши, жили мы бедно. Приходил домой, падал от усталости, а посреди ночи просыпался в холодном поту.

Мне тот немец снился долго. Одно время даже выпить старался, дабы снов не видеть. После понял, до добра это не доведёт. Но что поделать? Там или ты, или тебя было. После запрятал её в сарай и на многие годы про неё забыл…

- В общем, возьмите. Для музея пригодится, - подытожил пехотинец.

Директор слушала внимательно, от рассказа слегка обомлела и не сразу нашла нужные слова:

- Пётр Николаевич, от всего нашего коллектива - большое спасибо! Хочется родную историю показать, Петушками гордиться хочется. Вы же знаете, чем наш город прославился, этой гадостью, что вытащили в Перестройку – «Москва – Петушки». У нас народ трудовой, а по стране и миру думают, что тут сплошные идиоты и алкоголики.

- Да, знаю. Читать начал, до конца не дотянул. Извращённое сознание рисует извращённые образы…

- Согласна. Может чаю, Пётр Николаевич? У меня конфеты есть.

- Нет, пойду. Дел и по саду, и по дому полным-полно.

Ухоженный дом ветерана резными наличниками известен был всему городу. Старик без дела не сидел, ценил время и умел его планировать. Когда шёл по улицам, с Субботой каждый считал своим долгом поздороваться.

После сказанной фразы фронтовик закрыл дверь. Директор, как зачарованная, долго оставалась на месте, разглядывая новый экспонат. Что это были за буквы на фляге, теперь никто не скажет. Больше они не встретились. Старик, словно предчувствуя уход, завершил земные дела.

Так в Петушинском музее появилась новая единица хранения №4327 - Немецкая полевая фляга армии вермахта.