Вдохновение

               Пустыня на краю Отчизны,
               златой песок в пустыне той,
               и день, и ночь копытный призрак
               там стережет её покой.


     В самом центре Средней Азии, где-то между древней Бухарой и не менее древним Самаркандом примерно на равных расстояниях и южнее настолько, что их цивилизационное притяжение терялось в песках, расположился военным табором небольшой гарнизон. Приютился он здесь временно, поскольку выехал из своего пункта постоянной дислокации в летние лагеря всего на один месяц. Зато какой! Был месяц август.

     Белое солнце пустыни по месту небесного положения указывало на близость времени вечернего, по активности предлагало с выводами не торопиться. Господин привольный ветер, в безумном упоении от абсолютной свободы, неутомимо теребил путаные вихры верблюжьей колючки и кружил горячей поземкой, засыпая песчаной пылью редкие островки пустынной осоки.

     В штабной брезентовой палатке с поднятыми бортами на армейском табурете страдал от жары и бумажной рутины лейтенант Данилов. Перед ним на столе желтел складским многолетием стандартный бланк с заголовком «Расписание занятий». Ниже заголовка скучали абсолютной пустотой столбцы-заготовки. С левого края столешницы на лейтенанта вопросительно поглядывало Руководство по боевой подготовке. По соседству с ним ожидала своей очереди тетрадь конспектов для проведения занятий. Неряшливо рассыпанные по бланку остро заточенные и покусанные с обратной стороны цветные карандаши вместе с убежавшей на край стола авторучкой свидетельствовали о полном отсутствии вдохновения у своего хозяина.

     Имея желание, но, не имея возможности, преодолеть фактор ограниченности времени, лейтенант попытался переключить свое рассеянное внимание на не менее важную категорию мироощущения - пространство. Сия категория оптимизма не прибавила.  Из открытой со всех сторон палатки, с северо-востока через запад к юго-востоку до самого горизонта, в промежутках между шатрами палаточного лагеря просматривался простор нетронутой человечеством пустыни. Данилов оглянулся на восток. Шагах в ста по этому направлению пестрело черно-бело-полосатое сооружение без признаков периферийных ограждений - шлагбаум. Далее наблюдалась глубокая пыльная колея, приглашая к тридцатикилометровой прогулке в сторону ближайшего признака цивилизации - кишлака Обдун.

     Со стороны шлагбаума, категорически игнорируя его закрытое положение, к палаточному лагерю медленно шкандыбало несколько мустангов. От своих одноименных копытных Дикого Запада далекой Америки их отличали запредельная худоба, ковыляющая походка, а также наличие рогов и признаков вымени. На самом деле это были коровы. То ли они покинули своих хозяев в поисках земли обетованной, то ли сами хозяева их прогнали в надежде обрести покой от грустно мычащих голодных жвачных парнокопытных, но в местной пустыне сие зрелище на уникальность не претендовало. Мустангами же их прозвал народ военный, обитающий в этих краях на правах защитников родины.

     Коров-мустангов в лагере терпели по двум причинам. Во-первых, они неплохо подчищали территорию, поедая любой мусорный предмет, способный быть перетертым их очевидно титановыми зубами и переработанными их вполне вероятно сернокислотными желудками. А во-вторых, прогнать тупо упершееся в таком случае на одном месте хоть и худосочное, но всё же довольно массогабаритное животное, да ещё с рогами, было практически невозможно, поскольку покидать пределы лагеря гости категорически отказывались. К тому же минно-взрывными лепешками мустанги территорию не облагораживали, обладая невероятной способностью стопроцентно усваивать и без того скудный паек питания. Так и бродили сии парнокопытные среди военных палаток, конкурируя между собой в скоростном поедании мусора, соревнуясь с не менее прожорливыми ежиками в поглощении кухонно-столовых отходов и тщательном вылизывании банок из-под тушенки. То ли насытившись, то ли обратившись к неведомой цели своего путешествия, мустанги вдруг покидали гостеприимное лагерное пристанище и убывали в неизвестном направлении. Иногда возвращались, но чаще приходили другие кочевые племена на радость суточному наряду, благодарному священным животным за помощь в поддержании территориальной чистоты.

     Оценив масштабы и однообразную серость пространства, Данилов мысленно вернулся к более волнующей в данный момент категории бытия - времени. В отличие от безграничности просторов, ресурс времени казался несправедливо мал. Отмеренные распорядком дня два часа для подготовки расписания занятия на предстоящую неделю сократились уже более чем наполовину, а бланк-заготовка учебно-боевой важности документа по-прежнему оставался не оскверненным ни единой буквой русского алфавита, ни единой арабской цифирью.

     За соседним столом, обремененный той же заботой, трудился другой защитник южных рубежей одной шестой части суши - лейтенант Проскурин. Судя по заполненному на три четверти бланку, проблем с вдохновением и временем для него не существовало. Да и пространственная категория Проскурина не интересовала совершенно. В отличие от рассеянного настроения Данилова, здесь наблюдалась полная концентрация внимания на пространство рабочего стола, где примерно такой же комплект канцелярско-тетрадных предметов находился в состоянии постоянной с ними творческой работы хозяина.

     «Писатель хренов. Передовик-стахановец ... блин. Смотрите-ка, строчит и строчит ... ни соплей у него, ни температуры ... А позавчера: тут насморк, там кашель, здесь болит, сям горит», - Данилов хмуро поглядывал на соседа. И дело здесь заключалось вовсе не в зависти к его стараниям, близким к успешному завершению еженедельной бумажной тягомотины. Душу грыз червячок досады на откровенную «болезненную лапшу» Проскурина накануне его очереди нести службу в наряде дежурным по части. «Притащил начштабу освобождение ... типа простудился, - сгущались в тучу хмурые мысли Данилова, - Это в пятьдесят-то жары! Типа водицы холодной хлебнул. Это где ж он в пустыне холодильник пригрел? А майор тоже хорош, лапшичку съел и меня в нарядец снарядил. А этот-то, смотрите ... никак здоров? Пишет, гаденыш, и пишет ... Что б ему ...»

     Вновь прибывшая группа мустангов, осваивая территорию лагеря, разбредалась в поисках легкой поживы. Первым источником коровьей радости на их пути оказалась курилка. Два рогатых экземпляра заполнили её пространство и с шумным прихлебыванием сладко опустошали наполненную водой емкость с окурками. Попытку менее шустрого экземпляра протиснуться между ними сладкая парочка рогато пресекла. Обиженный мустанг боднул сородичей в замызганные задницы, за что был нещадно отхлестан не менее замызганными метелками не желающих прерывать прием никотина сородичей. Недовольно мыкнув, неудачник огляделся по сторонам. Другие его сотоварищи, подбирая мелкий мусорок, проверяя на съедобность веревочные растяжки палаток и лишая безответственных хозяев развешанных где попало портянок пряного посола, двигались по межпалаточным траекториям, но с явным намерением завершить свое путешествие в районе лагерной кухни.

     Сообразив, что ловить на тех маршрутах ему уже нечего, одинокий мустанг решил исследовать окружную тропу. Здесь ему повезло с двумя обрезами металлических бочек, приспособленных под мусорные урны, и встречей со скучающим под деревянным грибком дневальным, одарившим ковыляющее животное пустой пачкой «Примы». Далее его путь преградила штабная палатка. Мустанг остановился и стал внимательно наблюдать за странным поведением сидящего в ней двуного существа. Оно активно елозило передними конечностями по плоской деревяшке и что-то непереводимо мурлыкало. Перед двуногим лежало много восхитительных вкусняшек. Мустанг насторожился. Данилов тоже:
     - Жень, ты карандаш уронил.
     - Где? - Проскурин нырнул под стол.

     Мустанг вытянул шею и, по-жабьему стрельнув языком, прихватил со стола самую большую вкусняшку. Сладко чмокнув влажными губищами, счастливец с наслаждением приступил к жевательному процессу, уплетая Женино расписание занятий.
     - Ах ты, лярва рогатая! - вынырнул из-под стола передовик-стахановец, - Отдай, стерва! 
     Лярва рогатая, под страхом лишения удовольствия, жевательный процесс ускорила. Проскурин одной рукой вцепился в расписание, другой колотил негодяйку кулаком промеж рогов:
     - У-у-у с-с-сука, отдай, кому говорю!

     Раздался треск и в руках лейтенанта остался обрывок полуторачасового труда. Мустанг дожевывал всё остальное. Женя сдался:
     - На, падлюка, жри! - и скомканный остаток вкусняшки смачно шмякнулся о морщинистый лоб радостно улыбнувшегося победителя.

     Тайно наслаждаясь ролью неуловимого мстителя, за отчаянной битвой могучего разума с голодным инстинктом наблюдал повеселевший Данилов. Случайным свидетелем сражения оказался и проходивший мимо начальник штаба:
     - Дур-р-дом! Эй, воины, у вас на всё про всё осталось полчаса. На форс-мажор даю столько же. Через час проверю.
    
     Золотистый лучик утомленного солнца, скользнув по выгоревшему палаточному брезенту, пушисто заискрил на опустевшей столешнице растерянного Жени Проскурина. И лейтенанта Данилова, наконец, посетило Оно - Вдохновение.