Константа убийцы. глава Пожар

   Уже во сне Антон с ужасом подумал, что впереди обязательно будут неприятности. Хотел проснуться, но глаза открыть не мог, а деньги продолжали появляться неоткуда и падали прямо ему в руки. Доллары и евро сменялись золотыми монетами, а потом появились даже слитки. И подставляя руки под очередную порцию богатства, он чувствовал, как его уже начинает тошнить от ощущения предстоящей неотвратимой беды. Во рту появилась сухость, начало горчить, горло сдавило. Ощутил на шее незнаковые мускулистые руки перекрывающие дыхание. Изо всех сил оттолкнулся головой от подушки, приподнялся и открыл глаза.
   Вокруг плыл серый удушливый туман, клубился под потолком. И Антону показалось, что он ещё не проснулся, вытянул перед собой руки. По завихрениям вокруг них понял, что это дым, реально ядовитый прогорклый, тотчас закашлялся и вскочил. Но вовремя сообразил, что сделал это зря — основная дурманящая гарь скапливалась вверху. Кинулся к дивану, где всегда спал внук, увидел застеленное покрывало и вспомнил, что сын вчера забрал его домой.
   «Слава Богу» — облегчённо подумал Антон и на четвереньках вернулся к кровати, где продолжала крепко спать жена.  Стал тормошить Марину, но она что-то невразумительно мычала, отталкивала руки Заботкина точно желая остаться в забытьи.
Неожиданно он подумал, что может быть ей хорошо, она видит добрые цветные сны о своём детстве или юности, где живы её родители и лучше её не трогать? Никто не обвинит его в бездействии, когда вокруг пожар. И больше не будет ссор, упрёков и поучений. Она не скажет, что у него тупой солдафонский юмор, отчего подруги сыновей боятся приезжать в гости. Что он лентяй, и не хочет на пенсии работать, хотя ещё полон сил. И ничего не делает по дому, разбрасывает вещи, неряха и хам, а иногда и пьяница… всего этого не будет, стоит только оставить её в покое. Ведь она совсем не похожа на его жену, которую много лет назад он полюбил всем сердцем, о которой грезил по ночам и до сих пор продолжал видеть во сне. Ту стройную милую девочку, встречающую его со службы с волнением в распахнутых бездонных глазах, целующую своими полными упругими губами, обнимающую в судорожном экстазе и слезах от счастья. Куда она делась? Вместо неё он теперь просыпается со сварливой, вечно недовольной старухой, которая специально выискивает его огрехи, чтобы найти повод для упрёка…
   Мысли о смерти жены приходили в голову всегда после конфликта. За свою милицейскую службу он частенько сталкивался с недоказанными преступлениями. Даже восхищался иногда ловкости преступника. Когда супруг случайно травился ацетоном, налитым в бутылку из-под водки, и заботливо поставленной в бар его женой. Или неосторожно оступался и падал в глубокое ущелье во время далёкого путешествия на Алтай или Кавказ. Неожиданно переворачивалась деревянная лодка на безлюдном озере или далеко от берега сдувалась резиновая. Но ничто не давало сто процентов успеха, а ещё жена могла стать инвалидом и тогда наступят ещё большие мучения, вынужденная забота и денежные траты.
   Он уже хотел отползти, но неожиданно на глаза попала икона в толстом деревянном окладе, оставшаяся от родителей, и которую он убрал под кровать. Раньше она висела в углу над изголовьем кровати, и жена постоянно просила повесить её на место!
Антон подумал о детях. Как отнесутся к её смерти они? Для них она оставалась самым лучшим ласковым и нежным близким человеком. Они продолжали её безмерно любить, постоянно о чём-то шептались с ней, советовались. Как будет он смотреть им в глаза? Принимать сочувствие, видеть в их красивых умных лицах далёкие любимые черты?
   «Боже, что у меня в голове» — подумал Антон. Сыновей он обидеть не смел и, размахнувшись, стал лупить супругу по щекам:
   — Марина, Марина проснись! Ну, проснись же!..
А потом просто стянул её на пол, где она уже очнулась и тоже начала громко кашлять, выдавливая свистящие сухие хрипы.
   Дым шёл из прихожей и Антон на четвереньках пробрался туда — горела старенькая деревянная дверь. Он заскочил в ванную комнату и, набрав воды в металлический тазик, выплеснул её на скользящие по искорёженной филёнке голубые языки пламени. Возмущённо зашипев, огонь пропал, вместо него появился пар. В фанере образовалась дыра, через которую виднелась лестничная площадка. Двух ударов тазом хватило, чтобы дверь сорвалась с петель и вывалилась наружу, упала, подняв столб искр. Стало понятно, что её подожгли. Дым в подъезде уходил через разбитые хулиганами форточки, и соседи продолжали мирно спать, не подозревая о случившемся.
   Антон вернулся в квартиру и открыл все окна. На улице стояла летняя белая ночь, кусты сирени уже были выше подоконника, белые и фиолетовые пышные гроздья закрывали вид на детскую площадку, откуда слышалась перебранка алкашей.
Он снова вспомнил, что его мать очень любила сирень, посадила её, как только получила квартиру, а на детской площадке он в шесть лет сломал руку, упав с турника — подбежавший отец не успел его подхватить.
   Сзади, шатаясь, подошла жена и грузно навалилась, отодвинув Антона, высунулась наружу, легла животом на подоконник, с хрипом дышала, сплёвывая вниз длинные тянущиеся чёрные слюни, утирая рот ладонью.
Антон выпрямился и смотрел на её спину, перехваченную бюстгальтером как портупеей, из-под которой  надувались жирные белые неприятные  жировые складки. Расплющенный об оконную раму расползшийся в стороны живот, напоминал вылезающее и кастрюли белесое ноздреватое тесто. Пожалел, что не воспользовался несчастным случаем. Теперь снова придётся терпеть и молчать. Решил, что обязательно найдёт работу, чтобы не сидеть дома, нужна отдушина. А то не ровен час, ещё что-нибудь случится…