Свидетель. Мой вариант на тему конкурса

Для тех членов нашей семьи, кто пришёл незадолго до юбилея, напомню, что одним из правил конкурса является условие для меня. Заключается оно в том, чтобы  предоставить после итогов  свой вариант на тему, написанный ДО её объявления!!! Все мои варианты,  по сложившейся традиции, размещались в ПЯТНИЦУ.

***                ***                ***

И ешё. Хотелось бы отметить,  что  для своего варианта я выбрала свидетеля, который живёт в нас, и знает о нас то, что мы порой тщательно скрываем от других… да и от самих себя тоже.

***



СВИДЕТЕЛЬ




Заскрипела медленно дверь, и в палату кто-то вошёл.  Мне показалось, что там стоял старик   с бородой.

- Я не звал священника, - недовольно прохрипел, ударив больно рукой о кровать,- Где  из газеты??-  не успел  договорить, как образ старика превратился в образ юноши в строгом  деловом костюме. Волосы модно пострижены.  Слегка неуверенный взгляд. Он очень напомнил мне себя  в молодости. Я уже и забыл себя таким.

-Простите,- прохрипел я, - присаживайтесь.

Видимо мне удалось изрядно напугать юношу своим грозным видом, и он неуверенно сел на стул напротив меня.

- Я знаю о вас всё, что необходимо,- закашлявшись, наконец, заговорил,-  а вам должно было быть рассказано обо мне,- он кивнул, - значит, не будем тратить времени. Его у меня осталось совсем немного.  Не смущайтесь. Хоть я и не  настолько стар, и мог бы ещё пожить, но все мы платим за свои грехи… рано или поздно…. Эта болезнь не случайность.   И я смиренно принимаю как страдания,  так и свой уход.  Около сорока лет назад вот так же я пришёл  взять интервью у одного известного  в те времена художника. Но не успел. Он скончался за несколько минут до моего ухода. Я видел, как  увозили его тело, начали перестилать кровать…. Я был молод и  не привык  наблюдать в жизни нечто, что может ввергнуть в шок.   У нас была благополучная семья.  И даже прадеды были живы. Эта была моя первая встреча со смертью. И я не мог покинуть палату. Я ничего не мог,  пока чей-то слабый голос не окликнул меня.   На другой кровати у окна мутного, через щели которого пробирался дождь и шумно капал на подоконник,   лежал старик.  Он спросил, кто я, и, услышав ответ, успел сказать только одно, что  узнав о своей болезни, решил написать роман-откровение. Никогда прежде не державший перо в руке, простой  плотник,  вдруг почувствовал острую необходимость исповедаться этим листам.  И он попросил меня   опубликовать этот роман с посвящением Элизабет  -  его не  рождённой дочери, в надежде, что на другом конце света, прочитав этот роман, та, которую он любил всю жизнь и перед которой был виноват виной, что не искупается, чтобы она, прочитав,  простила его. Пусть и тогда, когда он уже будет в мире ином. Не успел он договорить, как стал тяжело дышать, схватил меня за руку,  прошептав:  «Обещай!». Я сказал: «Обещаю»,-  и его рука безжизненно упала, свисая с кровати. А взгляд был устремлён  куда-то  в сторону окна, за которым ничего невозможно было разглядеть. Нянечка оттолкнула меня, закрыла глаза старика и стала молиться. Я выбежал из палаты. Я был излишне впечатлительным,  несмотря на свои  двадцать лет.               
               
Всё произошедшее настолько потрясло меня, что я бежал до самого своего дома   и, только лишь поднявшись  на второй этаж, захлопнув дверь комнаты, оперевшись на неё спиной, прикрыл глаза и почувствовал, что я  в своём мире. Привычном мне  мире.

Спустя несколько минут позвонил в редакцию, сославшись на плохое самочувствие, сказал, что вернусь только завтра. Всё равно  художник умер, а о романе пока ещё никто не знал. Я только около года работал  в газете, и мне поручали небольшие статьи. Речь у меня была для журналиста достаточно на неплохом уровне, и я был востребован, несмотря на молодой возраст. Но мне этого было мало! 

Сколько помню себя,  я был скромным мальчиком, без особых амбиций, хоть и учился на отлично. Да и во всём преуспевал! Но всегда мечтал  написать нечто великое!!! Не для славы, нет! Тогда не для славы.  Во мне жила жажда услышать слова не теми, что каждый день печатала моя машинка ровными строками….  Написать их чернилами,  бежащей строкой, зачёркивая и подбирая более живые…  Да, более ЖИВЫЕ!

И тут какое-то незнакомое мне чувство  ворвалось в меня, и я бросился  к роману. Я начал читать, и моё сердце забилось так, словно оно готово взорваться в любую минуту.  ЭТО была ТА музыка, живая, неподдельная, несравнимая ни с чем. Эта была плоть и кровь, живущая в буквах. Это был мой роман, о котором я мечтал, написанный не  мной.

Я жадно прочёл его. И потом долго сидел, не шевелясь. Постепенно жгучая зависть вытесняла моё восхищение этим творением. Зависть. Это  чувство в таком сильном своём проявлении овладело мною. Я знал, что никогда не смогу написать ничего подобного.

Я долго терзался, всё же пытаясь писать  довольно - таки успешный сюжет, но все строки  в нём были мертвы! И я сжигал страницы за страницами. Именно сжигал. Смотрел долго на огонь и вспоминал роман, которого с тех пор не касался.

Через два года этот роман выйдет под моим именем.  И тогда  к зависти прибавится подлость, ложь, обман, невыполненное обещание, данное умирающему. А затем подтянется слава, гордыня и ненависть. Гордыня, возникающая, когда все те, кто считал меня забитым  юнцом, восхищались моей гениальностью, а ненависть за то, что гениальность эта была не моя!!!

Стоит лишь сотворить один грех, как примчатся за ним остальные. Если, оступившись, ты не признаешься себе в правде и не покаешься всем сердцем - ты становишься рабом этих грехов. Ты уже не владеешь собой. Они владеют тобой и диктуют тебе каждый твой следующий шаг. 

За дверью дома  я был учтивым, сдержанно  реагирующим на восторги окружающих авторов, критиков, читателей.  Но вернувшись, чувствовал, как  во мне просыпался второй Я.  Жаждущий написать  хотя бы подобие  того, что создал этот несчастный плотник.

Я садился за печатную машинку и сидел часами.  Моя бедная Линда! Так звали мою жену. Она любила меня ещё тем юнцом и не знала меня таким. Мы поженились задолго до славы и жили скромно. Ей было чуждо всё, чем я стал жить. С этой ненавистной мне славой я всё больше ожесточался и срывался на  дорогом  когда-то мне человеке. Сейчас же не существовало для меня любви. Я весь был захвачен монстром, съедающим   меня же изнутри.  Я даже  позволял себе в порыве гнева   поднять на неё руку, когда она уже носила под сердцем нашу дочь. Мы придумали ей имя Эльза... 

О, как отвратителен я был самому себе!!! Как жалок, как ничтожен в своих попытках написать новый роман и в том, что срывал свою злость, свою одержимость на   женщине, столь преданно любящей меня. Я… я ударил её в очередной раз,  и она неудачно упала.  Наш ангелочек… наша Эльза  так и не родилась. После похорон я ни разу не был на её могиле. Словно это бегство могло бы помочь мне скрыться от самого себя, знавшего о себе всё! Будучи свидетелем всего происходящего не только во ВНЕ, но, главное, ВНУТРИ меня.


Линда уехала рано утром, оставив записку, что  любила другого человека. Только эта строка была на белоснежном листе с запахом её духов.  Ещё одним доказательством моей ничтожности.

И вдруг,  словно некая дьявольская сила вселилась в меня, и я стал писать, не отрываясь. За ночь я написал роман. Вы скажете это невозможно, но это  так. И как же  я ненавидел себя за то, что  это  не было даже далёким подобием, вышедшем под моим именем. И, в то  же время,  оно было тем, чего жаждала публика в те годы, и имело ещё более грандиозный успех.

Но только не у меня, знающего, что есть истинное творчество! 

Я продолжал писать и ненавидеть себя. Писать и ненавидеть. Ненавидеть всех тех, кто восхищался лживо и ещё  больше тех, что искренне. Вино. Казино, бордели.

Я бежал туда от того себя, который смотрел на меня где-то глубоко-глубоко внутри юным невинным, робким взглядом начинающего писателя из скромной газеты.  Я ненавидел его осуждение в глазах, его возможность прожить эту жизнь иначе!!!  Отдав тот роман, искренне им восхищаясь!!!  Став  любящим отцом для Эльзы…

И тогда! Тогда, я точно знаю, что нашлись бы и мои мелодии, и моя плоть и кровь в буквах!  Иная! Но настоящая!  Я это понял  так явно… так обжигающе явно… уже здесь на моём последнем пристанище. 

А сейчас  силы уже оставляют меня. Всё в этом романе. Пусть мир узнает правду о его кумире! Жаль, что смерть не даст мне пережить позор, как наказание.  Надеюсь, я увижу его там… Возьмите, возьмите же рукопись.


Юноша нерешительно подошёл к кровати.  Я представил себе, как сейчас схвачу его за руку, как тот старик и возьму с него слово, чтобы это непременно было опубликовано. Мне даже показалось, что я уже чувствую его руку, но он не шевелился. А потом стал расплываться,  превращаясь то в старика, то снова в меня в молодости. А затем всё стихло, и я увидел, как юноша, точь-в-точь похожий на меня, того, 40 лет  назад, прикрывает мне глаза дрожащей рукой.








.