Блок. Повеселясь на буйном пире... Прочтение

«Повеселясь на буйном пире…»




                Моей матери

                Повеселясь на буйном пире,
                Вернулся поздно я домой;
                Ночь тихо бродит по квартире,
                Храня уютный угол мой.
 
                Слились все лица, все обиды
                В одно лицо, в одно пятно;
                И ветр ночной поет в окно
                Напевы сонной панихиды…
 
                Лишь соблазнитель мой не спит;
                Он льстиво шепчет: «Вот твой скит.
                Забудь о временном, о пошлом
                И в песнях свято лги о прошлом».
                6 января 1912






     – «Повеселясь на буйном пире…» – см. предыдущие стихи – все эти «рестораны», «демоны», «французские каблуки», «мечи»…
     – « …И ветр ночной поет в окно // Напевы сонной панихиды…» – см. предшествующее стихотворение «Авиатор» – о гибели лётчика.

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:

     «
     – «Лишь соблазнитель ~ лги о прошлом.» – Тема юности и святых воспоминаний о ней, важная для "третьего тома" в целом, находит в стихотворении неожиданный поворот: воспоминания о прошлом граничат в данном случае с соблазном, забвением настоящего и "святой" ложью.
     »
Совсем не так: воспоминания о прошлом не граничат со святой ложью. Граница в другом.

Блок «Записная книжка сорок восьмая (Март — июль 1916):
     «
     С литературой» связи я не имею и горжусь этим. То, что я сделал подлинного, сделано мною независимо, т. е. я зависел только от неслучайного.
     ЛУЧШИМИ [выделено Блоком]остаются «Стихи о Прекрасной Даме». Время не должно тронуть их, как бы я ни был слаб как художник.
     »
Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого:
     «АПРЕЛЬ 1901:
     …Тут же закаты брезжат видениями, исторгающими “слезы, огонь и песню”, но кто-то нашептывает, что я вернусь некогда на то же поле другим — “потухшим, измененным злыми законами времени, с песней наудачу” ( т. е. поэтом и человеком, а не провидцем и обладателем тайны).»

     «Стихи о Прекрасной Даме» – были не «литературой», не «песнями наудачу», а соблазнитель предлагает именно это – сочинять стихи, «петь о прошлом», стать «поэтом». Тем более, что «…”Стихи о Прекрасной Даме” дали плохой урок некоторым молодым поэтам, потому что технически книга очень слаба…».( Ал. Блок. Из наброска предисловия к неосуществленному изданию сборника «Стихи о прекрасной даме» 1918-ого года.) И вот теперь, когда он – мастер в сочинении стихов, так соблазнительно    взять и переписать всё!

     И последнее. Считать «соблазнителя» или, что «ночь бродит по квартире»  ещё одной, и ещё одной  метафорой – не стоит. Взаимопроникновение миров в книге продолжается, и соблазнитель – совсем не сон, и тихая комната  –  не такое уж убежище.

А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ»:
     «
                Тьма тихо ходит по квартире,
                Заглядывая в угол мой.
                Забыть о временном и пошлом
                И в песнях свято лгать о прошлом
                Скользят последние каменья
                Под оступившейся ногой.
                ( ) мгновенья –
                ( ) не я – другой
     »
 
     Это мир, где «ветр» воет «панихиды»,  где вместо «ночи» – «тьма», где герой забился  в «угол», но в любой момент под ногами  могут заскользить «камни»,  мигнут «мгновения» – и ты…  уже «не я –  другой». И уже не здесь.

Даниил Андреев. «Роза Мира». Книга X. Глава 5. «Падение вестника»:
     «… это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» — уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного — цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды — жертвенник-дворец-капище — выступит из мутной лунной тьмы.
     Это — Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, — но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга…»