Мои женщины Июль 1964 Книги

Мои женщины. Июль 1964. Последний детский санаторий. Книги.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация из сети Интернет: Обложка книги американского писателя Эрнеста Сетон-Томпсона «Маленькие дикари» (рисунок автора), Жанр: Детские приключения. Издательский дом: Детгиз. Год издания: 1960. В английском издании в подзаголовке было сказано: «Повесть о приключениях двух мальчиков и о том, чему они научились, когда жили в лесу и играли в индейцев». Вместе с книгами и героями Аркадия Гайдара (Мальчиш-Кибальчиш и Тимур), Сетон-Томпсона (Ян и Незнакомец) и Фенимора Купера (Чингачгук и Натаниэль Бампо) я стал тем, кем хотел стать и стал.


Ощущение, что меня выдворили на лето из нашей семьи в этот детский санаторий в Чекалине, чтобы я не мешался ни маме, ни Юре, ни папе, не проходило. Поэтому я ещё сильнее замкнулся в своём гордом тревожном одиночестве; старательно кушал всё, что нам давали в столовой санатория; сторонился поначалу шумных ребячьих компаний и игр и всё первые дни и вечера проводил в чтении книг.

В стеклянных шкафах санаторной библиотеки я нашел для себя книги двух авторов – Аркадия Гайдара и американского писателя Эрнеста Сетона-Томпсона – с его книгой об игре мальчиков в индейцев «Маленькие дикари» / Пер. с англ. Н. Темчиной. — М.: Государственное издательство «Детская литература» (Детгиз), 1960. — 239 с. Я буквально «загорелся» этой книгой и решил сам один играть в краснокожих индейцев в нашем детском санатории.

Книга Сетона-Томпсона называлась «Маленькие дикари» и имела подзаголовок: «Или повесть о том, как два мальчика вели в лесу жизнь индейцев и чему они научились». В книге были рисунки автора, иллюстрации, чертежи индейского лука, шаманского бубна, примеры боевой раскраски лиц индейцев, описание и рисунок шикарного индейского головного убора из перьев и даже выкройки покрытия вигвама – жилища индейцев из жердей. Избушку из брёвен или вигвам из жердей я, конечно, построить во дворе нашего детского санатория не мог, но вот смастерить настоящий лук и стрелы с птичьими перьями я хотел, желал, жаждал и, главное, мог.

У Аркадия Гайдара в его двухтомном собрании сочинений издательства ЛЕНИЗДАТ 1963 года я читал: «Тимур и его команда», «Судьба барабанщика», «Школа», «Дальние страны», рассказы: «Р.В.С.», «Четвёртый блиндаж», «Пусть светит», «Военная тайна», «Голубая чашка», «Чук и Гек» и другие рассказы. Фронтовые записи Гайдара, киносценарии и его неоконченные произведения меня не привлекали. Я уже жаждал своих приключений в духе произведений Гайдара и Сетона-Томпсона.

Странное дело! Читая эти книги, я будто бы переносился в тот мир и в те события, о которых писали эти писатели. Причём не в воображении, а почти наяву! То есть, читая эти произведения, я как бы отрешался от окружающего реального мира и реально чувствовал себя в развалинах деревенских сараев, в оврагах, в перелесках, в кустах и среди высоких стройных сосен в лесу.

Читая эти произведения, я не только слышал трели птиц, шум ветра и дождя, но ощущал запахи листвы, сена, грибов. Я слышал голоса героев этих произведений и даже «видел» их лица, выражение лиц, мимику, поведение, действие по ходу сюжета. Иногда я замирал с отрешённым взглядом, не видя, не слыша и не замечая ничего вокруг, и просто был там, в тех обстоятельствах и событиях, о которых писали эти писатели.

Эта игра «в героев книг» вдруг стала моей самой любимой, желанной, остро необходимой, «всамделишной» игрой и я сам превращался то в Тимура и его команду, то в Мальчиша-Кибальчиша, то в стойкого часового у погреба, то в бесшабашных героев рассказа «Р.В.С», то в Чука и Гека, а в конце концов – в мальчишек, играющих в североамериканских индейцев. Эти герои Сетона-Томпсона были необычными для меня, поэтому, желанными и я очень захотел тоже сыграть в индейцев в этом детском санатории в городе Чекалине. Я решил стать «русским индейцем»…

Для того, чтобы стать настоящим суровым, сдержанным, мужественным, спокойным и невозмутимым, но в то же время сильным, умным, хитрым, умелым, смелым и осторожным охотником-индейцем, я должен был придумать себе истинное прозвище, отражающее мой характер и мои устремления. Я начал придумывать себе индейское имя…

Настоящие индейские мужские имена:
Абукчич - мышь
Амитола - радуга
Антинэнко - орел солнца
Арэнк - звезда
Аскук - змея
Ашкий - мальчик
Билэгээна - беглец
Вихо - главный
Вичаша - мудрец
Вэра - ветер
Гэхедж - главный
Гээджии - ворон
Демонтин - переговорщик
Иси - олень
Канги - ворон
Кваху - орел
Керук - медведь
Кичи - храбрый
Кохэна - быстрый
Кэчэда - белый
Лута - красный
Макки - ребенок
Моки - олень
Нииол - ветер
Нуто - огонь
Одэкота - друг
Окэмэн - дикий кондор
Охитека - храбрый
Пэйта - огонь
Роутэг - огонь
Сайк - сидящий дома
Сикис - друг
Ска - белый
Текамсех - пантера
Токэла - лис
Точо - пума
Тэкода - друг всем
Узумэти - медведь
Уомбли - орел
Уомблиска - белый орел
Херитт - щедрый
Хоколескуа - дылда
Хотото - дух воина
Хэстиин - человек
Чуа - змея
Чучип - дух оленя
Чэйтон - сокол
Шикоба - перо
Шила - брат
Энкудэбэу - тот, кто живет один
Энэпей - храбрый
Янизин - стыдящийся
Яс - снег

Не подходили, потому что были слишком уж вычурными, звучали не по-русски даже в переводе. Хотелось выразить себя в прозвище так, чтобы одинаково понималось мной самим и теми, кто узнает моё новое индейское прозвище. Ещё мне хотелось, чтобы новое моё индейское имя звучало одновременно благородно, таинственно и точно отражало состояние моей души, моё одиночество отторгнутого от дома человека…

В итоге, после многих раздумий, проб разных вариантов моего прозвища на вкус, на цвет, на запах и слух, я остановился на одном единственном варианте – я буду теперь называться «Белый Ворон». Почему так? Потому что в школе, в нашем классе, да и здесь, в детском санатории, меня почему-то называли «белой вороной». Что ж! Пусть так и будет. Отныне я - «Белый Ворон»…

В книгах Аркадия Гайдара мальчишки попадали в самые разные приключения и события, в том числе в события Гражданской войны, в которой воевали друг с другом «белые» и «красные» -белогвардейцы - сторонники бывшего царского самодержавия, власти царя, и красноармейцы – сторонники советской власти, власти народа.

Конечно же, и я, и герои книг Гайдара были на стороне Красной Армии, красноармейцев и нашей советской власти, поэтому один из вариантов моего самоназвания или внутреннего прозвища было – Мальчиш-Кибальчиш, но я его постеснялся присвоить себе, потому что оно очень было подходящим для мальчика-героя замечательной сказки Аркадия Гайдара «Военная тайна».

Зато я играл в «мальчиша-кибальчиша», подражая и повторяя поступки и действия этого истинного героя нашей советской действительности. Я старался найти в событиях санаторной жизни такие, в которых я бы поступил так же, как Мальчиш-Кибальчиш. Также я старался походить в своих действиях, поступках и в поведении на других героев книг Гайдара, особенно, на Тимура из повести «Тимур и его команда».

Дело в том, что с самого первого дня пребывания в детском санатории в Чекалине сразу же среди старших ребят и девочек возникли «парочки» - так мы называли тех, кто «ходили под ручку», «встречались», уединялись в укромных местах, дружили, «ходили», то есть гуляли по игровой площадке или сидели парочкой на скамейках. Таким парочкам малые дети задорно хором кричали: «Тили-тили-тесто! Жених и невеста!».

Я тоже наблюдал за этими парочками, особенно за самым старшим из нас мальчишкой Петькой и его подружкой, под стать ем по возрасту, Любой. Они с самого первого дня, не сговариваясь, вдруг оказались за одним столиком в столовой санатория, рядом в нашей колонне во время экскурсии по городу Чекалину, вместе с одной команде в наших играх. Дружба и «хождение» Петьки и Любы было принято всеми взрослыми и детьми, как должное и над ними никто не смеялся, не шутил и не дразнил. Тем более что Петка на любой «чих» в сторону его и его Любы отвечал либо мощным пинком под зад, либо звонкой затрещиной.

Но для игры в героев книг Аркадия Гайдара нужны были события, героические события, а их, как назло, пока не случалось, поэтому я переключился на героев книги Сетона Томпсона «Маленькте дикари» – двух американских мальчишек, которые вознамерились построить себе настоящую индейскую стоянку, сделать себе настоящие индейские луки, стрелы и головной венец из орлиных перьев, и жить-играть «по-индейски». Это было мне по силам и по моему настроению, тем более что индейцы по своему поведению и поступкам почти не отличались от героев Гражданской войны...

У героя книги Томпсона Яна тоже был старший брат, который также пользовался любопытством и любознательностью Яна, поручая ему выполнять то, что должен был делать сам. При этом мой брат Юра говорил: «Тебе это на пользу. Учись, студент!». Поэтому самостоятельность Яна была мне близка, так как с трёхлетнего возраста первой моей присказкой было: «Я сам!».

Я сам научился владеть перочинным ножом и строгать палки, ошкуривать ветки орешника, обрезать концы веток и делать заготовки для рогаток. Я сам научился вырезать ножницами из бумаги различные плоские фигуры и склеивать из них картинки, а затем вырезать из использованных консервных банок жестяные полоски, из которых затем делать наконечники для стрел. Правда, при этом ножницы сильно тупились, а пальцы нещадно болели от усилий, да и мама меня очень ругала – это были её кухонные ножницы, но зато я не ждал милостей ни от кого и всё пытался делать сам.

Точно так же, как герой книги Томпсона, Ян, я исследовал окружающий мир от уровня букашек-таракашек в траве на земле до уровня пространства улицы, «нижнего» квартала нашего города и всей нашей огромной страны в целом. Потому что я сам или вместе с папой читал газеты, журналы, смотрел телевизионные новости, ходил с братом в кино и видел там киноновости, которые показывали перед показом фильмов. Мне было интересно всё и так же, как Ян, собирал гербарий из травинок, листьев и цветов не только по домашнему заданию в школе, а из-за интереса. Вот почему Ян в книге Томпсона стал мной в детском санатории в городе Чекалине. Только я был не «Яном», а «Белым Вороном»…

Удивительно, но события в книге разворачивались и происходили почти точно так же, как в моей жизни в санатории, и я точно так же, как Ян, встретился с «незнакомцем», который помог ему, а мой «незнакомец» помог мне, стать настоящим индейцем - «Белым вороном». Моим «незнакомцем» оказался наш пожилой работник санатория, который исполнял множество хозяйственных обязанностей: он был сторожем санатория, конюхом при единственной лошади санатория, плотником, столяром, электриком, истопником, маляром, дворником, водителем телеги, водоносом, пожарником, сапожником и ещё много кем.

Этого «незнакомца» я видел много раз в прежние разы пребывания в санатории, но он был таким смурным, строгим, нелюдимым и неразговорчивым, что мы, дети, просто не общались с ним, потому что побаивались, страшились и сторонились его самого, его сарая-конюшни, в которой он не только работал, но, похоже, жил. Дело в том, что, как говорили в санатории нянечки и медсёстры, этот суровый и вечно хмурый мужчина был «пьющий» и его держали в санатории из жалости, потому что он был «фронтовик».

Детям в санатории было строго настрого наказано не общаться с этим мужчиной, да и он сам особо не старался с кем-то общаться, а тем более дружить. Мужчина был сам по себе, мы, дети, были сами по себе, а те редкие моменты, когда мы встречались по жизни, проходили как-то незаметно, вскользь, потусторонне. Но не в этот раз…

Далее я буду рассказывать о прочитанных мной книгах путём смешения моей реальной и книжной жизни, потому что всё тогда во мне перемешалось, - и вымысел, и фантазии, и действительность…

Итак, Белый Ворон начал исследовать территорию, в которой он оказался невольно, а волей «предков» (так этим словом мы уже начали называть своих родителей). В этих исследованиях Белый Ворон отрешался от «другого мира» (санаторной жизни) и погружался в «свой мир» - мир выдумок, фантазий, впечатлений, приключений. А началось это точно так же, как у Яна из книжки Томпсона, - я увидел на песке рядом с детской песочницей юркую маленькую ящерицу с тонким длинным хвостиком.

Серо-зелёная маленькая ящерица с острой мордочкой, разлапистыми лапками и тонким длинным хвостиком замерла на песочке под ярким солнышком и не двигалась даже тогда, когда Белый ворон, прошептав ей мирные слова заклинания: «Мы с тобой одной крови – ты и я». Это была фраза из книги «Маугли» Редьярда Джозефа Киплинга, Издательство Детской литературы. Москва, 1955 года, которую я тоже прочитал одним махом, взахлёб.

Ящерка меня послушалась и не двигалась, но тут кто-то подошёл со спины Белого Ворона, на ящерку надвинулась тень и она юркнула в щель под обшарпанные доски песочницы. Белый Ворон вдохнул с сожалением и мысленно пожелал ящерке доброго пути, а сам степенно, не торопясь, шагая размеренно мягкими стелющимися по земле шагами, но ловко и не медля удалился по территории санатория подальше от шумных и игривых её обитателей.

Однако почти вся игровая площадка, вся территория детского санатория была занята играющими, гуляющими, слоняющимися то туда, то сюда ребятами и девчонками. Территория казалась мне индейским стойбищем, в котором жизнь её обитателей бурлила, кипела, вертелась и шебуршилась как и должно было быть в жаркое солнечное лето. Поэтому Белый Ворон, ощущая своё «белое одиночество», постарался найти такой уголок, в котором не было бы слышно ни криков, ни визгов, ни окриков, ни зовов. Таким местом оказалась территория возле ворот сарая-конюшни санатория и я своим индейским шагом, неслышно и не оставляя следов, прокрался туда и замер от неожиданности.

Дверь в сарай-конюшню, более похожие на широкие ворота, были полуоткрыты. Обычно они перекрывались большой длинной железной перекладиной и запирались на большой висячий замок, но в этот раз перекладина висела на петле, замка не было и «воротины» слегка раскрылись, пропуская солнечный свет в тёмную глубину сарая. Немедленно этот сарай превратился для Белого Ворона в таинственную пещеру, в которой медленно клубилась светлая пыль на фоне бездонной тёмной глубины. Сердце Белого Ворона мощно встрепенулось, а ноги сами медленно и осторожно пошли в эту чёрную глубину…

Почему я пошёл в этот запретный сарай-конюшню? Потому что точно на входе в него среди утоптанной пыли и соломинок я опять увидел ту же серо-зелёную ящерку, которая спокойно устроилась, растопырив в стороны свои когтистые лапки, и смотрела на меня, поблёскивая искорками в своих чёрных глазах-бусинках. Как только она заметила, что я её тоже заметил, она юрко повернулась на одном месте, обернулась на меня, а потом юркнула внутрь сарая-конюшни. При этом ящерка «свиркнула» каким-то необычным писком или свистом, как будто просигналила мне. Я последовал за ней, вот и всё…

За узкой щелью в Тёмную пещеру Белый Ворон увидел узкую полоску солнечного света, которая уходила внутрь пещеры и в середине этой полоски ждала его юркая серо-зелёная ящерка. Белый Ворон сделал одни шаг, и ящерка тоже немного продвинулась внутрь пещеры. Белый Ворон сделал второй шаг, и ящерка тоже слегка продвинулась вперёд. Пока они так оба шли мелкими осторожными шагами, Белый Ворон ничего не видел внутри пещеры, потому что его зоркие глаза были ещё ослеплены наружным солнечным светом.

Внезапно ящерка как будто мгновенно исчезла! Вот она была, а вот её и нет! Остался только её тонкий еле слышный писк или свист, который превратил Белого Ворона в неподвижный «столб»; он замер как в игре в «замри».

- Ах ты коварная! – подумал Белый Ворон, с ужасом осознавая, что вошёл в запретное место, в то самое место, куда всем индейцам стойбища было строго-настрого запрещено заходить.

Белый Ворон медленно присел на корточки и начал, осторожно вращая головой, искать свою ящерку, в которой он с волнением узнал Фею красоты и страсти, завлекшую его в реальную авантюру-приключение. Ящерки-феи нигде не было, только тонкий еле слышный свист-писк указывал на то, что она где-то есть, прячется, играет, зовёт.

Белый Ворон ощутил какую-то неясную тоску в груди, подумал было, что ему не следует идти дальше, но гулкое биение его сердца, которое уже было слышно не только внутри его тела, а и снаружи, толкало его в глубину пещеры. И тут он увидел и услышал такое, отчего он опять застыл на месте в неподвижности. В пещере кто-то был ещё, кроме ящерки и это было нечто огромное, мощное, большое, странное…

Кроме этого Белый Ворон вдруг услышал чей-то негромкий глухой хриплый, но властный и густой мужской голос…

– Ящерку ищешь?

От неожиданности и испуга Белый Ворон не просто замер, а обратился в ступор, в камень, в застывшую глыбу льда, в которой даже сердце перестало стучать…

- Ищу, - вместо меня кто-то во мне ответил этому Голосу также хрипло и густо.

- Напрасно, - приветливо, хотя всё так же хрипло, ответил Голос. – Я её уже десять лет приваживаю, а она не даётся.

Белый Ворон взглянул вверх и увидел в сумраке пещеры искрящиеся улыбкой глаза под мохнатыми глазами на изрезанном глубокими морщинами небритом лице пожилого человека. Это был смотритель пещеры-схрона – легендарный индейский вождь Чингачгук или Великий Змей, последний из могикан, герой книг американского писателя Фенимора Купера, «благородный дикарь» из племени североамериканских индейцев могикан.

Так я встретился с человеком, ставшим на всё время моего пребывания в детском санатории в Чекалине летом 1964 года моим старшим товарищем, наставником, учителем, другом, вождём в моей игре в индейцев. Причём этот человек, по нашему негласному соглашению, оставался для всех ребят, девчонок и взрослых в санатории всё тем же дворником, конюхом, истопником, столяром, слесарем, плотником, штукатуром и ещё много кем.

На самом деле (для меня и ещё для одного человечка) это был Чингачгук — мудрый и храбрый воин, добрый и справедливый, сильный и опытный, вызывающий уважение друзей и боязнь врагов. Этот человек стал реальным и зримым воплощением ещё одного героя прочитанных взахлёб и в волнении книг Фенимора Купера, в одной из которых («Последний из могикан») очень точно было сказано о нём: «Конечно, имя Чингачгук, что значит «Великий Змей», не означает, что он и в самом деле змея; нет, его имя говорит, что ему известны все извороты, все уголки человеческой природы, что он молчалив и умеет наносить своим недругам удары в такие мгновения, когда они совсем этого не ожидают».

Этим летом в детском санатории в Чекалине я прочитал книги Фенимора Купера: «Пионеры, или У истоков Саскуиханны», 1823; «Последний из могикан», 1826; «Прерия», 1827; «Следопыт, или На берегах Онтарио», 1840; «Зверобой, или Первая тропа войны», 1841. В этих книга героем был бледнолицый охотник Натти (Натаниэль) Бампо, который имел разные прозвища - Зверобой, Следопыт, Соколиный Глаз, Кожаный Чулок, Длинный Карабин. Это был европеец, ставший почти настоящим индейцем, поэтому я тоже играл в «следопыта» и в «зверобоя», но только чуть-чуть, вскользь, когда это было необходимо. Вот почему, играя в «индейцев», я оставался самим собой, Сашей Суворовым, русским человеком из Советского Союза.

Эти книги на это лето 1964 года полностью отрешили меня от реального («потустороннего») общего мира города, страны, от земного мира, потому что мой собственный книжно-реальный игровой мир сконцентрировался в «моей» стране, в стране краснокожих индейских героев и бледнолицых «кровожадных» врагов, с которыми мне пришлось учиться жить, мириться и бороться.