Красочка ненаглядная

В подъезде трёхэтажного сталинского дома выла сирена.
Но никто не открывал дверь и не высовывал голову. Даже любопытная тётя Зоя со второго этажа. Все знали - это не война, это вопит Маринка с первого. Словно её режут.

- Избалуют ребёнка, а потом не знают, что делать.

Тётя Зоя не выдержала и вышла на разведку.
 
- Что ж ты босиком, на бетонном полу?

Сердобольная соседка застегнула на девочке нарядный фланелевый халатик, любовно сшитый мамой, высморкала.

- Мама где? Сестра? Чего орёшь?

Маринка - это я. Ору от обиды. Сестра отобрала цветные карандаши - я испортила её новенький блокнот.

Ревела Маринка и правда страшнее белуги. И, как слон, поднимала к верху хобот. Ну, то есть, голову. Если убавить звук, могла не услышать баба Паша - папина тётя. Она приехала из Белоруссии, жила в нашем подъезде, двумя этажами выше и помогала присматривать за мной и сестрой. 
Вообще-то мне четыре, а Ленке - восемь. Она частенько обижала меня, и баба Паша неслась с третьего этажа, как скорая помощь к умирающему.

- Ах ты ж, деточка моя. Красочка ненаглядная. Снова обидела, да? Ах, она! Вот мать вернётся с работы, все расскажу. Да чего там - отцу расскажу! Будет знать, бессовестна...

Бабушкины причитания успокаивали - я сдувалась, как воздушный шарик после демонстрации, вздыхая и всхлипывая.

Крепко схватившись за бабушкину руку, уверенно маршировала наверх, подальше от детской обиды, раздиравшей сердце на мелкие кусочки.

У бабушки вкусно пахло тестом. Я усаживалась на любимый стул, на котором было так удобно болтать ногами, прихлёбывая из блюдечка чай с пахучими листочками смородины. Вприкуску с крепким ноздреватым куском колотого сахара.
Сладкие воспоминания детства.
Как сахар бабы Паши.