Последний пикник

Он проснулся первым.
Вчера они так долго обнимали и целовали друг друга, что, казалось, ночи им будет мало.
Но, утомленные любовью, они незаметно уснули, и ночь пролетела как один счастливый миг.
Опершись локтем на подушку, он смотрел на бесконечно любимое лицо Лисси, на ее льняные волосы, рассыпанные по всей подушке, на маленькую родинку на левом виске, которую он так любил целовать, и боялся разбудить ее.
В открытое окно вдруг ворвался гомон пролетающих гусей.
Она открыла глаза и сразу сказала: - Мики, как хорошо, что ты здесь со мной.
Ее голубые глаза, еще затуманенные дымкой сна, засияли от счастья.
- Знаешь, мне приснилось, что я стала птицей и полетела высоко-высоко над горами, а ты остался на земле далеко-далеко внизу – и я плакала.
Он нежно поцеловал ее глаза, один за другим и сказал в ответ: - Пока я с тобой в этих глазах никогда не должно быть слез.
-А ты хорошо спал, Мики? – спросила она его с такой нежностью, что сердце у него забилось той радостью, которую доводилось испытывать только людям, которые любили и были любимы такими существами как эта женщина.
Женщина, подумал он с восторгом, моя женщина. Хотя какая это женщина, ведь ей только вчера исполнилось восемнадцать.
Зато теперь они всегда будут вместе, и никто, даже ее уважаемые родители, которые все последнее время препятствовали их встречам, не смогут им в этом помешать.
- Да, Лисси, - прошептал он в ответ, - поразительно, но мне снилось нечто подобное. Это был восхитительный сон. Мне снилось, что мы вместе летим с тобой высоко над землей и поднимаемся все выше и выше – и нас окружает такое небесное сияние, что я закрываю глаза. А когда я открыл их и увидел тебя рядом, то подумал, что продолжаю спать уже в раю. Ты и раньше снилась мне, мы всегда любили друг друга в тех снах, и, просыпаясь, мне было бесконечно сладко и грустно. Но теперь этот сон будет со мной всегда.
- Да, - сказала она, - этот сон будет теперь с нами всегда, и никто и ничто не сможет этому помешать.
Она выскользнула из-под одеяла и подошла к окну.
Ее движения были настолько изящными и плавными, что он не мог оторвать от нее глаз.
Она стояла у окна, и тело ее, казалось, наполнилось солнцем, которое давно уже ярко светило в широкие французские окна.
- Посмотри, как сверкает и искрится вода на озере. Будто расплавленное серебро. Знаешь, мне с детства нравился цвет серебра. Я любила заглядывать внутрь пустого термоса, там всегда будто сверкало расплавленным серебром. Тебе нравится серебро?
- Конечно, - ответил он, нежно прижимая к себе ее теплое тело, восхитительно пахнущее свежестью молодости. – Мне безумно нравится все, что нравится тебе.
- А, так, - счастливо засмеялась она, - тогда я скажу, что мне очень понравится утренняя чашечка ароматного кофе на веранде с видом на прекрасное горное озеро.

Через полчаса они уже сидели на веранде шале, затерянного глубоко в Альпах.
Этот домик когда-то выстроил ее отец как особый подарок своей будущей жене, ее матери.
Тут начиналась их любовь.
Тут родилась она, Лисси.
И тут суждено было родиться ее великой любви к нему, Мики.
Легкий бриз приносил на веранду бодрящую  свежесть воды, настоянную на запахах цветущих лилий и кувшинок.
Она решила рассказать ему прекрасную историю любви своих родителей.
Он внимательно слушал, не перебивая и ничем не выдавая глубоких чувств, волновавших его сердце, так наполненное любовью, что любой рассказ и любое событие, проходя через него, получали особую яркую и волнующую окраску.
Все слова, произносимые Лисси, становились чрезвычайно значимыми и трогали его до глубины души.
Солнце теперь освещало ее русую головку, и волосы ее, казалось, отражали его лучи во все стороны.
Моя солнечная девочка, думал Мики с любовью.
Он следил за выражением ее глаз, которые, то наполнялись радостью при одних воспоминаниях, то становились задумчивыми, когда она говорила о событиях грустных.
- А помнишь, Мики, когда ты первый раз пришел к нам в гости, мой папа был чем-то недоволен. Я потом случайно узнала причину. Ты принес не те цветы. Ты принес мне желтые цветы, цветы смерти. Так считали люди во времена моих родителей. Было такое поверье. Ты, конечно, не знал и даже не догадывался об этом, а мой папа был очень огорчен этим.
- О, Лисси, - поспешил ответить Мики, чтобы поскорее оставить грустные мысли, - если бы я знал об этом, то никогда бы не принес тебе желтых цветов. Но давай забудем об этом. Это пустяки, о которых не стоит даже вспоминать. Давай я помогу тебе убрать посуду, и потом мы пойдем гулять в горы.

Однако в горы они пошли не сразу. Или кофе оказался таким бодрящим, или виды озера так подействовали на молодые сердца, что долго еще лежали они в широкой постели, не имея сил подняться.
Наконец когда часы в холле пробили полдень, Лисси решительно отбросила одеяло, вскочила с постели и начала одеваться.
- Как ты думаешь, в этом платье мне не будет холодно, - спросила она Мики, надевая желтое платье. – Это твое любимое.
- Нет, конечно, не будет, - уверенно сказал он. – Я буду всегда рядом и сумею согреть тебя.
- Да, да, конечно сумеешь, - весело засмеялась она. – Ты точно сумеешь.
Когда они поднимались по узкой тропинке, он смотрел и смотрел на ее узкие плавные бедра, стройные ноги, упруго ступающие по скользким после дождя камням.
Уверенные и гибкие движения ее тела завораживали его, а мысли хаотично возвращались и возвращались к событиям вчерашнего дня: как они прощались с ее родителями, как отец долго обнимал Лисси, будто не хотел отпускать ее от себя, как они осторожно ехали по мокрой и крутой дороге, которая причудливо извивалась, уступая прихотям бога гор, как поздно вечером они подъехали к домику и вдруг увидели сову, которая летела прямо на них, будто отгоняя от него.

Они подошли к небольшой площадке, под которой шумел холодный поток от тающего глетчера, и с которой открывался потрясающий вид и на долину далеко под ногами и на горы, величаво раскинувшиеся во все стороны горизонта.
- Мики, - крикнула Лисси, подходя к самому краю площадки, - смотри, какая неземная красота, какой простор, я хочу быть птицей, чтобы парить в небе и вечно любоваться этой красотой.
И подбежав к самому краю площадки, недавно политому щедрым дождем, она раскинула широко руки, будто пытаясь взлететь – и тут произошло то, что никогда не должно было произойти.
Все несчастья происходят внезапно, неожиданно, ошеломляюще.
Ее ноги на какое-то мгновение потеряли твердую опору, скользнули по гладким камням – и в ту же секунду она уже летела, но не птицей, а живым пока еще человеком – навстречу своей смерти.
Площадка была не столь уж высока, но камни, эти безжалостные камни сделали свое дело.
- Лисси, Лисси, - дико закричал Мики и бросился вниз.
Его Лисси, его бесконечно любимая Лисси, лежала на мокрых камнях, и руки ее были беспомощно раскинуты, будто в полете.
- Лисси, Лисси, - задыхаясь от ужаса и не зная, что делать, повторял и повторял Мики.
- Лисси, очнись, Лисси, я здесь, я с тобой, я сейчас отнесу тебя домой, все будет хорошо, все будет хорошо.
Он говорил и говорил, и понимал, что если перестанет говорить, то немедленно сойдет с ума.
Он поднял ее хрупкое и такое беззащитное теперь тело на руки и почти бегом понес его вниз к шале.
Она была еще теплой, такой восхитительно теплой, как сегодня утром в постели, и он думал, он не мог думать иначе, что все это ужасный сон, что он сейчас проснется, и Лисси будет гладить его волосы и нежно успокаивать и говорить, что это был сон и все по-прежнему безоблачно прекрасно. 
- Лисси, Лисси, - повторял он, - не уходи, Лисси, не оставляй меня одного. Ты, ведь, не сделаешь этого Лисси. Я так люблю тебя, так люблю тебя, так люблю тебя.
Он видел, что голова ее все время запрокидывалась и волосы, ее прекрасные льняные волосы свисали до самой земли.
Она спит, она всего лишь спит, повторял он про себя раз за разом.
Он не стал заносить ее в дом. Он положил ее в машину на заднее сиденье, поудобнее устроил ее голову, подложив под нее ее любимую игрушку – большого мягкого мишку.
- Так тебе будет хорошо, - шептал он теперь, боясь потревожить ее сон.
Он завел машину и резко набрал скорость.
- Быстрее, быстрее, - шептали его губы.
- Лисси, потерпи немного, я везу тебя в больницу. Там тебя вылечат. Лисси, не уходи, не оставляй меня одного.
Машина мчалась по серпантину гор, страшных и враждебных теперь гор.
Он протянул руку и нащупал руку Лисси.
Она была уже совсем холодной.
Что же это, с отчаянием подумал он. Ее нужно согреть, ей холодно.
Он резко остановил машину, так что ту занесло на самый край обрыва, выскочил под начавшийся дождь, бережно поднял Лисси и перенес ее на переднее сиденье.
Потом аккуратно привязал ее ремнями безопасности, бережно уложил ее головку на подголовник и включил отопитель на всю мощность.
- Ты сейчас согреешься, любимая, тебе будет хорошо, только будь со мной, всегда будь со мной.
Он продолжал шептать слова, все слова, которые приходили ему в голову. Так ему было легче, он не мог молчать.
Я успею, я успею тебя спасти, подожди немного, совсем немного, видишь, как быстро мы едем, мы скоро приедем, до города уже недалеко, там врачи, они умные, они все сделают как надо, они не дадут тебе умереть, ты не должна умереть…
И тут до него, наконец, дошел ужасный смысл этого слова.
Умереть. Умерла. Да нет же, этого не может быть.
Она не может умереть. Она всегда такая веселая и так полна жизни. А я? Как же я?
Он смотрел на ее бесконечно милое и любимое лицо. Таким оно было сегодня утром, когда он любовался ее сном, таким оно было и сейчас.
Она и сейчас спит, только вот эта маленькая царапина на виске, зачем она там, откуда она взялась?
Он вспомнил - она хотела полететь. Там на высокой горе она хотела птицей подняться ввысь, выше гор, подняться над миром.
- Лисси, девочка моя дорогая, я придумал! - закричал он. – Мы вместе полетим! Мы полетим с тобою в небо, мы полетим к самому солнцу!
И бросив руль, он высвободил Лисси от ремней, прижал ее к себе и нажал на педаль скорости изо всех сил.
И до этого всегда послушная машина, освобожденная от рук хозяина, в последний раз просвистев шинами на крутом и скользком повороте, взмыла в воздух, победно взревев мотором, и птицей полетела над горами,. 
- Лисси, любимая, мы летим к солнцу, - повторял Мики, нежно прижимая к себе Лисси, - мы летим к солнцу…