Меж двумя вечностями

Боюсь не смерти – предсмертия, длительной обессиливающей болезни, когда некому стакан воды подать, когда сутками лежишь в собственном дерьме и становишься отвратительным, обузой для близких и друзей, когда вся прошедшая жизнь с её радостями и горестями становится сном чужого человека.
     Да и в самом деле, был ли тот человек, вот этот аккуратненький мальчик лет шести на трёхколёсном велосипеде на чёрно-белой фотографии? Он в костюмчике с короткими штанишками, смотрит в объектив нетерпеливо из того безмерно далёкого мгновения более шестидесяти лет назад, он хочет поскорее вернуться из неподвижности, к которой его принудили взрослые, к движению, к игре.

     Двухэтажный финский дом на тихой улочке Таллина между больницей и кладбищем. У забора больницы высокая трава, в которой малыши проторили свои тропинки и где так приятно прятаться от взрослых. Вот появляется мама и обеспокоенно зовёт его, а он не отзывается, он смеётся, наслаждаясь тем, что его никто не может найти. Он представляет себе её радость, когда, наконец он отзовётся и встанет... А пока он управляет реальностью!
     Мама смотрит на траву, на улицу, но нигде его  не видит.Она не на шутку обеспокоена, спрашивает у прохожих, не видели ли они мальчика – нет, никто не видел... Девочка Элли, с которой он только что играл его не выдаёт, отрицательно качает головой... Ну, теперь хватит: насмеявшись, он встаёт: "Мам, а я тут!"
     Но это почему-то не радует её. Он подбегает к ней, она поднимает с земли чёрную случайную резинку и крепко взяв его за руку бьёт! О как больно руке! Она никогда его не била и ей кажется, что удар несильный, но это резинка, хоть и не такая твёрдая как дерево обладает удивительным свойством растягиваясь и сокращаясь, боль усиливать...
     По улице проезжает голубенький москвич. "А если бы ты попал под машину?" Больно и обидно до слёз: при чём тут машина, он никогда бы не попал под машину: плохо может быть только с другими, а с ним не может случиться никогда ничего плохого! Разве она этого не знает? Ведь он – это Он! И весь этот свет создан ради него!

     Другой сон.
     Молодой мужчина в светло-стальном костюме в белом зале, заполненном людьми. В сердце греет торжество, несмотря на то, что лицо сдержанно неподвижно. Эти люди собрались из-за его новой книги... Писатель! Он сидит за столом напротив зала. Пожилая женщина говорит о нём, о его романе.
          - Вот литературная радость – эта книга! Погружает в себя, не отпускает, ведёт... думала, что буду читать постепенно, несколько дней, а прочитала на одном дыхании за 4 часа. Удивительно соразмерное сочетание историчности и концептуальности. Живые характеры -героев видишь-слышишь!- полный "эффект присутствия"... Да пусть он сам почитает!..
Да пусть почитает! Пусть почитает! – доносится из зала.
     Мужчина открывает книгу. Читает.
     "Это был, собственно, тот самый мужик, которому в 1915 году перерезали горло, но он чудом выжил и после следующей пасхи вышел вновь в поле сеять зерна. Тот самый, который все время как-то скромно оставался за рамками нашего повествования, ожидая своей минутки. Его еще будут много раз убивать: забьют по доносу в сталинских застенках, он погибнет под линией Маннергейма, сгорит в танке под Курском, упадет на пороге своего дома в Карабахе, скошенный автоматной очередью… Но на каждую пасху он будет снова воскресать, мять и нюхать красную землю, потом выходить в поле сеять. А осенью в его квадратных ладонях будут перекатываться не патроны, а золотые зерна хлеба или тлеть красным, желтым и зеленым сквозь матовую пленку ягоды виноградной кисти. И труд этот никогда не был и не будет рабским, ибо как может быть рабским волшебство рождения и произрастания?"

     -Опять обосрался! Опять обосрался! А ещё интеллигент, плять! – кричит разъярённая санитарка.
Его тело грубо переворачивают, швыряют, обтирают, снова бросают. Сыро. Холодно.     "Когда ж ты сдохнешь!"