Беатриче

Беатриче
1

Черные от ярости глаза метали молнии, иголки короткой стрижки "ежиком" встали дыбом, словно боевые стрелы в колчане воинственных ирокезов, золотые сережки ослепительно блестели и энергично подпрыгивали в такт бешеным шагам обманутой в лучших чувствах девушки.
Трейси возвращалась домой злая как черт. Настолько злая, что даже толстый дружище Стив, бесформенным кулем покорно трусивший рядом, не отваживался заговорить с ней. Он только изредка косил добрым круглым глазом, как верный пес, преданный хозяину, но побаивающийся праведного гнева, грозящего разнести в клочья все, до чего дотянется ярость Повелителя. Невозмутимый Стив хорошо знал – скоро бранный пыл выдохнется, как чайник, который сняли с плиты, и боевой ирокез опять станет милой, чуть застенчивой крохотной девушкой с безудержными эмоциями и пылкой фантазией. Надо только терпеливо переждать вспышку необузданного темперамента – вполне естественную в сложившейся обстановке. Но... сейчас она кипит уж чересчур... Может, как-нибудь охладить этот пыл?.. Что бы такое придумать?..
Он огляделся по сторонам в поисках чего-либо отвлекающего и тихонько усмехнулся про себя – ага, вот оно! Толстый шланг поливальной установки пересек кирпичную дорожку, причудливо вьющуюся между пестрых клумбочек, и Трейси, нечего не замечая от бешенства, с размаху споткнулась об него. Негодная поливалка тут же изменила направление и окатила их обоих веселыми, искрящимися на солнце прохладными струями. Стив внутренне возликовал, решив, что холодный душ охладит разбушевавшиеся страсти, но даже это не помогло – крышка слетала с бурлящего котелка, клокочущие мысли выплескивались из юной леди в виде малопонятных и малоприличных выражений. А также взглядов, жестов, междометий и мимики. Впрочем, обитатели студенческого городка, встречающиеся им по дороге, не обращали на это внимания – ну разволновался человек! С кем не бывает!..
Огромный и неповоротливый как сенбернар Стив с высоты своего роста еще раз посмотрел на вздыбившуюся колючую макушку, искрящуюся от капель воды, и тяжко вздохнул. Что ж, коллега права, и он с ней абсолютно согласен! Реакция вполне естественна: проект, в который было вложено столько сил, фантазии, поисков и времени – зарубили. И не просто указали на недостатки, просчеты и несоответствия – нет! Зарубили в корне, в целом саму идею, а не только ее воплощение, перекрыли кислород и финансирование!
Стив прислушался к потоку междометий, к шипению разъяренной кошки, и опять вздохнул, украдкой оглянувшись по сторонам – не слышит ли кто.
– ... Гады! Тупицы безмозглые!.. Ну, я им покажу!.. Уф! Скудоумы, не видящие дальше собственного носа! Дальше стандартных, навязших на зубах форм! Черт!.. – Трейси повернулась к своему спутнику и высоко задрала серебрящуюся на солнце колючую головку, заглядывая в добродушную физиономию друга. – А еще прославленный Йельский Университет! Заразы! Прогрессивные идеи, возможности самовыражения и так далее! Р-р-р! Вруны бессовестные! Зарубить надувную детскую площадку! Где каждый ребенок чувствовал бы себя в облаках! В облаках, которые можно надувать и придавать им форму – какую душа пожелает! Нежиться, купаться в ласкающей, шелковистой, радужной поверхности!..
– Моющейся, безопасной, прочной... Дешевой, наконец! – вздохнул практичный Стив, горестно кивая лобастой башкой.
– Ух, гады!.. Но – это, видите ли, не архитектура! – Голос Трейси язвительно заскрипел, подражая ненавистному доктору Дрейву, этому заплесневелому сухарю, председателю комиссии. – Это, уважаемая мисс Портинари, нарушение архитектурных правил и форм!.. Строить детские площадки из дерева и твердой пластмассы можно, а из мягкой формы – уже не та специализация, это, видите ли, другой факультет?! У-у-у, старые плешивые маразматики!..
Стив отечески обнял угловатые плечики, вздрагивающие от обуревавших девушку чувств, и успокаивающе прижал к себе худенькое тельце.
– Нет! – Трейси дернула упрямым подбородком и строптиво сбросила широченную теплую ладонь. – Ничего!.. Они у меня еще попляшут! Я им покажу – специализация!.. Я знаю, что делать! Слушай! – Она резко затормозила на полном скаку, круто повернулась к лучшему другу, и ее глаза засветились иначе, заговорщицким блеском. Словно светофор загорелся другим светом.
Ученый сенбернар Стив облегченно перевел дух. Все ясно, появилась новая идея, значит, гроза прошла.
– Слышь! Мы отдадим этот проект на конкурс в муниципалитет! Завтра же и пойдем, – стремительный взгляд на часы, – сегодня уже поздно. Там мы уж точно получим главный приз – еще и деньги заработаем! Мы покажем старым маразматикам, кто – кого! Верно? – Колючая головка опять извернулась, заглядывая в спокойные глаза, детское личико осветила озорная улыбка маленькой разбойницы.
– Ну... конечно, – вяло промямлил большой сенбернар и постарался подавить вздох, отчего его полное лицо приняло добродушно-виноватое выражение.
Он всегда побаивался неукротимой настойчивости обожаемой выдумщицы Трейси, и теперь внутренне трепетал при мысли о том, как его коллега может разбушеваться в консервативной мэрии, напичканной «безмозглыми тупицами» гораздо больше, чем Ученый Совет университета. Ее итальянское происхождение давало себя знать в экстремальных ситуациях. Никакое воспитание не помогало – благовоспитанной юной леди из мисс Портинари не вышло. И, видимо, уже никогда не выйдет...
Они остановились перед крошечным газончиком у входа в коттедж студенческого общежития, который снимала Трейси со своим дружком Сэмом уже почти четыре года. Свирепое выражение все еще оставалось на худеньком личике девушки, а темные шипы колючей стрижки торчали в разные стороны, словно иглы рассерженного дикобраза. Вот она задаст! Всем! Ужо им!.. И в мэрии тоже!
– Брось, – ласково зарокотал Стив, опять легонько дотрагиваясь до маленькой руки, сжатой в железный кулак. – Не торопись! Они просто еще не разобрались. Через пару дней встретишься с деканом один на один, спокойно, тихонечко растолкуешь ему, а не так, как сейчас – с места в карьер. Понятно, что у комиссии голова пошла кругом! Расслабься! Залезь в теплую ванну, накапай хвойного масла...
Трейси свирепо взглянула на товарища по проекту, тихонько зарычала, но добрая мягкая физиономия источала такое сочувствие и желание помочь, что боевой задор улетучился как-то сам собой. Стив внутренне улыбнулся: вот так она всегда – вспылит, взорвет за собой все мосты, и сразу же отходит, словно пар выпустила.
Девушка не выдержала преданного собачьего взгляда и рассмеялась:
– Ой, Стив! Ты прирожденный миротворец! ООН по тебе просто плачет! – Она с легкостью одуванчика приподнялась на цыпочки, звучно чмокнула коллегу в мягкую подушку щеки, отчего та вдруг стала пунцовой, легко перепрыгнула узкую полоску травы и взбежала на крыльцо коттеджа. – Чао! Ты прав! Все устроится!
Мысль о хвойной ванне пришлась по душе. Неудачливая архитектор бросила папку с проклятым проектом в прихожей и взлетела на второй этаж в спальню, чтобы сбросить одежду вместе с накопившейся злостью и разочарованием.
Все!
Завтра утром предстоит победоносный бой в мэрии, а сегодня надо забыть обо всем и раствориться в теплой, ласкающей, обволакивающей маслянистой воде. Как в облаках. Как в восхитительной детской площадке, которую она – помяните мое слово! – еще построит на радость городской детворе! Вопреки вам, глупые дипломированные уроды!
Трейси распахнула дверь в спальню, словно ворота в рай отдохновения и покоя, но тут же налетела на что-то темное, громадное и неподвижное. Точь-в-точь, как сияющий беззаботный "Титаник" на смертоносный айсберг. Ой! Что такое?!
За дверью спальни неподвижной скалой возвышался Сэм. Громадный, страшный, лицо – чернее тучи, огромные бицепсы Супермена перекатываются под облегающей футболкой, зеленые глаза мечут молнии.
– Я видел, как ты целовалась с этим шмаком!
Трейси затормозила всеми четырьмя. На полном ходу. Как бедный, ничего не подозревающий "Титаник"!
– Что?.. Целовалась?! Я?! Когда?!
– Сейчас! Только что! Перед самыми дверями!
– Ты сдурел?! С кем?!
– С этим... – тут Сэм произнес такое определение, от которого опавший было ежик волос опять встал дыбом. – Этот... Твой якобы «напарник по проекту»! Представляю, чем вы занимаетесь, если ты так легко целуешь его на улице! При всех! И это называется «Проект»! Бесстыжая! Думала, что меня нет дома, да? Что я не вижу, да?..
Он все накалялся и раздувался, кипя праведным гневом, и выкрикивал обидные, грубые слова, но Трейси уже не слушала его. Сейчас она была холодна, как снулая рыбка, – куда девался боевой ирокез?
Не впервой. Не в первый раз и, к сожалению, скорее всего – не в последний. Ох, этот Сэм!.. Глупый ревнивый Сэм!.. Самый мимолетный взгляд, самое невинное пожатие руки вызывало у него приступ ярости и дикой, неконтролируемой ревности. Это сейчас пройдет, не стоит беспокоиться. Еще пара минут, и грозный супермен сдуется, как проткнутый шарик, ревность выйдет, и он опять будет любимым славным Сэмом, каким был все четыре года их совместной жизни...
Господи, неужели уже четыре года?! А ведь он тогда был другим, совсем другим... Ласковым насмешником, озорным возлюбленным, истинным джентльменом, боготворящим свою очаровательную, пикантную принцессу...
Пропуская оскорбительные выкрики мимо ушей, Трейси вспомнила, что Сэм был единственным, кто встал на защиту новенькой, пришедшей в последний выпускной класс и попавшей под язвительный обстрел блистательных местных красоток. Незаурядный ум и эрудиция, феноменальная память и усердное отношение к занятиям в сочетании с серенькой внешностью всегда вызывают первобытное стремление растоптать носителя необычных свойств. Вспыльчивый темперамент дурнушки тоже подлил масла в огонь, и к воинственным красоткам присоединились их тупоголовые накаченные кавалеры. И не пройти бы ей этого сверхбоевого крещения, если бы Сэм, самый популярный парень школы, да и всей округи, не взял новенькую под свою мускулистую длань и отеческую заботу. Сначала – отеческую, потом отношения переросли в более подходящие возрасту. И уж тут-то красотки прикусили язычки, а кавалеры стали с уважением и интересом посматривать на его невзрачную пассию. Да и защитник, оценив темперамент подружки, влюбился в девчонку так, что уже через два года, окончив школу и начав работать, они вместе сняли маленькое жилье.
Потом она поступила в престижный Йельс, он работал электриком, и они продолжали жить в любви и согласии. Боже, как славно было! Золотое счастливое время!.. И продолжали бы жить да добра наживать, да вот только последний год Сэм стал другим – ревнивым и вспыльчивым, косящим глазом на пышные формы и русые локоны, зевающим от скуки при виде книжки или билета на выставку... Что-то в нем переменилось...
Что?..
Подумав, эрудированная подружка решила, что у парня наступил переходный возраст, и что это пройдет, если не обращать внимания на ревнивые взбрыки и приглаживать мягкой лапкой взъерошенные эмоции. Конечно, хорошо бы посоветоваться с мамой, она все-таки психолог и специалист по семейным отношениям, но впутывать в домашние скандалы маму... Она уже не маленькая, сама справится с глупым двадцатипятилетним подростком!
Трейси неторопливо подошла к развороченной супружеской постели – кстати, отчего она разворочена, прибирала же утром? – и выдернула из-под подушки розовый воздушный халатик. Любимый, ласковый. Его так приятно надеть после успокаивающей ванны! Не обращая внимания на проклятия, изрыгаемые ревнивцем, поискала глазами халат и для него – он, конечно, придет мириться в ванную, и она укутает его совершенное тело теплым мягким халатом... Где же он? Тяжелый, махровый, глубокого малахитового цвета, тщательно выбранный для возлюбленного и подаренный на второй год совместной жизни, был небрежно скомкан и валялся под стулом. Обиженно поджав губы, Трейси подняла его и энергично встряхнула, чтобы разгладить изломанные складки, и вдруг что-то, ярко сверкнув, выскочило из широкого рукава и, мелодично звякнув, упало рядом с прикроватным ковриком. Что-то маленькое, блестящее и металлическое.
Вот странно! Что бы это могло быть?
Очень удивившись, девушка протянула руку, чтобы поднять сверкающую искру, а рык разъяренного льва неожиданно затих, сменившись напряженной, звенящей тишиной.
На ладони лежала сережка. Не ее! Чужая!
Трейси поднесла маленький кусочек металла к носу неожиданно притихшего Супермена:
– Что это? Откуда?
Сэм от крика и так был красный как рак. Теперь не только шея, но и уши приобрели багровый оттенок. Он молчал. Он никогда не умел врать, и сейчас судорожно придумывал хоть что-нибудь мало-мальски правдоподобное. Но – черт! – в голову ничего не лезло, кроме злости на эту идиотку Рейчел. Дура! Чего полезла в кровать в побрякушках! Черт! Фак! Как быть?
Пойманный Супермен сдувался, как проколотый воздушный шарик.
Трейси терпеливо ждала ответа, подставив злодею под нос раскрытую розовую ладошку с вещдоком совершённого преступления. Она не смотрела на пунцовую физиономию и бегающие глаза, она разглядывала вещественное доказательство.
О, как она похожа на свою всеведущую мамашу!! Фак! Фак! И ничего не придумать в оправдание!!!
Тонкий серебряный листочек с белой капелькой жемчужины был изящен и прост. Нежные изогнутые линии совершенны. Белая матовая жемчужина прекрасно оттеняла чуть почерненную поверхность листика. Благородно и изящно. Так. Не надо обращаться в следственный отдел ФБР, чтобы все понять. Такие недорогие, но изысканные серьги могут быть только у красавицы Рейчел – не зря эта белокурая дурочка в прошлом году получила корону «Мисс Йельс». Вот вам и наглядное подтверждение уже известного факта, что Сэма потянуло к стандартным красоткам. Непонятно только, почему он до сих пор живет с ней – маленькой, плоской и незаметной, как обструганный карандашик...
– Рейчел, – уверенно констатировала Трейси, снизу-вверх сверля благоверного взглядом всезнающей пифии.
Сдувшийся шарик заерзал и заскулил:
– Ну-у... тогда, недельку назад, помнишь... мы еще вместе ходили в кино... Вот там, в темноте, она, наверное, и потеряла, зацепилась за что-то...
– И поэтому сережка выпала из твоего спального халата? Сегодня? – Сэм всегда трусил перед прокурорским тоном. Черт, ну до чего она умная, вроде своей мамаши! Что делать?
Телефонный звонок взорвал гнетущую тишину и прямо-таки спас положение. Обрадовавшись, разоблаченный преступник бодро поскакал на кухню и через минуту неопределенным тоном объявил:
– Тебя! Твоя мама!.. Секунду, мэм, она сейчас подойдет.
Трейси со вздохом положила злополучную сережку на туалетный столик и поплелась к аппарату. Ну вот, дожили!.. Поймала его с поличным. То, что он – бабник, было известно давно, но изменять вот так, в открытую, дома, в супружеской постели... Ох, всезнающая мама, конечно, по голосу моментально догадается, что случилось. И как у нее это получается?! А что объяснить? И как рассказать?.. Ох, Господи!.. Ну почему, почему он такой идиот?!
Телефонное следствие и дознание было кратким и конструктивным, а вынесенный вердикт прост, как и все гениальное. Не зря доктор психологии госпожа Портинари слыла первоклассным специалистом в своей области.
Будущая теща сама объявила приговор пойманному с поличным злодею:
– Вы слишком долго живете вместе! Вы выросли и изменились. Возможно, старые отношения уже не удовлетворяют вас как пару. Подростки и взрослые люди – это разные социальные системы. Надо сменить обстановку, взглянуть друг на друга со стороны и понять, хотите вы продолжать быть вместе или нет.
– Да, мэм, – почтительно промолвил подсудимый, не очень-то понимая рассуждения судьи. И чего привязалась? И как заумно выговаривает – даже не понять, о чем речь! Лучше бы нормально выругала на всю катушку и отпустила, зануда ученая!
– ... А для этого прекрасно подходит совместное путешествие. Не очень долгое, чтобы не тратить кучу денег, которых у вас и так нет, но достаточное, чтобы поменять обстановку. Дней на пять-шесть, этого хватит. И не Америка. Нет... – Специалист по семейным отношениям задумалась, и Сэм похолодел в ожидании неминуемой изощренной пытки. – Лучше всего – в Европу, где не говорят по-английски, чтобы вы решали проблемы сообща, но – организованный тур, чтобы совсем уж не погибли без языка...
– Э-э-э, миссис Портинари... – осмелился возразить будущий зять, но госпожа психолог решительно подавила бунт в самом зародыше:
– И лучше всего – в Италию. Да, именно туда! Мягкий климат, красивая природа и масса впечатлений... – Психолог на секунду задумалась, проверяя выписанный рецепт. – Да. Погоди-ка... Я тут где-то видела рекламу... студентам скидка... Такая яркая картинка, турфирма... А, вот она! Фирма «Золотые часы». Хм, да, подходящие цены... – Молоток судьи упал с грохотом гильотины. Приговоренный покорно закрыл глаза. – Закажите маршрут Рим-Верона с заездом в Венецию. Билет для Трейси я – уж так и быть! – оплачу сама. А ты, мой милый, работаешь, так что за себя плати сам. Отъезд – на следующей неделе, пока у Трейси каникулы.
Несчастный окончательно сник. Ссылка в чужую Европу, где нет привычной жрачки и даже невозможно завалиться в кино, потому что болтают на какой-то бредовой тарабарщине! Говорят, там даже Макдональдсов нет! Какая дикость! Да еще поездка – за свой счет?! Это уж полный беспредел! Господи, за что?! Подумаешь, переспал с другой пару раз! С кем не бывает?!
Эта мамаша хуже военного трибунала! Какой, к черту, трибунал – средневековая инквизиция! Ну почему, почему милосердный Господь не сотворил всех девушек сиротами?!
Чутким, натренированным слухом доктор психологии уловила мучительный стон приговоренного к поездке по Европе, и тут же недрогнувшей рукой вогнала последний гвоздь, прибивающий преступника к кресту:
– Я сама отвезу вас в аэропорт, чтобы вам не тратиться на такси. Позвони, когда у вас рейс. Бай!
– До свидания, мэм. Спасибо, – прохрипело с креста, и Сэм обреченно положил трубку.
Черт бы побрал девушек, носящих серьги!

2

Римский аэропорт носил колдовское имя Леонардо да Винчи.
Ох, неспроста судьбоносная поездка началась именно в этом аэропорту! Дорогая доктор, куда же вы смотрели? Отправлять поссорившихся влюбленных мириться в страну, породившую Макиавелли, Казанову, клан Медичи, Боккаччо, не говоря уж о великом Цезаре с его Брутом и Клеопатрой – рискованная идея! Конечно, мы живем в XXI веке, но всемогущие законы великой магии действуют независимо от нас и в любое время. И стоит лишь ненароком попасться на крючок истории...
– Добрый день, леди и джентльмены, сеньоры и сеньоре! – Сухощавый, высокий, по-спортивному подтянутый молодой человек профессионально улыбнулся, критически оглядел группу туристов, полукругом выстроившуюся перед ним, опустил красивую табличку с надписью: «Экскурсионные туры «Золотые часы» и продолжил:
– Наша компания приветствует вас в Риме. Меня зовут Роберто, и я буду вашим экскурсоводом по Италии все шесть дней нашего путешествия! – Гид произнес стандартную вступительную фразу настолько доброжелательно, что путешественники, измученные долгим ночным перелетом «Нью-Йорк-Рим», заулыбались, взбодрились и, довольные, переглянулись.
Приятно, когда руководитель группы так располагает к себе. Правда, его английская речь отличалась безупречным оттенком, характерным для снобов-выпускников Оксфорда и режущим американский слух, но все равно приятно слышать ее – особенно от чужака, особенно в чужом государстве. Идеальная дикция, умение держаться перед группой и уверенный, цепкий взгляд выдавали в нем профессионального экскурсовода.
Между тем, гид наклонился к увесистому чемодану на колесиках, стоящему у его ног, и вытащил прозрачную папку со списком группы. Из другого отделения он достал небольшую черную матерчатую сумочку, высоко поднял ее и показал группе:
– Внимание, леди и джентльмены! Сейчас я вызову каждого из вас по имени. Так мы познакомимся. Я дам каждому этот наушник и воспринимающее устройство. Батарейки находятся отдельно от прибора, я прошу каждого вставить их и проверить слышимость. У кого возникнут трудности или неисправности – обращаться после переклички.
Темные, глубоко сидящие глаза гида внимательно обвели притихшую группу, убедились, что все впитали полученную информацию, и затем обратились к списку:
– Итак, начнем! Мистер Роберт Фицджеральд Клайн?
– Здесь! – раздался бодрый отклик, и могучий старикан с военной выправкой чеканным шагом выдвинулся вперед. Экскурсоводу даже показалось, что щелкнули шпоры на каблуках.
Эге! Дедок-то еще заткнет всех за пояс! – с уважением подумал гид, передавая черную сумочку с передатчиком. – А я-то боялся его восьмидесяти шести лет. Ай, молодец! Наверное, бывший военный!
– Мисс Беатрис Портинари!
– Я... – откликнулся тонкий голосок, и из толпы просунулась бледная лапка.
Роберто проследил взглядом по лапке и обнаружил маленькое худенькое существо, одетое в потертые джинсы и футболку. О том, что существо принадлежит женскому полу, говорило лишь имя да пара золотых сережек, блеснувших в крохотных ушках под короткой мальчишеской стрижкой. Существо застенчиво приняло сумочку, стрельнуло озорными антрацитовыми глазками и застенчиво улыбнулось.
– Ваша фамилия Портинари, мисс? – чуть помедлив, негромко проговорил гид, не сводя взгляда с девушки.
– Да! – с неожиданным напором ответила она, уставшая от бесконечных плоских острот по поводу итальянской фамилии и несомненной связи с мафиози.
Девушка с привычным вызовом посмотрела прямо в глаза гида, и ей показалось, что она заглянула в два бездонных колодца, в глубине которых загадочно мерцала чистая вода. Она на мгновение замерла, как над затягивающей пропастью, очарованная магией этих глаз, но тут же сбросила минутное оцепенение и вернулась в обычное боевое состояние духа:
– А что? Вам не нравится?
– О, нет! – Гид чуть улыбнулся уголками тонких губ. – Это очень красивая фамилия... И древняя... У нее такая история... Ее приятно произносить, сеньорита. – Он вежливо поклонился ничего не понимающей "сеньорите" и вновь обратился к списку. – Мистер Сэм Бейкер!
Из толпы, широко улыбаясь и источая радость жизни, вальяжно вышел высокий красавец-шатен.
– Вот это парень! – восхищенно пробормотал мистер Клайн, – вот на таких держится Америка! Истинный янки!
Поигрывая мощными бицепсами под облегающей футболкой, Супермен принял передатчик, шутливо поклонился восхищенной группе, повертел сумочку, казавшуюся игрушечной в широкой ладони, и, еще раз одарив группу белоснежной улыбкой кинозвезды, важно замер рядом с Трейси. Разница между красавцем-киногероем и невзрачной девочкой-карандашиком была так велика, что опытный гид невольно задержал недоуменный взгляд на молодой паре.
– Чего выпендриваешься на европейский манер? – шёпотом спросил Сэм, наклоняясь к маленькому уху с золотой сережкой. – С каких это пор ты стала Беатрис? Чего ты вздумала менять имя?
– Ты в своем уме? – Девушка изумленно взглянула на благоверного. – Это мое имя. Трейси – это же сокращение от Беатрис. Ты что?!
– Ах, да!.. Прости, милая... – Парень смущенно потупился. В довершение всех грехов забыть имя дорогой половины – это уже слишком!
– Анжела и Диана Люс! Вы в списке вместе. – Гид завертел головой, стараясь различить двух одинаковых сестер, одновременно шагнувших к нему.
Юные платиновые блондинки в мини-юбках и облегающих кофточках с декольте, подчеркивающим выпуклые груди, уверенно пританцовывали на высоченных каблучках, удлиняющих и без того бесконечные ноги. Громадные черные очки от «Версаче» победно сверкнули, тонкие руки, покрытые ровным шелковистым загаром, одинаково взяли по сумочке, и сестры гордо шагнули обратно в услужливо расступившуюся группу. Толпа одобрительно загудела. Класс! Дополнительное развлечение в виде красоток-манекенщиц – это хорошо! Будет, что рассказать, когда вернемся.
Экскурсовод поглядел им вслед и обреченно вздохнул.
Сейчас едем в Помпеи, – пронеслось у него в голове. – Там древние мостовые, мощенные римскими плитами, стершимися и расшатавшимися под ногами миллионов туристов. У первой тут же сломается каблук, а вторая будет ныть, что босоножки натирают ноги... Ведь предупреждали – надеть спортивную обувь!..
Трейси исподтишка поглядела на Сэма и тоже обреченно вздохнула. Так и есть! Глазеет на умопомрачительных девиц, глаз не оторвет. Чего и следовало ожидать – стандартные американские красотки!.. И ведь специально договорились перед поездкой, что будет нормально себя вести, а не бегать за каждой юбкой, не ставить ее в неудобное положение серенького довеска к своей потрясающей персоне. И ведь клялся и божился, и уверял в вечной любви и верности до гроба! Донжуан чертов!
– Ты вставил батарейки? – Она сердито дернула за рукав законченного ловеласа. Черт! Попался же такой! Как еще в школе прилип – так и до сих пор... А вот любит ли?..
– Какие батарейки? – Сэм увидел сердитые антрацитовые глаза под широкими черными бровями, рассмеялся и сгреб цыплячьи плечики. – Дорогая ты моя! Заботливая! Сейчас же вставлю все куда нужно! Всем и во все места! – Он игриво сжал подружку и страстно выдохнул в пушистый ежик на макушке: – Ночью повеселимся, а?
– Давай сюда передатчик, бабник! – вздохнула дорогая половина, очень довольная, однако, что супергерой обратил-таки на нее благосклонное внимание. – Куда ты дел сумочку? Где – твой, а где – мой?
– Не беспокойся, дорогая! Вставлю и моему, и твоему! Все сделаю по твоему желанию! – Сочный поцелуй в зардевшуюся щечку и быстрое нашептывание в крохотное ушко, неожиданно вспыхнувшее от жаркого дыхания.
Сестры-красотки, ревниво наблюдавшие за супергероем и его невзрачной подружкой, презрительно пожали точеными плечами и нарочито равнодушно отвернулись.
А нам-то че? – красноречиво говорили задранные к небу носы. – У самих таких полно! Она-то замухрышка – ни одеться, ни накраситься не умеет! Ни пуговку расстегнуть, дуреха!.. И как она его подцепила?..
Пока туристы разбирались с батарейками и проверяли слышимость, опытный гид быстренько закончил перекличку.
– Есть кто-нибудь, кого я не назвал? – зычно обратился он к группе.
– Меня! – раздался плаксивый голос, и все посмотрели на даму постбальзаковского возраста, обиженно взирающую на невнимательного гида.
– Как вас зовут? – Роберто недоуменно просмотрел список – Я отметил всех!
– Лиз Кискис! – с вызовом откликнулась дама, гордо вздернув увядающий подбородок.
– Я же вас назвал! Вот – миссис Лиз Кускус! И устройство выдал. Отмечено...
– Да, но вы неправильно меня назвали! Я – Кискис, а не Кускус! – с вызовом откликнулась дама. Тщательно выщипанные брови надменно вскинулись, накрашенный рот искривила высокомерная улыбка.
– Тоже мне – цаца! – прогудел голос с другого конца группы, и, взглянув в ту сторону, Трейси увидела широкое, как у разъевшейся лягушки лицо с толстыми губами от уха до уха. Выпуклые водянистые глаза презрительно оглядывали даму с претензиями. – Подумаешь, мадам Кошкина!
– Простите, мэм! – искренне извинился гид, поспешно исправляя буквы в списке. – Ваша фамилия пропечатана нечетко, спасибо, что поправили меня. Я укажу на вашу жалобу референту! Еще раз прошу прощения... – Извинения были милостиво приняты, и экскурсовод, как заботливый пастух, завертел головой, оглядывая готовое к поездке маленькое стадо. – У всех все в порядке с багажом? Ничего не забыли? Так, сосредоточились! Идем к автобусу. Группой! За мной, пожалуйста! Не отставать! – И туристы, спотыкаясь, чертыхаясь и волоча увесистые чемоданы, покорно потянулись за экскурсоводом к выходу из здания аэропорта.
Снаружи, на улице яркое итальянское солнце ослепило. Уши заложило от разноголосого гомона, взревывающих на старте автобусов, приветливо бибикающих такси, пронзительных криков уличных разносчиков. Зарябило в глазах от призывно размахивающих рук, отчаянной мимики, ярких одежд, обилия лотков с яркими сувенирами, пестрых флажков сотен чичероне... Столпотворение Вавилонское закружило, ослепило, свело с ума!
Маленькая Трейси мертвой хваткой вцепилась в Сэмовы джинсы, чтобы не потеряться в снующей горланящей толпе. Тот, непотопляемый как авианосец, уверенно прокладывал себе путь, следя одним глазом за Роберто, высоко несущим ярко-желтый флажок, а другим стреляя по сторонам в поисках прелестных итальяночек, обещанных ему подкованными приятелями.
Громадный туристический автобус уже ждал группу, распахнув объемистое чрево и подняв распростертыми крыльями ослепительные белые бока. Черный как жук, приземистый водитель суетился, помогая ставить внутрь чудовищные чемоданы и плотно подгоняя их один к другому, чтобы те занимали меньше места. В то же время он ухитрялся заметить каждую женщину и отпустить ей комплимент по-итальянски – причем оказалось, что незнакомый язык совершенно не мешал взаимопониманию сторон.
– О, сеньорита! – Черный шарик шустро подкатился к хрупкой Трейси и выхватил из обессиливших рук тяжеленный чемодан. – Пер фаворе, сеньорита, пер фаворе!
При этом он успел ласково заглянуть в изумленные глаза, галантно взять ручку и, нежно пожав, поцеловать ее. Трейси мгновенно зарделась как помидор – не часто ей целовали ручки незнакомые мужчины! Если честно сказать – никогда. И знакомые, и незнакомые. Вот это шик! Вот это Италия!
– Чего это он тебе целует ручки! – по-змеиному зашипел рядом знакомый голос, и несчастная увидела грозно наклонившуюся над ней привычно перекошенную физиономию.
– Чего ты? – отмахнулась она. – Тут так принято! Он же просто шофер!
– Шофер?! А чего с поцелуями лезет?! – разгневанный Супермен подскочил на месте, потому что проворный водитель уже рвал из его рук чемодан, чтобы втиснуть в битком набитое автобусное чрево.
– Бонжурно, сеньоре! – солнечно улыбался шофер, проворно крутясь среди бестолковых туристов. – Энтере! Грацио!
– Заходите внутрь! Рассаживайтесь по местам! – надрывался гид, сноровисто, как пастушеский пес, загоняя непонятливое стадо в автобус. – Быстрее! Здесь ограниченная стоянка! Поторопитесь, пожалуйста! Не задерживайтесь, проходите в автобус! Мы уже должны быть в пути! Нас ждет местный гид! Быстрее, господа, быстрее!
До Неаполя ехали часа три. Экскурсовод, плавно покачиваясь на переднем кресле, неторопливо рассказывал о современной Италии – климат, география, история, народонаселение... Осовевшие от ночного перелета туристы тихо дремали под мелодичное журчание профессионально поставленного голоса. Сэм сидел рядом с окном, широкими плечами загораживая от своей нареченной чудесные виды южных Апеннинских гор, и дулся как мышь на крупу, не в силах простить ей невинный поцелуй ручки. В начале пути он привычно попытался устроить семейный скандал, но Трейси решительно пресекла его попытки. Обиженный ревнивец затих и не разговаривал всю бесконечную дорогу.
Дуется. Ну и пусть! Было бы из-за чего! Я же не устраиваю ему разнос, когда он волочится за каждой юбкой!..

***

Двуглавый Везувий потряс своей красотой. Дикой, созданной самой природой, гордой и величественной.
Трейси не отрываясь смотрела в окошко, бесцеремонно оттеснив задремавшего Сэма. Вот всем известная вершина – высокая, воздвигнутая застывшей лавой, и другая, пониже – там, где лава огнедышащим потоком низвергалась из бушующего жерла на мирно спящие города. На три цветущие, пышные подобия Рима – Помпеи, Геркуланум и Сабия. И еще одна небольшая вилла – как ее назвал экскурсовод?.. Надо бы переспросить, но нет, уже выгружаемся из автобуса, нет времени! Скорее за местным экскурсоводом – ох ты, истинно римская матрона!
Пышнотелая тетка с тройным подбородком и гордым римским профилем надменно указывала путь и ораторствовала через микрофон, пристроенный ко рту.
Вот здесь плескалось море – пустая, заросшая травой впадина перед могучими, как бастион, Морскими воротами. От них вверх, в город горбится широкая и удобная, вымощенная камнем дорога. Две тысячи лет назад по ней сновали от гавани на Форум тысячи людей, скрипели повозки, величественные сенаторы поглядывали из-за расшитых золотом занавесок своих носилок на презренный плебс. Бежали полуголые рабы, факелами освещая дорогу надменным всадникам в тогах с пурпурной полосой и веселым гулякам – золотой молодежи, приехавшим хорошенько оттянуться подальше от чопорного Рима и строгих патронов семейств. Вот высокие каменные тротуары, вот глубокие колеи, пробитые в каменных плитах тысячами колес.
Гид обратила внимание на высокие столбики на проезжей части улиц – для пешеходов, вздумавших перейти с одной стороны улицы на другую. Чтобы не замочили свои надушенные золоченые сандалии в потоках воды, стекавших по мостовой. На Форуме взору открылись высокие стройные колонны, жертвенники в храмах, общественные мраморные туалеты; статуи, подаренные храму гражданами, избранными в муниципалитет, лавки и бани...
Трейси шла по каменным плитам двухтысячелетней давности, среди пестрой громкоголосой толпы туристов, и кожей чувствовала мертвенный холод выжженного солнцем и пеплом пространства. Все было на местах – хоть сейчас открывай лавку, и все было безжизненно, как на кладбище. Так в фильмах изображают атомную зиму. Только это был не фильм!
Мы пришельцы, – думала она, оглядывая высохший мраморный фонтан. – Мы пришельцы из другого мира!
Она остановилась перед небольшим ограждением, за которым хранились каменные гири, эталоны весов. Рядом был рынок, и каждый мог проверить точность обмера ворюг-торговцев... Большая, белая с рыжими подпалинами собака подошла, добродушно посмотрела на туристку и приветливо вильнула хвостом. Откуда она взялась в этом мертвом городе?
Группа, бодро ускакавшая вперед, вдруг заохала, залопотала у какого-то очередного экспоната, и крошечная Трейси, подоспев, протолкалась вперед – за широкими спинами ей ничего не было видно. Протолкалась – и замерла. Мурашки побежали по коже, и на жгучем солнцепеке стало холодно, как в лютую стужу.
Перед ней лежал гипсовый слепок женского тела. Рот распахнут в немом крике, судорожно искривленные пальцы вцепились в живот – выпуклый, беременный. Женщина погибла две тысячи лет назад, вместе со своим еще не рожденным ребенком. Отчего раскрыт рот? Задыхалась от ядовитых газов? Истошно кричала, зовя на помощь мужа, родных? Почему вцепилась в живот? Может быть, у нее начались роды? Пыталась спасти ребенка?.. Трейси стояла, потрясенная, не слыша гомона толпы, всматриваясь в искаженное в предсмертной муке лицо молодой женщины, словно та могла рассказать ей что-то.
Наконец, придя в себя, посмотрела на соседний экспонат. Там, на каменной подставке покоилось что-то совершенно непонятное – какой-то клубок из конвульсивно вывернутых мосластых лап, хвоста, неестественно выгнутой спины...
– Это то, что осталось от собаки, – четко произнес за спиной негромкий бесстрастный голос.
Трейси, вздрогнув, оглянулась. Группа, оживленно жестикулируя, ушла вперед, увлекаемая местной теткой. Она осталась одна у гипсовых слепков. Только гид Роберто стоял поодаль и скорбно глядел на слепок погибшей собаки. Худощавое лицо с орлиным носом было торжественно и печально, вокруг рта резче обозначились суровые складки.
– Это единственный экземпляр погибшего животного, – негромко объяснил гид. – Всемирно известный экспонат.
Он вздохнул, посмотрел на белого с рыжим пса, умильно вертящегося между ног:
– Вы знаете, здесь полно бездомных собак, – продолжил Роберто, роясь в кармане и доставая шоколадную вафлю. – Все кормят их, и никто не обижает. – Он развернул лакомство и скормил довольной псине, радостно застучавшей хвостом об обломок мраморной колонны. Выпрямился и внимательно посмотрел на побледневшую девушку: – Здесь считают, что в этих собак переселились души умерших при извержении... Пойдемте, – он учтиво тронул худенький локоть, – мы отстанем от группы.
Трейси, онемев, переводила взгляд с улыбчивого пса, мгновенно слопавшего вафлю, на полный немого крика распахнутый рот женщины и на ужасный клубок искалеченных, вывернутых лап. Она не могла сдвинуться с места.
– Пойдемте! – Роберто решительно потянул за руку ошеломленную девушку. – Не смотрите на это долго. Там есть более жизнеутверждающие экспонаты.
И точно. Группа остановилась у небольшой виллы, называемой «Домом Пиара». Бодрая матрона оживленно рассказывала о символике древних римлян, отображенной в многочисленных фресках и мозаиках, сохранившихся на зданиях.
– ... Например, символ плодородия – фаллос – изображался как стручок красного жгучего перца. Эти рисунки вы найдете не только в орнаментах мозаики, но и на стенах домов. Особенно при входе в дом, ведь плодородие – это знак благополучия хозяев! Вот в «Доме Пиара» мы видим фреску, на которой изображен Пиар, хозяин дома, откровенно взвешивающий на весах свой детородный орган чудовищных размеров. На другой чашке весов – мешок с золотом, что говорит о том, насколько ценились детородные способности хозяина. Кстати, до сих пор отростки красных и бордовых кораллов, встречающиеся только в Неаполитанском заливе, обрабатываются в виде плодов красного перца. Вы их можете купить как кулоны или ожерелья. В других домах мы найдем... – Гид прошла дальше, группа гуртом двинулась за ней, и Трейси, приблизившись к фреске, могла убедиться в справедливости рассказа: стручок алого цвета торчал прямо из межножья пресловутого Пиара, и толщиной и размерами был сравним лишь с ногой своего владельца.
Издалека раздался заливистый смех. Трейси оторвалась от созерцания восьмого чуда света и увидела Сэма, обнимающего за плечи двух сестер-блондинок. Поочередно наклоняясь к ушку каждой, ее дружок рассказывал что-то на редкость веселое – девушки едва не падали с каблуков от хохота. Трейси понаблюдала немного, философски вздохнула и прибавила шагу, догоняя группу.
Бдительный Роберто невозмутимо замыкал шествие, следя, чтобы не было отстающих. Время от времени он задерживал взгляд на щуплом карандашике с необычным именем и задумчиво морщил лоб – не часто толстокожие американские туристы настолько впечатляются при виде гипсовых слепков... Интересно... Впрочем, если принять во внимание ее фамилию...
Трейси догнала группу вовремя – дружное стадо как раз входило в знаменитый древнеримский бордель. Экскурсовод, пышностью форм не уступающая истинной «мадам», со знанием дела рассказывала об устройстве сего богоугодного заведения, сочно расписывала чудеса техники древнеримских шлюх и показывала красочные фрески на стенах – рекламные картинки девушек той поры. Они впечатляли. Каждая – в своей позе, каждая – со своей специализацией.
– Обратите внимание, – проникновенно вещала чичероне, – что комнаты были с кроватями разной длины – в зависимости от позы, которую избирал клиент. Как видите, есть помещения, в которых вообще не было кровати, воображение поможет вам понять, для чего они были предназначены.
Видимо, воображение было развито не только у древних римлян – это подтвердили гул понимания и одобрительные возгласы толпы.
Красотки-сестрички Анжела и Диана, сняв черные очки-окуляры и оживленно переговариваясь, жадно рассматривали откровенные фрески. Их васильковые глаза горели, алые губы плотоядно раскрылись, обнажив влажные сахарные зубы.
– Смотрите-смотрите, девочки, – Сэм обнял обеих за тонкие гибкие талии и чуть прижал к себе, – это может пригодиться в жизни. Набирайтесь опыта!
Девушки только презрительно фыркнули в ответ и уверенно тряхнули белыми гривами.
Тут Сэм нечаянно оглянулся и увидел свою невесту:
– Моя дорогая, – он мгновенно убрал руки с соблазнительных талий, – как тебе это местечко? Может быть, проведем здесь денек-другой?
Трейси язвительно усмехнулась и сунула ему фотоаппарат:
– Ты бы лучше фотографировал, а то ведь все забудешь, – едко ответила она, кивая на платиновых сестер. – Потребуется опыт – ан его и нет!
– У меня?! Обижаешь! Да я!..
Туристы, делясь впечатлениями и оглядываясь на впечатляющие фрески, пошли дальше.
Часа через два, уже на подходе к древнему амфитеатру, Трейси услышала обиженный грассирующий голос:
– Отвратительная экскурсия! Ничего не слышно! Гид совершенно не умеет говорить!
Недремлющий Роберто моментально подскочил к злополучной сеньоре Кискис:
– В чем дело, мэм?
– Ничего не слышно! Уже который час! Я буду жаловаться!
– Не может быть! У всех все в порядке!.. А ну, дайте-ка сюда ваш аппарат! Я же просил проверить его еще в автобусе! – Сильные длинные пальцы мгновенно распотрошили маленький приборчик. – Вы же не вставили батарейки!.. Вот! Теперь все слышно! Повесьте на ухо наушник и слушайте. Когда экскурсия кончится, не забудьте его выключить, чтобы не сели батарейки – вот эта кнопка. Смотрите! Вот так – включить, и так – выключить! Раз и два!
Обиженная моська сменилась благосклонной улыбкой:
– Так бы и сказали сразу! Безобразие! Столько ценной информации потеряно!..
– Опять эта Кошкина! Даже батарейки вставить не умеет! – тут же отреагировал греческий хор в лице лягушки-путешественницы.
– Не Кошкина, а миссис Кискис! – мгновенно окрысилась дама и, демонстративно отвернувшись, стала слушать экскурсовода.
В автобус вернулись часа через три, пошатываясь от усталости и обилия впечатлений, красные как раки, сгоревшие на южном безжалостном солнце.
Джованни-шофер, хорошо выспавшийся на боевом посту в ожидании группы, уже дежурил перед передней дверью и с готовностью помогал ослабевшим путешественникам забраться в автобус. Он старательно поддерживал почтенных сеньор под ручку, показывал мужчинам, как удобнее подняться на высокую первую ступеньку, а обеих сестер в порыве сострадания даже подсадил под круглые крепкие попки – бедняжки совсем обессилили!
Трейси проследила за процессом посадки и уныло поплелась к задней двери – перспектива получения еще одного фитиля от благоверного не радовала ее. Этим красоткам все прощается, даже откровенное подсаживание под попку, а ей... Господи, в кои-то веки кто-то поцеловал ручку... Никакой радости в жизни!..
***

В неаполитанскую гостиницу приехали уже затемно. Церемония раздачи ключей от комнат состоялась в просторном мраморном холле.
– Анжела и Диана! – Неутомимый гид Роберто потряс ключом на круглой бирке. Две холеные ручки одновременно схватили тяжелый брелок.
– Трейси и Сэм! – Широкая длань завладела увесистой бляхой.
Супермен тут же подхватил оба чемодана и стал протискиваться к лифту. Уставшая Трейси было поплелась за ним, но остановилась, привлеченная жанровой сценкой.
– Я не буду жить с ней в одной комнате! – на весь холл грассировал женский истеричный фальцет.
– Ничего, не убудет с тебя! – раздавалось утробное кваканье лягушки.
– Милые дамы! – Командир группы возвысил голос. – Вы обе путешествуете как одиночки, и по контракту фирма селит вас в одной комнате с двумя кроватями. Есть еще только одно свободное место в двуспальном номере – у сеньора Клайна. Вы согласны?
– О да, конечно! – хищно осклабился пожилой мистер Клайн. Красный козырек его бейсбольной каскетки встал дыбом, как гребень боевого петуха. Взглядом опытного донжуана он уже оглядывал дам – какую выбрать?
– Нет, сеньор Клайн, я обращаюсь не к вам, – осадил размечтавшегося волокиту терпеливый гид. – Я обращаюсь к дамам. Вы согласны?
– Э... – Обе путешественницы застыли, взирая на молодцевато подбоченившегося старика. – Нет. Мы уж лучше вместе.
– Хорошо, вот ваш ключ!
– Бери его! – повелительно заквакала лягушка. – Ты же ближе стоишь!
– О боже! В одной комнате с этой... – застонала бальзаковская дама. От ужаса она даже забыла грассировать. – Я этого не переживу!..
– Пошли, пошли. Переживать потом будешь! Спать пора, Кошкина!.. Ох, бедные мои ноженьки...

***

Когда Трейси поднялась в номер, в душе уже вовсю шумела вода. Громадные чемоданы были брошены как попало посреди пышного ковра. На очаровательном итальянском креслице комом валялись пропылённые джинсы и смятая, провонявшая мужским потом футболка.
Девушка вздохнула, открыла чемоданы, аккуратно разложила необходимые на завтра вещи на широкие полированные полки изящного шкафа, а грязные убрала в специально приготовленный мешочек. Это не составило труда – ведь она сама собирала оба чемодана, отлично зная, что ее суженому не под силу такое умственное напряжение.
Заранее узнать сводку погоды, выбрать необходимые вещи в нужном количестве, аккуратно положить их так, чтобы ничего не помялось, и чтобы все можно было быстро найти, да еще не забыть о такой ерунде, как паспорта, билеты и страховка – это не под силу аналитическому мужскому уму. Для этого нужна интуиция женщины. Так объяснял ей Сэм перед поездкой, удобно развалившись на диване перед телевизором с банкой пива и лениво наблюдая за ее сборами сразу двух чемоданов. И он оказался прав! Все было на месте, даже термос не забыла! Трейси выставила его на полированную поверхность дубового антикварного стола – завтра предстоит поездка на остров Капри, приятно выпить чаю на открытой палубе, овеваемой прохладным ветерком. Вот и пакет с шоколадными конфетами, столь любимыми ее благоверным, специально припасенными для этой поездки. А горячую воду для чая она возьмет за завтраком в столовой.
Широкая как футбольное поле постель выглядела по-королевски. Высокие белоснежные подушки остроухими крахмальными пирамидами возвышались на чудесном атласном покрывале. Покрывало было полосатым – бордовые узоры перемежались кружевами цвета хаки, и это произведение искусства было достойно парадной спальни Людовика XVI. Трейси прильнула щечкой к нежному шелковистому пространству, погладила атласное манящее поле. Жаль разваливать такую красоту. Но надо. Сейчас из душа выйдет грубый красный распаренный мужчина и рухнет на этот сияющий атлас, даже не заметив его. Вот уже и вода перестала шуметь...
Трейси быстренько сняла покрывало, аккуратно сложила его по заглаженным складкам и, взбив подушки, приготовила их для благоверного. Подушек было только две. Это проблема! Сэм привык спать высоко, одной ему будет мало. Девушка шустро прошлась по шкафам, но больше подушек не было, зато обнаружились два теплых шерстяных одеяла. Отлично! Обе подушки она пожертвует любимому, а себе под голову свернет валиком одеяло, это не очень удобно, но зато Сэм хорошо выспится. Сказано – сделано. Постель была готова, и тут же из двери ванны в клубах пара показалась фигура Аполлона, задрапированного широким банным полотенцем. Тяжелое мокрое полотенце полетело на пушистый бордовый ковер, а фигура плашмя шлепнулась на приготовленную кровать и мгновенно захрапела.
Да-с. Что и следовало ожидать, сеньоры и сеньоре!
Заботливая суженая повесила полотенце на сушилку в ванной, выключила в комнате свет и, прихватив с собой сумку с купальными принадлежностями, уединилась для омовения.
Когда она, чистенькая, легонькая, пахнущая леденцовым малиновым мыльцем, забралась под хрустящие ломкие простыни, Аполлон продолжал храпеть тем же тембром и в той же позе. Трейси немного помедлила, ожидая, что сотрясение матраца как-нибудь воздействует на мужской организм, но, видимо, даже землетрясение не в силах было пробудить к жизни умершее туристическое тело. Покорно вздохнув, она свернулась калачиком, подложив под голову валик шерстяного одеяла, натянула на себя остаток простыни и мгновенно провалилась в сладкую черноту.
3

Звонок телефона был резким, неожиданным и противным, как звук будильника в школьные незабываемые годы. Откуда он мог взяться – гадкий, требовательный, разрывающий душу?.. Продрав глаза и безбожно чертыхаясь, Трейси наконец-то сообразила, что они в Италии, на экскурсии, и что таким образом группу будят к завтраку. О господи! Даже в каникулы нельзя выспаться!.. За что?..
Руководитель группы первым, как ответственный дежурный, спустился в столовую.
Во-первых, он хотел убедиться, что завтрак вовремя подан и что у группы не будет проблем со своевременным выходом на маршрут. Катер заказан, местный гид на Капри ждет, Джованни – ранняя пташка! – уже обтирал мокрой тряпкой белые бока автобуса. Пусть старая колымага сияет как новенькая, радуя туристов и полицейских полированными боками и ангельской чистотой.
Во-вторых, Роберто любил наблюдать за людьми. Собственно, это и было главной причиной, побудившей книжного червя, философа и историка подрабатывать гидом в туристических группах. Это, конечно, и заработок, особенно в летние каникулярные месяцы, когда солидные преподаватели проводят время с семьей на загородных виллах. У него нет семьи, так что можно заняться любимым делом – созерцанием людских характеров. Так сказать, «ловля человеков».
Гид налил себе чашечку крепчайшего итальянского «эспрессо», без которого не мыслил начала хорошего рабочего дня, удобно расположился лицом к накрытым столикам и взял под наблюдение вход в столовую.
Что ж, они – молодцы, его ребята! Уже потянулись в зал – зевают, еле передвигают натруженные за вчерашний день ноги, но держатся бодро и голодны – верный признак истинного туриста. С удовольствием по-итальянски здороваются с официантом: «Бонжурно, сеньоре!»
Отлично – быстро схватывают новые слова. И, видно, вчерашнее промывание мозгов о принятом в Италии корректном поведении с обслуживающим персоналом не прошло даром! Хорошая группа, сообразительная, с такой приятно работать.
Вот, сияя утренней свежестью, в столовую впорхнули две сестры-вишенки. На тех же умопомрачительных каблуках, но уже не в мини-юбках, а в очаровательных шортиках-фонариках, кокетливо подвязанных бантиками на стройных бедрах. Сверху – короткие распашонки-туники, развевающиеся складки которых подчеркивают упруго колышущиеся высокие груди и чуть заметно открывают загорелые шелковистые животики. Объедение!.. Бедный Джованни! Итак полночи не спал... Платиновые длинные волосы собраны в конский хвост, и длинноногие девчонки напоминают двух бодрых кобылок, готовых к скачке с препятствиями. И к победам!.. Хм! Это все прелестно, но на Капри тебе, ловец человеков, надо быть внимательным – там такие жеребцы, что уведут, и не заметишь!
– Ну вот! Я же говорила! Отвратительная гостиница! Даже сахара нет! – Грассирующие звуки, как дребезжащая чашка, настолько не вписывались в уютный интерьер маленькой столовой, что все повернули головы. – И колбасы мало! Нечего есть! Ужасный завтрак!
– Перестань! Вот твой сахар! Видишь, написано «саккаро» – даже я разбираю. А колбасу вон официант несет. Целое блюдо! Сядь и ешь. И круассон возьми. Не бузи! – Раздалось мощное чавканье.
Ага! Это две вчерашние дамы – как бишь их зовут? Одна – Кискис, это он запомнил, а вот вторую запамятовал... Бетти, кажется?.. Как это он их пропустил? Засмотрелся на девочек – и вот тебе!.. А что, дамы неплохо выглядят после совместно проведенной ночи! Лучше, чем я ожидал. Видно, притерлись друг к другу. Эта, бальзаковская, почти не ворчит, и выглядит вполне ничего, даже накрасилась и влезла в белые обтягивающие джинсы, а вторая умиротворенно урчит, и не хамит, а проявляет христианскую заботу о ближнем. Глядишь, еще подругами станут!
А вот эта странная пара – красавец-шатен и карандашик-девочка. Вчера накаченный жеребец вел себя с бедняжкой просто по-хамски, а сейчас благосклонно дал налить себе кофе и жрет бутерброд, тщательно намазанный маслом и поднесенный ему на блюдечке. Видно, ночь всех мирит. Однако поглядывает негодяй-Казанова в сторону платиновых хвостов! Бедный карандашик, как она это терпит? Вон, сама не ест, а намазывает ему второй бутерброд. Вот заботливо спросила что-то, получила милостивое согласие и шустро помчалась с термосом на кухню – явно добывать горячую воду для чая. Наверно, в дорогу! И термос для своего супермена припасла...
– Бонжурно, сеньоре! – Трейси вежливо улыбнулась молодому официанту, грудью загораживающему вход в кухонную «святая святых» от настырных туристов, и застенчиво протянула термос. Она не знала, как по-итальянски «горячая вода», и поэтому сказала по-английски: – I need hot water, please!
Молодой парень расплылся от счастья. Белые зубы его сверкнули в обольстительной улыбке юного фавна, смуглое лицо лучилось, угольные глаза послали озорной взгляд:
– Пер фаворе, белла сеньорита! Моменто! Уно моменто!
Он исчез, бросив боевой пост, и через минуту вернулся с полным термосом:
– Пер фаворе, сеньорита! – грациозно, как танцор на сцене, подал зардевшейся девушке полный термос, и, поедая ее сияющими глазами, проговорил еще что-то стремительное и музыкальное, как токката.
Туристка не поняла ни слова и устыдилась, почувствовав себя неучем.
– Грацье! – смущенно улыбнулась она и пошла к своему столику.
Супермен тут же помрачнел:
– Ты опять заигрываешь со всякой швалью! – начал он, наливаясь кровью, как комар-кровопивец. – И вчера с этим придурком-шофером, и сегодня с проклятым макаронником!
– Бог с тобой, Сэм! – зашипела Трейси, оглядываясь по сторонам в тщетной надежде, что их никто не слышит. – Как тебе не стыдно! Я только взяла чай! Для тебя же!
– Я видел, как он смотрел на тебя! Наглец! Даже наклонился к тебе, а ты стоишь, как ни в чем не бывало, и еще мило улыбаешься ему! Он почти что обнял тебя! Еще немного, и он коснулся бы тебя, гад! Я видел, как он улыбался! А как посмотрел вслед!.. Кокетка! Вертихвостка!
– Я?! Ты что, белены объелся?! Нормальное вежливое поведение! Совсем рехнулся!
– Я рехнулся?! Ну, я покажу тебе, как строить глазки! Нахалка бесстыжая!
– Сэм! Заткнись и веди себя прилично! На нас смотрят!.. Я ничего не сделала! Вот твой чай! Скоро выходить. Не позорься!
– Пей сама свой идиотский чай! Можешь вставить себе этот термос... – Он хотел выкрикнуть еще что-то, но оглянулся, увидел изумленные взгляды соседей и, с грохотом отшвырнув стул, выскочил из столовой.
Трейси осталась одна – униженная. Комок горьких, не излившихся слез душил, стоял в горле, носик предательски покраснел и распух, щеки пылали, будто получила пощечину... Господи, какой стыд!.. Ох, только бы не расплакаться на глазах у всех, только бы справиться с собой... Давясь и шмыгая, она мужественно заставила себя доесть бутерброд, помня, что обед будет не скоро, потом демонстративно налила себе еще чаю и выпила его с хрустящим круассоном. Она будет наслаждаться жизнью вопреки всему, вот так вам! Перевела дух, успокоилась и только после этого поднялась в номер взять вещи. Глупо портить себе день в Италии из-за дурости какого-то идиота. Даже, если его очень любишь...
Роберто сидел в уголке столовой и видел всю безобразную сцену. Бедная девочка! Абсолютно нормальное, вежливое, даже несколько чопорное по итальянским меркам поведение! Все итальянцы оказывают знаки внимания и уважения даме – на то они и мужчины. Официант спросил, не нужно ли ей что-нибудь еще, но она не поняла, и ответила вежливо «спасибо». То, что ее кретин-супермен взорвался, говорит только о том, что он – форменный осел. Жалко девочку. Хорошая девочка. И она – Портинари! Американка – Портинари! С ума сойти!.. Не может быть, чтобы из тех, настоящих, но чем черт не шутит!.. В наш век вселенских миграций никогда не знаешь, куда судьба может занести семью, как выпадут карты...
Роберто мысленно представил ее – стройную, невысокую, с пикантной мальчишеской угловатостью, застенчивую, заботливую. Как тщательно она намазывала бутерброд своему ревнивцу! Серьезно и старательно наливала ему чай и выискивала нужный пакетик сахара! Как скромно подала термос! Прелесть, а не девушка. И как ей идет эта прическа «ежиком», перышки челки так мило оттеняют жгучие черные глаза под прямыми бархатными бровями... А может, этот дурак просто не знает, как должен вести себя с дамой настоящий мужчина? Черт знает, какое он получил воспитание! То есть, прекрасно видно – какое!.. Надо будет провести в группе беседу об исконной галантности итальянских мужчин. Решено! И лучшее время для этого – переезд на Капри: все равно туристам на пароходике делать абсолютно нечего, так хоть поучатся уму-разуму.
Ну, пора брать вещи и выходить к автобусу. До отъезда осталось пятнадцать минут. Все ли закончили завтрак? Он оглядел группу. Да, остались еще две-три пары, но вот и они, сытые, уже отодвигают чашки, а официанты собирают грязную посуду.
Господи! А где же старик? Где бодрый господин Клайн? Он не был за завтраком!.. Не случилось ли чего?! Здоров ли он после сумасшедшей пробежки по Помпеям? О, Святая Дева, только не это!.. Восемьдесят шесть лет!.. Какой у него номер?..
Роберто птицей взлетел на третий этаж – ждать лифта не было времени. Задыхаясь, постучал в вишневую лаковую дверь с блестящим медным номером. Послышалось негромкое мелодичное пение, и перед ошарашенным гидом предстал очень довольный дедушка в полосатой пижаме, шлепанцах и с газетой в руках:
– Представьте себе, молодой человек, мой телевизор принимает только итальянские программы! – поприветствовал старик взмыленного гида. – Битый час, как я пытаюсь его настроить, но ничего не получается. Вот, поют что-то на итальянском! Я сейчас вызвал техника! Вы – техник?
– Доброе утро, мистер Клайн! – натренированный Роберто быстро взял себя в руки. – Я – ваш экскурсовод. Мы выезжаем через десять минут, а вы еще не готовы!
– Выезжаем? – искренне удивился дед и неторопливо положил газету на тумбочку. – Куда? Зачем?
– У нас экскурсия на Капри. Как вы поедете?! Вы же не успели позавтракать!
– Капри?.. Это... где же?.. Позвольте... Это остров в южной Италии, если не ошибаюсь? Рядом с Неаполем? – Старик надолго задумался, почесывая небритый подбородок. – Говорят, очень красивый... Как же я могу туда добраться? И зачем?
– Мистер Клайн! Вы находитесь в Италии, на экскурсии.
– В Италии?! Вы серьезно?.. Не может быть!.. – Дед задумчиво обвел глазами великолепный гостиничный номер. – Ах, в Италии!.. А я-то все гадаю, чего это телевизор говорит по-итальянски...

***
Трейси стояла на самом краешке скалы, отвесно падающей в Тирренское море.
Нет! Неправильно!
Скала не падала в море! Она парила над ним, вся окутанная золотым солнечным свечением, бесподобной глубиной неба, ультрамариновыми волнами, обрамляющими ее где-то далеко внизу. Далеко-далеко. Настолько, что волн не было видно вовсе, и даже шум прибоя не долетал на крохотный участок земли, зависший между небом и водой. И в этой прозрачной, как синее стекло, далекой воде были видны подводные камни, и ущелья, и, если приглядеться – громадные кусты водорослей шевелили разлапистыми ветками, и верилось, что в них плавают сказочные рыбы и страшные подводные чудовища.
А напротив них, в неизмеримой вышине, в потоках синего воздуха, свободно раскинув длинные черные крылья, парили альбатросы, а над ними – белые облака, а еще выше – ослепительное солнце... От облаков по горам и воде ходили темные тени, и казалось, что все движется, шевелится, дышит. И небо, и земля, и всюду вокруг – вода... Безбрежные ультрамариновые дали моря, пропадающие за круглым небосклоном, сливающиеся с ним; забывшие про землю скалы; крохотные корабли, щепками цепляющиеся за морскую бесконечную великую поверхность...
Трейси вдохнула чистейший морской воздух, пропитанный хвойным запахом столетних пиний, залюбовалась острыми, как кошачьи уши, серыми скалами, уступами взмывающими ввысь, и забыла отвратительное поведение Сэма, попытавшегося испортить ей настроение, как только все расселись на открытой палубе катера, идущего из неаполитанского порта на Капри.
Когда группа, охая, ахая и непрерывно фотографируя мрачный, подернутый утренней дымкой Везувий, расселась поближе к бортикам, пышущий праведным гневом ревнивец, демонстративно пройдя мимо сберегаемого для него места, спустился внутрь, в закрытый салон, и там оставался все сорок минут поездки. Этим поступком он ловко убил несколько зайцев – во-первых, явил справедливое пренебрежение и проучил негодяйку-вертихвостку, во-вторых, славно оттянулся с родимым "одноруким бандитом", а в-третьих, – пропустил занудный рассказ выскочки-гида о каких-то идиотских правилах вежливости в дебильной Европе. Очень довольный собой, сойдя на берег он сразу же присоединился к белогривым кобылицам, взял каждую под локоток, и уже не отходил от них весь маршрут – от порта до фуникулера, ведущего в сады императора Тиберия. Гулял с ними, смеялся, шутил, фотографировался в различных позах, а в свободное время с удовольствием примерял с ними умопомрачительные шляпы, шарфики и сумки, то есть занимался шоппингом, чего обычно совершенно не выносил.
Это было неприятно. Очень больно и гадко. У Трейси было мерзко на душе, тем более что она совершенно ни в чем не была повинна. И вся группа видела это, хотя не подавала виду. Скандал на людях – это уже чересчур. Так. Хорошо. Она перебралась в начало группы, поближе к Роберто, чтобы получше слышать рассказ гида и похуже видеть, как этот негодяй обнимается в хвосте группы с ненавистными красотками. Она старалась фотографировать потрясающие по красоте виды, хотя лишь один вид действительно потряс ее – сидящий на мраморной чаше фонтана Сэм, а на его коленях – на каждом! – по белокурой фурии, прильнувшей к мускулистому плечу.
Теперь, сливаясь с абсолютной гармонией неба, скал и воды, Трейси забыла о низменном, подлом поведении человека, которого любила. Не забыла, но простила, а точнее – смирилась с ним. Есть что-то гораздо более важное в жизни...
– Главное – быть в гармонии с самим собой и с окружающим миром, – прошептала девушка свободным альбатросам, парящим в далекой синеве, и проглотила подкативший к горлу ком.
– Вы – философ! – одобрительно произнес бесстрастный голос, и, резко обернувшись, Трейси очутилась нос к носу с орлиным ликом своего гида.
– Почему? – Она с трудом подавила приступ горечи, взяла себя в руки и постаралась вежливо улыбнуться.
– Быть в гармонии с окружающим миром способен не каждый, – проговорил итальянец, серьезно глядя в глаза, покрасневшие от невыплаканных слез. – Я думаю, что для большинства людей на этой земле это практически невозможно.
– Они просто не подозревают о такой возможности, – вздохнула американка, с удивлением ощущая, как под спокойным взглядом чужого человека расслабляется сжатая, как пружина, душа. – Для этого нужен особый склад ума.
Тонкие губы чуть тронула одобрительная улыбка:
– Я рад, что он у вас есть. Это действительно редкость, особенно в столь юном возрасте.
– Я люблю гулять по красивым местам. – Трейси посмотрела на море. – Просто гулять, слушать, как шумит ветер, дождь, как журчит вода... К сожалению, это не часто удается.
– Вы много работаете?
– Я учусь на архитектурном отделении. В Йельском Университете. Буду архитектором, хочу еще взять курсы по внутреннему дизайну помещений, если мне хватит сил и средств. – Она, застеснявшись, опустила глаза, осененные тонкими длинными ресницами. – Это достаточная занятость?
Темные, глубоко посаженные глаза смотрели серьезно и немного печально:
– Я непременно приглашу вас для отделки моей загородной резиденции. Как только она у меня будет.
Оба рассмеялись. И диплом, и вилла – когда еще это будет!..
– Вы опять отстали от группы. Почему? Вам неинтересно?
– Ну что вы! – удивилась Трейси. – Я просто в восхищении от сегодняшней прогулки, от Капри. Много читала, но и представить не могла, что тут такая красота. А сейчас, – она оглянулась в поисках разбежавшихся по магазинчикам товарищей, – сейчас ведь свободное время, и я трачу его как хочу. Как люблю. Вот – запоминаю эту красоту.
– Вы правы. – Роберто глубоко вдохнул кристально чистый воздух и тоже огляделся по сторонам, будто в первый раз наслаждаясь красотой лучезарного острова. – Такой во всей Италии нет.
– Мы не пойдем в Голубой грот?
– Нет. К сожалению, нет. Голубой грот перестали включать в туристские маршруты потому, что туда трудно попасть – то штормит, то вода высоко стоит, то солнце рано садится... Но я обещаю его показать, когда вы будете в следующий раз в Италии. Позвоните мне – мой телефон есть в рекламном проспекте, – и я специально организую вам поездку туда.
– Спасибо! – Девушка грустно усмехнулась. – К сожалению, это немножко далековато и дороговато... Вторая поездка в Италию – это несбыточная мечта... Сейчас ее оплатила мама. Так что, я думаю, что прекрасный сон сбудется примерно тогда, когда у вас будет собственная летняя резиденция.
– Ничего! Просто немного подождем, – совершенно серьезно обнадежил ее гид. – А сейчас... Вы не хотите купить пару сувениров на память?
– Толкаться с этими толпами? Ну нет! Мне жалко времени. И, честно говоря, у меня не так много денег.
Роберто хотел было возразить, но осекся – ведь там развлекались Сэм с красотками. Конечно, девочка не хочет идти со всеми. Какой все-таки бабник, этот ее ревнивец!
– Ну, как хотите. Я просто хотел вам показать один антикварный магазинчик, который сам очень люблю.
– Да? – заметно оживилась девушка, и «ловец человеков» подумал, что все женщины одинаковы по природе своей. – Антиквариат – это хорошо! Это – не дешевые и пошлые сувениры! Это интересно. И где же он?
Они прошли мимо прелестной розовой с белым гостиницы «Флора» с терракотовой статуей юной богини, увенчанной венком из живых одуванчиков, спустились по горбатой улочке на крохотную площадь с миниатюрным, но солидным католическим собором. Потом поднялись по узкой каменной лестнице в чистенький, увитый виноградом проход между домами, и Роберто остановился перед распахнутой дверью антикварного магазина.
Трейси тихо ахнула. В стеклянных дверях крохотной лавочки, заставленной разными медными и фарфоровыми безделушками, стояла прелестная шелковая козетка на гнутых золоченых ножках. На бордовом шелке возвышалась горка белого ангорского пуха, увенчанная прозрачными янтарными глазами и длинными белыми усами. Неожиданно усы шевельнулись, глаза зажмурились, и раскрылась розовая атласная пасть. Пасть широко и протяжно зевнула. В ней отчетливо блеснули острые белые зубы и длинный розовый язык.
– Боже мой! Он живой! – потрясенно прошептала девушка, присаживаясь на корточки, чтобы погладить кота.
– Дайте мне ваш фотоаппарат, я вас сфотографирую вместе с ним, – предложил Роберто, оглядываясь в поисках удачного ракурса.
– Какое чудо, – зачарованно продолжала шептать Трейси, боясь спугнуть красивейшее животное. – Только бы не убежал!..
Тот подозрительно прищурился на осторожно протянутые руки, однако дал себя поднять и даже не сопротивлялся в процессе съемки. После благополучного возвращения на козетку кот мученически вздохнул и начал приводить в порядок помятую шерстку. Видно, он понимал, что выполняет функцию «живца», приманки для клиентов, и смирился со своей нелегкой судьбой.
Пожилая хозяйка, смуглой красотой, озорной усмешкой и грацией похожая на античную нимфу, неслышно подошла и сладко улыбнулась гостям.
– Я должна что-то купить? – испуганно спросила Трейси, оглядывая бронзово-фарфоровое великолепие и понимая, что ей не по карману даже сфотографироваться с котом.
– Нет! – рассмеялся Роберто. – Грацье, сеньора! – Он учтиво поклонился хозяйке, после чего прибавил, смеясь, несколько фраз по-итальянски.
Выражение смуглого холеного лица нимфы тут же изменилось. Изумленно подняв соболиные брови, она быстро глянула на замершую испуганную девушку, всплеснула точеными терракотовыми руками, покрытыми бесценными кольцами и кружевами, и что-то быстро и эмоционально затараторила. В конце тирады она подхватила с полки кружевную мантилью, вышитую жемчугом, и накинула на узкие плечи девушки:
– О, сеньорита, – умоляла нимфа, заламывая руки а-ля Софи Лорен.
– Что такое? – не на шутку испугалась Трейси. – Я не могу это купить!
– Разумеется, нет, – смеялся интриган Роберто, – она заклинает вас сфотографироваться в этой мантилье для ее альбома. Просто реклама. Она говорит, что вы – дивная модель для ее магазина.
– А! – сообразила туристка. – То есть я теперь буду в роли кота?
– Именно так!
– Но для этого нужна шляпка и антураж! – задумалась будущая дизайнер, с восторгом и изумлением разглядывая изысканные флорентийские кружева. Такой красоты она никогда не видела!
Через пару минут широкополая шляпа из нежнейших страусовых перьев, жемчужная мантилья и кружевные перчатки были надеты на модель должным образом, в ногах, закрывая потертые джинсы, поставили золоченую козетку с многострадальным котом, и все соседние торговцы аплодировали новой супермодели, застывшей в созерцательной позе перед дверями антикварного магазинчика.
– Вы выглядите, как настоящая баронесса! – восхищенно шепнул Роберто зардевшейся новоиспеченной манекенщице.
Он с улыбкой заглянул под струящийся водопад страусовых перьев. Какое-то воспоминание, легкое, как облачко пара, и такое же неуловимое и расплывчатое, пронеслось перед глазами... Смеющееся девичье личико, прикрытое тонкой вуалью, загадочный взгляд ласковых глаз, свежие щечки, пламенеющие как майская роза... Ах, восьмилетняя девчонка, прячущая нежное личико в букете влажных от росы цветов... Как давно это было, и было ли?.. Ах, предания, передающиеся из поколения в поколение, наследственная память, сохраняющая мелкие, никому не нужные детали... Почему-то сжалось сердце, как от предчувствия великой беды, руки онемели, словно от могильного холода... И откуда это пришло?..
Роберто решительно отогнал непонятное видение, так часто приходящее к нему во сне, поспешно взял с мозаичного столика фотоаппарат, забытый во время суматошных переодеваний, отошел на несколько шагов, прицелился...
Вокруг уже стала собираться пестрая многоголосая толпа. Туристы останавливались, изумленно переговариваясь, проворно фотографировали что-то из ряда вон выходящее. В глубине толпы Трейси заметила застывшего Сэма с глупо приоткрытым ртом, руки его медленно сползали с плеч белокурых див. Те всматривались в супермодель, не веря собственным глазам, – онемевшие, потрясенные, уничтоженные...
Несколько кадров с разных ракурсов под рукоплескание толпы, другая поза, вспышки многочисленных блицев, улыбки и благодарные поцелуи обрадованной хозяйки магазина, и вот опять серенькая Золушка оказалась на горбатеньких, залитых солнцем и небесной голубизной, чистеньких улочках Анакапри. Бал кончился. В руках у нее остался маленький сувенирный конвертик, который хозяйка-фея сунула на прощанье убегающей Золушке:
– Per fortune, seniority!
– Спасибо! – Растроганная Трейси готова была расцеловать серьезного, спокойного экскурсовода. – Вы сделали из меня принцессу!
– Вы и есть принцесса, я тут ни при чем, – галантно поклонился строгий гид, внезапно превратившийся в куртуазного кавалера. – Тут несколько кадров на память, – он протянул ей фотоаппарат и, не удержавшись, еще раз заглянул в черные искрящиеся глаза.
Все-таки она – Портинари, истинная, неповторимая... Как ловко я проверил ее, малышка ни о чем не догадалась!.. Но, черт возьми, как это могло случиться!.. – Бессвязные мысли вертелись в голове, как снежинки в рождественскую метель.
– Ох! Я совсем про него забыла!.. Вы сфотографировали меня? О, спасибо!
– Я просто ленюсь покупать завтрашние газеты, где вы, конечно, будете блистать под именем Сеньорита Инкогнито, – любезно ответил Роберто, изящно поддерживая девушку под худенький локоток. – Мы уже дошли до стоянки. Вот и группа... Извините! – Он вежливо поклонился своей спутнице и пошел к группе, орлиным взором выискивая опоздавших. – У нас осталось четыре минуты до отъезда. Кого нет?
– Это ужасно! Тут, конечно, красиво, но невозможно бегать как горный баран по этим переулочкам вверх-вниз!.. – грассировал страдальческий голос.
– А нечего затягиваться, как молоденькой! – громко квакало рядом. – Говорила тебе – одень что попроще!..
– Ах, Бетти, вы ничего не понимаете! – продолжала страдать несчастная, намертво затянутая в узкие джинсы. – Вот смотрите, я купила прелестный кулон, – она показывала всем длинный отросток кроваво-красного коралла, обработанный под стручок перца. – Очаровательно, да? Куда бы его засунуть, чтобы не разбился?
– Я бы тебе сказала, так обидишься... – стыдливо урчало в ответ.
Боже, у нее был выключен микрофон! – испугался гид. – Она не знает смысла этого символа!.. Ну, ничего, ей быстро объяснят, мир не без добрых людей...
Бравый дедушка Клайн, облаченный в новую футболку с изображением моря и Голубого грота, осматривал в бинокль синие дали с видом заправского морского волка. Остальные туристы шумно толкались, весело перекликаясь, обмениваясь впечатлениями и хвастаясь приобретенными сувенирами. Обе сестрички с восторгом тараторили, разглядывая ожерелье из необработанных кораллов, купленное одно на двоих. Ну, конечно, по таким ценам и одно купить – значит обречь себя на полуголодное существование в течение всей поездки. Широкоплечий Сэм гордо возвышался над ними, как телохранитель в супербоевике.
Спасибо, приятель! – про себя усмехнулся гид. – Сберег мне моих овечек!
– Всем садиться на катер! Возвращаемся в Неаполь! Прошу! – Бдительный руководитель поднял флажок и встал рядом со сходнями, пересчитывая по головам свое маленькое стадо и внимательно следя, чтобы никто не отстал.

***
Трейси села на корму к борту и, отвернувшись от всех, жадно оглядывала лазурное море, острые серые скалы, небесный купол необычайной голубизны. Последний раз! Когда еще попаду сюда? Наверно, никогда! Уж очень дорого. Сейчас – запомнить, впитать в себя этот феноменальный вид, воздух, чудное ощущение, что ты – принцесса на этом празднике жизни. Она, изловчившись, бросила монетку в кипящий пенистый водоворот за кормой – может, случится чудо, и я вернусь сюда? Помоги, милая монетка!..
После катера все туристическое стадо перетекло в уже знакомый автобус, и Джованни, мелодично посвистывая, мягко вывел послушного гиганта на «Autostrada del Sole», «Автостраду Солнца» – скоростное шоссе, ведущее в Рим.
Все дороги ведут в Рим. Ныне, присно и во веки веков!
Сэм пристроился на соседнее с Трейси сиденье – мрачный, молчаливый. Неужели эту паршивую девчонку фотографировали как безумные все местные воротилы? А уж какие тузы – он понял и оценил. Таких он не лицезрел и в Нью-Йорке! Скорее – только на роскошных презентациях, да и то – не живьем, а за тонированными стеклами подъезжающих лакированных машин, название которых он видел только в каталогах. Черт! Чего в ней нашли?! Серая мышка! Правда, трахаться с ней – сплошное удовольствие. Он вспомнил маленькое хрупкое тельце, которое можно охватить и сжать одной рукой, шелковистую кожу, чуть выпирающий завиток пупка...
Что ж, может, они и правы? Острые ключицы так маняще выглядывали из-под жемчужной мантильи, пальцы в кружевных перчатках стали на удивление длинными и тонкими, а темные глаза вдруг заблистали из-под страусовых перьев как драгоценные топазы, оттененные черными бровями-стрелами. Да, это было неплохо!.. Так что же, он – такой идиот, что не замечает этого?..
Она-то втюрилась в него давно, еще с двенадцатого класса. Как прилипла, так и не отходит. Только последнее время стала капризничать – учиться ей охота! В Университете! Выпендрюля! Зачем задницу драть, когда колледж и так дал специальность, и неплохую?! Вот он – как был электриком, так и продолжает, и зашибает бабло – будь здоров! А этой чистоплюйке надо учиться, дурочке! И чему? Столько денег выбросит, а будет ли от этого толк – еще бабушка надвое сказала. Говорят, этих архитекторов – как собак нерезаных. Дура! Говорил ей: брось – так нет, артачится, не слушает. И мамаша ее тоже хороша – мол, если он мешает дочке учиться, так лучше расстаться...
Сэм, надувшись, продолжал молча поглядывать на свою Золушку.
А впереди ночь... Может, помириться, а?
Между тем автобус мчался среди зеленеющих отрогов пологих Апеннинских гор.
Гид, удобно устроившись на первом сиденье, вещал через микрофон:
– Дамы и господа! Мы возвращаемся в столицу Итальянской Республики, город Рим, в который вы вчера прилетели. В римской гостинице мы будем две ночи – сегодняшнюю и следующую. Завтра с утра у нас обзорная экскурсия по Ватикану – сады и музеи Ватикана с местным гидом. Прошу строго соблюдать распорядок подъема и отъезда из гостиницы, потому что из-за невообразимых пробок в Риме мы выедем из гостиницы рано – в семь тридцать утра. Сегодня просьба всем лечь спать пораньше, чтобы завтра не проспать. Подъем – в шесть утра. О правилах поведения в Ватикане я расскажу вам в гостинице, чтобы вы ничего не забыли. А пока – отдохните от впечатлений сегодняшнего утра.
Он отключился. Из динамиков полилась итальянская музыка – Адриано Челентано, Тото Кутуньо, Риккардо Фольи...
Сэм огляделся по сторонам – все туристы беспробудно дрыхли, развалившись в креслах в самых причудливых позах. Автобус был похож на поле боя с раскиданными телами павших бойцов. Лишь Трейси, как околдованная, смотрела в окно, словно там было что-то занимательное. Сэм заинтересовался, глянул. И чего она там нашла? Горы, холмы, предзакатное небо, ухоженные поля, крохотные чистенькие домики, рощи итальянских сосен с круглыми, как будто подрезанными верхушками. Как бишь гид их назвал?.. А, пинии!.. Красиво, конечно, но уж больно скучно. Как в музее. Нечего смотреть!.. И практичный Сэм завалился спать.

***
Когда он вышел из душа, бодрый, сильный, готовый к действию, кровать была уже разложена, а вожделенная цель, свернувшись калачиком под крахмальной простыней, медитировала над какой-то вещицей, зажатой в кулачке. Он минуту помедлил, оглядывая комнату, прежде чем прыгнуть на постель. Все-таки умеют строить эти итальяшки! Высокие лепные потолки, громадные, до пола закругленные окна-двери, тяжелые шелковые занавеси, полированный паркет!.. Черт побери! Чувствуешь себя миллионером! Этаким суперменом, залетевшим в супермир! И он будет трахать свою девчонку в этом супермире! Да! Будет! Сейчас он им всем покажет!
Боевой петух взлетел над крахмальными простынями и с треском обрушился на упругий матрац. Что-то пискнуло рядом – он не разобрал! Да и чего там разбирать, когда рвешься в бой! Маленькое шелковистое тельце хрупнуло в мощных объятиях, тонкие руки и ноги забились, возбуждая до предела. Он уже не мог сдерживаться... Перед глазами вдруг возникли круглые крепкие задики белогривых кобылиц, и супермен весь напрягся, хотя, казалось бы, и так... Круглые и тяжелые как дыни груди манили и не давались, насмешливо перекатываясь под тонкой тканью туник, вызывающе приподнятые кружевным лифчиком... Не то что у этой коротышки! Чего там она пищит? Что, не нравится?! А вот им точно понравится! Там тела – так тела, не эта бледная немощь!
Ух!.. Отвалился, в изнеможении, потный, убитый... Уф! Это было хорошо!.. Чего она там пищит?.. Нет сил слушать бабское нытье после такого классного оттяга... Кайф! Спать! Спать...
Она лежала рядом с расслабленным телом человека, которого любила и желала целых четыре года. Лежала распластанная, смятая, выброшенная. Первый раз она чувствовала, что любимый был не с ней. Он любил не ее. И вообще – не любил. Девушка отвернулась и заплакала в подушку – так, чтобы никто не услышал, и – упаси Господь! – не пожалел ее.
Сейчас, сегодня Трейси первый раз отчетливо осознала, что все между ними кончено. Все. Веревочке, которая вилась четыре года, связывала во всех перипетиях совместной жизни, пришел конец.
Трейси отвернулась к стене и задумалась – когда это началось? Когда почувствовала, что они идут по разным дорогам? На вступительных в Университет? Тогда у нее катастрофически не хватало времени выучить материал, а парень тянул в постель? Или потом, в семестр, когда надо было срочно сдавать «домашку», а он устроил классный выпивон с друзьями у нее в комнате? Или, когда зевал всю интереснейшую, уникальную лекцию о средневековой архитектуре, на которую она добыла билеты с таким трудом?.. Бог знает. Наверное, идея вновь сблизиться и раздуть погасший костер на земле прекрасной Италии была ошибкой. Не склеишь разбитую чашку. Не наполнишь водой высохший кувшин...
Значит, все?
Видимо, Сэм тоже чувствует это, потому и хорохорится, потому и устраивает дурацкие сцены, не зная, как вырваться из опутывающей паутины умерших отношений. А чего выпутываться? Просто сказать друг другу – прощай! Как просто!
Прощай...
Прощай?!
Вот так просто вычеркнуть из жизни четыре года? Это ведь не мало – пятая часть всей жизни! Большая часть юности! Надежды на совместное счастье, дом, семейный уют... Коту под хвост?!
Бедняжка уткнулась в стенку и заткнула рот подушкой, потому что крик боли рвался изнутри, и не было сил сдержать его. Господи! Как он любил, как ухаживал, как носил на руках – на зависть всем девчонкам в классе. Вот, дозавидовались. Сглазили. И ей поделом, дуре, – знала же, что она ему не пара. Такому красавцу, такому супербыку в лучшем смысле этого слова. Кто она? Бледная замухрышка с неразвитым телом, тощая, стриженная под мальчишку. Ни сисек, ни зада, ни пышной гривы.
Беззвучно плача, девушка скорчилась под простыней как креветка, и тут что-то, блеснув, скатилось с пышного матраца и, мелодично звякнув, упало на темный дубовый паркет. Что это? Трейси протянула руку, подняла и поднесла к глазам крохотный медальон на тончайшей серебряной цепочке. Несколько минут смотрела ничего не видящими, полными слез глазами. Цепочка покачивалась, мерцала в пальцах. А, это – подарок антикварной феи, который она рассматривала перед тем, как... Хрустальная туфелька, оставшаяся у Золушки после бала.
Был бал! Она была принцессой! И останется, вопреки всему! Что шепнула ей хозяйка, сунув в руку маленький конвертик?.. Не поняла, что-то по-итальянски. Но одно слово все-таки разобрала – «per fortune». Фортуна, удача! Наверное, она пожелала ей удачи и счастья... Трейси посмотрела на крохотный медальон. Оттуда, из овальной серебряной оправы, вырезанное на белом коралле, задумчиво глядело лицо античной девушки. Грациозно склоненная головка, греческий профиль, тяжелый узел переплетенных кос...
Трейси отерла слезы, приподнялась на кровати и решительно надела цепочку на шею. Она будет счастлива. Будет! Еще не знает, как, но будет.

4

Утро в Риме началось как всегда – с побудки.
Предусмотрительный Роберто первым делом сбегал к господину Клайну и убедился, что старикан не только встал, побрился и выглядит как огурчик, но и в полном боевом снаряжении ожидает выхода на завтрак. Честь ему и хвала! Чрезвычайно довольный произведенной проверкой, Роберто отправился в столовую.
Все было просто замечательно. Группа дружно чавкала, одетая как на парад. Не зря вчера вечером перед раздачей гостиничных ключей он втолковывал о спецодежде в Ватикане! Дресс-код, господа! Никаких голых коленок и плеч ни у мужского пола, ни у женского! Иначе не пустят. Аминь.
Господин Клайн уписывал завтрак за двоих. То ли всерьез принял совет гида хорошенько наесться, то ли стремился наверстать завтрак, пропущенный в Неаполе.
Обе Барби были идеально одеты – черные брюки, белые закрытые блузки от «Армани», черные туфли на низком каблуке, украшенные стразами. Блузки, правда, были чуть-чуть прозрачными, а брючки – слегка приспущенными и зауженными, но колени и плечи закрыты, не придерешься. Волосы скромно уложены в длинные косы с руку толщиной и перевиты золотистыми цепочками. Хоть сейчас в монастырь. В мужской.
А вот Трейси с Сэмом выглядят не так, чтобы очень... Вышли порознь, без домашнего термоса. Казанова, как всегда сверкающий белозубой улыбкой и зеленым обольстительным взором, мускулистый и подтянутый, сразу же подсел за стол к сестричкам, благо там было свободное место, и начал гонять анекдоты про монахинь, мешая хохочущим девушкам завтракать. Впрочем, они не жаловались.
Карандашик казался чуть бледным, чуть вялым, глазки красные и опухшие – не то спросонок, не то заплаканные. Что-то произошло, сразу ясно, а вот что? Пожалуй, нетрудно догадаться... Ладно, узнаем в процессе. А на тонкой шейке – серебряная цепочка от антикварной феи-крестной! Как приятно! Помнит, девочка, оценила!
– Доброе утро, Роберто. – Какая приятная, открытая улыбка! – Как спали?
– Спасибо! – Приятный, открытый взгляд в ответ. – Со сном у меня проблем не бывает. Особенно после Капри.
– Да... Я до сих пор там!..
– Ну, сегодня вы будете в местах, не менее красивых. А вас, как архитектора, они заинтересуют еще и с профессиональной точки зрения. Обещаю! Так что наешьтесь до отвала – обедать пойдем только часа в три, не раньше. Да и ходьбы будет много. Программа большая и интересная. Нужно продержаться!
– Спасибо!.. А где найти свободный столик? – Она потерянно обвела взглядом столовую. Глянула на благоверного, упивающегося обществом белокурых див, и поспешно отвела глаза. Побледневшие губы дрогнули и горько скривились, но мужественная девушка стоически не выдала своего волнения.
– А хоть бы рядом со мной! Вы не возражаете? – Учтивый кабальеро проворно отодвинул стул, приглашая даму присесть.
– О, спасибо! – Она потупилась, неловко, бочком садясь на плюшевое сиденье.
Куда девался боевой задор первого дня? Чего это она так жмется? Ее жеребцу давно уже нет до нее никакого дела!
– Налить вам чаю?.. Кофе?
– Роберто!.. – Золушка смущенно потупилась.
– Да?
– Простите, но мне кажется, что вы самый обходительный кавалер, с кем мне приходилось иметь дело, – она застенчиво улыбнулась, блеснув антрацитовыми глазками шаловливого чертика, который – Роберто чувствовал! – притаился внутри.
– О! Не преувеличивайте! Это простая вежливость, сеньорита. Тут так принято! Не смущайтесь.
– Постараюсь, хотя это трудно! – Чертик озорно и по-боевому вздернул брови-стрелы, но тут же опять скромно потупился.
Ага! Просыпается бесенок, подавленный идиотом-жеребцом. Это может быть очень-очень интересно!.. Особенно при такой пикантной внешности...
После завтрака деловой Роберто бодро погнал всех к автобусу. Туристы дружно заняли свои места, автобус чихнул и стал медленно, как самолет на старте, разворачиваться для выезда с крохотного гостиничного двора. Гид, цепко перебирая поручни кресел, прошелся по проходу, пересчитывая пассажиров. Вот! Так и есть! Одного не хватает! Он тут же крикнул Джованни остановиться, и завертел головой – кого нет? Так и есть! Дед опять провалился сквозь землю! О, Санта Мария! Он же был за завтраком! Ел как на убой! Я же сам следил!
– Кто-нибудь видел мистера Клайна после завтрака?.. Нет?
Проклиная все на свете, несчастный гид пулей вылетел из автобуса. Куда мог запропаститься окаянный старик? Вот его номер. Дверь закрыта, на ней табличка «Просьба не тревожить!» Что за черт! Он яростно постучал. Нет ответа. Он со злостью рванул ручку двери. Та неожиданно открылась, и перед изумленным экскурсоводом предстал господин Клайн собственной персоной – в пижаме, домашних шлепанцах и со стаканом с зубами в руках.
– Что вы делаете? – завопил потрясенный гид. – Мы уже выезжаем со двора!
– На ночь шлядя? – удивился старик, помахивая стаканом, в котором нежно клацали зубы. – Мы феть только отушинали! И очень плотно! Я хочу шпать!
– Сейчас утро, – распахивая плотные шторы на окне, взорвался Роберто. – Мы опаздываем в Ватикан! Нас могут не пустить! Сию минуту одевайтесь!
– Ферно! – искренне удивился старик, щурясь на яркий утренний свет. – Я фишу солнце. – Он задумчиво погладил круглый наевшийся живот. – Почему ше я хочу спать?
Минут через десять отчаянный Джованни гнал автобус, не обращая внимания ни на красный свет, ни на встречные машины, злосчастный Роберто по-итальянски ругался, подпрыгивая как на иголках на переднем сиденье, а вся группа возмущенно жужжала, перемывая косточки старым маразматикам.
Надувшийся как мышь на крупу, господин Клайн сидел молча, сурово сжав провалившиеся губы, – он забыл вставить зубы.
Через полчаса он решился открыть рот:
– Ешли их украдут, я подам шалобу в фирму! – пригрозил он. – Они ошень дорогие!
– Кому они нужны! – мгновенно ощерился Роберто, еще не отошедший от утренней встряски.
– Мне! И ешли их не будет – шпеняйте на себя. Нушно было вернуться.
– Это невозможно! Мы и так опаздываем. Из-за вас! Гид специальный, по Ватикану, со спецпропуском. Экскурсия заказана на определенное время! И там не ждут! И не повторяют пропуска!
– В суд! Шпеняйте на себя! – сурово повторил закаленный американец.

***
Экскурсовод по Ватикану ждала их на Новом входе в Музеи Ватикана. Тощая мумифицированная черепаха с удивительно живыми глазами и мудрой вольтеровской улыбкой на желтом как пергамент морщинистом лице.
– Меня звать Моника, – размеренно, с одышкой, хорошо слышной в микрофон, констатировала она. Поправила висевшее на впалой груди пластиковое удостоверение, перевела дух и продолжила: – Сначала мы пройдем в парки. Правила поведения предельно простые и их всего два: от меня не отставать и траву не мять. Понятно? Как только мы нарушим любое из этих правил, нас выгонят из Садов. Взашей! И навсегда! – Она грозно оглядела притихшую группу.
– Все одеты, как на подбор, молодец, мальчик мой! – улыбнулась суровая старушенция, заговорщицки подмигнув Роберто. Прищурилась на полупрозрачные блузки красоток Барби, но ничего не сказала. Потом хитренько усмехнулась и перешла на английский: – Хорошо вас выдрессировали! Ага! Нет голых коленей? А зря! Папа у нас откуда? Из Баварии! А какой в Баварии национальный костюм? Правильно – шорты! Папа сказал: или – все, или – никто. Так что по паркам теперь можно разгуливать в шортах!
Она надменно задрала маленькую высохшую головку в седых фарфоровых буклях и повела послушное стадо к входу.
– На территории государства Ватикан есть три парка, – размеренно вещала Моника на ходу в микрофон. – Они отличаются по стилю – итальянский, французский и английский. Мы начнем с английского.
Группа, сбившись в кучу, жизнерадостно трусила за гидом по усыпанным гравием дорожкам, ахала на подстриженные кусты и деревья, фотографировала фонтаны, скульптуры и самих себя на фоне зеленых стриженых газонов.
Старушенция со скоростью и упорством черепахи взбиралась на довольно крутые декоративные холмы, спускалась по лестницам, не переставая говорить в микрофон. Одышка ее напоминала размеренный шум парового катка.
Было очень тихо – только хруст десятков ног по гравию, журчание фонтанов, да щебет птиц нарушали утреннюю тишину, подчеркивая гармонию природы. Не верилось, что ты находишься в центре многомиллионного города в самый разгар рабочего дня. Спокойствие и умиротворенность, покой и благолепие – вот что овладевало человеком при посещении этого райского уголка. Даже миссис Кискис перестала жаловаться и сетовать на все горести мира.
– Мы пришли сюда после девяти часов утра, – мерно продолжала экскурсовод, сворачивая в рощу пиний, – потому что до девяти утра вход в парки закрыт. Здесь, по этой самой дорожке ежедневно бегает сам Папа со своим старшим братом. Каждый день, в любое время года. Папе Бенедикту XII – да продлит Господь его дни! – уже 84 года, но он все равно совершает свой ежедневный моцион, что говорит о его добром здоровье.
Группа цокала языком, восхищаясь тренированностью Его Святейшества. Господин Клайн гордо выпятил грудь – он старше на целых два года, а вот тянет еще. Посмотрим, как запоет Папа в его-то возрасте!
Две сестры, доверившиеся коварному обольстителю-супермену, прыскали в кулачок, наблюдая за пантомимой Сэма, представлявшего, как именно Его Святейшество, подобрав полы рясы, трусит по дорожкам под зонтиком.
Экскурсовод увидела эту неподобающую святому месту сценку и нахмурилась:
– Папа одевается в спортивную, удобную для его возраста одежду, – сурово выговорила она облакам в небе, и Сэм прекратил паясничать. – Пройдемте во французский парк. Здесь, у этого красивейшего фонтана-грота, открывается великолепный вид на купол собора Святого Петра. Я советую сфотографировать его именно здесь, потому что с площади Святого Петра вы его уже не увидите, благодаря позднейшему изменению фасада собора. Мы пробудем на этой площадке пять минут для отдыха и фотографирования. – Она устало опустилась на скамейку, а группа тотчас же стремительно понеслась к краю газона и начала щелкать блицами так, словно Собор, как кинозвезда, мог в любой момент сделать ручкой и исчезнуть.
Трейси не стала скакать перед святилищем. Она отошла в сторонку, так, чтобы не видеть суетящейся толпы, хихиканья девиц, кривляния своего бывшего... Девушка присела на отдаленную скамейку, укрывшись за какой-то выступающей скалой, вытащила микрофон из уха, чтобы ничего не слышать, и постаралась отрешиться от бренного мира. Сосредоточиться на Соборе. На его Куполе.
Он был прекрасен. Абсолютно гармоничен. Ничего нельзя было ни прибавить, ни убавить. Классические пропорции настолько уравновешивали его, что, казалось, это – монолит, единое, цельное произведение Природы. Как дерево, скала, капля воды... Он был удивительно легким! Свободно парил в своем воздушном пространстве, не нуждаясь ни в какой поддержке, такой же естественный как орел или облако. Никакими снимками, никакими репродукциями или моделями невозможно передать эту абсолютную космическую гармонию и совершенство. Это надо видеть воочию.
Трейси была потрясена. Она молча сидела, слившись с рукотворным чудом, забыв обо всем на свете... Только бы это продолжалось вечно – тишина, гармония, покой...
Ровно через пять минут группа по команде косяком потянулась за неутомимым экскурсоводом. Сестры-красотки, заскучавшие от чересчур красивых видов и отсутствия «экшен», завертели головами, отыскали замыкающего Роберто, и пристали к нему – что будет после парков?
– Потом мы пойдем в музеи Ватикана, – начал загибать пальцы гид.
– Музеи? Скукотища! Фи... – наморщила маленький носик Диана.
– Потом посмотрим Сикстинскую капеллу с фресками Микеланджело...
– Фрески? Это – что? Картины? Фи... – пожала точеными плечиками Анжела.
– Потом пройдем внутрь собора Святого Петра...
– Мы – неверующие, – ухмыльнулся Сэм, подмигнув девицам.
– ... И только после этого пойдем на обед. То есть часа через два-два с половиной.
– Ура! – возликовала вся троица. – Значит, у нас есть около трех часов свободного времени. Так употребим же их с пользой!
– Эти экскурсии входят в маршрут, – попробовал остановить несмышленышей бывалый гид, – Вы увидите уникальные вещи. И, кроме того, билеты уже оплачены. Эти деньги вам не вернут!
– Время – деньги! – изрек дипломированный электрик под дружное одобрение своих спутниц. – Надо использовать его на дело! Где мы встречаемся после вашего занудства?
– Ну, как хотите! – пожал плечами Роберто. – Через два с половиной часа мы будем стоять у обелиска на площади Святого Петра. Это перед собором. Там, где голуби и фонтаны... А что вы собираетесь делать?
– Пройтись по магазинам, что же еще? – удивилась дружная троица, уже разворачиваясь на 180°. – Ариведэрче, сеньоры!
– Эй, погодите! – всполошился гид. – Вы не имеете права ходить по парку без сопровождения. Дождитесь конца экскурсии – это будет через каких-нибудь полчаса, и ступайте с Богом. Моника скажет, где именно вам можно оставить группу.
Тяжкий вздох был ему ответом, и несчастные поплелись по опостылевшему Ватикану нести свой крест до конца.
А Роберто вдруг обрадовался. Их не будет! Значит, у него будет целых два, а если повезет – два с половиной часа, чтобы побыть вместе с Трейси. Нет, с Беатрис. А еще лучше – Беатриче, просто Биче. Все-таки, какое красивое имя! И как оно подходит этой изящной девушке, девочке, почти ребенку – скромной и озорной одновременно. Он еще раз тихонько проговорил «Беатриче», перекатывая звуки на языке, как льдинку из коктейля. Прелесть! Какой тонкий, благородный вкус!.. Итак, почти три часа без чересчур наблюдательного Сэма. Безнаказанно! Ура! Он поймал себя на этой радостной мысли и устыдился – а может, девушка не хочет. Чего, в самом деле, пристал? Воспользовался, подлец, что девочка в депрессии, порвала с парнем, и нахально влез... Нехорошо. Неэтично... Ну и пусть! Зато я буду с ней! Пойти, сказать ей...
Но... где же она?! Он в ужасе оглядел туристов – ее не было! Может, рядом с Моникой, во главе процессии? Он рысью обогнул всех – нет! Исчезла! Потерялась!
О, великие боги! Только не это! Все! Пропал!
Гид в ужасе закрыл глаза. Перед внутренним взором сейчас же встал суровый ватиканский жандарм, безжалостно волокущий в участок плачущую жертву. Представил бедную старую Монику, стоящую с поникшей головой перед грозным трибуналом, отнимающим ее рабочую лицензию на год. Вообразил, как группу с треском и позором вышвыривают из райских кущ... Вот Сэм-то обрадуется – столько свободного времени!.. Ну, нет!
Крадучись, чтобы никто не заметил, гид почти бегом бросился назад, молниеносно заглядывая за все скалы, статуи и фонтаны. Стремительно скатился по крутой декоративной лестнице в Грот – не подвернула ли она ногу на ступеньках? Воображение уже рисовало несчастную – поверженную, взывающую о помощи... Оглядел хищно ощетинившиеся кактусы – не поранилась ли о метровые колючки? Осмотрел все пруды с кувшинками – не свалилась ли в них?
Тщетно!
Роберто отчаянно завертел головой и тут же заметил строгую фигуру жандарма в черном мундире, с решимостью автомата четко шагающего к определенной цели. Замирая от нехорошего предчувствия, Роберто проследил взглядом по направлению механического хода и обнаружил милую Трейси, в полном одиночестве сидящую на скамейке и созерцающую великий Собор. О, Святая Дева!
Аки тигр спасатель бросился к отрешенному ангелу и успел прибыть на место происшествия за две минуты до жандарма. Тот уже на ходу вытаскивал блокнот.
Далее последовал чрезвычайно энергичный разговор по-итальянски, обильно приправленный выразительной жестикуляцией и местными идиоматическими выражениями.
В результате оного гражданка США архитектор Беатрис Портинари была под жандармским караулом препровождена в экскурсионную группу, специализированному экскурсоводу Монике Альроссо поставлено на вид, а туристы еще раз строжайшим образом предупреждены о необходимости неукоснительного соблюдения установленных правил на территории государства Ватикан. В порядке исключения – без составления протокола.
Слава тебе, Господи, Пресвятая Дева и все Святители! Пролетели!
Итак, прекрасные, похожие на райские, сады Ватикана, остались позади, и наши путешественники вышли через Часовую башню, стойко охраняемую Папскими гвардейцами, обратно, в Итальянскую республику.
Все милые дамы, конечно же, бросились фотографироваться с полосатыми молодцами, но решительный взмах алебарды и грозный окрик остановил даже самых рьяных поклонниц фотоискусства. Швейцарские гвардейцы – это вам не английские игрушечные солдатики в медвежьих шапках! И не сувенир из Средних веков! Это – боевая единица контрактников, военной подготовкой и высоким IQ не уступающая знаменитым американским «коммандос»! Да-с, прелестные сеньоры и сеньориты! Извольте соблюдать дистанцию, диспозицию, дисциплину и субординацию!
Пристыженные дамы, поджав хвосты, удалились на указанное алебардой расстояние, и уже оттуда, с территории Рима, фотографировали бравых гвардейцев. А жаль! Ах, какие душки! Такой пикантный бы вышел снимок!
У знаменитого Обелиска разделились.
Вся группа, отдышавшись от многокилометровой прогулки и напившись чистейшей воды из древнего фонтана, построилась в боевой порядок и пошла на штурм Музеев Ватикана.
Отщепенцы – Анжела, Диана и примкнувший к ним Сэм, сделав ручкой, устремились в гораздо более интересном направлении – а именно, на Испанскую площадь, где, как известно, расположены самые известные магазины мировой моды. Освободившись от удушающего гнета Католической церкви, девушки распустили косы, расстегнули блузки чуть больше, чем следовало, и теперь больше походили на знаменитых куртизанок Рима, чем на монашек.
– Вы знаете, – блестя глазами, рассказывала подкованная Анжела, – там даже ничего не примеряют. Просто выбирают платье по каталогу, портниха-модельер снимает мерку, а платье присылают на дом!
– Без примерки? – не поверила вечно сомневающаяся Диана.
Она была чуть меньше, миниатюрнее своей сестры, Сэм уже научился их различать.
– Ни-ка-кой! Вообще! Просто приходит сверток домой по почте!
– Заливаешь! – присвистнул Сэм. – Еще скажи, что простая бандероль!
– Ну, такие подробности я не знаю, – надулась Анжела, – я думаю, что присылают с нарочным.
– А если на платье дырка – кто виноват? Посыльный? – подзуживал озорник.
– Отстань! Какая дырка?! Это же от Диора, или Сен-Лорана! Это же «от кутюр», идиот! Ты в своем паршивом Йельсе такого даже не видывал! – Анжела ловко щелкнула кавалера по носу наманикюренным пальчиком, и все рассмеялись, очень довольные друг другом.
Вот это девчонки! Есть о чем потрепаться! Не занудные вздохи-стоны о дурацких статуях и классических пропорциях!..
Узкие извилистые улочки и переулочки вокруг знаменитой Испанской площади кишмя кишели разными бутиками, магазинчиками, салонами, ателье и просто лавчонками самых модных товаров – от шуб до бижутерии. Со всех сторон из сияющих витрин на потрясенных дам вываливались потоки горностаев и чернобурок, шляп, платьев, шарфов, деловых костюмов, туфель, сумочек, поясов, шалей... Девицы ошарашено глядели по сторонам, поняв, что наконец-таки попали в настоящий Рай, не тот, липовый, в Ватикане, а действительно полновесный! В ужасе они переглянулись – трех часов тут явно не хватало! Этот придурок-гид что – смеялся над ними?! Да тут и жизни не хватит – все обсмотреть, обнюхать, попробовать, померить, прикинуть, не говоря о том, чтобы выбрать и купить. Девушки озадаченно посмотрели друг на друга – что делать? Положение было катастрофическим!
Сэм, как существо, обладающее мужским, рациональным умом, пришел на помощь:
– Девочки, все очень просто! Я возьму вас за руки – встаньте вот так, с двух сторон, и мы пойдем очень медленно, осматривая витрины. Я веду, а вы смотрите. Одна – только направо, другая – только налево! Чтобы ничего не пропустить. Понятно? Если вам что-нибудь приглянется, мы зайдем и посмотрим. Только это! Ничто другое!
Это был странный метод обследования модных лавок, диковинный и новый, а главное – совершенно не изученный. Сестры пожали точеными плечиками, но согласились, что можно попробовать, так как он – единственный! – решал проблему катастрофической нехватки времени.
– Как же это сделать? – тормозила Анжела. Она понимала немного медленнее, чем шустрая сестричка, но зато бюст у нее был более пышный.
– Очень просто! Девочки, держитесь поближе ко мне! – скомандовал новатор и потянул на себя стройные фигурки. Когда расстояние между «ведомым» и «ведущими» сократилось до минимума, Сэм поставил девушек справа и слава от себя и скомандовал: – Анжела смотрит на витрины, расположенные с правой стороны. Диана – с левой. Я смотрю вперед и веду вас по улице. Так мы прочесываем все магазины и выбираем только то, на чем действительно нужно остановиться. Поняли? Вперед!.. Шагом марш!
Они прекрасно смотрелись – высокий, мускулистый, прекрасно сложенный шатен с зелеными глазами и прильнувшие к нему с двух сторон платиновые красотки-близнецы. Супермен и две Барби. Слава звездно-полосатой Америке! Ура! Это было как телевизионное шоу. Им уступали дорогу. На них оглядывались. Пару раз даже сфотографировали.
Сэм был счастлив. Он купался в лучах радости, истекавшей от сестер, изучающих модные магазины. Вдыхал тонкий аромат духов, исходивший от стройных, юных тел, и подставлял лицо под длинные распущенные волосы, развевающиеся под ласковым ветерком. Обнимал подвижные талии. Чувствовал движение крепких бедер совсем рядом с собой. Иногда он позволял себе поднять руки чуть выше талии, и тогда с трепетом ощущал упругое колебание круглой груди. Время от времени он опускал руки ниже талии, и тогда они легко касались выпуклых попок, что приводило его в телячий восторг, а сестры не возражали, делая вид, что ничего не замечают.
Они вообще никогда не возражали – не то, что его бывшая, все время пытающаяся наставить его на путь истинный – надо учиться, надо ходить в театры, надо заниматься самовоспитанием... Тьфу, гадость какая! Словом, сейчас, в данный момент времени и пространства, Сэм был на вершине счастья и мечтал только об одном – чтобы оно никогда не кончалось.
Но главное действо началось, когда девушки наткнулись на крохотный обувной магазинчик, в котором была распродажа. Подумать только, шикарные высокие сапоги от Гуччи можно было оторвать за какие-то паршивые пятьсот евро! Дух захватило у Сэма, как только он перевел эти евро в свою зарплату – отдать почти треть ее за какие-то тряпки на каблуках! – но обе модницы так набросились на обалденные сапоги, что он внутренне устыдился – подумаешь, пятьсот евро!..
Сплоченная группа македонской фалангой вошла в побежденный магазин, и там уж молодой человек был вознагражден сполна. Смотреть, как девушки примеряют сапоги – одно удовольствие, гораздо интереснее разных там театров и музеев вместе взятых. Во-первых, они задирают джинсики или юбки как можно выше, так, чтобы полностью обнажить ноги. Это само по себе заслуживает внимания. Во-вторых, они наклоняются вперед, чтобы рассмотреть как следует подошву и каблук, поэтому пышная грудь почти вываливается из небрежно расстегнутой кофточки. Да и сзади есть на что полюбоваться! А в-третьих, – им нужна моральная поддержка. И тут вы можете говорить им самые пошлые комплименты, гладить по всем местам, проверяя, как обувь сидит на ноге, не жмет ли тут и там, не высоковато ли голенище... Все принимается с благодарностью, съедается большой ложкой и требуется еще и еще. Прекрасное занятие! Сэм определенно полюбил шопинг!

***
Роберто повезло меньше.
Лишь только все вошли под высокий свод Музея, блаженно улыбаясь вышли из туалета и вновь собрались под заботливое крылышко черепахи Моники, он пристроился рядом с Трейси и попробовал завладеть ее вниманием. Увы! У поклонника оказался достойный соперник – Ватиканский Музей. Все попытки заговорить с девушкой заканчивались умоляющей гримасой и отчаянной жестикуляцией, выражающей лишь одну просьбу – не мешать!!! Целиком превратившись в воспринимающее устройство, она намертво прилипла к экскурсоводу, и не отходила от нее ни на минуту, ловя каждое слово, четко и размеренно произнесенное в микрофон.
Бедному кавалеру, уязвленному отсутствием полагающегося внимания, ничего не оставалось делать, как заняться своими прямыми обязанностями – следить за группой! Диаболо! Бедняжка шел в арьергарде, машинально подгоняя отстающих и направляя на путь истинный отклоняющихся от маршрута. Но все время наблюдал за девушкой, казалось, растворившейся в окружающих экспонатах. Она сливалась с ними. Жила их жизнью. Дышала их воздухом. Словно Лаокоон корчилась в удушающих кольцах морского змея. Как Бельведерский Аполлон парила на кончиках сандалий над землей, с грациозной небрежностью вскинув остатки лука. Спускалась по ступеням Афинской школы, оживленно дискутируя с Архимедом. Высоко подняв сияющий факел, выпускала из темницы апостола Петра... Она была прекрасна – темные глаза лучились, нежные щечки зарделись, маленькая грудь налилась и радостно вздымалась под черной обтягивающей футболкой. Тонкая фигурка грациозно вытянулась, стала легкой и изящной, как у скульптур Кановы. Расцветшая девушка была так же прекрасна, как тогда, на Капри, облаченная в жемчужный наряд принцессы. Роберто любовался ею, не замечая, что смотрит уже только на нее, забыв про остальную группу.
Туристы прошли уже почти весь общий маршрут, и на очередном повороте свернули в сторону Сикстинской капеллы, выходя из музейных залов.
– А как же Пинакотека? – недоуменно пискнула Трейси, в порыве отчаяния загородив дорогу машинально вышагивающей Монике.
Пораженная, та затормозила. Остановилась. Смерила девушку внимательным взглядом, сначала – возмущенным оттого, что гиду мешают вести экскурсию, потом, вглядевшись в маниакально горящие глаза, – понимающим.
Сизые морщинистые губы раздвинулись в мудрой улыбке всезнающей Пифии:
– А Пинакотеку ты посмотришь сама!
– Но когда же? – Глаза наполнились слезами от обиды, как у ребенка, которому не дали обещанное, долгожданное лакомство.
– В следующий твой приезд. – Старая пророчица помолчала, прикрыла глаза тяжелыми створками век. – Не реви! Это будет скоро. Очень скоро. Гораздо раньше, чем ты думаешь... – Мудрая черепаха мгновение постояла, убеждаясь в том, что до девушки дошли вещие слова, и повернулась к ожидающим ее туристам: – Господа! Прошу за мной! Осторожно, здесь ступеньки...
В Сикстинской капелле Роберто пристроился сбоку на краешке деревянной скамьи, рядом с Трейси – но та его просто не заметила. Сжалась в клубок, как побитый щенок, как гипсовая собака из Помпей, потрясенная, раздавленная гигантами, наполняющими громадное помещение от пола до потолка. Всюду были гиганты – мысли и духа, физической силы, они наполняли сам воздух, жили, смотрели, думали...
Роберто вдруг вспомнил, как впервые он увидел это Чудо света. Вспомнил – и удивился! Ведь здесь он бывал с каждой группой, то есть, по меньшей мере, раз десять за туристический сезон, а вот вспомнил про первый раз – только сейчас. Почему? Может потому, что был тогда десятилетним мальчишкой, и сам был похож на эту малышку, сидевшую рядом с ним?..
Теплое чувство к девушке захватило его настолько, что он сам удивился. Господи, сколько их – таких вот юных созданий, трепетных и не очень, сновало вокруг него на факультете, иногда заигрывало с ним, иногда дело доходило до чего-то более серьезного, но вот так – с места в карьер, за два дня знакомства по уши влюбиться в американскую туристку?! Ах, нет. Уже за три!.. Что с тобой, парень?

***
Обед проходил тихо и благочестиво, настолько все вымотались. Каждый, сидя над своей тарелкой, наполненной то макаронами под чудными соусами, то курицей с картошкой, а то просто куском первоклассной пиццы, молча пережевывал и переваривал колоссальное количество впечатлений, свалившихся на него за трудный длинный день.
Единственный человек, поглощенный не пищей, а собственными переживаниями, человек, проклинающий этот злосчастный день, был мистер Клайн. Скорбно склонившись над тарелкой с рисовой кашей – ризотто, он оплакивал зубные протезы, забытые в гостинице. Мрачно перетирая распухшими деснами детскую кашку с пармезаном, несчастный старик уже рисовал в своем воображении картины, ужаснее «Страшного суда» – драгоценные протезы украдены, потеряны, выброшены, сломаны, и тогда он обречен на протертые кашки и отвратительные пюре еще на неопределенное количество времени. И это в то время, когда все остальные наслаждаются несравненными итальянскими пиццами, антрекотами, креветками, устрицами и прочими умопомрачительными яствами, горой наваленными за сияющими витринами! Стоит только заказать, у-у-у!..
Бедный господин Клайн! Очарованный дразнящими запахами, он жадно оглядел чужие обольстительные блюда, тихо взвыл и уткнулся в свою тарелку – ненавистную.
Красный козырек его бейсбольной каскетки безвольно сник.
– Бедняжка! – страдальчески прошептала мадам Кискис. – Как ужасна старость!
– Беззубая старость! – уточнила лягушка Бетти и на всякий случай языком проверила наличие своих зубов – широких и коротких как снегоуборочная лопата.
Удовлетворенный Роберто подавил ухмылку. Он вспомнил пережитый утренний ужас, и подумал, что вкуснейшее ризотто с пармезаном и устрицами – еще не самое серьезное наказание за тяжкий грех издевательства над гидом.
Упавший духом от мрачных предчувствий, господин Клайн заказал бутылку вина – для питья не нужны протезы. Тяжко вздохнув, он налил себе полный бокал и начал есть кашку, запивая ее вином и представляя, что перед ним – сочный бифштекс. Как говорили гордые латиняне – «Nil desperandum!». Никогда не отчаивайся!
Трейси ела молча, одна, глядя в свою тарелку, как примерная школьница. Видно было, что зрелище «Страшного суда» произвело на нее неизгладимое впечатление. Она заказала блюдо, о котором ей прожужжали уши друзья, побывавшие в Риме, – роскошное филе форели под белым соусом. Нежнейшее белое мясо, пропитанное удивительным вкусом белого сухого вина, приправленное изысканными итальянскими специями, выдержанное в духовке и доведенное до совершенства при строго определенных физических параметрах, как алмаз в кимберлитовых трубках.
Но почему-то итальянский изыск не произвел сейчас должного впечатления. Напротив – он был совершенно безвкусным и отдавал противной бумажной крошкой. Туристка жевала, с недоумением ощущала вкус картона во рту и думала – почему? Почему блюдо, о котором она мечтала еще в самолете, еще до начала путешествия, вдруг оказалось феноменально безвкусным. Трейси отложила вилку и задумалась. Невооруженным глазом было видно, что филе было прекрасным, вышколенный пожилой официант – высший сорт, интерьер кафе, искусно выдержанный под XIX век, поражал тонкостью цветовой гаммы и стилем антуража. Все, ну абсолютно все было великолепно, прекрасно, по высшему разряду...
Значит, «что-то не то» – с ней, и это «что-то» надо искать внутри, а не снаружи. Что это может быть?
Трейси задумалась. И первое, что пришло в голову, – Сэм не с ней. Он не с ней, а с двумя супермодными красотками, каждая из которых заткнет за пояс с десяток таких замухрышек, как она сама. Это, конечно, ужасно обидно. Одна эта мысль способна превратить форель в картон...
Трейси вздохнула, машинально взяла длинную, блестящую вилку и вновь принялась за нежное мясо, оставшееся на ажурном скелетике. Покопавшись сама в себе, как вилкой в тарелке, она уловила поток беспокойства, почему-то связанный с Капеллой. Ухватившись за эту ниточку и потянув за нее, она вдруг пришла к картине «Страшного суда», точнее, к той его части, слева от Иисуса, в которой расстаются мать и сын: праведная мать воспаряет в райские кущи, а ее злополучному сыну уготован ад. В ужасе мать пытается спасти сына, протягивает руки, из последних сил удерживая его на краю пропасти, но Высший суд неумолим: грешнику уготован ад. Они расстаются навеки. Эта малозаметная часть картины, да еще безграничный ужас в глазах грешника, понявшего, что нет дороги назад, потрясли Трейси до глубины души. Медленно пережевывая сочное мясо под белым соусом, она вдруг поняла, что эта фреска – о ней. Да, больно отпускать! Но нет дороги назад. Не пытайся удержать никого от участи, предначертанной ему. Смирись с этим. Прими как должное, и иди дальше. Воспаряй в свои райские музейные кущи, наслаждайся парками, куполами и картинами, – а тот, другой, попросту не создан для этого.
Отпусти и его, и себя на свободу! Вот оно!
Трейси удивилась сама себе: такая простая мысль, а вот поди ж ты – чтобы догадаться нужен толчок извне. И какой толчок! И вот она догадалась, и приняла решение, и сразу стало легче на душе, и даже форель обрела свой изысканный вкус!
Повеселевшая девушка победно обвела глазами группу, и тут же столкнулась взглядом с Роберто, внимательно изучающим ее. Она чуть было не подмигнула этому чудесному молодому человеку – вот кто понимает ее с полуслова!
Довольная, душевно умиротворенная Трейси вспомнила, как этот симпатичный парень не раз пытался заговорить с ней все то время в Музее, когда она была одна, и поразилась его безграничному терпению и чуткости. И еще вспомнила, как с шипением раздраженной кошки, которой мешают охотиться, отшила его робкие попытки. Стало стыдно, и девушка, мило улыбнувшись, набрала было воздуха в грудь, чтобы заговорить с милым и робким кавалером и тем загладить свою ошибку, как случилось нечто ужасное.
Вконец раззюзившийся от выпитого вина господин Клайн потерял контроль над собой и, со счастливой улыбкой воскликнув: «Чао, бомбино!», звучно шлепнул по заду стоящего рядом с ним седого вышколенного официанта. Разрыв водородной бомбы в милом кафе произвел бы менее потрясающий эффект. Почтенный официант сначала опешил, потом, когда смысл оскорбления дошел до него в полной мере, покраснел, позеленел, побагровел, стал рвать на себе галстук и громко кричать, что никто в мире никогда его так не оскорблял!
Не надо владеть итальянским, чтобы понять крики вскипевшего мужчины. Немилосердно ругаясь на всех языках мира, уважаемый камерьере со всей силы грохнул металлический поднос о дубовый паркет, и тот покатился по лаковому полу, «звеня и подпрыгивая». Яростно отшвырнув крахмальную салфетку, седой джентльмен сорвал черный фирменный пиджак и, брызгая слюной, схватился за мясной нож, грозя показать паршивому старикашке, что истинные итальянцы – настоящие мачо!
Обезумевший от ужаса Роберто метался от одного к другому, успокаивая взбесившегося итальянца и одновременно пытаясь вывести из кафе наклюкавшегося господина Клайна, не понимающего, почему это вдруг дурак-макаронник взорвался от невиннейшей шутки? Подоспевший хозяин кафе чудом сумел блокировать налившегося кровью официанта и уволочь его куда-то в подсобку, в то время как другие работники срочно рассчитывали группу, чтобы «сумасшедшие американцы» могли быстренько убраться восвояси.

***
Вечером, когда багровое солнце, окрашивая высокое бледнеющее небо в нежнейшие малиновые и лиловые тона, заходило за высокие крыши домов правого берега Тибра, группа в полном составе, вместе с вовремя вернувшейся «тройкой», расположилась на пологих берегах фонтана Треви.
– Фонтан Треви, по-итальянски «Fontana di Trevi», – вещал через микрофон отошедший от обеденного шока закаленный гид, – это самый крупный фонтан Рима, высотой 26 метров и шириной около 20 метров. Он был построен в стиле барокко в 17 веке архитектором Николой Сальви и вплотную примыкает к фасаду палаццо Поли так, что величественный фасад дворца и фонтан воспринимаются как единое целое. – Гид перевел дыхание, осмотрел группу, стоящую к нему спиной и усиленно фотографирующую фонтан. Посмотрел на толпы туристов, беззаботно, как воробьи, рассевшихся на каменных ступенях амфитеатра, окружающего плоскую чашу фонтана, хохочущих, зычно переговаривающихся, целующихся, просто любующихся широким водным потоком, ниспадающим под копыта Нептуновых коней.
Передохнул и продолжил:
– Существует поверье, что человек, бросивший в него монетку, приедет в Рим ещё раз. В Фонтан Треви принято бросать монеты: первую — чтобы вернуться в Рим. Вторая монета по легенде поможет девушке встретить итальянца, а третья гарантирует бракосочетание. После реставрации фонтана в 1991 году городские власти запретили туристам сорить деньгами, но на запрете не настаивали, и вскоре ритуал возродился. Другая туристическая традиция — выпить воды из «трубочек влюбленных». Они расположены в правой части фонтана, там, где вы видите каменную шляпу, лежащую на скале. Самое главное – выпить воды вместе, тогда любовь не покинет вас до тех пор, пока из трубок льется вода. Особо хочу отметить тот факт, что вся вода, льющаяся в Риме из фонтанов, является питьевой еще со времен Древнего Рима. Так что – не бойтесь пить, и пусть любовь не оставит вас никогда! – Гид озорно подмигнул сестрам-красоткам, почему-то смутившимся при упоминании чудесного свойства воды.
Неужели у них с этим есть проблемы?! – изумился дипломированный философ. – Вот уж никогда бы не подумал!.. А, впрочем, почему бы и нет? Ведь любовь, как известно, совершенно слепа и не зависит от внешности человека...
Гид взглянул на часы:
– Полчаса на фотографирование и бросание монет! Жаждущие напиться – быстренько занимайте очередь, я вижу на подходе еще две группы!
Туристы бросились врассыпную. Полчаса – ничтожное время для улаживания эпохальных дел. Кроме этого, на крохотном участке площади толпились многочисленные лоточники с сувенирами, бижутерией, мороженым – и все это надо было осмотреть, опробовать, оценить, примерить, поторговаться и купить. Да еще сдачу проверить! Сложно, очень сложно выполнить «программу максимум» за какие-то полчаса.
– Берегите сумки и карманы! – запоздало крикнул многоопытный экскурсовод вслед уже разбежавшемуся стаду.
Сам он присел на высоких каменных ступенях и стал наблюдать за единственным человеком в мире, чрезвычайно интересующим его вот уже два дня. Он понимал, что это непрофессионально, черт побери, но ничего не мог с собой поделать. Маленькая девушка магнитом притягивала его. Разумом он понимал, что сейчас должен в оба глаза следить за наклюкавшимся стариком, потому что хмель еще не до конца вышел из седой головы, увенчанной огненной каскеткой, и старик может выкинуть самый неожиданный фортель. Хорошо бы проследить за двумя соседками, живущими друг с другом как кошка с собакой, грызущимися денно и нощно, но, кажется, получающими от этого удовольствие. Они могут разлаяться вконец, разбежаться в разные стороны, а потом их ищи-свищи. Так же надо бы проследить за красотками, теряющими голову от многочисленных сувенирных ларечков – те за модные серьги пойдут на край света, как сомнамбулы. Впрочем, за них гид может быть спокоен. У красоток есть надежный пастырь, да еще такой, что хлипким итальянцам не по плечу. И правильно! На чужой каравай рта не разевай!
Полный ответственности, Роберто встал на каменную скамью, орлиным взором оглядел место действия и успокоился – старикан прилежно фотографирует, обе дамы, переругиваясь и мешая друг другу, пытаются напиться воды из волшебных трубочек, американский супермен с видом сказочного принца покупает сестрам по розе. Прямо-таки идиллия.
А где Трейси?!
Роберто отчаянно завертел головой. Такую крохотную, хрупкую девушку могут в этой толчее спихнуть в фонтан, даже не заметив! И в этом гаме – даже не услышав!.. Где же она?
Ах, вот!.. Подождала, пока обе дамы по очереди обрызгают себя волшебной водой, и, неловко, как юный жеребенок, переставляя длинные худенькие ножки, сама пытается пристроиться к хлещущей из скалы струе. Струя сильная, брызгает и плещется, и прильнуть к ней, чтобы напиться, не так-то просто. Шальная мысль мелькнула в голове коварного гида, и он, с быстротой молнии протолкавшись между туристами, ловко прильнул к соседней трубке как раз в тот момент, когда ничего не подозревающая девушка прилежно пила из первой. Изловчилась, отпила и, очень довольная собственной ловкостью, огляделась по сторонам.
Какого же было ее удивление, когда над соседней струей, отстоящей примерно в метре от нее, увидела улыбающуюся от уха до уха физиономию собственного гида!
– А... А что вы тут делаете? – запинаясь, спросила девушка, прекрасно помня напутствие о волшебных свойствах данной воды.
– Пью воду! – лукаво констатировал молодой человек. – Вместе с вами! И очень рад, что у нас получилось! Вместе!
– Ну, знаете! – возмутилась девушка. – И даже меня не спросили!
– А если бы спросил, – негромко и серьезно ответил Роберто, подавая руку, чтобы помочь ей спуститься со скользкого мокрого камня, – вы бы согласились?
Трейси оперлась на протянутую руку, но замерла, внимательно изучая глубокие темные глаза. Минуту – долгую, томительную минуту – она молчала, видимо, обдумывая ответ. Роберто, внутренне замирая, ждал, не выпуская тонких пальчиков.
– Наверное, да, – опустив черные стрелы-ресницы, чуть слышно произнесла девушка.
И робко взглянула на него. И робко улыбнулась, потупившись.
Так же серьезно он поднес к губам мокрые холодные пальчики и, по-рыцарски склонившись в полупоклоне, с благодарностью поцеловал их...
Они сидели на ступеньках амфитеатра, рассматривая мощную фигуру Нептуна, врывающегося в водную чашу на квадриге коней.
– Это гениально, – девушка кивнула на скульптурную группу морского бога. – Использовать фасад здания как фон для композиции! По-моему, еще никто не додумывался до этого?
– Это эскиз Бернини, – охотно объяснил расслабившийся Роберто. – Тот был одержим театром, эффектными сценами, барокко... Именно он сообразил, как превратить крохотную невзрачную площадь в фантастический амфитеатр, постоянно заполненный веселящимися зрителями. Сам фонтан – сцена, здание – декорации, как в древнегреческом театре, а прохожие – зрители.
– Здорово! Снимаю шляпу! Но даже при этом шедевре вынуждена признаться, что я не люблю Бернини, – сморщила носик будущая архитектор. – Уж слишком вычурно и претенциозно. Барокко может быть гораздо тоньше и легче, изящнее... Как вы считаете?
– Наверное, вы правы, – задумался Роберто. – Я как-то не смотрел на фонтан, как на архитектурный объект.
– И, кроме того – этот несчастный балдахин над могилой Святого Петра в Соборе! – тоном обиженного ребенка произнесла критик.
– Что с ним? – испугался гид. – Прекрасный балдахин! Восхвален всеми.
– И вами? – коварно вопросила искуситель.
– Ну...
– То-то! – Современная девица была очень довольна. – Тяжелый, витиеватый, помпезный! Бронза жирная, мрачная... Честно говоря, мне очень жалко древние бронзовые звезды, которые Бернини снял с внутреннего купола Пантеона, чтобы перелить в эту бездарность!
– Ну, вы в этом не одиноки! – рассмеялся гид. – Не зря современники говорили, что то, что не разрушили варвары, довершил Бернини.
– Правильно говорили! – с энтузиазмом поддержала девушка. – Не зря фамилия Бернини перекликается со словом «варвары»!
Тут заговорившийся гид опомнился и взглянул на часы.
– У нас осталось три минуты, – озабоченно проговорил он. – Как насчет монеты? Вы не хотите сюда вернуться?
Туристка оглядела площадь. Веселую, карнавальную, счастливую, сказочную.
– Хочу! – уверенно заявила она, и полезла в карман за монетой. В кармане было пусто, и она открыла крохотный рюкзачок.
– Можно, мы бросим вместе? – весело спросил Роберто, уже уверенный в ответе. – Чтобы вернуться вместе?
Неожиданно девушка перестала шарить рукой в сумке:
– Это так серьезно? – Она посмотрела долгим, завораживающим взором.
– Очень, сеньорита Беатриче! – уверенно кивнул Роберто, и сам себе удивился – что это на него нашло? Вроде взрослый человек, опытный, давно вышел из возраста, когда трогательные девочки-карандашики заставляют совершать необдуманные поступки.
– Ну хорошо, – царственно разрешила бывшая принцесса. – Но тогда вы должны проводить меня к воде!
– С удовольствием, мадонна, – шутливо поклонился кавалер и, подражая Джованни, подал согнутую кренделем руку. – Пер фаворе, сеньорита, пер фаворе!
Две маленькие монетки серебряными рыбками сверкнули в струях фонтана и, чуть покачиваясь, мягко опустились на мраморное дно – рядом с сотнями других, маленьких и больших, тусклых и блестящих, серебряных и медных, круглых, квадратных, с дыркой посередине, собранных воедино со всех стран света...
– Вы не хотите кинуть вторую – чтобы встретить итальянца? – спросил гид.
– Нет! – удивилась девушка и наивно пожала плечами. – Ведь... ведь мы же выпили воду вместе... – Она застенчиво засмеялась, и Роберто, не удержавшись, вдруг поцеловал ее в холодную щечку, мокрую от брызг фонтана.
Оба опешили от неожиданности, потом взглянули друг на друга, счастливо засмеялись, и так, смеясь, поднялись от брызжущего пеной, как шампанским, бассейна на бурлящую народом площадь.

***
Первое, что увидела усталая группа, ввалившись в холл гостиницы, – это стакан, наполненный чем-то младенчески розовым, выставленный на всеобщее обозрение на стойке регистрации. Рядом с прелестной цветочной композицией и изящной выставкой рекламных проспектов с различной туристической информацией.
Группа замерла.
– О боже, – в полной тишине прошептала миссис Кискис, страдальчески заламывая руки, – что это?!
– Зубы! Что же еще? – передернула мощными плечами практичная Бетти. Она близоруко прищурила выпуклые глаза и присвистнула: – И какие большие!
– О! – застонал многострадальный мистер Клайн и вожделенно протянул руки к стакану.
Ни секунды ни медля, он тут же, на глазах у изумленной публики, двумя пальцами извлек розовые оскаленные подковы, жестом шпагоглотателя отправил их в опавший дряблый рот, проделал там языком какой-то сложный и малоприличный трюк и плотоядно оскалился улыбкой вампира.
– Мои! – радостно выкрикнул он и хищно щелкнул челюстями, как Серый Волк перед домом несчастной бабушки Красной Шапочки. – Ну, сейчас я им всем покажу! – воскликнул он, плотоядно оглядываясь в поисках ресторана. – Где тут самые большие бифштексы!..

5

Туристический автобус, мягко покачиваясь и тихо шелестя толстыми шинами, мчался по скоростной трассе из Рима во Флоренцию. Опытный Джованни знал дорогу как свои пять пальцев, поэтому не слишком засматривался на нее – чего на асфальт смотреть, – а больше поглядывал по сторонам в надежде встретить шофера-приятеля. При виде знакомого он приветственно сигналил фарами, махал рукой, широко улыбался, и в ответ получал столь же дружелюбные знаки внимания. Иногда он встречал знакомых шоферов грузовиков и, обгоняя их, даже успевал обменяться новостями на международном языке шоферских жестов. Солнышко светило, пробок пока не намечалось, американцы попались смирные и не пачкали автобус попкорном и жвачкой. Плюс две хорошенькие сеньориты, каждая из которых заслуживает отдельного пристального внимания и изучения. Против подсаживания под кругленькие попки они не возражали, так что начало положено. А продолжение... Santa Maria, впереди – ночь в курортном Монтекатини, там и посмотрим, что к чему... Как говорится, продолжение следует... Что еще надо для счастья? Жизнь прекрасна и удивительна. Viva Italia!
Роберто покачивался на своем законном шесте – первое кресло справа от шофера. Сначала, пока выруливали из забитого транспортом Рима, он еще пытался что-то рассказать о дорогах Италии, о прекрасной Умбрии, видами которой вот-вот можно будет наслаждаться из всех окон автобуса, но примерно через полчаса затих – группа полностью отупела и не в силах была воспринимать вновь получаемую информацию. Что ж, не удивительно – после судорожных сборов в отеле, интереснейшей, но утомительной экскурсии по парку и музею виллы Боргезе и обильного обеда перед дорогой не у каждого найдутся силы еще и слушать болтовню гида. Плотный обед, усталость, трехдневный недосып в сочетании с колоссальным объемом информации сделали свое дело – группа дружно и мгновенно заснула под мерное покачивание автобуса. Как дитя в колыбельке.
Роберто выудил из своего объемистого экскурсоводческого кейса диск с бессмертным «Браком по-итальянски», включил ДВД, отрегулировал звук, чтобы спящим было не слишком громко, а бодрствующим – не слишком тихо, и окинул взглядом своих подопечных.
Как он и предполагал, две трети автобуса вкушали сладкие сны. Музыкальные рулады Бетти, вырывающиеся из широко открытого лягушачьего рта, прекрасно гармонировали с легким храпом господина Клайна. Загорелое лицо мужественного старикана было прикрыто огненной бейсбольной кепкой так, что Роберто в первый раз увидел нежно-розовую блестящую лысину. Козырек кепки, прикрывающий зубастую пасть старика, мерно вздымался и опадал, создавая дополнительные звуковые эффекты. Впрочем, они не мешали его соседке, миссис Кискис, оплакивать маленькую мочалочку, забытую в гостиничном номере уже недосягаемого Рима.
Этой мочалочкой она еще с утра довела стойкого гида до умоисступления. Ничто и ни в коей мере не могло заменить утраченную драгоценную вещь – мочалка была единственной и неповторимой. Она верно служила Лиззи Кискис еще в юные годы, стойко перенесла горести и перипетии девичьей жизни, кочевала по съемным квартирам, и выдержала испытания, выпавшие на нелегком жизненном пути своей владелицы. Поэтому, быть забытой в Риме, пусть даже в удобнейшей ванне четырехзвездочной гостиницы – это было предательством, непростительной изменой со стороны беспечной владелицы!
Миссис Кискис обнаружила пропажу в музее виллы Боргезе – сколь утонченно действие подлинного искусства! Видимо, созерцание прекрасной полуобнаженной Паулины Бонапарт, в замужестве княгини Боргезе, возлежащей на мраморной кушетке в соблазнительной позе, натолкнуло бальзаковскую даму на воспоминания о бане.
– Боже! – воскликнула путешественница, потрясенная бессмертным творением Антонио Кановы, – моя мочалка! Я забыла ее на полочке! Какой ужас!
– Почему ужас? – утробно проквакала лягушка, пожав широкими, как у грузчика, плечами. – Купишь себе новую, эка невидаль!
– Ах, что вы понимаете в ванных принадлежностях! – оскорбилась миссис Кискис. – Моя нежная кожа не выносит прикосновения других материалов!
Бетти насмешливо скосила выпуклые глаза на увядающую шею своей компаньонки:
– Тоже мне цаца! Что, думаешь, намылишься и будешь как она – короткий кивок лобастой головы на мраморную красавицу Паулину. – И не мечтай!
– Она оскорбляет меня! – щенячий визг разобиженной дамы прервал плавную речь экскурсовода. – Бетти, не смейте переходить на личности! Какое нахальство! Какая возмутительная невоспитанность!
– Что-то случилось? Я неясно излагаю? – бездушно поинтересовалась ведущая группу сухая жердь, специализированный экскурсовод по вилле-музею.
– Нет, простите! – Роберто выскочил как чертик из коробочки, привычно пытаясь уладить ситуацию. – Прошу вас, продолжайте, это внутренние проблемы!
– Внутри помещения не разрешается громко разговаривать, – прошипела жердь, буравя немигающим взглядом и гида, и возмутительницу спокойствия.
– Извините, это не повторится! Продолжайте, пожалуйста! – Роберто обольстительно улыбался, расшаркивался как мог и, в конечном счете, победил: жердь, своенравно тряхнув пучком крашеных волос на затылке, сменила гнев на милость и продолжила экскурсию.
– Я должна вернуться, чтобы найти ее! – по-змеиному шипела мадам Кискис на ухо многострадальному гиду. – Велите шоферу завезти нас обратно в гостиницу!
– Я не могу это сделать! – придушенным шепотом втолковывал ей Роберто. – Это почти двадцать километров крюку! Это совсем другое направление! Мы обедаем и сразу же едем во Флоренцию. Гостиница – на юге, а Флоренция – на севере. Джованни не может ехать в направлении, противоположном его путевке! Его же проверяют! У него есть «черный ящик»!
– Но я не могу оставить ее здесь! – стонала безутешная владелица.
– Я лично куплю вам новую, – умасливал ее утомившийся гид.
– Соглашайся, дуреха Кошкина! Итальянская мочалка на чужие деньги! Ха-ха! Ква-ква!
– Нет! Ничто не может заменить ее! Мне надо вернуться!
– Хорошо! – скрипнул зубами Роберто. – Вы возвращайтесь, а группа поедет по маршруту. Во Флоренцию вы приедете поездом. Адрес гостиницы у вас есть – от флорентийского вокзала доберетесь на такси. Идет?
– О, нет! – Страдалица картинно заломила руки – тихонько, чтобы не мешать грозной экскурсоводше...
Но миссис Кискис не отстала от несчастного руководителя группы. Весь обед прошел под знаком утраченной мочалочки. Подробное описание всех чудесных качеств этого уникального банного изделия сделало свое черное дело. Роберто уже казалось, что он ест мыло вместо бифштекса и запивает его шампунем вместо кьянти. Коварная группа, бросив бедного гида в клетку со львом, с изощренным садизмом наслаждалась внеплановым цирковым представлением, тихонько хихикала в кулачок и с интересом ждала результатов этого бесплатного «реалити-шоу». Правы были древние римляне – «Хлеба и зрелищ!» – вот, что правит человеческим родом, даже самыми лучшими его представителями!
Испытание продолжилось и после обеда. Слезы несчастной сеньоры оросили ступеньки автобуса, так что бдительный Джованни, всегда помогающий дамам подняться, перестал привычно улыбаться и участливо расцеловал обе ручки несчастной донны. Он попробовал было поцеловать и щечку, ввиду исключительности случая, но был с плачем отвергнут. Даже это не помогло!
Единственное, что спасло группу и позволило продолжить путешествие в нужном направлении, были прямые телефонные переговоры руководителя группы с главным администратором гостиницы и клятвенное заявление последнего, что найденная уникальная вещь будет сверхсрочно послана заказной бандеролью «FedEx», спецкурьером, во флорентийскую гостиницу. О, Святая Дева! Аминь! «Заводи, Джованни! Поехали!»
Но даже и после этих выдающихся обещаний, в автобусе, притихшая, но не успокоившаяся Лиз Кискис, в отчаянии сжав руками увядающие щеки, горестно смотрела на убегающие за окном красивейшие виды Умбрии. Жизнь тяжела. Тяжела и несправедливо печальна...
На убегающие виды Умбрии смотрела и Трейси. Смотрела, всей душой растворяясь в этих пологих золотистых холмах, как будто списанных с полотен Рафаэля, наслаждалась высоким прозрачным голубоватым небом, так чудно изображенным Леонардо. Любовалась крохотными, резными, как шахматные фигурки, замками и башнями, величественно возвышающимися почти на каждом холме и окруженными рощами пиний, олеандров и густыми, кудрявыми темно-зелеными виноградниками. За сияющим стеклом современного автобуса, всего в сотне метров от скоростной автострады вились, желтея на солнце, узкие проселочные дороги, пинии воздевали к небу свои пушистые круглые головы, темными свечками торчали группы кипарисов. Все – как всегда, как на пасторальных картинах всех веков... Ничего не изменилось! Так же шустро бегут над невысокими холмами кудрявые облачка, мирно пасется стреноженный серенький ослик, белые гуси важно ковыляют по плоскому берегу извилистой речки...
Привычные пейзажи, знакомые краски, будничные сценки, тысячи раз изображенные на полотнах старых мастеров. Ничего они не выдумывали, ничего не сочиняли! Все, чем мы так восхищаемся на их картинах – просто милые сердцу родные Пенаты, написанные с натуры. Потрясенная этой, только что открывшейся ей истиной Трейси сидела, прилипнув к окошку, не обращая внимания на великолепную Софи Лорен на экране телевизора, тяжкие вздохи госпожи Кискис, на пустое кресло рядом с собой.
Суженый сбежал со своего места еще в начале движения. С ловкостью олимпийского гимнаста цепляясь за подлокотники кресел, он быстро перебрался на задние свободные сиденья, растянулся на них во весь свой богатырский рост и стал терпеливо дожидаться, когда сестры закончат шептаться между собой и соблаговолят посетить его приют отшельника. Дожидался и тихо дремал, вспоминая недавнее посещение музея.
Нельзя сказать, что Сэм был законченной дубиной, абсолютно невосприимчивой к искусству. Нет! Ни в коем случае! Он был добрый, отзывчивый парень. Вилла Боргезе не зря славилась роскошной коллекцией полотен и скульптур – тут было на что посмотреть! Это не скучная Сикстинская капелла, где на тебя со всех сторон наваливаются мужеподобные великанши, и сводит шею и разум, лишь только ты попытаешься рассмотреть их. Вот Паулина Бонапарт – другое дело! Сахарные округлые плечи, тонкие складочки мягкого, нежного живота! Вот это искусство! Сэм даже тихонько замычал, когда увидел длинные, полноватые, прикрытые полупрозрачной тканью лодыжки и нежные подушечки пальцев ног, высовывающиеся из-под покрывала. Чудные маленькие пальчики, удлиненные и сочные, как виноградины, которые хотелось укусить – каждый в отдельности, один за другим, взять в рот и щекотать языком – долго, и чтобы она смеялась переливистым смехом, и откинулась на спину, закинув за голову нежные белые руки... А какая шея – гибкая и длинная, как у лебедя, грациозно повернутая так, что видишь всю ее красоту. Вообще-то Паулина была не в его вкусе – Сэму не нравились жеманные гордячки, но от властного поворота головы, от спокойного движения царственных рук, держащих надкусанное яблоко, веяло такой эротикой, таким откровенным чувственным призывом...
Та высохшая жердь, экскурсоводша, сказала, что скульптор – как бишь его звали? Канова? Дикое имя! – был ее любовником. Повезло мужику! Прижиматься к лилейной коже... Особенно волновала обнаженная спина с глубокой ложбинкой между лопаток, изогнутая, как ящерка, уходящая в чуть намеченную ямочку между гладкими, стыдливо прикрытыми ягодицами... Ух, как манит, как затягивает внутрь! А ведь мраморная, не живая! Не верится, что неживая, столько в ней сладострастного порыва, тонкой чувственности, горделивого знания собственной силы... Вот это женщина! Сэм не удержался и тайком дотронулся до мраморной пятки – гладкой и холодной как лед, за что тут же получил нагоняй от сухой всевидящей жерди. Черт с ней! Все равно потрогал! Хоть и мраморную! Хоть и за пятку!
В следующем зале было еще лучше – там был Аполлон, преследующий Дафну. Еще какого-то древнего скульптора. Древнего, но понимающего толк в обнаженной натуре, блин! Мужик, видно, зря времени не терял! Аполлон, конечно, красив, ничего не скажешь, но вот Дафна!.. Сэм стоял, замерев, перед длинным, узким девичьим телом, превращающимся в ствол дерева. Тонкие стройные ноги, почти незаметная крохотная попка, торс с маленькими грудками – как она похожа на его нареченную! Такая же карандашик-девочка, только, пожалуй, выше ростом. А может, не выше, а просто руки ее, устремленные ввысь и перерастающие в ветви, и тонкие пальчики, превращающиеся в листочки, делают ее такой воздушной и вытянутой. Но сколько в ней нежности, девического страха и неопытности!.. Сэм вспомнил малютку Трейси, их первые встречи... Поискал ее глазами в группе, нашел, вгляделся в нее – как она, вытянувшись, словно мраморная Дафна, так же трепеща от обуревающих чувств, тянется ввысь – к прекрасной статуе, такая же стыдливая и пламенная, убегающая от Аполлона. Бедный Аполлон! Сэм вспомнил их последнюю ночь в Римской гостинице, тонкое девичье тело, теперь уже ускользнувшее от него навсегда... Стало трудно дышать, и супермен удивился сам себе – никак уж не ожидал от себя подобной размазни!.. Черт! Как работает искусство!
А вот «Похищение Прозерпины» было свое, родное. Тут были и ляжки, и сиськи, и задница – все, слава богу, нормальных размеров, крепко сбитое, есть за что ухватить! Ну, натурально, блин, что ее похитили! Еще бы не похитить, вот это фигура! Сэм перевел взгляд на Анжелу – та, конечно, потоньше, и попка не такая спелая, но вот сиськи – это да! Вот это музей! Вот это искусство! Немудрено, что Наполеон выцыганил часть коллекции в Лувр, чтобы ловить кайф втихаря у себя дома. И даже Папа при всем своем влиянии не смог вернуть увезенное – такое не отдают! Что Наполеон – дурак?! И я бы не отдал!..
Сэм с удовольствием обошел статую со всех сторон, тщательно рассматривая волнующие формы, как и полагается ценителю скульптуры, заслужив одобрение старой жерди. «...Скульптура барокко передает постоянное движение, в ней нет застывшей формы, поэтому ее нужно рассматривать с разных ракурсов...» Интересно, отчего жердь такая высохшая? Ходит среди таких мужиков, хоть и каменных, таких сцен, хоть и нарисованных, – а сама страшнее атомной войны! От зависти, что ли? Или после этих обнаженных Аполлонов, Посейдонов и Давидов на настоящих мужиков и смотреть не хочется?.. Пожалуй, в этом собака зарыта. Хоть они и прикрыты кто чем, но, конечно, то, что прикрыто – впечатляет. У меня-то, слава богу, все при всем, но, пожалуй, и мне не тягаться с этими... как бы полегче выразиться...
Короче, хорошего понемножку, полюбовались – и хватит! Нечего девочкам смотреть на это безобразие. Пошли отсюда! Сэм подошел к Анжеле, и непроизвольно сравнил ее круглый, затянутый в тонкие лайковые штанишки задик с пышными, в ямочках, ягодицами Прозерпины. Очень захотелось потрогать, чтобы узнать, как там, под лайковыми штанишками... Но сейчас нельзя. Жердь увидит – убьет. Подождем до Флоренции. Вот он и ждал в автобусе, в полудреме вспоминая мраморные скульптуры, и еще раз поражаясь потрясающему действию истинного искусства.
Сестры Люс тоже не тратили зря автобусную передышку. По-домашнему скинув сандалии и усевшись по-турецки в автобусных креслах, они начали военный совет.
– Че делать? – открыла прения Анжела, озабоченно оглядывая конец толстой платиновой косы – не посеклись ли волосы на этой жаре?
Диана понятливо кивнула. Если сестра переходит на домашний жаргон – значит, положение серьезное и действительно надо думать сообща. На работе или в обществе сестры, разумеется, держали марку и строго следили за культурным языком и манерами, ведь обе эти составляющие являются неотъемлемыми компонентами успеха. Теперь же, в автобусе, когда никто не смотрит, можно говорить как дома. Диана кивнула. Она заметила глубокую поперечную морщину на лбу сестры, и поняла, что разговор будет серьезный. Анжела ненавидела эту морщину, уродующую лоб, всячески прикрывала ее челкой и тщательно следила за своей мимикой. Теперь – расслабилась.
Анжелка была старшая – родилась на целых двадцать минут раньше Дианочки, и привыкла руководить. Сестры росли вместе и всегда все делали вместе. Их родители, произведя на свет близняшек, не успели начитаться модных идей о воспитании близнецов – о необходимости формирования индивидуальности в каждом ребенке, подчеркивании самостоятельности и самовыражения... Поэтому девочки вместе ходили в одну группу яслей, потом – детского сада, потом – в школу, и все кругом наслаждались «двойной красотой». Мама всегда покупала девочкам одинаковые платьица и колготки, одинаково плела косички, и единственной индивидуальностью было строгое соблюдение цветов – чтобы не ошибиться в ребенке. Анжелке полагались сине-голубые цвета, Дианочка росла в розово-коричневой гамме, и это разделение надоело девушкам до такой степени, что теперь, самостоятельно выбирая одежду, они никогда и близко не подходили к выбранной мамой гамме. Собственно, стремление вырваться из одинаковых провинциальных платьев с оборками и было причиной того, что после окончания колледжа девушки пошли работать в магазин модной одежды. Модной, стильной и эксклюзивной. От которой в обморок падали мама, тетки и сходили с ума соседские девчонки. Собственно, и пацаны тоже, но они падали от других причин, и близняшки это хорошо знали.
Основная причина поездки в Италию была стара как мир – «себя показать и людей посмотреть». «Себя показать» – была доминирующая составляющая. Абсолютная убежденность, что их встретит Великий Кутюрье или представитель известного Дома моделей, заметит и предложит обалденный контракт. В худшем случае – с испытательным сроком, на что сестры заранее договорились соглашаться. Именно поэтому и был выбран маршрут «Классическая Италия» – так, чтобы проехаться по всей стране, побывать и в Риме, и во Флоренции, и в Венеции – ну где-нибудь да найдется искомый объект! Именно поэтому и были подготовлены соответствующие туалеты – чтобы выглядеть на высоте, а не как стадо пропыленных, ополоумевших туристов, гуртом мчащихся в башмаках на резиновом ходу, с немытой головой и неухоженными ногтями. Поэтому до Высочайших особ и был допущен красавец-шатен, который, хоть и не умеет держаться в приличном обществе, но создает определенный фон, столь важный для имиджа. Так что вроде бы все было продумано, цели поставлены, задачи определены, и все шло по плану, за исключением одного – они никого не встретили. Ни на Капри, где крутится высшая знать и такие бутики, что сразу видно – сестры идут по верному пути, ни в Риме, где район Испанской площади тоже был тщательно прочесан, и так же – безрезультатно. На Капри вообще был прокол – в кадр попали не они, а эта замухрышка! И как она влезла – уму непостижимо! Зараза! Переметнулась к заумнику-гиду и влезла-таки в кадр! Блин! И что паршивый итальяшка в ней нашел? Картины ей подавай, видите ли, архитектуру!.. А сама – чуть что – и в кадре! Фак!
– Ну, че будем делать? – повторила Анжела и облегченно вздохнула: волосы были в порядке, а это – главное. – Никто не клюнул. Гады!
– Мы крутились достаточно, – Диана пожала прямыми плечиками.
– Да. И никакого результата! – Озабоченная морщина на лбу стала глубже.
– Не отчаивайся! – Диана была поумнее и поспокойнее, и всегда утешала старшую-бульдозер. – Еще не были на севере. Слышь, главные моды – в Вероне и в Милане. Там посмотрим.
– Да. – Анжела вздохнула и рассеянно посмотрела в окошко. – Слышь, Джекки из «H&O», того, что на углу, рассказывала, что была в Милане. Специально, слышь, поехала, чтобы там оттянуться.
– Ну, и?..
– Оттянулась по всей программе! Грит, только за столик сядешь, ногу на ногу положишь – и на тебе! Сами с сигареткой подходят! А какие зажигалки!.. Класс!
– А нам-то че? Ихние сигаретки нюхать?
– Че! Дура! Слышь, прикол! Грит, сидит на площади перед церквухой большой, там она такая витиеватая, известная, все перед ней фоткаются, а модели так и дефилируют. Сама, грит, трех видела! Идет этакая фря, головы не повернет, под метр девяносто, а рядом мужичонка ей по плечо!
– И, небось, сам при прикиде!
– Ну, на него Джекки не смотрела. Но модель, блин!.. Грит – каблуки – двадцать сантим, костюм классический, блузочка... И она на этих каблучищах по камням мостовой идет как по шелку, вся в струночку, даже не пошатнется! Во, класс!
Диана завистливо вздохнула. У других – все как у людей. В Милане с моделями в кафе сидят, по одной площади ходят, а ты тут – паши, как осел... Конечно, не все сразу. Прогресс есть. Не зря они в школе учили – делать все постепенно, по намеченной программе. Как в Сенате.
– Брось! – Она лениво и грациозно потянулась, как только что проснувшаяся кошка. – У нас все о’кей. Во-первых, мы только три дня тут. Это мало. Во-вторых, подцепили парня. Нормального. И смотрится хорошо.
– Угу! – Анжела с прищуром глянула на сестру. – И че с ним делать?
Диана хитренько хихикнула:
– А ты, блин, че? Не знаешь?..
– Дурочка! Нас же двое!
– Ну и что, что двое! Я тебе мешаю? Ты мне мешаешь? Или ты – меня стесняешься? – Она озорно толкнула сестру под бочок. – Не помнишь, как в школе было? Втроем!..
– Было кайфово! – одобрительно кивнула старшая, и опять скосила глаза на кончик косы – не посеклись ли волосы? – Так что – брать мне его? А ты? Ах, у тебя же «красные праздники» ... Ну, ладно... А ты думаешь, он хочет?
– Ха! Спит и видит! – Младшая едко засмеялась, сладострастно покусывая красные как малина губы. – И не говори, что у тебя нет опыта!..
– У меня-то?.. Ха!.. А он со мной справится? – задумчиво спросила Анжела, представив себя сначала сверху, а потом его – сбоку, а потом... Получалось неплохо... а если к тому же подложить подушку под бок...
– Еще как! Ты че – слепая? Да я специально посмотрела. У него такой!.. – Она сделала характерный жест рукой, уверенно показывая, что именно у него такое...
– Да? – морщина на лбу разгладилась, глазки сладострастно загорелись. – А когда посмотрела?
– Дура! Когда сапоги примеряли! Как наклонилась, так и посмотрела!
– Ну, и че?
– Да ниче! Думала, штаны порвутся! Я уж поближе подобралась!..
– Ха! – Сестры одновременно плотоядно ухмыльнулись, обнажив ровные белые зубы, и хищно сверкнули васильковыми глазами. – Ну, ничего, как-нибудь... Опыт есть!
– А когда? – Анжела жарко задышала и с нетерпением глянула на задние сидения автобуса, на вожделенное распростертое тело. Гибкое и мускулистое. Оно впечатляло и соответствовало.
– А как в гостиницу приедем... – процедила сквозь зубы умненькая младшая. – Надо только заметить, какой у них номер, и позвонить по внутреннему. Звякни ты! Думаешь, выскочит?
– Горошком! – прищурилась старшая-бульдозер и ухмыльнулась.
– Уверена? – Диана кивнула на спинку кресла, скрывавшую маленькую фигурку их соперницы. – Может, он еще спит с ней?
– С кем?! С этой шмакодявкой?! Ну, ты даешь!
– А черт его знает! Эти маленькие – они как пиявки, вопьются – не отдерешь! Может, не отпустит она его. Все-таки они вместе в номере. Давай позовем его в бар, будто мы языка не знаем, чтобы помог с разговором. Он придет помочь, тут мы по капле пропустим – и готово дело!
– О’кей! Молоток! – Довольный бульдозер еще раз плотоядно облизнул кровавые губы. – Давай покемарим немного, а то мешки под глазами будут!
Она еще раз критически оглядела могучее тело будущей жертвы и осталась довольна:
– Натурально! – одобрительно кивнула старшая, – давай, подвинься.
Сестры тут же свернулись калачиком, одна в другой, очень естественно и удобно, словно две кошки на одной табуретке, и действительно задремали.
Минут через десять Сэм открыл дежурный правый глаз – левый продолжал спать, как у солдата на марше, – поглядел на кресло сестер и увидел спиралеобразно закрученный клубок, похожий на гибкое тело Лернейской гидры, причем руки и ноги были перепутаны так, что невозможно понять, что кому принадлежит. Две одинаковые платиновые головки мирно покоились в этом теплом клубке и размеренно дышали – девочки спали. Сэм обиделся – мол, я жду-жду, а они... Надувшись, закрыл правый глаз и окончательно уснул.

***
Гостиница была не в самой Флоренции, а в крохотном городишке Монтекатини, уютно разместившемся вокруг горячих минеральных источников, которыми с удовольствием пользовались еще древние римляне. Пока группа разбирала багаж, а усталый Джованни вяло переругивался с местным полицейским, учившим его правилам парковки, Роберто птицей влетел в просторный, сияющий огнями холл. Там, за массивной регистрационной стойкой, подобной алтарю в кафедральном соборе, он отыскал главного администратора и спросил, получили ли они посылку из римской гостиницы.
Главный администратор, столь же монументальный, как грандиозная стойка, несколько мучительных минут оценивал бледного гида тяжелым взглядом профессионального мафиози, потом молча уплыл куда-то в глубину собственного коврово-золоченого кабинета и торжественно вынес небольшую бандероль с оранжевыми буквами “FedEx”. Продолжая изучать ошалевшего от радости гида, он скрупулёзно проверил паспорт получателя, и только после этого вручил мягкий пакетик.
К этому времени уже вся группа, пыхтя и отдуваясь, взволокла чемоданы на мраморные полированные полы и столпилась вокруг руководителя. Миссис Кискис, вскрикнув от радости и трепеща, как институтка, бросила посреди холла чемодан и устремилась к вожделенному пакетику, страстно протянув к нему руки. В ее глазах стояли слезы, лицо сияло от счастья. В мгновение ока растерзав упаковку, она выхватила какую-то маленькую вещицу и в экстазе прижала к порозовевшей щеке. Группа, еще с Рима заинтригованная бесконечным нытьем, обступила ее кольцом, чтобы рассмотреть уникальное произведение банно-прачечного искусства.
Роберто, всю дорогу холодевший от мысли, что Федеральная почта не успеет, и придется договариваться о дальнейшей пересылке в Венецию, облегченно вздохнул, мысленно возблагодарил Святую Деву, повернулся спиной к душещипательной сцене и пошел получать ключи для группы.
– Что?! Эта грязная, старая, вонючая тряпка и есть твоя вожделенная мочалочка?! – проквакало сзади, и гид от злости даже не обернулся, чтобы посмотреть на столь дорогой предмет.
С него хватит. Получили – и слава богу! Впереди – размещение группы по номерам. Конечно, у кого-то кондиционер не будет включаться, а у кого-то не будет выключаться, и не будет дополнительной подушки, и где-то не откроется окно, и не будет электричества в комнате... И все на его многострадальную голову – бегать, выяснять, улаживать, налаживать, приводить в чувство...
– Завтра подъем в семь утра, – громко и четко объявил он, и придвинул к себе список фамилий, хотя и так уже знал всех наперечет с закрытыми глазами.
– Мистер Клайн! Ваш номер – сто второй! – Дед протянул худую, чуть подрагивающую руку.
– Сестры Люс! Ваш – пятьсот третий! – Одна из красоток, деловито протолкавшись сквозь толпу, взяла ключ. Которая из них? Черт! Так и не научился различать! До чего похожи!
– Трейси и Сэм! Берите! – Лапочка Беатриче, печально глянув милыми глазками, взяла пластиковую карточку, и Роберто почудился укор во взоре. Даже показалось, что она вздохнула. Ясно, не хочет быть с дружком в одном номере. Но что мне прикажете делать: по списку вы – пара...
Тут же краем глаза он заметил легкое движение платиновых головок у своего локтя, как будто они пытались заглянуть в список. Для чего? Чтобы увидеть номер комнаты? Своей? Зачем – на ключе ведь написано! И чемоданы уже рядом с лифтом! Непонятно, но думать над этим некогда. Нетерпеливо жужжащая толпа требовала ключей – быстренько заволочь чемоданы в номер, наконец-таки скинуть грязную одежду, встать под душ, раскинуться на свежих простынях...
Вот и последний ключ – его собственный, отдельный, родимый. Сто третий. Специально рядом с дедулей в сто втором. Чтобы легче присмотреть за старой развалиной. Хотя, спасибо Пресвятой Деве, не такая уж он развалина, прекрасно вписывается в темп группы, а на всех экскурсиях вообще бежит ноздря в ноздрю с экскурсоводом. Правда, это легко объяснить тем, что старикан глух, как тетерев, и ему нужно видеть мимику гида, чтобы понять слова, но, в основном, дедок – хоть куда! Если бы еще не путал время суток и место действия – вообще был бы молоток!

В номере Трейси, как всегда, разобрала багаж, прислушиваясь к шуму льющейся в душе воды. Подошла к кровати, аккуратно свернула верхнее, сияющее кремовым шелком стеганое покрывало. Взбила подушки, привычно положила со стороны Сэма две – он любит спать высоко. Уже привычно свернула из одеяла валик себе под голову, села на нежнейшие простыни, и задумалась.
Вот к чему привела ее вечная услужливость, ангельское терпение и нежелание скандалить – этот негодяй все принимает как должное, не ценит, не любит. А чего, собственно, я так стараюсь? Вот сейчас растащу две кровати по разным углам – и прощай, бэби! «Чао, бамбино, сорри!» И подушку отберу. Пусть сам себе ищет, заказывает у администратора, звонит. Она, надувшись, покосилась на телефон, и тот вдруг разразился резким, внезапным звонком прямо ей в лицо.
Она подняла трубку, недоумевая, кто бы мог позвонить?
– Ciao! Чао! – по-итальянски сказала она, уверенная, что ошиблись номером.
На другом конце кто-то придушенно закашлялся в трубку.
– Hello! – настойчиво повторила Трейси, уже по-английски. – What are you want? Что вы хотите?
Трубка часто задышала, прокашлялась и вдруг ответила по-английски сдавленным женским голосом:
– Это ты, Трейси?
Тут владелица телефона узнала голос одной из сестер Люс – какой-то из них, она их вечно путала:
– Да, это я. Что случилось?
– Э... Видишь ли... Мы тут пошли в бар, на первом этаже, но нам трудно объясниться по-итальянски... Мы хотели бы попросить Сэма, не поможет ли он? Только объясниться с барменом, а?
Трейси сурово поджала губы: что, эти идиотки не знают, как по-итальянски «виски»?! Им нужен перевод «Кьянти» или «сода»?! Анекдоты про блондинок, видимо, не зря сочиняют!
– Сэм сейчас в ванной, – сдержанно ответила она. – И он почти не знает итальянского. Он в школе учил французский.
Глубокое озадаченное молчание.
– Алло? – спросила Трейси, желая убедиться, что сестры живы. – Вы слышите меня?
Трубка опять закашляла, а потом жалобно пропищала:
– Ну, хоть по-французски... Все лучше, чем ничего...
– Ну, если так... – Трейси была потрясена тупостью красоток. – Хорошо, я передам ему вашу просьбу, как только он выйдет из душа.
Минут через пять из ванны показался красавец-мужчина в полном расцвете сил. Бодр, свеж, загорел, чисто выбрит и, по состоянию полотенца, оборачивающего чресла, явно готов к труду и обороне. Трейси посмотрела на бывшего возлюбленного – такого красивого, манящего – и, скрепя сердце, передала SOS тонущих в баре сестер. Ох, не надо бы передавать! Но она была слишком ответственным человеком.
– Не знают итальянского? Они?! – поразился тупоголовый Аполлон. – Да ну? Они же только и тарахтели, когда сапоги выбирали... Ничего себе – не знают! – Он задумчиво почесал в каштановом затылке. – Мне бы так не знать!..
Трейси выжидающе смотрела на супермена. Она давно все поняла, и ждала, когда же до этого осла дойдет смысл послания. И как он из этого положения вывернется.
Прошло минут шесть.
– А! – сообразил жеребец, просиял, живо поскакал к чемодану и извлек свои самые лучшие джинсы. – Это в магазине они знали, а в баре – не могут. Набор слов не тот. Я им помогу, да? – Он весь светился, он откровенно улыбался до ушей, радуясь предстоящему вечеру. Он был так искренне рад, что даже поцеловал в щечку бывшую благоверную, чего не делал уже вторые сутки. – Я пошел!
– Рубашку-то застегни, – мрачно напутствовала его брошенная невеста, – и ключ не забудь! Вернешься – не буди!
– Не беспокойся, – донеслось из коридора, – дверь закрой!
Трейси встала, толкнула вишневую лаковую дверь, и та закрылась с тихим всхлипом. Или всхлип был не от двери?
– Вот и все, – почему-то вслух сказала покинутая Трейси двум чемоданам, безмолвно лежащим на полу с разъятой пастью. – Вот и все! – обернулась она к ночной рубашке, соблазнительно разложенной на манящей кровати. – И не говори, что ты этого не знала!
Она подошла к венецианскому окну, откинула бархатную вишневую портьеру и, раскрыв высокую полукруглую створку, выглянула на улицу. Там кипела веселая курортная жизнь – гуляли по улицам разряженные дамы в сопровождении галантных кавалеров, слышался смех, от столиков расположенного прямо на тротуаре кафе поднимались сказочные ароматы жареного мяса, арабского кофе, французских духов. Длинные узкие бутылки заморских вин поблескивали темным стеклом на белоснежных скатертях; манили разноцветные витрины магазинов; на столах мерцали свечки; шурша толстыми шинами проезжали лаковые открытые машины; в них смеялись девушки, поводя открытыми плечами.
Жизнь продолжается. Продолжается, даже, когда тебя, не таясь, бросил возлюбленный. На глаза навернулись слезы, но Трейси не заплакала. Все давно было сухо внутри, сухо и противно. Кошачьи когти царапали душу, во рту – будто собаки переночевали. Она вспомнила писклявый лживый телефонный голос, ей стало брезгливо, как всегда бывало, когда она сталкивалась с фальшью, с враньем, с нечистоплотным поведением. Трейси передернула плечами, как кошка с отвращением отряхивает лапу, случайно ступив в мокрую противную лужу. Больно, очень больно. Но... может, это и к лучшему? Как действовал великий Микеланджело? Отсекал все лишнее? Вот и ей пора отсечь. Одним махом! Одним ударом! Дать свободу и ему, и себе, как она решила. Тем более что есть кто-то гораздо более симпатичный... Может быть, она совсем не так одинока, как ей кажется?..
Девушка оперлась на подоконник и выглянула наружу. Вдруг ясно увидела, что на тротуаре, среди веселой мельтешащей толпы стоит высокая фигура, закутанная до пят в красный бархатный плащ, и смотрит на ее окно темными, глубоко посаженными глазами. Высокая, тощая, загадочная, в средневековом костюме! Откуда она взялась?! В разноцветных бликах рекламных огней отчетливо проступила какая-то непонятная шапочка, закрывающая голову. Сухощавое лицо незнакомца обрамляли длинные как у спаниеля уши этого странного головного убора, подчеркивая гордый абрис орлиного носа и длинные глубокие складки вдоль худых щек.
Что за странная фигура! Средневековый скоморох, развлекающий праздную толпу? Но почему он так серьезен и одинок? И смотрит прямо на нее?.. Показалось даже, что он улыбается ей бескровными узкими губами, что кивает, зовет... Что за наваждение! Трейси вгляделась в странное видение, и вдруг поняла, что где-то уже видела его! Ну точно, ну конечно! Он как две капли воды похож на Роберто!
Трейси рассердилась на саму себя – дожила! Она уже грезит наяву своим экскурсоводом!.. Хотя, конечно, он такая лапочка, так сладко быть с ним вместе, слушать бархатный голос, смотреть в темные глаза... Она перегнулась через чугунную витую решетку, чтобы получше рассмотреть колдовской облик, но не нашла его! Вот странно! Растворился, будто и не было! Жаль, что оно пропало, это видение – так было приятно думать об этом необычном, притягивающим к себе человеке. Роберто, конечно, уже спит, замученный шутовской мадам Кошкиной, а она вот тут одна... Жаль, что он не рядом...
Внезапно она услышала милые, с детства влекущие звуки музыкальной шкатулки, наигрывающей незатейливый собачий вальс. Трейси посмотрела прямо перед собой, туда, откуда раздавались манящие звуки, и среди густой зеленой листвы небольшого парка увидела разноцветные огни круглой карусели. Настоящая – высокая, пышная, как сдобный калач, со столбиками, увитыми длинными лентами, с конями, гордо выгибающими лакированные шеи, с разрисованными дамскими колясками. Разукрашенная, словно свадебный торт. Карусель минуту постояла, ожидая, пока все рассядутся, потом медленно дернулась и, плавно набирая скорость, покатила визжащих от удовольствия детей и взрослых.
Девушка подтащила к окну низенькое мягкое кресло, уселась в нем так, что можно было любоваться сверкающим детским чудом, подложила под голову кулачок, и замерла в созерцательной позе. Ей стало хорошо. Кружащаяся карусель унесла боль, разочарование, убаюкала, утешила. Манящие глаза загадочного образа вызвали в душе сладкие, далекие воспоминания, будто пришел волшебник из забытой сказки. Только невозможно вспомнить, о чем эта сказка, или сон, или воспоминания...
Из окна веял легкий прохладный ветерок. Трейси закуталась в шелковое одеяло, свернулась калачиком в кресле, как в колыбельке, и стала смотреть на плавный бег разноцветных огней, на мерные подъемы и спуски блестящих лошадок, на медленный круговорот праздничной веселой толпы на улице...
Жаль все-таки, что нельзя сейчас же повидать Роберто, поболтать с ним, просто посмотреть на него, почувствовать его рядом...
... Ее разбудил непонятный шум в коридоре. С трудом разогнула затекшую руку, выпрямила ноги, по которым тут же забегали колючие мурашки, подошла вплотную к двери и прислушалась. Абсолютная тишина – видимо, ей приснилось. Потом по двери прошел непонятный шелест, причем так близко, что Трейси отпрыгнула – ей показалось, что рукой провели по ее лицу. Что это? Сэм возвращается и спьяну ищет номер? Трейси приоткрыла дверь и услышала какие-то неразборчивые стонущие всхлипы и невнятное бормотание.
Господи, что это?
Замирая от любопытства, девушка приотворила дверь ровно настолько, чтобы можно было просунуть голову, и выглянула в образовавшуюся щель. Увиденная картина потрясла до такой степени, что она, почти не сознавая, что делает, вышла в коридор и замерла, наблюдая странное зрелище.
В слепящем свете гостиничного коридора, по малиновому ворсистому ковру, среди хрустальных бра и зеркал медленно брела мужская фигура – костлявая, длинная, абсолютно обнаженная. На ногах, впрочем, были домашние шлепанцы с игривыми разноцветными помпончиками. Трейси видела ее сзади. Фигура шла, пошатываясь, проводя растопыренными тощими руками по настенным кремовым панелям, цепляясь за бронзовые ручки дверей. Сгорбленная, покрытая коричневыми старческими пятнами, с острыми, выступающими как у динозавра позвонками, с дряблыми ягодицами и торчащими лопатками, похожими на ободранные крылья павшего ангела...
Фигура стонала, плакала и испускала такие жалобные вздохи, что Трейси охнула от жалости. Девушка беспомощно огляделась по сторонам, и тут же увидела в конце коридора мчащегося на всех парусах пунцового Роберто с развевающейся простыней в руках. Он промчался мимо, едва не задев ее, тигром набросился на старика и мигом задрапировал его простыней, наподобие тоги римского патриция. Для полного сходства не хватало только широкой пурпурной полосы! Потом, подхватив под костяные руки, развернул в обратном направлении, и Трейси убедилась в ужасном предположении, что перед ней – мистер Клайн собственной персоной. Старый, жалкий, без зубов и без царя в голове.
Тихо пискнув, девушка вдавилась в дверной проем, пропуская шатающегося и причитающего старика и бессонного гида, твердой рукой направлявшего своего подопечного в его комнату. Роберто зыкнул на нее бешеными глазами, но ничего не сказал, а только прибавил шагу. Потрясенная Трейси проследила за удаляющимся патрицием и его сопровождающим, перевела дух и прикрыла дверь.
Сон как рукой сняло. Она посмотрела на часы – ого! Второй час ночи! Посмотрела на девственно белеющую постель – жениха до сих пор нет. Бывшего жениха. Подумала, что надо бы лечь спать – завтра сумасшедшая беготня по вожделенной Флоренции, галерея Уффици, Микеланджело, Собор... Великий день. Надо быть в форме.
И тут в дверь постучали.
Господи, что еще?
Крадучись как кошка, она приоткрыла дверь, и тут же распахнула ее настежь – на пороге стоял бледный, как давешняя простыня, Роберто. Не говоря ни слова, он протянул длинную сильную руку, сгреб девушку за худенькие плечи, выволок в коридор и повел за собой. Дверь, закрывшись сама, чуть слышно хлопнула.
– Я не взяла ключ! – пискнула похищаемая, почти не сопротивляясь.
– Черт с ним, – буркнул похититель, увлекая жертву на лестницу, а потом, через сияющий мраморный холл, на улицу. – Пойдем, тяпнем чего-нибудь. Я сейчас помру.
Они слились с фланирующей беззаботной толпой, которая ничуть не уменьшилась, несмотря на поздний час. Забрели в какое-то симпатичное кафе, выпили по чашечке «эспрессо», Роберто – с ликером, Трейси – с пирожным. Погуляли в обнимку, молча, наслаждаясь присутствием друг друга, отдыхая от пережитых за вечер потрясений, привыкая к близости, ритму движения, ощущениям, запахам друг друга.
Голова кружилась от восторга, тело будто плыло по облакам! Жизнь прекрасна!
Протолкались между толпами юнцов, вывалившихся из кино, погладили золотистого ласкового колли, преданно ожидающего хозяев у распахнутых сияющих дверей ювелирного магазина. В два часа ночи! Зашли в прохладный, дышащий сыростью и грибами парк, освещенный низенькими золотистыми фонариками, постояли, любуясь на пряничную карусель. Им было очень хорошо вместе, очень спокойно.
Роберто не выдержал и, наклонившись – Трейси была ему по плечо, – зарылся носом в пушистый ежик ее коротких волос. Постоял, вдыхая хвойный, как от настоящего ежика, запах шампуня. Он чувствовал тепло крохотного тельца, легкое беззвучное дыхание, неуловимое обаяние, исходившее от нее... Что-то тяжелое и темное начало подниматься из самых недр его существа, захватывая целиком так, как грозовая туча медленно и неуклонно охватывает все небо. Он закрыл глаза и замер, как жертва, над которой Судьба уже занесла свой неотвратимый меч, зная, что еще немного, и он не сможет контролировать себя...
Он и не хотел контролировать себя.
О! Она была так близко!.. Биче, родная, сколько веков я ждал тебя!..
– Я хочу покататься на карусели! – смущенно пискнула девчонка откуда-то у него из-под подмышки.
Он расхохотался, сбросив с себя колдовское оцепенение, счастливый, подхватил невесомое как перышко тело и водрузил на самого высокого коня. Вспрыгнул на соседнего, и они понеслись вверх-вниз, вверх-вниз, все быстрее и быстрее, юные, счастливые, и жгучий ветер бил в лицо, и ослепляли мигающие красно-синие-желтые огни...
В себя они пришли уже у него в номере, когда торопливо стаскивали друг с друга одежду – не разбирая, кто с кого, и что с чего, лишь бы успеть, лишь бы дожить...
Потом, после первой чудовищной вспышки, озарившей все вокруг, как взрыв кометы, они неподвижно лежали рядом и радостно улыбались, глядя друг на друга бездонными глазами, наполненными счастьем.
Роберто шумно выдохнул, как всегда, когда был полностью, до конца удовлетворен, и медленно огляделся по сторонам, думая о том, что же произошло? Широкая и упругая постель вдруг оказалась развороченной, подушки стояли горбом, стеганое одеяло съехало на пол и валялось там в картинном беспорядке, вместе с предметами одежды.
Он прислушался к своим ощущениям.
Класс! Ох, как хорошо!
Из последних сил он перекатился к любимому крохотному существу, обнял его и замер, наслаждаясь теплом и умиротворением. Полудетское угловатое тельце тут же свернулось калачиком, расслабилось, задышало тихо и покойно.
– Я обожаю тебя! – прошептал счастливый любовник в крохотное ушко с блестящей золотой сережкой. – Я хочу тебя все время!
Из калачика вывернулась головка с остреньким носиком:
– Я тоже люблю тебя, – выдохнули розовые припухшие губки, и по-детски вытянулись, ожидая поцелуя.
Роберто, потянувшись, прильнул к мягким, трепещущим губам, и у обоих одновременно возникла уверенность, что то, что они делают, – прекрасно. Прекрасно, и нуждается в продолжении. Не сейчас – на сегодня нет сил, а завтра, послезавтра, как можно дольше и больше. Аминь.
– Я не хочу возвращаться в номер, – томно прошептала выдохшаяся туристка и вытянулась на белых простынях.
– Зачем тебе возвращаться в номер? – нахмурился гид, и крепко прижал к себе размякшее тельце. – Глупости! Никуда я тебя не отпущу!
– Но там одежда, – уже засыпая, пробормотала она.
– Утром возьмешь, – скомандовал он. – Я разбужу тебя на пятнадцать минут раньше.
– На пять...
– Любимая...
– Поцелуй...
Он поцеловал мягкое сонное личико, раскрасневшиеся щечки, крутой лобик, колючий затылок, да так и уснул, прижавшись лицом к мягким иголочкам волос.
Утром они разлепили не открывающиеся глаза намного позже побудки. Телефон разрывался как сумасшедший, а они все лежали, обнимая друг друга, не в силах расстаться. Наконец, героическим усилием Трейси выдернула себя из милых объятий, нацепила одежду и на цыпочках пробралась в свою комнату. Дверь незапертая, кровать – нетронутая. Она оглядела номер – раскрытые, небрежно брошенные чемоданы, распахнутое окно, пустое уютное креслице под ним. Все так, как она оставила перед неожиданным похищением. Ночью никто не приходил!
Вот здорово! Ай да Сэм! Он что – до сих пор пирует в баре?!
Шаги и шум возвратившегося компаньона по комнате она услышала, уже стоя под душем. Вышла, вытирая мокрые волосы, победно глядя на проштрафившегося кавалера. Тот, избегая ее взгляда, бочком, как нашкодивший кот, пробрался в ванную. Вот и хорошо. Не надо никаких объяснений. Она оделась, запаковала свой чемодан для переезда в Венецию и в гордом одиночестве спустилась в столовую – завтракать.

6

Трейси спустилась в столовую, уже наполненную бодрым, хорошо выспавшимся народом. Разноголосый говор, звяканье чайных ложечек, мельтешение у стола с бутербродами, горячими булочками и круассонами, постукивание чашек и тарелок, тихое чавканье – обычная утренняя суета. И в центре всего восседал царь и бог группы – ее стойкий руководитель. Сегодня он выглядел как победоносный император: обычно бледные впалые щеки порозовели, узкий рот сам собой улыбался, а глубоко посаженные глаза горели таким радостным огнем, что туристы, проходя мимо и здороваясь, тоже начинали автоматически улыбаться.
Девушка сразу заметила его, как и все остальные, и, заулыбавшись, вопросительно взглянула – хочет ли он, чтобы подошла? Как это для его профессиональной репутации? Впрочем, и без вопросительного взгляда все было понятно, и не только ей!
Роберто сидел лицом к двери, и сразу же, только заметив появление маленькой тени, вскочил и, галантно протянув руку, проводил за свой столик, будто царствующую особу. Минутная тишина повисла в зале столовой, группа на мгновение перестала жевать, а потом с новой силой зачавкала, деликатно уткнувшись в тарелки.
– Нас видят! – сдавленно пискнула новоиспеченная королева.
– Они привыкнут! – широко улыбаясь, успокоил ее опытный «ловец человеков». – Они давно наблюдают за нами, и для них это – не новость! – Пока она, обескураженная, оглядывалась по сторонам, соображая, что бы съесть, он уже приволок тарелку с бутербродами, крутыми яйцами, баночки с джемом... – Вы не откажитесь позавтракать со мной? Чай или кофе? – Фарфоровая чашка с кофе уже источала волшебный аромат.
Это было здорово – завтракать вместе, смеяться, смотреть ему в глаза, такие ласковые, глубокие как колодцы, заманивающие своей глубиной. Спокойно завтракать, не стараясь угодить придирчивому спутнику, не намазывая ему масло на хлеб, не слушая вечное ворчание по поводу слишком горячего чая и слишком холодного сыра, не стирая капнувший кусок варенья с наглаженной рубашки. Трейси поймала себя на мысли, что последние полгода совместные завтраки превратились для нее в постоянное мучение.
– А где мистер Клайн? – оглянувшись по сторонам, спросила она, вспомнив ночное происшествие.
Роберто тут же, встрепенувшись как боевой конь, вытянул шею и резко повернулся. Обнаружив красную каскетку за боковым столиком, он облегченно перевел дух.
Ястребиный взор угас, плечи расслабились:
– Он встал раньше нас, – лукаво улыбнувшись зардевшейся спутнице, объяснил командир группы, – но забыл выйти позавтракать. Я привел его и посадил за стол к сеньоре Кискис – пусть та поухаживает за стариком, вместо того, чтобы жаловаться, ворчать и портить настроение соседям по столику.
– О’кеу. А что случилось ночью? Вы можете рассказать, или это – профессиональная тайна?
Гид рассмеялся:
– Не пугайтесь, ничего страшного! Просто наш престарелый Казанова вспомнил, как какая-то красотка убежала от него посреди ночи лет семьдесят назад. Старый развратник! Видимо, ему приснились ее незабываемые прелести, и бедняжка пошел искать возлюбленную, оплакивая свою судьбу и призывая обратно коварную обольстительницу. Какие-то припозднившиеся гуляки увидели его в коридоре в таком виде и сообщили дежурному в регистратуру, а тот, услышав, что это чучело бормочет по-английски, сообразил, что он – из нашей группы, и позвонил мне. Хвала Пресвятой Деве, что не вызвал полицию и не оштрафовал старика за аморальное поведение!
– Господи! – ужаснулась Трейси. – А мог бы?
– Конечно! Вы ведь в Италии, здесь работает полиция нравов. Счастье, что туристы попались навеселе, похихикали, и дело с концом. А представьте на их месте... – гид заговорщицки понизил голос, – миссис Кискис! А? Вот визгу-то было бы!
– Ужас! – передернула плечами впечатлительная девушка и оглянулась через плечо, рассматривая ухоженную, напомаженную даму, лилейными ручками подающую господину Клайну румяный круассон.
Старый донжуан, зажмурившись от удовольствия, нашептывал что-то на редкость приятное и ей, и сидящей рядом лягушке Бетти. Огненный козырек его каскетки встал дыбом, как гребень галльского задиристого петуха. Дамы приветливо улыбались, строили глазки и были в совершенном восторге от тонких, старинных, забытых комплиментов.
– Ах, эти морские офицеры!.. – на весь зал вздыхала миссис Кискис, блаженно закатывая выцветающие глаза, тщательно подведенные французской тушью. – Ах, Норфолк, ах, они такие душки!
– Да, порода всегда видна, – утробно гудела довольная лягушка. Пучеглазые глазки лучились от счастья, а вывороченные губы расплылись в райской улыбке до ушей.
– Ну, что вы, – распускал хвост матерый проказник, – вот когда наша эскадра стояла в Сан-Диего...
Трейси одобрительно покачала головой:
– Смотрите, вы создали прекрасную компанию! Вы – настоящий психолог! По-моему, стонам и плачу мадам Кошкиной пришел конец!.. Постойте! А почему вдруг дежурный позвонил вам? Вдруг вы спите?
– Руководитель группы – козел отпущения во всех внештатных ситуациях, – объяснил Роберто, очень довольный, что его способности наконец-то заметили и оценили. – Он работает 24 часа в сутки и обязан улаживать все конфликты с гостиницами, шоферами, местными гидами, потерянными билетами и забытыми паспортами... Не говоря уж о поведении самих туристов. Вот, например, у меня был случай, когда компания ваших американских парней надралась в миланском баре сверх меры и решила, что они в родном Техасе. Вы представляете, какой разнос они устроили в баре?.. Слава богу, у них не было пистолетов! К кому претензии? Ко мне! Чудом мне удалось их урезонить и развести по номерам, обошлось без травм и полиции, но, – гид качнул темноволосой головой, – это было не просто.
– Бедный! – Мученик почувствовал прикосновение ласковой ручки, и тут же, ловко перехватив ее, поцеловал нежные пальчики.
– Беатриче, – шепнул он, заглядывая в агатовые лучистые глаза, оттененные черными остренькими ресничками, – почему ты говоришь мне «вы»? Я имел несчастье не угодить моей госпоже? Ваше царственное величество чем-нибудь не довольно?
– Очень довольно, Роберто, – смущенно потупилась королева, не отнимая руки. – Просто...
– Что?
– Просто это так странно...
– Что странно?
– Что ты полюбил меня...
– Странно?! Это совсем не странно! Тебя невозможно не полюбить! Я никогда еще не встречал девушки более обаятельной, умной, грациозной и сексуальной. Я по уши влюблен, и горжусь этим!
– Ш-ш-ш! Замолчи! Нас могут услышать!
– И они согласятся со мной! Я объясню это тебе попозже, когда у нас будет свободное время во Флоренции... Но... Скажи, как ты вернулась? Он не устроил сцены?
Трейси тихо фыркнула:
– Паршивец вернулся позже меня, и не знал, что я не ночевала в номере. Его тоже не было всю ночь!
Роберто длинно свистнул, густые брови его, обычно скрывающие глаза, полезли на лоб, сминая его в гармошку:
– Ну и ну! А где же он был?
Трейси, лукаво усмехаясь, быстренько рассказала о срочном телефонном SOS, еще вечером полученном из бара, и Роберто одобрительно засмеялся:
– Что ж, парнишка не терял зря времени! Я полагаю, что ваши отношения теперь выяснились до конца, и ты застрахована от семейных сцен.
Колючий ежик грустно сник:
– Как же мне теперь быть с ним в одном номере? Ведь есть еще одна ночь – в Венеции...
В ответ раздалось тихое рычание тигра:
– Ты что, думаешь, что я позволю тебе ночевать у него?! В одном номере с мужчиной?! Ох, эти женщины! – Он грозно наклонился к отпрянувшей было девушке и тут же пожалел о своей гневной тираде, вспомнив, что ее бывший идиот отреагировал бы точно так же.
«Ловец человеков» моментально исправился:
– Я шучу! Шучу! Прости, дорогая! Ты можешь спать, где хочешь, разумеется. Но я буду счастлив предложить тебе мой номер. Или, если хочешь, я устрою тебе отдельную комнату. За счет фирмы, разумеется. Так что ты полностью свободна. Морально и физически. Прости.
– Спасибо, – очень серьезно произнесла девушка и внимательно посмотрела на возлюбленного. – Я подумаю и решу, как мне быть.
Роберто еще раз вгляделся в черные, мерцающие изнутри глаза, прямые брови-стрелы, пикантный остренький носик, немножко вздернутый кверху, нежные губы... И с трудом удержался, чтобы тут же, при всех, не расцеловать ее. Страстно захотелось забраться языком в маленькую ушную раковинку с поблескивающей сережкой, прильнуть губами к тоненькой шейке и пульсирующей синеватой жилке, подышать в теплый колючий затылок... К черту работу!..
Гид потряс головой, чтобы изгнать дразнящие воспоминания, проворно, чтобы та не успела выскользнуть, поцеловал узкую ладошку, и героическим усилием воли вернулся на бренную землю:
– А где Сэм? Где сестры Люс? – Капитан поднялся из-за стола, ястребиным взором оглядывая усердно завтракающую команду. – Они не ели! Пропустили завтрак! Дрыхнут, конечно! Безобразие! Вот я им сейчас задам!..

***
Прелестный Монтекатини располагался от Флоренции примерно в часе езды на автобусе, и этот час все наши путешественники занимались делом.
Джованни, насвистывая популярный мотивчик, гнал машину вперед, с удовольствием вспоминая приятное местечко, которое ему показал местный полицейский после того, как получил маленький аванс наличными в счет будущего штрафа за неправильную парковку. После аванса штраф был незаметно аннулирован, а сам аванс – истрачен по назначению. В местечке было все – и неплохое кьянти, и раскованные девушки, и симпатичный оркестрик, да и сам зануда-полицейский оказался покладистым парнем, как только получил аванс.
Роберто, удобно расположившись на переднем сиденье, пел соловьем о славном прошлом прекрасной Флоренции – от ее основания до наших дней, не забыв, разумеется, ни войны черных и белых гвельфов и гибеллинов, ни Козимо Первого, Лоренцо Великолепного и других прославленных Медичи, ни полновесного золотого флорина, ни Джироламо Савонаролу, ни великих деятелей Возрождения.
Он говорил совершенно автоматически, втайне надеясь, что разомлевшие от долгой поездки слушатели не будут слишком требовательными, и что вряд ли он ляпнет какой-нибудь казус о столь досконально известном ему объекте. Все-таки, Флоренция был его коньком не только на экскурсиях, но и в Университете. Истинные же мысли экскурсовода были заняты событиями прошедшей ночи, причем, чем больше он о них думал, тем больше влюблялся в очаровательную девушку, так неожиданно возникшую у него на пути. Весь час езды, обычно казавшийся для него скучным и обременительным, был теперь полон сладких, а порой и запретных грез, и прошел совершенно незаметно.
Мысли его возлюбленной тоже были сосредоточены на минувших событиях. Глядя в окно и вслушиваясь в ставший родным голос, в певучие итальянские интонации, так обогащавшие прекрасный, оксфордский язык гида, она думала об удивительном человеке, с которым ее свела жизнь. У нее не было никаких далеко идущих планов, которые моментально бы возникли в белокурых головках практичных сестер, она прекрасно понимала, что это счастье – временное, и закончится через два дня в аэропорту Вероны. Только два дня – сегодня во Флоренции и завтра в Венеции – вот время, отведенное ей судьбой, чтобы насладиться обществом удивительного, умного, тонкого, образованного человека. Человека, который так хорошо понимал ее, что не нужны были слова. Человека, который любовался ее хрупким телом как произведением искусства, поднимая ее в собственных глазах, вылечивая от постоянного гнетущего комплекса собственной неполноценности. Человека, стоящего недосягаемо высоко от нее по уровню культуры, знаний, интеллигентности. Она знала – судьба послала ей этот подарок, чтобы окончательно избавить от детской зависимости, которая привязала ее к Сэму.
Спасибо милосердной судьбе!
Но – как жалко, как мучительно больно, что нужно расстаться с ним! Она вспомнила жгучее, ни с чем не сравнимое наслаждение минувшей ночи, и слезы сами навернулись на глаза. Ах, какой он неповторимый любовник! Боже, и бывают же такие мужчины! Пылкий, все понимающий, все чувствующий, неутомимый, нежный... Нет! Таких не бывает! Ей это только приснилось!.. Она вслушивалась в бархатные интонации профессионально поставленного голоса, и чувствовала, что плотское желание начинает охватывать все тело, затуманивая разум. Как хорошо, что она сидит одна, что Сэм – в конце автобуса, а Роберто – в начале, и оба не видят, что с ней происходит...

***
Близняшкам тоже было о чем поговорить после прошедшей ночи.
– Слышь, как он? – с интересом спросила самоотверженная младшая сестра, поклевывая носом в такт мерному движению автобуса – ведь она так и не успела выспаться, предоставив старшей номер на целую ночь.
– Класс! – уверенно кивнула старшая, сворачиваясь клубком в автобусном кресле. Ее ночь тоже была бессонной. – И банан у него здоровый! Как засадит – только держись!
– Повезло тебе! Хорошо подцепила! – Зевок розовым аппетитным ртом.
– Слышь, я вот че не фурычу, – от новой мысли Анжела даже наполовину проснулась и повернулась на сиденье так, чтобы видеть реакцию сестры. – Как он со своей шмакодявкой? А?
– А че?
– Че! Если они давно вместе, то она его удовлетворяет. Сечешь? Она одна – его?! Я, опытная, тут запыхалась, а она?! Такая фитюлька – и справляется?!
Засыпающий было васильковый глаз медленно приоткрылся, и в нем появилась искра интереса к жизни:
– Ага! Во дает! В жизни бы не подумала!..
– Не!.. Не может она!.. Небось, потому он и ушел от нее, что не может она... Такая... – тут милая красавица вклеила этакое непечатное словцо, что даже привычная ко всяким выражениям сестра передернула точеными плечиками:
– Брось! Спи! Раскудахталась! Спи, а то синяки под глазами будут! А нам еще целый день пахать!
– И целую ночь тоже! – хихикнула сестра, укладываясь поудобнее в узком автобусном кресле. – Я этого парня так не оставлю!.. Черт бы побрал этого гида – талдычит и талдычит, поспать не дает! Куда, бишь, мы едем?
– Во Флоренцию, дура! – беззлобно рассмеялась Диана и оглянулась на мертво спящего на задних сиденьях Сэма. – Вот дура, право слово! Из-за мужика все может забыть! Флоренция – это же Гуччи и Феррагамо! А ты даже не накрасилась, чувырла!
– Сама такая! Толкни меня, как приедем, я косметичку с собой взяла...

***
Флоренция раскрылась перед восхищёнными путешественниками со смотровой площадки, расположенной на высоком, левом берегу мелкого буро-серого Арно. Бронзовая копия несравненного Давида, повернув большую голову, равнодушно посматривала на суетящихся туристов через левое плечо. Тяжелые, наполненные влагой облака неспешно плыли над раскинувшимся перед туристами городом. Холодало.
– Видимо, будет дождь, – озабоченно поглядывая на небо, произнесла невысокая полная молодая женщина, принимая от Роберто передатчик и пристраивая перед ртом черный шарик микрофона. – Меня зовут Катерина, и я проведу экскурсию по Флоренции. Всем меня слышно?
Группа, с трудом оторвавшись от панорамы знаменитого города, выстроилась вокруг нее полукольцом и энергично закивала. Катерина подошла к каменной балюстраде, ограждающей смотровую площадку и, вытянув руку, стала показывать достопримечательности: река Арно и Старый мост «Понте Веккио», Собор «Дуомо», высокая башня мэрии «Синьории», фасад офисного комплекса «Уффици», выходящий на набережную Арно. Народ внимательно слушал, восторгался знаменитым видом, фотографировал.
Роберто, с удовольствием переложив свои обязанности на чужие плечи, пристроился было поближе к ненаглядной Беатриче и попытался заговорить с ней, но в ответ получил только шипение разъяренной кошки. Он вспомнил точно такую же реакцию в Музеях Ватикана, понимающе усмехнулся и покорно отошел. Девочка права. Попробуй кто-нибудь отвлечь его самого от изучения редкой инкунабулы, чудом выцарапанной в древнем монастыре! Да он разорвет негодяя в клочки, четвертует, удушит своими руками, повесит, сожжет, а прах развеет по ветру! Р-р-р!!
Что ж, может это к лучшему. Есть свободное время помечтать, полюбоваться своей лапочкой, подумать о том, что делать дальше. Ведь что-то надо предпринять, не отпускать же ее обратно через два дня... О, Di;volo, только два дня и одна ночь!!!
Мысль о том, что всего через ночь она улетит, и он никогда ее больше не увидит, заставила гида сурово сжать и без того узкие губы. И мало того, что улетит – улетит к кому-нибудь другому, потому что такой клад на дороге не валяется! Мигом подцепят! Di;volo! Что делать? Что-то надо придумать, и придумать срочно!.. Глубокие складки вокруг рта стали резче, а взгляд темных, глубоко посаженных глаз – жестким и деловым. Он прищурился, задумчиво глядя на парящий в воздухе розовато-кирпичный купол Дуомо. Надо быстро соображать. Практично и безотлагательно. Она – студентка, может, перетащить ее к себе на кафедру? Но, черт, у нее же нет европейского гражданства! А может, быстренько подключить тетю Клод – она, дай Бог ей здоровья, такая пройдоха!.. Нет, даже та не успеет! Осталось только два дня, даже полтора, потому что аэропорт – не в счет. О, Санта Мария! Одна ночь. Ладно, что-нибудь да придумаем, все-таки думать – это твоя специальность, милый мой! Изволь шевелить извилинами!
Погоди-ка, ты ведь забыл спросить девочку! А вдруг она не захочет?! Эта мысль огнем обожгла расслабившегося влюбленного. Дыхание перехватило, а перед глазами поплыли зеленоватые круги. Она не захочет?! Не может быть! Где она? Он ястребом бросился за куда-то двинувшейся группой.
Между тем подопечные, повинуясь местному гиду, бодро полезли в автобус. Потом шустро вывалились в категорически запрещенном для остановки месте в узенькой улочке старого города. Джованни умчался со скоростью света, как будто его и не было! И любознательный народ резво затрусил за Катериной, фотографируя, слушая, запоминая и восторгаясь одновременно.
Вот какие феноменальные у нас туристы! Гениальный Гай Юлий Цезарь, способный заниматься тремя делами одновременно, просто растерялся бы самым жалким образом, попади он в организованный тур по Италии!
Стадо бежало по обычному маршруту, послушно поворачивая головы налево и направо, останавливаясь, рассматривая, и вновь продолжая путь. Роберто, бледный и напряженный от снедающего беспокойства, нервно вышагивал в арьергарде, привычно следя, чтобы никто не отстал, не заблудился, не исчез в запутанных улочках старого города. Одновременно он автоматически отмечал мелкие, незаметные глазу туриста изменения, происшедшие с момента его последнего посещения родного города. Казалось бы – три недели, что может произойти? Ан нет! Вот на этом углу дома, заново отремонтированного в прошлом году, отбили большой квадрат штукатурки – словно содрали кожу на дышащем боку. Проверяют сохранность каменной кладки шестнадцатого века – дело, конечно, нужное, но как обезображивает фасад! Он видел, что мода, внезапно возникшая несколько лет назад, на восстановление древних фасадов в их первоначальном, древнем, неоштукатуренном виде пожаром распространяется с одного здания на другое. Это кололо глаза, выглядело неопрятно, не ухоженно, и потомственный флорентинец морщился, хоть и признавал историческую, реставрационную необходимость.
А здесь – наоборот. На ничем не примечательной развалюхе вдруг появился новенький герб Медичи – шесть шаров на гладком фоне, намек на медицинское происхождение владельцев герба. Знаменитые «Пилюли от запора», как шутила местная оппозиция пятнадцатого века. Ага! Значит, раскопали еще какие-то документы, доказывающие принадлежность развалюхи к знаменитой семье.
А вот художники рисуют на асфальте – опять что-то новенькое. Помнится, в прошлый раз это была кающаяся Мария Магдалина – не Тициан, конечно, но очень недурно, и все мчащиеся сломя голову прохожие останавливались и почтительно обходили изображение. Теперь это «Снятие с креста» – в постмодернистском стиле. Очень интересно! Опять все останавливаются и обходят кругом, всматриваясь во что-то уж совсем несусветное. Где тут крест, где Христос?..
Привычная работа и жизнерадостная суета любимого города успокоила взволнованное сердце влюбленного. Недремлющим глазом следя за своей Биче, он опять расслабился, покойно задышал. Все будет хорошо, все наладится. Раз уж так повезло, и он встретил ее – значит, судьба благосклонна и не разлучит их.
Роберто шел по чудесному городу, наслаждаясь его воздухом, прохладным ветерком, особенной атмосферой и освещением. Он вырос здесь и врос в уникальный город, как в собственную кожу: в узкие извилистые улочки, каменные дома-крепости, красивейшие статуи, непринужденно стоящие на всемирно известных площадях. И, конечно, неизменно любовался терракотовым куполом Собора, несравненного «Дуомо», видным отовсюду, куполом, широкой дланью укрывающим и оберегающим город.
Купол – небо, купол – дыхание, купол – символ.
Группа замерла перед узким и высоким, как башня, некрасивым зданием, замшелым, выложенным из больших, грубо обтесанных коричневатых блоков. Дом-крепость, построенный в то время, когда прежде всего думали о надежной защите, а не о красоте. И единственное украшение на фасаде – скромный бронзовый бюст сурового человека с орлиным, всем известным профилем, в странной шапочке с висящими ушами, прикрывающими худые, прорезанные глубокими морщинами щеки. «Дом Данте Алигьери» – семьи Дуранте дель Алигьери. Предположительно – их владение. Документы не сохранились. Постояли, послушали рассказ Катерины и завернули за угол к церкви Святой Маргариты – «Церкви Данте». Поодиночке протиснулись в низкий, тяжелый входной портал.
Трейси стояла над белой мраморной могильной плитой слева от входа и молча озиралась по сторонам, оглядывая церковь XI века. Осматривать, собственно, было нечего. Грубые могучие стены, каменный прямоугольник пола, полное отсутствие украшений, колонн, витражей, фресок! Даже штукатурки нет, даже окон! Нет – окна есть. Три, и все высоко под сводчатой крышей, как в тюрьме, узкие и длинные, будто бойницы в замке. И дверь – низенькие полукруглые врата, в которые надо входить, пригнувшись, как и полагается входить в церковь. Впрочем, низкий и узкий вход объяснялся не поклонением святому месту. Так было устроено для того, чтобы враги-всадники, атакующие убежище молящихся, не смогли ворваться внутрь верхом.
Ясно видны только два надгробия. Слева от входа – то, над которым она замерла, – мраморный белый прямоугольник с выбитым именем. Катерина вслух прочла готический изломанный шрифт: «госпожа Bice di Folco Portinari». И справа: пышное, гораздо более впечатляющее – вырезанная из мрамора лежащая женская фигура на мраморном же постаменте – любимая няня этой самой девочки Биче, Беатриче.
Трейси краем уха услышала фамилию знаменитой возлюбленной Данте, произнесенную экскурсоводом, и не обратила на нее никакого внимания. Она привыкла слышать эту фамилию всю жизнь – начиная от детского сада и кончая экзаменами на факультете. Портинари и Портинари – что тут такого? Но когда вдруг почувствовала на себе десятки изумленных взглядов товарищей по группе – словно очнулась. Портинари?! Ее собственная фамилия – та?! И мама, над которой демократичные американцы посмеивались из-за глупой гордости якобы высокого происхождения... Так значит – не глупой? Может быть – она из этой семьи? Потомок прославленной в веках музы великого Данте? Может, не зря всех девочек в семье называют Беатрис?.. О господи...
Она еще раз обвела глазами древнюю церковь и почувствовала, как ее бьет озноб. Семьсот лет прошло с тех пор, как тут кипела жизнь. Какой она была?
Трейси закрыла глаза и осторожно провела пальцами по шершавой каменной стене, как слепая, считывая с нее древние письмена. И вдруг увидела... Мороз прошел по коже – только тут она отчетливо поняла, насколько сурова, проста, безыскусна была жизнь в далеком двенадцатом веке. А может, не поняла, а вспомнила?..
Вспомнила – нутром, душой, генами?
Дом – неприступная цитадель, одежда – тяжелая, ниспадающая, закутывающая, укрывающая от холода каменных стен и полов, от холода человеческих отношений, враждебных тебе. Вместо матери – кормилица, вместо возлюбленного – навязанный по расчету незнакомый муж. Постоянные, бесконечные войны, грабежи, набеги, предательства, свары чужих и своих, ранние холодные замужества и ранние безвременные смерти... Смерти, постоянные утраты – привычные в это время. И не только от войн! Даже в редкие промежутки затишья смерть – частая гостья в любой семье. Биче Портинари было всего двадцать четыре года, когда ее холодное тело положили под эту самую белую мраморную плиту. Двадцать четыре года!.. Младенцы умирают от болезней, их юные матери от родов, многие люди – от нищеты, бесконечных эпидемий, чумы, воспалений легких, проказы. Но, наперекор этому, а, может быть, из-за этого – яркой радугой расцветает любовь, жажда жизни. «Новой жизни», воспетой Данте. Жизни, в которой сила любви проявляет себя так же ярко, как травинка, неожиданно, вопреки всему, прорвавшаяся сквозь каменное ледяное окружение. И потому она – особенно прекрасная, чувственная, возвышающая. Святая.
Трейси оглянулась, взглядом отыскивая в толпе Роберто. Катерина что-то рассказывала, понизив голос, группа, оглядываясь по сторонам, внимательно слушала, даже сестры-болтушки оставили в покое Сэма и благоговейно внимали, подчинившись ошеломляющей тишине древней церкви.
Его Трейси увидела почти сразу – гид стоял в отдалении от группы, прислонившись к грубой каменной кладке, и смотрел прямо на нее, в упор, спокойный, сосредоточенный, чему-то внутренне улыбаясь. Вернее, улыбались только глаза. Теплый, мягкий взгляд освещал суровое, худое лицо, делая его удивительно добрым и человечным, мудрым. Трейси вгляделась – и ахнула. На фоне грубой каменной кладки он словно выступил из стены – как давешний бронзовый бюст Данте на фасаде дома: глубоко посаженные глаза, орлиный нос, резкие складки вдоль худых щек... Не хватало только странной ушастой шапочки и красной мантии. Невольно вспомнилось непонятное ночное видение перед гостиницей в Монтекатини. Господи, как похож! Трейси невольно шагнула к нему, не веря, что перед ней живой человек. Вылитый бюст на стене, как она раньше не замечала этого потрясающего сходства?!
Узкие губы растянула печальная улыбка:
– Тебя поразила эта атмосфера? Древние церкви завораживают...
– Нет!.. То есть, да... Простите, – она не могла проговорить фамильярное «ты». Как обратиться на «ты» к великому гуманисту?! – Вы знаете, как вы похожи...
– На Данте? Да, мне говорили. Многие. Интересно, что это проявляется только здесь, рядом с могилой Беатриче.
Трейси потрясенно глядела на ожившее изваяние. Даже кожа его стала сероватой как мрамор, может потому, что узкие оконца в свинцовых переплетах почти не пропускали свет?
Он смотрел на взволнованную девушку, продолжая думать о чем-то своем. Темные глаза потихоньку светлели.
– Видишь это? – кивком головы Роберто указал на две глубокие ивовые плетеные корзины, стоящие в ногах белой плиты-надгробия Беатриче. – Они полны записок. Видишь?
Трейси молча кивнула. Ей казалось, что она разговаривает с ожившим портретом. Это было трудно.
– Это записки от влюбленных. Они просят удачи и счастья в любви. Особенно – неудачной. Говорят – помогает.
– Да? Вы серьезно? – Девушка секунду подумала, глядя на средневекового мыслителя. И вдруг что-то решила про себя. – У вас есть клочок бумаги?
– Есть! – Гид запустил руку в карман и вытащил небольшой блокнотик. Выдрал лист, извлек из внутреннего кармана шариковую ручку и подал девушке. – Знаешь, я тоже напишу. – Он стыдливо усмехнулся. – Никогда не писал, а сейчас напишу. Может, действительно поможет?
– Непременно, – улыбнулась девушка, и в глазах ее блеснул чертенок. – Только вы никому не говорите, что вы написали. И я не скажу. Тогда сбудется.
– Верно! – выдрал второй листик. – Только вот ручка у меня одна. Быстрее пишите!
Он протянул ей ручку, и вдруг в голове мелькнула паническая мысль, ошпарившая как кипяток. А вдруг она хочет попросить возврата любви Сэма? Все-таки оба жили как супруги, и долго жили, несколько лет! О, Святая Дева! Зачем я, дурак, дал ручку!.. О, идиот! Но уже ничего не поправишь... Нет! Поправишь! Я напишу, попрошу. Та, святая, простит прежние грехи, мудрая – поймет, поможет!.. И нельзя оставлять мою Биче одной ни на минуту. Все эти два, нет, уже полтора дня и единственную ночь. Помоги, милая Беатриче, прошу тебя! Сделай что-нибудь, придумай! Смилуйся, помоги своим заблудившимся потомкам! Они так нуждаются в твоей молитве!..
Группа уже выходила из церкви, когда оба, вырыв ямку в бумажной куче, закопали свои стыдливо свернутые записки поглубже в шуршащую глубину. Когда закапывали, руки их нечаянно коснулись друг друга... Роберто вздрогнул – может, это знак, и его мольба услышана?
Они были последними, выходившими из дверей, и, прежде чем очутиться на ярком дневном свету, Роберто неожиданно обнял девушку и поцеловал в раскрывшиеся от удивления нежные губы. Быстро, стремительно, украдкой.
Тут же вышли на улицу, не замеченные никем...
Ах, сладость воровских поцелуев!..
– Наверное, он всю жизнь мечтал поцеловать ее, – прошептал неизвестно кому оживший портрет Данте, всматриваясь в серое небо, затянутое тяжелыми, наполненными влагой облаками.

***
Площадь Синьории была, как всегда, забита туристами настолько, что не было видно свободного клочка асфальта. Опытная Катерина, еще на подходе оценив ситуацию и озабоченно поглядев на хмурое небо, покрытое клочковатыми рвущимися облаками, по-армейски построила группу «клином» и решительно провела ее, рассекая толпу, прямо к лоджиям Сеньории, внутрь, под спасительный навес. Это был ловкий стратегический маневр: во-первых, там было поменьше народа, потому что не каждому дано пробиться через плотную толпу, а во-вторых, потому, что дождь мог пойти каждую минуту. Там, рассадив стойких туристов на узкие деревянные скамейки, она принялась рассказывать о государственном устройстве Флорентийской республики, о Козимо Первом, проходившем из Сеньории до старого моста «Понте Веккио» верхним коридором своих офисов «Уффици» ...
Катерина уже дошла до приобретения Палаццо Питти семьей Медичи, как тоненький визг восторга прорезал однотонное многоголосое жужжание заполненной площади и плавную речь гида:
– Ой, смотри! Смотри! Он такой же! Голый – такой же!
Экскурсовод поперхнулась словами, застрявшими в горле. Группа, онемев, повернула головы к источнику ультразвука. Роберто вздрогнул и насторожился, оторвавшись от созерцания своей возлюбленной, внимавшей Катерине с прилежанием отличницы.
По-поросячьи визжала одна из сестер Люс. Одна из куколок, по-обезьяньи приседая на точеных ножках, затянутых в лайковые длинные сапожки, хлопала себя по узким ляжкам и кричала, пальцем указывая на знаменитую копию мраморного Давида, казалось, повернувшего голову в сторону ее крика:
– Ой! Я сейчас рожу! Ой, как похож!
Одновременно она пихала в бок вторую сестру и потрясенно оглядывала Сэма, стоявшего в полуоборот к ней.
Все тоже посмотрели. Предгрозовой ветер распушил короткие вьющиеся каштановые волосы, отчего красивая мужская голова стала казаться чуть больше, насмешливые зеленоватые глаза сощурились, разглядывая мраморное изображение, стоящее на пьедестале недалеко от него. Потом пронзительный взгляд светлых глаз перешел на паясничающую девчонку, и широкие брови недоуменно сошлись на переносице. Его левая рука в это время поправляла на плече ремень спортивного рюкзака, закинутого за спину, правая, при душераздирающем девчоночьем визге, автоматически сжалась в кулак. Широкие плечи шевельнулись, парень переступил с ноги на ногу и застенчиво усмехнулся, поглядывая на мраморного Давида, на изучающую его толпу, и не понимая, что происходит.
Вторая сестра подскочила к гримасничающей красотке, и зашикала на нее:
– Заткнись, дура! Все смотрят! Нишкни!
Та, немного придя в себя, но, все еще заходясь от восторга, продолжала приседать и тыкать пальцем в растерявшегося Сэма.
Туристы зашевелились, подталкивая друг друга и изумленно переводя взгляд с американца на символ Флоренции. Действительно, сходство было потрясающим! Поворот корпуса, гордая посадка головы, мощная фигура, чуть отставленная нога. И такой же напряженный светлый взгляд из-под лохматых кудрей.
– Ах, какой красавчик! – Грассируя, миссис Кискис завела к небу подкрашенные голубые глаза и прильнула к мистеру Клайну: – Посмотрите, Роберт! Не правда ли, как похож! Ах! Душка!
– Вы удивительно наблюдательны, мэм, – галантно наклонился к ней почтенный ловелас. – Но, вы знаете, бывает еще и не такое сходство! Вот у нас в эскадре...
– Нет! Этого не может быть! – продолжала шептать Анжела, как под гипнозом заворожено уставившись ниже знаменитого обнаженного торса. – Ведь такой же! Точно такой же!
– Ишь, бесстыжая! – раздался со скамеек возмущенный квакающий голос. – Постыдилась бы!
Туристы, смущенно посмеиваясь, опустили глаза.
Мужественная экскурсовод, поняв, в чем дело, переведя дыхание и обменявшись страдальческим взглядом с руководителем группы, набрала побольше воздуха:
– Пожалуйста, внимание! Сейчас мы дружно, по возможности не базаря и не отвлекаясь на посторонние предметы, пройдем к входу в картинную галерею «Уффици» ...

***

Два часа быстрым шагом под Ниагару событий, сюжетов, дат, имен, в неимоверном количестве выливающихся на многострадальные туристические головы из разверстой, словно Рог Изобилия, пасти экскурсовода.
Два часа – и сотни феноменальных полотен, скульптур, икон, каждая из которых требует собственного осмысления, внимания и длительных глубоких раздумий. Неторопливых и обстоятельных. Два часа шквал холстов и красок, сменяющих одна другую, водоворот энергии на одних картинах и задумчивой, как светлое озеро, глади других. Буйство огненных глаз, поворотов головы, обнаженных торсов, резких движений, крика, боли, бьющих с полотен итальянцев. И рядом с этим – тихая колыбельная и тонкий, ни с чем не сравнимый юмор малых голландцев.
«...И смерть, и ад со всех сторон!»
Вывалились из знаменитой галереи далеко за полдень.
Молча стояли на улице, стараясь осмыслить увиденное, хоть что-то вспомнить, осознать... Нет. Все попытки прийти в себя, выйти из эмоционального шока были тщетны. Очумевшая группа молча воззрилась на своего вожака, в смутной надежде, что хоть он-то не потерялся в Вавилонском столпотворении, и укажет правильный путь, ведущий к обыденной, такой милой сердцу будничной жизни. Простому человеческому бытию. «Веди нас, Сусанин!»
И он – царь и бог! – повел. Расплатившись и расставшись с пухленькой энергичной Катериной, Роберто взял бразды правления в железные руки и первым делом повел «народ свой» на кормежку. Очень симпатичное кафе самообслуживания располагалось в трехстах метрах от «Уффици» и было как раз тем райским местом, которого жаждет измученная, растоптанная искусством туристическая душа.
Через полчаса жизнь вернулась в нормальное русло. Сорок пять оголодавших ртов дружно двигали челюстями, перемалывая все запасы еды крохотного кафе. Вожатый, уже успевший уничтожить громадную тарелку спагетти под соусом «Альфредо», отдыхал, как полководец на поле боя, обозревая насыщающуюся группу. Трейси механически жевала восхитительный шницель по-флорентийски так, словно это был дешевый «фастфуд», – все ее мысли и чувства были раздавлены, уничтожены горой свалившегося на нее искусства. Роберто, подперши кулаком худую щеку, пригорюнившись, смотрел на нее. Он знал, каким шоком является первое посещение «Уффици» для обожающего картины зрителя.
Послеобеденное время – свято и неприкосновенно. Вожак объявил часовой перерыв и распустил наевшуюся стаю. Все равно ничего воспринимать они уже не могли, так пусть хоть «шоппингом» займутся. Порастрясут толстые животы и кошельки во славу и процветание купеческой Флоренции.
– Встречаемся через час напротив Дуомо, ориентируйтесь по куполу, его видно отовсюду! Возле угловой кондитерской! – сложив рупором ладони прокричал он вслед разлетающимся во все стороны птичкам, потому что все с радостью уже выключили осточертевшие микрофоны. – Там садимся на автобус и едем в Венецию. Не опаздывать! – Он повернулся, сгреб Трейси за худенькие плечи и развернул ее лицом к себе: – А у нас есть важные дела! Пошли! – И влюбленная парочка затерялась в пестрой многоголосой флорентийской толпе.
Сэм посмотрел им вслед и на мгновение почувствовал что-то, похожее на обиду. На минуту ощутил себя ребенком, у которого отобрали старую, надоевшую, но свою игрушку. Вздохнул. Но потом так же по-детски взбодрился – ведь теперь у него есть другая игрушка! Новая, красивая, гораздо более занимательная! Да еще такая, которая у всех вызывает зависть! И даже не одна, а две, если точнее – полторы, то есть одна своя с привеском! Он счастливо улыбнулся. Тоска, минутным облачком пробежавшая по юношескому, мужественному лицу исчезла, и он оборотился к своим прехорошеньким жизнерадостным куколкам.
Те стояли рядом, шушукаясь, голова к голове, нетерпеливо перебирая стройными ножками на крутых каблучках. Сестры Барби советовались. Быстро сговорившись на непонятном языке мимолетных оборванных фраз, выразительных жестов и многозначительных взглядов, они с двух сторон подхватили своего кавалера под локотки и поволокли в сторону «Понте Веккио», в его знаменитые ювелирные лавки – быстрее, нет времени, там столько надо посмотреть, запомнить, обсудить, прицениться, может быть даже купить... А дальше, среди бутиков по улочке, ведущей вверх от моста, в сторону – как бишь его, как Джекки базарила? «Палаццо Питти»? Что за дикое название, наверное, это переделанное «пицца»?! – Надо покрутиться хорошенько, авось, кого-нибудь да встретишь! Джекки из «H&O» трепалась, что там кутюрье так и шастают!.. И на все это – час?! На никому не нужные гребаные картины профукали два часа, и совсем не осталось времени на действительно стоящие вещи! Совсем сдурел гид!..

Древний «Новый рынок» гудел толпами народа. Глаза разбегались от обилия конфетной флорентийской керамики, блестящей бижутерии, тончайших кружев, крахмальных скатертей, горами возвышающихся на широких деревянных лотках. Над головами гроздьями бананов раскачивались связки всевозможных сумок, разноцветных платков, топорщились пестрые зонтики. Стены тесных палаток покрывали репродукции картин; книги на всех языках мира; полки, ломившиеся от сувениров – копий знаменитых статуй, башен, соборов...
Трейси, совершенно потерявшись в этом водовороте, пробиралась между заманивающими рыночными Сиренами, мертвой хваткой вцепившись в рукав своего кавалера, который, в свою очередь, крепко прижал к себе девушку и уверенно прокладывал дорогу через плотную толпу покупателей и продавцов. Он прижимал к себе девушку не просто так, а со смыслом – той же рукой придерживал ее сумку и карман куртки, а вторую руку сунул в собственный карман с портмоне, оберегая ее и себя от потомственных базарных воров, процветающих здесь еще с XVI века! Флорентинец знал, где находится. Наконец, совершив последний героический рывок, они выскочили на другую сторону рынка – к знаменитому Кабану.
Громадную бронзовую тушу прославленного исполина не было видно – ее всю облепила гогочущая толпа.
– Что происходит? – вздрогнула Трейси, пошатнувшись от очередного взрыва хохота и разноязычных криков.
– Там – флорентийский Счастливый Кабан. – Роберто с удовольствием наклонился к пушистому ежику, стараясь перекричать многоязычный галдеж. – Слушай внимательно. Ты должна положить ему на пятачок монету и потом отпустить ее так, чтобы та свалилась в отверстие канализационной решетки, расположенной у ног Кабана. Если получится – обеспечена удача в финансовых делах.
– А если нет? – всерьез забеспокоилась будущая архитектор.
– Разрешается испытывать удачу до трех раз. Если не получится – уж не обессудь! – Гид трагически развел руками, и бизнесвуман поняла, что тогда уж действительно ничего не поделаешь! Судьба! Фортуна!..
Из толпы, горестно кивая седой головой, выбрался какой-то старик, и побрел, не оглядываясь, прочь. Трейси проводила его страдальческим взором, а потом, вытянув тонкую шейку, постаралась посмотреть – что происходит за колышущимся забором из разнообразных спин.
– Раз! – по-итальянски скандировала развеселая толпа, – Два! Три! Проваливай! Следующий!
Опять людской водоворот, горестные лица и новый всплеск воплей:
– Раз! Два! Ура!.. Поздравляем! Следующий!
Крохотная авантюристка, заботливо оберегаемая персональным ангелом-хранителем, пробралась через кольцо людей и увидела мощную бронзовую тушу. Кабан полулежал на бронзовом пьедестале, набычившись, грозно обнажив чудовищные клыки, воинственно глядя на веселящуюся толпу маленькими злыми глазками, но при этом ехидно показывая претендентам на богатство довольно длинный язык. Бронзовое рыло животного было отполировано до зеркального блеска тысячами прикосновений. Задранный к небу пятачок, величиной с добрую ладонь, победно сиял на солнце и даже несколько потерял форму – настолько популярным был аттракцион.
Трейси робко шагнула к бронзовому исполину и, поднявшись на цыпочки, потому что чудовище было выше нее ростом, нежно погладила между острых мохнатых ушей.
Изумленная толпа замерла.
– Я люблю тебя, – тихонько шепнула она сердитым глазкам, – помоги мне! – Ей показалось, что свирепый взгляд смягчился, а страшные изогнутые клыки стали чуть меньше. – Мне так нужна удача в делах!
Монетка легла на зеркальную поверхность носа, толпа интригующе заворчала, и Трейси, внутренне замерев, отпустила маленький металлический диск. Он тут же соскользнул с отполированного пятачка вниз и, блеснув на солнце, провалился в темную узкую щель под острыми копытцами Кабана.
Греческий хор взревел, как на футбольном матче.
– Поздравляю! С первого раза! – восторженно прокричал ей на ухо знакомый голос, и крепкая рука повлекла из веселящейся оравы.
– Спасибо тебе, – только и успела прошептать искательница счастья, напоследок мельком погладив бронзовую мощную грудь, – спасибо!
– Ну вот, самое главное мы сделали! Будущее тебе обеспечили! – удовлетворенно выдохнул Роберто, заглядывая в темные блестящие глаза. – Фантастика! Редко кто попадает с первого раза!.. Ну, что ты хочешь еще посмотреть? – Он озабоченно взглянул на часы. – Времени у нас – только полчаса. Куда?
– Я бы хотела посмотреть Давида, подлинник, – робко заскулила девушка. – Это в Академии?
– Да. И до Академии мы не доберемся – далеко и там вечные очереди. – Гид нахмурился и повертел головой по сторонам, как будто проверяя, насколько запружены узкие, извилистые улочки. – Но в усыпальницу Медичи мы еще попадаем. Тут недалеко, и там семь скульптур. А... – засомневался опытный экскурсовод, – после «Уффици» ты еще способна смотреть на Микеланджело?
– Целых семь?! – изумилась сумасшедшая любительница искусства, проигнорировав никчемный вопрос. – Так чего же мы стоим?!
– Тогда бежим!
Но, к сожалению, бежали они не долго. Катерина не зря оглядывалась по сторонам! Сизая брюхатая туча, еще с утра угрожающе нависшая над Флоренцией, навалилась, наконец, на древний город и, предостерегающе проворчав что-то, хлынула проливным дождем. Казалось, белые клокочущие потоки смыли все со своего пути. Все живое попряталось, куда могло, от мощного потока стихии. Внезапно разверзшиеся небеса извергли воду и огонь, а медные трубы грома возвестили миру о его ничтожности и бренности.
Но боевая парочка совсем не ощущала себя тленной и несчастной. Оба обрадовались дождю, как кролик – капусте. Забившись в спасительную щель какой-то парадной, Трейси с восторгом выглядывала наружу, предвкушая, как будет хвастаться на факультете, что попала под ливень в самой Флоренции – не каждому туристу выпадает такое приключение! Она с наслаждением вдыхала холодный влажный ветер, весело подставляла мгновенно заледеневшее лицо колючим мокрым брызгам и упивалась фонтанами воды, окатывающими одиноких пешеходов из-под колес таких же единичных машин, продолжающих двигаться, чтобы не утонуть. Выглядывая из щели парадной, она увидела, что все входы в магазинчики, лестничные подъезды и даже выступающий портал соседней крохотной церквушки забиты спасающимся народом. По мостовой струились пенящиеся потоки, на старых, давно не ремонтированных раздолбленных тротуарах образовались огромные лужи, вскипающие от громадных лопающихся пузырей, и единственными пешеходами, неспешно переходящими от парадной к парадной, оказались босоногие торговцы зонтиками. Невесть откуда взявшиеся китайцы раскрыли громадные, как купол Дуомо, зонты и, закатав штанины и шлепая босиком по лужам, бойко продавали складные зонтики. Счастливый владелец только что приобретенного зонта тут же раскрывал свой маленький яркий парус и выпархивал из переполненного подъезда, как бабочка из кокона.
Трейси по-детски веселилась, глядя на эти круглые, вспыхивающие то тут, то там разноцветные крылья.
Роберто тоже наслаждался ненастьем. В толпе, тесно сжавшей парочку, переговаривались, что дождя не было уже три месяца, и что такой ливень, конечно, напоит Арно и высохшие окрестные поля и виноградники, смоет городскую грязь и освежит застойный воздух. Люди были правы, но совсем не это радовало флорентинца.
Сильнее, чем холодные брызги и пронизывающий ветер, он ощущал теплое шевеление маленького хрупкого тела – совсем рядом с собой. Вот под спасительный козырек втиснулось еще два плотных мужика, толпа недовольно заворчала, скучилась, и он – мысленно поблагодарив Мадонну! – плотно прижался к узкой подвижной спине. Спина вздрогнула и напряглась, на минуту замерла, словно задумавшись – можно ли позволить такое? Голова с колючим ежиком повернулась, блеснула золотая сережка и черный внимательный глаз. Бархатная бровь вопросительно приподнялась. На мгновение он застыл, боясь спугнуть насторожившегося дикого зверька, но зверек успокоился, сам прижался к большому теплому телу и продолжал наслаждаться разбушевавшейся стихией так, как будто это были фонтаны Версаля. Роберто обнял стройную фигурку, прижал ее к себе и окутал расстегнутыми полами своей куртки – только, чтобы скрыть от непогоды, разумеется. Нежный ежик коротких, распушившихся от ветра волос щекотал подбородок, вызывая сильнейшее желание поцеловать макушку. Где-то из прорези куртки торчала голая шейка с чуть заметной синеватой жилкой, а сразу же под жилкой была большая родинка, формой напоминавшая звезду, и ее тоже захотелось пощекотать языком. Как же он проглядел ее той ночью? Влюбленный набрался храбрости, выпростал руки из рукавов куртки и окутал ею их двоих, как плащ-палаткой.
Дождь лил как из ведра, прохожие, забившиеся в подъезд, не давали отстраниться ни на миллиметр друг от друга, и Роберто возблагодарил Всех Святых за то, что длинная куртка палаткой прикрывает прижавшиеся друг к другу тела. Ни с чем не сравнимое блаженство охватило их обоих, замерших, слившихся в единое целое. Они чувствовали единое биение двух сердец, единое дыхание, не слышали и не видели ничего вокруг. Внешний мир перестал существовать. Казалось, это продолжалось вечность. Потом начальственный удар грома расколол вселенную прямо у них над головой.
– Мы оба – сумасшедшие, правда? – счастливо улыбаясь, спросила шаловливая Биче, закинув голову ему на плечо.
Философ наклонился и поцеловал мокрое, усыпанное холодной водяной пылью милое лицо:
– Нет! Мы просто влюбленные, – успокоил ее и самого себя. – Это бывает между людьми. Случается.
– Да, – остренькие черные ресницы веером легли на бледные щеки. – Это бывает. Но редко. И как хорошо, что это произошло с нами! Правда?
Флорентинец даже ответить не смог – настолько вдруг расчувствовался. Комок застрял в горле, и он просто развернул ее лицом к себе, затылком к остальному миру и стал целовать маленькую, почти детскую мордаху. Счастливую, улыбающуюся, доверчивую... Долгожданная моя Биче...

***
В Венецию приехали поздно вечером. Мокрые от дождя, так и не высохшие в автобусе во время двухчасовой поездки, несмотря на то, что Джованни включил кондиционер на обогрев, и внутри автобуса было жарко и влажно, как в сауне. Сырой пар поднимался от промокших до нитки туристов, скорчившихся на удобных сиденьях, сопящих, храпящих, посвистывающих носом. Вначале неутомимый экскурсовод еще пытался расшевелить группу, но замученный Флоренцией народ был безучастен.
– А ночью что делать будете? – допытывался гид у беспробудно спящих, но слышал только негромкий храп, похожий на недовольное ворчание медведя в берлоге.
В такой ситуации даже экскурсовод подчиняется очевидной реальности. Расслабившись, он переключил свет салона на синий, ночной и, сам вольготно раскинувшись на первом сиденье, предался сладким грезам любви. Это было так приятно!.. А ведь еще впереди целая ночь!.. И какая ночь! А завтра, после этой ночи, я спрошу ее, хочет ли она остаться здесь, в Италии. Нет – не в Италии, а рядом со мной. Насовсем. Навсегда. И я знаю, какой будет ответ! Уж я постараюсь, чтобы ответ был такой...
Покачиваясь в упругих подушках ортопедического кресла и безмятежно предаваясь сладким фантазиям любви, Роберто не смотрел в салон на поверженных туристов. Но даже если бы и посмотрел, то за молочным паром, поднимавшимся от постепенно высыхающей одежды, не увидел бы поникший, распухший носик и красные от слез глазки, уткнувшиеся в темное автобусное стекло. Она плакала. Почему? Почему восхитительный день, проведенный в волшебной Флоренции, сладостная близость с возлюбленным и открывающиеся радужные перспективы заставляют девушек плакать?
Кто знает?
Гостиница, заказанная фирмой, разумеется, была не в самой Венеции, а в пригороде – комфортабельный современный четырехзвездный кубик. Уставшие от потока впечатлений и долгой поездки путешественники мечтали только о душе и постели. Раздавая ключи от комнат, Роберто всей кожей ощущал этот нетерпеливый зуд – поскорее цапнуть ключ, забаррикадироваться в своей комнате, и мертвым сном уснуть на чистых простынях. А там хоть трава не расти!
И лишь четыре пары глаз пристально следили за процедурой выдачи ключей. И эти настороженные, хищные взгляды, острые, как острие бритвы, Роберто тоже ощущал кожей. Поэтому он подождал, когда изнемогающая группа наконец-то рассосется по номерам, и только после этого позвал:
– Сестры Люс!
Одна из Барби получила блестящий ключ с тяжелой деревянной пирамидкой и, беспокойно оглядываясь на сестру и Сэма, пошла к объемистому чемодану.
– Сэм Бейкер! – экскурсовод не назвал, как обычно «Трейси и Сэм», и это не ускользнуло от настороженного слуха сестер и их кавалера.
Парень сделал шаг вперед, взял ключ и с некоторым замешательством уставился на бывшую подругу. Та безучастно ждала своей участи, демонстративно отвернувшись и оглядывая приглушенно-матовый холл. Слезы уже высохли, и нос принял обычный задиристый вид. А бурю, пронесшуюся в глубине девичьей души, никто никогда не видит. Особенно мужчины.
– Трейси, вот ваш ключ, – быстро проговорил Роберто, протягивая девушке тяжелую пирамидку. – Спокойной ночи всем! – Он выразительно посмотрел на сестер, не торопившихся к лифтам.
Те, повинуясь начальственному взору и досадливо поморщившись, шагнули в лифт, не дождавшись развязки пикантной ситуации. А жаль! Надо, очень надо, ну просто жизненно необходимо знать, кто куда идет спать.
Сэм, неловко потоптавшись перед бывшей и не зная, как бы половчее спросить, с кем она, собственно, собирается спать, пожал широченными плечами и, разумно решив, что все утрясется без него, уверенно поволок свой чемодан к лифтам.
Чемодан Трейси остался одиноко стоять на ворсистом ковре.
Трейси вопросительно взглянула на гида. Тот легко поднял два чемодана – свой и ее:
– Разрешит ли мне милая сеньорита выполнить обязанности коридорного? – с легким полупоклоном и иронией в голосе спросил он.
Сеньорита слегка покраснела и крепко сжала припухшие губы, словно пытаясь сдержать подступившие к горлу слезы.
От усталости и впечатлений, наверное, – решил Роберто. – Все-таки здорово ее прихватило в «Уфицци»!
– Наши комнаты рядом, – негромко продолжал экскурсовод, уже направляясь в глубину коридора по полосатому, как тигр, золотисто-коричневому ковру. – Отдельный номер в вашем полном распоряжении.
Ах, как ловко он подчеркнул это маленькое «отдельный номер»!
Он поставил чемодан перед солидной дверью, вложил в замок ключ и услужливо, как профессиональный коридорный, распахнул тяжелую дверь:
– Прошу вас, ненаглядная сеньорита! – Парень, выжидая, помедлил на пороге, уверенный, что его позовут пройти и дальше...
– Благодарю, – церемонно, в тон, ответила сеньорита.
Посмотрела серьезными, чуть покрасневшими глазами, глубоко вздохнула, секунду молча помедлила в дверях, как бы решая что-то про себя. Посмотрела на своего кавалера, улыбающегося будто именинник, предвкушающий праздничный торт. Потом молча вкатила свой чемодан внутрь, пожелала добрых снов и закрыла дверь.
Роберто не понял.
То есть как?! Взяла и закрыла?! Перед ним?! Почему?!
Постоял перед дверью, как перед лаковой крышкой гроба, мрачно послушал, как щелкнул с другой стороны маленький бронзовый замочек.
Он был в шоке.
Он онемел. За что?!
Что-то не состыковалось! Что? Почему получил от ворот поворот? Что-то сделал не то? Был груб? Настырен? Это из-за объятий в парадной?! Но ведь она не возражала, совсем напротив... И он из кожи вылез, чтобы организовать ей этот номер! Ей что, просто нужен был отдельный номер? И вся игра в любовь – комедия из-за этого номера?
Нет! Не может быть! Ведь она любит его! Любит. Он уверен в этом! Так почему?..
Черт их знает, этих девушек! Никогда ничего нельзя понять из-за их вечной смены настроений! Ну скажи на милость, чем не угодил? А он так мечтал о предстоящей ночи!.. Единственной! Последней!..
Он раздраженно посмотрел на запертую дверь, что-то прорычал по-итальянски и поплелся в свою одинокую конуру. Соседнюю. Шикарная конура вообще-то. Одиночный классный номер-люкс. Для кого, черт побери?!..

7

Венеция встретила наших туристов такой же дождливой погодой, какой проводила Флоренция. Только тут вместо бурного веселого ливня, скорого и оглушительного как огненная токката, из низких и тяжелых, словно ватное одеяло, облаков накрапывал серенький моросящий дождик – нудный и нескончаемый. Зеленовато-перламутровая, прозрачная вода лагуны и Большого канала сразу же утратила изысканный оттенок, превратившись в холодную серебристо-металлическую поверхность, покрытую, как мурашками, крохотными злыми волнами. Свирепый ветер пронизывал до мозга костей, нес мелкую водяную пыль, выворачивал флорентийские зонтики. Бр-р-р! Щелкая от холода зубами, точно волки зимой, туристы погрузились на неизменный вапоретто, и сразу же забрались в спасительное нутро речного трамвайчика, согретое дыханием десятков пассажиров. Фотоаппараты и камеры, однако, с риском для жизни держали снаружи на вытянутых руках, через раскрытые окна – добраться до Венеции и не фотографировать?!
Приземистый кораблик-работяга высадил пассажиров на причалах неподалеку от моста Риалте, и Роберто, привычно пересчитав людей и задержавшись безутешным взором на маленькой фигурке, потерявшей хрупкость из-за неуклюжего пуховика, повел группу привычным маршрутом – в Венеции обзорную экскурсию по городу проводил он сам.
Обычно он любил этот путь. Вверх-вниз по горбатым мостикам, крохотным площадям, на которых высились помпезные церкви с феноменальными фресками и яркими мозаиками; по узким проходам между высокими и плоскими, покрытыми плесенью и водорослями стенами. Внизу, под домами плескалась вода, сверху, на веревках, перекинутых от окна к окну, под моросящим дождиком болталось белье, и непонятно было – его вывесили сушить или полоскать?
Но сейчас, после бессонной, бездарно потерянной ночи было трудно беззаботно рассказывать о блистательных венецианцах – Россини, Казанове, знаменитых белокурых куртизанках. Как-то на ум больше приходили суровые Совет десяти, неумолимые Дожи, жуткая тюрьма «Пьембо» и печально знаменитый мост Вздохов. И гид механически работал, философски смирившись, «наступив на горло собственной песне», рассказывал типовые истории, останавливался перед знакомыми объектами, привычно шутил. Одновременно он косил глазом на красавца-конкурента и его новых подружек, стараясь по их виду определить, как прошла ночь. Все трое были не выспавшимися, зевали с протяжным собачьим поскуливанием, но бодро бежали за гидом и выглядели вполне довольными жизнью. Так. Слава Святой Деве, хоть можно не ревновать, а то, кто знает, что взбредет в голову юной девице в отдельном номере! Отвергнутый возлюбленный до сих пор ломал голову – почему перед ним закрыли вожделенную дверь?
Полегоньку за полтора часа дошли до площади Сан-Марко, внезапно распахнувшейся морским простором, дышащей пронзительной свежестью низкой, необъятной, как небо, лагуны. И, как только вышли из какого-то узкого мрачного прохода, мерзкий дождик вдруг перестал, сильный ветер прорвал плотные слои серых клочковатых облаков, и румяное глупое солнце брызнуло в бирюзовый просвет.
Все преобразилось словно по мановению волшебной палочки! Мокрые каменные плиты площади засверкали мелкими зеркальными лужицами, серые купола собора засеребрились, знаменитые кони фронтона, еще не просохшие от дождя, заблестели черными мускулистыми боками. Белоснежные пятна скатертей, чудесно возникшие под аркадами дворцов, обрамляющих площадь, празднично расцветили ее, и хмурые, промокшие туристы вдруг заулыбались, услышав нежные звуки флейты, а потом присоединившейся к ней скрипки, виолончели... Игривая, романтическая музыка полилась из распахнутых окон кафе; голуби, заворковав, слетелись купаться в еще не просохших лужах; и чугунный кузнец поднял свой многопудовый молот, чтобы отсчитать двенадцать полных ударов.
Дождь кончился, часы пошли, солнце согрело мокрый город, и толпы разноцветных туристов привычно заполнили знаменитую площадь.
Жизнь продолжалась!
Обязательная часть близилась к завершению. Гид, автоматически проговаривая последнюю фразу: «... Наш вапоретто отходит от причала вечером без четверти пять, не опаздывать!», уже нацелился подхватить под ручку милую сеньориту до того, как Золушка убежит в неизвестном направлении.
– До половины пятого вечера – свободное время! Рекомендуемые объекты для самостоятельного осмотра: Собор Сан-Марко, Дворец Дожей, катание на гондолах! – последнее слово он произнес по-итальянски, с ударением на первый слог, что неприятно резануло слух. – И упаси вас Бог постоять хотя бы пять минут вблизи кафе, где играет музыка, – вам могут предъявить счет! И немаленький!
– За что? – изумилась Лиз Кискис, втайне наметившая столик с видом на собор и размечтавшаяся о романтической чашечке капучино перед собором Святого Марка.
– За музыку! Вы стояли и слушали музыку? Вот и платите! И эспрессо в таком кафе стоит до двадцати евро! Не за кофе – за концерт!
– Пусть только попробуют выцарапать у меня хоть грош! – мрачно проквакала Бетти. – Я им покажу!
– Не сомневаюсь в вашей стойкости, сеньора, но местные официанты отличаются особой кровожадностью по отношению к туристам! Поступайте, как хотите, но я вас предупредил! – Роберто отвернулся и, изловчившись, подхватил под локоток рукав голубой пуховки. – Не исчезайте, сеньорита, – он умоляюще посмотрел в бегающие припухшие глазки. – Побудьте со мной...
– Что это?! – хриплый возглас заставил остановиться уже разбегающуюся группу. – Это что?!
– Где? – Роберто, клещом вцепившись в пуховик, повернулся к мистеру Клайну, который с недоумением разглядывал водосточный люк в центре площади. – Это? Вы говорите про решетку? Это люк, мистер Клайн! Водосток.
– Я сам вижу, что это люк! – возмущенно воскликнул старик. – Но почему вода вытекает из него вместо того, чтобы втекать внутрь?!
Действительно, из чугунной решетки, прямо из-под толстых черных прутьев, энергично пульсируя, как низкий питьевой фонтанчик, выплескивалась вода. Вытекала и спокойно, тихо, никого не пугая, разливалась по каменным плитам. Голуби, несколько минут назад гревшиеся на солнышке, распушив сизые перья, теперь подобравшись и как бы поджав животы, ходили по колено в воде, а рядом с ними на красных плоскостопных лапах уже вышагивала чайка и хищно поглядывала на сантиметровый слой воды – вдруг там плавает рыбка?..
– А! Это! Это просто начало очередного наводнения, сеньор Клайн! – любезно пояснил улыбчивый экскурсовод. – Как и предсказывали метеосводки!
– Наводнение?! – замерла группа, переступая ногами так, будто хотела поднять их повыше. – Потоп?! Какой ужас!
– Что же делать? Мы не умеем плавать! – заволновались дамы. – Куда спасаться? Куда бежать?
– Лучше всего – в магазины и рестораны, – рассмеялся гид. – Но не волнуйтесь – видите, там, у Собора уже проложили мостки, и очередь на вход выстроилась на самих мостках. Потом, если вода продолжит подниматься, по всей площади Сан-Марко проложат такие же деревянные дорожки. Они достаточно высокие – около полуметра, так что нет никакой опасности замочить ноги. Идите в сторону моста Риалте, там гондола стоит около 70 евро, и в нее влезает 6 человек. Сколотите группу, и покатайтесь по каналам во время наводнения – сказочное зрелище. Не пропустите!.. Но – повторяю! – не опаздывайте! Последнее вапоретто отходит от причала без четверти пять! После – прямой автобус в аэропорт! Не опаздывать! Опоздавший остается в Италии!
– С удовольствием! – дружно откликнулась почти половина группы, и все рассмеялись.
На том и разошлись.
Роберто, властно притянув к себе остренький локоток, шагал, пытаясь подстроиться под мелкий, сбивающийся шаг своей дамы. Что такое? Девчонка всегда бодро скакала впереди паровоза, а теперь вот спотыкается и семенит, как кисейная барышня. И в глаза не смотрит. И не разговаривает. Отвечает односложно, но хоть не убегает, и то хорошо! Что-то случилось. Но что? Надо узнать, но осторожно. Только бы не спугнуть! Сэм вряд ли строит козни – характер не тот, а вот красотки-сестрички могут что-нибудь съязвить, ляпнуть, сморозить, тут уж их бабья натура подскажет, как все испортить!..
Роберто тихо выругался про себя, подумав, что попал в точку. Теперь это надо проверить и исправить ситуацию. Исподтишка. Чтобы она не догадалась. Но как?
Взглянув на часы, он проговорил с деланным равнодушием:
– Час дня. Я проголодался. Пойдем, перекусим что-нибудь?
– Тут, наверное, все очень дорого... – неуверенно откликнулась пушистая макушка каким-то незнакомым сиплым хрипом.
– Пресвятая Дева, уж не простудилась ли ты? – услышав голос, охнул кавалер и, не выдержав, заглянул в просвет поднятого воротника своей спутницы.
Лицо Прекрасной дамы больше всего напоминало мордочку несчастного котенка – розовый мокрый носик, припухшие блестящие глазки, надутые губки обиженно сжаты в точку, обкусаны и дрожат. Вот-вот заплачет! Господи, только этого не доставало!
Роберто чуть не упал. Она плачет?! Почему?! Отчего?! Не помня себя от ужаса, он, среди толкающейся толпы, лотков с сувенирами, громкоголосых торговцев, поднял за дрожащий подбородок крошечное несчастное личико и поцеловал. Оно попыталось отвернуться и шмыгнуло мокрым носом. Тогда он крепко взял его в широкие, теплые ладони и поцеловал еще и еще. В мокрые пухлые губы. В холодные сырые щечки. В твердый остренький носик, почему-то соленый и шмыгающий. В затрепетавшие глазки, ставшие красными, как у кролика. В растопыренные иголки черной челки, соленые от брызг, попавших во время катания на вапоретто.
– Почему? – шепнул в крохотное ушко, целуя его снова и снова.
– Ты бросишь меня! – прошептало откуда-то из глубин голубой куртки. Она по-черепашьи втянула голову внутрь пухового панциря, спасаясь от людских взглядов. – Ночью я улечу, и завтра ты забудешь меня, а я... Я... этого не переживу! – Шмыганье стало более отчетливым, а в рукаве мелькнула невесть откуда взявшаяся белая бумажная салфетка.
– И поэтому ты выгнала меня ночью? – Он прижал к себе тщедушное тельце так крепко, что она забилась в стальном кольце рук, чтобы вздохнуть.
Короткий кивок колючей макушки и короткий всхлип.
– Господи! – У него гора с плеч свалилась. – Глупенькая! Господи, какая ты глупая! Я так люблю тебя, так люблю... Как я могу тебя бросить, если я ни одной минуты не могу прожить без тебя!.. Я всю ночь ворочался, как на угольях!..
– Правда? – Блестящий глаз в красных кроличьих прожилках засветился в толстых складках воротника. Он подозрительно оглядел говорившего, но через минуту опять стал похож на прозрачное круглое озерцо. Красный нос-кнопка вновь шмыгнул. Искусанные губы дрогнули, но Роберто не дал им раскрыться:
– Пойдем! – Он подтолкнул пуховичок к соседнему кафе. – Пойдем, сядем тут в уголок и поедим. Все вопросы потом обсудим!
– Нет!.. Погоди!.. Ты... – Черные щетки ресниц заморгали, потом потупились, веером легли на порозовевшие щечки, и Роберто с трудом подавил желание поцеловать и их.
– Ну, говори же!
– Ты правду сказал?.. Ты действительно не бросишь меня?
Ну что тут ответить? Как отвечают маленьким глупышкам? Только правду, одну только правду, ничего кроме правды, аминь!
– Ни за что! – Добрый всемогущий волшебник заглянул в самую душу, согрел и вылечил от всех скорбей. – Любимая моя, дорогая! Я тебя люблю, и никогда никуда не отпущу! Ночью мы простимся на миг, а потом я прилечу забрать тебя, и мы больше никогда не расстанемся! Ты хочешь этого?
Послышался долгий прерывистый вздох облегчения, красный носик хлюпнул в последний раз, и колючая головка вывернулась из пухового панциря. Посмотрела по сторонам, успокоилась и дала себя накормить в ближайшей пиццерии. А после сочного ломтя пиццы с оливками и пармезаном окружающий мир всегда становится лучше и добрее.
Сытые и веселые, наши влюбленные в обнимку пошли покупать венецианскую маску. Настоящая карнавальная маска была несбыточной мечтой Трейси, и одной из целей поездки было приобретение вышеуказанного предмета прикладного искусства. Для чего? А просто так! Для души. Может, мир станет лучше, если взглянуть на него через удлиненные прорези раскрашенной бумаги?
Трейси стояла перед киоском, высокие стенки которого были со всех сторон увешаны сотнями красивейших девичьих лиц, сделанных из папье-маше. Самыми разнообразными – большими и маленькими, белыми, черными и полосатыми, в разноцветных блестках и звездах, украшенными страусовыми и павлиньими перьями, шелком, кружевами, стразами... Они блестели и переливались, как игрушки на Рождественской елке. Глаза разбегались от всего этого великолепия, голова шла кругом, и Трейси вдруг почувствовала детское ощущение счастья и бьющей через край беспричинной радости, которое испытывала на Рождественском базаре. Счастье пенилось внутри нее и стремительно вырывалось наружу, словно шампанское, заливая все вокруг и раскрашивая серый обыденный мир в радужные краски.
Замирая от любопытства, смешанного с робостью, Трейси попросила померить одну – матовое неулыбающееся лицо, наполовину прикрытое черным кружевом, из-под которого как локоны выбивались белые страусовые перья, прикрепленные сияющими стразами.
– Семьдесят евро, сеньорита, – мрачно предупредил ее всевидящий торговец, загораживая широченной спиной свой хрупкий товар и многозначительно поглядывая на затрёпанные джинсы.
Роберто, подойдя поближе, что-то негромко проговорил по-итальянски, и тут же жесткое смуглое лицо карнавального бандита расплылось в сахарной улыбке Арлекина и даже стало белее – как будто он сменил маску.
– О, прошу вас! – Торговец ловко отвязал от шеста требуемый предмет, но, осторожно передав его в девичьи руки, вновь повернулся к высокому шесту. – Э... Сеньорита, прошу вас, обратите внимание еще на одну, она немножко другая. Может быть, юной сеньорите больше подойдет вот эта?
Девушка взяла в руки обе маски – два дивных произведения искусства. Обе были совершенны по красоте и утонченной изысканности. Обе – абсолютно разные по цветовой гамме и настроению. От темных кружев первой веяло вселенской печалью и мудростью. Другая, снежно белая, с шаловливо приподнятыми уголками плотно сжатых губ, казалась воплощением лукавства и невинного юного озорства. Золотые спиральные узоры, тонко прорисованные на матовых щеках, и золотая пудра, оттеняющая черные стрелы ресниц, придавали маске сходство с проказником-эльфом. Какую выбрать? Казалось, что этот вопрос был краеугольным – по какому пути идти? Трейси задумалась, внутренним чувством пытаясь слиться то с одной, то с другой маской и решить, что ей ближе.
Философ-торговец, принявший сначала личину бандита, а потом паяца, не торопил. Он понимал, что здесь, на этом самом месте, прямо его у палатки решаются людские судьбы.
Девушка приложила к лицу первую маску, и в прорези задумчивых глаз, прикрытых траурными кружевами, увидела полную сомнений физиономию торговца, протягивающего ей небольшое овальное зеркало. Нет! Что-то не то! А, собственно, что она хотела увидеть? Крестную-фею и золоченую карету из тыквы?
Но их не бывает...
Она отвернулась от философа-купца и поменяла маску. Заглянула в зеркало, примерила к себе плутовскую улыбку очаровательного чертенка, и остолбенела... Сказано в Писании – не оглядывайтесь назад! Мудры были наши предки, ох, мудры! За своей спиной, в зеркальных далях, через карнавальные щели глаз она увидела жуткую сцену.
Ослепительной красоты брюнетка, затянутая в белую кожаную куртку и белые умопомрачительные брюки, раскачиваясь на красных острейших каблуках, наскакивала как боевой петух на несчастного Роберто. Тот, молитвенно сложив ладони, пытался урезонить или как-то охладить боевой пыл красотки. Но она горячилась все больше. Тогда, вытянув руки, он попытался хотя бы защититься от ее наскоков, но ничего не помогало. Отчаянно жестикулируя длинными, похожими на крылья белой цапли руками, она кричала по-итальянски что-то, привлекавшее внимание прохожих, уже начавших останавливаться рядом с чрезмерно эмоциональной дамочкой. Черные и блестящие как вороново крыло, длинные волосы красотки прыгали по белой гибкой кожаной спине, черные глаза блистали как антрацит, алый рот скалился белоснежными, словно сахарными зубами.
Она что-то с жаром говорила, и невозможно было понять – умоляла о великой милости, обвиняла во всех смертных грехах или просто спрашивала дорогу... Черт побери! Итальянцы так эмоциональны!..
Трейси отбросила от лица маску и живо обернулась, уверенная, что как только она взглянет на мир своими глазами, как тут же все станет на свои места, но жестоко разочаровалась! И красавица-брюнетка, и отбивающийся от нее Роберто – все это, к сожалению, существовало наяву. О боже! Что происходит?!
Как была, с двумя масками в руках, девушка несмело приблизилась к уличной сценке. Эмоции уже немного поутихли, и зрители почти разошлись. Остались: черноглазая белоснежная цапля на тонких ножках и алых каблуках; втолковывающий ей что-то Роберто; Трейси, напоминающая древнегреческую Музу Драмы с двумя масками в руках; и философ-торговец, меланхолично взирающий на бурную сцену со стороны. Видимо, он был прав, утверждая, что судьбы людей решаются именно возле его киоска!
Трейси прислушалась к быстрой итальянской речи. Она ровным счетом ничего не поняла, кроме повторяющихся слов «профессор», «университарио», «фортуна» и какое-то ужасно знакомое «amore», которое вылетело из головы.
В довершение всего, красотка, подпрыгнув на стройных, как у породистой кобылицы, ногах, повисла на отшатнувшемся Роберто, а потом страстно впилась в него огненным ртом.
Роберто побледнел, торговец крякнул, а Трейси, забыв про маски, отважно прыгнула на черноволосую фурию и оттолкнула ее от своего возлюбленного. Роберто схватил ее в объятия и что-то бешено закричал мегере, повторяя все то же «amore». Брюнетка по-змеиному зашипела, зрачки ее расширились словно у ведьмы, и Трейси показалось, что из них посыпались искры. Громко выкрикнув «диаболо!» и еще какое-то слово, разъяренная фурия топнула железным каблуком, повернулась на месте и, махнув черными волосами, унеслась в толпу.
Присутствующие перевели дух.
Торговец-стоик, философски пожав плечами и почему-то вздохнув, осторожно вынул из рук Трейси свои драгоценные маски и отнес их в киоск, причем девушка этого даже не заметила. Всем своим существом прильнув к любимому человеку, она чувствовала бешеное биение его сердца, судорожное дыхание и конвульсивный трепет мышц. Заглянув в лицо, увидела, что глаза закрыты, а сам он смертельно бледен, лишь на щеке огненным шрамом алел поцелуй ведьмы.
Ни слова не говоря, Трейси взяла поверженного под руку, завела в ближайшее кафе и усадила за столик. Только после чашки двойного эспрессо его дыхание выровнялось, а барабанный бой сердца перестал сотрясать грудную клетку. Меловые щеки порозовели, глаза приобрели осмысленное выражение.
– Что это было? – осторожно прошептала верная подруга, концом мокрой салфетки напрочь стирая след алой помады.
– А!.. – Он слабо махнул рукой и попробовал улыбнуться. – Ничего страшного!.. Просто – «последнее прости»!
– Ничего себе – «последнее прости»! – изумилась возлюбленная. – Если это – расставание, то какова же была любовь!
Неожиданно она вспомнила, что неотвязное «amore», гвоздем засевшее в голове, означает «любовь». Тьфу ты, господи! И как она могла забыть! Тут же из подсознания всплыли «профессор», «университарио». Это уже требовало детального объяснения.
Трейси уселась поудобнее, подперла кулачком щеку и попросила:
– Ты можешь рассказать поподробнее?
Пострадавший скорбно сморщился:
– А может, лучше забыть? Просто забыть – и все?
– Я не поняла, что она кричала, потому что не знаю итальянского. Но некоторые слова я разобрала, и не понимаю, как они связаны с тобой.
– Какие слова?
– «Профессор» и «университарио». Что такое «amore» я знаю, оно целиком укладывается в смысл происходящего и не требует перевода, господин Казанова...
Роберто уже достаточно пришел в себя, чтобы, протянув руку, поймать увертывающийся сердитый пуховичок, обнять его и выйти на улицу:
– Пойдем! Мы в Венеции, и надо выполнить программу до конца. А романтическую историю бывшей любви я расскажу тебе вечером, в аэропорту, а лучше – в кровати при нашей скорой следующей встрече. Идет?
– Нет! – Дочка профессионального психолога так просто не сдавалась. – Нет! Я хочу знать, с каким ловеласом имею дело!
– Ну хорошо, – попробовал увильнуть от ответа «ловец человеков». – Купим тебе маску и поговорим по дороге во Дворец Дожей. Или ты хочешь покататься на гондоле с шампанским? Или и то, и другое?
– Не заговаривай зубы! – возмутился железный пуховичок. Иголки на макушке опять поднялись дыбом как у дикобраза. – И никакой скорой встречи в постели не будет, если я не узнаю правду. Сейчас!
Страдальческий взгляд глубоких, полных любви темных глаз не заставил опуститься боевые стрелы. Ирокезы вышли на тропу войны, трубки мира были закопаны, и даже сказочная атмосфера Венецианских каналов не могла погасить ратный пыл.
– Ну хорошо, – окончательно сдался влюбленный. – Пойдем. Лучше всего такую историю рассказывать на Соломенном мосту.
– Почему? – Купив маску озорного Эльфа, они уже выходили на залитую солнцем и веселыми мелкими лужицами набережную Сан-Марко.
– Соломенный мост называется так потому, что под ним провозили барки, груженные соломой для тюрем Венеции – и «Пьембо», и «Новой». – Гид перешагнул несколько ступенек, оперся на белые перила моста и кивком головы показал на вышеуказанные исправительные заведения. – А за ним – знаменитый мост Вздохов, названный не из-за романтических переживаний влюбленных, а потому, что именно на нем несчастные узники прощались с белым светом, чтобы быть заживо похороненными в тюрьме. И, рассказывая тебе свою краткую романтическую повесть, я тоже буду вздыхать – как и бедняжка Джакомо Казанова, отсидевший три года в этом земном аду.
– И поделом! – фыркнул кровожадный ирокез. – Бабы до добра не доводят! Ну и кто же эта красотка?
– Ах, дорогая! Ты делаешь из мухи слона, поверь мне! Ее зовут Изабелла, и она просто студентка. Делала проект на моей кафедре, мы познакомились, сблизились... Так часто бывает, верно? И не говори, что у вас в Йельсе – не так. Уж не знаю, что она во мне нашла, но она до сих пор бегает за мной и не дает мне проходу. Уже полгода. Я надеюсь, что ее запал скоро иссякнет. Вот и все.
– Что значит – «моя кафедра»? – удивился ирокез. Боевой пыл стал понемногу остывать, перья на макушке уже не стояли дыбом от возмущения.
Роберто внимательно посмотрел на нее:
– Ты – что, прикидываешься? Я же сказал в начале нашего тура, кто я по специальности! Так-то ты слушаешь экскурсовода!
– Я слушаю очень внимательно! Сам прошляпил и не сказал! Так кто ты?
– О, Мадонна! Я занимаюсь историей философии на кафедре философии Падуанского Университета. Моя специальность – Позднее Средневековье. И преподаю. В свободное время, например, на каникулах, как сейчас, люблю водить группы по Италии – это мое хобби, понимаешь?
Широко раскрытые глаза смотрели на молодого человека с таким восторгом, что он стыдливо отвернулся, чтобы скрыть удовольствие и смущение.
– И ты – настоящий профессор?!
– Нет. В тридцать один год не становятся профессором философии. У меня только докторская степень и две монографии.
– А чего же она...
– Она кричала, что не разлюбит меня, даже если я стану старым дряхлым профессором! – Роберто коротко рассмеялся и развел руками. – Что поделаешь? Она очень эмоциональна, красива, взбалмошна, у нее масса поклонников, она не привыкла к отказам. Я сначала тоже не устоял перед ее чарами. Но потом мне стало тяжело с ней – она требует слишком много внимания и душевной энергии, которую я трачу на более интересные для меня вещи. Мне скучно с ней. Вот поэтому мы расстались.
Трейси задумчиво кивнула. Все было понятно... Но, боже мой! Какие красавицы увиваются за ее возлюбленным!
– И ты думаешь, что я поверю, что я тебе больше нравлюсь? – тихо и осторожно сказал бедный маленький карандашик. Комплекс неполноценности, исчезнувший было с той памятной ночи в Монтекатини, проснулся и заговорил в полный голос. Завопил, зарычал, заревел, требуя немедленного психологического лечения.
– Что с тобой? – Чуткий лекарь взял маленькую мордашку в большие теплые ладони. – Как ты можешь сравнивать ту глупую куклу с собой? Ты такая... Такой нет во всем белом свете! – Он нежно вытер готовую капнуть слезинку. – Ты просто сокровище! И я неизмеримо счастлив, что встретил тебя! И горд, что добился твоей любви! И... – тут слова иссякли и сменились поцелуями, такими пылкими, что пришлось зарыться в высокий воротник пуховки, чтобы не смущать почтеннейшую публику, фланирующую по набережной.
Минут через пятнадцать он с трудом оторвался от пухлых губ и прошептал:
– Пойдем вон в тот дворик, здесь слишком людно!..

***
В половину пятого собравшаяся на причале группа дружно вертела головой в поисках своего предводителя.
– Говорил «не опаздывайте!», а сам неизвестно где пропадает! – жаловалась Лиз Кискис черно-белой чайке, взиравшей на нее с полосатого шеста для привязывания гондол. Громадный календарь с видами Италии парусил на свежем морском ветру, выворачивая руку почтенной сеньоре.
– Ой! Что мы видели! – затараторили сестры Люс, обращаясь сразу ко всем. – Мы видели его на улице...
– Естественно, на улице! – перебила, презрительно сморщившись, бальзаковская дама. Она не любила современных стрекочущих девиц. Особенно хорошеньких – они напоминали, насколько она постарела.
– Целующимся...
– А почему бы ему не целоваться! Он еще молод! – распетушился мистер Клайн. – Я тоже в его годы...
– Ох! Дайте же сказать! – закричали сестры, чуть не подпрыгивая от нетерпения. – Он целовался с супермоделью! С Изабеллой Торо! Взасос!
– Что?! – Тут уж вся группа как по команде повернула головы.
– Что? – переспрашивали в задних рядах, не расслышавшие скандальную новость.
– Что? – удивился Сэм. Он весь день наслаждался обществом своих красавиц, катался с ними в гондоле, ел мороженое и креветок, оценивал серьги и бусы из муранского стекла, но, видимо, главное все-таки пропустил. Гид целовался с супермоделью? А как же Трейси?.. – А как же...
– Тс! Вот он идет! – зашикала миссис Кискис и деликатно отвернулась, искусно делая вид, что больше всего на свете ее интересует чайка, балансирующая на бело-синем шесте.
Но демократично воспитанные американки и не думали быть деликатными:
– Роберто, с кем это вы целовались? – приветствовали они приближающегося гида, не обращая внимания на шедшую рядом зардевшуюся замухрышку.
– Простите? – вежливо не понял гид.
– Не отпирайтесь! Мы видели, как вас целовала Изабелла Торо! Мы сидели в гондоле, и она проплывала совсем рядом с вами!
– Кто проплывал? Изабелла? – изумился гид.
– Нет, – сконфузились сестры, – гондола. Изабелла Торо целовала вас на берегу. Мы все видели!
– И сфотографировали? – улыбнулся гид.
– Нет, – сестры с досадой переглянулись. Вот уж действительно упущение! Как же они прошляпили! Вот дурехи!
– Жаль, – невозмутимо прокомментировал гид. – Очень жаль!.. Все в сборе? Где же наш кораблик?
– Но... Это действительно была она? – не отставали липучки. – И откуда вы знакомы?
Многострадальный гид снисходительно посмотрел на приплясывающих от нетерпения куколок и подавил вздох:
– Да. Даму, которую я встретил сегодня на улице, зовут Изабелла Торо. Два года назад она была «Мисс Италия», а сегодня учится на историческом факультете Падуанского Университета. Подрабатывает моделью у Армани. Вы совершенно правы... Где же вапорелло? – Он нетерпеливо взглянул на часы.
Сестры робко жались рядом, стесняясь продолжить вопросы, но любопытство распирало их. Через минуту старшая Анжела набралась храбрости:
– А почему она вас поцеловала? – слово «страстно» бульдозер не осмелилась произнести.
Гид холодно посмотрел на приставучую американку:
– Она просто передала привет от нашей общей родственницы, моей кузины Марии Торо, с приглашением погостить у кузины недельку-другую. У итальянцев принято передавать привет с поцелуем. Вас что-то еще интересует?
Сестры отошли, смущенно поджав хвосты, а гид занялся делом – погрузкой группы на пришвартовавшийся водяной трамвайчик.
– Вот и кончилась наша Италия, – грустно произнесла Лиз Кискис, с сожалением глядя на тающее в зеленых волнах лагуны кружево Дворца Дожей.
– Но мы же бросили монетку, – уверенно проквакало рядом, – значит, мы вернемся. Обязательно вернемся!
– Девочки, уж это я вам организую! – бравый мистер Клайн, по-моряцки расставив ноги, уверенно поддерживал дам под локотки. – Ну, что вы скажете, если я приглашу вас сюда в будущем году?
– Ах, вы неотразимы! – обольстительно улыбнулась миссис Лиз и незаметно прижалась к надежной опоре, как плющ к дубу.
– Ты, Кошкина, не падай в обморок, а сразу скажи: «Да!» – Бетти широко улыбнулась лягушачьим ртом. – А то кавалер подумает, что ты не хочешь, и возьмет только меня. Ха-ха!
– Мы поедем все вместе! – престарелый Казанова крепко взял за руки дам, чтобы они не упали на танцующей палубе, – и уж такое учиним в гостинице – куда там молодежи!..
– О! Это будет незабываемое приключение, – грассирующие интонации напоминали воркование умиротворенной голубки. – А на эти выходные я приглашаю вас к себе. Бетти! Роберт! Вы сможете приехать? Я открою бутылку кьянти, которую купила в Монтекатини, и приготовлю рыбу в белом соусе! Пальчики оближете...

8

Самолет уже заходил на посадку в аэропорту Флоренции, а Трейси все еще не могла прийти в себя от неожиданных и стремительных событий, как смерч обрушившихся на нее в последнюю неделю.
Странное письмо лежало в сумке, и Трейси еще раз нащупала его – не потерялось ли, не исчезло ли после полнощного боя часов, как золотая карета, увозящая на волшебный бал. Нет, длинный узкий конверт плотной бумаги с тонким, вложенным внутрь звенящим листком никуда не исчез и спокойно дожидался своего часа, как бомба с часовым механизмом.
Трейси усмехнулась. Она вспомнила обескураженное лицо своего декана, похожее на обиженную морду разъевшегося бегемота, когда тот вертел официальное приглашение одной из ведущих итальянских фирм по внутреннему дизайну и интерьеру:
– Уж не знаю, как «Меркурий» вышел на вас, но они приглашают именно вас, и никого другого.
Студентка Портинари посмотрела на солидный лист тонкой бумаги с водяными знаками и золотой фигуркой крылатого бога, вытесненной в уголке, похожий на приглашение в Букингемский дворец, и позорно струхнула:
– Но сейчас – середина семестра, – попробовала отвертеться она, – может быть, проект можно сделать здесь? – Все-таки куда легче работать дома, рядом со своими головастыми ребятами, с верным другом Стивом, надежным как скала!
– Ну разумеется, что работать вы будете здесь! – раздраженно пожал квадратными плечами толстый декан. Непонятный заказ не вписывался в обычные рамки, и это мешало, раздражало, как камешек в ботинке. И вытряхнуть его, то есть выбросить письмо, никак нельзя! – Но подписать контракт и ознакомиться с местностью вы сможете, только слетав туда. Вот ваучер на билет, – он потряс какой-то синенькой бумажкой. – Вы же видите – они приглашают вас осмотреть эту усадьбу и спроектировать интерьер дома. В Тоскане. – Заросшая черной шерстью лапа протянула звонкий листочек.
Обескураженная обладательница приглашения работать в европейской фирме, не веря собственным глазам, взяла пропуск в счастливое будущее.
Декан посмотрел на девушку, не скрывающую растерянной улыбки, насупился и еще больше стал похож на сердитого бегемота:
– И откуда они про вас узнали? – с подозрением спросил он, сверля девушку злыми глазками.
Студентка пожала щуплыми плечами и задумалась:
– Может, они побывали в той гостинице, которую наша группа проектировала в окрестностях Лос-Анжелеса год назад? Той, которую сделали из сарая-развалюхи в районе порта? Помните, когда убрали свалку на берегу и отвели в сторону смердящий канализационный коллектор...
– А, тот «Аквариум»? Это райское местечко?.. Что ж, – декан пожал могучими плечами. – Может быть... Вообще, ваша сумасбродная идея со стеклянными полами, в которых плавают золотые рыбки, вызвала немалый интерес. И прозрачные надувные кресла, и столики в виде песочных часов, которые можно переворачивать так, что в них пересыпается фосфоресцирующий песок... И витражи, закрывающие вид на отвратительные доки!.. Хм... Гостиница пошла на «ура!» Да, это было весьма недурственно, факультет получил много неплохих отзывов.
– Это не только моя идея, – скромно потупилась отличница. – В группе еще десять ребят, и они гораздо умнее меня.
– Не сомневаюсь! – Рычание непонимающего медведя. – Но ваше имя «Беатрис» – на первом месте, потому что на «А» там никого нет. Что ж, примем рабочую гипотезу, что «Меркурий» услышал о вас оттуда. Другой идеи у меня нет, да это и не важно. – Декан подвинул к себе календарь и заговорил официальным тоном. – Я отпускаю вас на четыре рабочих дня, надеюсь, что вы успеете все сделать! С преподавателями о восполнении пропущенных лекций договоритесь сами. Желаю успеха! – Он вдруг озорно подмигнул, как веселящийся шимпанзе. – Утрите этим европейцам нос!
Самолет снизился, развернулся и качнул крылом так, что в иллюминатор стала видна серая, извивающаяся лента Арно. Трейси прильнула к окну. Бог мой! Вернуться опять в эту сказку, да еще удивить кое-кого!.. Ах, какое блаженство!
Сработала монетка, привела меня обратно! – вытягивая шею, как гусь, и любуясь прекрасным видом, подумала бывшая туристка. – Не зря кинула! И не зря погладила Кабана на Новом рынке – вот он и откликнулся!.. Надо будет подойти и поблагодарить его. Интересно, как его благодарить? Почесать за медным ухом?..
Таковы были приятные мысли, мелькнувшие в коротко стриженой голове за минуту до приземления.
О Роберто она думала все время. Все эти два месяца, прошедшие после трогательного прощания в аэропорту, они переписывались, перезванивались и ни на минуту не расставались – слава Богу, современные средства связи позволяют видеться и говорить с человеком круглосуточно в любой точке земного шара. Жизнь ее была настолько наполнена любимым, что все остальное отошло на задний план, она просто не замечала ничего, не имеющего к нему отношения, словно остальной мир перестал существовать.
Вернувшись, она тут же переехала к маме и с головой ушла в учебу, переписку-переговоры с Роберто и мечты о новой встрече. Краем уха она слышала, что Сэм вертит крутую любовь с Анжелой, что они пробились-таки на телевидение, выступают в каком-то суперпопулярном ток-шоу, и даже выиграли миллион в потрясающем соревновании на Карибских островах. Ничего не интересовало ее. Она жила своей любовью. И в каждом письме, разговоре, намеке звучала надежда на скорую встречу. Но самая скорая могла состояться только в зимние каникулы, через полгода, ведь и у преподавателей, и у студентов одинаковое расписание.
А тут вдруг нежданный подарок – полет в незабвенную Флоренцию за счет фирмы!
Вот будет здорово, когда я вырвусь на денек к нему в Падую! Это ведь так близко! Прямо сейчас, только на минутку зайду в "Меркурий", и сразу же – на вокзал! То-то он охнет! Найду философский факультет и... – Трейси жмурилась как кот на сметану в предвкушении неожиданной встречи.
Она специально ничего не сообщила любимому о внезапной поездке – свалится ему как снег на голову! Вот будет здорово! Хитрюга только сообщила, что уезжает на недельку в Нью-Йорк, на семинар, и будет так занята, что вряд ли сможет отвечать на письма и звонки – не волнуйся, милый, целую!
Но сейчас, рассматривая с небес приближающийся розовый купол Дуомо, она вдруг похолодела как в лютый мороз: а если он не один? Ведь одну из студенток Падуанского Университета она уже видела, и какие нравы в этом учебном заведении тоже знала... Ох!.. Может быть, стоило написать?.. Во рту стало горько и мерзко, и дочь психолога сердито цыкнула на себя – не смей думать плохие мысли! Никогда плохие мысли ни к чему хорошему не приведут!
Но тяжкие мысли не слушались, а вертелись в голове, как долгоиграющая пластинка. Так, поглощенная горькими размышлениями, студентка взяла багаж и вышла к встречающим. В смятении и тревоге, вызванными тягостными думами, обвела просторный, сверкающий мрамором и огнями зал, и тут же увидела высоко поднятый плакатик с золотой фигуркой Меркурия и надписью по-английски «мисс Беатрис Портинари».
Шест с плакатиком прыгал и шатался, потому что находился в руках девушки, вертящейся как ртуть на одном месте. Пухленькая, маленькая и чрезвычайно энергичная сеньорита больше всего напоминала Колобка, который от всех ушел, и Трейси невольно улыбнулась, забыв про свое беспокойство.
– Сеньорита Портинари! – подпрыгнул Колобок и тут же схватил гостью за руку, то ли для того, чтобы удержать ее, то ли чтобы самой удержаться на месте.
– Bu;n gi;rno! – лучезарно улыбаясь, промолвила Трейси, еще не забывшая уроки галантного Джованни.
– О! – Зеленые глаза Колобка округлились, рыжеватые кудряшки затряслись, и юная дама обрушила на гостью поток итальянских слов. Минут через пять она остановилась, поняв, что, поздоровавшись, сеньорита Портинари исчерпала свой итальянский словарный запас, и перешла на английский:
– Меня зовут Мадлен! – Она горячо пожала Трейси руку, после чего, увлекая гостью к выходу из аэропорта, продолжала трещать как сорока: – Фирма поручила мне встретить вас и сопровождать до объекта и в сам офис. Как вы долетели? Как себя чувствуете? В самолетах так ужасно кормят, может быть, вы хотите перекусить перед поездкой? Тут неподалеку есть неплохое кафе с чудными масляными круассонами, не хотите ли? За счет фирмы!
– Нет, спасибо, я позавтракала довольно плотно, – ответила Трейси, во рту которой все еще стоял мерзкий привкус ревнивых мыслей.
Толстушка подавила вздох разочарования и продолжала:
– Тогда, если вы не возражаете, мы сразу поедем на объект. Фирма рекомендует вам сначала осмотреть дом, чтобы решить, берете вы его или нет, а потом уж подписывать контракт.
– Это разумно, – согласилась потенциальный международный дизайнер, и молодые дамы вышли на автостоянку – под нежное итальянское солнце, ласковый ноябрьский ветерок, шелест высоких темно-зеленых пиний.
Ах, как хорошо! Трейси с наслаждением вдохнула чистый прозрачный воздух незабвенной Флоренции и поймала себя на том, что невольно улыбается – невозможно не быть счастливым в этом райском уголке. Ревнивые мысли сами собой испарились из головы без всякого аутотренинга. А! Пропади все пропадом! Взбалмошные красотки есть во всех университетах, но любит-то он – её!
Мадлен замерла на автостоянке в напряженной позе, как борзая перед стартом, оглядывая бесчисленные лакированные ряды сверкающих машин. Она живо вертела кудрявой головой, что-то проговаривая сквозь зубы. Трейси уловила «Лучиано», «ауто» и «бандито» и поняла, что Колобок ищет невесть куда затерявшуюся машину. Неожиданно сзади взвизгнули тормоза, и Трейси едва успела отскочить от лихо тормознувшей, блиставшей синим металликом машины. Боевой Колобок не только не отшатнулся, а напротив – накатил на остановившуюся сзади машину так, словно сам пытался раздавить ее! Сияющий полированный бок открылся, из него неторопливо вышел солидный, серебрящийся благородными сединами джентльмен в безупречно сидящем костюме и, корректно поклонившись дамам, открыл багажник.
– Bu;n gi;rno, seniorita! Bag;glio? – обратился он к Трейси и взял ее чемодан. Тут только она поняла, что изысканный джентльмен и есть разыскиваемый бандит Лучиано.
Мягкие кожаные сиденья ласкали кожу, тихая музыка из динамиков успокаивала душу, а чашка ароматного кофе, услужливо налитая и предложенная Мадлен, поразила изысканностью вкуса.
– Вы что-нибудь знаете об объекте, который мне предложили? – осведомилась будущий дизайнер, разомлев от ощущения уюта и покоя.
– Да, конечно, – тут же откликнулась Колобок, и проворно налила гостье еще одну чашку. – Старая усадьба, прекрасно сохранившийся дом и парк вокруг. Парк отреставрировали в прошлом году, так что, я надеюсь, что вам он понравится. Теперь очередь за домом.
– Он большой?
– Нет. Двухэтажный особняк, довольно скромный внешне, но владелец не хочет менять фасад. Речь идет только о внутреннем убранстве.
– Замена стиля?
– Да! Вы ухватили самую суть. – Мадлен с интересом посмотрела на юную пигалицу. Ишь ты, видно, у нее есть хватка! – Дом старый, и владелец хочет его осовременить, но не просто так, а сделать что-то особенное, отличающееся от типичных современных интерьеров. Не европейский стандарт.
Трейси понимающе кивнула.
– Видимо, поэтому он и выбрал американского дизайнера, – продолжала пухленькая представитель фирмы, задумчиво размешивая в своей чашке кофе третью ложку сахара. Сочный, истекающим вишневым джемом круассан был давно съеден, и пышечка незаметно перешла к медовому прянику.
– Я так и подумала, – согласилась гостья, пригубив горьковатый кофе. – Может быть, именно поэтому он выбрал Йельский университет, ведь у нас поощряют новые, неповторимые решения.
– По-моему, ему кто-то порекомендовал обратиться именно к вам, – Мадлен испытующе взглянула на молодое дарование.
Трейси внутреннее возликовала. Я знаю, кто! – пронеслось в голове.
– А кто заказчик? – с интересом спросила она.
– О! Очень уважаемый человек! Блестяще образован, с большим умом и вкусом. – Мадлен произнесла эти слова с таким пиететом, что Трейси опять струхнула и почувствовала себя чуть ли ни младенцем в пеленках. – Он отлично разбирается в архитектурных стилях и скульптурах, и в доме вы увидите немало редких произведений искусства.
– Коллекционер? – Час от часу не легче! Выгонит! Как пить дать выгонит! Поймет, что я – недоучившаяся двоечница, и с треском вышвырнет обратно! Какой позор!
– Я бы не сказала, но он отлично разбирается в искусстве... Но вы поговорите с ним сами, вон, на пригорке – наш объект!
Трейси, холодея от страха – привычного проявления комплекса неполноценности, выглянула в тонированное окно. Лучиано, хладнокровно лавировавший среди бешеного потока скоростной магистрали, с невозмутимостью истинного мафиози подрезал возмущенно рыкнувший громадный семитрейлер, и изящная Альфа-Ромео съехала с шоссе на узкую сельскую дорогу. Желтоватая лента петляла среди мягких невысоких холмов, пылающих осенним багрянцем, на одном из которых возвышался большой каменный куб, сложенный из грубо обтесанных валунов. Этакая двухэтажная хижина отшельника. Черепичная терракотовая крыша была единственным украшением этого «кирпича» – ни скульптур, ни балкона, ни хотя бы крыльца или подъезда! Никакого архитектурного излишества не было заметно среди грубых круглых валунов, скрепленных серым цементом. Крошечные окна-бойницы подозрительно смотрели на раскинувшийся во всю ширину холма парк – истинное произведение итальянского барокко, с подстриженными кустами, изящными свечками кипарисов, фонтанами и посыпанными разноцветным гравием дорожками. Парк был прекрасен, но вот эта крепость...
– Дом очень старый, – тихо произнесла Трейси.
Каменные неоштукатуренные стены произвели на нее угнетающее впечатление.
– Да, – коротко кивнула Мадлен, вытирая пухлые губы, испачканные вишневым джемом. – Но сантехника, электросеть и прочая инфраструктура – современная. Это менять не надо.
– XVI век, – продолжила отличница Трейси, вспомнив лекции по истории архитектуры.
– Да, – с явным удивлением и уважением произнесла Мадлен и внимательно посмотрела на заграничную гостью. – Верно! Как вы догадались?
– По кладке. Я видела такую же в старом городе, рядом с церковью Беатриче.
Альфа-Ромео, тихо шурша гравием, подъехала к ажурной ограде, и кружевные чугунные ворота неслышно распахнулись. Лучиано важно заехал на круг перед мощной дубовой дверью, не торопясь вышел из машины и распахнул перед дамами дверцу. Потом он так же почтительно потянул за медное кольцо, казалось, вросшее в мореный дуб, и отворил тяжелую резную дверь.
Просторный, сумрачный, отделанный мрачными панелями холл дохнул на девушку холодом и гробовой тишиной. Казалось, она вошла в склеп. Сердце сжалось, как в церкви XII века.
– Тут действительно пришло время все менять, – повернувшись к провожатой, начала было гостья, но осеклась на полуслове.
На дальней, противоположной входу стене, висел большой, писаный маслом портрет. Яркая современная лампа, как в музее, точечно освещала изображение юной дамы в старинной мантилье, кружевных перчатках, широкополой, отороченной страусовыми перьями шляпе. Дама была исключительно хороша – особенно поражали ее темные, волшебно светящиеся глаза, отороченные черными стреловидными ресницами.
Не договорив начатой фразы, Трейси подошла поближе, посмотреть портрет, но тут взгляд ее упал на небольшую белую козетку на изогнутых позолоченных ножках. Козетка, как и дама, показалась знакомой... Горка белого пуха, прикрывающая сиденье, вдруг зашевелилась, приподнялась, потягиваясь, и на обомлевшую гостью уставились два янтарных кошачьих глаза.
Плохо понимая, что делает, Трейси протянула руку и механически позвала:
– Кис-кис!
В ту же минуту животное спрыгнуло с пьедестала, подошло и, выгнув шелковую спинку, доверчиво потерлось о ноги. Девушка наклонилась, подхватила на руки невесомое пушистое тельце и, выпрямившись, во все глаза уставилась на портрет – Капри, кот, антикварный магазин, она – Золушка... Как все это здесь очутилось?! Что за чудо?! Рука механически ощупала серебряную цепочку с античной нимфой, с которой она никогда не расставалась, – подарок волшебной феи Капри...
– Ну, вспомнила? – раздался сзади знакомый голос, и что-то, похожее на вихрь, подняло и закружило, зацеловало, сдавило так, что невозможно дышать!
Может, поэтому слезы брызнули из глаз сами собой, а дыхание остановилось, и сердце, сделав два отчаянных удара, провалилось куда-то внутрь?..

***
Много позже, уже гуляя по парку под мелодичное журчание фонтанов и неумолчный треск цикад, по-детски улыбающаяся Трейси узнала подоплеку всей этой истории.
– Как я мог вытащить тебя с учебы посреди семестра? – смеясь и вновь и вновь целуя любимое разрумянившееся личико, спрашивал счастливый Роберто. – Вот я и придумал этот вызов. Здорово сработало?
– Как же я, дурочка, не догадалась? – смеялась Трейси. – Видел бы ты, как на меня смотрел декан!
– А что – он молод и хорош собой? – нахмурился влюбленный.
Трейси хлопнула возлюбленного по руке и продолжала расспрашивать:
– А как же «Меркурий»? Ты договорился с ними? Подкупил?
– О, это было не трудно! Моя тетя Клод – помнишь ее антикварный магазин на Капри? – работает с ними уже много лет. Там все свои!
– Тетя?! Так ты все подстроил?! О, мошенник!.. И, в довершение всех преступлений, украл ее кота? Ради меня? О, ты просто злодей!
Роберто счастливо расхохотался, прижимая к себе возлюбленную:
– Вот теперь я вижу, насколько внимательно ты слушала меня на экскурсиях! Ох уж, эти туристы!.. Я же говорил – сезон на Капри продолжается до октября, потому что зимой остров обволакивают такие туманы, что все население впадает в клиническую депрессию. Поэтому мудрая и дальновидная тетя Клод каждую осень закрывает магазин, забирает кота и переселяется ко мне в Тоскану! Ты же не хочешь, чтобы кот впал в депрессию? Посмотри-ка! – Он положил ладони на хрупкие плечи и развернул девушку лицом к дому. – Видишь?
В маленьком узком оконце второго этажа, как в портретной рамке, маячило смуглое знакомое лицо – антикварная фея загадочно улыбалась, глядя на прогуливающихся по парку молодых людей. Кот стоял рядом на подоконнике и задумчиво повевал пышным хвостом, похожим на павлинье перо. Трейси приветливо помахала рукой, фея ответила ей кивком и скрылась за кружевными занавесками. Кот, подумав, беззвучно спрыгнул за ней в комнату.
– Ай да ты! – восхищенно заметила несостоявшаяся международная архитекторша. – Ребята говорили, что никто не может переплюнуть меня по части розыгрышей и уловок!
– Ну что вы, сеньорита, – стыдливо потупился специалист по Позднему Средневековью, – какой я заговорщик! Вот был бы тут многоуважаемый Никколо Макиавелли!..
– И что бы он сделал? – заинтересовалась прилежная ученица.
Знаток Средневековья посерьезнел и задумался:
– Хороший вопрос!.. Я думаю, что он сначала устанавливал себе цель, а потом уж изыскивал средства – не ординарные! – для решения задачи. Давай рассуждать как он. «...Чтобы узнать, что должно случиться, достаточно проследить, что было...» – всегда утверждал господин Макиавелли. И что же у нас было? Это ты это знаешь. Какая у меня цель? Чтобы ты была всегда рядом со мной! Как добиться этой цели? Очень просто – сделать тебе предложение руки и сердца! – Роберто быстро и серьезно взглянул на внезапно замершую посреди аллеи девушку.
Минуту они постояли, глядя друг на друга, оба бледные, не в силах вымолвить ни слова.
Глубоко посаженные темные глаза молодого человека горели внутренним огнем и, казалось, испускали искры, отражающиеся в огромных, сияющих глазах девушки. Глубокие складки на бледных, будто меловых щеках стали еще глубже, он вздохнул полной грудью и по-рыцарски опустился на колени. Прямо перед ней! Прямо на аллее!
Беатрис стояла, окаменев, вся освещенная золотыми лучами предзакатного низкого солнца, и минуту ему чудилось, что он стоит перед статуей Пресвятой Девы.
– Хочешь ли ты выйти за меня замуж? – хрипло прошептал влюбленный и закрыл глаза, как перед оглашением приговора. – Я предлагаю тебе мою руку, сердце и все, чем владею!
Минута, длившаяся вечность, наполнилась звенящей тишиной.
– Да! – прозвучал тихий, как шелест ветра, ответ, и теплые, ласковые руки обняли и притянули к себе. – Да, любимый!
Он не помнил, как подхватил ее на руки. Не помнил, как, целуя, внес в дом. Как вознес на второй этаж и посадил на громадную, осененную парчовым балдахином кровать.
Очнулся, уже барахтаясь на алом стеганом покрывале.
– Ты задушишь меня! – кричала невеста, выпрыгивая из вороха пунцовых подушек. – Ты, коварный Макиавелли!
– Кто? – ничего не понимал он, ловя верткое тельце в широкой кровати. – О чем ты?
– Зачем ты принес меня сюда? – Девчонка наконец-таки вывернулась из кровавых пелен и спрыгнула на темный, блестящий от воска вековой дубовый паркет.
– Как зачем? Чтобы уложить на кровать, где я родился! Так принято в нашей семье!
– Какой семье?
– Как какой?! Алигьери! И этот дом – тоже с XIV века наш, нашей семьи! И кровать эта – по преданию – с XVI века, когда последний раз обновляли дом!
Трейси медленно приблизилась к возлюбленному, по-прежнему сидевшему посреди алой горы подушек, как в огненной лаве. Глаза ее были громадные, как мельничные колеса.
– Ты хочешь сказать, что ты – потомок Данте Алигьери? – внятно проговаривая каждое слово, произнесла невеста. – Я не ослышалась? Я поняла правильно?
– Да! – удивился будущий супруг. – А ты не знала? Не поняла раньше?! Разве ты не видела мою фамилию в рекламном проспекте? Мы точно знаем, что мы – потомки младшей ветви этой семьи! Это доказано документами и имуществом. А ты, – он на секунду запнулся, – ты – истинная Беатриче Портинари! – неужели ничего не почувствовала? Биче, неужели сердце, душа не подсказали тебе, кто я и кто ты?
Черные стрелы-брови сошлись над переносицей, и между ними залегла тонкая морщинка, как у собирающегося чихнуть кота.
– Если говорить откровенно, – серьезно подумав, произнесла девушка, – я влюбилась в тебя с первого же взгляда. Помнишь, ты спросил меня о фамилии, и я окрысилась? Вообще-то со мной этого не бывает, я редко кусаюсь, особенно с посторонними людьми. Может, это был знак, который я не поняла и истолковала как несмышленыш. Может такое быть?
Преподаватель философии провел пальцем по смешной морщинке:
– Все может быть. Все-таки семьсот лет прошли с тех пор. Семьсот лет наши души ждали друг друга и верили, что когда-нибудь соединятся. А когда пришло время – трудно сразу переключиться с режима ожидания на режим действия. Как ты полагаешь со своей, инженерной, точки зрения? Я не прав?
Трейси потрясенно молчала.
Семьсот лет! Это ведь такой срок, что страшно себе представить! Семьсот двенадцать лет прошло, как душа юной Беатриче воспарила в Рай, где и ждала своего Данте. Дождалась, выполнила предназначенную ей миссию, как документально засвидетельствовано в «Божественной Комедии», и... Что с ней стало дальше? Может быть, воспарила еще выше, в недосягаемые дали, а может быть, соскучившись, пошла искать своего возлюбленного в земные сферы. И искала, страдая и скорбя от земного несовершенства, но не теряя надежды на счастье... И вот, наконец, предначертанное сбылось... Чудо совершилось...
Воистину был прав изощренный средневековый политик: «...Чтобы узнать, что должно случиться, достаточно проследить, что было...»
– Милый мой! У меня голова идет кругом!.. Выходит, что я – та самая Биче?! А ты?.. Я и представить себе не могла, что ты из такой знаменитой семьи!.. – Трейси на секунду задумалась, а потом спросила, запнувшись и покраснев: – И я тоже буду носить эту фамилию?
– Конечно! – вскочил с кровати потомок великого рода. – Потому я и принес тебя сюда – на то место, где рождаются все Алигьери! Теперь и ты родилась!.. Ты счастлива, что ты родилась? – нежно спросил он, целуя свою возлюбленную в пылающую щечку.
Она лукаво улыбнулась и смущенно пощекотала пальцем выразительный нос будущего мужа:
– Я не хочу возвращаться. Семьсот лет ожидания кончились! Все! Сделай так, чтобы мы больше никогда не расставались!
Взгляд влюбленного стал сосредоточенным, как на знаменитом портрете его предка. Не хватало только красной шапочки с длинными, как у таксы, ушами. На секунду он замер, нахмурился, а потом, бегло поцеловав недоумевающую девушку, потащил ее за руку к двери.
– Верно, – повторял он, – Какой же я дурак, что не подумал об этом! Осел! Пойдем быстренько, мы еще успеем поймать вертушку Мадлен. Она, конечно, опять сплетничает с тетей Клод! Ох, только бы она не уехала!
– Что? Да что ты делаешь?!
Роберто выглянул в окно и увидел на служебном дворе серебряную голову бандита Лучиано, склонившуюся над пышным декольте приходящей молочницы. Оба были очень заняты, и, судя по всему, надолго.
Тогда будущий супруг перевел дух и повернулся в своей невесте:
– А, этот разбойник здесь! Можно не торопиться. Сейчас все объясню. Мадлен – юридический консультант «Меркурия». Она же еще и нотариус. То есть имеет право заключать договоры. Любые. Мы сейчас же составим брачный контракт, и ты останешься здесь, не вернешься в свой Йельс. Понимаешь? По этому контракту я смогу тебя, как гражданку Италии перевести учиться в любой Итальянский университет.
– Погоди! – взмолилась Трейси, вновь опускаясь на алый стеганый шелк. – Дай мне перевести дух! Это слишком много – сразу все за один день! Я теряю голову!..
– Прости меня, – теплые ласковые ладони обняли нежное личико, тонкую шейку, спустились, обволакивая, как плащом, с плеч на тонкий, изящный стан. – Прости! Я просто без ума от любви и счастья! Я тороплюсь, чтобы счастье не упорхнуло от нас! Но ты права: ведь впереди – весь мир! Все время, сколько его ни есть во вселенной! Семьсот лет прошли! Все! Отдыхай, а я буду беречь твой покой.
– Наш покой, – сворачиваясь в клубочек, произнесла будущая госпожа Беатриче Алигьери. – Всей нашей семьи.