Букет невесты. 2

Он был рядом, когда с ней говорила по телефону Людмила Кузьминична, и слышал, как та, ее звали Соней, сказала, что их все сто сорок семь миллионов надо убить.

Разговор шел о ее младшей сестре, ей за тридцать и она не замужем, мол, «когда же?»  И тут началось: «Только теперь появились мужчины, - это она о тех, которые на фронте, - а  до этого их не было». Получалась, что во время войны самый момент, чтоб выйти замуж.

И дальше про сто сорок семь миллионов, которых надо убить.

Он видел ее всего раз в тринадцатом году, еще ничего не произошло, до ночи тридцатого октября, когда избили студентов в Киеве, на свадьбе в ресторанчике на берегу речки. Там с одной стороны пустой пляж и дальше шестнадцать километров воды, слева обрезанной дамбой, выгнутой дугой, с редкими желтеющими островками, и мост, который перекинут в том месте, где проходил фарватер. С другой – высокий берег. Оттуда, где стоял город, и в том месте, где забор из сетки рабицы, сбегала вниз дорога. Наверху среди одноэтажных домиков, возле телевышки, и дальше было старое еврейское кладбище, был его дом. Десять минут пешком по этой дороге и он на месте.

Ресторанчик, деревянный, приземистый, особенный тем, что стеклянный банкетный зал полукругом, в красивом месте, где и гора, и речка, он, как пещера в горе, хотя осенью и безлюдном, но в этом и фишка – нет любопытных.

Весь день Сидоркин улыбался. Он догадывался, что улыбка глупая, и надо было бы прекратить скалиться, но он, поддавшись всеобщему веселью, родственников и друзей жениха и невесты, ничего не мог с собой поделать.

К этому также располагал парным молоком разлитый в городе воздух. С неба, затянутого серой рогожей, сочился матовый свет. Но случись, прорвется яркий луч, заблестят влажные желтые листочки на дереве, и в один миг станут, как в витрине ювелирного магазина, где и подсветка, и есть понимание, что там не крашеные железки  - золотыми.

На свадьбе было все и даже генерал. Соня, о которой речь, его дочка.

Сидоркину не нравилось, что горячие блюда холодные и безвкусные, что водка дешевая и гости какие-то не такие – не совсем русские.

Генерал привел на свадьбу, если не считать зятя, всю свою семью. Он невысокий, полненький, на нем хороший штатский костюм. Его жена очень полная, у нее приятное лицо, она в лиловом платье и у нее за спиной говорили, что очень властная женщина, что это она генерал, а муж носит за ней генеральские погоны. Соня – старшая дочка. Рая, которой двадцать два года, младшая.

Чтоб хоть как-то отвлечься от мыслей о холодном горячем, и к тому же Сидоркин выпил чуть больше нормы, он пошел к танцующим.

-Вы хорошо танцуете, - сказала ему Лиза - свидетельница невесты, высокая, худая, с непропорционально длинной лебединой шеей и маленькой головой.

-Я не танцую, я иду по дороге, - пьяно улыбаясь, ответил ей он.

Но вот, вот он - этот момент, когда закончился танец жениха и невесты, и невеста бросила за спину букет.

И дальше, чтоб подогнать историю под разговор о совести, уже совсем наивно, он начал рассуждать, будто дело в букете, что никто: ни Лиза, ни другая девочка Зоя, ничем не примечательная, серая мышка в зеленой шерстяной юбке чуть ниже колен и в белой блузке, - не вышли замуж, что Рая украла у них счастье: «Понятно, букет ни при чем. Символ. Но что-то здесь есть. Совести нет. Не то чтобы скромно. Нет, впереди других. И что из этого вышло? Ничего. Сама без мужа. Нет, не потому что генеральская дочка, а потому что без совести».

Рая побежала, и пока остальные хватали руками воздух, прыгнула и уже, когда, она  грохнулась на пол, схватила букет. Платье задралось. Сироткин отвернулся и незаметно для других плюнул. Но затем понял, что сделал нехорошо, поставил на плевок ногу, и стер его с пола подошвой сапога.

Он не знал, какие глаза были у Раи в этот момент, но хотел, чтоб вместо них оказались стекляшки, и чтоб она не смущала гостей ими, а вынула их из глазниц и выбросила. Тогда было бы все ясно, было бы честно.

-Что это такое: обязательно впереди других, обязательно вырвать, нужно не нужно, а как распорядишься – наплевать. Мне, мне больше, чтоб в горле стояло, чтоб почти задыхаться, и в глазах фанатичная уверенность в своей правоте. И в глазах пустота. Да что там – не глаза, зеркала души, а стекляшки.

Он замолчал. Затем продолжил, обратившись к Александру Григорьевичу с вопросом:
-Почему так происходит?

-Ну..., - сказал тот.

-Понятно, - а что понятно? ничего не понятно, только смутил всех своей историей, тяжело вздохнув, произнес Сидоркин.