Сказки Шахерезады

Сказки Шахерезады
1
Сказка первая
О том, как халиф Гарун аль-Рашид работал в израильском банке
Тяжелая стальная дверь стремительно распахнулась, и доктор Мириам Ашкенази чудом успела отскочить, чтобы не получить смертельный удар в лоб. Вертящийся черный волчок, похожий на небольшого джинна, только что выпущенного из бутылки, стремительно ворвался в генетическую лабораторию медицинского центра и тут же затараторил, испуская огромное количество бьющей через край энергии:
– Ой, он все знает! Он предсказывает будущее! Он всем говорит правду! И такой прехорошенький! И все правильно! Все! Он знает нас всех! Все про всех!
– Погоди! Кто? Что? – Длинная и худая как палка доктор Ашкенази сумела схватить смерч и с риском для жизни остановить его. В ее железных руках очутилась крохотная девчонка-секретарша, вся трясущаяся от возбуждения. Суровая доктор схватила ее за плечи и развернула к себе лицом. – Остановись и разъясни все толком.
В просторный коридор уже стали выглядывать заинтригованные сотрудники, и проемы дверей обросли головами на длинных шеях – прямо стая Змеев Горынычей.
– Ну что же вы – ничего не знаете?! Доктор Мириам! Все уже знают! Все сестры! Мне позвонила Рахиль с детского, а ей – Натали с ортопедии, а той...
– Что случилось?!
– Ой, доктор!.. На хирургию ночью положили больного с аппендицитом и прооперировали его. А утром он проснулся и давай по руке гадать! Всем! Бесплатно! И все правильно! У него уже все перебывали – и сестры, и нянечки, и больные! – Черные глаза девушки восторженно блестели, персиковые щеки разрумянились, золотые сережки прыгали в ушах. – Вы ведь на хирургию идете, верно? Вот и посмотрите сами! Ой, доктор!.. – И пухленькая секретарша пылающей кометой понеслась дальше по коридору, оставляя за собой хвост сногсшибательной информации.
Доктор Мириам поглядела ей вслед, скептически подняла рыжую бровь, недоуменно пожала худыми плечами и продолжила скорбный путь на чужие отделения. Генетическая лаборатория занималась особо тяжелыми и непонятными случаями, и поэтому результатов такого обследования ждали, затаив дыхание, и больные, и их родственники, и лечащие врачи. Хорошие, обнадеживающие результаты отправляли с санитаром или по внутрибольничной почте, а сомнительные или плохие относили сами специалисты, чтобы, еще раз переговорив с лечащими врачами, убедиться в несомненной правильности роковых ответов. Не дай бог ошибиться!
Доктор Ашкенази, строгая и худая, шла по узкой асфальтированной дорожке, вьющейся между зелеными подстриженными газончиками, в сторону клинических корпусов. В узких руках она держала бланки анализов с плохими вестями, и сама себе напоминала Смерть с косой. Коса, впрочем, была богатая – пышные, рыжие с медным отливом роскошные кудри вились до середины спины. Казалось, что солнце входит в комнату, когда туда заглядывала голова доктора Мириам Ашкенази – Машки-жерди, как ее по старой памяти называли питерские ребята-медики.
Восьмое чудо света, столь подробно описанное восторженной секретаршей, она увидела в коридоре хирургического отделения, сразу же за входной дверью. Больница была переполнена, и легких больных клали в широкий коридор, отгораживая страдальцев матерчатыми ширмами, которые образовывали подобие комнатки и видимость покоя.
Недалеко от входа в отделение, вокруг такой импровизированной палаты крутился водоворот разнообразных молоденьких девушек, причем все они были чрезвычайно оживлены, более-менее сконфужены и тихонько хихикали, пытаясь скрыть смущение и восторг. Возбужденно переговариваясь, они нетерпеливо ожидали своей очереди на прием к прославленному Мэтру.
Путь Мириам проходил мимо новоявленного оракула, она не удержалась и мельком заглянула за ширмы. Идиллическая картина заставила бы улыбнуться любого, даже менее скептически настроенного зрителя.
На белоснежных простынях в небрежной позе великого халифа Гаруна аль-Рашида возлежал смуглый молодой человек приятной наружности. Одной рукой он удерживал раскрытую ладошку доверчивой медсестры, а другой нежно поглаживал линии жизни, ума и сердца. С торжественной серьезностью оракул объяснял что-то трепещущей от волнения девушке, и та склонялась все ближе и ближе к симпатичному прорицателю. Мэтр не торопился. Он, вдумчиво и обстоятельно разглядывая податливую ладонь, уточнял важные детали, гладил тонкие пальчики, расспрашивал девушку о сокровенном и относился с чрезвычайной серьезностью к своему ответственному делу. Девушка платила провидцу полным доверием, и оба, несомненно, получали величайшее удовольствие от беседы.
Вот уж действительно – Восток! – подивилась бывшая пионерка Машка. Безоглядно верят любому проходимцу! Все эти медсестры – с высшим образованием, а ведут себя, как в Средние века... Маги, шайтаны, джинны... И ведь верят от всей души, и счастливы, и идут к нему косяком!..
Она вспомнила толпу цыганок, оккупировавших питерский Александровский сад, и панический ужас, с каким матери уводили своих детей подальше от колышущихся пестрых юбок. А тут – поклонение и полное доверие оракулу. Восток...
Доктор Мириам оценила находчивость молодого человека, избравшего столь неординарный способ знакомства с девушками – необычное сочетание клуба знакомств и исповедальни – и прошла дальше, в ординаторскую.
Генетик поговорила с терапевтами о результатах обследования тяжелых больных, проконсультировалась с заведующим отделения и возвращалась обратно уже во время тихого часа. Пусто было в коридоре, никто не толпился вокруг оракула, и доктор опять заглянула за белую ширму.
Молодой человек не спал. Он покойно лежал на высоких подушках, глядя в больничный потолок, и чему-то безмятежно улыбался – видно, мысли его были приятными. Услышав легкое шуршание ширмы, он неторопливо повернул голову и встретился взглядом с рыжей красоткой в белом халате.
Что-то необычное мелькнуло во взгляде карих спокойных глаз, что-то такое особенное, что усталая, задерганная работой врач на секунду замедлила шаг и чуть улыбнулась уголками губ – просто из вежливости. Молодой человек взглянул на нее, помедлил и вдруг улыбнулся такой лучезарной, обезоруживающей улыбкой, что Машка непроизвольно наклонила голову в ответ. Тот улыбнулся еще шире и протянул к ней длинную смуглую руку – мол, давай погадаю.
Негоже взрослому врачу, как наивной девчонке, заниматься глупостями, да еще на глазах у всех, да еще в рабочее время! – сердясь сама на себя, подумала суровая доктор, но первородное женское любопытство пересилило глупый апломб.
Она секунду помедлила и украдкой оглянулась по сторонам – не видит ли кто? Потом быстренько скользнула за ширмы и присела на краешек стула рядом с кроватью.
Это же на секунду... Может, она вообще пришла обследовать больного. Почему нет?!
Тот молча взял ее руку, развернул ладонью вверх, разгладил и погрузился в изучение переплетающихся линий.
Доктор между тем разглядывала прорицателя. Он был не так уж юн – примерно одних с ней лет, под тридцать. Худощавое, слегка вытянутое лицо было приятно, а высокий лоб и короткий прямой нос придавали ему сходство с античными бюстами. Белые драпировки больничной рубашки и простыни подчеркивали это сходство и оттеняли смуглую кожу. Прикосновение длинных пальцев согревало, было спокойным и уверенным, без тени заигрывания. Карие вдумчивые глаза смотрели спокойно и совершенно серьезно. Ни намека на развязность или пошлый интим.
Машка опустилась на краешек стула с намерением тут же вскочить и помчаться по неотложным делам, но, усевшись, почувствовала покой и желание расслабиться. Парень явно был североафриканского происхождения, и веяло от него неторопливостью верблюда, бредущего по караванным путям, и умиротворяющим спокойствием прохладного оазиса – блаженной передышки на утомительном пути жизни.
Он тщательно рассматривал узкую белую ладонь, поворачивая ее под разными углами к свету, приближал к глазам, всматриваясь в переплетение линий, изредка разглаживал смуглым пальцем мешающую ему складку кожи...
Неожиданно благодушное спокойствие сменилось изумлением и беспокойством:
– У вас скоро будут значительные денежные проблемы! – Прорицатель поднял удивленные глаза на расслабившегося было доктора.
– Денежные проблемы? – нахмурилась молодая женщина. – Ну уж этого никак не может быть! – Она рассердилась на свою детскую доверчивость и попыталась выдернуть руку у коварного обманщика.
– Да, – охотно согласился он, не отпуская руки, – меня это тоже удивляет. Это не в вашем характере. Но это так. Проверьте счет в банке и будьте осторожны.
– Осторожна? В каком смысле? – Строптивая доктор заинтересовалась, но не настолько, чтобы верить африканскому проходимцу, пусть даже с античным профилем.
– В ваших отношениях с близкими людьми! – Он помолчал, еще раз повертел руку, рассматривая ладонь под разными углами. – Знаете, похоже, именно из-за них и будет денежная проблема.
– Честно говоря, вы меня не обрадовали! Я ожидала от вас другого, – обиженно вымолвила Машка и решительно освободила руку.
Она действительно была разочарована – ясно же, что смешливым девчонкам он вешал любовную лапшу на уши, а она что, такая старуха, что амурная романтика уже не подходит? Вместо эротики – денежные проблемы, вместо нежного шепота на ушко – ссора с хахалем? Спасибо большое!
Молодой человек внимательно посмотрел на по-детски обиженное лицо и надутые губки и сочувственно вздохнул:
– Каждый ожидает от гадания то, что хочет услышать. Но не всегда получает это. Я сказал вам то, что сейчас важно для вас. – Прорицатель солнечно улыбнулся, блеснули белоснежные зубы на смуглом лице. – Не расстраивайтесь. Когда вам будет нужно что-то другое, я скажу вам. Но только тогда, когда это будет нужно, не раньше.
– Вы хоте сказать, что погадаете мне еще? – Строптивая Машка-жердь выпрямилась на больничном стуле. – Что я к вам приду еще?!
– Конечно! – Проходимец смотрел ей прямо в глаза строго и серьезно. – Мы еще увидимся. Это тоже написано у вас на ладони!
– Хм! – Доктор решительно встала. – Выздоравливайте!
Она вышла, гордо подняв рыжую голову, и не увидела лукавого взгляда молодого человека, знающего будущее.
Еще чего! Нахал бесстыжий! Бабник! Казанова! И не мечтай, что я буду искать встречи с тобой! – Машка быстро шла по коридору, кипя от негодования. Белый халат развевался, как паруса боевого фрегата.
Очаровательная кошка, которая ищет развлечений! – усмехнулся про себя оракул-бабник, вспоминая возмущенные зеленые глаза. – Какая страстная и энергичная!..
И, откинувшись на подушки, он опять отдался сладким думам, прерванным приходом молодой искательницы приключений.

– Господи, Машка, ты людей не видишь! – воскликнула доктор Ольга, когда мчащаяся на всех парусах подруга чуть было не толкнула ее. Проглядеть доктора Ольгу было не просто – ее мощную квадратную фигуру замечали и огибали издалека. – Что случилось? Кто за тобой гонится?
Маша остановилась и открыла было рот, чтобы рассказать коллеге про больного прорицателя, но устыдилась того, что поверила ему.
– Ерунда, – отмахнулась она от своих мыслей, – так, бегу по делам. Как у тебя? Придете к нам в субботу? Посидим дома? Или ты хочешь в лес за грибами?
– За грибами? Это хорошо... Хотя... Твой Андрей, конечно, опять будет дрыхнуть! Слушай, чем он занимается каждую ночь на субботу?.. А? Празднуете шабат, как велит Закон? Похвально!.. – Насмешливая толстая доктор отличалась бойким язычком.
Машка потупилась и поджала губы. Эти ночные одинокие выезды Андрея в Тель-Авив уже давно не давали ей покоя, но она была гордой кошкой, которая гуляет сама по себе, и не требовала от своего друга отчета в действиях, точно так же, как сама не потерпела бы контроля с его стороны. Обычно тот вяло объяснял, что едет к приятелям, но никогда не брал ее с собой и не приглашал друзей погостить в Беер-Шеве.
А ведь каких-нибудь полгода назад все было совсем не так!.. Ну и пусть! Даже если он ездит к девкам – пусть! Хочет кутить – его дело, насильно мил не будешь.
– Он говорит, что развлекается с ребятами в барах. Пускай! – Машка по-королевски вздернула нос. – Его дело! Ночных дежурств нет, может себе позволить веселые ночки!
– Думаешь – баба?.. – Всеведущая подруга скептически поджала губы. – А ты знаешь, дорогуша, что его частенько видят в автобусе из Иерихонского казино? А? Уж не играет ли он там в рулетку?
– Если и играет, то на свои, – вызывающе усмехнулась Машка, бравадой стараясь скрыть беспокойство, внезапно уколовшее изнутри. – Меня это не касается. У нас разные счета!
– Мое дело – предупредить, – откликнулась квадратная доктор. – Так значит, за грибами поедем? А они уже пошли?
– Февраль на носу, – констатировала любитель тихой охоты, – давно пора. Дожди уже были, да и тепло. Значит, должны быть и грибы. Ну пока, меня, наверное, уже с собаками ищут!..
Но она не пошла к себе. Убедившись, что мощная фигура удаляется в другом направлении, она свернула к маленькой стеклянной будке в вестибюле больницы. Там стоял банковский автомат для выдачи наличных и распечаток. Проверив состояние счета, доктор, сердясь на себя за легковерность, вернулась на рабочее место. Там уже действительно ждали неотложные дела.

А еще через месяц ей позвонила банковская служащая и предупредила, что счет превысил допустимый кредит. «Пожалуйста, – с вежливостью автомата выговаривала телефонная трубка, – зайдите в ближайшее отделение банка и выясните, в чем проблемы. При таком положении дел мы не сможем продлить вашу ссуду и оплачивать чеки».
Вы знаете, как внезапно зеленеет в глазах и Земля начинает поворачиваться не в ту сторону? Знаете? Именно это испытала бедная Машка.
Ближайшее отделение банка располагалось через дорогу. Не помня себя от ужаса, несчастная вбежала в солидные тонированные двери, и первый, кого она увидела за стеклянной перегородкой, был знакомый молодой человек приятной наружности. Он сосредоточенно работал на компьютере и выглядел сейчас совсем не как сказочный Гарун-аль-Рашид. Зеленоватая стеклянная перегородка отделяла его от внешнего мира, и клерк казался аквариумной рыбкой, неторопливо шевелящей плавниками в прохладной глубине. Аквариумной рыбкой, зависшей перед компьютером.
Машка закоченела, впившись взглядом в виновника своих несчастий. Вот он! Напророчил! Накаркал! Сказал – и на тебе! Никогда раньше у нее не было проблем с банком! Ничего себе, прорицатель! Жулик! Банковский бандит!
Клерк почувствовал на себе пристальный взгляд, поднял голову и увидел рыжую женщину, показавшуюся ему чем-то знакомой. Секунду он мучительно соображал, где мог ее видеть, потом, широко улыбнувшись, протянул руку – совсем как в больнице, словно вновь приглашал погадать.
Жертва пророчеств нырнула в аквариум и нервно присела на кончик стула – точно так же, как месяц назад за ширмами, и так же подозрительно уставилась на лжепророка.
– Добрый день, доктор! Что? Появились денежные проблемы? – Прорицатель отвалился от компьютера и с хрустом расправил широкие плечи. – Я же предупреждал – будьте осторожны!
– Это не мои проблемы! – мгновенно окрысилась Машка. – Я вообще не понимаю, что происходит. Мои расходы обычные, они не могут превысить разрешенный кредит. Это у вас в банке что-то не в порядке!
– Вот как? – удивился клерк, подтянулся и, по-деловому прищурившись, привычно забарабанил по клавиатуре компьютера. На Машку он больше не глядел, весь подавшись вперед – к монитору. – Очень интересно! Что ж, давайте посмотрим, что в нашем банке не в порядке! Номер удостоверения личности, пожалуйста...
Этот деловой тон был совершенно несовместим с образом волшебного халифа, и доктор, запинаясь, пробормотала длинный ряд цифр.
– И само удостоверение, пожалуйста...
Она дрожащей рукой достала из сумки пластиковый синий квадратик.
Прорицатель, преобразившийся в капиталистическую акулу, поочередно окинул взглядом фамилию-фотографию-лицо, замершее перед ним, и опять погрузился в недра плоского монитора.
Машка, между тем, оглядела рабочий стол с аккуратной стопкой разноцветных документов и элегантной табличкой «Давид Нир, консультант по вопросам частного бизнеса». Черт возьми! Интересно, как он сочетает умение гадать по руке с консультациями по ведению бизнеса?
Консультант Нир еще пару раз стукнул по клавишам и, отвалившись от экрана, застыл в созерцательной позе:
– Так, – очень довольный, проговорил он.
И тут за перегородку впорхнула девушка-служащая.
– Дуду, давай печать! – Кокетливо улыбаясь, она склонилась над широким плечом, почти задевая его высокой грудью. Намеренно, конечно.
– Зачем тебе, дорогуша?
Та молча сунула какую-то бумагу. Хранитель печати скосил глаза, и Машке почудилось, что взгляд был направлен не на документ, а в глубокий вырез кокетливой кофточки. Стук выдвигаемого ящика, оттиск печати, «Мерси!», и опять – созерцание плоского экрана.
– Итак!.. Смотрите! 26 февраля на ваш счет поступил чек на предъявителя на пять тысяч шекелей. За две недели до этого – ого! – пятнадцать тысяч триста пятьдесят шекелей! Второго февраля – три тысячи пятьсот двадцать шекелей. Тоже чек на предъявителя. – Он строго посмотрел на побледневшее лицо, обсыпанное проступившими рыжими веснушками. – Что вы на это скажете?
– Я не выдавала чеков... – Голос был едва слышен. Куда девалась задиристость независимой кошки?
– Позвольте взглянуть на вашу чековую книжку.
– Она у меня дома. Я не ношу ее с собой. Я расплачиваюсь кредиткой.
– Хорошо. Это ваши чеки? – Клерк развернул монитор к клиентке. – Видите? Ваши?.. Номера чеков вы, конечно, не помните. Давайте проверим их... – Тихие щелчки клавиш отдавались в бедной Машкиной голове грохотом барабанов перед смертной казнью.
Чеки на предъявителя. Их нельзя ни отменить, ни уничтожить. Такие суммы ей в жизни не выплатить! О боже!.. Откуда эта напасть?
– Чеки ваши. Вы их не потеряли? – Слабое движение поникшей головой. – Нет? Кто из домашних имеет доступ к чековой книжке?
– Никто.
Опять за перегородку порхнула девушка – еще более молоденькая и хорошенькая. «Дуду, дай печать!» Опять быстрый взгляд на документ и грохот Большой королевской печати.
О господи! Вот так же будут описывать мое имущество! За неуплату долгов! Что делать? Откуда, черт возьми, эти чеки?!
– Госпожа Ашкенази! – Взгляд карих глаз был суров, как у прокурора. Куда девалась его лучезарная улыбка? – Чеки выписаны на крупные суммы, значит, они прошли банковскую проверку прежде, чем поступили к оплате. Проверяется подлинность чека и подпись владельца. Кто-нибудь, кроме вас, имеет право подписи ваших чеков?
– Нет. – Господи, только бы не расплакаться!
– Я вижу, что ваш счет записан только на ваше имя. Вы никому не давали доверенности распоряжаться вашим счетом?
– Нет. – Боже, где платок?
– Вы уверены?
Еле заметный кивок. Так, говорить уже не может, и сморкается. Надо бы приготовить стакан воды. Только истерики мне здесь не хватало! Жалко. Бедная девочка. Кто-то ее надувает. И по-крупному.
– Тогда я не понимаю... – Следователь откинулся в кресле и внимательно посмотрел на подсудимую. – Этого не может быть. Подумайте. Вы уверены, что чековая книжка дома? Когда вы ее видели последний раз?
– Не помню... Я давно ею не пользовалась...
– Вы живете одна? Простите, кто-нибудь может взять чеки без вашего ведома?
Не живете ли вы с вором, дорогая доктор Мириам? – Бедная Машка только вздохнула.
Давид поглядел на бледное лицо, обрамленное роскошными кудрями, на поникшие худые плечи, обсыпанные золотыми веснушками... Вздохнул и опять забарабанил по клавишам.
– Я закажу повторную проверку этих чеков, – процедил консультант, продолжая что-то рассматривать, печатать и выискивать в компьютерном нутре, – а вы дома удостоверьтесь, цела ли чековая книжка и не выдраны ли из нее страницы... Из середины или сзади, где не видно...
Господи, помоги!..
– Ну вот! – тоном человека, обманутого в лучших чувствах, неожиданно вскричал он. – Что же вы! Три года назад вы выдали доверенность в ведении дел на имя господина... эээ... Андре Пра... Пре... – Клерк запнулся, пытаясь прочесть непроизносимую на иврите фамилию.
– Преображенский, – оживилась Машка, шмыгая красным носом. – Андрей.
– Точно... – Банковская акула вгляделась в буквы. – Именно так! Подпись на чеках тоже его! Вы с ним знакомы?
– Еще бы! – Машка вдруг покраснела так, что рыжих веснушек не стало видно. – Мы вместе живем... То есть, я хочу сказать, в одной квартире...
– Ага! – Следователь вновь стал всезнающим Халифом. Все встало на свои места. Конечно, дура-девчонка выдала дружку доверенность и забыла. А парень этим нагло пользуется. – Ну вот и разгадка ваших неожиданных расходов. Деньги спрашивайте с него!
– С него?.. – прошелестело в ответ. – Как же я с него возьму?..
– Как и давали! Зачем вы выдали ему доверенность?
– Ну... Мы тогда только съехались и покупали мебель, вещи... Я много дежурила, некогда было бегать по магазинам, оформлять кредиты. Вот я и дала.
– Понятно! Мудрый поступок! Но теперь эта доверенность вам явно не ну ё НР6жна. Вы позволите мне отменить ее прямо сейчас?
– О! Да! Конечно! Спасибо вам большое, – обрадовалась несчастная, чувствуя, что неотвратимая гильотина чудом задержала свое падение. – Это можно сделать?
– Ну конечно! – Великодушный и милосердный Халиф уже стучал по клавишам. Из стоявшего рядом принтера выполз официальный бланк. – Распишитесь здесь и здесь... – Он клюнул ручкой в длинный прочерк, и Машка, не помня себя от радости, подмахнула документ. Опять грохнула Большая королевская печать.
Да он просто сказочный султан, спасающих подданных от неминуемой гибели!
– Ну вот, полдела сделали. Что теперь? Как быть с чеками?
– А их можно как-нибудь того?.. – Заискивающая улыбка и мелкое подобострастное виляние хвоста.
– Как-нибудь того?.. – Консультант резко откинулся в глубоком качающемся кресле так, что чуть не перевернулся. – Ну, прежде всего, проверим, нет ли там каких-нибудь зацепок, по которым их можно аннулировать. Во-вторых, может ли ваш друг сам оплатить эти долги? Вы не интересовались его платежеспособностью?
– Вообще-то нет, не интересовалась... Хотя... Я думаю, что если он расплатился моими чеками, то с деньгами у него не так чтобы очень...
Консультант по ведению частного бизнеса строго поглядел на дуреху:
– Отнюдь. Известно много случаев, когда люди пользуются чужими деньгами именно для того, чтобы сберечь свои. И именно так наживают миллионы. – Он вгляделся в леденцовые глаза и неожиданно для себя подумал, что сочетание нежной белой кожи, медных кудрей и изумрудных глаз удивительно красиво. – Так что вы поговорите с господином Преображенским. Кстати, через сорок восемь часов он получит сообщение об отмене доверенности, так что будьте готовы к любому повороту событий.
Тяжкий вздох был ответом.
– Я не смогу оплатить эти чеки... – И неожиданный быстрый молящий взгляд – Господин Нир! Вы мне так помогли! Придумайте, прошу вас, что можно сделать! – Несчастная вся подалась вперед, умоляюще глядя в удлиненные карие глаза.
– Дуду, ты есть идешь? – Давешняя прехорошенькая девушка, переливаясь радужными улыбками, помадами, локонами и украшениями, заглянула в аквариумную перегородку.
Обед?! Ох! Неужели она сидит здесь уже столько времени?
– Приятного аппетита, лапонька! Я еще задержусь!
– Ну как хочешь! – Обиженно надутые прелестные губки, убийственный взгляд на рыжую дамочку, вот уже час как вцепившуюся в милашку Дуду. Вот зануда!
– Ой, простите, у вас перерыв...
– Ничего, ничего, – успокаивающий жест и озорная обезоруживающая улыбка. – В больнице вы очень торопились, и мы тогда не успели поговорить, теперь договорим, если не возражаете!
Машка сконфузилась, вспомнив, как вылила на симпатичного парня ушат холодной воды. Он тогда явно хотел помочь, а она... Теперь сама просит помощи, но что тут можно сделать?
Сама, дуреха, виновата!.. Да, виновата, но как расхлебать эту кашу? Как? С Андреем говорить бесполезно – последнее время он хамит при каждой попытке завязать разговор, дома почти не появляется, на звонки не отвечает. А какой ласковый и любящий был каких-нибудь полгода назад... или пять лет назад – когда только познакомились! А сейчас живут как кошка с собакой, она даже радовалась, что почти не встречаются дома. Скандалов меньше. Господи, до чего дошла! И вот награда за ее терпение – украл чеки и «кинул» ее на двадцать восемь тысяч! Подонок! Надо срочно искать другую квартиру и бросить его к чертовой матери... Дура! Раззява! Все надеялась, что отношения исправятся, все тешила себя идиотской розовой мечтой! Теперь вот расхлебывай!
– Что делать с чеками? – пропел голодный консультант, возвращая Машку в реальную действительность. – Ну, хорошо. Давайте смотреть правде в глаза, – он ткнул пальцем в монитор. – Тот чек на три тысячи пятьсот двадцать шекелей, который пришел первым, банк уже оплатил, тут ничего не поделаешь. Деньги обратно будете выцарапывать сами. Остальные два чека – на пять и пятнадцать тысяч с копейками. Эти чеки пока что не оплачены, они задержаны, потому что превышают ваш кредит. Превышают, верно? Прекрасно. Как бы их отменить? Мы это сделать не в праве – они на предъявителя. Предъявитель не должен страдать из-за того, что ваш приятель – прохвост. Согласны?
Зеленые глаза покрылись жалобной собачьей слезой, а искусанные губы покраснели и набухли еще больше.
Тут уж клерк не выдержал. Резко выпрямившись, консультант Нир встал и нервно зашагал куда-то в банковские недра.
Машка чуть не взвыла в голос – от отчаяния, что единственный человек, который может помочь, сбежал. Ну чего она, дура, разнюнилась? Чего разревелась? Всегда держала себя в руках, а тут – на тебе! Почему? Потому что он показался добрым и ласковым, и симпатичным в придачу, а она – такая одинокая, обворованная, выкинутая на помойку, и даже поплакаться некому... Уууу!..
Консультант вернулся с какой-то бумагой в руках, причем сразу было видно, что бумага – казенная, а потому неплательщица отшатнулась от нее, как от чумной. Может, это уже приговор? Ордер на арест?
Укоризненного взгляда прорицателя несчастная не смогла вытерпеть и отвернулась в угол зеленоватого аквариума, как нашкодивший котенок.
Ну, ясно. Это, конечно, договор на ссуду, чтобы выплатить чеки. Он прав. Это единственный выход. Но, боже, выплачивать еще и ссуду!.. Уууу!..
– Госпожа Ашкенази! – Голос был суров, взгляд печален. – Вас нужно повесить не только за невыплату долгов, но и за отвратительную память!
Приговоренная затряслась, глядя на прокурора, как кролик на удава. Господи, что еще? Сейчас съест, и косточки не хрустнут! Наверное, при таком положении счета и ссуду не дадут, сразу – в тюрьму...
– Когда вы подписываете документы, надо же смотреть, что вы подписываете! И не только смотреть, но и запоминать! И не только запоминать, но и действовать в соответствии! – Голос нарастал, тьма сгущалась... – Ваша доверенность ограничена! Вы что, не помните это?
– Что? – Бедная Машка пискнула так, что не услышала сама себя.
Господин консультант потряс перед бледным конопатым носом казенной бумагой:
– Вот ваша доверенность! Вот черным по белому написано – до трех тысяч шекелей! До трех тысяч! Вы понимаете? Все чеки незаконны! Все чеки можно отменить и привлечь вашего дорогого господина Преображенского к суду за выдачу недееспособных чеков!
– Как?!
– Да! – Белоснежная улыбка осветила смуглое лицо от уха до уха и, как в зеркале, отразилась на Машкином лице.
Она тоже начала улыбаться – сначала робко, не веря своим ушам, потом все шире и шире. Радость захлестнула ее до такой степени, что захотелось броситься на шею незнакомому служащему и расцеловать его. Нет долговой ямы! Нет описи имущества! Нет ссуд и долгов! Ура!
– Так! – Довольный консультант плюхнулся в кресло и бодро застучал на компьютере. – Эти два чека мы аннулируем. Все. Этот, старый, на три тысячи триста пятьдесят шекелей я пересылаю в юридический отдел, и мы открываем иск по возмещению убытков за неправильно выплаченный чек. Ошибка банка и сумма небольшая, поэтому ответ и возврат денег придет довольно быстро... – Он еще что-то проверял, заставил Машку расписаться здесь и здесь, печатал, звонил и еще раз проверял, и, наконец, с довольным видом отвалился от монитора и поглядел на клиентку. – Все. Теперь вы чисты, как ангел небесный.
Ангел в золотом свечении пышных волос сидел, молитвенно сложив худые руки, и смотрел на благодетеля с такой признательностью в леденцовых глазах, что святой консультант застеснялся и засмеялся.
– Я вижу, что вы такая же голодная, как и я! – Натягивая свитер, он улыбался и прятал глаза, чтобы скрыть смущение.
По правде сказать, Давид был очень доволен – не часто ты действительно можешь помочь людям. И таким чистым, наивным и симпатичным, как эта девушка. Немножко неопытным в банковских делах, но ведь это не смертельно, научится. Особенно после такого хорошего урока.
– Позвольте пригласить вас в столовую...

Через пару дней известный прорицатель, читающий будущее по руке, как по открытой книге, был приглашен в отделение интенсивной терапии. Не потому, что реаниматологи не могли возвращать к жизни тяжелых больных без консультации с хиромантом, и не потому, что они боялись давать наркоз без знаний о продолжительности жизни пациента.
Нет! Просто вертлявая и легкомысленная санитарка этого отделения, крошка Лиор, решила выйти замуж... И она не знала, кого предпочесть. Бывшего одноклассника Рувена, с которым была знакома уже много лет? Борца-тяжеловеса Давида, с которым познакомилась в армии три года назад? Или медбрата Алекса, с которым работала в отделении уже полгода... Другие претенденты были не в счет. Знаменитому пророку предстояло выбрать достойнейшего. Крайне ответственное и срочное дело.
Прославленный Мэтр, насвистывая и предвкушая приятное времяпрепровождение, шел по дорожкам больницы и любовался изящными белыми цаплями, грациозно вышагивающими по зеленой траве и церемонно качающими маленькими головками. Они всегда зимой прилетали в Беер-Шеву из соседнего Египта. Давид любовался ими и вспоминал свое детство в Александрии, в дельте великого Нила: красных священных ибисов, разгуливающих между шуршащими стеблями папируса; белых маленьких цапель с золотистыми хохолками и величественных розовоклювых пеликанов, парящих, как орлы, над широкой поверхностью священных вод.
Множество народа сновало по асфальтированным дорожкам, и Давид не сразу увидел впереди себя высокую фигуру, увенчанную медной копной волос. Фигура торопливо шла впереди, чуть спотыкаясь на растрескавшемся асфальте. Неровную походку объясняло наличие чудовищного чемодана на колесиках, который девушка волокла за длинную ручку. Громадный чемодан, набитый так, что матерчатые бока выпячивались, будто у беременной, поминутно норовил съехать с дорожки, упасть на бок или зацепиться за проезжающую мимо тележку. Словом, он вел себя крайне неприлично, чем вызывал справедливые нарекания со стороны владелицы.
Давид удовлетворенно ухмыльнулся, прибавил шагу и, изловчившись, перехватил сзади длинный ремешок.
Строптивый чемодан, почувствовав смену руководства, немедленно встал на дыбы, и девушка возмущенно оглянулась, желая проучить непослушную собственность. Увидев мужскую руку, цепко держащую чемодан, она опешила от изумления, но тут же пришла в себя и так хватила по непрошеной руке свободным концом ремешка, что на коже тут же вздулась багровая полоса.
Вопль боли и изумления огласил идеально подстриженные газоны, и торжествующая воительница догадалась наконец взглянуть, кого она едва не сделала инвалидом. Тут газоны огласил другой вопль – сожаления и сострадания. Строптивый чемодан был забыт, незадачливому помощнику оказана самая теплая забота и самый детальный врачебный осмотр. Таким образом, мир был восстановлен, а недальновидный прорицатель препровожден в ближайшее кафе для восстановления утраченного душевного равновесия.
– Я сам виноват, – в тысячный раз повторял пострадавший, прижимая к вздувшемуся рубцу полотенце со льдом. – Ради бога, не беспокойтесь! Боль почти прошла!
Доктор Мириам, все еще пунцовая, пыталась напоить страдальца целебным чаем.
– Вот, я уже пью, я уже спокоен, у меня ничего не болит. Сядьте же и выпейте кофе вместе со мной! Это успокоит меня лучше, чем ваш цветочный чай!.. Ну, вот так-то лучше! Я надеюсь, что вы не опоздаете на самолет?
– Какой самолет?
– А зачем вам чемодан? Я решил, что вы с работы улетаете. Разве нет?
Маша горестно усмехнулась:
– Это частично верно. Я действительно вылетела. Но, слава богу, не с работы, а всего лишь из дома.
– Из дома? Милосердный боже! Почему? Что случилось?
Машка посмотрела на собеседника укоризненным взором:
– Сам виноват... и еще спрашивает...
– Я?! Виноват?! В чем?
– Кто мне напророчил, что будут проблемы с домочадцами? Кто отменил доверенность? Кто перекрыл поток денежных средств из моего кармана прямехонько в Иерихонское казино? А?
– К казино я не имею никакого отношения, – убежденно мотнул головой банковский служащий. – Ни сном, ни духом! А какое отношение оно имеет к вам? – Взгляд стал суровым, и Машка обнаружила перед собой давешнего следователя. – Расскажите-ка подробнее.
– А! – Она махнула рукой, и Давид с беспокойством обнаружил на белой коже длинные глубокие порезы. Как от бритвы. Свежие. – Это я так шучу. Лучше, чем плакать, правда?
Собеседник хмуро молчал, ожидая продолжения и исподволь изучая рубцы.
– Ну, в общем, оказалось, что этот мой друг – бывший друг, обратите внимание! – пристрастился к игре в рулетку. Ездил каждую пятницу в Иерихонское казино – знаете, из Тель-Авива есть бесплатный автобус, – и там играл всю ночь напролет. Мне врал, что гуляет с ребятами в барах. Профукал все свои деньги, стал у меня таскать – вы знаете. Вчера он получил сообщение, что и доверенность перекрыли, и чеки вернулись без покрытия. Ему из казино позвонили, угрожают, гони монету. А где ее взять? Ну, в общем, побеседовали мы с ним... – Маша вздохнула, задумчиво посмотрела на чемодан, немое доказательство непрочности дружеских связей, и сглотнула невольно набежавшие слезы. – Я наорала, мол, убирайся из квартиры. Он в истерику – некуда и денег нет... Тогда я собрала свои шмотки, причем многих недосчиталась, и сейчас везу их к маме.
– И жить у мамы будете?
– Нет. Не хочу ее подставлять, это опасно.
– Опасно?! Почему?
– Ну, это ж понятно... Сегодня к Андрею приходили гориллы из казино, пытались вытрясти из него деньги. – Машка печально усмехнулась, помолчала. – А он пытался вытрясти их из меня. Так что я сейчас поживу на работе, пока не сниму квартиру. А что? Кабинет у меня есть, там кушетка. Туалет и душ – под боком. Чем не пятизвездочный отель? Так что со всеми удобствами!
– Прекрасно! Вы замечательно все продумали! – мрачно подытожил прокурор. – А почему не у друзей?
– Потому что боюсь их подставить. Андрей всех знает, я не хочу, чтобы он с придурками из казино к ним ввалился. А в больнице – охранник, да и слишком много народу, чтобы бузить. Собственно, простите, но я вас хлестнула, потому что померещилось, что это – они...
– Скажите... – Давид мрачно кивнул на глубокие порезы. – Это – результат «бузы»?
– Что? Где? А, это! – Маша взглянула на свою руку и грустно рассмеялась. – Нет, это не результат насилия в семье! То есть насилия, но не в семье... – Она улыбнулась, глядя на напряженное смуглое лицо. – Это мой кот. Я договорилась с подругой, что кот пока поживет у нее. Я запихивала его в сумку, чтобы отвезти к подруге, а кот не хотел. Сопротивлялся... Он хороший, он не со зла. Просто испугался. Представьте, что вас ни с того, ни с сего будут запихивать в большую сумку...
– Я этого точно не перенесу! – Давид был полностью солидарен с котом. – Так что, вы сейчас – бездомная?
– Ну, если честно, да! – Машка пнула беременный чемодан. – Бездомная, безмужняя и бескошатная! Как это здорово!
Давид серьезно смотрел, как веселится сидящая напротив девушка. Молодец! Не вешает носа. И под удар никого не ставит – понимает, что вышибалы из казино, в придачу с осатаневшим игроком, которому не дают играть, – не шутка. Но нервы – на пределе, если она так отреагировала на чемодан. Конечно, и не спала... Бедняжка!.. Как ей помочь?
Решение пришло само собой:
– Вы позволите пригласить вас ко мне? В квартире есть свободная комната. Ее хозяин, мой компаньон, уехал на полгода в Америку. Покой и безопасность я вам гарантирую.
– Что?!
– Я предлагаю вам комнату в моей квартире. – Консультант повторил слова медленно и четко, как говорил с клиентом в банке. – Вы будете жить в отдельной комнате. Сколько хотите. И вы, и кот. Согласны?
– Но... это вас стеснит...
– Ничуть. Я снимаю трехкомнатную квартиру. Одна комната моя, другая – приятеля, гостиная общая. Вещи моего компаньона я уберу, мебель останется, так что условия у вас будут весьма приемлемые. Вы будете платить за воду, электричество и газ по счетчику, как платил мой товарищ, а квартирную плату он внес вперед на полгода, так что на этом вы сэкономите. Согласны?
Машка секунду смотрела прямо в глаза полузнакомому молодому человеку. Что она знала о нем? Практически ничего. И ему она тоже была незнакома, если не считать того, что он вычитал по ее руке и по банковскому счету. И сейчас он уже второй раз спасает ее. Кто Он? Всемогущий Гарун аль-Рашид? Или – Синяя Борода? Правда, на сексуального маньяка он не похож, хоть и явный Казанова...
– А вы не боитесь, что я на хвосте приведу к вам банду из казино? Ведь они могут проследить мой путь из больницы домой.
Давид широко улыбнулся, знакомым жестом откинулся в пластиковом кофейном кресле и снисходительно посмотрел – так смотрит старший брат на несмышленую сестренку:
– Я никогда ничего не боюсь. Не бойтесь и вы. Ну, рассудите сами! Подумайте – зачем им вас искать? Наличных у вас не отнять – их вы с собой не носите, счет перекрыт, живете вы отдельно... К тому же с мужчиной, который может вас защитить! – Он озорно поиграл бицепсами, рельефно выступающими сквозь тонкую рубашку. – Ну что, вы согласны?
– А... кот? Вы правда возьмете меня с котом?
– Да. У меня, честно говоря, никогда не было кота, но, я уверен, мы поладим. Поладим же мы с вами?
– Поладим, – очень серьезно ответила бездомная доктор.
– Тогда пошли! Ведь еще надо переселять кота!
И они вдвоем впряглись в громадный чемодан и поволокли его, упирающегося, к автомобильной стоянке – ехать на новую квартиру.

Жизнь чудесно изменилась. Для обоих.
В первое же утро Машку разбудил упоительный запах из кухни. Пахло чем-то обалденно вкусным – так, что она, едва продрав глаза, тут же накинула халатик, сделала вид, что идет в ванную, а на самом деле заглянула на кухню – там сосед-спаситель, напевая, колдовал над сковородкой.
Увидев всклокоченную голову и опухшие от сна глаза, шеф-повар сделал широкий приглашающий жест и громогласно объявил:
– Омлет по-александрийски и египетский фулль! Только у нас! Ресторан «Нир»! Милости прошу!
Тигриный с подпалинами толстый кот уже терся выгнутой спинкой о ноги повара и обвивал их длинным пушистым хвостом. Шеф не отпихнул нахального обжору, не дал под толстый рыжий зад, а вежливо и обстоятельно выговаривал ему, как клиенту в банке:
– У тебя есть еда. Иди к своей миске и ешь, сколько хочешь. Вон, у холодильника! Забыл? Там полно твоей кошачьей еды! – Кот мяукнул настолько жалобно, что сердце повара дрогнуло от жалости к погибающей киске. Он сдался: – Когда мы позавтракаем, и, если тебе позволит хозяйка, то я дам тебе немного омлета. Ты понял меня?
Кот понял. Он отошел и сел рядом с кухонным столом, как часовой на посту, не отрывая взгляда от восхитительно пахнущей сковородки.
Свеженькая и бодренькая Маша выпорхнула из ванной, блестя промытыми леденцовыми глазами и медными кудрями, и тут же была награждена горой вкуснейшей еды, заполнившей широкую тарелку. Ее слабое сопротивление «Ой, я не завтракаю, ой, мне только чай» было пресечено в корне.
Поели дружно и быстро, скормили зверю остатки омлета, потом Машка быстренько прибрала в кухне – «Я готовлю, а ты моешь посуду! Хорошо?», и дружно выкатились на стоянку – в больницу и банк было по пути.
Поздно вечером Давид вернулся домой совершенно измочаленный: за рабочий день клиенты успевали выпотрошить клерка до конца, до самых кишок. Ввалился и сразу завернул в ванную – отмыться от дневной грязи. Подозрительные, заискивающие, угрожающие, обманчивые, льстивые, липкие взгляды клиентов он ощущал кожей, как налипшую грязь. Смыть эту присохшую корку было единственным желанием выдохшегося человека. Вот тебе и легкая жизнь «белого воротничка»!
Содрал с себя рубашку, пропитанную трудовым потом, и с омерзением швырнул в корзину с грязным бельем. Бросил и удивился – рубашка плавно спланировала на самое дно. Странно! Утром корзина была забита по самые края – Давид ненавидел стирать даже в суперсовременной машинке, купленной за бешеные деньги специально для того, чтобы избавиться от мерзкого процесса. Удивившись, забрался под хлещущий из душа кипяток и весь отдался упоительному чувству обновления. Потом долго стоял под прохладными струями, возрождаясь для продолжения дня, а точнее – вечера, потому что уже смеркалось, когда он закончил работать.
Переодевшись, Давид выглянул из комнаты. В квартире было тихо, пусто и очень чисто. За окном на веревке развевалось выстиранное белье, а грязная посуда испарилась в неизвестном направлении. Единственной живой душой был толстый кот, который балансировал на узком подоконнике, подсматривая за голубями, воркующими на противоположной крыше.
При виде владельца квартиры кот грузно спрыгнул с окна, подошел и боднул хозяина лобастой башкой в ногу. В виде приветствия, надо полагать. Давид погладил кота, включил электрический чайник и пошел к себе в комнату – полежать, растянуть спину после тяжелого дня. Кот, задрав трубой пушистый хвост, последовал за ним, вежливо помедлил на пороге – можно ли зайти? – потом прошел, с ленцой прыгнул на диван, пристроился под бочок к новоприобретенному хозяину и мирно замурлыкал.
Давид погладил шелковую шубку, пригрелся о мохнатый бок, расслабился и задремал под тихое мурлыканье кошачьей шарманки. Такими и нашла их Машка, возвратившаяся из магазина, – спящими, расслабившимися и очень довольными друг другом.
Она заглянула в приоткрытую дверь комнаты для того, чтобы выманить дурака-кота, попавшего на чужую территорию. Заглянула и убедилась, что кот вовсе не считает эту комнату чужой – напротив, очень даже своей, судя по тому, как рыжая туша развалилась на диване. Рядом мирно посапывал хозяин комнаты, несомненно согласный с новым квартирантом. Судя по всему, общий язык они нашли.
Вот здорово! «Поладим!» – видно, Давид действительно обладал пророческим даром.
Убедившись в благополучии кота, хозяйка бросила невольный взгляд на его соседа и неожиданно для себя залюбовалась красотой отдыхающего мужского тела. Белизна простыни подчеркивала смуглый силуэт, мужественные, классические пропорции. Запрокинутая на высокой подушке небольшая голова с античным профилем, мощная шея борца, широкие, подчеркнутые облегающей майкой мускулистые плечи, торс с рельефными мышцами, свободно раскинутые стройные ноги. Впалый живот ритмично вздымался при дыхании, длинные сильные руки заняты делом – одна обнимает подушку, другая – храпящего кота.
Машка была врачом, она привыкла смотреть на обнаженное человеческое тело, выискивая в нем изъяны, порожденные недугом, или симптомы, указывающие на болезнь. Она без стеснения рассматривала спящее мужское тело и удивлялась, насколько такое, расслабленное, оно красивее, чем навязшие образы накаченных суперменов, вечно куда-то мчащихся, прыгающих, летящих, пробивающих, но ни в коем случае – не отдыхающих. Спали почему-то всегда только принцессы, и именно таких, спящих, их описывали и ими любовались. И правда – красота дремлющего тела совсем другая, чем бодрствующего...
Тело шевельнулось во сне, и соседка опомнилась. Ой! Извините! Тихо, как мышь, Машка уползла в свою комнату.

Компаньоны жили словно в сыгравшейся спортивной команде, не мешая друг другу и составляя единое целое. Для каждого существовал круг обязанностей, облегчающий взаимное существование. Давид великолепно готовил, утверждая, что все мужчины-египтяне – прирожденные повара, и с этим трудно было не согласиться, познакомившись с его кухней. Он же следил за всей квартирной бухгалтерией, скрупулезно проверял счета и платил по ним. Машка стирала и мыла посуду, убирала в доме, бегала за продуктами и для себя, и для соседа, причем тот с маниакальным упрямством возвращал деньги за «свои» продукты, хотя ели они из одной кастрюли и одного холодильника. Кот был общий, и бессовестно пользовался тем, что один хозяин не знал, покормил ли его другой.
Квартирная соседка чрезвычайно нравилась Давиду. Она была не первой в длинной череде подружек тридцатилетнего мужчины, которые претендовали на совместное проживание, но жить с кем-нибудь было для Давида до сих пор психологически невозможно. Развод родителей оказался слишком тяжелой травмой для шестнадцатилетнего подростка, убившей в нем веру в благополучие семейной жизни.
В этом же случае было не так, как всегда, и Давид часто размышлял об этом. Что отличало Машу от других знакомых ему женщин? Во-первых, она взяла на себя то, чего он до смерти не любил делать, и это было великолепно. Во-вторых, врач часто сутками дежурила, то есть ее присутствие в квартире почти не ощущалось. В-третьих, в такие ночи (а расписание всегда висело на холодильнике) он мог приводить подружек, и только кот был немым свидетелем потрясающих сцен. Но кот снисходительно смотрел на шалости владельца квартиры и не ябедничал.
Правда, последнее время жизнь перестала быть легкой, и виной этому были сны, приходившие в кудрявую голову нашего Казановы помимо его воли. Ему снилась соседка. Ее высокое, прямое как палка тело с широкими плечами. Костлявая без талии фигура, плоская спина без ягодиц, переходящая в худые ноги, напоминала родные древнеегипетские фрески – тонкие, вытянутые ввысь грациозные абрисы, легкие и воздушные, укутанные в полупрозрачные, не скрывающие тела ткани. Во сне она наклонялась над ним, как божественная Изида, и призрачные руки обнимали его, а золотые кудри щекотали кожу на груди и животе. Он просыпался и шел в холодный душ. И все труднее было приводить домой беззаботных девушек, как и проводить одинокие вечера во время ее бесконечных ночных дежурств...
А без дежурств было еще тяжелее! Невозможно вечером встать с дивана в гостиной, равнодушно пожелать ей спокойной ночи и удалиться в свою комнату, представляя, как она прошла в свою и раздевается перед сном... Давид ворочался всю ночь, а когда засыпал, девушка приходила к нему во сне – желанная, щекочущая и недоступная, как богиня Изида. И тогда он просыпался, уверенный, что она тоже не спит и ждет его, ворочается на своей кровати так близко – за стенкой... А утром все было как обычно: «Привет, как дела?»
Не нужно предсказывать будущее, чтобы понимать, что такое положение вещей долго продолжаться не может. Давид с замиранием ждал решающего часа, когда прогремит Большой взрыв, и не знал, что он принесет – мгновенное разбегание галактик или построение новой вселенной в отдельно взятой квартире.
Родители развелись, и подросток ушел из дома потому, что не в силах был наблюдать, как рушится домашний очаг, который так любил и в котором нуждался. Давид возненавидел семейные отношения, где под маской любви и заботы прячутся обман и предательство. Повзрослев, понял, что это не всегда так, но детский страх вновь оказаться над коварной пропастью лжи сковывал настолько, что он не мог заставить себя пойти по пути, ведущему к семейному гнездышку. Не мог, хотя страстно мечтал об этом. И где-то в глубине души теплилась мысль, что милосердная судьба сама поможет ему.

Однажды Давид заскочил домой в обеденный перерыв потому, что знал – соседка там, дома. Почему-то очень захотелось посмотреть на Машу перед тем, как она уйдет на свое бесконечно длинное дежурство – просто посмотреть, пообедать вдвоем, и ничего более, потому что ничего другого и не могло произойти.
Давид открыл входную дверь и сразу же почувствовал сильный порыв ветра – это значило, что громадное, в полстены, окно на кухне открыто, и Маша вешает постиранное белье на натянутые за окном веревки. Так оно и было – заглянув в кухню, Давид увидел длинные стройные ноги и аккуратную попку, а самого тела до половины не было видно – оно свешивалось наружу, к веревкам. Давид секунду смотрел на короткий ситцевый халатик, который почти ничего не прикрывал, и тяжелая темная страсть поднималась из самых недр его существа, затопляя разум. Еще секунда – и ему не справиться с собой, и мир рухнет, и рухнет навсегда, потому что ему ни за что не восстановить его.
Он и рухнул... Длинная нога внезапно описала дугу, и истошный крик застыл в воздухе, и ситцевый халатик стал стремительно переливаться через окно туда, наружу, в ослепительно сияющий квадрат неба. Давид, ничего не соображая от ужаса, одним прыжком бросился на ускользающее в пространство тело, навалился на верткую узкую спину и зажал своими каменными ногами ее ноги – уже висевшие в воздухе. Плохо понимая, что делает, он рванул тонкое, легкое тело на себя – обратно в кухню, выдирая его из небесной голубизны. Оно с хрустом повалилось на него, и из сведенных судорогой тощих рук выдрался рыжий пушистый комок и с отчаянным мявом исчез в коридоре, расцарапав по дороге опрокинутые тела.
Машка увидела карие глаза, показавшиеся ей огненными, услышала хриплое дыхание, ощутила горячие руки, обхватившие ее тело, и поняла, что она в безопасности. Счастье горячей волной затопило разум. В ту же секунду мир померк в зеленых леденцовых глазах, и она, страстно прижав к себе неожиданного спасителя, отдалась ему с таким пылом, в каком невозможно было ранее заподозрить строгого доктора. Мир развалился на части, исчез, потонул в волнах наслаждения и безумия.
Большой взрыв свершился. Старого мира больше не существовало.
Когда они оба пришли в себя, Давид подхватил на руки и перенес спасенную возлюбленную на свою кровать, оставив ситцевый халатик на кухонном полу. Осторожно положил на мягкие подушки и залюбовался потрясающими изгибами точеного тела, самого красивого в мире! Не удержался и, склонившись, стал целовать мягкую ямочку между острыми ключицами, пульсирующую жилку на длинной шее...
Через полчаса она позвонила в больницу сказать, что не придет на дежурство – совершенно не в состоянии работать. В ту же минуту Давид по мобильному телефону объяснял начальнице, как у него болит голова – ну прямо-таки отваливается, – и отчаянно отбивал энергичные попытки молодой дамы срочно навестить его, чтобы помочь страдальцу.
К вечеру проголодались. Героический Давид быстренько сварганил что-то особо калорийное, призванное поддержать душевные и физические силы изможденных организмов.
Маша, накинув изумрудный халатик, который так шел ее медным кудрям, сидела на кухонной табуретке, наблюдала процесс приготовления пищи и рассказывала:
– Я открыла окно, а потом пошла в ванную, чтобы взять тазик с постиранным бельем. Вдруг слышу – кошачий вой и какой-то шум. Непонятный. Я выскочила из ванной, бегу в кухню. Там – пусто. Только из-за окна доносятся какие-то необъяснимые звуки. Я выглянула в окно и вижу – о, ужас! Этот негодяй-кот выпрыгнул в окно и застрял толстой тушей на веревках. Как в гамаке. Раскачивается и орет благим матом от страха. Я испугалась, что он сорвется и полетит вниз, перегнулась через подоконник, чтобы схватить его, а идиот, еще больше перепугавшись, полез по веревкам в дальний угол. Ползет и шипит на меня, как змея! Ну, я еще больше высунулась, чтобы поймать мерзавца, уже ухватила его поперек живота, но тут нога поскользнулась на плитках, а он тяжелый, зараза...
– Все! Больше белье вешать не будешь! – решительно сказал удачливый спасатель и будущий счастливый супруг, вываливая на тарелку громадный кусок шипящего мяса в грибном имбирном соусе. – Завтра же покупаем сушильную машину! К окну ты больше не подходишь! – Последнее было сказано коту, который с невинным видом крутился под ногами. – Зачем ты, разбойник, выпрыгнул в окно?
Кот проигнорировал вопрос и ясно дал понять, что, мол, еще в детских книжках написано: «Сначала накорми, а потом спрашивай!»
– За голубями охотился, – прокурорским тоном произнесла суровая хозяйка. – Тоже мне, спайдермен! Обжора!
Кот понял, что сегодня, пожалуй, с этими двумя каши не сваришь, и, обиженно подрагивая пышным хвостом, удалился к своей плошке с едой. Что ж, иногда не грех и попоститься. Не все же, в самом деле, коту масленица! Тем более что грибной соус он не особенно любил.

Сказка вторая
О том, как блистательный Омар Шариф был пленен бедуинской девушкой

Первый раз Хосния увидела красавца супергероя по телевизору – у тетки Фатимы. Старшая сестра отца была богатая и ученая, работала в больнице медсестрой. У нее в комнате стоял собственный телевизор с кабельным телевидением, и добрый муж позволял ей смотреть все, что хочет! Неслыханное дело! Телевизор на женской половине! Ни у кого этого не было!
Поэтому маленькая Хосния любила бегать к тете в гости. Мать знала о недопустимой вольности золовки, но молчала, а отец Хоснии возмутительно баловал единственную дочь и смотрел сквозь пальцы на то, что девочке позволяют вести себя как сыну – делать то, что хочет. В рамках законов шариата, разумеется. Телевизор в комнате у тетки, конечно, выходил за рамки шариата, но Фатима была самоуверенная до крайности и лучше всех знала, что можно, а что нельзя... Короче, любимая племянница видела даже американские ковбойские фильмы...
Хосния запомнила имя голливудского героя – Омар Шариф! – и грезила им наяву так, что тетке пришлось подробно растолковать отцу, что этот красавчик-актер – правоверный египетский араб, и поэтому его можно смотреть. Супергерой был такой восхитительный, что холодело в животе, особенно, когда, прищурив агатовые глаза под черными разлетающимися бровями, он смотрел прямо на тебя – ах, вот так! – и чуть-чуть насмешливо улыбался, блестя сахарными зубами под черной щеточкой усов. О! Омар Шариф был красивее, чем все пацаны в Рахате, в том числе ее братья, хоть они и были самыми классными парнями в округе, и девчонки из класса завидовали ей, когда один из братьев провожал ее до школы и обратно.
Хосния выросла такой, какой растил отец, – упрямой и своенравной, и заявила, что хочет учиться в университете, как тетя Фатима. Тут уж мать не выдержала и восстала против вопиющей дерзости и грубейшего нарушения законов Аллаха, но отец опять пошел на поводу у обнаглевшей дочки. Мать прямо заявила, что это – вопиющий грех, и что в наказание своевольная дочь никогда не выйдет замуж и останется презренной старой девой, ибо ни один здравомыслящий мужчина не женится на девушке, побывавшей в греховном университете. Но отец на нее прикрикнул, и мать замолчала, а дочка стала студенткой. Конечно, она соблюдала все законы скромного поведения, и братья по-прежнему провожали ее из бедуинского Рахата до недалекой Беер-Шевы и обратно, но сам факт, что дочка была образованнее, чем мать, – унижало. Девушке – учиться?! После школы? Где это видано?! Зачем?! И вообще, само пребывание в еврейском университете арабской девушки не могло кончиться ничем, кроме греха. Мать была убеждена в этом. Точка.

Хосния увидела его на летней практике в музее бедуинской культуры. Центр по сбережению исчезающей культуры кочевников-бедуинов пустыни Негев, располагался в небольшом, искусственно посаженном лесу недалеко от Беер-Шевы и ее родного бедуинского города Рахата.
Среди небольших современных зданий маленького этнографического музея была разбита настоящая показательная палатка с домашней утварью. На выходные туда приводили смирных осликов и верблюда, чтобы дети, посещающие музей, могли покататься и почувствовать себя настоящими кочевниками. Как и всякий этнографический музей, центр занимался научной работой, и многие студенты проходили там практику, зарабатывая трудовую копейку и зачетные баллы за летний семестр.
Хосния любила бывать в этой палатке, она напоминала ей жилище бабушки и дедушки, стоящее посередине обширного двора великолепной виллы отца. Закончив научную работу, Хосния приходила сюда, как к себе домой, – прибраться, правильно поставить разбросанные посетителями вещи, поправить тяжелый брезент, покрывающий выделанные из верблюжьей шерсти стенки палатки, подмести.
Вот и сейчас она выбивала шерстяные половики, вытащенные для проветривания, размахнулась палкой... и услышала сзади придушенное «Ох!». Оглянулась... и увидела отскочившего Омара Шарифа! Тот был точно такой же, как в фильме: высокий, мускулистый, феноменально красивый, узкие бедра обтянуты джинсами, бугры мускулов играют под клетчатой ковбойской рубашкой с расстегнутым воротником. Она узнала мгновенно его взгляд – внимательный и чуть насмешливый, как в фильме. Его худощавое лицо с бархатными усами вытянулось, а чёрные глаза над чуть выступающими скулами стали круглыми, когда девушка, ахнув от изумления, стремглав убежала за палатку – прийти в себя.
Хосния ни на секунду не усомнилась, что это он, настоящий он, хотя прошло много лет с тех пор, как снимались те фильмы, и душка-ковбой должен был давно состариться. Нет! Он не мог стариться! Супергерои не старятся, они остаются навечно молодыми и красивыми и приезжают к влюбленным в них девушкам, и увозят на белом коне в свое прекрасное далеко. Она была уверена, что эта мечта сбудется так же, как всегда исполнялись все ее желания. И вот – он приехал!
Когда Хосния опомнилась и осмелилась выглянуть из-за черного брезента, покрывающего невысокую палатку, вытоптанная площадка между соснами была пуста. Только валялась отброшенная палка, да раскачивался на ветке пыльный половичок. Может, его и не было вовсе? Может, ей почудилось? Вышла на утоптанную площадку и огляделась по сторонам. Пусто и тихо. Никого. Но остался слабый сладкий запах дорогого одеколона – его запах. Значит, не почудилось! Был, посмотрел на нее и сбежал! Смылся! Вместо того чтобы настигнуть прекрасную беглянку и похитить ее, как всегда делал в фильмах! Бедуинка подняла брошенную палку и хлестнула по ни в чем не повинному половичку так, что тот развалился на части! И поделом!
Хосния пошла в чулан – взять новый и, пока рылась среди пыльных тряпок, выбирая нужный, услышала голоса. Кто-то стоял у самого входа в длинный беленый сарай, именуемый в музее запасником. Говорили по-английски, причем приглушенный страстный шепот с ивритским акцентом принадлежал женщине, а прекрасная английская речь с нехарактерными для английского певучими интонациями была мужской. Девушка вытянула шею, подглядывая и подслушивая, и убедилась, что руководительница ее проекта, профессорша Рахиль, бесстыдно соблазняет Омара Шарифа.
Хосния видела, как костлявые руки обняли стройный торс ее кумира, как тощее тело прижалось к красавцу, а накрашенные яркой помадой губы бесстыдно тянутся к умопомрачительным усам. А он – истинный джентльмен! – не оттолкнул наглую зарвавшуюся старуху, а нежно обнял и поцеловал, нашептывая на ушко те слова, которые приготовил для нее, его Хоснии!
Этого бедуинка не могла пережить. Словно фурия выскочив из-за половиков, сильными руками, привыкшими доить овец и отжимать сыры, толкнула старую ведьму так, что та отлетела на полметра! Потом пулей вылетела из сарая и, завывая от злости, нырнула в спасительную кабинку женского туалета. Там, выплакавшись всласть, поклялась, что ни за что не ответит на ласки этого изменщика, даже когда он придет к ее отцу свататься. Никогда! Она покажет ему!
На другой день был объявлен семинар по фольклору синайских кочевых хамул под руководством уважаемого гостя из Мичиганского университета – полное перечисление титулов и работ – профессора Ружди Халеда. Так, оказывается, звали ее суженого. Хосния пришла и демонстративно села в первый ряд – пусть видит, что она не боится его! Даже чуть закатала рукава – путь видит ее красивые руки, не то что у этой белобрысой мымры. И даже позволила пряди блестящих вороных волос – одной-единственной, ведь это не такой большой грех! – выбиться из-под душного темного платка, покрывающего голову и шею. Все студенты и преподаватели сидели полуголые из-за июльской жары, в майках и шортах, так что чуть закатанные рукава – это не страшно, сойдет.
Профессор Ружди Халед стоял прямо перед ней – свободно и гордо – и говорил о своих находках и теориях, об особенностях сказаний и песен Синайских кочевников. Выводы отличались новизной и нестандартным подходом, и студенты слушали его, разинув рты. Все, кроме Хоснии! Господи, какую чушь он говорил, свято веря в свою правоту! Уж что-то, а фольклор исконных жителей Синая она знала с малолетства, мать всегда любила петь родные напевы, особенно, когда пряла, а уж бабушка рассказывала такие сказки и кочевые предания – куда всем голливудским фильмам!
И когда уважаемый гость кончил говорить, и все зааплодировали и стали рассыпаться в благодарностях за уникальные научные исследования, она встала и высказала липовому профессору все, что думала.
Хосния говорила, а тот смотрел на нее совершенно непостижимым взором, притягивавшим, как магнит, и она боялась остановиться, чтобы киногерой не перестал глядеть на нее. Казалось, ее речь продолжалась вечность, и вожделенный взгляд ласкал ее вечность, и вечность прошла, пока она не остановилась, чтобы перевести дух. Красавец спросил что-то, а она даже не слышала – что. Видела, как шевелится бархатная полоска усов, как поблескивают сахарные зубы, как играет улыбка на тонких губах, как лучатся агатовые глаза, ласкающие ее с ног до головы... Сладостное томление захлестнуло ее так, что Хосния села в середине речи – боялась, что ноги подогнутся, и она упадет в его объятия.
Наконец она остановилась – не хватало воздуха. Профессор молчал – может быть, вежливо ждал продолжения? Глядел на нее таким чудным взором, что ей захотелось убежать и спрятаться в темной палатке, как в бабушкином черном подоле. Но тут все зашумели и заговорили, перебивая, споря, не слушая друг друга, и его голос затерялся в этом привычном израильском гаме. Только глаза продолжали время от времени пронзать ее чистым и светлым взором – девушка чувствовала взгляд затылком, даже не глядя. Семинар кончился, и эта молодящаяся стерва Рахиль с противной улыбочкой взяла коллегу под локоть и увела, а бедуинка осталась сидеть в полутемном конференц-зале.
– Хосния Усама, пройдите в администрацию. Хосния Усама, пройдите в администрацию! Спасибо, – внятно разнеслось из громкоговорителя.
Девушка, поправив платок и тщательно застегнув длинные рукава плотной мужской рубашки, медленно поднялась и побрела через прожженный солнцем двор в низкий административный домик. Все понятно. Эта мерзкая Рахиль, конечно, сводит счеты – наябедничала, что она вела себя на семинаре неподобающим образом, и сейчас студентка Усмана белым лебедем вылетит из проекта. То есть о летней практике можно забыть...
Ружди Халед выглянул в узкое, занавешенное от яркого света окно профессорского кабинета и сразу увидел девушку, понуро бредущую по двору. Та не торопилась, и он смог разглядеть ее лучше, чем в полутемном конференц-зале среди толпы галдящих студентов или на вытоптанном пятачке перед палаткой-экспонатом, когда негодница чуть не убила его своей палкой.
Бедуинка была высокой и стройной. На крепкое, упругое тело, которое не могла скрыть даже бесформенная грубая одежда, приятно было смотреть, особенно – на хорошо развитую грудь. Широкая мужская рубашка закрывала девушку почти до колен. Ноги были закрыты бесформенными джинсами и грубыми рабочими башмаками, то есть не видны совсем, но по очертаниям рубашки, чуть колышущейся при движении, он угадывал круглые девичьи ягодицы и тонкую талию. Колебания одежды завораживали, манили, и профессор с трудом оторвал глаза от этой драпировки, скрывающей запретный плод.
Американец повернулся к Рахили, неслышно подошедшей сзади, и чуть отстранился от щуплого тела, прикрытого лишь крошечной золотой маечкой на тонких бретельках и укороченными шортами. Конечно, она прекрасно выглядела для своего возраста – энергичная, подтянутая, ни грамма лишнего веса, уже редеющие волосы модно покрашены полосками и взбиты в густую копну, закрывающую половину лица. Не зря закрывающую – тщательно ухоженная кожа уже начинает стареть, вокруг голубых, искусно подведенных глаз и подкрашенных губ – мелкие морщинки... Южное солнце делает свое разрушающее дело, и не зря женщины Востока скрываются от него под тяжелыми накидками, паранджами и платками. Лучше задыхаться, но не выглядеть старухами!
Мужчина отчетливо ощутил плотоядный жар, исходящий от почти обнаженного тела. Это было приятно и привычно – так вели себя почти все женщины, знакомящиеся с ним, кто раньше, кто позже. И супергерой был готов к этому и знал, как вести себя с ними (так, как ему хотелось). Умел выходить потом из различных ситуаций (не обращать внимания ни на что). Обе стороны легко принимали удобные, ни к чему не обязывающие отношения.
Ружди прекрасно знал, чего хочет почти прижавшаяся к его спине женщина. Собственно, их отношения уже начались и, если бы не фурия, выскочившая из пыльных половиков, они бы продолжились вполне успешно. Теперь эта фурия неторопливо брела под жгучим солнцепеком и мешала пойти по накатанной, приятной и удобной дорожке. Мешала, как камушек в ботинке. Черт! И откуда она взялась?
Хосния потянула на себя ручку плотно закрытой двери, и тут же в лицо ударил поток холодного воздуха из кондиционера. Девушка вошла и быстро закрыла за собой дверь – чтобы холод не уходил. А потом увидела его. Киногерой стоял и смотрел прямо в глаза, точно так же, как в телевизоре. И так же, как в детстве, что-то оборвалось в животе и перехватило дыхание.
– Хосния, профессор Халед хочет поговорить с тобой о традициях Синайских кочевников... – Стерва-Рахиль как чертик из коробочки выпрыгнула из-за его спины и затараторила по-английски, стараясь обратить на себя внимание. – Профессор Халед...
– Спасибо, Рахиль, – изысканно прервал Ружди, не отрывая взгляда от темных глаз Хоснии, – я думаю, что нам легче будет разговаривать по-арабски. Так что не смею вам мешать. – Он вежливо поклонился, и руководительница проекта прикусила язык. – Где нам удобнее всего поговорить? – продолжил он, и Хосния ответила, не задумываясь:
– В палатке.
И вышла, с удовольствием уловив за спиной шипение разъяренной кошки, у которой отняли желанную добычу. Так ей и надо!
В низкой и темной, почти прохладной палатке студентка-гид рассказывала что-то группе скучающих школьников, поэтому Хосния и Ружди, пригибаясь, прошли в дальний конец, на женскую половину. Бедуинка опустилась на вышитые кошмы так естественно, так грациозно, что профессор невольно вздохнул.
– Что вы хотели узнать у меня? – Низкий, чуть хриплый голос завораживал, родная арабская речь ласкала слух, успокаивала, как мамина колыбельная.
– Расскажите о ваших родных, я понял, что ваша матушка родом из Синая, – попросил Ружди и приготовился внимательно слушать и запоминать. Он привык запоминать наизусть все длинные, как караванные пути, притчи и песни – кочевники не любят, когда их записывают. Но сейчас, слушая рассказ этой удивительной девушки, он не мог сосредоточиться.
Профессор Халед смотрел на продолговатое смуглое лицо, низкий чистый лоб, овальную линию подбородка, и вспоминал мать-египтянку, свое детство в Александрии, ювелирную лавку отца и деда, сияющую драгоценностями, как сказочная пещера Али Бабы, озорную Надию, в которую по уши влюбился в первом классе...
Он просто внимал низкому голосу, весь отдавшись напевности речи, смотрел в ясные карие глаза, лучившиеся при воспоминании о бабушке-колдунье, живущей на Синае, где девочка ежегодно проводила зимние каникулы; ловил сладкий запах розового масла, которым бедуинки умащали волосы после купания. Почему-то поймал себя на игривой мысли, что, наверное, она прекрасно исполняет танец живота, и непроизвольно опустил глаза на подол широкой рубашки. Девушка сердито натянула ту на самые колени. Черт! Спугнул!..
Но почему же она такая дикарка?! Она же студентка, черт возьми, живет в городе, хоть бедуинском, но все-таки в городе!.. Наверное, ей надо просто привыкнуть ко мне. Привыкнет и перестанет дичиться. Вот тогда... Да. Надо просто не торопиться... Но, мой бог, как это странно в наше время!
Потом они часто сидели вдвоем, голова к голове, записывая, обрабатывая, уточняя собранный материал. Сидели в библиотеке, в рабочем кабинете, в палатке, в кафе, в студенческой столовой, и везде его охватывало жгучее, не поддающееся никаким разумным доводам вожделение. Почетный гость почти никогда не спал один – ислам категорически против мужского воздержания, это вредно для здоровья. И, слава Аллаху, кроме ненасытной Рахили были и другие раскованные современные девушки, не менее алчущие любви... Но такого сумасшедшего желания, как к этой закрытой дикарке, он не испытывал ни к кому! Из-за этой неутоленной страсти другие девушки не удовлетворяли его! О, всемогущий Аллах! Он видел ее глаза, горящие любовью, слышал, как учащается дыхание лишь только стоит ему подойти, но она ни разу не подала ему повода приблизиться к себе. Ни намека! Ни жеста! Ни вольного слова!.. Это злило, это раздражало, это было непонятно, непостижимо, это сводило с ума, но это было так! Так, и никак иначе...
И профессор уехал – назло! Свирепый, сбесившийся, горя желанием забыть и эту непостижимую недотрогу, и проклятых Синайских кочевников, уехал, чтобы никогда не возвращаться, уехал на три дня раньше срока, вернув билет и потеряв на этом кругленькую сумму!..
Но дома, в Анн-Арборе, было еще хуже. Тоска – тягучая, как жевательная резинка, и такая же неотвязная! – разъедала душу каждый день. С утра до вечера, а точнее – до ночи, потому что ночью можно было отключиться. Нет! Дома было лучше, потому что Мичиганский университет – это не крошечный музей бедуинской культуры, затерянный в окрестностях провинциального городишки. Это – этнографический музей, громадный кампус, тысячи студентов и сотни преподавателей, колледжи, спортивные площадки, десятки специалистов во всех областях знаний, конгрессы и выставки, круглосуточная библиотека... То есть полно работы, жизнь кипит и слетает крыша, и некогда вспоминать тягучую хрипловатую речь, неторопливые движения и круглые, недоступные ягодицы.
Строптивый профессор засел за работу и вкалывал круглосуточно. Постепенно жгучий жар, исходящий от слов и вещей, которые он привез из сожженной солнцем страны, стал меркнуть, теряться, остывать. Воспоминания стираются, и хорошие, и плохие! Время лечит – безусловную справедливость этого банального высказывания киногерой испытал на себе. Он написал и опубликовал ряд статей, выступил с серией докладов, занялся подготовкой к следующей поездке, в Иорданию: решил проследить, как изменяются кочевые традиции в другом месте того же региона. Ружди Халед был полон жаждой деятельности, но...
Всегда наступает это маленькое «но». Эта роковая заминочка, которая переворачивает весь мир...
Весной он получил весточку от белокурой Рахили – электронное послание. Кроме обычного обмена сводками с университетского фронта, та сообщила, что у нее начинается академический год, когда она может на деньги университета поехать для повышения квалификации в другой университет. Почему бы не в Мичиганский? А может, мы встретимся? Этим летом, а? И отлично проведем летние каникулы где-нибудь на Карибах или на Гавайях? Как ты на это смотришь?
Ружди глядел на строчки письма, но перед глазами вдруг встала сильная девичья фигура, закутанная в тысячи одежек. Из-под темного платка, туго повязанного по самые брови, глянули пронзительные черные глаза, чуть шевельнулись полные темные губы, улыбнулись украдкой. И Ружди понял, это – конец! Хватит бегать от самого себя, хватит затаптывать чувство, которое живет в нем независимо от желания, живет уже год, несмотря на любовные похождения и адскую работу. Все. Надо быть мужчиной. Надо взять на себя ответственность и принять решение, которого – без сомнения! – ждут они оба. Он не ответил на соблазнительное письмо. Он сменил билет и вместо Иордании приземлился в Тель-Авиве.

Нежаркий майский день клонился к вечеру. Уже потянуло прохладным ветерком, и высокие стебли декоративного камыша, которым был обсажен журчащий ручей, протекающий через университетский дворик, закачали пушистыми головками. Солнце, склоняясь к приземистому зданию библиотеки, оставляло на щербатых плитах известняка длинные изломанные тени, игриво перепрыгивающие со ступеньки на ступеньку.
Хосния, нахохлившись, сидела на одной из ступенек и задумчиво глядела на волны, пробегающие по камышовому морю. Все девчонки по группе давно ушли обедать, а она осталась посидеть и подумать – может быть, последний раз в жизни. Озорной ручеек пел свою незамысловатую песенку, она прислушивалась к тихому журчанию и горестно думала, что вот тут, сейчас, пришел конец ее жизни. Свободной, вольной жизни, потому что муж, конечно, не разрешит продолжить учебу, да и не до учебы будет, когда пойдут дети.
Сегодня утром мать объявила, что Тарик, сын Хани, старшего брата отца, хочет жениться на ней, и чтобы она не вздумала артачиться, потому что не много найдется сумасшедших, согласных взять в жены девушку, целый год околачивавшуюся в греховной Беер-Шеве. Тарик, конечно, хороший парень, тихий, спокойный, он вряд ли будет ее бить, да и в школе он учился – недолго, но учился... Значит, не зря полгода назад парень начал строить дом, а дядя Хани, приходя в гости, оценивающе посматривал на нее. Дурочка! Не обращала внимания на эти взгляды... И еще тешила себя мыслью, что она – особенная, что ее минует извечная судьба бедуинских девушек – замужество и роды, роды, роды, и работа дома и в поле, и ублажение мужа, и опять роды...
Хосния представила себе худую жилистую фигуру Тарика, развалившуюся на диванных подушках, его острый хрящеватый нос и такой же острый, выпирающий кадык на длинной худой шее. Ей стало дурно. Узловатые пальцы с обломанными от тяжелой работы ногтями – выпуклыми, обведенными черной каймой...– Она обратила на них внимание, когда подавала чай и домашнее печенье. Этими пальцами он будет лапать ее? Глаза, бегающие как у хорька, под куриными бровками, прокуренные жидкие усики и восторженный голос, кричащий мальчишеским фальцетом «Гол!» – мужчины смотрели телевизор.
И этот будет отцом моих детей?! Ему я буду готовить еду, мыть ноги, шить и стирать одежду, повиноваться каждому слову и, когда он захочет... Чего именно захочет, Хосния не решилась додумать. И без этого мерзко, гадко, выть хочется. И, конечно, он запрет ее дома, как мужнюю жену. Разумеется, он изредка будет брать ее с собой на море или на прогулку в торговый центр, или даже в банк, как отец берет мать, но об учебе, книгах и свободе можно забыть. И, Аллах всемогущий, до чего же он противный! Отвратительный. Мерзкий...
И он возьмет мою девственность?! Я ее берегла, дура, для него?! О, Аллах... И ничего, ничего нельзя поделать!.. Может, утопиться?
Неожиданно на ладонь упала капля воды – большая и прозрачная, и медленно поползла по смуглой чистой коже. Хосния подумала, что это брызги из ручейка, но тут же упала вторая капля, и девушка поняла – это она плачет. Слезы закапали и лились из глаз помимо воли, и тут ей стало настолько жалко себя, что она заткнула рот концом платка, чтобы не завыть в голос, натянула платок на лицо, чтобы никто не увидел, и расплакалась. Бурно, самозабвенно, уткнув лицо в судорожно сведенные колени, ничего не видя и не слыша.
Вдруг Хосния почувствовала, что кто-то осторожно обнял ее за плечи – вот заразы, выплакаться не дают! И зло передернула плечами, чтобы сбросить ненавистные руки. Чем они могут помочь, доброхоты фиговые? Где чужим понять ее?! Но руки не унимались – теплые и добрые, они продолжали гладить ее плечи, голову, они обняли ее так, что стало трудно дышать. Невозможно плакать и не дышать! Дрожа от злости, бедуинка скинула с лица платок и резко повернулась к ненавистному доброжелателю – вот сейчас она ему задаст! – и тут же услышала голос, который не могла забыть:
– Наконец-то ты со мной!
Хосния попыталась отстраниться, чтобы взглянуть на него, удостовериться, что не грезит наяву, но сильные руки крепко держали вздрагивающие плечи. Бархатная щетка усов щекотала ухо под съехавшим платком, сладкий запах одеколона окутывал, как свадебная фата. И слова, лучше которых не было в мире, музыкой звучали в закружившейся голове:
– Я не отпущу тебя. Мы теперь всегда будем вместе. Всегда! Навечно. Клянусь тебе!
Они уехали сразу – в гостиничный номер в Тель-Авиве. Хосния по дороге позвонила матери, что задержится у подружки для подготовки к семинару, и подружке – предупредить, что мать может проверить. Она не помнила ни бурных поцелуев во время бешеной езды по скоростному шоссе, ни высоченного небоскреба гостиницы, ни зеркального лифта, вознесшего ее на вершину счастья.
Оба забыли обо всем окружающем мире, как Адам и Ева, наконец-то дорвавшиеся до запретного плода. Знали и были абсолютно уверены только в одном: они – единое целое! Единые чувства. Единое тело. Единый мир. Во веки веков!..
Обратно в Беер-Шеву Ружди отвез возлюбленную к подруге. Остался на стоянке у дома и видел, как через полчаса приехал ее мрачный полусонный брат и забрал домой утомившуюся студентку – еле стоящую на ногах от напряженных занятий. «Кайс!» Слава Аллаху, обошлось.
Весь следующий день профессор сидел в университетской столовке – за крайним столиком, как условились, и ждал. Приходили знакомые студенты, преподаватели – здоровались, расспрашивали о новостях, приглашали зайти на кафедру. Он благодарил, отвечал на вопросы, но не двигался с места. Ждал. Забегали продавщицы из соседнего книжного магазина, поздороваться и поглазеть на красавчика профессора. Тот механически улыбался, жал протянутые ручки, ждал. Его выгнали, потому что готовился какой-то симпозиум и в столовке расставляли и накрывали столы. Влюбленный прислонился к наружной двери и ждал.
Хосния не пришла. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Тогда, решившись на отчаянный поступок, он поехал в музей бедуинской культуры, рискуя встретиться с прилипалой Рахилью. Но там не было пропавшей возлюбленной, и никто не знал, где можно ее найти.
Однажды ночью любимая пришла к нему. Сама. В тель-авивскую гостиницу. Он только вернулся из гостиничного ресторана после позднего ужина, открыл номер и, еще не заходя внутрь, понял, что кто-то ждет его. Не зажигая свет, крадучись, прошел в комнату и увидел силуэт, освещенный разноцветными сполохами рекламных огней. Она стояла и смотрела в огромное, во всю стену окно, спокойно, не поворачиваясь.
Его поразило, что девушка была обнажена – полностью. Ни душного платка, ни мешкообразной рубашки, ни бесформенных джинсов. Взгляд наслаждался великолепием ее фигуры – сильной, гибкой и развитой, как у дикой пантеры. Длинные, черные как вороново крыло волосы тяжелым водопадом ниспадали с крупной, горделиво посаженной головы до ягодиц, словно вырезанных из темного эбенового дерева. Он отчетливо видел стройный силуэт, вспыхивающий и угасающий в пляшущих огнях рекламы.
Ружди обхватил стройное обнаженное тело, прижал к себе со всей силой страсти... и все пропало. Любимая исчезла, колдовски растворилась в сумасшедших взрывах разноцветного ночного Тель-Авивского пламени. В руках был воздух, губы целовали ничто, а красно-зеленые огни рекламы вспыхивали на темном квадрате гостиничного ковра. В отчаянии влюбленный рухнул на подогнувшиеся колени, ударился головой о ковер – и проснулся.
Красно-зеленые неоновые буквы соседнего бара ослепляли опухшие глаза, занемевшие руки сжимали продолговатый диванный валик, а голова нестерпимо болела от удара о ручку дивана. Покачиваясь от горя, Ружди спустил затекшие ноги с дивана, закрыл лицо руками и застонал.
Он понял, что потерял ее.
Навсегда.
Тогда в порыве отчаяния профессор решил переодеться арабом и поехать в Рахат – поискать там. Выходит же она из дома, хотя бы за покупками! На бедуинском базаре в Беер-Шеве, предназначенном для сдирания бабок с наивных туристов, по бешеной цене он приобрел «настоящую» рубашку-галабию, платок-куфию и кинжал. Доехал на арендованном Форде до перекрестка дороги, ведущей в Рахат, переоделся в «местное» одеяние и замер на автобусной остановке, голосуя в ожидании попутной арабской машины. Он решил, что так будет незаметнее.
Долго ждать не пришлось. Затормозила полицейская машина. Лысый страж порядка несколько минут внимательно разглядывал длинную, завернутую в бедуинские тряпки черноусую фигуру. Посмотрел, подумал, кряхтя вылез из машины и, козырнув, что-то спросил на иврите. Самозванец-бедуин ответил по-арабски. Полицейский послушал классический арабский выговор, усмехнулся и по-английски попросил документы.
Переодетый профессор очень удивился, что его так быстро раскусили, и предъявил представителю закона заграничный паспорт, предусмотрительно захваченный из гостиницы.
– Вот что, мистер Халед, – тщательно изучив паспорт и отдавая его владельцу, по-английски заключил страж порядка. – Я не знаю, с какой целью вы затеяли весь этот маскарад, но вам не провести даже грудного младенца. Если вы хотите добиться своей цели – езжайте честно в своей одежде. В натуральном виде вы будете менее заметны.
– Мне нужно разыскать одного человека, но тайно, – признался разоблаченный влюбленный. – Я думал, что так на меня не обратят внимания.
Полицейский усмехнулся:
– Напротив. Не будьте наивны. Вы светитесь за версту. А людей лучше всего искать через Министерство внутренних дел. Проще и безопаснее.
– Эээ... – попробовал было возразить американец, но блюститель закона сурово остановил его:
– Возвращайтесь в гостиницу, мистер. Оставьте этот маскарад. Я не хочу международных скандалов. Своих довольно. – И вежливо, но настойчиво препроводил переодетого Омара Шарифа до его машины. Постоял и, убедившись, что форд поехал в сторону Тель-Авива, продолжил патрулирование.
Так, в бесплодных поисках и метаниях прошел месяц, и несчастный влюбленный совсем пал духом. Американец похудел, загорел как настоящий израильтянин, утратил голливудский лоск, но решимость найти суженую не оставляла его. Приближалась сессия, которую, конечно, ни один студент пропустить не может, и профессор вновь появился на территории кампуса. В деканате сказали, что студентка Усмана не взяла зачетные листы и не оплатила экзамены, а значит, не будет допущена к сессии.
Оставался последний шанс – как-нибудь увидеть ее подружку, хотя Ружди понятия не имел, как та выглядит. Он не знал, дома ли она вообще или уехала на выходные, или ушла к своему парню, или... Терпеливо простоял на памятной стоянке под домом, высчитывая случайных прохожих и жильцов, входящих и выходящих из многоквартирного дома. Наконец, уже в темноте, он заметил тоненькую, скромно одетую девушку со студенческим рюкзаком, устало бредущую от автобусной остановки. Она! И выпрыгнул на дорожку, как убийца в триллере. Девушка отпрянула и вскрикнула, но тут же узнала профессора-киногероя. Его узнавали все.
Как бедняга и предполагал, случилось самое худшее. Кто-то увидел, как он утешал плачущую Хоснию в университетском дворике, и наябедничал ее матери. Мать заперла бессовестную дочь дома и отобрала мобильный телефон. Хосния успела позвонить подружке, сказать, чтобы ее не ждали на семинар, и что, может быть, она как-нибудь выберется перед экзаменами, чтобы получить расписание и зачетные листы. Это было месяц назад. С тех пор – ни слуху, ни духу. Адреса нет, телефон выключен. Все.
Влюбленный плохо понимал, что делает. Не помня себя от горя, вернулся в Тель-Авив и завалился в гостиничный бар. Там как раз плотно засела группа знакомых из Оксфорда, и они – душевные люди! – приняли в нем живейшее участие. Прежде всего, дали лекарство от всех скорбей в большом количестве. Выслушали сбивающийся малопонятный рассказ на вавилонской смеси языков, которой изъяснялся пьяный в стельку профессор. Проводили до номера и уложили в постель, а наутро, справедливо решив, что лучший способ забыться – это покинуть сей бренный мир, впихнули в экскурсионный автобус и повезли на Мертвое море.
И эта экскурсия действительно помогла... самым удивительным и неожиданным образом. Но сначала чуть не погубила...

Сказка третья
О том, как воды Мертвого моря оживили утерянную дружбу

Стрелки громадных береговых часов, возвышающихся на просоленном песке Мертвого моря, показали пять часов вечера, и сейчас же пляжный спасатель отер мозолистой рукой трудовой пот и закричал в мегафон, что его рабочий день окончился.
Изможденные солнцем загорающие даже не приоткрыли глаза, и тогда он громогласно объявил, что слагает с себя всю ответственность за их пляжные жизни и предлагает моментально покинуть опасный берег. В противном случае он, спасатель, умывает руки. Эта угроза тоже не произвела желаемого эффекта, только какой-то вконец разомлевший пляжник проснулся от зычного рыка, спросонья перевернул бутылку холодной воды, и она пролилась на раскаленное тело его супруги. Истошный вопль испаряющейся плоти огласил мирно дремлющий берег и заставил наиболее сильных духом разлепить глаза и даже повернуть голову в сторону неминуемой опасности.
Спасатель, оценив ситуацию, ополоснул раскормленную ряшку холодной водой, повернулся к окружающему миру лоснящейся от загара спиной и вразвалочку спустился из наблюдательной будки на грешную землю.
Маша насмешливо проследила за ним:
– Бедняжка! Выдержать такую нагрузку! Весь день наблюдать за девушками в бикини – это ж какую нервную систему нужно иметь!
– Гигант! – переворачиваясь на живот и с удовольствием заглядывая в глубокий вырез купальника, подтвердил одомашненный Казанова, – а потом еще отрабатывать ночные смены с этими девушками! Искусственное дыхание рот в рот! Массаж груди и других частей тела!.. Это не всякому по плечу! Титан!
– Ну конечно! Девушки-то – отдохнувшие, а он весь день работал! Глаз не спускал! Вот поэтому спасатели и требуют каждые полгода повышение зарплаты за тяжелые условия труда!
– Совершенно с ними согласен! – горячо поддержал Давид, запуская глаза еще глубже. – Условия действительно невыносимые!
Маша проследила за жгучим взглядом и тут же шмякнула мужа мокрым полотенцем:
– А ты завидуешь, да? Казанова!
– Ну что ты, дорогая! Где уж мне! Тут нужно спецобучение, практика!.. – И с удовольствие сгреб жену в объятия. – Пойдем в номер, поиграем в спасателя! Потренируемся! Кто кого спасет?
– Брысь! – отпихнула его рыжеволосая нимфа. – Спасатель-любитель!.. А знаешь, – она вдруг оживилась, – когда я только приехала в Израиль и училась на языковых курсах, нас всем классом повезли сюда, на Мертвое море. И многие ребята взяли с собой удочки в полной уверенности, что тут классно клюет!
– Ну еще бы! – Ее спутник кивнул на вырезанную из жести фигуру рыбака, тихо дрейфующую на пластиковой льдине по бирюзовой поверхности воды. – Видишь, как сел, так и сидит! Оторваться не может!
– Силуэт выглядит, как живой! – рассмеялась молодая женщина.
Даже после трех лет женитьбы изгибы жениного тела одурманивали Давида. Он посмотрел на стройные ноги и подивился, насколько шелковистой и блестящей становится кожа после купания в Мертвом море – тонкая восковая пленка минералов, растворенных в воде, словно лаком покрывала тело, делая его манящим и блестящим, как у манекенщиц.
– Это что, – усмехнулся он, благоразумно отворачиваясь от манящих линий, – вот когда меня с ребятами из кибуца привезли сюда первый раз, так я увидел – море, разбежался – и головой в него! Ласточкой! Поймать не успели!
– Какой ужас! Давид! И ты остался жив?!
– Кошмар – не то слово! Выскочил, как пробка, на поверхность, рот и нос в огне, жжет так, что вздохнуть не могу, глаз не открыть – слава богу, успел их закрыть перед прыжком, иначе, наверное, без глаз бы остался! Ну, ребята подскочили, вытащили, под душ отвели... Отлежался... На всю жизнь запомнил!..
– А куда спасатель смотрел?!
– На девушек, разумеется...
Давид не выдержал искушения, подобрался поближе, почти прикасаясь смуглым плечом к медным локонам, закрывающим обнаженную веснушчатую спину, и опять заглянул в вырез купальника.
Жена возмущенно отпихнула бесстыдника и уже открыла было рот, чтобы отчитать мужа, неприлично ведущего себя на людях, но тот ловко опередил ее:
– У тебя удивительно красивая цепочка, дорогая! Просто чудо!
– Ах, это ты любуешься цепочкой, негодяй! Теперь это называется – цепочка!..
– Можно мне посмотреть ее поближе? – Белозубая улыбка супруга была такой очаровательно-детской, что Машка кокетливо рассмеялась:
– Посмотреть поближе?.. Хитрый какой!.. А если я скажу – нет? Что тогда?
– Мужу?! Законному супругу?! Сказать «нет»?! Ну, это ты переборщила! – Одним рывком он обнял длинное, узкое тело и зарылся лицом в шелковую волнующуюся массу волос. – Раз так, то мне придется снять ее с тебя, а это, согласись, на людях неприлично...
– Ах, злодей... – С трудом освободившись из цепких объятий, она вытащила на свет божий тяжелую золотую змейку. Крупные продолговатые кольца жирного желтого золота были сплетены так, что образовывали двойную спираль. В одном месте эта спираль разрывалась небольшой золотой монетой – круглой и тяжелой. По ободку монеты и внутри нее вился непонятный рисунок, похожий на выпуклые кружева. Тонкая чеканка была столь искусной работы, что взгляд невольно задерживался на ней, пытаясь прочесть непонятные письмена. – Будто тысячу раз не видел!.. Я очень люблю ее. Красивая, правда?
– Очень! – с чувством ответил муж, внимательно разглядывая цепочку и монету. – Знаешь, каждый раз, как я рассматриваю ее, мне кажется, что я такую уже где-то видел. Когда-то давно. Возможно, что-то похожее... Но никак не могу вспомнить, где и когда...
– У какой-нибудь красотки, Казанова? Постыдись!.. Но, если говорить всерьез, то вряд ли где-нибудь есть еще такая же. – Молодая женщина пожала плечами, и рыжеватая, изломанная домиком бровь ее с сомнением поднялась вверх. – Она старинная, передается у нас из поколения в поколение. Ты, мой милый, из Египта, а я – из Питера, и папа рассказывал, что наша семья пришла из Германии или Польши, так что цепочка – откуда-то из тех мест. Где же ты мог ее видеть?
– Ты хочешь сказать, что ты – из ашкеназских евреев? – удивился муж. – Нет, этого не может быть! Ты – истинная египтянка! И уж кто-то, а я это прекрасно знаю!
– И откуда же ты это «прекрасно знаешь»?
– Нутром чую! – Он наклонился близко-близко и прошептал прямо в маленькое ушко, усыпанное веснушками: – Я тебе это в номере объясню! Ты – самая настоящая знойная египтянка, и всем этим холодным ашкеназийкам, поверь мне, до тебя далеко!..
– Какой чудовищный опыт! – возмутилась законная жена. – Какое невероятное зазнайство! И ты не стесняешься говорить об этом мне?!
Справедливое негодование знатока было ей ответом:
– Но я же должен знать, что ты – самая лучшая! Как я узнаю, если не проверю это?! Это естественно! Это научно! Мне нужна статистика! Я не могу голословно утверждать подобные вещи! И теперь, после огромной проделанной работы, я могу с уверенностью утверждать, что ты – самая лучшая! Что лучше – не бывает! Что ты – единственная...
– Ах, разбойник, – рыжая голова качнулась, зеленые глаза засветились медовым светом, – ах, горе мое луковое! ООН просто плачет, что потерял тебя как дипломата! Всегда выйдет сухим из воды...
– Но ведь это правда! – стоял на своем искатель истины. – Ведь правда, согласись со мной!
– Но мой папа утверждал, что семья – ашкеназская! Что мы – выходцы из Польши! Или Германии? Да и девичья фамилия – Ашкенази, ты это прекрасно знаешь! Как же так?
– Наверное, ваша семья пришла в Польшу через Северную Африку, но это забылось, – примиряющее объяснил знаток еврейских корней. – И твоя цепочка это подтверждает. Ведь надпись – по-арабски, хоть я и не могу ее прочесть.
Машка подумала и догадалась, как можно зацепить мужа.
– Ты хочешь сказать, что по внешнему виду можешь определить, кто откуда родом? Сейчас? В наше время? Когда все люди выглядят одинаково и одеваются по-европейски? А на пляже, когда все голые, – можешь?
– Ну конечно! – Муж обвел проницательным взглядом берег моря, покрытый десятками полуобнаженных тел. – Вон, посмотри! – Он кивнул на остановившийся у входа на пляж пестрый автобус, из которого высыпала куча горластых туристов. Английские крики разбудили разомлевший пляж, бледные худосочные фигуры жителей туманного Альбиона замелькали среди бронзовых туш аборигенов. – Вот это – англичане!
– Какая прозорливость! Какое знание человеческой природы! Ты меня убедил!.. Но посмотри, дорогой мой, вон на того жгучего брюнета! Он мне не кажется англичанином, – заметила опытная доктор, оглядывая смуглого парня, застрявшего одной ногой в штанине и беспомощно прыгающего на берегу недалеко от них. – Он даже похож чем-то на тебя!
– На меня?! – Муж ревниво уставился на соперника.
В ту же минуту брюнет-англичанин освободился от штанов, разбежался и... головой вперед прыгнул в море.
Никто не успел даже окликнуть его! Фонтан тяжелой, маслянистой воды поднялся на месте, где он вошел в воду, и купающиеся в ужасе шарахнулись от брызг, разлетевшихся по сторонам. Все знали, что капля Мертвого моря обжигает слизистые и разъедает глаза, поэтому туристам прежде всего втолковывали правила поведения – не брызгаться, не умываться, со свежими ранами и царапинами в воду не входить... Этому бедолаге, видимо, правил не разъяснили, или он пренебрег занудными объяснениями гида.
Через секунду бедняга выскочил на поверхность и заметался, с шумом расплескивая воду вокруг, – выпученные глаза ничего не видели, дыхание сперло, он потерял ориентацию и не знал, как выбраться на берег.
Давид не растерялся. В мгновение ока оказался рядом с несчастным, ловко обхватил его сзади под мышки и, осторожно, без брызг загребая масляную воду, быстро поволок к берегу. Турист затих, повинуясь умелым действиям, только слезы градом бежали из-под обожженных век, и вывернутые потрескавшиеся губы шевелились – бедняжка то ли молился, то ли ругался.
После сильного душа, промывания глаз и рта, обильного питья пострадавшего уложили отдышаться на бережок. Он уже пришел в себя после пережитого потрясения, уже мог дышать и говорить, только красное обожженное лицо и отекшие веки и губы напоминали о происшедшем. Бедняжка лежал и тихо стонал. Остальные англичане топтались на берегу, с ужасом поглядывали на коварную бирюзовую воду, на снежные айсберги выкристаллизованной соли, сверкающие на неподвижной масляной глади, на бронзовых аборигенов, сусликами застывших в воде.
Давид подошел к пострадавшему и накинул ему на плечи махровое полотенце. Маша быстро налила из термоса горячий, приторно-сладкий чай. Несчастный выпил одну чашечку, затем другую, глубоко вздохнул, и к нему вернулся дар речи.
– Спасибо, – хрипло сказал он по-английски и посмотрел на спасителей мутными слезящимися глазами. – Мне уже лучше. Большое спасибо.
Давид внимательно посмотрел на него, прислушался к неразборчивой речи и, к удивлению жены, заговорил с ним по-арабски. Англичанин онемел от изумления, потом с восторгом ответил, и оба принялись что-то восхищенно лопотать, причем единственные слова, которые Маша могла понять, были «Каиро», «Александрия», «Мицр» – арабское название Египта – и «Эль хаммет Алла!» – «Слава богу!», выражение, которое она часто слышала от своей свекрови, объяснявшейся исключительно по-арабски. До этого тот же оборот речи Маша выучила из незабвенной «Бриллиантовой руки», причем тогда она была твердо убеждена, что незнакомые слова означают «непереводимую игру слов с использованием местных идиоматических выражений».
Мужчины тараторили как сороки, забыв об окружающем мире, и новый знакомый при этом называл своего спасителя по-арабски – «Дауд».
От нечего делать Маша принялась рассматривать туриста. Он был примерно одних лет с ее мужем, такой же смуглый, с теми же удлиненными карими глазами, торчащими скулами и слегка вытянутым книзу лицом, какое она привыкла видеть у всех многочисленных представителей семейства Нир на семейных торжествах. Единственное, что их отличало, – это черная полоска усов, красиво обрамляющая рот и подчеркивающая белизну зубов незнакомца. Наверное, усы очень красили молодого человека. Сейчас понять это было невозможно – красные слезящиеся веки, вывернутые губы и одутловатая, пунцовая, обожженная кожа изменяли пропорции лица так, что трудно было догадаться, какое оно в действительности.
Наверное, все египтяне одинаковые, подумала она и вдруг заметила на волосатой груди туриста золотую цепочку.
Господи! – ужаснулась доктор. – Цепочка наверняка цепляется за волосы! Это же больно! – Ее передернуло от представления, как именно это происходит, но в эту минуту Давид обратил к жене сияющее лицо:
– Ты представляешь?! Это – мой друг!
– Что? Ты хочешь сказать, что он – из Египта?
– Ну конечно! Из моей Александрии! Мы жили почти рядом, ходили в одну школу, в один класс! – От волнения Давид с трудом говорил на иврите. Машка еще никогда не видела мужа таким счастливым, а точнее – потрясенным. – Его зовут Ружди, Ружди Халед. Надо бы рассказать маме, она, конечно, помнит его мать. Как часто она ей звонила, когда обе искали нас по всем дворам!.. Я до сих пор помню лавку его отца – она сияла, как сокровищница царя Соломона!
– Почему?
– Его отец и дед были ювелирами, золотых дел мастерами. Это у них наследственное, только вот Ружди – «паршивая овца», занялся изучением языков. Лингвист по профессии. Мы учились в первом и во втором классе, пока мои родители не переехали в Израиль! Подумать только – двадцать лет прошло! Эль хаммет Алла! Какие сладости его мать давала ему в школу!..
«Друг» между тем вертел головой, стараясь разобрать быструю незнакомую речь, потом неожиданно снял с себя цепочку и, оживленно что-то объясняя, сунул в руки Давида. Тот повертел ее, рассматривая, и передал жене:
– Вот! Гляди! Я же говорил тебе!..
Тяжелая золотая змейка, спиральный рисунок такой же, как на ее цепочке, та же маленькая золотая монета в центре. Странно! Машка даже взвесила на руке эту точную копию своей семейной реликвии, не веря, что может быть еще одна такая же... Но нет, тот же вес, значит – настоящее золото, не поддельная монета. Очень странно! Откуда?!
– Ты помнишь, я сказал, что твоя цепочка мне что-то напоминает? – возбужденно жестикулировал Давид. – Теперь я вспомнил. Эта цепочка уже тогда была у Ружди, он носил ее в школу, потому что она у них – фамильная. Я был совсем маленьким, и от этого воспоминания почти ничего не осталось. Теперь я вспомнил.
– Но как они похожи! – подивилась Машка. – Как две капли воды. Вот уж не думала, что такое бывает!
– Они обе старинные, – вслух думал Давид, пропуская золотую змейку между тонких смуглых пальцев. – Наверное, их делал один мастер. В Каире или Александрии, что, кстати, доказывает твое египетское происхождение!
– Надо бы их отнести какому-нибудь знатоку, чтобы он посмотрел. Жалко, что Эрмитаж далеко, там классные специалисты. Но, вообще-то, здорово! – Отдавая цепочку, она кивнула на незадачливого туриста, отдышавшегося, отошедшего от шока и теперь с интересом слушающего незнакомый говор. А может, знакомый? Арабский так похож на иврит – просто языки-братья! – Что будем делать с твоим одноклассником? Он уже оклемался? Ты хочешь привести его в наш номер? Вам, наверное, хочется поговорить?
– По-моему, он чувствует себя хорошо, но, может быть, ты права, и ему нужен отдых? – Супруг пожал широкими плечами и живо обернулся к другу. Поговорил с ним и передал жене информацию: – Он благодарит, говорит, что не нуждается в помощи. Уедет со своей группой в гостиницу в Тель-Авив, чтобы не отставать от автобуса. Обещает завтра позвонить и приехать к нам в гости. Но какая встреча!.. Вот уж действительно – пути Господни неисповедимы! – Давид долго влюбленными глазами глядел на товарища детства, улыбался, слушал певучую египетскую речь. Потом нехотя прервал беседу, встал и критически оглядел белую, с рыжими веснушками кожу жены, покрасневшую от длительного пребывания под солнцем: – Пойдем, пожалуй? Хватит тебе на солнце жариться! – Он с трудом подавил желание потереться о ее кожу щекой – так она была нежна и шелковиста, ммм, как атласная подушечка, набитая мятой, которую мама всегда давала ему перед сном!
Давид встал, аккуратно собрал раскиданные махровые полотенца и, солнечно улыбаясь, пожал руку арабу-англичанину. Тот вскочил, залопотал что-то на гортанном, певучем арабском языке, быстренько, порывшись в сумке, вытащил мобильный и записал телефон «друга Дауда». Повернулся к «леди» и проговорил несколько вежливых фраз на изысканном английском, вогнав бедную Машку в краску – в английском она была не сильна. Церемонно накинул ей на плечи махровый халат так, будто это было норковое манто. И вежливо проводил своих спасителей до выхода с пляжа. Прощальные поцелуи, троекратные, крест-накрест, как это принято на востоке, деликатное пожатие слабой лапки «леди». Бай-бай!..
Поднимаясь в номер, Давид без устали рассуждал о том, как тесен мир, но Машка не слушала болтовню мужа. Единственное, о чем она мечтала, – сорвать с себя пропитанный морской солью купальник, встать под душ и смыть наконец с себя колючий как наждак песок Мертвого моря. Поэтому, едва открыв дверь номера, она скинула на пол тяжелый махровый халат и нырнула в ванную.
Любящий муж подобрал халат, вывесил его сушиться на балконе и вернулся в комнату, прислушиваясь к звукам льющейся воды и довольному фырканью, раздающемуся из-за двери. Он представил шелковистую кожу, плавный изгиб стройной спины и золотую змейку, таинственно переливающуюся в темном углублении ключиц. Крадучись, Давид приоткрыл дверь ванной и увидел влекущие контуры женского тела за полупрозрачной занавеской. Обнял его сквозь тонкую занавеску, услышал неразборчивое восклицание и, одним прыжком вскочив под теплые ласкающие струи, оказался в хлопьях мыльной пены. Струи воды хлестали по обнаженным телам, и не было в мире силы, способной разъединить их.
Через некоторое время утомленная парочка обнаружила себя посреди развороченных подушек, на мокрых простынях и съехавшем на бок гостиничном матраце. И как это получилось?.. Надо бы поправить! – одновременно подумали супруги, но на устранение катастрофы уже не было сил.
– Черт с ним, – сонно пробормотал муж, подгребая к себе жену, тут же уютно свернувшуюся в теплый комочек.
– Как Мертвое море выматывает! Все-таки сильная радиация! – прибавила образованная супруга, натягивая на себя тяжелую мужнину длань, как одеяло.
Поудобнее подложила мускулистую руку под голову, примяла ее, словно подушку, и через пару минут только разноголосые сонные рулады доказывали присутствие жизни на данном уголке обитаемой Вселенной.

Вечером супруги пили чай на балконе гостиничного номера.
– Все-таки странно, что он нырнул с головой, – заметила госпожа Нир, намазывая маслом пышную булку, обсыпанную мелкими кунжутными семечками. – Он ведь почти местный, знает, что это нельзя.
Муж с благодарностью принял приготовленный женой бутерброд и характерным жестом откинулся назад, раздумывая над справедливым замечанием жены:
– Если честно, Ружди мне не очень понравился... По-моему, он был вне себя. Не совсем адекватный...
– Вы не виделись почти всю жизнь, – заметила рассудительная доктор, – ты не можешь сравнивать взрослого человека с семилетним мальчишкой.
– Вот именно! – кивнул супруг. – Да еще после такой вот водной процедуры!.. И я не знаю – он вел себя так странно после неудачного «купания» или так неосмотрительно нырнул именно из-за своего состояния... – Давид почесал в затылке. – Если бы я не был уверен, что арабы не пьют, то решил бы, что он пьян в стельку!
– Но твой друг детства не араб, то есть не правоверный мусульманин... – Маша вздрогнула от порыва холодного вечернего ветра с гор и поискала глазами кофту. – Он ведь из Англии?
– Не знаю, – откликнулся супруг, доев бутерброд и смахнув с колен крошки. – Завтра позвонит, приедет в гости, тогда и поговорим. Пойдем пройдемся, что ли?
Ружди не позвонил ни завтра, ни послезавтра.
Давид ругал себя за то, что не догадался сам записать его номер, и жену – за то, что не подсказала ему сделать это.
Они встретились через неделю – но при каких обстоятельствах!..

Сказка четвертая
Об ужасной кровной мести, потерянной любви и научных изысканиях

Суперсовременная лаборатория генетического центра сияла стеклом и никелем плоских, покрытых загадочными кнопками приборов, зеленоватыми поверхностями лабораторных столов, стеклянными блестящими пробирками, колбами... и вообще выглядела чрезвычайно внушительно и по-научному.
Среди всего этого великолепия громадная затрепанная конторская книга, куда вручную вписывались результаты сложнейших анализов, выглядела просто динозавром.
Доктор Мириам Нир сидела за письменным столом и прилежно, как первоклассница, вписывала ивритские квадратные буквы в этот журнал: в первую графу – фамилию и имя пациента, во вторую – номер удостоверения личности, в третью – цифры, результаты анализов.
Потом из этих безликих цифр, из сухого пощелкивания автоматов складывается судьба целой семьи, ждущей ребенка. Будет ли здоров этот, еще не развившийся комочек жизни? Может, он несет в себе страшное уродство и долгое, иногда на всю жизнь, страдание для всей семьи. Или у него есть наследственное заболевание, которое передаст из поколения в поколение страх самой возможности иметь детей. А может, он просто погибнет, только появившись на свет, и этим нанесет неизлечимую травму своим родителям, и они будут долго думать перед тем, как решиться завести другого ребенка. Значит, и судьба того, второго, тоже зависит от этих цифр. Все это нужно узнать заранее, и не только узнать, но и понять, и не ошибиться, потому что от этого часто зависит, будет ли вообще произведен на свет этот будущий человечек. Нельзя ошибиться!
Доктор писала цифры, сопоставляла их, делала отметки у себя в тетрадке: этот случай надо обсудить с другими врачами, этот – повторить анализы, а этот – срочно доложить профессору, тут, похоже, что-то особенное...
Неожиданно на журнальный лист легла тень – кто-то вошел в лабораторию.
Она подняла голову и увидела перед собой молодую девушку. Та была одета в модные джинсы, плотную, несмотря на жару, мужскую рубашку с длинными рукавами, за спиной был яркий студенческий рюкзачок. На голову, закрывая лицо и шею, был намотан огромный черный платок, так, что волос и шеи не было видно вовсе. Типичная студентка-бедуинка из соседнего Беер-Шевского университета.
– Можно ли мне узнать результаты анализов, доктор? – вежливо спросила она низким, чуть с хрипотцой голосом и застенчиво подошла поближе к уважаемому доктору в белом ослепительном халате.
На иврите она говорила свободно, только чувствовался гортанный акцент в выговоре слов.
– Мы посылаем результаты анализов в поликлинику по месту жительства, – ответила Мириам на своем «русском» иврите. Гортанные звуки, которые бедуинка выговаривала так легко и свободно, застревали у нее в горле, как черствый хлеб. – Вы узнаете их у своего гинеколога.
– Анализы могут потеряться по дороге, – пряча глаза, тихо и настойчиво проговорила девушка. – Лучше я сама передам ему ответ. Дайте его мне.
Черт знает, что у них там делается, в этих бедуинских поселениях. Может, она права? – подумала Машка, глядя на девушку.
Смуглое лицо с низким чистым лбом было приятно, агатовые глаза, окаймленные длинными черными ресницами, смотрели решительно и твердо, густые бархатные брови ровными дугами подчеркивали красоту глаз. Она, несомненно, была умной и очень упрямой, иначе бы не смогла убедить отца разрешить учиться. Девушка производила хорошее впечатление, и доктор решила отдать ей бланк ответа.
– Как ваша фамилия? – спросила она, придвигая к себе тяжелый гроссбух.
Девушка ответила что-то, состоявшее целиком из гортанных согласных.
Черт побери, как это пишется? – мучилась Машка, пытаясь повторить про себя странные звуки и мысленно перевести их в письменные буквы.
– А имя?
– Хосния.
– Удостоверение личности?
Девушка порылась в рюкзачке, подала маленькую синюю пластиковую книжечку и произнесла номер, немного путая ивритские и арабские цифры, которые произносятся почти одинаково.
– Хосния Усмана, живете в Рахате, – прочла доктор мгновенно найденный анализ и посмотрела на фотографию в удостоверении. Это, несомненно, была та самая девушка в том же самом платке, и доктор Нир нажала на клавишу «распечатка».
Посмотрела на выползающий бумажный листок и радостно – потому, что все, без исключения, радовались этому известию – сказала:
– Поздравляю! Вы беременны!
Кофейное лицо девушки посерело. Она глотнула воздух посиневшими губами, качнулась, но удержалась на ногах.
Испугавшаяся врач бросилась к аптечке первой помощи, висевшей на стене, и сунула девушке под нос склянку с нашатырем, но та твердо отвела протянутую руку. Она уже пришла в себя. Сильные, привыкшие к грубой работе пальцы чуть заметно дрожали, когда студентка взяла напечатанный бланк и аккуратно, методично свернула – пополам, еще пополам... и еще раз пополам. Будто решала головоломную задачу. Сунула незаметный квадратик в карман джинсов и глянула на белый халат мертвыми глазами:
– Спасибо, доктор!
Повернулась и неслышно вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Что-то не радует ее эта беременность, подумала, поджав губы, доктор, вновь поворачиваясь к экрану компьютера. Странно! Бедуинки всегда так счастливы и так гордятся этим. Но тут что-то неладно. Не зря она взяла его сама – не хочет, чтобы дома узнали. Ладно. Ее дело. Не буду пока отправлять ответ.
Вечером, наливая Давиду крепкий сладкий чай, Машка вспомнила про эту девушку:
– Слушай, ты у меня знаток местных обычаев. С каких это пор бедуинки боятся беременности?
– Ты, наверно, что-то не так поняла, – ответил разомлевший от чая муж. Он бухнул в чашку столовую ложку тягучего финикового меда, и теперь наслаждался египетским вкусом напитка. – Расскажи, как было дело.
– Ну... сегодня пришла ко мне студентка-бедуинка и попросила на руки анализ на беременность. Положительный. Я дала. Она чуть в обморок не грохнулась. Нашатырь пришлось совать.
– Студентка-бедуинка? А как ее зовут? – Муж лениво прищурился в сторону телевизора, на экране которого танцевали потрясающие красотки. На коленях мурлыкал толстый кот. Бразильский карнавал хорошо сочетался с финиковым медом и мурлыкающим котом.
– Ну что ты спрашиваешь?! Ты же знаешь, что ее фамилию я не то что выговорить – и запомнить не способна! Звать Хосния, из Рахата. Это бедуинский город в Негеве, так?
Муж неожиданно проснулся:
– Студентка из Рахата? Хосния? Хосния Усмана? Ты не перепутала?
– Да! Откуда ты знаешь ее фамилию?! Да, она так и сказала, теперь я припоминаю. Я еще думала, какими буквами эта фамилия пишется – «алеф» или «аин».
– «Аин», – автоматически ответил предсказатель будущего и задумался. Сон его как рукой сняло. Кот почувствовал перемену настроения хозяина и перестал мурлыкать. – Значит, Хосния Усмана беременна... Ой, вей! Это плохо. Это очень плохо! Быть беде!..
– Ты можешь объяснить нормально?! – возмутилась жена. – Вечно ты каркаешь!
Муж выключил красоток в перьях и внимательно посмотрел в леденцовые глаза:
– Это очень известная бедуинская семья. Очень богатый клан. Ее отец – мой клиент в банке уже много лет. У них в семье долгое время рождались только мальчики, они вместе с отцом пасут овец и ухаживают за его стадами. Единственная девочка – эта самая Хосния. Ее рождения так долго ждали, что отец устроил пир по поводу рождения дочки, хотя празднуют только рождение сыновей. В банке до сих пор рассказывают, сколько денег он угрохал тогда на этот праздник.
Маша кивнула. Она вспомнила, как часто на врачебном приеме она спрашивала бедуинскую женщину:
– Сколько у вас детей?
– Двое!
– Но в карте роженицы написано – пятнадцатая беременность!
– Но ведь все остальные – девочки!.. Они не дети!
– Ее даже назвали в честь отца Хосни, настолько отец был рад, – продолжал Давид, подкладывая под бок пышную диванную подушку и по-арабски сгибая ноги на диване. – Видишь, отец даже позволил дочке учиться. И не только в школе, а в университете – это очень редко бывает.
– Но если так, то чем плоха беременность?
– Потому, что Хосния не замужем.
– Ну и что? Подумаешь! Треть женщин в стране – матери-одиночки, и половина из них – не замужем!
– Глупенькая. Она же бедуинка! – терпеливо, как клиентке, растолковал муж. – Она должна выйти замуж за своего двоюродного брата.
– При чем тут двоюродный брат? Во-первых, это слишком близкое родство. Во-вторых... А если она его не любит?
– Это не имеет значения. Таков Закон. Кузен может быть кривым, косым, полным идиотом – она будет его женой. Это ее судьба. Точка. Теперь подумай, что будет, если обнаружится, что она была с мужчиной. По бедуинским законам это – преступление! Прелюбодеяние – тяжелейшее оскорбление всему клану. Ведь она не сберегла честь семьи! Преступление карается смертью, причем убивают и его, и ее. Казнь совершает родной отец или старший брат. Если обидчик – бедуин, то начинается кровная месть, потому что его клан будет мстить за убийство, даже если оно справедливо. Эта война кланов может длиться десятки лет и привести к десяткам трупов. – Давид нахмурился и выдернул из-под спины подушку. Все теперь раздражало, тревожило его.
Кот обиженно спрыгнул на пол и, чтобы успокоиться, пошел к аквариуму – посмотреть на замедленные движения рыбок. Ему не нравилась нервозная обстановка в семье. Пропадал аппетит и чесались уши.
Давид проследил взглядом за сердито подергивающимся хвостом и продолжал:
– Я помню такое... Этот тихий ужас длился много лет, уже никто не помнил, когда и от чего он начался. Но убивать не переставали! Я тогда работал в Рахатском отделении банка. Только Решение Совета шейхов при активном содействии полиции Негева, личном вмешательстве представителя Правительства и семидневной мировой – «сульхи» прекратило эту бессмысленную череду убийств. Потом все переженились, чтобы забыть вражду.
– Вот почему она не хотела, чтобы ответ пришел в поликлинику, – задумчиво проговорила Маша.
– Ну конечно! Тогда все узнают! Это будет разорвавшаяся бомба! Не только была с мужчиной, но еще и беременна!.. Послушай... – Давид как-то по-собачьи посмотрел на жену. – Ты можешь не отсылать ответ?
– Хм... Я напишу в журнале, что ответ выдан на руки, – задумчиво произнесла доктор и пошла мыть посуду.
Миротворец посмотрел на спину, наполовину закрытую рыжими кудрями, на острые локти, сноровисто двигающиеся над раковиной, и ему захотелось успокоиться. Он встал, подошел к жене и тихо обнял ее сзади. Зарылся носом в шелковистую массу волос, вдохнул тонкий цветочный аромат французского шампуня, потерся щекой о розовое плечико, высунувшееся из изумрудного любимого халатика. Стало спокойно, легко на душе. Все образуется, утрясется. Как говорила любимая теща: «Как-нибудь, да будет. Не может быть так, чтобы никак не было». Спокойной ночи!

Через пару дней, привольно расположившись на крошечном газончике перед домом, Давид спросил загорающую рядышком жену:
– Ты помнишь ту студентку-бедуинку? Беременную?
– Хоснию? Еще бы не помнить! – Маша потянулась к стакану с апельсиновым соком, таким же оранжевым, как и ее шевелюра.
Кот-домовладелец, тоже вольготно развалившийся на газончике, недовольно приоткрыл один глаз – поосторожнее с соком! Вы прольете и отряхнетесь, а мне потом – вылизываться! Горько-кислый сок – тьфу, мерзость какая!
– Ты знаешь, эта история имела продолжение... – Глаза мужа задумчиво скользнули по тяжелой жениной цепочке, забравшейся между упругими холмиками груди, еле прикрытыми крошечными треугольниками модного купальника. Давид вздохнул, вспомнив счет в банке. Черт возьми! Чем меньше ткани, тем дороже купальник!
– Но я не отправляла анализ! Честное слово!.. Что? Все равно узнали?
– Нет, гораздо интереснее. Посмотри-ка!
Муж, героически оторвавшись от лежака, не поленился сходить в дом и вернулся с небольшим матерчатым мешочком, затейливо вышитым крестиком и украшенным красными кисточками.
Кот приоткрыл второй глаз и шевельнул усами – уж больно странно пахнет от затейливого мешочка! Похоже, что какими-то зверями и полем, уж не мышами ли?..
Давид протянул жене странный предмет:
– Полюбуйся!..
– Господи, какая красота! Я видела такой в музее бедуинской культуры. Ты посмотри, какая вышивка! Яркая, как дымковская игрушка! – восхищалась жена, рассматривая это произведение прикладного искусства. Субботнюю дрему ее как рукой сняло. Чуткими врачебными пальцами она нащупала внутри мешочка что-то твердое и вопросительно подняла рыжую бровь.
Муж усмехнулся:
– Посмотри, что там.
Маша тут же извлекла на свет то, что меньше всего ожидала увидеть, – массивное золотое кольцо с громадным сияющим бриллиантом. Замерла, стараясь понять, что это – подарок мужа к близящейся годовщине свадьбы или... другого варианта не было. Но почему в бедуинской сумочке? Это что – новая мода местных ювелирных фирм? Дань народному творчеству аборигенов?
– Что это? – розовея от предчувствия приятного подарка, она тут же надела его на палец.
Кольцо оказалось велико, но не слишком. Носить можно. Только вот – на какой руке? Вопрос. На правой она носит обручальное кольцо, на левой красуется другое – с маленьким бриллиантом, подаренное женихом в день помолвки. Куда же надеть это? Рук катастрофически не хватало. Вы когда-нибудь видели женщину, которой на все хватает рук?
Вот хорошо мужчинам – только обручальное кольцо, и не надо ломать голову! Правда, у ее благоверного есть еще одно, фамильное, подаренное его отцом в день свадьбы. Довольно необычное: белый с синим агат в нежнейшей серебряной оправе. Удивительно красивое. Видно, что старинное – изящный узор из переплетенных веток, цветов и листьев потемнел от времени. Говорят, что агат добавляет человеку красноречия и ума и помогает усмирить гнев, то есть незаменим в супружеской жизни. Поэтому Маша любила рассматривать полупрозрачный камень на темной руке мужа, а не отобрала его сразу же после свадьбы. И, видно, правильно сделала, вот результат – бриллиантовое кольцо! И какое!..
Давид с усмешкой наблюдал за женщиной, поглощенной примеркой нового украшения. Кот презрительно прищурился на разноцветные брызги, слепящие его чувствительные глаза, и ткнулся носом в вышитый мешочек – странный, очень странный запах! Вроде бы пахнет мокрой шерстью и дымом? И явно – зверьем, но не домашним, а диким... И откуда хозяин его приволок?
– Оно мне немножко велико, – задумчиво произнесла жена, снимая кольцо с пальца и разглядывая его.
Искры от бриллианта прыгали в ее зеленых глазах, превращая их в изумруды, золотили рыжие волосы, заставили порозоветь щеки так, что исчезли веснушки. Она так похорошела, что даже одомашненный муж обратил на это внимание.
Наконец, насытившись чудным блеском, женщина удовлетворенно вздохнула и обратила свой взор на благоверного:
– Откуда оно?
– Из этой сумочки.
– Перестань! – Она чмокнула мужа в щеку. – Ты – умница! Это подарок на наш день, верно?
– Какой день? – Удивление было вполне искренним.
– Ах, негодяй! Еще притворяется, что забыл! На день свадьбы. 31 августа.
– Ах, нет, дорогая! Я, разумеется, помню. Как можно забыть? – Муж немножко смутился, но тут же вывернулся с привычной ловкостью. – Но это будет только через месяц! Мы вместе выберем тебе подарок. – Он поцеловал жену в румяную щечку и тихонько вынул из ее рук кольцо. – Оно недостойно тебя. Мы выберем что-то более подходящее.
– Как это – недостойно? – Горящие глаза следили за ускользающим бриллиантом.
– Ты затмеваешь его своей красотой! – Громко чмокнул второй поцелуй.
– Я думаю, дорогой, что тебе надо всерьез заняться дипломатической карьерой! – Обманутая в лучших ожиданиях жена надула губки. – Жаль зарывать такой талант в землю!
Она помолчала, переживая досаду. Потом сменила гнев на милость:
– Так что за историю ты хотел мне рассказать?
– А! Вот история действительно заслуживает внимания, не то, что эта безделушка! – воскликнул несостоявшийся политик, радуясь, что жена перестала вздыхать о кольце.
– Но это совсем не безделушка! – Зеленые глаза вновь загорелись алчным огнем. – Дай-ка мне еще раз посмотреть на него!
– На... – Остановить женщину, примеряющую украшение, невозможно. Опытный дипломат не стал и пытаться, а перевел разговор в другую плоскость. – Интересно, что ты о нем скажешь?
Женушка поднесла к глазам тяжелое кольцо и несколько минут придирчиво рассматривала его со всех сторон.
– Ну, я, конечно, не знаток... но понятно, что его делали для мужчины, а носила женщина.
– Почему? – поразился муж. Сарказм исчез, он ближе придвинулся к кольцу.
– Потому что оно велико для женского пальца. Вот, смотри! – Она вновь надела кольцо. Только для проведения следственного эксперимента, ни для чего более, к сожалению... – Видишь, как болтается? Женщина, которая носила это кольцо, сжала его – оно неправильной формы, а чуть сплюснутое, чтобы не падало с пальца. Видимо, у этой женщины были распухшие суставы – сплюснутое кольцо можно надеть только бочком, так, чтобы пролезало через сустав, а потом оно свободно на самом пальце.
– Очень интересно. А еще?
– Видимо, оно старинное. Смотри, какое желтое золото – тяжелое и жирное. Такие кольца я видела в Эрмитаже, в «Золотой кладовой». И бриллиант такой большой и чистый – сейчас стоит кучу денег, а тогда, я думаю, он был самым обыкновенным. – Женщина прищурилась. – Здесь, наверное, карата два, если не больше. Читой воды. Смотри, как играет! И оно сделано евреем! – уверенно заключила новоявленная Шерлок Холмс.
– Почему?
– Глянь! – На обратной стороне сокровища отчетливо виднелись лапки, держащие камень. – Видишь? Лапки образуют «Маген Давид», еврейский знак.
– Ну нет, этого никак не может быть! – победно воскликнул муж.
– Почему?
– Потому, что я знаю его историю! Слушай! Вчера вечером ко мне в банк пришла бедуинка, закутанная до бровей. Она дождалась очереди именно ко мне, хотя кругом было множество свободных мест, села так, чтобы никто не мог ее увидеть, и только тогда раскрыла лицо. Это была Салма – мать той самой Хоснии, которая чуть не упала в обморок у тебя.
– Ну помню, помню, дальше!
– Меня очень удивило, что она приехала в Беер-Шеву одна, без мужа. Это опасно, потому что другие две жены могут наябедничать мужу, и такое самоуправство не пройдет ей даром. Но я еще раньше замечал, что эта женщина на удивление самостоятельная. Не знаю, как уж они там уживаются, но умом и умением добиваться своего она заткнет за пояс любого мужчину. Однажды ее муж брал ссуду для каких-то своих дел, но на ее имя, и потому привез ее в банк. Так она в делах и процентах разобралась куда лучше него! Редкость среди бедуинок! – Давид задумался. – Может, это у нее в крови, она ведь не из наших, негевских, а из жительниц Синая. Там женщины независимые, даже занимаются рыбной ловлей наравне с мужчинами.
– Как это – рыбной ловлей? На удочку?
– Нет, сетями. Они выходят в море с дочерью или младшим сыном и закидывают сети. Мужчины ловят рыбу вплавь, руками.
– Как это рыбу можно поймать руками? – не поверила городская жительница, которая встречала морских тварей только в виде филе.
– Я и сам не поверил. Был на Синае в одной деревушке на берегу Красного моря, в гостинице. С другом поехали туда в отпуск, – подозрительно поспешно пояснил муж. – Так хозяин спрашивает: «На обед хочешь рыбу?» – «Да!» – «Какую?» – «Красную!». Он мигнул своему сыну, тот тут же, как стоял, нырнул с обрыва... и через пять минут вернулся мокрый, с барбонией. Рыба еще дышала.
– Ужас! – проговорила потрясенная жена, представив себе, как она держит в руках шевелящуюся, скользкую морскую тварь. Наверное, еще и кусачую! Брр! Нет уж, лучше замороженное филе. – Так что же – кольцо и твоя Салма?
– Моя Салма! Ты даешь! Так вот. Пришла она в четверг, на секунду приоткрыла лицо, чтобы я узнал, опять закуталась и тихо так говорит, по-арабски, разумеется: «Мне нужна твоя помощь, устаз!». Это обращение к чиновнику или к любому другому образованному человеку. Я очень удивился, потому что за помощью она должна обращаться к своему мужу, и упаси бог, если он узнает, что жена одна пришла к другому мужчине. Хоть бы даже и к банковскому чиновнику! Ты же знаешь, муж идет с женой даже к гинекологу и присутствует при осмотре. Тут Салма вытащила из-под своего платка эту сумочку и говорит: «Мне нужно продать кольцо! Я не могу сделать это сама, среди наших – муж узнает. Продай мне его, устаз!». А сама смотрит своими яркими голубыми глазами – требовательно так, настойчиво.
– Бедуинка с голубыми глазами?
– Да, на Синае они особенные – светлокожие и с голубыми глазами. Смуглые лишь от загара, а так кожа светлая. Очень красивые. Я думаю, что этой необычной красотой она и околдовала своего мужа. Знаешь, она высокая и гибкая, как кошка. Мне всегда казалось, что она напоминает дикого зверя – такая красивая и опасная, зачаровывающая.
– Если так, то дочка не в нее. Дочка – смуглая и ширококостная крестьянка. Хоть сила духа и упрямство у нее есть... – Маша вспомнила, с какой твердостью и достоинством девушка отклонила ее руку со склянкой нашатыря, хотя была в полуобморочном состоянии.
– Ну... дочку я не видел. Наверное, в отца. Так вот. Салма протягивает мне кольцо и говорит: «Оно очень древнее. Досталось мне от бабушки, а той – от ее бабки. У нас в семье есть поверье, что оно спасает от бед. Сейчас у меня беда. Не спрашивай – какая. Я знаю, что оно стоит много денег. Продай его и отдай мне деньги. Я верю, что ты не обманешь меня, устаз!». Требовательно так говорит! Я отвечаю, что не торгую драгоценностями. А она настаивает! Всунула мне его и просит пятьдесят тысяч шекелей. Кругленькая сумма, а? Я не знаю, сколько оно стоит. Что делать?
– Ума не приложу!.. – Маша пожала голыми веснушчатыми плечами. – Постой, должны же быть какие-то оценщики, продавцы антиквариата...
– Антиквариат? – Давид облегченно улыбнулся и обнял жену. – Ай да умница! Точно! В Алмазной бирже в Тель-Авиве есть оценщики. Завтра отпрошусь на работе и съезжу туда. Посмотрим, что они скажут. Может, это и не бриллиант вовсе, а подделка какая-нибудь.
– И я с тобой!
– А ты зачем? – Муж подозрительно покосился на вспыхнувшую жену. – Мы там ничего не сможем купить, предупреждаю заранее.
– Да? – Она подавила тяжкий вздох. – Ну хоть посмотреть, потешиться... – Она горестно погладила кота, все еще с подозрением обнюхивающего вышитый мешочек. – Что, мой милый, тебе тоже не хватает приключений? Давно из окна не прыгал, разбойник?
Через пару дней скромный белый Фиат подкатил к группе Тель-Авивских небоскребов, известных под названием «Алмазная биржа». Вполне солидное название. Да и современная архитектура выглядела так же, как алмазы, – чрезвычайно солидно, изысканно и очень дорого.
Давид ловко загнал машину на платную подземную стоянку, зеркальный лифт вынес его с Машей на поверхность перед центральными дверями, и по бордовой ковровой дорожке наши торговцы бриллиантами направились к темным стеклянным дверям в глыбе матового неотесанного мрамора. Маша почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и поежилась – камеры слежения, укрепленные на стенах, поворачивались вслед, будто дула автоматов. Вращающаяся, дымчатого стекла дверь сработала автоматически, едва робкая парочка подошла к ней, и медленно и неотвратимо завертелась, словно винт мясорубки. Все это напоминало супербоевик и, честно говоря, внушало тревогу.
В просторном, прохладном и сумрачном пустом холле к ним подошел корректный молодой человек, идеальной выправкой, улыбкой и фигурой похожий на манекен.
– Чем могу служить?
Давид объяснил.
– Минуточку! Я сейчас наведу справки. Прошу вас присесть...
Бордовые кожаные кресла были на редкость глубокими и прохладными. Сидящий погружался в них медленно и верно, как в гроб... Но Маша не успела додумать эту мрачную мысль.
– Прошу вас следовать за мной, вас ждут, – прозвучал голос «манекена». Давид негромко что-то сказал ему, и молодой человек с профессиональной улыбкой повернулся к Маше: – Госпожа, пока ваш супруг занят, вы, наверное, захотите осмотреть выставку ювелирных украшений из-за рубежа? Это временная выставка, очень интересная!
Ах, какой негодяй! А еще муж! Она жаждала посмотреть процесс оценки, но муж сплавил ее! Обманщик! Но не устраивать же здесь сцены! Особенно под дулами камер слежения.
– Благодарю вас! – Убийственный взгляд на коварного супруга. – Откуда, простите, выставка?
– Из России, из Санкт-Петербурга. Из музея «Эрмитаж»... – Молодой человек чуть сдвинул соболиные брови, вспоминая экзотическое русское название: – Из «Зо-ло-тых...»... э...
– Кладовых, – любезно помогла ему госпожа, и живой манекен подивился ее познаниям.
Маша беззвучно гуляла по толстому вишневому ковру, покрывающему маленькие и уютные выставочные залы, любовалась изяществом статуэток Фаберже; разглядывала старинные тяжелые ордена, сплошь облитые алмазами; вздыхала, наслаждаясь игрой причудливых переплетений золотых диадем и колье; величиной грушевидных жемчужин и нежными акварелями на расписных фарфоровых вазах Петергофской мануфактуры.
Залы были затемнены, лишь искусная подсветка сияющих витрин придавала дополнительный блеск выставленному великолепию. Бывшая ленинградка бродила, вспоминая «безлунный блеск» белых ночей, мелодичный перезвон курантов на Петропавловке, тихий плеск Невы о гранитные спуски... Эх!.. Может, еще увижу когда-нибудь... Подумала, что, когда уезжала, не чувствовала боли расставания. Эмигрируешь – как под наркозом. А потом он проходит, и становится все больнее и больнее... И тоска тягостна и неизлечима, как загадочная болезнь гемикрания, от которой болит полголовы... «О боги, боги мои, яду мне, яду!..».
Супруг появился примерно через час. Лицо непроницаемое, вежливая улыбка, осанка – как у того корректного молодого человека. Видимо, атмосфера шлифует. Интересно, если того живого манекена отправить работать на поле или просто в столярку, долго бы он сохранял первоначальный лоск?
Давид подошел, рассеянно поцеловал жену в веснушчатую щечку, так же рассеянно оглянулся на сверкающие витрины:
– Ну, что ты выбираешь из всего этого великолепия, дорогая? Где тут касса? – Солнечно улыбаясь, он сделал вид, что потянулся за бумажником, хотя жена видела, что мысли супруга и благодетеля были где-то далеко.
– Как дела?..
– Пойдем, по дороге расскажу... – Взял жену под локоток и повел к выходу с ловкостью английского джентльмена.
Черт побери! Надо бы почаще бывать здесь, чтобы благоверный не забывал, как надо обращаться с дамой!
– Послушай, а почему ты, собственно, считаешь, что эта история с кольцом – продолжение истории с Хоснией? – спросила Машка по дороге к зеркальному лифту.
– Мне так кажется... Хотя ты права, может, это наши вымыслы. Просто никто и никогда не обращался ко мне с подобными поручениями, а тут вдруг все сразу. Слишком много наверчено, чтобы быть просто стечением обстоятельств... – Давид открыл дверь машины, пропустил внутрь жену, захлопнул дверцу и, обогнув машину, сел на водительское кресло. Долго перебирал связку ключей, внушительную, как у всех израильтян, думая о чем-то, потом продолжил: – Салма сказала, что кольцо выручает из беды. Беда эта – секретная, иначе она не попыталась бы решить ее одна, без мужа. Секрет, который мы знаем, – это беременность незамужней дочери. Хуже этой беды для бедуинки я не могу себе представить...
– Проблема нежелательной беременности решается очень просто, и тут не нужны деньги, – резонно возразила врач.
Зажмурилась – Фиат, пофыркивая, медленно выкатился из полутемной подземной стоянки на ослепительный солнечный свет.
– Не совсем так. – Давид говорил, думал и рулил одновременно. Почти как Юлий Цезарь – делал три дела одновременно! – Во-первых, аборт запрещен мусульманскими законами. Поэтому ни один врач не возьмется его сделать в открытую. Значит, для операции нужны деньги, и немалые. Во-вторых, она не может сделать аборт в родном Рахате – об этом тут же узнает вся округа. Значит, нужно куда-то далеко ехать, налаживать связи, жить в чужом доме или гостинице – это дорогое удовольствие. Взятка врачу – тоже не маленькая. Так что все сходится. Видимо, она считает, что пятидесяти тысяч ей хватит.
Выехали на скоростную трассу, разрезающую Тель-Авив с севера на юг. Мимо мелькали суперсовременные небоскребы, сплошь состоящие из зеркальных затемненных стекол, увенчанные плоскими круглыми крышами – посадочными площадками для вертолетов; проносились красиво подстриженные карликовые деревья и газоны с яркими цветами перед входом в офисы. Бесшумно промчался голубой, длинный, как гусеница, двухэтажный поезд – железная дорога проходила параллельно скоростному шоссе.
– Куда мы едем? Что сказал оценщик? – спросила Маша, разглядывая в окно длинноногих блондинок на громадных – во всю высоту небоскреба – рекламных щитах. Ноги доходили до двадцатого этажа и тянулись все выше и выше, как у Алисы в Стране Чудес, когда та откусила гриб не с той стороны.
– Домой! Куда же еще? Я голоден, а ты? А может, пообедаем где-нибудь здесь и погуляем?
– Погоди про обед!.. Во сколько оценили кольцо?.. Что ты все молчишь? Это подделка? Ты не хочешь мне ничего рассказать? Да? Ты поэтому не дал мне присутствовать при оценке?.. Эх, ты!..
Мудрый Давид не стал дожидаться, пока иссякнет словесный поток, а, улыбнувшись про себя, вдруг панически стал шарить в кармане:
– Ой! Где оно?.. Неужели забыл там?!
Сварливая женушка тут же забыла свои обиды на обманщика-мужа:
– Не может быть! Остановись и поищи получше!
– Ты права, дорогая! – Он притормозил на какой-то заправке и, счастливо улыбаясь, «нашел» вышитый мешочек во внутреннем кармане куртки:
– Спрячь его. У тебя-то оно не пропадет! Вот в ком я уверен – так это в тебе! – Сочный поцелуй в щеку. Действительно, истинный дипломат.
Отношения, таким образом, были восстановлены. Машка, не колеблясь, сунула мешочек за пазуху, но размера тощей груди не хватило для столь объемистого предмета. Красные кисточки предательски выглядывали наружу. Тогда, не растерявшись, она вытащила и остальные кисточки, а за ними верхнюю часть вышитого мешочка... и расправила их по вырезу кофточки.
– Новая мода! – победно объявила новоиспеченный модельер, чрезвычайно довольная собой. – Лето 2022! Фольклорные мотивы в современной одежде!
– Очаровательно! Теперь слушай! – Фиат вернулся на магистраль. Движение было относительно спокойным, светофоров не было, поэтому Давид мог рассказывать и рулить одновременно. – Во-первых, это не подделка, кольцо настоящее, золотое, камень – алмаз. Во-вторых, стоимость его оценщик не смог сказать – оно настолько древнее, что историческая ценность намного превышает цену золота и камня. Но когда я сказал про пятьдесят тысяч шекелей, то меня просто засмеяли. Оценщик сказал, что оно стоит, конечно, больше десяти тысяч долларов, но окончательную цену я должен узнать у специалистов-антиквариатов.
– Бог мой! – Маша непроизвольно ощупала мешочек на груди. – А почему они решили, что оно такое старое? По золоту? Там есть какая-нибудь печать?
– Нет! По обработке алмаза. Именно алмаза... Бриллиант – это ограненный специальной «бриллиантовой», то есть «сияющей» огранкой алмаз. Ее изобрели в только шестнадцатом веке, а наш алмаз не огранен, а отшлифован. Грани его не симметричны. Это говорит о том, что камень, скорее всего, – из Индии, и что кольцо сделали до шестнадцатого века. Вот так. Это рассказал мне оценщик. Он еще предупредил, что он – не историк, поэтому может быть не слишком точным. Но главное мы узнали.
– Ну и ну! – Маша не удержалась и извлекла уникальное кольцо из естественного сейфа, нарушив «Моду Лета 2022».
Алмаз огнем засверкал у нее на пальце, сильнее светофора притягивая взоры водителей в соседних машинах.
– Если он так играет, не будучи огранен, – рассуждала Маша, рассматривая камень со всех сторон и не замечая, что создает опасность для движения транспорта, – то каким же чистым он должен быть! И как засверкает, если его огранить современными методами!..
– Оценщик показал мне, что естественная форма камня не изменена, оправа подогнана под его форму, – продолжал рассказывать Давид, виляя в потоке машин. – Он говорит, что камень исключительной чистоты и без единого изъяна. Он очень удивился, что такой старинный алмаз дожил до наших дней. Видимо, его берегли. Поистине, у него счастливая судьба!.. – Давид резко тормознул, чуть не шлепнувшись носом в руль. – С ума они, что ли, спятили! – не выдержал закаленный лихим тель-авивским движением водитель. – Вроде только что пустая дорога была, а теперь сбились в кучу вокруг нас, как намагниченные!..
Он огляделся по сторонам, заметил вытянутые шеи едущих рядом и рассматривающих волшебное сияние в руках жены, и проворчал:
– Спрячь-ка его подальше! Вишь, уставились!..
– Ну и что ты будешь делать дальше? – спросила жена, со вздохом убирая кольцо в мешочек, а мешочек – обратно в природный сейф. – Расскажешь все Салме?
– Это моя обязанность, – пожал плечами муж. – Она просила меня оценить, я это сделал.
– Она просила тебя продать кольцо. И назвала свою цену. Оценил ты по собственной инициативе. И выяснил, что цена, которую она назначила, – грошовая.
Давид почесал затылок:
– Если быть до конца честным, то я должен ей объяснить, что она отдает свою вещь за бесценок. Но, с другой стороны, как покупатель, я не обязан растолковывать торговцу, что он ошибся в стоимости товара...
– Как покупатель? – оживилась супруга. Рыжая, изломанная домиком бровь непроизвольно дернулась, выражая живейшую заинтересованность.
– У нас есть пятьдесят тысяч шекелей? – в свою очередь изумился министр домашних финансов. – Не скажешь ли где, дорогая?
– А может – взять ссуду? – неуверенно заскулила Машка. – Кольцо ведь стоит того...
– Стоить-то стоит, да вот что ты с ним будешь делать? Носить на работу? В магазин? На рынок?.. Нет, милая моя, такие вещи держат в банках в закрытых сейфах. А выплачивать ссуду с бешеными процентами за вещь, которая мертвым грузом лежит в сейфе, за который, кстати, тоже нужно платить – это, по-твоему, разумно?
Милая только вздохнула. Домашний оракул, как всегда, был прав.
– Кроме этого, насколько мне известно, кое-кто хочет учиться вождению автомобиля – ты думаешь, что это бесплатно? Кроме этого, твоей матушке нужны новые очки. Это тоже не малая сумма, сама знаешь. Так что антиквариат мы купим попозже, если ты не возражаешь, дорогая? – Изысканная вежливость супруга означала, что о кольце можно забыть.
Что ж, он прав. Как говорил Герман в «Пиковой даме»: «Я не рискую необходимым в надежде приобрести излишнее». Ах, как жаль!..
– Но! – прибавил чуткий супруг, зная, как опасно отбирать у женщины соблазнившую ее вещь и ничего не предоставлять взамен. – Нам за труды праведные полагается компенсация! Ты не возражаешь против обеда в «Аладдине» в старом Яффо? А? На террасе с видом на море?
– Подлиза, – констатировала удовлетворенная супруга и милостиво разрешила: – Вези!

Небольшое уютное кафе, расположившееся в старом арабском домике, чудом держащемся на скалистом обрыве над морем, было оформлено в турецком стиле. Под невысоким куполом красными и синими огнями светились лампады, на беленых стенах – бирюзовые изразцы, ниши отделаны темным старым деревом, в углу – высокие, поблескивающие стеклом и серебром кальяны; низкие круглые столики покрыты вышитыми скатертями.
Маша подумала, что, наверное, именно так выглядели постоялые дворы в Оттоманской империи, и поэтому совершенно не удивилась, когда на стареньком вытертом диванчике увидела черноусого Омара Шарифа собственной персоной – красавца киногероя, заветную мечту всех девушек от Америки до Ближнего Востока. Может быть, и Дальнего, если туда дошли ковбойские фильмы с умопомрачительными душками-разбойниками.
Омар Шариф сидел напротив входа и пил красный прозрачный напиток, который так любят египтяне, – «каркаде». Машка срезу увидела, что это «каркаде», потому что дорогой супруг тоже любил этот кисло-сладкий чай и часто покупал в магазине засушенные цветки, похожие на плоды шиповника. Машка ленилась проговаривать трудное название и называла напиток просто «крокодил». Никто не возражал.
При виде новых посетителей голливудский киногерой повел себя странно. Он отставил стаканчик с вишневой жидкостью, издал хриплый горловой звук, всплеснул руками, как будто собирался сплясать гопака, приподнялся с дивана и начал в восхищении тараторить по-арабски, явно обращаясь к вошедшей паре. Официанты с блестящими подносами как стояли, так и застыли в своем углу.
Семья Нир закоченела у входа. Поведение киногероя явно не соответствовало европейским стандартам. Но, может быть, это так принято в Голливуде?
Первым очнулся Давид:
– Господи, – выдохнул он на иврите, – это же Ружди, дорогой! Неужели нашелся?
Одноклассники с минуту смотрели друг на друга, потом одинаково белозубо заулыбались, обнялись и поцеловались крест-накрест, троекратно. Машка во все глаза таращилась на голливудского корифея, мысленно сравнивая его с тем обломком кораблекрушения, который недавно был извлечен из Мертвого моря. Да, несомненно, сходство было. Видимо, это действительно был он. Но как тесен мир!
Семейная пара тут же была приглашена за столик к знаменитости, и официант в длинном черном переднике засуетился вокруг, убирая ненужную посуду и уставляя столик крохотными тарелочками с оливками, маринованным чесноком, солениями, всевозможными салатиками и другими закусками.
На минуту за столиком воцарилась тишина – новые знакомые не знали, на каком языке вести беседу: на иврите говорили только Давид и Маша, на арабском – Давид и Ружди, на английском – только Ружди, на русском – никто, кроме Маши. Обычная ситуация для Израиля: прежде чем поздороваться, думаешь – на каком языке. Видимо, наследство Вавилона. Переглянулись, растерянно улыбаясь друг другу. Решительный Ружди, чувствовавший себя старожилом за столиком, разрядил обстановку. Начав было разговор по-английски, и поняв, что душевной беседы для всех не получится, он извинился перед леди, что они будут продолжать говорить по-арабски, потому что ему нужно кое-что рассказать другу, а друг Дауд переведет для жены.
– О, конечно! Конечно! – уверенно ответила ему леди по-английски и вплотную занялась вкуснейшими салатиками, потому, что этим ответом почти исчерпала запас английских слов, хотя ей и неловко было в этом сознаться. Израильтяне, особенно врачи, свободно владели английским, писали статьи, смотрели фильмы, а ей, учивший язык в средней ленинградской школе, было трудно. Давид пристроился рядышком и бегло переводил.
Бывший однокашник рассказывал о своей жизни и работе. Оказывается, он изучал развитие арабского языка в Мичиганском университете. Естественно, много ездил по арабским странам, а год назад приехал в Израиль, чтобы собрать материал для статьи о разновидностях арабского – так называемого «израильского», на котором говорили на территории бывшей Палестины, и бедуинского наречия. Сверкая агатовыми глазами и белоснежными зубами под черной бархаткой усов, красавец Ружди рассказывал что-то, по-видимому, очень интересное, потому что Давид слушал как завороженный и изредка вскрикивал: «Кайс!», что означало одобрение рассказчику. Через пару фраз в рассказе прозвучало знакомое «Рахат», и вдруг Давид, хлопнув себя по лбу, словно вспомнил что-то, проворно обернулся к жене:
– Дай-ка сюда кольцо!
Хранительница сокровищ встала и отвернулась, чтобы не смущать мужчин процессом извлечения драгоценностей из-за пазухи.
Кольцо было предъявлено, оно переходило из рук в руки, сопровождаемое разнообразными замечаниями – от простого цоканья языком безъязычной леди до чрезвычайно эмоциональной речи Ружди. Впрочем, потом выяснилось, что эта речь была посвящена вышитому мешочку – предмету декоративно-прикладного искусства.
Поуспокоившись, начали внимательно изучать новые вещи, причем Машка, как зачарованная, не отрывала глаз от сияющих брызг, а просвещенный арабист – от бедуинского мешочка. Он разглаживал на ладони плотную ткань, выворачивал мешочек наизнанку, рассматривая технику вышивки, чуть ли не обнюхивал его – совсем как домашний кот, почуявший что-то необычное. Потом он перешел к осмотру кольца, сначала камня, потом оправы – такому же тщательному и планомерному.
Воспользовавшись паузой в разговоре, Машка тихонько наклонилась к мужу:
– Зачем ты показал ему кольцо?
– Как – зачем?! Я же должен его продать! Ружди упомянул Рахат, и тут я вспомнил про Салму с ее кольцом. Потому и показал! Просто сказал, что оно продается за десять тысяч долларов. Хочу увидеть реакцию.
– Ну, смотри! – Смотреть было на что.
Потомок золотых дел мастеров не отрывал взгляда от бриллиантовых брызг, казалось, что они гипнотизируют его. Одна рука поворачивала алмаз, другая подпирала щеку.
– Флюс... – не выходя из гипноза, пробормотал ученый.
– У него зубы болят? – удивилась доктор.
Давид рассмеялся:
– Флюс – по-арабски «деньги». Эсер таляф доллар. Десять тысяч долларов США, – повторил он по-английски.
– Десять тысяч долларов? – удивился американец, выходя из транса.
Удивился, но не показал виду, что понимает, насколько смехотворна цена. А может – не смехотворна? Может, кольцо – ловкая подделка:
– Сертификат есть?
– Я не просил, но можно получить на Алмазной бирже, я только что оттуда, провел экспертизу... – Разговор теперь шел по-английски, что придавало дополнительный вес.
Потомок торговцев что-то прикинул в уме, решил про себя, потом уверенно тряхнул головой и протянул руку. Друг Дауд пожал. По-египетски это означало «Продано!», и сговор, оформленный таким образом, был так же нерасторжим, как после третьего удара аукционного молотка. Профессор тут же порылся во внутреннем кармане летнего пиджака, который он, как истинный джентльмен, носил даже в израильском пекле, вытащил чековую книжку, и сделка состоялась.
– Ну вот видишь, как хорошо все получилось... – Довольный продавец тщательно спрятал чек поглубже в свой кошелек, а кошелек легкомысленно сунул в задний карман летних брюк, как будто специально для карманников. – Теперь есть, с чем прийти к Салме.
Приобретение было тут же надето на палец, а уникальный мешочек тщательно спрятан в карман того же пиджака. На коричневой тонкой профессорской руке бриллиант смотрелся превосходно. Бедная Машка украдкой вздохнула и отвернулась, чтобы не травить душу.
Еще пару минут полюбовавшись на сияющий алмаз, Ружди продолжил повествование. Видимо, он рассказывал что-то не менее занимательное, чем сказки «Тысячи и одной ночи», потому что Давид совершенно забыл про жену. Его глаза загорелись, он начал перебивать, жестикулировать и уточнять.
– Ты не поверишь! – Супруг наконец-то повернулся к жене. – Это такая романтическая история! Как в кино! Слушай! Ружди год назад работал в музее бедуинской культуры в «Joe Alon center», у нас под Беер-Шевой, ну, ты знаешь... – О, yes! – закивал американец, уловив ухом знакомое название. – И там познакомился с очаровательной девушкой-студенткой, делающей какой-то проект от университета. Та влюбилась в этого ловеласа по уши, но ничем не выдавала своего чувства. Наш дорогой профессор ждал, что девушка сама начнет флиртовать с ним, как все американские поклонницы. Этого почему-то не произошло. Ружди, разочарованный, что командировка кончилась, а роман не удался, вернулся к себе в Америку. Год старался забыть, но этой весной не выдержал и вернулся, чтобы найти ее. Оказалось, что та уже закончила проект и вернулась к учебе. Он бросился ее искать в университет, но знал только имя и кафедру...
– Только не говори, что ее зовут Хосния! – потрясенно изрекла доктор Мириам, пророчески качая рыжей головой.
– Верно! – Давид даже подскочил на месте. – Как ты догадалась?.. Ты что, поняла то, что он рассказывал?
– Нет, просто это такая банальная история, что все теперь ясно, как божий день.
– И что же тебе ясно?
– Что он ее нашел, и что результаты этой встречи записаны у меня в лабораторном журнале! Поэтому она и упала в обморок! Все ясно, как божий день!
– Хм, это верно! – Давид мысленно что-то прикинул в уме, – Теперь вот что. Девушка перестала ходить на занятия после их единственной встречи. Ружди в отчаянии! В деканате, естественно, незнакомцу домашнего адреса не дают. Теперь сошлись концы с концами! Салма заперла девушку дома и скрывает все от отца, надеясь выпутаться самой! Ох, эта боевая Салма!.. Ружди ничего не знает о беременности.
– Да, это все объясняет, – подытожила проницательная доктор. – И что ты думаешь? Если честно, то ее адрес есть у меня в журнале... Да что я?! У тебя же есть данные всех клиентов! Ты хочешь ввязаться во всю эту историю? – Она понизила голос, хотя американский арабист никак не мог понять ее русский иврит.
Впрочем, бог его знает, все-таки профессор-языковед, покрутился в университете, может, и разбирается. В любом случае надо быть осторожным, здесь, в Израиле, никогда не знаешь, кто какой язык понимает...
Давид задумался, искоса поглядывая на проштрафившегося профессора. Тот грустно медитировал над сияющим алмазом. Видимо, вспоминал отцовскую лавку или незабвенную Хоснию.
– Правильнее всего, чтобы Ружди пошел к ее отцу и официально попросил ее руки, – произнес миротворец. – Так и о беременности отец ничего не узнает, и вопрос чести семьи будет решен. Вопрос, хочет ли этого сам жених? Да и ее нужно спросить. Хотя у невесты выбор невелик – или в петлю, или замуж за профессора. Нужно подумать, как бы ему это попонятнее разъяснить...
Миротворец стал медленно накаляться, надуваться от злости как комар-кровопивец:
– Все-таки, какой он негодяй, если так поступил с девушкой, и не просто с какой-нибудь студенткой – с бедуинкой! И ведь арабист, подкованный человек, должен знать обычаи! Туполобые американцы! Считают, что весь мир живет по их американским законам! Теперь вот расхлебывай кашу!..
Давид ожесточенно сжал руки, и жена невольно ахнула про себя – она никогда не видела такого проявления чувств у мужа-дипломата. Ого, как он разозлился!
– Погоди. Не «зависай». Что теперь делать?
– Что делать? – Муж задумчиво посмотрел на свою богиню Изиду – хранительницу домашнего очага. – Конечно, передать чек Салме. Обрадовать ее. А заодно и жениха привести. Дай-ка я растолкую ему, что к чему. Ох, балбес! Так рисковать девушкой! И собственной жизнью в придачу! – Прожженный дипломат решительно встал, громко объявил, что хочет показать гостю знаменитую скалу Ариадны, прекрасно обозреваемую с террасы кафе, и вежливым жестом указал гостю дорогу.
Стеклянная дверь за ними плотно закрылась. Надолго.
Оба любовались видом не меньше получаса. После этого удовлетворенный Давид вернулся на вытертый диванчик, ведя за собой потускневшего киногероя.
Маша вопросительно подняла рыжую бровь. Муж озорно подмигнул, после чего разговор на арабском возобновился, но как-то односторонне – кинозвезда отмалчивалась, изредка косилась на победоносного друга и периодически вздыхала. Душка-ковбой заметно полинял и уже никак не походил ни на ковбоя, ни на профессора. Так, какая-то бледная шестерка, хоть и черноусая... Даже про кольцо забыл.
Мужчины расплатились по счету, обменялись телефонами, последними многозначительными взглядами и расцеловались на прощание.
– Ну что? – спросила любопытная женушка, забираясь в машину.
– Он был потрясен, узнав, что средневековые законы, про которые знал только из книг, работают до сих пор. Он все настаивал: «Но Израиль – демократическая страна, как же так?!». Американец, балда, думал, что если на дворе двадцать первый век, то мусульманские законы не действуют! Такой разговор был занятный! Я ему талдычу: это же бедуины! А он мне твердит – она же студентка университета! Знаешь, что у них в Америке в студенческих городках творится? Так он думал, что это – везде так. Эх, американцы!.. – Давид покрутил головой. – Потом я сообщил, что она беременна. Что, скорее всего, мать узнала об этом и закрыла ее намертво дома. Что если – не приведи Аллах! – об этом узнает отец, то ее... Сама знаешь! А потом его самого найдут, это не сложно, поверь мне! – и готово дело. После этих объяснений наш профессор сник. Это было тяжело. Бедный!..
– Так он не хочет жениться?
– Нет! Хочет! Собственно, для этого он ее и ищет. Слава богу! Хоть это хорошо!
– И что ты будешь делать?
– Ну, во-первых, я ему посоветовал проштудировать мусульманские правила сватовства и подготовиться к беседе с ее отцом. Короче, я сведу его и Салму, а потом уж вместе с ними пойду к ее отцу. Все-таки сайеди Усмана – мой старый клиент, а мистер Халед – ученый египтянин, поэтому, может быть, дело уладится миром. Я сам пойду с этим олухом... и говорить с отцом Хоснии тоже буду сам.
– Архиверное решение! – по-русски процитировала Маша основоположника марксизма-ленинизма. Давид не понял. Жена перевела: – Я говорю – соломоново решение.
Они еще какое-то время молча катили по дороге домой. Каждый переваривал полученную информацию. Давид думал о предстоящем разговоре с Салмой – непростом разговоре. Машка, сентиментальная, как и все женщины, упивалась романтической историей и гордилась, что и ее роль была не последней в этом супердетективе с псевдоковбоем.
Обдумывая в уме отдельные эпизоды любовного романа, она вдруг поймала себя на мысли, что, собственно, романа как такового она и не знает, и почувствовала себя обойденной – а где самое главное? Где любовь?
– А как у них начался роман? – Она повернула обиженную физиономию к супругу, занятому своими важными мужскими мыслями.
– Эээ... Я не знаю... Как-то к слову не пришлось... А что?
– Нет, ничего, просто интересно.
– А ведь это действительно интересно, – нехорошо оживился супруг. – Как сейчас знакомятся с молодыми девушками? Давненько я не знакомился!.. Я, пожалуй, спрошу его при встрече!
– Только попробуй, Казанова! – немедленно откликнулась законная мегера.
– Но ведь ты сама спросила, дорогая, – изумленно поднял брови верный муж. – Ты уж реши, хочешь знать или...


Сказка пятая
О волшебном алмазном кольце, дарующем жизнь

Через пару дней доктор Мириям Нир в обеденный перерыв пошла в столовую, в офис супруга. Отделение банка, где работал Давид, находилось через дорогу от медицинского центра, поэтому время от времени благоверные обедали вместе.
Июль в Беер-Шеве, столице каменной пустыни Негев, – это раскаленная сковородка, где температуру воздуха ощущаешь губами – как лоб больного, потому что собственные губы кажутся тебе холоднее, чем окружающая среда. Поэтому немногочисленные пешеходы передвигаются по улице быстро, короткими перебежками – как в лютый мороз. От кондиционера к кондиционеру.
Почти бегом поднимаясь по плоским ступеням банка, Маша заметила узкую черную тень, выскользнувшую из стеклянных дверей. Первой ее мыслью было – грабители! Но через секунду черная тень поравнялась с ней, и Машка разглядела длинное, до пят бедуинское платье, негнущееся от сплошь покрывающей его пестрой вышивки, и тяжелое черное покрывало, укутывающее голову и всю верхнюю часть тела. Когда женщина проходила мимо, черное покрывало приподнялось от порыва обжигающего ветра, и Маша увидела смуглую щеку и ослепительно сверкнувшие на темном фоне лица голубые, как карбункул, глаза, тщательно подведенные сурьмой. Взгляд неестественно светлых глаз показался черным от злобы, с которой бедуинка метнула его в лицо незнакомой рыжей женщины. Метнула... и тут же скрылась под своим спасительным платком. Машка, пораженная молнией взгляда, оглянулась вслед незнакомке. Но точеная фигура уже исчезла, растворилась в знойном мареве.
Она сразу же поняла, что видела Салму, и Давид подтвердил это:
– Ну как тебе эта пантера? Вы столкнулись нос к носу.
– Уф! И правда, пантера. Удивительная женщина. Как удар током получила. Как ты с ней разговариваешь?
– Я-то?.. Ничего, я с разными людьми работаю, привык. А вот как муж с ней управляется? Да и двум его другим женам, наверное, не сладко. Бедняжки!
– Ну как прошла встреча? – Говорят, что любопытство сгубило кошку. И женщину тоже, если верить такому неоспоримому источнику информации, как Библия.
– Погоди, – взмолился голодный муж, устремляясь к внутренней двери, ведущей в столовую, – дай поесть! А то я умру от голода, а это тебе невыгодно!
– Почему невыгодно? – Они быстро шли к столовой, следуя запахам шашлыков и жареной картошки. – Очень даже выгодно! Я получу колоссальную страховку.
– Да, но ты не узнаешь эту историю до конца! Вернее, узнаешь, но уже из полицейских сводок. А это не так интересно!
– Верно! – Они уже добежали до раздачи. – Дай, дорогой, я положу тебе этот антрекот... Кушай, птичка!..
Как приятно после сытного обеда выпить чашечку сладкого, крепкого кофе. Ты сидишь, дремотно раскинувшись в удобном кресле, баюкая сытый живот. Прохладный воздух из кондиционера мягко ворошит волосы, волшебный аромат щекочет нос. Ты сидишь перед громадным – во всю стену – дымчатым стеклом, видишь, как снаружи раскаленный воздух дрожит, поднимаясь от белых плит песчаника в выцветшее небо. В его мареве расплываются гладкие стволы пальм и одинокие фигурки полуголых юношей и девушек, пробегающих из одного здания в другое быстро, как в свирепую метель.
Как приятно, разомлев после обеда, слушать детективную историю, прекрасно сознавая, что она закончится американским хеппи-эндом, потому что в наше время она не может закончиться по-другому. Конечно, это будет «пир на весь мир», а молодые укатят в медовый месяц куда-нибудь на Гавайи или, наоборот, раскинут палатку на караванных путях Синайского полуострова. Кайф!
– Давид! Все закончится хорошо? – томно спросила Маша, не сомневаясь в ответе.
– Я очень надеюсь, – неожиданно серьезно и искренне ответил супруг. Настолько серьезно, что разомлевшая жена очнулась от дремы и посмотрела в карие глаза над выступающими скулами. – Вообще то, что девушка-бедуинка попала в такую историю, это... Ты себе представить не можешь, во что это может вылиться. Мы обязаны сделать так, чтобы закончилось хорошо... Ко всему прочему, он – американец, а арабы вечно вопят, что Америка поддерживает сионистов. А тут такая пикантная история – американец обесчестил арабскую девушку в Израиле! Неплохой заголовок для газет, верно? Ты представляешь, какой международный скандал можно раздуть!..
Давид помолчал, допил кофе, прищурился на тощего черного кота, который сидел в засаде под пальмой и думал, что его никто не видит. Кот охотился на воробьев, прыгающих с разинутыми от жары клювами на пустых столиках открытого кафе. Давид подождал, пока кот прыгнет на воробьев, промажет и с обиженной мордой удалится обратно в пальмовую тень.
– Салма взяла деньги и поблагодарила – как всегда, очень сдержанно. Посмотрела на меня загадочно и встала, собираясь уходить. Тут я спросил: «Салма, это для дочки?» Она застыла, как соляной столб, потом так же медленно, как встала, опустилась на стул и с трудом кивнула. По-моему, она не могла говорить. Даже после падежа скота, когда погибло почти все их состояние, она не была так бледна.
Я говорю: «Что с дочкой?». Она смотрит и молчит. Я говорю: «Ты хочешь, чтобы я нашел его, того парня?». Она молчит, а глаза начинают гореть, как у кошки. Знаешь – зрачки сжимаются и расширяются... Страх! – Давид невольно поежился, словно ему вдруг стало холодно. – Я говорю: «Он хочет жениться на Хоснии и ищет тебя, чтобы посвататься. Я узнал это случайно. Он – мой друг, египтянин». Тут она начала молча вставать, все выше и выше, во весь рост, и наклоняется ко мне, как ведьма, а голубые глаза так и сверкают, аж побелели от огня. Я сижу, словно приколоченный к стулу, двинуться не могу, а она выжигает мне мозг белым бешеным взглядом и молчит, а кругом тихо, словно мне уши заложило, как под водой... Жуть! Так продолжалось несколько мгновений, потом она потупилась, погасила свое пламя, села и спокойно так говорит: «Спасибо, устаз! Я знала, что ты мне поможешь... В нашей семье передается легенда, что этот алмаз спасает от беды. Видишь – это действительно так!». Помолчала, повертела в длинных коричневых пальцах чек, который дал мне Ружди, и говорит: «Алмаз не только спасет от беды, он дает жизнь. Слава Аллаху!».
– Это она о беременности, – тихо заметила доктор.
– Я тоже так подумал, но – слава богу! – не сказал. Потом из разговора выяснилось, что она ничего об этом не знает. Когда мать вцепилась в девушку мертвой хваткой, Хосния повинилась, что была с мужчиной, но про большее не решилась сказать. Мать сама убила бы ее за честь семьи. Просто удушила бы. А так преступницу только заперли под домашний арест. Салма хотела ехать на юг Египта, где делают операции по восстановлению девственности, а потом срочно выдать дочку замуж, чтобы никто ничего не узнал... В этом смысле – кольцо дает жизнь, жизнь ее дочери. Теперь ситуация изменилась... Я уже позвонил Ружди и сказал, чтобы он срочно ехал сюда. Сейчас он по дороге в Беер-Шеву, чтобы поговорить с Салмой, а та, в свою очередь, подготовит дочку для разговора с отцом. Ты видишь, как все сложно! Тот убийственный взгляд, который ты видела, был адресован не тебе – Хоснии.
– Бедная девочка!
– Да, ей приходится не сладко. Но по бедуинским законам она виновата больше, чем мужчина. Ее обязанность – блюсти честь семьи, а она эту обязанность не выполнила. Обесчестив себя, она обесчестила семью. Это преступление! Ружди сейчас – единственный выход из ситуации. Они поженятся, с благословения Аллаха, Хосния быстренько забеременеет от него, и все встанет на свои места... Какое счастье, что ты не отправила результат анализа!.. – И.о. ангела-хранителя встал и взял поднос с грязными тарелками, чтобы отнести в мойку. – Я побежал. Отделение откроется через пять минут, а еще через час сюда приедет наш дорогой профессор Халед. Мне надо его встретить и познакомить с будущей свекровью. Представляю себе его рожу! Хи-хи! Так ему, идиоту, и надо!.. Чао! Увидимся дома! – Он чмокнул жену в щечку и исчез.
Супруг вернулся домой поздним вечером. Мертвый от усталости. Любящая жена не спала – дожидалась, как и положено преданной подруге жизни. Встала с постели. Налила крепкий сладкий чай с финиковым медом. Спросила, как прошла встреча. Собственно, любопытство и было основной причиной домостроевского поведения.
Кот, сердито тряся круглой башкой, мутноглазый спросонья, потянулся и подошел – из преданности. Сел в сторонке, чтобы не мешать, и стал внимательно слушать, не перебивая и не задавая ненужных вопросов.
– Все хорошо... – Миротворец удовлетворенно кивнул и отхлебнул чай. – Поговорили. Завтра мы с Ружди едем в Рахат – официально просить руки. Салма предупредит дочку, кто к ней сватается, чтобы, когда отец спросит ее, не натворила глупостей. Девица с норовом, всего можно ожидать... Слышь! – Давид нервно хохотнул от усталости. – Оказывается, именно сейчас к Хоснии сватается двоюродный брат. Представь себе, Салма уже настроились на свадьбу, а тут выясняется, что невеста порченная! Такой маленький «упс»! Слава богу, что кто-то настучал на девицу до свадьбы, а не после!.. Конечно, отцу ничего не сказали, но как Салма этот удар пережила – одному богу известно... Ну ладно, теперь все обойдется. Я думаю, что отец примет это предложение, хотя уверен не на сто процентов.
– Почему? – Леденцовые глаза слипались, но не узнать развязку детектива было невозможно.
– Потому, что для отца предпочтительнее бедуин из своего поселка. Он не захочет отпускать любимую дочь за тридевять земель в какую-то нечестивую Америку. Но мы для него – египтяне, арабы, ученые люди... Это почет семье. Хорошо, что он меня знает и уважает, я ведь исполняю роль друга жениха. Так что, думаю, что он согласится. Салма тоже обещала поддержку.
– А уж ей и вовсе деваться некуда! И что дальше?
– Дальше? Если он примет предложение, то через неделю назначим официальное обручение, а еще через неделю – свадьбу. Сама знаешь, нам время дорого. Мешкать нечего. – Давид залпом допил чай и сладко потянулся.
– Обручение? Зачем? Почему не сразу свадьба? – Дотошная доктор хотела разобраться во всем до конца.
– Потому что таков закон. Потому, что во время обручения жених приносит подарки семье и невесте. Семье – верблюдов, а невесте – золото, – терпеливо объяснил знаток местных обычаев. – Верблюды остаются в семье, а невесту вместе с ее золотом жених уводит в свой дом.
– Откуда у американца верблюды? Ты хочешь сказать, что он приведет настоящих живых верблюдов?! Мохнатых, плюющихся и лягающихся?! И сколько?
– Десять-пятнадцать, в зависимости от богатства семьи невесты. Но, думаю, что Ружди заплатит долларами. Сейчас это более актуально.
– Сколько? – искренне заинтересовалась верная женушка.
Кот тоже навострил уши, как будто это имело к нему какое-то отношение.
– Ишь, какая ты любопытная! Несколько десятков тысяч. Невеста – дорогое дело!.. – Давид насмешливо взглянул на внезапно проснувшуюся жену. – Что, прогадала? Надо было выходить замуж за бедуина, была бы сейчас вся обвешана золотом, как индийский божок!
Машка сидела напротив мужа, подперев щеку кулачком, и думала, до чего она, коренная петербурженка, дожила – сидит и совершенно серьезно обсуждает с мужем, сколько верблюдов стоит невеста...
– Да, кстати. Кольцо при таком раскладе возвращается Салме, и этим мы еще раз спасаем ее... – Засыпающий муж нетвердыми шагами направился в спальню.
– Почему – спасаем?
– Потому, что в любой момент муж может спросить ее, где кольцо. И ой-ва-вой, если она не предъявит семейную реликвию! – И. о. ангела-хранителя протяжно зевнул, потянулся на хрустящих простынях. – Я устал. Теперь нужно звонить дорогому однокашнику и выцарапывать обратно кольцо. Об этом мы еще не беседовали. Не думаю, чтобы он легко согласился. Уж больно его кольцо приворожило. И что он в нем нашел?
Риторический вопрос сменился легким похрапыванием, но неуемная женушка все еще рассуждала:
– Нет, не говори... Я понимаю Ружди. Кольцо зачаровывает...
Давид проснулся посередине ночи – мокрый, задыхающийся, с пересохшим горлом и головной болью. Видимо, он слишком устал и перенервничал за этот длинный день. Во сне бежевые верблюды тыкались мордами прямо в лицо, щекотали нос и губы, и Давид с омерзением отворачивался от вонючих, оттопыренных ноздрей. Но верблюды не унимались, тесным стадом лезли в сон, а один расположился прямо на голове, как меховая шапка, совершенно перекрыв доступ свежего воздуха, и вдобавок решил, что он трактор, и стал мелко трястись и тарахтеть. Давид не выдержал шума, духоты и тяжести навалившегося верблюда и проснулся.
Оказалось, что верблюд – настоящий. Меховой, тяжеленный и дребезжащий, как испорченный холодильник. Давид спихнул с головы обнаглевшую тушу, и верблюд тяжело спрыгнул на пол с обиженным мявом.
Проклятое животное! Совершенно распоясалось! Ночью прийти в супружескую спальню! Вот я тебя!.. – Мученик разлепил сонные глаза и пошлепал босиком на кухню напиться, чуть было не споткнувшись в темноте о кота. Придя в себя, вернулся в ночную спальню, в тихое сонное царство, наполненное вздохами, теплом, дыханием и покоем. Тихонько, стараясь не разбудить жену, пристроился сбоку, пока негодяй-кот не опередил его. Жена, не просыпаясь, тут же свернулась калачиком, подстраиваясь под изгиб тела мужа, как улитка в раковину. Давид ласково обнял узкое теплое тело, прижал к себе, отодвинул от носа щекочущую прядь волос и закрыл глаза. Спокойный детский сон мягким покрывалом накрыл супружескую чету, тихую мирную спальню и свернувшегося на коврике сторожевого кота. Спокойной ночи.
Прошло две недели, и в семейном альбоме появилась еще одна фотография – цветная, современная, но сказочно неправдоподобная, как из дворца Гаруна аль-Рашида
На фоне роскошного ковра, утопая в малиновых с золлщотом подушках, восседает молодой черноусый красавец-шейх. Его несколько портит голливудская улыбка от уха до уха – настоящий мужчина должен быть суров и мстителен! – но во всем остальном он неподражаем. Рядом расположился пожилой шейх – седые усы под белой куфией, могучее брюхо перепоясано широким черным кушаком, за которым грозно блестит кинжал чудовищных размеров. По правую руку от главы семейства все его жены – черные каменные изваяния, видны только глаза и руки – грубые, мозолистые, крестьянские. И глаза крестьянские – с прищуром, защищающим от пыльного степного ветра, от палящего солнца, от пепла из кухонного очага. Только у одной глаза смелые, вызывающе голубые, смотрящие остро и ярко, как кольцо с алмазом, что победно светится на темной от работы и загара руке.
Рядом с женихом – не понять, то ли европеец, то ли азиат. В европейском костюме, небольшие смуглые руки, не привыкшие к тяжелому труду, удобно лежат на коленях. Взгляд карих глаз над выступающими скулами – доброжелательный, спокойный, уверенный в себе и в происходящем.
В самом центре, оберегаемая молодым красавцем и грозным старым шейхом, экзотическим цветком белеет невеста, покрытая золотом с головы до ног. Черные глаза победно сияют из-под длинных золотых висюлек, смуглое лицо оттенено белой шелковой шапочкой. Золотой негнущейся вышивкой и длинными висюльками эта шапочка напоминает русскую кичку замужних женщин – такая же высокая и важная.
Милая семейная фотография. Пройдут годы, и она поблекнет и забудется, как и вся эта история местного масштаба.

Истинная правда
О загадочном пророчестве мудрой морской раковины и об абиссинском перстне

Месяца через три уставшие от сложнейших детективных расследований и напряженной дипломатической деятельности супруги Нир решили отдохнуть. Но не просто так, а со всеми удобствами, не очень дорого и близко от дома, потому что тратить «день отъезда – день приезда» на стояние в аэропорту и перелеты, если у тебя всего три дня отпуска, – глупо!
Вы думаете, что нет такого места? Ан нет! Есть! Синай! Вот решение проблемы! Знаменитый Синайский полуостров, на который из дома можно доехать за три часа на машине, проштамповать паспорта в Табе у египетских пограничников, и на местном мерседесе за два часа оказаться на золотых песках Дахаба.
Низенькие, расписанные египетскими фресками прямоугольные коттеджи «Новотель» располагались полукругом на берегу естественной лагуны, которую кристальные воды Красного моря вымыли в чистейшем песке у подножия суровых Синайских гор.
Зеленые газончики, покрытые клумбочками с мелкими красными розами на тонких ножках; вымощенные камнем дорожки; просторная открытая столовая-терраса с видом на лагуну и окрестные скалы; бирюзовые бассейны, теннисные корты, верховые прогулки, водные велосипеды... И – никого! Пусто, тихо и чисто! Что еще надо для счастья? Форма египетских пограничников не зря была белоснежной – они охраняли вход в рай с собственной лагуной.
Восход над ней действительно превышал все красоты природы. Розовое, будто фламинго, экзотическое солнце неторопливо всходило над синими спокойными водами Красного моря, и те тут же блекли под слепящими лучами. Темная песчаная коса светлела прямо на глазах, превращаясь в золотую, а потом – в лимонно-блеклую, тонкую, как серп луны. Таинственная лагуна начинала оживать, окрашивалась в нежнейший бирюзовый цвет, того неправдоподобного оттенка, которым славятся изразцы на мечетях Бухары и Самарканда. Крошечные крабики, как по волшебству возникшие на золотом, влажном песке, подняли вверх миниатюрные лакированные клешни в языческом приветствии восходящему богу Ра-Солнцу, и тут же, боком-боком, заторопились в сторону кромки воды.
Машка, бесчеловечно разбуженная и выволоченная на берег моря ни свет, ни заря, чтобы полюбоваться восходом, с визгом вздернула ноги на пластиковый шезлонг, когда из невидимых песчаных норок полезли крохотные лакированные чудовища.
Давид весело рассмеялся и по-крабьи, боком запрыгал к воде, жестами зовя за собой. Но его благоверная боялась клешнястой ползающей нечисти и потому величественно вошла в воду только после того, как все опасные твари исчезли из поля видимости. Вошла – и обмерла.
Абсолютно прозрачная, чистейшая, теплая вода ласкала тело как шелк, как нежнейший пух, поднимаясь все выше и выше, от щиколоток до колен, до талии... и, наконец, закрыла грудь и плечи. Она тихо плескалась вокруг лица, гладила шею и подбородок, обволакивала тонкие, уже успевшие покрыться золотистым загаром руки и плечи, нежила каждую клеточку расслабившегося тела. Хотелось лечь на воду, как в упругий гамак, закрыть глаза, подставить лицо под легкий прохладный бриз и забыться. И пусть вода убаюкивает тебя, словно в колыбели, пусть несет далеко-далеко на своей бирюзовой поверхности, пусть...
Забыться не удалось. Разумеется, помешал дорогой супруг. Словно коварный Посейдон он возник из морской глади, по-дельфиньи отфыркиваясь, подхватил на руки, закружил, высоко поднял и швырнул в море, разбрызгивая соленую воду и нарушив всю прелесть одинокого покачивания на волнах.
Обрушившись и глубоко погрузившись в синюю, пронизанную солнечными лучами водяную толщу, Машка огляделась по сторонам и чуть не завопила от ужаса, как при виде таракана на кухне: насколько хватало глаз, лагуна кишела рыбой. Разнообразной – от бурых неповоротливых бревен до мелких и юрких полупрозрачных особей. Самые любопытные, лобастые и толстые рыбы, неторопливо шевеля плавниками, подплывали почти вплотную к лицу, рассматривали, пытались что-то сказать, но, не найдя слов, вздохнув, уплывали. Мелкие серебристые детки-рыбешки стаями резвились чуть поодаль, на мелководье, образуя сверкающие серебристые полотнища, изгибающиеся и переливающиеся, будто северное сияние.
Машка залюбовалась феерическим зрелищем, вынырнула, набрала побольше воздуха и вновь погрузилась в бездонную синюю толщу воды, широко загребая руками, чтобы удержаться на одном месте и вдоволь насладиться невиданным шоу.
Давид тоже нырнул, и в ультрамариновой глубине, пронизанной острыми золотыми солнечными лучами, тело приобрело фантастический оранжево-коричневый оттенок. Крохотные пузырьки воздуха одели его сияющей серебристой тканью, при каждом движении они отрывались от тела и всплывали наверх, образуя шевелящийся столб газировки. Удивительное зрелище!
Наплававшись всласть, Машка подгребла поближе к берегу и обнаружила, что, несмотря на обилие народа в столовой вчера вечером, никто не пришел понежиться на берегу лагуны, и что они с мужем совершенно одни на всем обозримом пространстве. Правда, где-то далеко-далеко под пальмами копошились в песке детишки, а над баскетбольной площадкой с гиком взлетал мяч, но вокруг не было ни единой живой души. И тогда в голову забралась шальная мысль – потихоньку снять купальник и попробовать искупаться голышом – как это, а?
Ежесекундно по-воровски оглядываясь по сторонам, чтобы не прозевать случайного купальщика, озорница расстегнула застежку лифчика, освободила грудь и присела до шеи в воде. Присела и прислушалась к своим ощущениям. Это было нечто совершенно необычное – шелковая вода ласкала обнаженное тело, слегка покачивая его в такт прибоя вверх-вниз, вправо-влево. Ученая доктор в первый раз живо осознала, что чувственность заложена в нас самих, в подкорке и не является чем-то внешним, привнесенным партнером, обстоятельствами или обстановкой. Это было восхитительно, пленительно, заманчиво!..
Разумеется, любящий муженек испортил и эту сладость нирваны. Стремительно обняв за оголенные плечи разнежившуюся женушку, он кивком головы указал на берег, где неожиданно оказались несколько наблюдателей, скромно расположившихся на бережке. Судя по отутюженной форме, это был доблестный персонал гостиницы, «гарантирующей каждому проживающему полную дискретность». Безусловно, их наблюдение за полуобнаженными супругами было вызвано лишь желанием убедиться, что все права туриста соблюдены, а также заботой о безопасности купающихся. Свободно рассевшись на шезлонгах, они с нескрываемым интересом наблюдали за резвящейся парой.
– Ну, я им сейчас задам, – прошептал разъяренный Казанова и зашарил руками по воде в поисках бюстгальтера жены. К его ужасу, лифчик исчез в бесконечной синеве лагуны. Где он?! Растворился?! О господи, что же делать?!
Машка расхохоталась – такого беспомощного и глупого выражения лица супруга она еще никогда не видела.
– Ах так! Сейчас они у меня сами убегут! – Давид что-то зычно выкрикнул по-арабски.
В ту же секунду негодяев как ветром сдуло.
– Какое заклинание ты произнес, о, несравненный? – подивилась супруга, – я надеюсь, что-то не слишком забористое? Там, на берегу – дети...
– О нет! Я лишь позвал начальника службы безопасности...
На другой день было намечено Большое Путешествие на коралловые рифы. Обольстительный турагент отеля пел про феноменальные подводные виды, не идущее ни в какое сравнение с чахлой, наскучившей лагуной! Волшебная красота подводного царства, не обезображенного цивилизацией! Через час езды на комфортабельном джипе вы окунетесь в экзотику бедуинского стойбища времен Шелкового пути! Наши герои, конечно, клюнули на очаровывающие байки рекламного агента и, заплатив солидную сумму, вместе с десятком таких же легковерных идиотов с утра пораньше погрузились на пропыленный, порядком помятый и побитый джип.
Агент не соврал – ехали ровно час. Потом джип сдох, уткнувшись разбитой мордой в глухую скалу. Народ в недоумении стал оглядываться по сторонам в поисках подмоги. И помощь пришла. Из-за глухой коричневатой скалы показалась презрительная морда верблюда, за ней – другая, и вот уже десять верблюдов, покачиваясь на длинных мосластых ногах, стояли перед незадачливым джипом. Похоже, что все было подстроено заранее.
Караван возглавлял юркий и чрезвычайно энергичный мальчишка лет десяти. Зычными гортанными криками он посадил верблюдов на землю, живо съехал с шерстяного бока, как с горки, и на жуткой смеси английского с арабским стал рассаживать туристов на верблюдов. Длинная бамбуковая палка для усмирения животных так и мелькала в его руке, подбадривая сомневающихся туристов. Короче, через несколько минут добыча была навьючена на верблюдов, животные крепко-накрепко привязаны друг к другу, и мальчишка, победно воссев на вожака и стукнув его палкой, повел сей пиратский корабль в надежную гавань. Шествие замыкал флегматичный парень постарше – равнодушно придерживая за спиной берданку времен Войны за независимость, он меланхолично покачивался в седле, наблюдая за плененными путешественниками.
– Что-то не нравится мне этот бедуинский набег... – Маша обернулась к своему супругу, чинно восседающему на следующем за ней верблюде. – Почему ты не протестовал, когда нас так нахально взяли в плен?
– Взяли в плен? – удивился безмятежный Гарун аль-Рашид. Верхом на верблюде он чувствовал себя так же покойно, как в рабочем кресле. – Почему? – Он извлек из кармана джинсов потрепанный листок бумаги подозрительного вида с кружевной арабской вязью. – Вот план экскурсии: поездка на джипе, потом на верблюде до бедуинского стойбища, там – отдых и купание, обед и возвращение домой. Все по плану.
– Возвращение домой – тоже на верблюде?!
– А как же! Другой транспорт здесь не ходит, дорогая! Метро еще не провели!
– Что же ты, негодяй, не сказал, что надо будет ехать на верблюде?! Я бы ни за что не согласилась!
– Вот потому и не сказал! – солнечно улыбнулся коварный халиф, и дальнейшее путешествие проходило в гробовом молчании.
Это была не дорога. Узкая, извилистая, каменная тропа, вырубленная в высоченной скале, отвесно вздымающейся над Красным морем. Ширина тропы – один верблюд плюс одиннадцать сантиметров с каждой стороны для ног. Караван из десяти привязанных друг к дружке верблюдов медленно, чуть покачиваясь, мирно шел над пропастью. Мелкие камешки вылетали из-под мозолистых раздвоенных копыт и весело сыпались в синее бескрайнее небо.
Маша не глядела вниз. Мертвой хваткой вцепившись в переднюю луку седла, она крепко-накрепко закрыла глаза, чтобы ненароком не взглянуть вниз – в сияющую бездну, в которой с писком носились ласточки. Верблюд – рослое животное, на него еще водружают седло – вроде высоких зимних санок с выступающей лукой спереди и сзади, так что высота получается порядочная – метра три, если не выше. Машка сидела на этой высоте, не огражденная ничем, без ремня безопасности, без подлокотников, справа – шершавая серо-коричневая скала, слева... Она боялась чихнуть, чтобы верблюд не испугался, пошевелиться, чтобы тот не потерял равновесия. Страшилась даже ругаться с мужем по поводу безрассудного, глупого, никому не нужного экзотического путешествия. Впрочем, осторожно обернувшись назад, она увидела, что вид у негодяя тоже неважнецкий, что бравый султан бледен до синевы, и испугалась, что у него на этой верхотуре закружится голова. Так они и ехали около получаса – зажмурившись и молясь.
Через полчаса узкая тропа внезапно расширилась, и бездна снизу кончилась, перейдя в вытоптанный крошечный пятачок земли среди вздымающихся гор. Свирепый командир остановил караван, приказал верблюдам лечь, а путникам – спешиться. «Мальчики – направо, девочки – налево». А куда – налево, черт, если кругом высоченные скалы?! Мужикам хорошо... «Девочки» выискали какую-то узкую щель между громадных валунов, и протискивались туда по одной, как тараканы, с писком и возмущением.
Маша подошла к Давиду, все еще бледному. Тот молча прижал ее к себе, поцеловал в рыжую макушку. «Знал бы – не поехал!» – прошептал в веснушчатое ушко, как последнее прости. Супруги обнялись, постояли. Потом Давид мягко, но решительно отстранил жену и пошел что-то выяснять по-арабски у проводника. Вернулся, ободряюще потрепал веснушчатую щечку:
– Все. Такого кошмара уже не будет. Дальше – узкая тропа, но не над пропастью.
И верно. Через каких-нибудь полчаса они расправили занемевшие ноги и спины перед невысокими, стоящими полукругом палатками. Все крохотные домики были построены из переплетенных соломенных щитов, точь-в-точь как домик поросенка Наф-Нафа, и сверху покрыты тяжелыми полотнищами, сотканными из верблюжьей шерсти.
Огляделись. Оказалось, что стойбище расположено на полуострове, мысом врезающемся в Красное море, причем смертельный путь над пропастью был единственным перешейком, связывающим стойбище с Большой Землей. Впрочем, может быть, и не единственным – вдалеке Машка заметила давешний побитый джип, тщательно спрятанный за хозяйские соломенные вигвамы. Но разбираться уже не было сил. Умаявшиеся от мучительной езды, туристы раскорякой разбрелись каждый по своей палатке и повалились на ковры и кошмы, устилающие плотно утрамбованную землю. В каждом домике были приготовлены ласты, трубки и маски для подводного плавания, но на них никто и не взглянул. Финита. Хорошенького понемножку.
Хотя... Не прошло и двадцати минут, как воскресшие путешественники, переодетые в купальники, шлепая устрашающих размеров ластами, направились к специально приготовленным сходням – прыгать вниз, в коралловый подводный рай. Наши герои тоже прогулялись, ополоснулись, смыли синайскую пыль и вернулись в родное бунгало – поваляться на песочке. Постепенно и другие путешественники повылезали на раскаленный песок – позагорать, погреться на солнышке после ледяной – аж +22°! – воды Красного незамерзающего моря. После привычных 28-30° в Средиземном – это просто Ледовитый океан!
Многие раскрепощенные девицы, пользуясь свободой от цивилизации, не стесняясь, скинули верхнюю часть купальников и разлеглись на соломенных циновках, подставив под солнечные лучи весьма аппетитные западные полушария. Нижняя часть купальников тоже не обременяла обилием ткани, так что, как выразился наш Казанова, знаток местных идиоматических выражений, «было чем промыть глаза». Худосочная Машка, поежившись, посмотрела на эту выставку обильной женской плоти и тяжко вздохнула – комплекс неполноценности, возникший еще в золотую пору юности, вновь дал о себе знать. Ее маленькие груди, похожие на недозрелые лимоны, не шли ни в какое сравнение с памелами, дынями или персиками, с гордостью выставленными на всеобщее обозрение. Мужчины-бедуины, обслуживающие отдыхающих, сидели на корточках поодаль, рядом с хозяйскими палатками, в которых женщины готовили еду, со знанием дела рассматривали выставленный для обозрения товар и изредка зычно гаркали на маленьких юрких девчонок, посмевших высунуть нос из женской палатки, чтобы попрыскать в кулачок, глядя на откровения европейской культуры.
Давид полюбовался на каменные черноусые изваяния, наблюдающие за отдыхающими, на шустрых девчонок, черными ящерками снующих между хозяйскими палатками, и вдруг негромко свистнул, как бы от изумления. Задремавшая было законная мегера приоткрыла один зеленый глаз – что? Ревниво проследила за приподнявшимся на локтях супругом, уверенная, что он «промывает глаза» и обнаружил что-то достойное внимания. Она ошиблась.
Внимание мужа было приковано к толстой пожилой бедуинке, неторопливо направлявшейся к отдыхающим. Она была одета в обычное длинное, до пят, черное платье, вышитое разноцветным крестиком, босая, голова покрыта темным тяжелым покрывалом, и Машка удивилась, чего вдруг благоверный так заинтересовался ею. Потом она разглядела необычный головной убор, нахлобученный поверх покрывала и представляющий собой что-то вроде корзинки с плоским дном, как зонтиком прикрывающей старуху.
Подойдя поближе к изнемогающим от непосильного отдыха туристам, старуха поставила на землю свою ношу, и Машка, приглядевшись, увидела, что это действительно невысокая корзинка, сплетенная из волокон финиковой пальмы – обычного местного материала для всевозможного плетения – циновок, корзин, ширм и прочей домашней утвари. Старуха села в тень от ближайшей тростниковой палатки, оценивающе оглядела размякших на солнышке туристов и, приподняв свою плоскую корзинку, встряхнула ее. Над невысокими коричневыми краями взлетели, блестя полированными боками, большие морские раковины. Взлетели, перевернулись в воздухе и опять шлепнулись в корзинку. Туристы тупо взирали на непонятный аттракцион.
– Что это? – Машка повернулась к знатоку местных обычаев.
– Гадалка, – живо откликнулся муж, уже поднимаясь на ноги с явным намерением воспользоваться предлагаемыми услугами. – Пойдем, гадание на раковинах – это может быть интересно! Это не часто встретишь!
Супруги подошли к местному оракулу, присели на землю, и Машка увидела, что широкая плоская корзина до половины была заполнена плотным морским песком. На нем живописной горкой лежали довольно большие, отливающие перламутром раковины с причудливыми отростками – из тех, в которых слышится морской прибой.
Маша перевела взгляд на гадалку – такую же экзотичную, как и ее раковины. Были видны ее лицо и шея – наверное, она уже вышла из возраста, в котором скромные женщины закрывают себя целиком. Коричневое, как корица, морщинистое лицо было покрыто татуировкой – синие и зеленые узоры кружевом покрывали шею, подбородок и щеки, поднимались на прямой точеный нос, вились между черненых сурьмой бровей. Широкие ноздри были проколоты и увиты золотыми серьгами, бесконечные золотые цепочки переливались на груди, как на новогодней елке, пальцы были сплошь покрыты массивными золотыми кольцами с блестящими разноцветными камнями. Словом – цыганский изыск во всей красе.
Единственным, что никак не соответствовало стандартному облику цыганки, были глаза. Они ошеломляли. Пронзительно голубые, яркие, драгоценными сапфирами они сияли на темном лице и, обведенные черной сурьмой, казались неправдоподобно сказочными, завораживающими. Контраст темной, почти черной кожи и светлых глаз был такой, что казалось, словно глаза покрыты бельмами, слепые, как у римских статуй. Жуткое ощущение! Машка тут же вспомнила взгляд Салмы, матери Хоснии, когда та выбегала из дверей банка, – тот же бьющий током пронзительный взгляд светло-голубых глаз на темном лице.
Гадалка вонзила магический взор в подошедшую парочку, внимательно осмотрела смазливого парня, легко обратившегося к ней, а потом – рыжеволосую красотку, неуютно поежившуюся под ее взглядом. На руках обоих – одинаковые обручальные кольца, значит – супружеская пара. У парня на левом мизинце необычное кольцо, украшенное полосатым «джазом», очень интересно, откуда оно? Оно явно арабского происхождения. Парень – араб? Непохоже, держится по-европейски, но внешностью египтянин. Девушка – явно русская, но цепочка на груди такая странная, такая знакомая, с арабской надписью... Где-то я такую видела, хотя девушка незнакомая?.. Ну хорошо, нужно работать. Интересно, почему они подошли – из простого любопытства или на самом деле есть проблемы? Что они хотят узнать?
Гадалка привычным движением собрала морские раковины в невысокую горку на песке, подкинула корзинку так, чтобы раковины взлетели на воздух и упали обратно на песок, цепляясь друг за друга длинными отростками и образуя причудливый рисунок. Машка залюбовалась радужными переливами перламутра, но неожиданно низкий, хрипловатый голос вернул ее к действительности:
– Брось монету на раковины! – Старуха довольно сносно говорила на иврите, только жесткие горловые звуки выдавали арабский акцент.
– Монету? – Маша недоуменно оглянулась на спутника. – У меня нет денег!
Давид растерялся, пошарил в набрюшной сумке и вытащил стошекелевую купюру. Глаза гадалки жадно загорелись, но она отрицательно качнула головой, покрытой черным платком:
– Нужна монета.
– Ну так дай нам какую-нибудь монету, а я потом заплачу тебе! – Давид повертел перед ее глазами шуршащей бумажкой.
– Нет! Тогда не сработает! Нужна ее монета, из ее рук! – настаивала гадалка, хотя у нее слюнки текли при виде лакомой банкноты. Но старуха была честной гадалкой и не могла нарушить вековой ритуал.
– Но у меня действительно ничего нет! – Машка оглядела свое голое тело, лишь частично прикрытое купальником, и вспомнила Зощенковскую «Баню» – «кругом живот да ноги». Что тут поделаешь?.. Руки внезапно натолкнулись на старинную золотую цепочку, которую она привыкла считать частью собственного тела. – Вот! Единственная монета! Подходит?
Старуха протянула руку, но девушка быстро отпрыгнула:
– Нет! Только для гадания! Я не отдам ее тебе!
– Да! Монета только для раковины! Мы расплатимся бумажными деньгами, – тут же вступился Давид, повторив фразу по-арабски, чтобы гадалка поняла до конца и не устроила скандал. Это было небезопасно.
– Кайс! – подтвердила местная Кассандра, как-то странно взглянув на арабского еврея, и продолжила: – Давай монету. Бросай на раковины! С цепочкой тоже сойдет!
Машка, помедлив, вопросительно взглянула на супруга, и, получив одобрительный кивок, сняла с шеи цепочку и, свернув ее в кольцо, бросила внутрь корзины, в полной уверенности, что семейную реликвию она видит в последний раз в жизни.
Цепочка, развернувшись и блеснув на солнце, змейкой упала на песок, а тяжелая старинная монета попала в большую розовую раковину, прямо в ее середину, казалось, облитую блестящим атласом. Старуха, очень довольная, живо подхватила выбранную таким образом раковину и ласково огладила ее как котенка. Потом зашептала внутрь, словно спрашивала, и приложила к уху – будто мобильный телефон. Послушала, опять спросила, и опять приложила к морщинистому уху, которое специально выпростала из-под платка. Послушала, и недоумение вдруг разлилось по старому лицу. Подозрительно поглядела на рыжеволосую хозяйку монеты, потом с сомнением – на раковину, и опять поднесла к коричневому уху первобытный мобильник.
– Что? – не выдержал Давид. – Что она говорит?
– Раковина говорит, – сама себе не веря, медленно выговорила ворожея, – что у владелицы монеты родится потомок султана и пророка! И что он уже в пути!
Застыли в изумлении все трое.
Когда первый шок прошел, Давид слегка отодвинулся от жены и начал прокурорским тоном:
– Ну-с! У нас в пути султан и пророк? Когда начинаем бракоразводный процесс?
– Дурак! – мгновенно окрысилась любящая супруга. – Нашел чему верить!
– Нет! – обиделась гадалка. – Раковины говорят правду. Не надо смеяться! – Она зло сверкнула глазами на разбитного парня и прибавила: – Я сама не понимаю, но раковина сказала именно это. Потомок султана и пророка!
– Вроде, после Мухаммеда пророков больше не будет, – скептически заметил знаток Корана.
– Она не сказала – пророк! Она сказала – потомок пророка!.. Смотри, твоя жена – рыжая! Может, она ведет свой род от Пророка?
– Она – из России! Половина России – рыжие. И не из-за Мухаммеда, клянусь его бородой! – патетически воскликнул возмущенный Давид.
Почему-то это глупое открытие задело за живое. Он еще раз скептически оглядел супругу. Жена как жена. Что в ней может быть особенного? Ну, рыжая. Ну, худая как щепка. Ну, похожа на фрески из пирамид...
Гадалка между тем внимательно изучала раковину – источник необъяснимых сведений. Очень, очень странно! Всегда все было просто и понятно! Что же случилось сейчас? Не повреждена ли она? Не вселился ли в нее шайтан? Аллах всемогущий, до сих пор раковины говорили правду, одну только правду, ничего, кроме правды! Что это с ней стряслось?..
А может, не с ней? Может, дело в монете? Кстати, где она?
Старуха наклонилась, и извлекла из песка золотую змейку. Поднесла к глазам, изучая мельчайшие подробности. Странно. Откуда такая у русской девушки? Тяжелые звенья жирного старинного золота, литые, такие она видела только в сундуке своей свекрови. И монета – маленькая, но тоже тяжелая, со странным рисунком. Старуха прищурила голубые проницательные глаза: по кругу надпись как будто по-арабски, и внутри тоже – арабский. Жаль, что не прочесть – уж очень мелко написано. Где-то она видела такую, и вроде бы – недавно... Где?
– Тут написано по-арабски... – Жилистой рукой она протянула монету Давиду. – У тебя, сынок, глаза молодые, может, разберешь?
– Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его! – уверенно отчеканил Давид, как в школе перед учителем. Он тысячу раз пытался прочесть загадочную надпись дома, и давно выучил ее наизусть. – Монета арабская, это мы знаем. А вот в середине что-то странное, написано по-арабски, а прочесть не могу – язык не тот... Господи, бабушка, что с вами?!
Старуха вдруг подскочила на месте, будто ее ужалила змея, и, забыв про раковины в кошелке, бросилась с криком в дальнюю палатку. Супруги ошарашенно переглянулись.
– Скорпион ужалил? – предположил муж, оглядывая песок. – Или сошла с ума?
– Проще. Забыла суп на плите, – прозаически объяснила жена. – Сейчас выключит и вернется.
И точно. Старуха, довольная и умиротворенная, вновь показалась в проеме палатки. Но не одна! Она важно прошествовала на прежнее место, а вслед за ней шли две высокие темные фигуры. Как охрана в супербоевиках. У Давида нехорошо екнуло сердце. У мужчины, закутанного, как все бедуины, в длинную галабию и клетчатую куфию, было видно только лицо с черной как смоль бородой, и он выглядел вылитым разбойником из арабских сказок. Вторая фигура была женской, поэтому наш храбрый турист облегченно вздохнул.
Женщина, закутанная в бесконечные накидки, казалась черным столбом без лица и рук, лишь круглый, выпуклый как мячик живот нарушал монотонность фигуры. Давид всмотрелся в приближающихся людей, и ему показалось, что они ему чем-то знакомы. Он напрягся, вспоминая. Бедуин-бандит и его беременная жена? Не знаю таких! Но что-то знакомое в походке, пропорции тел, где-то в закоулках памяти отпечатался похожий образ, и Давид вдруг изумленно ахнул – Ружди и Хосния! Ну конечно! Бородатый Ружди – как две капли воды похожий на своего отца, и его беременная жена!
Те тоже замерли, пытливо вглядываясь в знакомые лица, не понимая, как врач и банкир могли очутиться среди пастушеского стойбища. На берегу увидели группу туристов, поняли... Господи, какая встреча! Какая радость! Охи, ахи, объятия, поцелуи! Старуха сидела, как громом пораженная, переводя выпученные сверкающие глаза с одного лица на другое. Они что – знакомы?! Похоже, э5544 та встреча потрясла ее гораздо сильнее, чем пророчество раковины.
Через несколько минут приветствий и расспросов все встало на свои места. Беременную Хоснию мать услала к бабушке на Синай. Вместе с мужем, разумеется, тем более что изучение Синайского диалекта входило в планы его научной работы. Хосния, округлившаяся и счастливая, погладила животик, и все радостно засмеялись – каждому из присутствующих был понятен этот жест и все переживания, связанные с ним.
Бабушка важно сидела над своими раковинами, благосклонно слушая сбивчивый, живой гомон молодежи. Кайс! Такой и должна быть молодежь – веселой и беззаботной!
Поуспокоились и продолжили разговоры уже в палатке гостеприимных хозяев, попивая обжигающий крепчайший чай «крокодил» из крохотных, как наперсток, чашечек. Вместо сахара – финиковый мед. Совсем как дома. Болтали, вспоминали знакомство с Ружди на Мертвом море, знакомство с Хоснией в лаборатории генетического центра...
– Кстати, о генетике, – оживился Давид. – Вы вот не знаете, с кем сидите! Позвольте представить, – он шутовски поклонился в сторону жены, – будущая мать султана и пророка!
– Что? – нахмурился Ружди и огладил бороду. Он, как правоверный мусульманин, не принимал такие шутки. – Что ты несешь? Чай слишком крепкий, да?
– Чай тут ни при чем. Это сказали раковины. – Кивок в сторону бабушки, степенно восседающей на вышитых верблюжьих кошмах.
– Что?!
– Ах, да, именно за этим я тебя и позвала, сынок, – встрепенулась ворожея и в двух словах объяснила суть дела. Все зачарованно слушали. – Раковины никогда не лгали и не ошибались. Я думаю, что дело в монете. Ты ведь ученый, сынок, прочти, что на ней написано...
Давид протянул закутанному в галабию кочевнику семейное сокровище. Так странно было отождествлять бандита, обросшего угольной бородой, с красавцем-профессором, всегда излучавшим шарм и блистающим голливудским лоском...
Тот взял украшение, повертел в руках, взвесил на ладони тяжелую цепь, прищурился, стараясь разглядеть тонко выбитый текст. Потом встал, порылся в каких-то кофрах, играющих в палатке роль шкафов, извлек на божий свет лупу и опять уставился на монету.
Потом судорожно зашарил на груди под рубашкой, и Машка невольно подумала, что здесь, в палатке, наверное, полно насекомых. Ей сразу же тоже захотелось почесаться, но воспитанная доктор силой воли победила зуд.
– Вот она! – произнес профессор, расстегивая ворот галабии и показывая всем цепочку с золотой монетой у себя на груди, затерянную в черной шерсти. – Наши цепочки абсолютно одинаковые! Я уже видел эту цепочку у доктора Мириам там, возле Мертвого моря, но думал, что они просто похожи... Сейчас я убедился, что они совершенно одинаковые! Абсолютно! Этого не может быть!
– Объясни толком, что ты увидел, – попросил Давид. – Что там написано. Ты смог прочесть?
– Я смог прочесть это уже давно! Монеты абсолютно тождественны! И обе они – из дворца Гаруна аль-Рашида!
– Прости, какого дворца?.. Из «Тысячи и одной ночи»? В голливудской постановке?.. По-моему, чай действительно слишком крепкий, – заметил Давид, проницательно поглядывая на завравшегося профессора.
– Не веришь? Вот, смотри! Здесь, по кругу надпись... – Темный палец ткнул в золотой диск.
– Знаю! Сам прочел. Первая сура Корана.
– А здесь? В центре?
– Не знаю, в том-то все дело! Написано арабскими буквами, но я не понимаю – что!
– Правильно, что не понимаешь! – восхитился профессор, словно получил верный ответ от нерадивого ученика. – Не понимаешь, потому что написано по-персидски, и не просто на фарси, а на том языке, который использовали в восьмом веке. Смотри, – он начал читать: – «Харун Главный...». Это монета Гаруна аль-Рашида, знаменитейшего из султанов Абассидского Халифата! Он основал Багдадский университет и библиотеку, прославился мудростью и добродетелью. Прозвище «Справедливый» дано ему отцом, аль Мадхи, при восшествии на престол.
– А он разве не выдуманный? – удивилась бывшая петербурженка, которой муж переводил весь разговор. – Разве сказки «Тысяча и одной ночи» – хроники настоящих событий?!
– Харун Главный – историческая личность, как и Шахерезада. Жил 43 года – с 766 по 809 год нашей эры, причем взошел на престол в возрасте 20 лет. Правил 23 года Абассидским Халифатом, простирающимся от Китая до Атлантического океана! Не шутка! Столица – Багдад, как документально зафиксировано в сказках «Тысячи и одной ночи». Аллах всемогущий! – Он передал цепочку Маше. – Откуда она у вас?
– Из дома, из Санкт-Петербурга, – ничего не понимающая Маша пожала прямыми плечами. – Передается от отца к сыну уж не знаю сколько поколений. У меня нет брата, и папа передал ее мне... Я даже не знаю, как она появилась в семье.
Ружди задумчиво изучал северную красавицу агатовыми восточными глазами, мерцавшими над черной короткой бородой.
– Санкт-Петербург? Далековато... Хм... Полагаю, что тут возможны несколько вариантов... – Профессор в галабии встал и, раздумывая, стал качаться на носках, как всегда делал во время лекции. – Во-первых, цепочку с монетой могли купить давным-давно ваши предки у каких-нибудь купцов с Востока, а потом передавать по наследству, как драгоценность. Во-вторых, ее могли купить как сувенир – например, в Самарканде или Бухаре, у какого-нибудь незадачливого торговца, не представляющего ее истинной ценности. А в-третьих... – Ученый замер перед владелицей цепочки, важно поднял указующий перст и стал поразительно похож на Учителя в медресе. – Очень может быть, что эта монета действительно досталась вам от предков, живших на территории Арабского Халифата, например, в Египте.
– Это – скорее всего, – подтвердил уверенный в своих предположениях Давид. – Маша – настоящая египтянка, посмотрите только на ее фигуру! Я уж не говорю о темпераменте!
Супруга зарделась, а воспитанный профессор сделал вид, что не слышал последнего замечания:
– Еврейские семьи мигрировали из Египта и Палестины, которые в то время входили в Халифат, на север. Через Балканы, в северную и центральную Европу – современные Польшу, Венгрию, Румынию, а оттуда – в Россию, где и оседали...
– Верно, – оживилась Машка. Такой экзотический вариант ей очень нравился. – Папа мне всегда говорил, что наша семья – выходцы то ли из Польши, то ли из Германии.
– Ну вот видите! Так что вполне возможно, что в вашем роду есть египетские корни. Мало того, – бандит-бедуин озорно улыбнулся улыбкой Омара Шарифа, – может быть, мы родственники! Мне доподлинно известно, что наша семья никогда не уезжала из Египта – как жили в Александрии сотни лет, так и продолжают жить. И все они, от отца до глубоких предков, были золотых дел мастерами. Ты помнишь? – Он живо обернулся к однокласснику. – Ты помнишь отцовскую лавку?
– Вот там был бы рай для тебя, дорогая! – Давид нежно обнял жену. – Сколько украшений. И каких! То кольцо с алмазом – детская игрушка!
– Ну, это не совсем так, – засмущался потомок ювелира, привыкший считать пещеру Аладдина родным домом. Он застенчиво улыбнулся, потом опять перешел на привычный научный тон: – Вполне возможно предположить, что обе цепочки вышли из одних рук. И если дать волю фантазии – поскольку документов у нас нет, – то почему бы не допустить, что мы – родственники по крови. Как? Представьте себе двух братьев, получивших в наследство от отца две одинаковые цепочки в восьмом веке. Один остается продолжить отцовское дело в Александрии, а другой влюбляется в красавицу-еврейку и уезжает с ней в далекую Палестину, а потом и дальше, не подозревая, что его потомки найдут себя в заснеженной России...
– Сказка, – мечтательно проговорила Маша. – Ну что ж, дорогой брат, я принимаю вашу версию! Господи, всю жизнь я мечтала о старшем брате!
Бородатый бедуин протянул руки, обнял новоявленную русскую сестру, и они по-братски расцеловались под восхищенные аплодисменты присутствующих.
– А не может быть так, что вы оба – потомки самого султана? – предположил Давид. Пророчество о рождении потомка султана прочно засело у него в голове и не давало покоя.
– Или мы, или ты! – весело рассмеялся Ружди. – Твой сын тоже может быть потомком. Ты забыл о себе? Ну-ка, выкладывай, какие у тебя корни?
– Сам знаешь, что никаких, – пробормотал уязвленный Давид. – Чего тут рассказывать – родился в Александрии, вместе же выросли! Помнишь, как за тутовыми ягодами лазали и как обоих пороли за испачканные рубашки... Какие же тут корни?
– При чем тут рубашки! Вспоминай, у вас, часом, не передается семейная реликвия? Какой-нибудь старинный кинжал или сабля висит на стене? Одежда или книга, гравюра или просто предание?
– Да нет... – Давид подумал, пожал плечами, вспомнил тесную квартирку родителей с белеными стенами, телевизор, покрытый кружевной салфеточкой. – Какие там реликвии... Бедны были, как церковные крысы... Только вот это отцовское кольцо...
– Какое кольцо?! – подпрыгнул профессор. – Ну-ка, давай его сюда!
Давид, пожав плечами, стянул с мизинца серебряное кольцо, подаренное отцом на свадьбу, и передал ученому другу. Тот со знанием дела осмотрел ювелирное украшение и присвистнул:
– Джаз! Полосатый! Настоящий!
Машка моргнула:
– Почему – джаз?
– Это арабское название камня, который греки называют ониксом, а евреи – халцедоном. Сейчас его еще называют агатом. Ну, все эти полупрозрачные полосатые породы, из которых в древности вырезали камеи, амулеты и печати. Очень красивые, потому что резчики использовали разные по цвету слои камня, чтобы получить выпуклое изображение.
Перед машкиными глазами возник уютный зальчик Зимнего дворца с небольшими круглыми столами-витринами на толстых резных ногах. Под пирамидальными стеклянными крышками лежали удивительной красоты брошки, кулоны, перстни, табакерки, все – украшенные камеями. Отдельно красовалась огромная «Камея Гонзаго» – одинокая, как звезда, гордая и знаменитая...
Потомок династии золотых дел мастеров опять вооружился лупой, но теперь он рассматривал не уникальный камень, а его оправу. Переплетающиеся, почерневшие от времени цветы и листья чрезвычайно заинтересовали несостоявшегося ювелира. Откинув с плеч болтающиеся концы клетчатой куфии, чтобы они не мешали смотреть, он еще ниже наклонился над истонченной за века оправой. Наконец смуглое лицо осветилось белоснежной улыбкой, и он горделиво посмотрел на заинтригованных зрителей:
– Ну-с, смотрите, это не просто перстень! Он с секретом!
– Каким? – удивился Давид. Ни о каком секрете никогда никто не говорил. Да и какой секрет может быть у простого кольца?
– Смотри! – Ружди поднес экспонат к самому носу владельца. – Что ты видишь? Белый полупрозрачный камень с голубоватыми разводами. Так?
– Ну... – Давид чувствовал себя совершенным идиотом.
– А сейчас? – Тонкие ученые пальцы сделали неуловимое движение, как будто вывернули камень наизнанку, и потрясенным зрителям открылась его оборотная сторона – полупрозрачная белая поверхность, с выпуклой синей арабеской.
– Мать честная!
Сочетание матовой алебастровой поверхности и изящного ультрамаринового рисунка было настолько красивым, что зрители ахнули от восхищения. Ажурная серебряная оправа подчеркивала изысканную простоту и благородство кольца.
Вновь была извлечена лупа, и арабист погрузился в изучение сложного тонкого рисунка. Насмотрелся, насытился и отвалился, удовлетворенный.
Всезнающим взглядом чекиста смерил владельца сокровища:
– Ну что, ты до сих пор будешь утверждать, что не имеешь к Абассидам никакого отношения?
Банковский служащий только моргал и покаянно прижимал к груди руки с видом уличенного во всех смертных грехах.
– Это – печать Гаруна аль-Рашида. Харуна Главного! Не простая! Не государственная! Гораздо более важная! – Следователь сделал паузу, подчеркивая значимость своих слов. – Личная печать! Вырезанная на ониксе и спрятанная в перстне. Спрятанная, что говорит об особой функции этой печати. Какой? Это мы узнаем у специалистов, но само обнаружение этого сокровища... – Профессор развел руками, показывая, что у него нет слов. – Разумеется, подлинность ее надо установить официально, но я лично в этом не сомневаюсь.
Потрясенный народ безмолвствовал.
Тогда ученый арабист изволил обратить внимание на молчащую аудиторию и тут же выяснил, что почтеннейшая публика крайне невежественна, а потому не только ничего не понимает, но даже позволяет себе сомневаться в правильности научных выводов.
Профессор Халед вздохнул, набрал в грудь побольше воздуха, и заговорил как на семинаре перед студентами-двоечниками:
– Повторяю, медленно и подробно. Во-первых – сам камень. Выбор его не случаен. Оникс, агат или джаз – это единственный минерал, с одной стороны – легко поддающийся обработке и вырезанию по нему, с другой стороны – достаточно твердый, чтобы использоваться для печатей и украшений. Поэтому еще со времен древних греков его использовали именно для этих целей. Кроме того, рисунок каждого камня – уникален, поэтому подделка невозможна. Кроме этого! Вы знаете, что по арабскому и еврейскому закону запрещены всякие изображения, поэтому в странах Востока особенно высоко ценились камни с природным рисунком, так называемым «рисунком Аллаха». Причем, чтобы подчеркнуть красоту рисунка, древние арабские ювелиры резали камень поперек слоев, чтобы выявить все цветовое многообразие агата. Посмотрите на верхнюю часть печатки! Срез оникса идет поперек рисунка камня, а не вдоль слоев, как это делали в европейских странах. Поэтому я утверждаю, что камень обработан здесь, на Востоке. Это же подтверждает и цветочный орнамент оправы – единственный возможный на Востоке, потому что ислам запрещает изображения человека и животных. – Профессор обвел глазами аудиторию – все сидели, открыв рты. – Теперь посмотрите на внутреннюю сторону. Это – виньетка Гаруна аль-Рашида, его личная подпись, печать. У каждого султана и визиря была такая личная печать, как сейчас у врача или другого специалиста.
– Уж больно оно простое, – засомневалась Хосния, привыкшая к ослепительным восточным украшениям. – У халифа что – золото кончилось?
Муж-профессор только вздохнул, поражаясь невежеству жены:
– Обратите внимание, как мудро поступил ювелир, когда выполнял требование заказчика – скромное внешне кольцо, не бросающееся в глаза, но хранящее в себе тайну. Это удобно и практично – печать всегда под рукой в буквальном смысле, но не бросается в глаза. Простой человек, вор, не обратил бы внимания на этот белый оникс, теряющийся среди великолепия драгоценных колец халифа. Печать скрыта внутри простого перстня, чтобы никто не догадался о подлинной ценности кольца и не украл его. Чтобы использовать печать, то есть применить власть халифа в своих интересах, надо знать секрет, спрятанный в оправе кольца, открыть его... Ты, конечно, ничего не знал?
– Понятия не имел! – выдохнул потрясенный Давид.
– Вот! Видите! С течением времени секрет забылся, и, если бы дед не показывал мне такие ювелирные игрушки с замочками, я бы тоже не знал. Так что оно – подлинное. Поздравляю! – Он отдал кольцо растерявшемуся владельцу. – Так что ты, скорее всего, – потомок великого султана. Вы согласны со мной, госпожа Шахерезада?
– Не сомневаюсь! – мрачно ответила ревнивая женушка. – Теперь понятна твоя тяга к гарему, Казанова!
– Гарун аль-Рашид прославился не только гаремом, – усмехнулся арабист и присел на кошмы, подоткнув галабию. – Он был выдающимся политиком и поддерживал дипломатические отношения с европейскими монархами. Исторический факт – подарил Карлу Великому слона, который чудом, живой, достиг Франции, вместе с ключами от Иерусалима, благословением патриарха и другими реликвиями.
– И это тоже есть, – с чувством подтвердила благоверная. – Уж что-что, а дипломатическая жилка в Давиде просто-таки бьет ключом.
– О да! – улыбаясь, подтвердил Ружди, обнимая свою жену. – Если бы не ты... Мы тебе обязаны по гроб жизни... – Он вдруг расчувствовался, подозрительно шмыгнул носом и, обняв сидевшего напротив друга, ткнулся ему в плечо.
Длинные концы куфии скрыли от посторонних глаз подробности душещипательной сцены.
Давид сидел на кошмах и молчал, пытаясь осознать смысл услышанного. Все это было странно, чертовски странно, но все действительно сходилось! Вдруг все его качества, привязанности, поступки, мечты, вся жизнь сложились воедино, как кусочки разрозненной головоломки, и это удивляло больше всего. Другого объяснения не было! Все сходилось: и его умение убеждать, и способность предвидеть, и умение вести дела, свои и чужие, да и любовь к прекрасному... в том числе – к прекрасному полу...
Он встал, обвел всех долгим, задумчивым взглядом, пробормотал: «Я должен подумать!» – и вышел из палатки на свет божий.
– Раковины никогда не ошибаются! – убежденно пробасила гадалка, ласково оглаживая свое сокровище в корзинке. – Как сказано, так и будет! Эль хаммед Алла! – Она подняла сложенные ковшиком руки.
Давид, просветленный, сунул голову внутрь палатки:
– И они говорят, что этот потомок уже в пути?
Бабушка торжественно наклонила голову:
– На все воля Аллаха! Благословенно имя его!
Ружди присвистнул:
– Эге! Вот здорово!
Хосния, тяжело перевалившись через бочок – круглый живот мешал ей, – подсела к Маше и нежно, по-сестрински, обняла ее:
– Когда?
Она подразумевала – когда роды, но молодая женщина поняла вопрос иначе – когда успели?
Рыжая красотка зарделась и недоуменно посмотрела на благоверного:
– Действительно, когда? В последнее время ты был так занят... Хм! Пожалуй, только вчера... О боже!
– Но ведь невозможно узнать через сутки, – изумился будущий отец.
– Раковины всегда знают, – безапелляционно повторила старуха, качая мудрой головой.
Все замолчали, обдумывая случившиеся.
Вдруг ясная улыбка осветила веснушчатое лицо, и медная корона на голове качнулась:
– Выходит, мы все – дети знаменитого халифа? Может быть – дети настоящей Шахерезады? Давид – прямой потомок, а мы с тобой, Ружди, – косвенные, не зря же нам дали монеты из ее дома.
– Очень может быть, – благосклонно согласился потомок великой сказительницы, возвращая новоиспеченной сестре ее семейную реликвию. – Хотя, по преданию, Шахерезада рассказывала сказки царю Шахрияру, а не великому халифу. Не путайте, пожалуйста, вымышленного Шахрияра со знаменитым и реально жившим Гаруном аль-Рашидом. Кстати, имя Шахрияр, может быть не имя, а титул или псевдоним, потому что «Шах» – это шах, царь, а «Рияр» – райский сад. То есть царя звали «Султан рая», что-то в этом роде, вымышленное имя.
– Кстати, а были ли у нее дети вообще? – вдруг заинтересовался пра-пра-правнук халифа. – Все-таки документально зафиксированы тысяча и одна ночь, которые царь провел с ней вместе. Это сколько же лет? – Банкир быстренько считал в уме. – Это ж больше двух лет!.. Два и семь десятых года! Не только же сказками развлекались, а? – Он вопросительно посмотрел на окружающих, ожидая подтверждения.
– Не только, – со знанием дела подтвердил разбойник-бедуин. – Тем паче, что закон запрещает мужчине воздержание. Помните? Шахрияр сначала возлежал с несравненной Шахерезадой, кстати, в присутствии ее младшей сестры – ну и нравы при дворе! – а уж потом наслаждался восхитительными рассказами. Соловья баснями не кормят, мои дорогие дамы! – Мужчины многозначительно посмотрели на современных Шахерезад, а бабушка хихикнула. – Так что дети, конечно, были и у царя Шахрияра, и у Абиссинского халифа, чему ты, мой милый, наглядное подтверждение.
– Погодите! Раковины сказали – потомок Пророка, то есть Мухаммеда, я правильно понимаю? А при чем тут Пророк? – вспомнила Маша и почесала в рыжей голове. По марксизму-ленинизму она имела пятерку, а вот ислам в школе не проходили...
– Это как раз просто, – охотно объяснил профессор Халед, – Гарун аль-Рашид принадлежал к династии Аббасидов, второй после Омейядов династии арабских халифов. Они же, в свою очередь, происходили от Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба, дяди Мухаммеда. Это – прямое родство. Так что кровь Пророка налицо.
– Раковины всегда все знают, – кивала головой мудрая гадалка.
Обратно вернулись, разумеется, на современнейшем профессорском Мерседесе – с кондиционером, подушками, баром и прочими элементарными удобствами.
– Вы что – с ума сошли? – возмущался житель пустыни – Так рисковать на верблюжьей тропе?! Только отчаянные пацаны соглашаются проводить караван над сумасшедшей пропастью! Вы что, всерьез думаете, что те сто пятьдесят человек, что живут здесь постоянно, общаются с внешним миром через это ущелье Шайтана?..
Оказалось, что по другую сторону неприступной скалы, в которой была вырублена смертельная тропа, шло сносное асфальтированное шоссе – узкое, извилистое и разбитое, но вполне пригодное даже для небольшого грузовичка, на котором бедуины привозили еду в стойбище и отвозили на базар выловленную рыбу и женские поделки.

Вернувшись, наши герои приняли душ и тут же прилегли на зеленом газончике перед коттеджем – отдохнуть от удивительных приключений. Обдумать в тишине и спокойствии сногсшибательную информацию, ливнем обрушившуюся на беззащитные неподготовленные головы.
Давид глядел в синее, темнеющее небо с выступающими на нем мелкими капельками звезд, машинально поглаживал опаловое кольцо и думал, что он – потомок грозного халифа. Как странно. Как удивительно нести в себе эту информацию. Но – какую? Что мы знаем о нашем прошлом, о наших прадедах, об их характере, привычках, пороках, черт возьми? А ведь из этого происходят и наши свойства, а значит – наша жизнь и судьба, которую мы сами строим. Кто они –предки? Какую информацию от них мы передаем своим потомкам?
Молодой мужчина никогда не задумывался об этом, но теперь вся жизнь вдруг приобрела совсем другой смысл. И он не знал – какой, и как он будет жить дальше... Мелькнула мысль, что надо бы проделать генетические тесты, как-нибудь постараться подтвердить свое происхождение. Но важно ли это? Даже если окажется, что все эти сказки Шахерезады – просто выдумка озорника-профессора, все равно, я – человек, ответственный за ту информацию, которую передам потомкам. Господи, неужели уже можно говорить о потомках? Неужели я буду отцом?..
На соседнем шезлонге, по-кошачьи свернувшись в клубочек, задремала уставшая жена. Медные кудри, отливающие красным в багровых лучах заката, прикрывают острые плечи, худые ноги согнуты в коленях. Плоский тощий живот мерно вздымается и опадает при дыхании, длинные узкие руки прикрывают крошечную грудь. Неужели там, внутри, в такой знакомой и домашней Маше, живет кто-то еще? Кто-то маленький и неведомый, пугающий своей неизвестностью.
Мужчина всмотрелся в расслабленное, покойно дышащее тело... и вдруг увидел его совершенно другим взглядом. Оно стало загадочным и запретным, как мамина деревянная шкатулка, в которой та хранила свои скромные сокровища – обручальное кольцо, бабушкины серьги, цепочку, подаренную на рождение первенца... Небогатые, но удивительно дорогие сердцу, потому что были связаны с любимыми людьми, счастливыми моментами давно прошедшего детства и юности. Шкатулка с драгоценностями – темная, потрескавшаяся от времени, невзрачная, хранила бесценные воспоминания, просвечивющие через потертые стенки, озаряя старое полированное дерево призрачным волшебным светом.
Давид вгляделся в спящее лицо жены. В такой знакомой, такой будничной оболочке теперь скрывался таинственный свет, родник новой жизни... И оболочка изменилась, она стала восхитительна, прекрасна и загадочна.
Волна нежности захлестнула его. Это хрупкое тело – такое тонкое, беззащитное скрывает внутри величайшую драгоценность... Как же теперь обращаться с ней? Ведь в ее животе зреет маленький комочек, зародыш будущего человека, его ребенка...
... Дубина стоеросовая, раньше только и думал, как бы трахнуть ее, а теперь? Что делать теперь, чтобы не повредить его?.. Все странно и непонятно, так ново и таинственно!..
Давид приподнялся на локте и зачарованно стал разглядывать спящую женщину так, как будто видел ее впервые. Собственно, он действительно видел ее впервые – не как суетливую домохозяйку, соблазнительную любовницу, болтливую и надоедливую женушку. Он видел особый мир, вместилище других миров и продолжение прежних, смотрел как на цепочку, соединяющую Прошлое и Будущее. Маленький рыжий Космос, зябко поежившийся на жестком пластиковом шезлонге...
Внезапное беспокойство овладело мужем, тревога нарушила покой тихого вечера. Тысячи важнейших вопросов закрутились в воспаленном мозгу, и он не знал ответов на них. Как она родит – такие узкие бедра?.. Как она выкормит младенца – ведь у нее совсем не развита грудь?.. Женщины во время беременности такие нервные – хватит ли у меня терпения и выдержки? И как теперь любить ее? И хватит ли у меня любви для нее и для него?.. Как теперь жить?..
Внезапно он испугался. Испугался – и вспомнил собственные хвастливые слова: «Я никогда ничего не боюсь!».
И понял, что не боится только тот, кому нечего терять.
Бедняк.
Ему есть, что терять. Он – богач. У него – несметные богатства, как у Гаруна аль-Рашида. Поэтому он боится.
Теперь у него есть самое главное в мире сокровище, бесценное, которое он никогда и ни за что не отдаст – у него есть жена, ребенок и любовь. Самое большое богатство в мире.
Давид встал, пошел в дом и принес легкое байковое одеяло. Заботливо укрыл спящую жену, и та улыбнулась во сне, и вытянулась, и легко задышала.
Мужчина сел рядом – оберегать свое сокровище. Навсегда. На всю жизнь!
Эпилог
Как-то в нежаркий мартовский день семья Нир устроила пикник для семьи Халед. Без повода, как это часто случалось, когда профессорская семья прилетала в Израиль навестить родственников.
Мужчины, громко переговариваясь и мешая друг другу жарили шашлыки на чудовищном мангале, специально привезенном из Рахата. Рыжий кот-обжора, пристроившись поодаль, чтобы не опалить пышного меха, надзирал за священнодействием. Женщины, удобно усевшись за накрытым столом, терпеливо ждали обещанное мясо и отгоняли ленивых мартовских мух от салатов и печеной на углях картошки.
Хосния, привычно одетая в мужскую рубашку с длинными рукавами, но без тяжелого головного платка, осторожно прислонила к плечу трехмесячную дочку и тихонько похлопывала ее по нежной спинке, ожидая, когда из малышки выйдет воздух после кормления.
Маша, округлившаяся и одомашненная, уже не похожая на таинственную богиню Изиду, озабоченно оглядела накрытый стол. О господи! Опять забыла поставить баночку с маринованными грибами! Она быстро встала, прошла на кухню и по пояс влезла в громадный холодильник. Извлекла на свет божий заветный клад, повернулась к мраморной стойке, чтобы переложить грибы в хрустальную плошку, и мимоходом взглянула в окно. Взглянула – и остолбенела.
Две загадочные фигуры неслышно, аки тати в нощи, пробирались вдоль кустов, ограждающих маленький садик вокруг ее коттеджа. Фигуры были вооружены палками, задрапированы черными плащами и практически невидимы в густой зелени подстриженных кустов. Крайне осторожно, не выдавая себя ни треском ветки под ногой, ни шевелением кустов, фигуры двигались по направлению к мужчинам, всецело поглощенным поджариванием мяса. Часть готовых к поеданию шашлыков и бараньих ребрышек, истекая жиром и бесподобным ароматом, уже покоилась на широком металлическом блюде, стоящем поодаль на высоком табурете. Именно к этой тарелке и продвигались вооруженные грабители. Маша, забыв про грибы и затаив дыхание, наблюдала за подозрительными личностями.
Они подкрались максимально близко и замерли, оставаясь в спасительной тени и выжидая удобного момента для нападения. Второй напарник потянулся к переднему, чтобы шепнуть что-то важное, видимо, план действий, и черный плащ, очень напоминающий бедуинский платок замужней женщины, сполз с головы и длинной тощей спины...
Маша увидела огненно-рыжую голову, россыпь веснушек на коротком греческом носу и длинную тонкую шейку пятилетнего мальчишки. Его спутник обернулся, чтобы выслушать новое указание. Ярко-синие глаза топазами сверкнули на смуглом удлиненном лице, черные разлетающиеся брови удивленно приподнялись. Ясно, что новый план показался ему слишком смелым и рискованным, однако он не возражал, хотя был старше и опытнее. Поднял красивую, горделиво посаженную голову, прищурил сапфировые глаза, опушенные черными ресницами, стараясь выискать брешь в обороне противника.
Кот, охраняющий мясные сокровища, заметил конкурентов и предупреждающе грозно зашипел. Он не собирался сдаваться без боя. Грабители опять зашептались, обсуждая неожиданное препятствие. Интересно, как они понимают друг друга? Один говорит на сложной смеси английского с арабским, другой – русского с ивритом. И прекрасно общаются! Может, если хочешь понять человека, совсем не обязательно знать языки?
Маша взяла хрустальную миску с грибами и, проходя на улицу мимо стола в гостиной, посмотрела на толстую раскрытую книгу в богатом переплете. Вверху страницы, под витиеватым узором из ветвей и листьев было выведено русскими буквами, стилизованными под арабскую вязь: «Тридцать седьмая ночь».
Маша наклонилась над страницей: «...И калиф Гарун аль-Рашид поднялся на ноги, и Джафар пошел перед ним. И отправились, изменив обличье, и, выйдя из дворца калифа, пошли по улицам, будучи в одежде купцов, и достигли ворот упомянутого сада...»
Великие сказки бессмертны!
Да и сказки ли они?