Я сохраню этот хлеб для тебя, на завтра

Она любила. Она любила его великой материнской любовью. Такой сильной любовью, которую ее сын никогда не забудет. “Моя мама умерла от истощения, недоедания и недостатка медикаментов. Мой отец, лесничий, покинул дом и вынужден был скрываться от преследований со стороны коммунистов за свои политические убеждения. С тех пор я попал в странный мир, в котором много людей бродили в поисках кусочка хлеба. И я почти ничего не знал о Боге. Это происходило во время голодомора, в 1933 году. В селе не осталось ни одного животного. Все запасы былы съедены, а до сбора нового урожая оставалось еще две недели. Старая липа, которая весной украшала эту часть села, стояла без всяких листьев.  Они были сорваны людьми в пищу” (Николай Водневский).

Ксения Васильевна, мать четверых детей, из которых Николай был младшим, была очень красивой, жизнерадостной и тайно верующей в Бога женщиной. Из-за тяжелых обстоятельств жизни и переживаний - она рано поседела, а из-за болезни и голода - ее лицо опухло и изменилось до неузнаваемости. Времена были смутные, непредсказуемые, тяжелые. Ее муж находился в вынужденных скитаниях, спасаясь от тюрьми и возможной смерти. Трое ее старших детей также боролись за выживание; жизнь, как буря, развеяла их, и только Бог знал, где они находились. Женщина теряла силы и очень сильно похудала. Но она очень любила своего маленького сына-подростка. Она любила его великой материнской любовью. Такой сильной любовью, которую ее сын никогда не забудет. И вот, однажды, чувствуя приближение смерти, она со слезами на глазах умоляла сына пойти к леснику, “который жил в трех верстах от нас, у него был хлеб, лошадь и корова. Мать хорошо знала эту благожелательную семью и верила, что ее сын не вернется с пустыми руками” (Н.Водневский). Это былa возможность спасти ее сыночка от голодной смерти.
 
“— Иди, сынок. Попроси что-нибудь. Они хорошие люди, они тебе не откажут, — тонким, мягким голосом говорила моя мама.
 
— Я не нищий... Умру, но просить не буду, — отвечал я, лежа на кровати и поворачиваясь к стене” (Н.Водневский).
 
Не в силах убедить сына, чтобы он пошел и попросил еды у добрых людей, женщина сильно заплакала, как над кем-то умершим... Но потом, ее лицо вдруг засветилось надеждой:
 
“— Подожди, сынок, — быстро сказала мама. Бог послал мне хорошую мысль. У меня где-то в доме есть дорогой чайник. Подарок от твоей бабушки и моей мамы. Она подарила мне его на мою свадьбу. Я храню его уже лет тридцать. Возьми его, сынок, и отнеси семье лесника. Они любят чай. Они примут это с радостью. За это могут даже дать картошку. Возьми это, пожалуйста..." (Н.Водневский). И к ее великой радости сын согласился пойти и обменять драгоценный подарок на еду.
 
“Он шел по пыльной и извилистой дороге, тянувшейся к лесу. Солнце склонялось к вечеру, словно пытаясь закончить свой дневной маршрут и спрятаться за густой березовой рощей. Это было давно, но я до сих пор помню тот день, как будто это было вчера. Я спешил к дому лесника, не замечая усталости и боли в животе. На мне была старая, дважды выкрашенная и отремонтированная рубашка. На коротких штанах было две большие заплаты. Капли засохшей крови остались на моих костлявых ступнях, исцарапанных шиповником. Мое неестественно худое лицо и нечесаные волосы напугали бы любого прохожего, но все знали, что по всему краю распространился голод.
 
Я крепко держал небольшой сверток, прижимая его к груди, мое сердце билось надеждой: через несколько минут я вернусь домой, но у меня будет картошка, а может быть, и кусок хлеба. Все во мне выдавало, что я был бедным, несчастным подростком, настоящим нищим. Но моя совесть говорила мне совершенно противоположное: Я не нищий, потому что я не иду просить. Я подарю им этот дорогой и разукрашенный чайник. Это будет обмен. Счастливая улыбка пробежала по моему длинному изможденному лицу.
 
В лесу, на холме, у дороги появился дом лесника. Возле дома на зеленой траве паслась старая рыжая лошадь. «Значит, хозяин дома», — подумал я и ускорил шаг. Через минуту я уже стоял у двери, прислушиваясь к доносившемуся из дома разговору. И тут я вспомнил, что у лесника была собака, и страх пробежал по моему телу. Я нерешительно открыл дверь дома.  Залаяла собака. Я в испуге отпрыгнул назад. Завернутый в белую тряпку чайник упал и разбился. Я быстро закрыл дверь и начал возвращаться домой. Потом я остановился и горько заплакал. Я плакал так, как никогда в жизни еще не плакал. У меня перехватило горло так, что я не мог дышать.
 
"С чем я вернусь домой к маме?"  — подумал я, забыв, что несколько дней ничего не ел.  Примерно в это же время чья-то рука коснулась моего плеча.  Я повернул голову. Жена лесника, хорошо известная мне как тетя Настя, стояла передо мной. Она улыбнулась мне.
 
— Ты сын Александра?  — спросила она обеспокоенно. "Да." В ее глазах появились слезы.  Она спросила, не снимая рук с моих плеч: «Может, твоя мать умерла?»
 
— Нет, она еще жива, — ответил я.
 
— Ты что-нибудь слышал от своего отца? — Нет, ничего не слышно. "Зачем ты пришел к нам? Я уверена, что ты голоден. Почему ты молчишь?" Не получив  от меня ответа, она добавила: “Подожди минутку, не уходи, я вернусь через минуту”. Я сел на траву. Я был зол на себя и свирепую собаку. Из-за него все это произошло. Вскоре вернулась тетя Настя. В руках у нее было два куска черного хлеба. Отдавая их мне, она сказала: «Это тебе, а это ты отнесешь своей матери. Я молю Бога за тебя. Он милостив и поможет тебе. Скажи своей матери, что у нас тоже осталось совсем немного пищи. Мы не знаем, сможем ли мы протянуть до нового урожая».
 
- Спасибо, тетя Настя, - сказал я и добавил: - Мама прислала вам чайник. Но я его не удержал и разбил у вашей двери. Говорят, когда что-нибудь разобьется, случится что-нибудь плохое. Тетя Настя посмотрела мне в глаза, и слезы потекли вниз по ее щекам, останавливаясь на ее тонких синих губах.  Я ушел. На повороте к пастбищам я оглянулся. Она все еще стояла на том же месте. «Наверное, она молится», — подумал я. "Какая же она добрая. Бог любит таких людей». По дороге домой, когда я ел свою долю хлеба, он показался мне необыкновенно вкусным. Я даже не заметил, как сьел и половину куска, который был предназначен для моей мамы. Солнце уже село, когда я вернулся домой. Мама увидела меня, и ее опухшее лицо засияло все той же незабываемой улыбкой. Я передал маме оставшийся кусок хлеба. "Возьми, мамочка, ешь. Только... прости меня, пожалуйста. Я был такой голодный, что совсем забыл и сьел половину твоего хлеба... ". Счастливая и радостная мать взяла помятый кусок черного хлеба. Она посмотрела сначала на хлеб, потом на меня, и в ее глазах, никогда не высыхающих от слез, появилась тайная надежда.
 
- Сыночек мой, — сказала она, — я сохраню этот хлеб для тебя, на завтра, об одном лишь прошу тебя, Колюша, молись Богу. Он не оставит тебя никогда... Так я выжил...” (Н.Водневский).
 
Она любила своего сына. Она любила его великой материнской любовью. Такой сильной любовью, которую ее сын никогда не забыл. На следующий день мальчик-подросток отправился далеко в лес и ему удалось собрать немного грибов. Он бережно прижимал драгоценные грибы к своему сердцу и бежал домой к маме так, как никогда еще не бежал. Он бежал целых семь миль. А когда прибежал и хотел очень обрадовать свою маму, она почти умирала. Ей срочно нужна была помощь доктора, который находился на расстоянии 20 миль от их села. 
 
“Нам не разрешили использовать колхозную лошадь для перевозки мамы к врачу за двадцать верст, а больше ни у кого лошади не было, потому что все принадлежало колхозу или, вернее, государству. Мать была явно встревожена, но пыталась утешить нас, несмотря на страшные боли: «Если будет воля Божия, я буду жить... А если нет, то никакой врач не поможет... Я только очень хотела бы кусочек селедки...». Рано утром, никому не сказав, я отправился в ближайший город... В кармане у меня были три рубля, подарок брата...  Шестнадцать миль до города я не просто шел, а бежал, потому что моей больной матери хотелось селедки, а я хотел как-нибудь ее угодить. О, как же я был разочарован, когда во всех магазинах городка не нашел селедки.  Магазины с морепродуктами были пусты и не продавали ничего, кроме водки и спичек. Коммунистическое правительство не заботило, что кто-то в этот момент мог захотеть кусок селедки в качестве последней предсмертной просьбы.
 
Я вернулся домой поздно вечером. Матери стало хуже. Она говорила вяло и больше не упоминала о своей тяге к селедке. — Где ты был, сынок? Еле слышно спросила она. Я не ответил, чтобы не лгать. Через несколько дней матери стало еще хуже. Все больше и больше опухали ее руки, ноги и лицо, из-за чего ее было трудно узнать, но мы все еще не могли нанять лошадь, чтобы отвезти ее к врачу в город, а врача поблизости не было...
 
- Подойди ко мне, сынок, — сказала мама однажды утром. — Я ухожу. Кажется, это воля Божья…  С большим усилием она подняла руку и положила ее мне на плечо. Мама устало посмотрела в потолок, а в ее больших запавших глазах стояли слезы. — Только прошу тебя об одном, — продолжала она голосом, который едва можно было расслышать. «Молись Богу. Проси Его, и Он обязательно поможет. Он не оставит тебя никогда...». Потом она закрыла глаза и тихо-тихо перешла в Вечность. «Что мне теперь делать без мамы?! Куда мне идти?!» - думал я. Присев в углу дома, я в первый раз по-детски искренне помолился Богу: «Боже, не оставь меня одного, защити...» (Н.Водневский). А потом он заплакал так, как никогда еще не плакал. Она любила. Она любила его великой материнской любовью. Такой сильной любовью, которую ее сын никогда не забудет. “Сыночек мой, — сказала она, — я сохраню этот хлеб для тебя, на завтра, об одном лишь прошу тебя, Колюша, молись Богу. Он не оставит тебя никогда... Так я выжил...” (Н.Водневский). Она любила.
 
Иван Лещук, из цикла “Дневник священника”