лотерея

                ЛОТЕРЕЯ

Помещик N..уезда  Аполлон Агеевич Спица был совершенным антиподом своей фамилии, которую его предки носили ещё с тех времён, когда бранными словами считались «пёсья ладыга» и «лысый бес». Вместе с фамилией он унаследовал удивительную предрасположенность к полноте. Именно такой, что восхищает чадолюбивых родителей вскоре после рождения карапуза. У такого дитя пухленькие и плотные, с перевязью, ножки и ручки, постоянно целуемые под пение канареек матерью, требовали неукоснительного подкрепления в виде сливочек, маслица и всякого рода плюшек и булочек, которые усердно скармливали ему все тётки и нянюшки. Маслице постепенно накапливалось в щёчках, прикрывая масленые же глазки. Живот боролся за перевес во всей фигуре и несомненно побеждал в этой борьбе, даже прикрытый персидским халатом. Волосы его к моменту нашего с вами знакомства с Аполлоном были реденькие, открывая блестящую лысину на темени, и лишь отдельные кудельки, оставшиеся с молодых лет, игриво вились на височках. В усах его волос было побольше, только на одной половине они росли прямо, а на другой чуть свисали вниз, что всякий раз придавало лицу его некоторую неопределённость. Характером Спица был мягок и податлив, очевидно от большого количества поедаемого масла. Говорил он ни громко и ни тихо, но как-то торжественно и иногда даже иносказательно.

- А не велите ли, душенька, тыквенную ягоду взрезать? – говорил он, бывало, вытирая от жары пот со лба и грезя о большом арбузе.

Жена его, Домна Евдокимовна, тоже после замужества ставшая Спицею, напротив, становилась по мере удаления от юных лет всё больше соответствовать новообретённой фамилии. Она напоминала переросший опёнок на длинной, даже уже клонившейся набок, ножке с разлопушенной шляпкой, обтёршейся по краям, коей была уподоблена её собственная шляпа, украшенная множеством перьев. Сухой вид Домны Евдокимовны внушал каждому незнакомцу желание её обойти скорее и уж ни в коей мере не сидеть с ней за чашкой чая, к чему не располагали её маленькие тёмно-серые глазки, пробуравливающие собеседника. Она одними даже глазами ухитрялась выпытывать всю подноготную относительно родственников, соседей и предмета сердечной привязанности. А уж если при этом пускала она в ход свой голос, напоминающий лязганье одной спицы о другую при вязании чулка, тут у некоторых слушателей появлялась оскомина, как от кислого яблока.

Однако эти две противоположности мирно уживались друг с другом. Аполлон – потому что был податлив и жене не перечил, а Домна – тоже потому, что он был податлив. Любили супруги ездить по соседям – Домна посудачить лишний раз, а Аполлон – сытно пообедать и послушать. Особенно любил он слушать диковинные рассказы о Париже, куда не раз наезжал их ближайший сосед Долгополов Евсей Макарович с супругою. Париж казался Спице волшебной страной, полной таких диковинных яств, каких и на востоке не сыщешь. Однако Домна, услышав о весьма дурно пахнущем сыре, которым сосед восторгался, брезгливо морщилась и заявляла Аполлону Агеевичу, что ноги её в Париже не будет. Аполлон же, будучи мечтателем, только слюнки распускал. Посмотрит, бывало, на черепаховый гребень, воткнутый в жиденькие косицы своей благоверной, сейчас же рассказ Долгополова вспомнит и мечтательно скажет:
- Эх, супцу бы сейчас черепаховенького…

На что Домна стрекотала:
- Ещё чего выдумали! Гадость всякую иноземную. Она, эта черепаха, вон, Долгополов рассказывал, лет четыреста может прожить. Не прожуёшь, чай.
- Ну тогда трюфеля, что ли попробовать разок, а?
- Трюфеля захотели! Слышали же, что он равно сморчок наш, такой же чёрный и морщинистый. А ищут-то его свиньи поганые. Это что ж за гриб такой, который люб равно и свинье и человеку? Уподобиться хотите?

Аполлон замолкал. Но через несколько минут, встретив глазами лучистый перламутр на лорнете, что лежал рядом на столе, продолжал:
- Тогда устрицу, что ли…
- Ишь, устрицу, прости господи, - говорила, разглаживая рукой только что связанную салфетку, Домна Евдокимовна, - Улиток-то и в нашем саду полно. Велите сварить. Ан, не-ет! Она, эта устрица, говорят, пищит, когда её глотают. А ну, как в животе пищать продолжит, что тогда делать будете? Сраму не оберёшься! Поели бы лучше окуньков, что Микитка давеча наловил.

Окуньков Аполлон тоже любил. Особенно с хрустящей корочкой золотистой. С окуньками он улавливал доже что-то общее с собой с тех пор, как увидел, как Микитка, дворовый мальчишка, под их жор приноравливался. Шёл однажды Аполлон в своём персидском халате по берегу пруда для моциона. Было тепло и солнечно. В середине пруда лодка как будто вся блестела и шевелилась от некоего внутреннего движения. Поглядел Аполлон и ахнул. Микитка не успевал удочку из воды выдёргивать. Чуть опустит в воду, уж окунь за голый крючок ухватится. Микитка даже и червя никакого не насаживал, а только на рыбий глаз брал. А то, если в воздух мелкая рыбёшка взлетала, вмиг за ней окунь выпрыгивал и своего же брата целиком заглатывал. У Аполлона даже дыхание захватило и в глазах рябить стало. Словно Микитка не рыбу удил, а колесо с рыбами в воде крутил.

Была у Аполлона Агеевича и ещё одна мечта – выиграть что-нибудь в лотерею. И не просто «что-нибудь», а гораздо лучше и весомее, чем другие помещики, а особенно Долгополов, который уже дважды выигрывал. В те дни, когда в «Губернских ведомостях» должен был появиться список вещей, выигранных в лотерею лицами, жертвующими на «питание перегоняемых по этапу арестантов», а также «определение замуж девиц без приданого» и «покраску скамей в городском парке», Аполлон Агеевич, напомадив свои волосы и усы, торжественно усаживался в любимом кресле, правда, не сменяя своего персидского халата на что-нибудь другое, приличествующее случаю, и с ожиданием открывал газету на нужной странице, минуя для этого губернские новости.

- Глядите, душенька, - говорил он, - опять Долгополов выиграл.
Домна Евдокимовна со спицами в руках и полуготовой салфеточкой на любимое кресло мужа настораживалась.
- Что ж он это такое выиграл? Опять что-нибудь диковинное?
- Машинку, душа моя, для отбирания листочков у земляники.
- Скажи на милость! Надо бы съездить к нему полюбопытствовать.
- Подожди, подожди…Может, сначала к Гнилосырову проехать? Он, подлец, какой-то мастикатор выиграл.

- Непременно надо. Может, это и есть самая в доме вещь необходимая, а мы и не знали…
Аполлон продолжал поглощать список с таким же аппетитом, какой только можно сравнить с поеданием рождественской утки. В глазах мелькали «шар для варки риса», «тарелка для сосисок», «щипцы для папильоток», « дальнозор», «бильбоке», «грелка для живота, луженая» и масса прочих весьма соблазнительных вещей. И вдруг глаза его остановились, Аполлон приблизил к себе, не веря, газету и прошептал:
- Голубушка, радость-то какая, я же тоже выиграл!

Спицы с клубком так и полетели на пол. Хорошо ещё, что очки у Домны Евдокимовны за одно ухо зацепились, а то непременно бы разбились.
- Что, Аполлон Агеевич? Что выиграли-то? Не томите.
- Антимакасар, - торжественно произнёс глава семьи.
              - Это что же такое? И не выговоришь. Видать, вещь ценная, не то, что у Свинопасова – метёлочка для шляп. Её в любой лавке найти можно.
- Смотрите-ка, не просто антимакасар выиграли, а лиловый.

- Не может быть, - всплеснула руками Домна Евдокимовна, - неужто прямо лиловый? Это вам, Аполлон Агеевич, награда такая за многолетние ваши пожертвования во благо уезда. Только что ж это за вещь такая?

- Даже не знаю, у кого спросить…Нечто, Глиномятов знает? Да он только ввечеру приедет картишками перекинуться. Так от любопытства и помереть можно. А вот что! В кабинете у меня, помнится, книга такая тяжеленная завалялась, давно я в неё не заглядывал. Словарь Брокгауза, который он с Эфроном сочинил. Умный больно словарь, там всё и найти можно. А ведь я его в прошлом годе чуть торговцу всякими мелочами не продал. И ведь книга-то вся на букву «А», как помню. Велите, душенька, Маланье её тотчас же принести.

Но Брокгауз, хотя и писал с Эфроном, сильно разочаровал супругов. Между словами «антимарксизм» и «антилопа» там решительно ничего не было.
- Это даже хорошо, - утешал себя и жену Аполлон Агеевич, - вещь-то, видать, совсем новая, ранее ещё неизвестная.

Всю ночь супруги ворочались в своих перинах, и до первых петухов глаз не сомкнули, гадая, что это такое они выиграли. Аполлон Агеевич видел новый лиловый абажур на лампу в своём кабинете или невиданную фарфоровую пепельницу для сигар, чтобы было чем щегольнуть при гостях. А то, может, это какая-нибудь иноземная новинка шорного ряда. Грезились ему  блюдо для устриц, шапочка на манер фески, только поглубже и потеплее, шейный бант , к которому ещё и лиловые перчатки покупать придётся, и наконец, фантазия подкинула роскошный шлафрок нового, парижского фасона. В это время Домна Евдокимовна, утонув в своей перине, устала поворачиваться с одного бока на другой. Повернётся на правый бок – сразу перед глазами появляется лиловая скатерть в гостиную. «Ну уж коту ни в коем разе её обдирать не дам, в амбар сошлю, мышей ловить», - бормотала она сквозь сон. Повернётся на левый, а там новый зонтик французского фасона. Опять на правый, а тут кружевной воротник вспенился. Снова на другой бок – уж вместо зонтика и воротничка огромное лиловое блюдо под индейку нарисуется. Чуть Домна Евдокимовна не проспала отправить мужа в город на бричке.

- Вы уж аккуратней, Аполлон Агеевич, с этим антима…Фу ты, язык сломаешь! Коли это что-то стеклянное, не разбейте и Микитке в руки не давайте, сами несите. А коли это что-то из одежды, не помните обнову-то.

Сели Аполлон Авдеич и Микитка в бричку и поехали. А Домна Евдокимовна захлопотала по дому по такому торжественному случаю. Велела на кухне расстегаев напечь с вязигой, утку с яблоками под золотистой корочкой пожарить, раков варёных подать и квасу. Наливку в хрустальный графин своими руками налила и села в нетерпеливом ожидании довязывать салфеточку на кресло супруга. Долго его не было. К вечеру послышался стук колёс. Не только Домна Евдокимовна, а и вся дворня к воротам высыпала из любопытства. Только видит Домна Евдокимовна, что лицо у Аполлона Авдеевича не больно радостное. «Никак разбил, не удержал, - с досады начала сердиться на мужа. – Ну уж я ему покажу, как новую вещь-то губить!»

А Аполлон не знает, как и начать разговор, чтобы жёнушка здоровья не лишилась.
- Голубушка, - пробормотал он, - вы помните, этого слова у Брокгауза с Эфроном не оказалось? А потому не оказалось, что вещь не стоящая, чтобы её ещё в словаре записывать.
- Да говорите же, не томите, что выиграл-то?
- Да вот это, - и Аполлон Агеевич протянул супруге маленький свёрток в бумаге, перевязанной лиловой ленточкой. В свёртке оказалась салфеточка, очень похожая на ту, что к возвращению мужа довязала Домна Евдокимовна, только похуже качеством и без рисунка, разве что лиловая.