Юрий Любимов Книга автор Реквием для Фарисея Runtu

    Photo : 2009 - 2010 : Автор : Юри Рюнтю - Русская Литература Дальнего Зарубежья : 21-век Австралия / Ryuntyu Yuri RU / Kнига Реквием для Фарисея Юрий Любимов 2017 / http://www.proza.ru/2018/01/27/514 / 2022 2017 - Статья ' 150 Россиян XXI век - Юрий Любимов - Celebrities RU '...

    Photo : 2012 : Юрий Любимов : Yuri Lubimov at 95 :  ( p. 1917 - 2014 ум. )Iouri Runtu: French / Юри Рюнтю : Russian / Uri Runtu: English : Yuri Ryuntyu / Canberra ACT Australia / http://proza.ru/2022/10/24/336  / : 2022.

2022 : Рюнтю Юри : Photo: 2009-2010: ФОТО : Академик Рюнтю Юри  ( 60 ) : 1949- :  Юрий Рюнтю ( 60 ): Uri Matthew Runtu: Yuri Ryuntyu: / http://proza.ru/2022/10/21/128  / Yuru Ryuntyu: Iouri Runtu : (  b. 1949- ). Журналист, поэт, драматург, сценарист: фигурa французской культуры XXI века. Англо - Франко и Pусско-язычный писатель: XX-XXI centuries: France Russia Australia: Русская Литература : Австралия: Book Nureyev Uri Runtu Noureev ISBN 9781925278194 / http://proza.ru/2022/10/21/173  / 2022

2022 : Telegram : Runtu, Uri TikTok : Особо приятно и радует Стэнфордский университет - Студенты в Университетах из США / USA : The Stanford University : California / : учатся по моим : 62 книгам по Истории , Искусству и Культуре : Древней Руси : Императорской России : СССР и Новой Демократической России : Документы, Мемуары и Летописи Жизни : o 3 000 Россиян : с 10 и по 21 век / http://www.proza.ru/diary/yuri2008/2016-04-12  / Iouri Runtu: French / Юри Рюнтю : Russian / Uri Runtu: English : Yuri Ryuntyu / Canberra ACT Australia / http://proza.ru/2022/10/21/173 / : 2022.

2000 : ХХ век Мировое Наследие Рудольфа Нуреева Россия - мемуары /   http://proza.ru/2022/05/20/13 /  2022

2001: ХХ век DVD-1 Мои 35 книг на Русском Uri Runtu - рассказы / http://proza.ru/2022/05/20/932 /  2001

2002: ХХ век DVD-1 Мои 35 книг на Английском Uri Runtu - 400 interviews / http://proza.ru/2022/05/20/956  /  : Yuru Ryuntyu : / http://searchworks.stanford.edu/view/8597478  / Stanford University, Stanford, California 94305 USA / Media TV Radio Celebrities Russia / Iouri Runtu: French / Юри Рюнтю : Russian / Uri Runtu: English / Yuru Ryuntyu / Canberra ACT Australia : 2002

Kнига Любимов и Реквием для Фарисея Runtu Uri
Рюнтю Юри

BOOK DVD- 1+ AUSTRALIAN BIBLIOGRAPHY: EUROPE AND RUSSIA - XX Century AND AUSTRALIA - XXI Century

Ryuntyu, Yuri Matthew, 1997. «The Requiem for the Pharisee: Yuri Lyubimov», In: «The World RUDOLF Nureyev Intellectual Heritage: Russia – XX Century». Ser. of 35 Books Pub. IIA UNO, Ed. Acad. Ryuntyu, Yu. M., DVD-1, Book 2, Vol.1, Sydney, Australia, 1997. CULTUROLOGY EUROPE AND RUSSIA: 1917-1997 (in Russian).

BOOK DVD- 1+ AUSTRALIAN BIBLIOGRAPHY: EUROPE AND RUSSIA - XX Century AND AUSTRALIA - XXI Century


Академик Юри Рюнтю / Yuri Matthew Ryuntyu: b. 1949: / : Автор избран в 1996 - академиком в 45 лет и - был рекомендован на почетное избрание в 1995: академиком Беллой Ахмадулиной : 1937-2010 / http://www.proza.ru/2018/05/27/1033 / и академиком Махмудом Эсамбаевым: 1924 - 2000 / http://www.proza.ru/2018/01/26/1133 /. Фото: диплом - члена Академии Информатизации России: Москва 1996 / http://proza.ru/2009/12/15/1018 /. Новая Академия - была создана - как элитарная интеллектуальная альтернатива - Академии наук СССР - пропитанной политизацией науки - искусства и литературы под руководством - ЦК КПСС СССР: 1925 - 1991 ). Одновременно были избраны: академик - Борис Ельцин: 1931-2007, академик - Юрий Лужков: р. 1936 и другие Знаменитые Россияне, как и - писатель, драматург и журналист из Австралии: Юри Рюнтю ( номинация за книгу - 1995 : " Руди Нуреев - Без Макияжа " - напечатано в Москве ). В тот год - Издательство Новости - опубликовало - только - ТРИ КНИГИ - " Михаил Горбачев - Биография: 2 тома " 1995 / http://www.proza.ru/2017/12/14/143 / и Майя Плисецкая " Я - Майя " 1995 / http://www.proza.ru/2018/01/26/257 / и - книгу Ю. Рюнтю, как друга Фредди Меркьюри: 1946-1991 и личного секретаря - Рудольфа Нуреева: 1938-1993 - за последние 6 лет его жизни: Париж: Франция - Ли Галли: Италия - Лондон: Англия - Санкт - Петербург: Россия ( 1987 - 1993 ). С 1993 - 2001: автор создал - 35 томное издание: из более 50 томов " Мировое Интеллектуальное Наследие Рудольфа Нуреева : Россия - ХX век " на ДВД-1: 10 000 стр.и 4 000 фотографий / http://www.proza.ru/2019/10/12/532 /.

 Keywords: Russian literature.; Russia - Intellectual life.; Russia - Civilization : XX - XXI century / Europe - Civilization / Human rights -- 21st century -- Russia: 2019 /

Мои 110 книг на русском-французском-английском языках - печатаются и издаются в России - США - Австралии: 1990 - 2019 | yuri ryuntyu | uri runtu | рюнтю юри |iouri runtu | http://proza.ru/diary/yuri2008/2019-09-30 |

Фото - Автор ' На Таганке 'в Театре Юрия Любимова в Москве Россия / Moscow RU /

2017 - Статья ' 150 Россиян XXI век - Юрий Любимов - Celebrities RU ' автор Рюнтю Юри / Australian writer Yuri Ryuntyu / by Yuri Matthew Ryuntyu / Москва Россия / Moscow Russia / http://www.proza.ru/2018/01/24/359 /  Yuri Lyubimov Theatre  / Celebrities RU / 2018

2017 - Статья ' Великий из Великих Россиян Юрий Любимов RU ' автор Рюнтю Юри / Australian writer Yuri Ryuntyu / by Yuri Matthew Ryuntyu / Москва Россия / Moscow Russia / http://www.proza.ru/diary/yuri2008/2018-01-27 / Yuri Lyubimov Theatre / Celebrities RU / 2018

BOOK DVD-1 + РОССИЙСКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ: ЕВРОПА И РОССИЯ XX ВЕК И АВСТРАЛИЯ XXI ВЕКА

РЮНТЮ, Юри Мэттью (1997). ОДНОТОМНИК « РЕКВИЕМ ДЛЯ ФАРИСЕЯ: ЮРИЙ ЛЮБИМОВ ». В «МИРОВОМ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОМ НАСЛЕДИИ РУДОЛЬФА НУРЕЕВА: РОССИЯ - ХХ ВЕК», СЕРИЯ ИЗ 35 КНИГ НА КОМПАКТНОМ ДИСКЕ ФОРМАТА DVD ИЗДАТЕЛЬСТВА «МЕЖДУНАРОДНАЯ АКАДЕМИЯ ИНФОРМАТИЗАЦИИ, АССОЦИИРОВАННЫЙ ЧЛЕН ООН» ПОД РЕДАКЦИЕЙ АКАДЕМИКА РЮНТЮ Ю. М., КНИГА 2, СИДНЕЙ, АВСТРАЛИЯ (На русском ЯЗЫКЕ). КУЛЬТУРОЛОГИЯ ЕВРОПЫ И РОССИИ: 1917-1997. Р97. ББК 84.8 (8 АВСТР.).

2000 : ХХ век Мировое Наследие Рудольфа Нуреева Россия - мемуары /   http://proza.ru/2022/05/20/13 /  2022

2001: ХХ век DVD-1 Мои 35 книг на Русском Uri Runtu - рассказы / http://proza.ru/2022/05/20/932 /  2001


BOOK DVD-1 + РОССИЙСКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ: ЕВРОПА, КАЗАХСТАН, УКРАИНА И РОССИЯ XX ВЕК И АВСТРАЛИЯ XXI ВЕКА



Kнига “ Реквием для Фарисея: Юрий Любимов ” 2017

Автор : Юри Рюнтю -
Русская Литература Дальнего Зарубежья :
21-век Австралия / RU

 
Посвящение – Великому Россиянину ЮРИЮ ЛЮБИМОВУ ( 1917 - 2014 ) - актеру, библиофилу и коллекционеру, преподавателю актерского мастерства, театральному режиссеру, руководителю Театра в Москве. Знаменитому постановщику многочисленных спектаклей во многих городах и столицах мира. Гонорар от первого издания книги принадлежит - Семье Ю.П. Любимова и его ДВУМ СЫНОВЬЯМ в России и Англии. Не любить Юрия Любимова нельзя. Он любим всеми в Москве и России. Его ребенок " Театр на Таганке " – носит, и будет носить его имя - на веки. Театр имени Юрия Любимова в Москве - величайший символ гуманизма и совестливости возрождающегося Православия на Родине в России.



Содержание книги

Глава 1 - Вступление
Глава 2 - Начало
Глава 3 - Встреча
Глава 4 - Он
Глава 5 - После Медеи
Глава 6 - О себе
Глава 7 - Самурай и Голубка
Глава 8 - Я
Глава 9 - Красная Площадь
Глава 10 - Милая Женщина
Глава 11 - Привидение
Глава 12 - Разорванный сон
Глава 13 - Послушай меня
Глава 14 - На свежий воздух
Глава 15 - Память прошлого
Глава 16 - Леденец
Глава 17 - Святой Фома
Глава 18 - Зачем он здесь
Глава 19 - Власть и Игрушки
Глава 20 - Ты меня слышишь
Глава 21 - Марлен Дитрих
Глава 22 - Сон в руку
Глава 23 - Странная затея
Глава 24 - Судьба
Глава 25 - Англицкая Королевна
Глава 26 - Задушевный друг
Глава 27 - Приехали
Глава 28 - Петергофский парк
Глава 29 - Зимний Дворец
Глава 30 - Один на один
Глава 31 - Кессонова болезнь
Глава 32 - Роскошный Фаберже
Глава 33 - Все в белом
Глава 34 - Мать и дочь
Глава 35 - Самый долгий день
Глава 36 - На другом свете
Глава 37 - Их загадки
Глава 38 - В дорогу
Глава 39 - Благословение
Глава 40 - Государственные жены
Глава 41 - Все как надо
Глава 42 - В саду
Глава 43 - Русская душа
Глава 44 - Нэнси, как она есть
Глава 45 - Она Рая
Глава 46 - Рецепт каши по-русски
Глава 47 - Ангел и немного о Котах
Глава 48 - Царь Петр и иностранцы
Глава 49 - Разбитое зеркало
Глава 50 - Одинокое Рождество
Глава 51 - Голубка и Самурай
Глава 52 -  Да 2359 - Год   
Глава 53 - Все по новой
Глава 54 - Распродажа века
Глава 55 - Несостоявшаяся книга
Глава 56 - Послесловие
Глава 57 - После послесловия
Глава 58 - PS : Сокровище России Юрий Любимов

1 - Глава - ВСТУПЛЕНИЕ


' Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; А если умрет, то принесет много плода...'

Евангелие от Иоанна, 12, 24. (русский перевод с иврита).

' Тут же на горе паслось большое стадо свиней; и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им.

Бесы, выйдя из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло.

Пастухи, видя происшедшее, побежали и рассказали в городе и в селениях.

И вышли видеть происшедшее; и, придя к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисуса, одетого и в здравом уме; и ужаснулись.

Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся... '


Евангелие от Луки, 8, 32-36 (русский перевод с иврита).


Глава 2 - Начало =====================================
Глава - 2 - НАЧАЛО


Как выполнить волю Руди Нуреева о написании книги о Юрии Любимове - я не знал.

Он уехал из России уже давно на Запад. Все его спектакли шли вокруг Европы.

Я не ставил цель "гоняться" за ним между Парижем, Афинами или Мадридом. Я всегда исповедовал образ жизни, когда внутренний покой и отказ от путешествий - есть залог писательского мастерства и успеха.

А поэтому я приехал в Москву и стал ждать его премьеры " МЕДЕЯ ", которая была обещана на сентябрь этого года.

И так все состоялось.

А после "Медеи" я прошел за кулисы и встретился с маэстро Юрием Любимовым.

Это был великий день - 11 ноября 1995.

Я открыл для себя "Любимовский Театр на Таганке".

Первый раз я переступил порог этого театра.

Я никогда не был здесь до того.

Глава 3 Встреча ================================================
Глава - 3 - ВСТРЕЧА


В его всемирно знаменитом кабинете в "Театре на Таганке", исписанном бесценными автографами звезд мировой музыки, театра и кино, состоялся скромный прием. Типичный "шведский столик" теснили фрукты и сэндвичи с лососем и икрой. Юрий Любимов разливал "столичную" водку в "полуглотковые" водочные рюмки. Он любил и одобрял тосты в адрес гречанки "МЕДЕИ". Я поздравлял его с новым шедевром на русской сцене и, едва отпив глоток шампанского, ушел по своим делам. Я знал, что сегодня разговоров быть не может. "Он устал. Он занят. Он вот-вот уезжает обратно в Афины". Этими словами секретари прожужжали мне уши.



Я понял, что надо созвониться и договориться о встрече через месяц. Или три... пять.

Одно мне удалось.

На вопрос: "Вы не откажите мне написать книгу о Вас - Юрий Любимов?"

Я получил ответ: "Согласен. Пишите".



Ждать же пришлось до конца декабря. Сто дней ожиданий дались нелегко. Я молил Бога, чтобы он не отнял у меня "надежду поговорить об уходящем веке с живым классиком". Я знал из "ЭНЦИКЛОПЕДИИ МИРОВОГО ТЕАТРА": "Ю. .Любимов живет свои нелегкие семьдесят восемь... после лишения гражданства в пенсионном возрасте". Наконец случилось чудо. Мне позвонили из театра и сообщили: день его возвращения из Иерусалима в Москву.



На 22 декабря 1995 - меня ждал огромный праздник.

Я знал, что встречу Юрия Любимова с цветами.

Нет. Не надо думать, что мне помогли его секретари из Театра. Это ошибка.

Они делали все, чтобы этого не произошло.

Мне помогли актеры и актрисы.

Только им я бесконечно благодарен за этот день счастья.



Глава 4 - Он  ==============================================
Глава - 4   - ОН


Встретившись, я протянул свою рецензию на "МЕДЕЮ" из последней "Московской Правды".

Он начал читать. Глаза молчаливо заскользили по страницам. Вот это:



"РОССИЯНКА МЕДЕЯ"



Шедевр Еврипида на "Любимовской Таганке" - одно из ярчайших явлений в сегодняшней России.

Соединение трех гениев слова и действа, как Иннокентий Аннeнский, Иосиф Бродский и Юрий Любимов - рождает глыбу, которая славит Европейскую Культуру 20 Века.

Доминирование русскоязычности через славянские песнопения создает присутствие пафоса с оттенком современных явлений в нашей истории. Происходящее на сцене слито с сегодняшним днем Россиян.

Славно подобранные голоса (А. Агаповой, Е. Граббе, М. Ковалевой, А. Колпиковой, Л. Масловой, А. Смирдан, Р. Сотириади и М. Полицеймако) доминируют над текстом греческого оригинала.

Христианское Православие звучит в контексте дохристианской античности.

Мистерия смещения чувств настолько поразительна, что нельзя оторваться от навязчивой идеи - ЕВРИПИД ЗДЕСЬ В ЗАЛЕ.

Он начал разговор с россиянами о судьбе нашего Отечества.

Нет. Он не подсказывает выходов из проблем сегодняшней Московии. Он не зовет к отказу от прадедов и дедов из-за их просчетов и ошибок.

Здесь нет игры для "целей игры" или ради "шлифовки" и "акцентов" через игру актеров и актрис. Не зря этим славилась школа театрального искусства "на Таганке".

Мы видим, что эволюция восприятия мира и его прошлого звучит через максимум голосовых возможностей человеческого голоса.

Душа рвется через звуки надрывающие сердца зрителей. Мы слышим исповедь "МЕДЕИ" с залом "соглядатаев".

Нас гипнотизирует голос МЕДЕИ (бесконечно талантливой и яркой Л. Селютиной), рассуждающей о причинах правоты на человеческие жертвоприношения во имя эгоистичной прихоти.

Только встав над БОГОМ можно мстить Детям и Мужу (царь Коринфа - В. Золотухин).

Не раз случалось такое и в нашей истории, как кровожадность и человеконенавистничество побеждали любовь к будущим поколениям россиян.

Любимов кричит голосом "МЕДЕИ":

"Прости вас БОГ! Не надо менять то, что создано без ВАШЕГО ведома и незнакомо ВАМ, как человеколюбивый промысел БОГА. Кровь на человеческих руках не приносит СЧАСТЬЯ".

Через глаза РЕЖИССЕРА начинаешь присматриваться к тем - кто подменяет БОГА сегодня?

Разве МЕДЕЯ уже "прописана" в Москве и живет среди миллионов россиян?

"Неужели до сих пор у Вас где-то таится злоба и ненависть к миллионам заживо погребенным в нашем веке?" - слышен вопрос Любимова.

Этот вопрос висит над головой соотечественников.

Блистательные актеры (М. Полицеймако, Ю. Беляев, В. Золотухин, Ф. Антипов и Ю. Смирнов) подчеркивают идею режиссера о сегодняшней истории ОТЕЧЕСТВА.

Каждый из нас несет крест судьбы своего народа. СУДЬБА россиян в руках их совести. Только совесть без Бога рождает Ужас и Чудовищ. Только от этого и подобного - слепнут глаза.

Убив в себе Любовь, легко стать ЛЖЕБОГОМ и СУПЕРЧЕЛОВЕКОМ.

МЕДЕЯ надругалась над собой.

Зло разбило сердце.

Зло убило жизнелюбие.

Не уцелел и самый главный инстинкт. А именно - святой из самых святых - МАТЕРИНСТВО.

Забыв мерило и эталон Совести через оглядку на Бога - женщина стала Библейским ЗВЕРЕМ.

Рожденный в себе человеком - ЗВЕРЬ - завершил АПОКАЛИПСИС.

Разговор с режиссером после спектакля помог раскрыть его тайны, которые не удалось выведать у "МЕДЕИ".



У Юрия Любимова все от чистого сердца и души МУДРЕЦА.

"Верить в себя, свое стремление к добру - немалая смелость. Россияне избрали путь под солнцем через согласие на жертвоприношения миллионов сограждан в мирное время между войнами.

Совесть без Бога исповедовалась целыми поколениями от отца к сыну и от деда к внукам. Трудно отказаться от почти вековой привычки.

Прошлое у каждого под кожей.

Жить в конце века нелегко. Погорельцы не могут быть счастливы на следующий день после стихии.

Человеколюбие редкий гость у гостеприимных и хлебосольных русских меценатов.

Страна за несколько лет не обустраивается на века".



В каждой его фразе мольба о пощаде и покаянии между соотечественниками - россиянами. В этом суть уходящего века.

Как не смириться с нелегкой правдой "МЕДЕИ" и драматургией Юрия Любимова.

Все справедливо.

Честный и добросовестный, верящий в Бога человек иначе и не может говорить вслух.

Прочитав, он поднял глаза и загадочно улыбнулся. Я понял, что мы почти подружились.

Кажется, это так и есть...

- Но, я не знаю, почему? Я написал еще одну рецензию на Вашу "МЕДЕЮ", Юрий Петрович.

Я увидел две "МЕДЕИ" у Вас "на Таганке".



Я протянул вторую "МЕДЕЮ".

Он вздрогнул и начал читать шепотом то, что я написал для газеты "КУЛЬТУРА".

"РЕКВИЕМ ЛЮБИМОВА ТАГАНКЕ"

Премьера "на Таганке" - это событие города. Перед нами очередное достижение русской культуры 20 века.

ЕВРИПИДОВА "МЕДЕЯ" кричит о мести над мужем, подминая под себя всех и вся вокруг. Ее зло победило во всем. Гордость и самолюбие взяли верх, сломив наипрочнейший инстинкт - Плодоношения и Материнства.

Всем знаком сюжет и исход борьбы со Злом.

Каждый платит свою цену за "счастье" во имя "идеи победителя" и крушения жертв.


И все же, сидя в зале "Любимовского ДОМА", на ум приходят местные московские темы.

Навязчивая память перечитывает "МЕДЕЮ" через историю ДВУХ Театров под Одной Крышей на "Таганке".

И тогда видишь новую суть - прозреваешь вслух.

Слова срываются с губ, но уже другого плана. Здесь новое сочувствие к отцу детей - ЯЗОНУ (артист: Ю. Беляев).

Все подтекстовые ипостаси новой "МЕДЕИ" начинает отливаться в словесные формы морали, которая властвует в стенах новой "Таганки".

Начинаешь признаваться: ЗЛО ПОБЕДИЛО. Безжалостная и гордая "МЕДЕЯ" встала на катафалк неспроста.

Два тела - символизируют "ДВЕ ТАГАНКИ".

Это ДВА ТЕАТРА - без признаков жизни.

Мольбе отца детей (постановщика Ю. Любимова и "ЯЗОНА" - Ю. Беляева) не суждено сбыться. Он отстранен и повергнут на колени.

Зло завсегда зло и значит - беспощадно.

Виновный отстранен и повергнут на колени.

В последней воле всем отказано - волей "МЕДЕИ".

Рука полуживого отца не может коснуться убитых детей, их плоти.

Он один. Ему принадлежит ОДИНОЧЕСТВО, БЕЗВЕРИЕ и горькая участь БЕЗДОМНОСТИ в своем доме - ОТЕЧЕСТВЕ. "Огонь в святилище погас..."



- Мне нравится - Юрий Любимов отвлекся от чтения. Поднял голову. - Вы все разъяснили без моих слов. Ведь я никогда не говорил при Вас об этом! Я буду работать с Вами для Вашей книги... нашей книги. Я и сам удивлен, что я согласился с Вашим предложением с первого раза, как увидел Вас в сентябре. Я со всем согласен. Это удивительно. Я редко соглашаюсь так, как с Вами... сейчас. И это правда. Я знаю, что Вы, ЮРИ МЭТТЬЮ РЮНТЮ, поймете без ошибок то, что я должен, просто обязан, рассказать будущим потомкам. Мы должны уберечь не рожденных детей от фарисеев, что убивают души. Не удивительно, что русская г. "КУЛЬТУРА" такое не печатает в Москве.



Я посмотрел ему в глаза.

Я боялся своих откровении. Мои глаза не подвели меня и на этот раз.

Я знал, что я прав без его слов.

Я был бы рад, если бы ошибался в своей правде о России.



- Впрочем, я продолжу читать австралийскую рецензию - сказал Юрий Любимов. Я увидел, как он погрузился в текст. Он был очень сосредоточен.



"...Планы ради начала НОВОЙ ЖИЗНИ через рождение новых детей обернулись БЕСПЛОДИЕМ на почве, которую он полвека холил.

Все встало на колесо РОКА, где ТРАУР и СМЕРТЬ для СЕРДЦА.

В свои 78 лет, выдающийся режиссер современности, уже не борется.

Его мудрость прикасается к вечности, что символизирует ЕВРИПИДОВА СУДЬБА. Его друзья - гений ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИЙ и гений ИОСИФ БРОДСКИЙ - обрамляют памятник "МЕДЕИ" в слово и действо через аккомпанемент славянских церковных песнопений.

Хор женщин (М. Полицеймако, Р. Сотириади, А. Смирдан, Л. Маслова, А. Колпикова, Н. Ковалева, Е. Граббе и А. Агапова) доминирует в замысле режиссера. Все блистательно. Все феерично.

Мистика физиологии смерти царит через слово и актерское мастерство (В. Шаповалова, В. Золотухин, Ф. Антипова, Ю. Смирнова).

Медея (виртуозная актриса - Л. Селютина) играет, как бы в Театре Одного Актера. Ее голос доминирует над происходящим.

Она Богиня Зла и Чернокнижия.

С ней никто не борется.

Все под ее гипнозом.

Лишь один изъян преследует ее судьбу, судьбу эгоцентрика и распорядительницы судеб детей, ею рожденных ради мести и похоти. И это ясно, как никогда!

Поднявшись против воли Бога - она убила и себя.

Расплата, как тень преследует сбившихся с Дороги Жизни, где переломаны дорожные знаки - "СОВЕСТЬ" и "БОГ".

Все просто. "Совесть без БОГА - это ужас".

Ф. М. Достоевский завсегда прав. Его пророчества никто не отменял для истории России 20 века.

Режиссер и актеры, оказавшись в масках - обманках (нарочно одетых на них художником Д. Боровским), побеждены ЗЛОМ МЕДЕИ. Пощада - не участь для ПОБЕЖДЕННЫХ.

Содрогание от мысли, что голос ЕВРИПИДА кричит нам в лицо о русской судьбе от судьбы ВЕЛИКОГО СОВРЕМЕННИКА Ю. ЛЮБИМОВА - звучит, как Пророчество и Реквием для растерзанного безбожием народа".



Мы больше не расставались.



Глава 5 - После Медеи ====================================================
Глава - 5 - После МЕДЕИ


Eго мягкий голос стал главным. Я превратился в слух. Я захотел взглянуть на мир его глазами. Я стал слушать Юрия Любимова. Это случилось "ПОСЛЕ МЕДЕИ". Я знал - это чудо и подарок судьбы.

Я боялся, что он оттолкнет меня от себя.

Я не перебиваю его.

Он говорлив, как и все старики.

Слова находят друг на друга. Смотрю во все глаза.

Я вижу все... к чему прикасается его взгляд. Вот складки у рта рассыпались в знак причуды.

Я чувствую, как его губы морщатся. Почти неуловимые эмоции. Он такой, какой он есть.

Мудрость мудреца для всех. Он весь на виду. Ничего не прикрыто. Здесь нет издевок или сарказма. Нет юления.

Он хочет сказать то, что он хочет. Лукавство здесь не живет.

Нет желания выставить или подчеркнуть что-то.

Нет мыслей о доминировании.

Он говорит, начинает говорить, если уже ПОВЕРИЛ, что собеседник - достоин его ТРУДА. А, именно, с "выговариванием" фактов из его судьбы, судьбы великого РОССИЯНИНА своего века.

Его жизнь огромна, полноводна и крупномасштабна.

Его "иго" сплетено с годами невзгод и страданий его родного славянского народа России.

Ложь не живет в его глазах. У него нет фанатизма, паранойи или агрессивности.

Он не подминает под себя собеседника. Нет, он не болеет тем "частым", что распространено вокруг. Я видел такое не раз и не два под крышей его театральной "Таганки".



ОГРОМНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ.

БЕЗГРАНИЧНАЯ ПАМЯТЬ.

СВЕТЛЫЙ УМ И БЕСКОНЕЧНАЯ СОЗИДАТЕЛЬНАЯ СИЛА.

Это те верные слова, которые я пишу в гармонии со своим писательским сердцем.

Он говорит и говорит о России... это своеобразная летопись. Он часть и стержень славянской культуры 20 века.

Россия - это здесь и есть сердце славян всех времен и стран. Это вне сомнения.

Правда - всегда, правда. Таков гениальный Юрий Петрович ЛЮБИМОВ.



"Конечно, Руди Нуреев - прав. Он выбрал его не зря. Книга должна быть написана об одном из Апостолов ТЕАТРА 20 века" - говорю вслух, полушепотом. Кажется, он не услышал моих слов. Нет, не услышал.



- Однако Юри МЭТТЬЮ если вы напишите то, что узнаете от меня, то это будет скучное чтиво. Давайте, попробуем, что-то необычное из... неизвестных сценариев для театра и Вашей Австралийской ЛИТЕРАТУРЫ, - предлагает Любимов.

- Конечно. Давайте! И обязательно именно так, где прячется неизвестный и легендарный ЛЮБИМОВ! - восхищаюсь без права сдержать свои эмоции. Я тот, какой я есть.

"А разве другому бы он рассказал все... о себе в России".

Про себя я, кажется, уже испугался, едва начав понимать, насколько это все ответственно и, должно быть, громоздко.

- И не обращайте внимания на мой жесткий голос! Я очень теплый внутри. И вам когда-то будет 78 лет от роду. Не дрейфьте. Вперед. Нуреев не мог ошибиться в Вас. Я жду. Записывайте... - ободрил меня Юрий Любимов.



И так, он рассказал "о себе". Что до меня? Мне осталось только записать то, что подарил для меня гениальный Любимов.



И еще должен сказать. На вопрос: "почему Вы не написали книгу о себе и своих великих современниках?" Он ответил: "Это бы была книга жалоб и ПРЕДЛОЖЕНИЙ. А это всегда... скучно. Разве не так, Юри?"

На этой смешливой ноте и началась следующая глава.


Глава 6 - О себе  =======================================================
Глава - 6 - О СЕБЕ


Я по крови русский. Ты знаешь, Юри. Все мои прапрапрадеды, прапрадеды, прадеды и деды русские.

А потому, перед серьезным делом завещаю молиться.

Я молюсь Христу Спасителю.

Я молюсь его матери Деве Марии.

Я начал вечернюю молитву.

Я ищу ответ.

Я надеюсь, что он прост как извечная мудрость.

Я шепчу:

На чем держится Свет? Наш Мир! Мир, который всегда был и остается без мира!

Я без устали спрашиваю себя об этом.

Это не дает мне покоя всю жизнь.

Храни нас Бог и дай нам силы быть сильными.

Лишь доброта в сердце и есть наша единственная сила.

Только через нее лежит путь к счастью детей и будущее потомков россиян на нашей планете.

Храни же нас Бог!

Спаси нас как единый русский народ! Едини нас вместе.

Всех нас вместе, каждого и всех и на веки веков вечных!

Не разметай нас по свету, как Израиль, утративший евреев на два тысячелетия.

За неприятие своего сына Христа!

Прости нас, Господь!

Едини нас вместе как единый русский народ.

Нас и только нас... россиян.

Я встал.

И закончилась моя молитва.

А теперь?

Что теперь?

Разве сложное не начинается с простого.

Зачем быть необычным?

И почему бы не начать со сказки?

Ну что ж, начнем с нее. Давайте начнем с волшебства и назовем это забавной выдумкой!

А впрочем, дружище, не вещие ли это сны?

Как знать, может, и впрямь не зря "сон раскрывает природу вещей", как утверждал Зигмунд Фрейд.

Впрочем, почему бы и впрямь, взаправду, не начать с волшебства, да еще... из детской сказки.

Согласен. Я знаю, Юри, кто-то сказал мне из Канады о твоих сказках, для детей.

Расскажи-ка мне одну... сейчас. Бог с ней, забудь о книге, обо мне, - выпил он рюмку водки. - В мои 78 уже некуда спешить.

- Вот она, сказка. Смотри, - начал я.



Мои же глаза разглядывали стекло.

Они, эти рюмки, совсем малюсенькие.

В них всего-то полглотка. Нет, не более. Я решил рассказать... свою забавную сказку.


Глава 7 - Самурай и Голубка ======================================================
Глава - 7 - Самурай и Голубка



Самурай встретил Голубку.

Они посмотрели друг на друга исподлобья.

И инстинктивно отвернулись.

Ведь они были чужаками.



Самурай не любил голубей.

Они бесили его своей назойливостью.

А эта,
вдобавок, была еще и откровенно красной. Где она подцепила такую окраску,
Самурая не интересовало. Это просто раздражало старого солдата.



- Чего можно ждать от этой вздорной птицы? - спрашивал он себя. - Конечно, пусть говорят, что голубь неглупая птица, - пытался он возражать себе, - но как я могу верить этому? Кто может это доказать или опровергнуть? Ведь все вокруг, все без исключения знают, что можно доверять только своему опыту. Знания других? Чему я могу научиться у других? Да и зачем? - так размышлял он, глядя на желтые листья над головой.



Неожиданно их глаза встретились.

Они посмотрели друг на друга пристально. И тут их молчание заговорило само за себя...



Самурай устал от войн.

Кровь уже не приносила ему опьянения. От побед в душе оставалась пустота.

Он недавно открыл этот секрет. Он узнал, что в этом нет счастья. Ибо здесь была Она - Смерть.

Всегда кто-то должен умереть...



Наплевать, если бы это был закон, который играл лишь с ним и его судьбой.

Но зачем?
Зачем губить еще чьи-то судьбы? Разве это не так? Кто заплатил за все?
Его брат? Сестра? Отец или мать? Где все они? Он потерял их среди огня и крови.

Нет, ему были чужды любые войны.



Он грустно отвернулся и поднял голову к серебристым облакам,

пытаясь отвлечься от своих назойливых мыслей.

Самурай был одинок.

Его суть желала только одного: обрести мир в душе, где не было покоя.



-Быть наедине с собой и своими мыслями - величайшее наслаждение, - улыбнулся он сам себе.



Голубка знала, о чем думает Самурай.

Этот дар она открыла в себе несколько дней назад.

Она взмахнула крыльями и неожиданно села на холодные ладони Самурая.



- Я хочу свить гнездо на твоем плече, - пританцовывая на месте, вкрадчиво сказала Голубка.

- Но ведь такого еще никогда не было! - воскликнул шокированный ее дерзостью Самурай.

- Ну и что ж! Так будет! Разве новое запретно?

- Но... ведь мы живем в вечном недоверии, как и наши предки.

- Да, но больше недоверия нет. Разве не так? Я не хочу верить, что это не так, - затрепетала крыльями птица и выронила яйцо.



Сырая, теплая и окровавленная скорлупа легла на дрожащие пальцы.

Самурай почувствовал, как у ее ребенка бьется сердце.

Он хотел пересилить себя, но не смог, а поэтому грубо поднял яйцо над головой. И тут...



Непреклонный воин потерял остаток самообладания, отдаваясь новому инстинкту.

Его зрачки расширились от восторга. Это было чудо!

Он все увидел: у незнакомца был тоненький скелет, головка, клюв и перья.

Миллионы едва заметных пор в скорлупе позволяли дышать этому не рожденному пришельцу.



- Забудь обо всем! Позволь ему открыть глаза без меня, Самурай, - ворковала Голубка.

- Да, пусть будет так. Ты и я? Мы не Боги! Мы не играем больше в Богов. Мы не правим планетой, народами, надеждами и историей, - задумчиво шептал гордый человек, прижимая теплое яйцо к щеке.

- Неужели это так, - восхищалась собой без меры чудесная гостья.



Вдруг он вздрогнул.

Скулы свела судорога.

Неожиданное сомнение заставило его замолчать, а затем истерически захохотать.

Тучное тело сотрясалось от стыда за самого себя.

Он заподозрил, что глупая птица не поймет его, Великого Самурая.



- Позволь ему увидеть тебя, Самурай, - сказала на прощание Голубка,

улетая ввысь.

- А у меня мечта. Небывалая мечта! Сегодня! Да, небывалая и сегодня!

Я загадал, что если этот ребенок будет белым, то я сохраню ему жизнь, - пообещал он себе сквозь сон. - Для своих детей, - закончили его губы полушепотом. - Наших детей... Ваших детей, - заговорил кто-то сквозь сказочный сон.



«Расскажи еще. Мне нравится. Расскажи мне о себе, Юри ... », - выпил он рюмку водки.

Глава 8 - Я ========================================
Глава - 8  - Я

Я люблю Королеву. Мой флаг от Королевны-леди. Я подданный Австралии. Я экзотичен. Я цветаст. Я хиромант и... Я мужчина. Но, когда закрываю глаза, то вижу себя Голубкой.

Это случилось недавно.

Вот и сейчас слышу трепет крыльев за спиной.

- Но что это... неужели приключилось опять? И здесь в Москве, - думаю вслух. Прислушиваюсь снова и снова.

Я различаю шум от водо-точащих кранов. Вот за этой стеной дома. И за этой! А там? И там... Эти капели пронзают мои уши. Я вижу людей: стоящих, лежащих... спящих. Стен совсем нет! Странно. Мне открыты их сны. Это не совсем то, что подразумевается... Как сон?

Видения, продуцируемы мякотью их мозга. Они "идут" в виде трехмерных, но каких-то плоских изображений. Такое можно видеть, если рассматривать чешуйки у бабочек на крыльях.

Свет соскальзывает с поверхности... картин. Все калейдоскопично.

- Что это... опять началось, - не верю своим ушам.

"Нет, ты не хиромант. Ты не знаешь ни одной из Магий. Ты обычный заурядный телепат. У людей нет тайн от тебя. Открой себя... для МИРА", - говорит кто-то внутри меня.

- Я телепат? Телепат! Странно, - ускоряю шаги, оставляя за спиной Александровский парк.

Вхожу на Красную Площадь, разговариваю с собой.

За спиной шелест крыльев. Значит я вновь Она.

Неужели?

- Не к добру это быть... ею - Голубкой, - ворчу недовольно. - Я это я. А значит - Он. А Она - это Она. А значит... не я. Странное хобби... телепатия.



Итак... я вышел на Красную Площадь.

Глава 9 - Красная Площадь ====================================
Глава - 9 - Красная Площадь



- Итак, Юри. Ты вышел на площадь! Говори, говори. Я слушаю. Бог с ней, с книгой, - выпил он еще одну рюмку.




Тихо.

Древние стены Кремля покрыты изморозью.

Их тени безжизненно гасят лунный свет.

Снежинки кружат в невероятных хороводах.

Они беззвучно вырисовывают спирали галактик вокруг моих пальцев.

Вот одна из них замерла.



Видимо, я ей понравился, - повернул я свою голову и посмотрел в глаза собеседнику.

Она тихо упала на перчатку.

Чудо, - полушепотом ответил он. Опустил глаза. Я понял его робость и застенчивость.



Космический узор безжизненно прекрасен в своем неземном совершенстве.

Холодная дрожь пробегает по моим пальцам.



- Что это? - вскрикнул я. - Одна из загадок света? Или, обычный мертвый камень в своей миниатюрной и настораживающей красоте? Но так ли это? Что со мной? Здесь ли я, может, я сплю?



На мгновение мои зрачки вспыхнули.

Это и спасло меня от самогипноза.

Я уже чувствую, что свободен от космических чар.

Немое совершенство перевозбуждает меня. Я не борюсь с этим. Мое лицо загорается от восторга.



- Разве что-то опять не так? - спрашиваю себя. Ведь я тянулся к этому с детства. Нет и нет! Не хочу сдерживать себя, да еще сейчас.



Срываю перчатку, тянусь к ней навстречу.

О ужас, кожа моих рук превращает снежинку в дождь. Это пьянит, как вино...



- Но что это? - я негодую. Отказываюсь верить себе! Вот Оно! Еще одно мгновение! И нас захлестнула смерть! Мой радужный мир исчез.



И вдруг она заговорила со мной:

- Незнакомый нам закон природы нарушен.

Моя суть для него, как лава для тебя. Мы не созданы друг для друга.



И я ответил ей:

- Наш союз невозможен. Смерть одного - препятствие для другого. Мое дыхание и мое тепло растопили тебя - мою льдинку-снежинку.



А она:

- Но ведь она была, но ведь она случайна. И, конечно, ее больше не будет.



А я:

- Кто поверит мне? Зачем? Да и что я видел? Да и видел ли я ее? У меня нет свидетелей. Да и откуда? Мне нечего показать друзьям и недругам. Моя и ее суть несовместимы. Что может нам помочь? Наша встреча обернулась недоразумением. Я ничего не смог ей дать. Я знаю лишь то, что умрет со мной. Я унесу ее тайну с собой.



Я посмотрел вокруг и почувствовал, как кто-то другой начитывает для меня чужие слова.



Я ответил на это:

- Я испуган. Снежинки больше нет. Мои мысли панически перебивают друг друга. Моя воля сломлена. Я разбит, опустошен и не вижу для себя места под солнцем. Я хочу умереть!



- Но как? Что это? - слышу опять чей-то голос за спиной. Он подталкивает меня поднять глаза к небу. И вдруг, вдруг, ну, конечно же, я понимаю все сразу.



Я кричу:

- Между нами есть общее. Да, это так. Мы смертны. Моя и ее жизнь неотличимы. Несговорчивое время сжигает наше тело. Его дыхание иссушает, сморщивает и укорачивает судьбу. И в этом мы все схожи. Даже если мы Боги и уже давно бессмертны в глазах Космоса.



Я понял, что кто-то рядом и говорит сам с собой.

- Но кто это? Второе "я"? Ясно, что речь идет не обо мне. Мое земное воплощение не столь мудро и совсем молодо!

Мысли вспениваются и бурлят. Они, как неисправимые спорщики, не слушают, перебивают друг друга, забегают одна за другую.



И вот опять мужской голос. Я понял, что начал говорить Юрий Любимов!

- Ну, так что же? Разве это порочно? И разве не здесь кроется разгадка всех тайн? Непонятность моего народа, моей нации, нашего русского сердца. Я тоже, как и любой, не могу найти слов. Они выглядят чужими ребусами и кроссвордами. Как-то вдруг мне удается отыскать одно! Я зову другое нелепое слово! Черепки из фраз хрустят и ломаются, как ореховые скорлупки... - помолчал и добавил.

- Другого? Или, может, другую? А? А может быть в этом и есть ответ? Не здесь ли наша жизненная сила, Не здесь ли оптимизм. Ведь мы выживаем, несмотря ни на что!



У меня не осталось сомнений. Я теперь уверен, что кто-то говорит за меня. Этот был голос над моей головой, но не с облаков, а как бы над ухом.



Незнакомец продолжал:

- Нет, никогда мы не были нерусскими. Мы не грузины, бежавшие в горы и уносящие серебряные образа, чеканные чаши и рукописные книги. Это было не для нас, русских! Судьба не дала нам такое.



А я добавил:

- Да и потом, бегство возможно, когда есть куда бежать. В горы? У нас же, русских, - только пашни и равнины. Нам негде скрыться. Нам некуда отступать. Любое поражение для нас - это всенародное переселение. Если мы побеждены, то мы сгребаем в охапку детей. Да, мы бежим! Нам остается таиться на Севере, в краю холодных озер и неприступных рек. Мы толстокожи, мы знаем, что наши морозы - погибель для наших врагов. Что до имущества? У нас нет и единой мысли брать что-то с собой. Мы сжигаем все до прихода врага - под копыта вражьих коней летит пепел наших домов. Только дети и жены нужны нам для нового начала. Для жизни заново. Нет, не верь, что русаки, как все! Мы вовсе не такие, как все вокруг. Русофильство - это наша кровь и суть нашей души.



- Согласен, - обрадовался он. - Мы не европейские галлы и саксонцы. Они запросто сдают на откуп свой дом. В своих тысячелетних городах европейцы не воюют. Здесь не бывает танков и мин. Победитель получит любую соседнюю и в прошлом дружественную страну без лишнего боя, пустой крови или ненужного голода. Сохранение имущества - наиглавнейший закон жизни. Лишь целостность домашнего очага и своих церквей - самое главное. Все споры вокруг идут без разрушений. Противники согласны воевать мирным путем. Все там решается через денежные сделки, финансовые сговоры, бесконечные пересуды за чашкой чая и непременно с теплым молоком.



Тут я не выдержал:

- Город отдан кому-то? Что затем?

- Врагов мирно выживают, доводя до разорения через налоги, долги, неоплаченные векселя и накладные за вино, отели и рестораны.



- Русские же знали только, что враг в доме - это стыд, смерть и бесчестие. Кровь позора ударяет в голову, - уточнил я.



- Не зря, когда наши генералы стали проигрывать Наполеону, горожане подожгли столицу. Этого-то французские герои и не поняли, как не могли подобное предсказать заранее.



- Русские оставили чужаку дым и пепел. Они сожгли весь скот. Запах гари бил в нос победителю, а древесный уголь скрипел на зубах, - увидел я.



Я был потрясен тем, что было у меня перед глазами. И не мог оторваться от рассказа незнакомца.



- Ну что? Бери, бери же, чего нет! Тебе все равно здесь не жить, чужеземец! - свистел огонь, круша своды тысячелетних дворцов.



Я замер от ужаса. Оцепенел не в силах бежать. Я слышал ураган завывающего ветра и огня. Француз пал среди сокровищ древнего города, задохнулся от дыма.



- Война проиграна, - понял Наполеон.

Его ждал один конец - примирение со славянами, с варварами?

А как же быть с вожделенным ключом от третьего Рима?

- Впервые галльская корона не дождалась того, чего страстно желала, - вторили императорские слуги.

- Земляки, ребятушки знали, - повторял без устали одноглазый Кутузов, - что их земля - это их земля.

"Нашим предкам было ясно: на русской земле должен быть наш мир. Дорога завоевателю сюда заказана.

Как хорошо знали это наши предки!" - погрузился я в свои мысли.



Европа всегда была неспокойна. Дрались сотни европейских княжеств. Здесь бушевали тысячи мелких войн. Потому-то вся Европа и залита кровью. Ждать мира от нее всегда трудно.

Свои тайники русские строили вдали от галлов и саксонцев. Северное "запечье" империи работало безотказно. Сибирь была местом, откуда русских невозможно добыть. Здесь они прятали малых детушек, добрых жен и залечивали раны от войн.

Отойдя от кровопролитий и закрыв свои границы от ханов и кочубеев, они приютили и приняли в братья украинцев, казахов, белорусов, поляков, грузин и армян. Столетиями длилось это суровое время.

На усмирение их врагов ушел восемнадцатый, девятнадцатый и нынешний век. Кровь наших прадедов была высокой ценой за каждое новое братство и дружбу. Братание кровью дорого стоило России.



И тут он напомнил о себе:

- Теперь же, в конце сегодняшнего века, все изменилось. Вольные братья хотят быть свободными и бегут от ненужного братства. О нет, бывшие братья уверены, что сегодняшние турки не придут и не устроят резню иноков и неверных, как когда-то: тридцать тысяч голов на шестах за пару ночей перед Рождеством Пресвятой Богородицы. Кто помог тогда им? Никто в Европе!

Только наши прадеды нашли в себе силы сложить свои буйные головы и охладить мусульманский пыл. Кто забыл об их солдатской крови? Кто сносит кресты и звезды с их благородных могил? Что делают наши бывшие... братья в Азии и Грузии?



- Да, современный мир изменил свой вкус и цвет. Здесь нет места кровавым оргиям ради дикой забавы под христианский праздник.

Мы, новые русские.

Мы не будем осаждать Иерусалим в дни саббота или Нового года. Как арабы... на границах Палестины.

Мы, новые русские, помним о дружбе наших предков, но мы уже никогда не будем воевать за чужую землю наших бывших... собратьев! Кто скажет, что следующее поколение всегда лучше, пусть примет, что предыдущее было хуже.

Мир меняется и тут нечего возразить.

Не наши братья должны будут спасти себя без нашей помощи и платить слезами не наших матерей за все будущие шесты с... не нашими головами.



Я понял, что Любимов прав:

- Мир голоден по миру уже давно. Миру нужен мир для всего мира. Мир - это все. Мир - это для всех. Мир - это не что иное, как только мир! И мы, русские, наконец-то забытые вчерашними братьями, наконец-то займемся только собой, а не будем втянуты в их национальные конфликты. У нас много своих дел, русаки... Разве не так!



- Много дел, передохнуть некогда. Что я часто делал? Другого подковырнуть? Или того выбросить? Не в таких ли падениях и взлетах секреты нашего бесчестья. Как жаль, что я начал все понимать так поздно...



Но вот в его памяти образовалась пустота.

Он забыл обо всем своем и начал думать о другом.

Я замер от взрыва его страстей.

Я начал, как и он, сглатывать слюну и сопеть, повторяя его мимику.

Я открыл для себя, что я читаю не только его тайные мысли, но и чувства.



Любимов ликовал:

- Как страстны мы, русские! Да, нас недаром зовут красными. Но так ли уж мы красны? Так ли это на самом деле? Ведь у нас нет ничего общего с этим чертовым цветом. Не считая, конечно, цвета нашей крови.

Хотя, постой, правда, сущая, правда, что это цвет нашего зловещего коммунистического флага. Но так ли это было всегда? Нет, вовсе нет!

Наш национальный флаг был светел и чист. Разве это не справедливее справедливого. Цвет нашего флага шел от наших голубых глаз.

Так, этот цвет пришел к нам из наших бескрайних лугов и пшеничных полей. Разве не голубеют наши реки и миллионы озер, над которыми плывут голубые облака!



- Нет, мы не имеем ничего общего с теми, кто жаждет крови, раскаленного металла и пепелищ. Это все не для нас, русских! У нас не горят огнем вожделения глаза от зарева пожара. А наше, голубое? Это у нас в сердце и в душе. Голубое... как эти снежинки. Не так ли? - повторял я за ним слово в слово.



Я поравнялся с ним, заглянув в его русские глаза, и спросил:

- А как же Красная площадь, красный угол, красный кафтан?!



А он смущенно:

- О нет, каждое прилагательное происходит от слова "прекрасный", "красивый", "самый лучший", но отнюдь не от цвета войн. Присмотрись сам! Ведь этот красный кафтан - от слова "красивый". Это не Красная площадь, а "Красивая" площадь. Хотя теперь прислушайся, вернее звать ее, скажем, "Розовая".



- Время изъело эти камни. Они стали скорее похожими на розовый закат или ласковый и теплый мед. Разве нет? Особенно сейчас, этой зимой, - улыбнулся он в усы, погладив бородку.



Я поежился от холода и запахнул шарф на шее.

Озноб от порывистого ветра прошел.



В ответ он продолжил, как бы разговаривая с кем-то, а не только со мной:

- Ну, а русские падежи? Он! Она! Оно! Все это начисто непонятно другим народам. В конце концов, откуда вся эта сверхсексуальность в каждой фразе? Да, откуда эта наша чрезмерная сексуальность, да еще через язык?



- Разве не любой предмет у нас наделен сексом: окно, воздух, земля... мир! Откуда все это в наших генах? Может быть, поэтому мы, русские, можем так обнять англичанина, что его сердце замрет от нашей страстности. Это начисто размораживает его чопорную холодность, неприступность и надменность...



- Да, мы, русские, всегда и для всех были загадкой, большой русской загадкой, - перебил его мысли я.



Здесь он остановился и начал думать о другом, а мне сказал:

- О нас сложены легенды. Наша гульба, песни, хороводы не зря будоражили кровь заморских королевен. Разве я не помню, как Она не смогла усидеть в театральной ложе?



Ее тело так и подпрыгивало, подчиняясь ритму русской пляски и ее удали. Она еле сдержала себя от соблазна пойти в разгульный пляс! Впрочем, когда все это было, давно? Нет, нет, лишь неделю назад. Ведь тогда мы были на концерте псковских хоров в Берлине. А как-то Она сейчас? Надо бы послать Ей приглашение на открытие Царского Зимнего Дворца. Ведь разве не в нем будет международный отель, как в Тадж-Махале?



- Да это же гениальная идея! - всплеснул я руками. - Что хорошо для тысячелетнего индийского дворца, то хорошо и для Русского Чуда.



- Да, да, необходимо! Просто совершенно необходимо позвонить Ей утром. Да, непременно, обязательно надо Вам сделать это первым делом. Завтра поутру, завтра - сегодня... Михаил Сергеевич Горбачев - сказал он для себя.



Я стал не понимать: о чем это Любимов? Да, и зачем Горбачев нам в книге?



- Не перебивай меня! Позволь, я закончу свои мысли... Ведь то, что я стал думать синхронно, как Горбачев - в этом замечательный сценарий. Я дорасскажу сейчас, - говорил и говорил Любимов.



Я догадался, что именно здесь и есть все то, о чем он хотел рассказать из своей судьбы о России.



Я затаил дыхание. Я знал, что это оригинально. Я догадался - мы нашли "конструкцию - спектакль" для книги о гениальном режиссере ТЕАТРА.



Он как-то странно похлопал себя по бокам и плечам. А затем, быстро отвернулся от меня, как будто я тень какая-то, а не человек, который говорил с ним часами.



- Минута, другая, и кремлевские стены поглотили меня. Часовые отдали ему честь серебром штыков... - говорит он.

- Вот я и совсем один. Никто не говорит. Все безучастно молчит. Лишь поземка бродит по мерзлой площади. Часы отбивают свои двенадцать ударов. А значит, день закончен и началась дремучая ночь, где... правят привидения. Ну, так что? Что живым до них? Их греет любовь. Они сладко спят и лелеют свои случайные сны. Ах, как много вокруг нас этих несбыточных снов! Каждый знает, как необходимы они? Это как мечта о чем-то новом и нужном? Хоть даже о чем-то ненадежном. Пусть это о самом близком и невыполнимом. "Ах, ах!" - мечтают юноши и девушки во сне, порхая, как райские бабочки или стрекозы на эдельвейсовых лугах Килиманджаро... Но так ли это? Присмотрись внимательнее, и ты увидишь нечто странное. Вслушайся, вот ожил один из зимних страхов.

Это и есть то взаправдашнее привидение.

Оно поднялось по стене соседнего дома и втекло в форточку к Раисе Максимовне... Горбачевой.





- Ах! - вскрикнул я. А разве читатели не сказали "Ах!"


Глава 10 - Милая Женщина ========================================

Глава - 10  - МИЛАЯ ЖЕНЩИНА


Любимов продолжил... я знал, что он "играет в Р.М.Г." (  Raisa - 'R.'  Maximovna - 'M.'  Gorbacheva - 'G.'  )


Кремль застыл в февральских сумерках. Ему не знаком черный цвет ночи. Он оцепенел от ярких прожекторов.

Все вокруг вышито золотыми пленками, вздутыми в рябые пузыри церковных крыш.

- Ву-взух-взух, - гудит ветер за окнами в уши первой леди Страны Советов.

Ей не спится. Она ворочается с боку на бок и нервно расчесывает кожу на ногах до кровушки.

- Взух, - как всегда, вторят ее губы ветру. - Ву-взух-взух...

Еще девчушкой мать не раз пыталась заговорить ее у колдунов от этой привычки, но неудачно.

- Ву-взух - все бесполезно, - шепчет ветер, - взух-взух... Судьба несговорчива, взух. Нет и нет, взух. Эта женская мечта так и не сбылась. Да, так вот взяла, да и не сбылась... взух-взух.




Фото: Раиса Максимовна Горбачева ( Р.М.Г.) из моей памяти. Она на вершине славы, богатства и почестей в СССР. Она жена президента СССР.


Мать пыталась уберечь ее и от другого - ее брака.

- Взух... х. Все напрасно. Дочь переспала с парнем, и вскоре забеременела. Он же, конечно (что, правда, то, правда), сразу же решил жениться на ней. Ну, а ей - вух-взух. Да ей было все равно! Матери - дочери? Вот так все и получилось. Вот здесь и вся ее история, Раисы Максимовны история, - не унимается ветер.

Ничего нового, ничего старого. Ничего особенного. И, конечно же, ничего необычного. Однако если бы, если бы у нее родился от него ребенок! Здесь-то и была загвоздка. Ее тело пошутило с ней.

- Да, вух-взух, и это было чистой правдой, взух-взух... - вторит в ответ ветер.

После их поспешной и невпопад свадьбы был выкидыш. А что дальше? Да ничего, вух-взух. И хотя она не совсем любила мужа, вух-взух, развод в любом случае был бы нелеп. Вот и одумалась она быстро.

Ведь в таких случаях у женщины на уме всегда один ответ: "Ну что тут думать! Поживем - увидим! Все просто, как день! Любовь - любовью, а жизнь - жизнью!"

- И в этом была вся Раиса Максимовна, - согласилась она с ветром и добавила:

- Все шло от нутра. Все стало моей судьбой. Все начиналось со страстей и закончилось вздорным кругозором члена компартии. Да, вух-взух, и жизнь моя таяла с мужем проще! После свадьбы время побежало вникуда. Он был рад всем моим случайным беременностям. Я же никогда больше не знала выкидышей. У нас появились друг за другом несколько детей.

- Но что это? Ах, кто это? - завывал безразличный ветер, маня за собой.

В конце концов, эта беседа сквозь сон надоела ей. Вот она вновь принялась подсознательно рвать ногтями кожу ног. Ей стало больно, и она окончательно проснулась.

Женщина слепо посмотрела на потолок. На нем ничего не было, как и не могло ничего быть. Сознание вернулось к ней.

- Почему мне снится такой жуткий бред? Сколько раз можно смотреть одно и то же? Надоело до смерти! - сказала она вслух с негодованием, грозя в сторону кремлевских колоколен.

Раиса Максимовна знала, что Кремль - это шкатулка с двойным дном. Но не набитая античными сокровищами, которые уже давно распроданы за границу. Это всего лишь бездушное и пыльное место, полное слухов, лицемерия и злых насмешек.

- Взять хотя бы вчерашний день, когда меня опять обозвали "Царица Раиса", - напомнила ей ее память.

- И ведь это прямо здесь! Прямо здесь, внутри этого Чертова Логова - Кремля! Да, конечно же, я была не права! Да, мама видела, наверняка знала, что это был ошибочный брак для обоих.

- Мама, ах, мама, вух, - гудел ветер.

- Как мама безумно боялась этого брака. Ведь не зря же на голове у него была отметина. Нет, не зря! О, нет, вух, не 666. К счастью для всех, - засмеялась она про себя, закусив губу.

- Но клеймо от рождения! А потом? Что еще... - она настороженно замолчала, глядя на окружавшие ее стены.

Через минуту она закрыла глаза и опять уснула.

А сон? Тот самый сон продолжался, как ни в чем не бывало и очередной раз за день.

- Ну, а потом он вдруг стал Президентом этой сатанинской страны, - начала она во сне. - И все пророчества матери сразу оправдались. А потом? А потом все произошло само собой. Мать перестала со мной здороваться. Она знала, что помогал ему в этом не Бог. Это стало ясно даже и мне, ее дочери...

Кровь ударила ей в уши. Они загорелись краской непонятного стыда. За что? Кто знает, за что! Просто ей стало не по себе от его судьбы, своей жизни и всего вокруг.

- Вух, храни его и ее, его жену... Раису, - выл ветер.

- Ах, черт бы их побрал, эти проклятые разговоры, - ерзала она на голландских простынях, облизывая кровь с ногтей.

Поняв, что это ее сон о себе, она удивленно открыла глаза. Ей не спалось. Нет, ей больше не спалось.

Ее пальцы смахнули со лба челку. Приподнявшись на локтях, она осмотрелась вокруг, как будто попала сюда изниоткуда. Ее слегка знобило. Она знала, что ненадежный сон оставил ее. Она прислушалась зачем-то. Потом опять и опять. Снова прислушалась и вдохнула носом, ловя незнакомый запах. Ее уши навострились, а кожа лица натянулась, пытаясь уловить дрожание стекла. Она по привычке доверилась лишь своей коже, которая всегда и все чувствовала безошибочно. Она знала, что все взаправду и наяву... здесь.

- Вот и сейчас, разве кто мешает усталому чудовищу бродить по кремлевскому парку? Разве холод ему помеха, ведь нет? - почудились ей шаги. - И что кроется в этом заунывном и воющем гуле за окном? И откуда столько безумия и напора в этом ледяном ветре? Ужас-то, какой, стихийное бедствие!

Ее плечи беспокойно поежились, грудь вздохнула грустно и обреченно:

- Взух-взух-вух.

- Ах, ах, я слышу шаги. Бог ты мой, - панически твердили ее губы.

Не прошло и минуты, как силы оставили ее. Это стало облегчением. Она была женщиной, слабой, стареющей женщиной. Что еще можно было ей ждать от себя? Она уже давно не могла бороться с собой. Голова без сил упала на запястья, а поэтому Раиса Максимовна опять слегка задремала, но вновь неожиданно встрепенулась.

Осознанный страх переборол самоуверенность. Она поднялась с постели и начала ходить кругами по ковру.

- Ох, уж эта Повелительница, Царица Раиса, - горько вздохнула она сквозь плотно сжатые губы.

Белый шелк ее одеяния походил на серебряный саван. Лунный свет царил вокруг нее. Волосы красиво спадали на плечи, подчеркивая длинную шею. Она остановилась у зеркала и смахнула первую слезинку со щеки.

Она никак не могла понять, почему ей хочется разрыдаться. Это было само собой. Капли пота и слез сливались друг с другом на лице. Еще минута - и они уже прорезали полосатые дорожки между грудей. Складки шелка расчетливо делили влагу, что текла каплями друг за другом, превращаясь в мятые ручьи. Казалось, что они режут ее тело на зебровидные бреши, где прячется чернота сумерек.

- Женщины любят поплакать. Что же в этом плохого? Вот сижу и... реву. А почему? Да и не знаю. Да и не хочу знать! Зачем себя спрашивать? Не хочу спрашивать! Кого? Его, Бог ты мой! Ни за что! Просто сижу и плачу. Вот и все, - разговаривала она сама с собой, не отходя от зеркала.

- Ты что не спишь? - заглянул муж, услышав ее из-за двери своей спальни.

- Ничего. Все хорошо, не беспокойся. Иди к себе. Ведь тебе так рано вставать завтра. Иди, иди, - ласково отстранила она его мокрые губы от своей шеи.

Он тихо ушел. Она же еще более нервно забегала по комнате. Слезы лились и лились. Нет, не то чтобы плакать ей так уж и нравилось. Нет и нет. Она плакала вовсе не ради жалости к себе и к нему. Нет, мазохизма в ней не было. Она просто продолжала плакать. Слезы текли и текли.

- Что это? Много воды? Слабость души или организма? Или...? А нет, это от того, что слишком много всего? Да, пожалуй, это так, - говорила она.

Особенно она мучалась от нелепой ненависти вокруг нее, от нежелания любить ее как человека, а главное, от слепой зависти к ее бриллиантам.

- Да, много-много, всего много... Слишком много всего и в избытке! Как бы взять, да и отдать половину кому-нибудь? Прямо-таки, ну скажем, любому на улице! - выдохнула она истерически.

Несомненно, подобострастцы делали ее Царицей в Кремле. Не оттого ли им было легче думать за нее! Однако она вовсе не была ею. Они не понимали двойственности ее крутой натуры, которая шла от плебейского нутра.

Лишь иногда она позволяла быть рабой их слепых фантазий о себе, но не больше. Да, она хотела быть (а почему бы и нет?) несостоявшейся Повелительницей Удач. Повелительницей их мимолетных судеб. О, кто-кто, а она-то твердо знала об их пророческих просчетах.

Для себя же, внутри себя, она была обычной русской бабой, которая, как бы это сказать, любила забежать в постель еще до того, как муж разденется и начнет душить ее в медвежьих объятиях. Да, и не здесь ли и было заузлие всему... бабьему.

За ней замечали много и других бабских слабостей. Одна из них - самая из самых - парча! Она любила красивые наряды. Теряла голову от них, как после белены. И особенно ей были по вкусу красные платья с фиолетовыми фиалками или полевыми ромашками да васильками.

Она так же без ума любила плясать в них. И больше всего - вприпрыжку среди хоровода девок из дедовой деревни. Ее одногодок? Нет, вовсе нет. Только не сверстниц! Их она не любила. Почему? Просто они напоминали ей, что и она не молодка и тоже стареет. Ах, быть юной? Ах, быть извечно среди молодых ухажеров - разве не этого ей нестерпимо хотелось... все больше и больше.

Вот и опять эта мысль сжала ей сердце. Да, это была еще одна несбывшаяся мечта. Пожалуй, третья, самая затаенная.

Страшно признаться, но зачастую во сне, в сладкой дреме, она мечтала о молодом юнкере-любовнике при ее Кремлевском дворе. И кто его знает почему? Или ей и действительно хотелось быть Царицей? Кто знает? А разве что-то еще могло быть лучше? Кто знает? В вечной скуке, что томила ее... истомой.

Вот и сейчас она напомнила себе, что Царицей быть опасно и что Екатерина Вторая, в этом смысле, была отпетой кобылицей.

- Ах, никогда, - всплеснула руками она. - Но уж нет: Раиса Максимовна не была такой. Я всегда любила только Мишу. За последние годы супружества успела полюбить его навечно! Я подчинилась партийному заданию, что поручила выполнить мне судьба, его судьба... нерадивого интеллигента. - Неожиданно она запнулась о ковер и встала.

- Но от чего это я не могу оторваться от зеркала? - не поняла она.

Постояв немного, она отвернулась, заподозрив, что оно-то и ввело ее в искушение, и боязливо перекрестилась. Нет, она не боялась Суда Божьего. Ей нравилось грезить о сладких грехах, от которых в Кремле и следа не было со времени ее Величества Екатерины Второй и до века... Раисы Горбачевой.

Но что это? Женщина прислушалась и, выпрямившись во весь рост, снова наложила на себя крест, глядя на отражение бородавчатых маковок в своем окне. Церковное золото тревожно багровело сквозь снежные заносы на соседних крышах.

- Ах, как это все надоело: крыши, ложь, церкви, обман... снег, - зевнула она, а поэтому быстро вернулась в кровать и закрыла глаза.




- А что теперь? - спросил я у Юрия Любимова.


=================================

11 - Глава - ПРИВИДЕНИЕ



- Продолжение, - был его ответ.

Привидение не мешало женщине. Оно дождалось, когда ее опять оставил разум, и она осталась один на один со своим сном. Сейчас она крепко спала, а поэтому начался его... допрос.

- Особенно, близки мы стали, после его случайного президентства! - Раиса Максимовна струхнула, отвечая на вопрос Привидения.

- Ах, ты о том, как все началось? Русский народ ... Бог ты мой! Какой еще народ?! Конечно, советское быдло тут не при чем. Выборы? Какие тут перевыборы?! - продолжались ее вопли. Все это слилось в монолог подранка, актрисы - куклы... на сцене мертвых и жарко натопленных комнат.

- Тайны? Какие там еще тайны? Его тайны не могли быть для нее тайными. Ничего утаенного между ними не могло быть. Да скорее наоборот. Раиса-то и была его затаенным оружием, - согласилось Привидение, - против всех вокруг.

Она каялась:

- Муж напористо рвался к абсолютной власти. Он был продуктом партийного аппарата. Этот-то самый тайный из тайных аппаратов и был в его крови. Они же все почитали его за родного, из своей стаи, связанной одной веревкой - пуповиной греха. Ничем святым здесь не пахло. Что говорить о том, чего нет у фанатиков. Об этом не могло быть и речи. Конечно, здесь были свои ранги и законы. Он недаром быстро взбежал наверх. Его сердце не боялось бесчестности. Чего-чего, а стыда у него не было и в помине.

- Да, Миша, он здесь и там был у себя дома, а не в гостях у призраков. Вероломство было азбукой беспроигрышных игроков! Он был и до сих пор есть самый лучший из них! - подбадривало ее Привидение.

Она знала о муже больше всех. Его номенклатурная судьба решилась в двух местах. Точнее, началась дважды.

Первый раз, когда она в кишиневском лесу собирала грибы с женой, точнее, многолетней любовницей Андропова, и та спросила ее:

- А где твой муж? Я слышала здесь, и это наверняка, что он делает что-то полезное в Молдавии? А... Рай?

- Не думаю, что он что-то особое делает в Молдавии. Скорее всего, ничего не делает. Ковыряет в носу, пожалуй? Вот это-то и есть его главная забава, - ответила она, робея и вытирая нос локтем.

- Ну, а почему бы вам не зайти к нам? Назовем это хотя бы "культпоходом" или "операция чай". Вот, скажем, если бы на следующей неделе? В Подмосковье на нашей даче? Согласны? Не так ли, Рай? Встретимся...

Послушница вздохнула. Она заподозрила похотливую суть в ласковом предложении, чем славилась ее собеседница. Как и все, она знала, что "муж" соперницы - импотент, к тому же брюзглив, подозрителен и желчен.



Эти мысли ударили в лицо, налили лоб и щеки Раисы Максимовны румянцем досады.

- Неужели эта постельная возня ждет и Горби? Все эти будущие измены? Опоздания с работы? Ночные попойки на дачах ... - расстроилась она.

- Ты чего? У тебя в глазах какая-то пустота. Переела тыквы, девка? - раздался притворный смех.

- Нет, я думаю. Думаю, как позвонить Мише в Каргополь? - отводя глаза в сторону, ответила та ей.

- А ты мне не темни, дочка! Просто, поди к моей машине и звони по телефону через эти железки, всякие военные спутники. Я так всегда делаю, когда мой Андропов опаздывает к чаю. Все равно войне не бывать, а эти космические штучки крутятся и ничем не заняты... - показано было ей пальцем в сторону дороги.

- Уж я-то знаю, что вся страна, вся эта серая и придурковатая солдатчина сейчас сидит и чистит бляхи на ремнях. Или, например, открыто пьянствует и лупит девок на танцплощадках... теми же бляхами со звездами, - понеслось ей вдогонку.

- Все эти психи, все они заодно в своем бреду и глупости. Иди, иди и перескажи ему мои слова сейчас же. Где он? Три тысячи километров или тысяча? - кричала подруга.

- Ну, а второй раз... случай? - настаивало цинично Привидение.

- Где же это было? Дай Бог памяти. Ну, конечно же, разве не то самое, не второе везение и помогло ему стать Президентом? - спросила она себя сквозь полусон, не узнавая свой голос.

И тут Раиса Максимовна заволновалась, посмотрела вокруг. Сон пропал. Было чувство, как будто кто-то и впрямь спрашивал ее, а она... разболталась обо всем запретном. Секретах СССР?

- Но разве это так? - не понимая, что с ней происходит, спросила она себя снова.

- Что это? Сон? Или явь? Но если звучит не твой голос, то чей? Ведь ты одна в комнате! Совсем одна! Разве не так? - спросило Привидение.

Женщина снова и снова стала озираться по сторонам, соглашаясь.

- Ну, а второй раз? Давай поскорее и поподробнее, девка! - повелительно зарычал тот же голос из форточки.

Она подчинилась. И начала свой рассказ, сидя на подушках и глядя в оконное стекло. Она знала, что спит, но это была неправда. Она исповедовалась... Ему.

- А было все просто. На второй год после "молдавских грибов" Вождь Брежнев и Вождь Андропов поехали в Крым. Вернее, они ехали навстречу друг другу. Два правительственных поезда встретились в Симферополе, где самыми главными тогда были партократчики Горбачевы. Всем очень повезло. Вождь Брежнев ехал к морю. А Вождь Андропов ехал от моря в Москву. Это была не случайность. Ведь они не доверяли никому Кремль больше, чем на два дня. А верили только себе. Да! А, в крайнем случае, на худой конец, только друг другу. Так было и на сей раз.

- Это знали все! Вот, к примеру, и вдова Андропова может все подтвердить... если все еще жива после перестройки, - согласилось с ней Привидение.

Итак, Андропов был с ее мужем, а тот был с... женой. Брежневу Рая немедленно приглянулась... Иными словами, Леонид Ильич упросил главу КГБ Андропова украсть Раю и уговорить на согласие подвезти ее из Симферополя к его морю. Сказано - сделано. Рая наспех поехала с брежневской свитой. Мужа же для московских дел забрал с собой в поезд Вождь Андропов.

Ни тот и ни другой не умели противиться главам СССР. Хозяева страны могли обидеться на Раин отказ, и это было крайне опасно, как знали все, для Михаила Сергеевича... еще не вождя СССР.

Властелин же Коммунистической Державы обожал окружать себя звонкими женскими голосами. Жена же Горбачева была из необычных женщин, из молчунов. Именно это притягивало Леонида Ильича чрезмерной экзотичностью. Он тянулся ко всему не своему, а особо к монашкам и послушницам. О том, что она такова, всесильный Генсек узнал от сожительницы Андропова... только сегодня.

- Мои щебетушки, горлинки, птички мои беспокойные, душечки, - любил он повторять вкрадчиво своим подружкам без жены.

Пленительной секретности хватало на минуту. Любовных забав мужа жена не боялась. Она все знала от четы Андроповых. Супруга была мудрой еврейкой с ревнивой грузинской кровью. И тут никому не удавалось тягаться с ней. Если кого-то дозволялось обмануть, то Леонид Ильич и обманывал без зазрения совести. В этом он был особым мастаком. Но только не жену, его Царевну-Лягушку. Ее провести невозможно... нет и нет.

- Никогда! Никому! - шипел ее язык направо и налево.

Она прямо заявляла любой сопернице, что отдаст свой приказ Вождю Андропову в двадцать четыре часа, а потом пеняйте на себя.

- Все вы стервы и курвы сраные. И потом? А потом, а потом могло быть все! Что угодно! Например, падение из окна.

Или покушение.

- Кто мог с ней соперничать?! Раиса? Сам Вождь Брежнев? Михаил Сергеевич или любой не вождь СССР? - задумалось об их судьбе Привидение.

- Нет. Нет. Здесь все было сложнее. Очень и очень запутанно! - перенеслась Раиса Максимовна на десять лет назад в Брежневскую эру.

- Ах, Леончик! Жена не любила Вас! Уже сорок лет не любила, ахах! Давно и давно не любила. Всегда не любила. И особенно тогда, когда от Вашего офицерского лоска и молодости ничего не осталось. Вы всегда были деланно надуты и тучны в теле. Туговаты на ум и страдали жутким склерозом с юности. Что могла ждать эта страстная женщина от Вас, своего импотента? Женщина, у которой вулканом бурлила кровь при виде юнноусых офицеров! Ох уж эти Суворовские и Нахимовские училища в столице! Как много парней, да и не зря... много вас - офицеры! - цитировала она частые восклицания Андроповой.

- Особенно же жена Брежнева не любила бедности, - вздрогнула Раиса Максимовна, вспоминая роковой для себя день.

- И поэтому я, женщина из глухой провинции, ее просто взбесила! Да скорее даже уж и не взбесила, а вызвала, лютую ненависть за свою молодость и безродность. Я увидела, что напоминаю ей о ней самой... Но? Но ей ни за что не хотелось сознаваться себе в той досаде, а именно в том, что Брежнева родилась в еще более дремучей грязи, скуке и нищете. Чем я? Да, чем я - Рая Горбачева.

Привидение заметило, как у Раисы Максимовны взмокли спина и грудь.

Вспоминать об этом Брежневой не хотелось, а мучительное чувство обиды за себя озлобляло и темнило ее лицо. Поэтому-то пришедшее вдруг на ум из забытого прошлого раззадорило душу.

- Конечно же, все это была накрепко забытая правда о самой себе. Да, конечно, Раина нищета сразила меня. Я уже более полувека не видела такого! - так шептали ее губы полуслышно.



"У той все было простецкое и дешевое! Что это за аляповатая косынка и линялое платье! А это?" - думалось всем вокруг.

Поэтому-то Брежнева и спросила ее досадливо:

- Рай, где он откопал тебя? В Сибири? Или в РАЮ?

- Да, - потупилась та в ответ, не смея искать снисхождения от рыхлой женщины, развалившейся на сафьяновом диване правительственного вагона. Что? Что напоминал ложу в... театрах Москвы.

Молодая женщина робко смотрела на свои нервные пальцы, пряча свое одинокое серебряное колечко от проницательного взгляда хамки. Ей очень хотелось понравиться, не вызвать чужого раздражения. Тем более у светской "львицы".

- У тебя даже нет бриллиантов! Ты же вся голая! Разве не чувствуешь... этого? Это что, синтетический рубинчик? не унималась Брежнева, неповоротливо ерзая и запихивая короткую волосатую шею в соболью шубу.

Раиса Максимовна не могла оторвать глаз от песцовых бортиков этого чуда, стелящихся по полу как бы специально ля сбора напольной пыли. Ей хотелось такую же... шубу.

Все вокруг только и судачили об этом. Очередная "тряпка" Брежневой стоила больше, чем весь правительственный вагон со всей антикварной мебелью в нем.

- Прекрасная погода, Рая, не так ли? - вдруг изменила тему разговора кремлевская язва, вспомнив о Раином муже, что едет с Вождем Андроповым в Москву.

- Да, - поддакнула та Брежневой торопливо и невпопад... как новорожденная и новая "служанка". Затем она встала и поцеловала ей правую руку.

- И ты это смогла? - выдохнуло с неприязнью Привидение. Раиса Максимовна сомнамбулически покачивалась из стороны в сторону. Глаза были закрыты. Она не могла остановиться, говоря о наболевшем за многие годы в кремлевской западне. Картины прошлого нахлынули на нее с невероятной отчетливостью. Она уже давно не знала, зачем живет. Ее затрясло. Вот она закурила. Зубы стучали от нервного озноба. Память о суке Брежневой будоражила заносчивое сердце.

- Какой еще там покой после того, что происходит! Сходи к нему... - предложило Привидение.

Она почесала затылок и направилась к мужу в соседнюю комнату. Вошла. Он спал голый. Одеяло лежало на кресле. Испарина на лбу выдавала его возбуждение...

- Разве ему не привиделось то же, что и мне? Проклятый заговорщик! Что еще, как не ужасы, могут, снится тебе. Конечно, конечно, с тобой то же, что и со мной! Разве твои и мои руки не в крови? - читало ее мысли Привидение.

- Ведь мы - коммунисты и все мы едины, из одной банды! Все мы отвечаем за кровь загубленных, невинных людей! Ведь так? Горби... - начала она и продолжила:

- А миллионы их не рожденных детей! Разве не мы отвечаем за их растоптанные души? Разве не мы виновны за изуродованные и несбывшиеся судьбы? Разве всего этого ужаса не было? Неужели ничего не было? А разве больше ради них ничего нельзя сделать? О Господи, спаси нас с Мишей! Господи...

- Бедные люди, жены, невесты! Да, конечно же, Солженицын прав. О, как он прав! Бог ты мой! Бог ты мой! О русские, русские! Миллионы не рожденных русских как результат геноцида в коммунистических трудовых лагерях. Не это ли плата за адов умысел и преступление коммунистов-детоубийц? Сотни миллионов не рожденных детей, какой ужас и космический... грех перед Богом... - исчезло в никуда Привидение.

Раиса Максимовна согласилась, что в словах Привидения нет лжи. Но вот ее что-то подтолкнуло к трехстворчатому зеркалу. Она вздрогнула, когда взглянула. Здесь стояли отражения. Трех Женщин, покрытых шерстью...

- Настоящие кошки, - она заморгала и протерла глаза.

Все исчезло. Нового отражения в ее зеркале не было.

- Неужели это я? - подумалось ей.

- Ты осталась без своих зеркальных двойников? Какая досада, - что-то подбросило ее на месте и заставило коснуться языком ладони.

Слезы душили и душили. Она опять повернулась к нему лицом. Еле сдержала рыдание, закусив губы в изнеможении и боли. Смотрела на спящего Президента с содроганием и ужасом. Плакала молча.

- И это мой муж? - треснул ее голос, нарушивший немоту.

Теряя остаток самообладания, она наклонилась над ним. Ее тень поцеловала его неслышно в лоб, а руки подняли простыню с пола, накрыв его ледяное тело.

- Сколько времени? - настороженно спросил он сквозь сон, почувствовав прикосновение льна.

- Через два часа завтрак, - ответила она, не обернувшись, и пошла к себе в спальню.

Она не хотела заниматься любовью этим утром. От этого он был бы разбит на целый день. Жена знала, что секс нужен ему только ночью, после чего он стремительно засыпал... храпя на весь Кремль.

Ей было безразлично, что ее уход он мог расценить как бегство... от супружеских обязанностей.

 =====================================

12  - Глава - РАЗОРВАННЫЙ СОН


Ю. П. Любимов разговорился не на шутку...


- Вот я и у себя. Господи, за что вся эта мука? - закрыла она за собой дверь, села на кровать и обняла себя за плечи.

Она не видела того, что ждало ее. Привидение и Падший Ангел сидели бок о бок прямо перед ней, на полу.

- Это... надо нам ночью, а не утром. Только лишь... ночью для него и меня, - бессвязно шептала она, проваливаясь без памяти в очередной сон.



- Спать, - приказало ей Привидение и начало над ней ворожбу. – Открой свою душу.



Спать! Конечно, это было нужно... очень нужно ей. Хотя бы только два часа. Хотя бы только час или полчаса, но любого крепкого сна за день. Ну, хотя бы под утро... Хотя бы под вечер. Хотя бы... иногда. Иначе... Иначе бесконечные бессонницы становились сумасшествием.



- Не началось ли все это вослед за переселением в Кремль, уже в начале вот этого - прошлого... зеленого мая? - шептали ее губы.



Мужье беспокойство, бесконечная настороженность, всеобщее недоверие, подозрительность всего и вся вокруг, у всех и среди всех... изнуряли. Это делало из нее инвалида. Химеры ужаса постоянно поджидали ее повсюду. Она была заложницей среди раззолоченных стен его кремлевского зоопарка.



И тут Раиса Максимовна открылась ему:

- О да, за власть надо платить! Так что из того? Да, это стало нашей повседневностью. А что можно было сделать... Ах, как бесконечны здесь коридоры! А эти алые... кровавые дорожки! Ах, эти горы бумаг, пустопорожние реки телефонных разговоров... А самое страшное - всевидящие и всезнающие улыбки... пустые и бездушные маски без лиц! Да, все это стало привычкой, захватило нас... это паскудство.

- Мне жаль всех вас, - перебил ее Падший Ангел. - Долгими днями и нескончаемыми ночами накапливалась ваша усталость. Это бросало вас то вперед, то назад, толкало вас вверх и вниз! Ну, разве вы не как гуттаперчевые куклы в цирке? Он и вы... Раиса Максимовна? И тут. И тут... все надоело.

Ему стало скучно, и он куда-то пропал.

- Согласна, - всхлипнула она жалостливо. - Конечно, всем и всегда было интересно высмеивать, презирать нас, но при этом и рукоплескать нам. Русские хотят не принимать нас всерьез, не подчиняться нашей воле и противоречить мужней власти.

- Конечно, это так, - согласилось Привидение. - Это жило всегда в них. Это и было тем, что победило всех обитателей Кремля.

- Мы жертвы всеобщей манеры ... издевательства. Откуда мог взяться способ самозащиты от них? В негласном сговоре против нас были все вокруг! Все они вместе? Всей страной? Да, да, все вместе! Всей чернью! Стена к стене - толпа к толпе! - не сдавалась она. - Нас принимали за временщиков, интуристов или за чужеродцев, а чаще за приехавших сюда в отпуск из-за моря. Раболепный страх правит куриными мозгами. Агония ужаса расплодила эгоизм до космических масштабов. Гноящиеся язвы ненависти у всех под кожей... Анархия была и продолжает быть мечтой русичей-пугачевцев!

- Не это ли исповедь-сон? Точнее, не это ли прозрение и осветит твою жизнь, Раиса Максимовна? - задумалось Привидение.

Но самое удивительное было даже не в этом. А в том, что они с мужем видели один и тот же сон, хотя и спали, как понял читатель, в разных комнатах. И знало это... лишь Привидение.

- Такова их неприкаянная Судьба! - поясняло для себя Привидение. - Они, как всегда, были вместе, на одном корабле. А что корабль? А корабль плыл, как грозовая туча ... А поэтому горбачевские сны открывали апокалиптические видения, где ждут неизбежного: пожара, наводнения или любого несчастья. И обязательно с трагической развязкой под конец...

А может быть, здесь таилось семейное сумасшествие? А как быть, если все это от сглазу? Или самообмана? Кто об этом знает? Что в этом прячется? - мучило их заблудшие души Привидение, паря под потолком.

- Да, а если все же есть Бог? Нет, ну допустим, если он все же есть? Ну что же, тогда лишь в его воле помочь нам! - выдыхали ее и его губы общую молитву.

Это была мольба об избавлении от мучившей... тайной боли. Мучение стало их страстью и самогипнозом. Ведь они-то как раз и были теми заговорщиками против всех, которые загнали себя в ловушку самобезверия и самотщеславия. Культ блуда безжалостно губил хитрецов и льстецов, как сильнейший наркотик.

- Муж да жена - одна сатана! - произносит кто-то четвертый древнее заклинание, глядя на их тревожные сны. - Догадайся, кто я? А...

- Ну, а что же происходит, когда появляется такое ... А вот тогда-то и начинается чудо. Да, именно настоящее чудо! Смотрите же сами! Или вы уже совсем не верите в редкие чудеса? А это зря! Ведь именно такое-то настоящее чудо и случилось сегодня. А значит, все идет удивительно легко и просто.

То сказал самый обычный и вовсе неприметный... Ангел. Но не тот, которому все наскучило, а другой - Белый Ангел, который хотел дружбы и любви от жены Президента.

Он появился из морозного тумана в открытой форточке в то самое время, когда стало светать, а Привидение, что живет лишь ночью, пропало. Вот этот новый Ангел и подсел к Раисе Максимовне на краешек кровати. А поскольку он был хорошим Ангелом, не водил дружбы с Привидениями, он был видимым Ангелом.

- Рай, это я. Открой глаза и внемли, - потребовал развязно он.

- Хоть ты и не Привидение... да и все равно я не люблю Христа! Я верую в реальность зла и бесов. Я редкая коммунистка. Я это... Я - жена Генсека СССР! - уставилась она на него, жмуря глаза от яркого света, коим блистал его нимб над головой.

- Ай, Раиса! А ты поверь! А ты уверься! И забудь о ненужной и ничьей уже... Коммунистической Партии Советского Союза. Но останься, Рай, женой ... - не закончил он.

- Но останься женой Президента России, - догадливо вставила она, прячась от всевидящих глаз Ангела. Ей было до нелепости смешно.

Она, и надо только подумать, она... И наедине с Ангелом! Ведь это невероятно. Ведь такое невозможно в таком месте, как Кремль! Надо же, она, Раиса Максимовна, и вдруг с самим Ангелом! Во ... дают, андроповские ребята, братки-телохранители... дешевые пьяницы! Совсем сдурели, если пускают юродивых к ней в дом... в самый что ни на есть ее собственный Кремль.

Он же молчал и все более и более доброжелательно вглядывался в ее глаза, ища друга. И тут Раиса Максимовна подглядела, что он мужчина. Перья не могли скрыть его ладное мускулистое тело. Ее похотливая улыбка смутила его.

И что же случилось? Он в ответ приоткрыл свои по-ребячески розовые губы, и на ее ладони выпал душистый цветок. Им была та самая лилия, которую она хорошо помнила по картине Боттичелли в Лондоне. Но все же та его лилия была немного иной и особой, и все потому, что она была из перьев.

По своей театральной нелепости цветок был совсем ни к селу, ни к городу... Поэтому кремлевская женщина, а значит, "строгих" правил, капризно вздохнула, стараясь, все разрушить и отомстить! Но что она могла сделать со всесильной силой - Ангелом?


Раиса Максимовна давно так искренне не хохотала. И это было еще не все!

"Конечно же, - роптал ее внутренний голос. - Ангел был из столичного циркового училища. Какой еще там Ангел... Весь в перьях, да и все тут? Ха... ха".

Но пока она так думала, вдруг произошло нечто необычайное, и на ее глазах цветок зашевелился и... вспорхнул.

- А ты - чудодей! А ты лихой парень, - поперхнулась она, забыв обо всех сомнениях на его счет.

- Да это же твой Голубь. Все так, как ты хотела... - ответил он.

- Но почему же он покраснел, а не белый, как твои перья и ты сам?! Как ты смог покрасить его так быстро? А может быть, ты и впрямь Ангел? - забормотала она, причитая набожно на всякий случай. Все ясно. Она жестоко ошибалась, оскорбив его по привычке. В чем - в чем, а в этом - она была непревзойденной мастерицей с юности.

- Ты, Рай, просто послушай, что птица тебе скажет, - попросил Ангел и исчез из ее поля зрения.

- Значит, наш Ангел - не холодное Привидение! Ведь смотри же, вот и пар от его дыхания еще теплится над инеем форточки! - заговорил Голубь и поцеловал Раису Максимовну во влажно-пунцовые губы. Его тело росло на глазах, а крылья начали ласкать ее грудь.

Что могла сделать любая женщина? Она затрепетала, как Леда. Нечеловеческая страсть вызвала экстаз. Она наспех и безоговорочно отдалась его эротическому зову. Ей никак не хотелось оставаться Леди и беречь себя от опасной половой связи. Она не захотела быть иной и отказаться от редкого сна.

- Да и разве в ее одинокой спальне могло бы еще раз присниться такое? - Впрочем, она верила, что это не взаправду, а так лишь... забава и блеф! Дождавшись счастливого конца, она перевела дух.

Ничего большего ей не было нужно, а поэтому Раиса Максимовна открыла глаза, высморкалась и решительно пошла к мужней кровати. А сделать это было нелегко: пришлось идти через два коридора.



Она еще не поняла сна - могла ли быть любовь между ней и птицей? Как вдруг... она увидела, что та же самая птица, действующее лицо из ее сна, уже сидит на его плече.

Рука потянулась к Голубю. Он тут же спрыгнул на ее ладонь. Они вновь подружились, как-то вдруг сразу и немедленно. Их притягивало единое чувство... любовь. Они откуда-то знали, что накануне встречались, любили друг друга когда-то давно. Он был близок с ней, как ни с кем на Свете. Она же тянулась к нему как к своему не рожденному первенцу. И это было только так и не могло быть иначе! Они были созданы Творцом друг для друга... Разве это не чудно? То было особой любовью, готовой к любой и безвозвратной утрате. Здесь была мечта о невозможном. Голубь стал для нее ожившей сказкой, где ей было тепло. Здесь царила вседозволенность. Все было здесь без выкрутасов. Они были сами собой, а значит, счастливы. Им было хорошо вместе. Он был ее героем и любовником.



Было ясно, что его любовь изгнала зло из ее сердца.

Вот тут-то ушедший было вникуда, Белый Ангел и возвратился к ней вновь.

Он не мог видеть, как она изменяет мужу (хотя бы и во сне). Он любил всех! Он слышал все... Он желал ей... нераздельного счастья с Михаилом Сергеевичем.

И здесь сон оборвался.

- Надо вставать, - сказал Голубь ей на ушко.


13 - Глава - ПОСЛУШАЙ МЕНЯ



- И еще... - сказал Юрий Любимов.



«Один, два, три ... шесть», - дребезжали стекла в их кремлевской квартире.

Так Спасские куранты отсчитывали время для россиян. Они никогда не ошибались. Громогласное эхо от крыш вторило им, разгоняя малиновый гул колокола по Москве. За Кремлевской стеной началось утро.

- Да, вот и шесть часов, - отчеканилось в голове. - Наверняка, он ждет меня, - прошептала она, сбрасывая одеяло и торопливо надевая японский халат.

- Ну что ж. Надо идти. Она, пожалуй, ждет, и я немедленно иду, - говорил он, тоже вставая в своей спальне. - Я не понимаю, почему она всегда волнуется, если меня нет на кухне в шесть?

- А что после? - спросил Ангел, который переселился из ее сна в ее сердце. Она опаздывала, и он поторапливал ее к мужу.

И не зря. Ведь каждый день был бесконечно долог для них. Никто не мог знать, когда ему наступит конец. Лишь рано утром они могли быть один на один. А уже после завтрака не было времени даже для себя самих... никогда не было перекуров.

Они были "нарасхват" между многих дел и разных людей. А после? А после... уже давно не встречались раньше полуночи. Да и разве эта занятость была удивительна?

Страна бурлила. Сюрприз за сюрпризом сотрясал казалось бы незыблемую жизнь. Все вокруг стало дико и непредсказуемо. Внешне крепкая экономика рушилась, как сгоревший дом. Миллионы обезумевших безработных были выброшены из несбывшегося коммунизма на улицы грязных городов. Неубранные свалки мусора стали новой повседневностью. Казалось, что не дворники отказались работать! А кто-то из чиновников открыто крал зарплаты после "липового" увольнения... дворников.

Россия, как колосс на глиняных ногах, качалась в панике из стороны в сторону. Чего-чего, а светлого будущего ждать не приходилось!

Всюду полыхал пожар инфляции, пограничные столбы трещали. Запах жженого человеческого мяса, что вызвала смута от вражды между азербайджанцами и армянами, был пронзителен. Их черная ненависть удобрила давно забытую религиозную бойню, которая смолила глаза... более века назад. Все пошло вспять, к дремучим временам набегов кочевников и разбоев по типу Чингисхана и Батыя.

Руины бесчисленных коммунистических тюрем обнажили миллионы черепов, которые удобрили прославленный прогресс России на земле и в космосе. Мир содрогнулся, увидев кровавую цену, что заплатили славяне ради скачка от феодального варварства к социалистическому безвременью!

В этой ситуации чета Горбачевых стояла перед лицом своего народа как правители, принявшие власть от тиранов, совершивших величайшее надругательство над Россией. Он и она были обречены на заклание за грехи коммунистов. Что их могло ждать, как не распятие на кресте, ссылка или, если повезет, высылка из страны.

Кто мог их любить?! Да и за что?! Конечно, об этом не могло быть и речи! Их никто не любил. Они знали это. Они были готовы ко всему. Но что делать?

Ангел читал их мысли независимо от того, были ли они у себя дома или по своим делам в разных частях страны. Ледяной пот струился по его лбу...

- Кому-то надо стоять у власти в любом случае, - заученно повторяла Раиса Максимовна вслед за Михаилом Сергеевичем. Молитва о власти не была больше для нее в новинку. Она давно согласилась с ней. Муж стал вторым "я" для жены.

Камень на шее не был столь тяжел, когда его несли два... преданных друг другу человека.

- Но не сегодня! - мотнул головой посланник с небес.

- Сегодня все как будто иначе, - ответила Раиса Максимовна, не узнавая себя.

Исчезло постоянное чувство раздражения, что отличало ее теперь. Все вокруг бесповоротно изменилось. Откуда-то появилось незнакомое ощущение облегчения и невозмутимого покоя.

Раиса Максимовна не находила этому объяснения. Она как будто помолодела. Это было волшебное ощущение. Мысль о самоубийстве, которая доселе преследовала ее, ушла и больше не тревожила. Пропала черная хандра. Все было замечательно, а на сердце легко. От привычной головной боли осталось лишь наваждение, желание потрогать виски. Все ушло... Она стала, а точнее признать... теперь была ... женой Президента! И была ею только сейчас!

"После, после него? Голубка... ночью?! А как же он сам ... мой Ангел? Да, это так и не иначе! Они же и причастили меня, - вздрогнула женщина всем телом. - Я прониклась благоговейным чувством ко всему необычному и чудному. Прошлая ночь перевернула мою судьбу. Я стала набожной. Я знаю, что скажу мужу... Ему нужна сказка. И особая сказка!"

Она поняла, да, да... разгадала, что ее Ангел благословил их предназначение! Почувствовала в себе силы и намерение выполнить небывалую миссию. Раиса Максимовна не могла не любить свой народ, родителей, свою землю, траву, птиц, детей и своего ... Генерального секретаря ЦК КПСС. Не сознавая, что делает, она вошла в душевую. И тут поняла - ведь это крещение водой... Ангел стоял рядом!

Когда ж она помылась и вышла оттуда, муж уже с полчаса сидел за столом, нетерпеливо поглядывая в щель через приоткрытую дверь. Ее свежий вид был ему явно по душе.

- Ты чего молчишь? Я уже опаздываю, - торопливо проглотил он яичницу. Крошки разлетелись по сторонам. Кофе впопыхах был пролит на блюдце и скатерть...

- Да, ты сегодня опоздаешь, - улыбнулась кротко она, неторопливо перебирая цветы на столе.

- Это пармские фиалки от Миттеранов, - сказал он.

- Да, пожалуй, от них. Из Ниццы или Парижа? Я не знаю, но разве это важно? Ты послушай, Миш, я расскажу тебе свой сон, - задохнулась она от страстного волнения, не в силах перевести дыхание. Ее грудь распирало желание выпалить ему все.

- Сон?! Сейчас, когда надо бежать задираться с академиком Сахаровым, кто хуже... ста чертей. Зачем ты это? - подавился он, не узнавая свою Раю. - Вот-вот взорвется!

-Перестань, какая там еще драчка! Ерунда все это... Работа будет, если ты... услышишь и поймешь, что в моем сне, - начала она, беря себя в руки.

Ледяное лицо-маска настораживало. Он никогда не видел ее такой. Чего-чего, а подобной властности ему еще не показывали. До сего дня...

- Нет, я не могу слушать бредни! У меня нет времени, прости. У тебя, наверное, температура, - встал он, направляясь к телефону.

Она подскочила и грубо вырвала трубку из его рук.

- Выслушай меня!! Пожалуйста, послушай меня! - надрывно дрожал ее голос, подражая позвякиванию стекол в проеме оконной форточки.

Его глаза отказывали верить происходящему. Его жена, его Рая, была явно не в своем уме. Наэлектризованная интонация невольно передалась ему ... Он вздрогнул и бессильно упал в ближайшее кресло.

И вот тут она рассказала ему все!

Это было как взрыв бомбы, который оглушил его.

Он жадно ловил каждое ее слово. Его глаза блестели от слез восхищения. Он понял сказку о Голубке и Самурае.

Воцарилась мертвая тишина.

Его потные волосатые руки обняли ее, а затем начали гладить по щеке.

Муж и жена зачем-то сели на пол и обхватили друг друга за плечи. Им было хорошо. Он безоговорочно поверил всему, что с ней случилось... прошлой ночью.

Она же в ответ все больше и больше беспокоилась. Чудилось, что комбинация примерзла к телу, а кристаллы сосулек, что прячутся в сердце, вот-вот начнут быстро врастать в его тело. Неизбежно разрезая его на куски... при каждом прикосновении мужа к ее щеке.

Ей это не показалось сумасшествием или навязчивой идеей и даже не удивило - огромные комнаты Кремля никто не мог согреть в морозы. Здесь веками жил ледяной сквозняк, а поэтому легкий озноб был привычен ему и ей.

- А может, эта дрожь от опасливого страха за самих себя, а вовсе не от сквозняка? Кто знает! - спрашивал он себя, читая ее мысли.

Она испытывающе посмотрела на него, страшась нарушить волшебную тишину и таинственный сумрак, который излучали его зрачки.

- У тебя добрые руки, - поцеловала она, указательный палец мужа, едва переводя дыхание.

- У тебя ласковое сердце и горячая голова, - вернули в ответ поцелуй его сухие губы.

- Тебе нравится история о желтом Самурае, Миша?

- Да, мне нравится Голубка, - ответил он полушепотом.

Невероятное оцепенение охватило его сердце. Неведомая тайна вдруг как-то сразу открылась ему. Он боялся признаться вслух, что жена заставила его заново родиться.

Первый раз в жизни он любил ее больше, чем самого себя.

На Спасской башне пробил седьмой колокольный удар. Они переглянулись и, не сговариваясь, повернулись к морозному стеклу.

Холодное оранжевое солнце коснулось горизонта. Начинался новый день, еще один день. Как всегда, неприветливый и ледяной в Москве.

Это не сулило им ничего доброго. Все было, как обычно. Колючая зима в полном разгаре, и, как водится на Руси, крещенским морозам конца не видно.

Будет ли что-то? Никто не хотел загадывать. Всеми владела грусть. И только мы знаем, что Ангел-хранитель приоткрыл нашим героям тайну личной судьбы, а они, очистившись от слепого фанатизма и полюбив в человеке человечность, заглянули за порог Вечности.

Муж стал ей очень близок, а иначе и быть не могло у тех, кто причащен любовью и связан единой судьбой.

"Генеральный секретарь ЦК КПСС решил стать предателем и разгромить Союз Советских Социалистических Республик", - понимающе взглянули заговорщики друг на друга.

Их губы ничего не шептали. Их сердца бились в едином ритме безверия и ненависти к коммунизму, который олицетворял сатанизм.

За окном грохотала вереница машин.

- Доброе утро Москва! - улыбнулась она.

- Доброе утро! Незнакомое будущее для россиян! - обнял он ее.




Он продолжал и продолжал рассказывать о своей стране.




14 - Глава - НА СВЕЖИЙ ВОЗДУХ



- Рая, почему в твоей сказке птица красная, а не белая? В этом что-то есть? - спросил он ее на следующий день за завтраком.

- Красный, белый, оранжевый. Разве в этом смысл? Ты понял, что они имели в виду? - разливала она чай.

- Они? - удивился он.

- Да, Голубь и мой Ангел! - ответила она.

- Но ведь я ничего не знаю об Ангеле. Ты говорила в сказке о Самурае и Привидении.

- Да, я забыла об Ангеле. Он тоже был, - отмахнулась она, не понимая, зачем он разыгрывает ее и говорит о том, чего не было.

- Послушай, Рай! А я знаю, что с тобой!

- Что?

- Ты беременна. Опять! - ухмыльнулся он и постучал себя по груди с гримасой орангутанга. - Вот почему тебя и потянуло на сказки.

- Под шестьдесят? Ты смеешься!

- А разве нам не нужен новый Иисус?

- Нет! По крайней мере, не мне. Нет. Он мне не нужен. Забыл, что я всего боюсь? И особенно его и печальной его судьбы. Нет-нет, это не для меня. Нет, упаси меня Бог, нет... уверена. Уж слишком много от такого ребенка слез и горя. Помнишь глаза его матери? Глаза Рафаэлевой Марии? Не помнишь? Ведь ясно и слепцу, что это Она родила его и это Она несет его, своего ребенка, на заклание, как еще одну ненужную жертву для всех этих идиотов и тупиц вокруг.

- Ты невольно напомнила мне о Германии, спасибо, милая. Да, Христос из Дрездена неподражаем и превосходен. Гений - это гений! Ну, да мне и до Христа из Назарета далеко, Рай. Разве не так? А вот опузатить тебя? Это другое дело! - похабно захохотал он.

- А вот сделать меня беременной - это что? Разве это пара пустяков? - расхохоталась она безмятежно и поцеловала его в родимое пятно на голове.

- Однако пообещай, пожалуйста, провериться у доктора. Хорошо? - прокричал он ей на ходу, закрывая дверь.

- Знаю я это. Все эти его солдатские штучки-шуточки! Верит, что у меня температура. Он так самолюбив, уверен во всем! Ведь он из тех, у кого всегда есть ответы на все вопросы. Разве не этим искалечила его... дура-мать? Разве не так? Совершенно ясно, что ничего серьезного в моей голове он и подозревать-то не может. Где уж мужлану понять такую женщину, как я? - бросила она ему вслед упрек.

Прошло полчаса, как он ушел. А она? А она сидела и сидела среди чашек за грязным столом. Никуда идти не хотелось. Делать что-то? Зачем? Она посидела еще немного и встала. Ее глаза остановились на двери в оранжерею.

- А почему бы и не выйти на свежий воздух? - как захотела, так и сделала.

В застекленном раю было необычно солнечно, цвели орхидеи, пахло лимонным цветом. Это сразу понравилось. Она уютно завернулась в норковую пелерину и присела на первый, попавшийся под руку плетеный стул. И тут... увидела... над головой кружатся снежинки, предвещая скорый снегопад на улице.

- Но откуда они здесь? - подумала она, глядя вверх. Все стало ясно. Надтреснуло стекло. Осколки выпали.

Блестки из маленьких морозных телец дробились о разбитую форточку и вырисовывали забавные круги и магические спирали над черноморскими пальмами.

Раиса Максимовна взяла наугад подвернувшуюся газетенку на столике, затем еще и еще одну.

Ничего нового не было. Всегда одно и то же. Все "драли" ее мужа и хвалили новую жизнь, которая для всех, наверняка, неизбежна.

Чаще всего эта лакомая жизнь "звалась" загадкой, которая поселилась в далеком и пока совершенно неведомом будущем. Предрекаемое блаженство забрезжит не скоро. Писари из сотен редакций были очень удручены этим. Недосягаемая призрачность, помноженная на неизвестность, мучила, а проще сказать - бесила. Крысиные голоса писак от этого недовольно натрескивались и скулили в тошнотворном раздражении.

- Да и чего ждать? Зачем и почему надо подсчитывать минуты и годы до встречи с не отправленной пока с вокзала электричкой? Зачем ругать то, чего нет? Ведь, может быть, случайный Экспресс-Посланец Будущего давно сошел с рельсов, а Машинист запил, - смеялась она своему меткому сравнению.

Каждое слово в газетах кричало языком беспробудных пьяниц или не долеченных идиотов. Они ничему и никогда не учились, а поэтому и не могли ничего понять. Что можно сказать на это? Ведь это повсюду в русской крови, отравленной почти столетними, семидесятипятилетними, бесовскими миражами из Кремля.

"А сила, правившая всеми нами эти годы, осталась и настойчиво продолжала жить в двух шагах от моей кремлевской оранжереи".

Здесь гордо лежали все те, кто раздувал рассветы коммунизма. Те, кто провозглашали пятилетний экономический план вслед "новому" и "очередному"... семилетнему или трехлетнему экономическому плану. Они растрачивали поколения в изнурительном и бессмысленном подневольном труде.

- Да, не зря они и при жизни представляли собой мертвецов и законченных придурков... - вздохнула она тяжело опять. - Теперь эти властители судеб страны, словно в наказание, прикованы к кремлевской кирпичной стене. Здесь скрыт пепел сотен злобных фанатиков, которые растерзали миллионы мужчин и женщин. А разве до сих пор они не мстят нищетой всем оставшимся вдовам, вдовцам и искалеченным детям. И это все за свои несбывшиеся мечты о мировой власти над глобусом? - брызнули ее слезы. - Жертвоприношения людей... для себя.

Она повернула голову и увидела через окно, что тут же рядом замурован и прах литературных проходимцев, которые сладко пели садистам-вождям в дни их рождения, на всенародные праздники СССР. Ведь иначе дни рождения вождей и не именовались. А значит... праздник бежал за неизбежным праздником. Вождь съедал Вождя... Праздник подменял еще больший... Праздник.

Гранитные идолы-бюсты разбойников в адмиральских и генеральских мундирах по-прежнему украшали это бесславное кладбище... Генералиссимуса.

Раиса Максимовна помнила, что, крича о мире и о том, как лицемерна жизнь за границами России, эти мраморные истуканы обесчеловечили русскую науку, превратив ее в безумную машину - изготовителя оружия ради нападения на всех вокруг. Теперь она знала, что ее страна окончательно разграблена ими и только ими.

Достояние державы ушло на подготовку... войн в Африке и Латинской Америке.

Нищета же людей вокруг подтверждала это без нелепых обиняков! Воевали кубинцы - платили русские.

- Смотри сама, где гордо и не зря лежит подлец-Вождь Суслов? Разве не впритык к Вождю Сталину? И это было так! Дьявол дьяволу глаз не выколет. Дьявол дьяволу рог не выломит. Все было проплясано и пропито... за одним столом. Да чего только не случалось за годы разбоя и насилия над моей Родиной! Все и вся, было! - повторяла она бабкины причитания.

Да, Раиса Максимовна плакала.

- Что? Что нам осталось? Не это ли и есть те пресные куски примитивных благ быта, которые были отобраны у умирающих от голода лагерников? Их беспризорные дети стали позором нации. Их обездоленные матери и жены умерли в подворотнях, прося милостыню от Японии до Финляндии - вдоль и поперек страны, погрязшей в бесовщине России.

Чаще всего приспособленцев томила усталость от... бессовестности. А остальное? Оно зачастую звалось обидой. Здесь селилась озлобленная пустота. Животный страх правил моральными уродцами, выжившими из ума. Как часто у нас не хватало милосердия? Кто задумывался об этом? Почти все наши сверстники были искалечены фанатизмом нелюбви к ближнему. Никто никому не подавал на улице милостыни. Тех, кто это делал, были единицы, а поэтому их ненавидели и выживали из жизни... через доносы. Так длилось из десятилетия в десятилетие. Почти... век разбоя над своей душой.

Ясно одно - тотальный обман опустошил детей до цинизма. Ну, а сейчас? Сегодня в России никто, нигде и ни во что не верил. Никто во всей искалеченной стране не знал, что делать. Страх перед будущим парализовал волю. Повсюду виделась западня, которая оправдывала... ничегонеделание и безделье.

Многое открылось для глаз в последнее время, согласилась она с другой газетой:

"Не зря вся коммунистическая история существовала за счет подмалевок и приписок. О чудесах и красотах жизни вождей боялись говорить правду. Святой Ленин был Главным Бесом, который провел русских дураков на иностранной мякине сатаниста Маркса... Не вызывает сомнений, что Ленин саморучно мечтал убить русского Царя, как Помазанника Богова, идя нога в ногу со своим кровным братом-террористом. А поэтому? Поэтому не зря в простонародье таились разговоров о зарезанных царских детях... Каждый пьяный запал на улице сводился к анекдотам: о его кровожадности к зайцам, его охоте на лис или на... деревенских девок. Ну а чаще о его служанке, непутевой полячке - Надежде Константиновне Крупской..."

Здесь же, в газете, и приводились слова экстрасенса о беседах с тенью жены Ленина. Она сказала:

"...Какое несчастье, когда живешь с бездетным мужем, Володей, который состоит на учете в венерическом диспансере почти полвека. Я согласна, что у него "это" от заграничных проституток, где он и подцепил сифилис мозга! А где? Какая разница... в Женеве, Цюрихе или Стокгольме! Ясно одно - все было до свадьбы... и это моя женская трагедия. Я заплатила за это своей бездетностью...

А двадцать лет эмиграции, разве это шутка? Ведь за это время и язык-то забыть можно! Ну а разве мой муж его помнил? Все знают, как часто мой земляк, поляк Дзержинский, язвительно подтрунивал над ленинской немецкой картавостью, унаследованной моим мужем от своей бабки из Пруссии. Не в помощь ли Ленину осуществил Дзержинский геноцид против русской университетской интеллигенции, которая часто писала о прямой генеалогии вождя русского коммунизма от немцев. Разве не правда, что после смерти нашего Дзержинского никого из "них" не осталось. Ну а новый "дурацкий" язык, что вошел в русскую партийную моду? Так же, как нерусский и безграмотный язык Сталина..."

Нет, больше Раиса Максимовна не могла читать. Ведь лишь недавно она поняла для себя... кое-что.

После резни Берии, Ягоды и Ежова было безразлично, что кричат куклы под стенами Московского Мавзолея для очередного Отца Советского Народа... Правители СССР знали, что народной памяти о немецком шпионе Ленине... не существует среди живых. Вождь Берия, Вождь Ягода и Вождь Ежов... успешно завершили свое партийное задание для славы. Ради славы и успехов всех будущих Вождей!

Раиса Максимовна посмотрела на часы. Прошло три часа. Нет, ничего особенного она не могла вычитать в фарсовом хламе свободной национальной прессы. Ее рука скомкала газетные страницы и бросила их за окно с пятого этажа. Но, что это? Внизу их проворно подхватили чьи-то руки и с размаху запустили в костер. Эта поспешность развеселила ее. Она жадно уставилась на пламя, которое по-хозяйски съело очередные мечты о несбыточной русской судьбе, что жила мечтами о коммунизме для всех.

Но вот все сгорело! Что теперь? От скуки не убежишь. Она стала разглядывать, кто же здесь сидит на бревнах и греет озябшие ноги.

Из-под потертых шапок торчали заледеневшие усы и бороды. Лиц не было видно. Дорожные рабочие и садовники были заняты нелегким делом. Они долбили ледяную мостовую, по которой разлилось канализационное море. На поверхность всплывало и всплывало говно, презервативы и длиннющие лентецы.

Раиса Максимовна улыбнулась, глядя на эту правду-матку жизни, и, нервно поджав губы бантиком, отвернулась от окна.

- И откуда у нас, кремлевцев, столько плоских паразитических червей? Ведь со свежей озерной рыбой давно перебои в правительственных столовках, а надо же - лентецы то тут, то там... и все до двадцати метров.



Надо бы спросить, что думает об этом мой Михаил Сергеевич.




15 - Глава - ПАМЯТЬ ПРОШЛОГО


- А теперь? Ты, Юри, сыграй роль Р. М. Г.. Расскажи за нее? - Я согласен, - был ответ.


Вернувшись с тропической прогулки, она разделась и села вязать. Но руки не слушались, петли путались. Она отложила шерсть и упала на диван, зарывшись с головой в подушки.

- Нет, конечно, нет ничего вечного на земле, - мучила ее совесть. - Дикость, мусор, мрак, нечистоты! Вот где секрет жития за моей спиной. Какая там еще святость? Разве хрупкие мудрецы могли выжить среди этих сверхчеловеческих экспериментов? Кого они наказали, эти кремлевские пророки? Одичавшего человека? Но были ли вокруг них люди? Или ... или только их человекоподобные тени? Да и могли ли здесь быть хоть какие-то люди? После всех разбоев, творимых в Кремле? Не я ли участвовала в этом ... Как много я видела порока в своей жизни! Разве не так? Люди-человечки, а если такие рядом? После всего что было?! Не жизнь... заклание - человеконенавистническое жертвоприношение Дьяволу.

Кто они? Что они? Кто такая, например, эта усатая брежневская жена? Да ведь, это скупая и ненасытная Тараканиха? Разве по всей стране не была известна ее жадность?! А ее идея фикс быть богаче, Элизабет Тейлор? Прости меня, Бог! Но ведь заморская кинозвезда вкалывала как раба, чтобы удовлетворить свою страсть - страсть к бриллиантам. Разве нет? А та, Тараканиха? И ее ежедневные бега по секретным торговым базам для коммунистов? Разве не они были "мотором" для пресыщенной женщины?

Ну а следующее поколение - андроповское племя? Его высохшая от желчи мегера?! Ну а сам-то он?! Ну, прямо-таки привидение, настоящее привидение!

- Нет, в них не было, как и не могло быть, ничего доброго. Нет, у них не было ничего святого, как и человеколюбивого, и в помине! Да и откуда оно могло, это доброе, у них взяться - у мертвых, у заведомо мертвых?! Как хочется светлого, доброго... живого! - визжала Раиса Максимовна, приподнявшись на локтях.

Но зачем живого? Живое - живому ... живое! А почему бы и нет! Ведь желание доброты ради других людей - это по-человечески естественно! В этом-то и заключается весь смысл нашего нутра, людского "существования" ... сосуществования. Бог ты мой, какие простые и естественные слова и мысли! Да, впрочем, откуда это вдруг у меня в голове?! Господи, откуда все?! Мудрость ли это твоя? Спаси, Господи, заблудшую и грязную до черноты овцу твою ... Господи... - захотелось ей выбежать из комнаты.

Но из этого ничего не получилось.

Силы неожиданно оставили ее. Она тяжело задышала и облокотилась о стену, чувствуя, что близка к смерти.

На несколько мгновений остановилось сердце. Горечь, переполнявшая грешную душу, рывком сдавила горло.

Раиса Максимовна не могла уже стоять и села на пол, закашлявшись. Воздуха не было. Закатила глаза и, теряя сознание, увидела картины своего девичества.

Везде стоговали сено, шел колхозный работодень.

Стоял зной, трещали кузнечики. Замужние бабы, задрав до трусов подолы юбок, вытирали пот с лица. Все были бесконечно бедны. Им не снились деньги на шелковые платки и капроновые косынки. Нищета истязала их с рассвета до заката. Утренние газеты и циничные фильмы, что кинопрокатчики "катали" по сталинским указам в разворованных церквях - новорожденных сельских клубах, не приносили надежд.

Коммунисты-бригадиры по-сатанински подтрунивали над крестьянами-единоличниками - неизбежными врагами народа и заговорщиками, а значит, будущими зэками.

Им готовилась голодная смерть в Сибири.

- Спасибо, что антихристы оставили нас в трусах. На нижние-то юбки у нас, ужо, силушки нет, - вскрикнула бабка, отцова мать, крестясь. - Царь-то батюшка нас любил, россиян, кровушка у нас-то была с его семьей ... единая, российская. Крещеная кровушка-то была у всех нас, не то, что у иностранцев Ленина и Сталина. Грех один, да и только, если послушать их!

Да и имена-то они себе повыдумали! Ну, совсем жуть! Разве - то душевный и добрый человек будет вруном и кровопийцей! Сталин? Ленин? Ха-ха-ха, - смеялась бабка беззубым ртом, посасывая случайные, выброшенные в продажу на большие праздники, Дни рождения Ленина или Троцкого, медовые подушечки.

Угораздил же их бес родиться в один день... родителей социалистических партий - Ленина и Гитлера, - подумалось Раисе Максимовне.

От бабки же она знала, что "городские" фильмы о первых пятилетках - Потемкинские Деревни. За сельским окном тянулась тяжкая гремучая бурлатчина. Повсюду на Украине жили еще ужаснее, чем на родине. Здесь коммунисты искусственно плодили голод, грязь, рабство и приступы повальных самоубийств, густо замешанных на холере и чуме.

Раиса Максимовна хотела любить, но должна была всячески скрывать свою тягу к бабке. Боялась, что ее взашей выгонят из школы из-за безграмотной умницы-старухи, которая не могла миновать любой церкви без наложения на себя святого креста.

- Ах, как же я извечно трусила! - дрожал ее голос, как в далеком детстве. - Особенно, когда бабка переехала из деревни к нам, в город, и поселилась на соседнем углу.

- Слухи - это самое страшное, - заговорило ее подсознание, будоража память о том времени.

- И чтобы спастись от панических страхов, я перестала ходить в церковь, - замолчала Раиса Максимовна.

Рая обегала бабку за километр. Близко не подходила к магазинам, где могла мимолетно встретить несчастную старуху, стоявшую в бесконечных очередях для нее же, для внученьки Райки!

Бес окончательно завладел Райкой-пионеркой и научил бояться святой бабкиной правды пуще огня!

В конце концов, девчонка-подросток так морально пала, что отказала бабке даже и в родстве. Вытравила ее из своей памяти. А случилось это вот так.

Однажды Рая сердцем решилась, заставив себя забыть о своем дне Ангела!

Разве Рая не боялась бабкиных именин и дней поминания мертвого деда. Ведь они поминали их вместе, когда отстаивали церковную всенощную... вдвоем.

Нет, нет, Рая не могла не пойти на "это"...

Бесчеловечный принцип во имя любящего ее родного человека... одолел. "Карьера была, прежде всего, у нее на уме". Карьера - вот главное!

Когда же все свершилось, бабка безошибочно поняла, что внучка в руках неверных. Предательство стало ей еще яснее, когда ее соплячка-Раюха вступила в партию цареубийцы - Антихриста "Ленина".

Раиса Максимовна открыла глаза:

- Какая же я бессердечная и жестокая! Да что же это было со мной в детстве и в юности. И как это всех ... так всех ... и меня заодно ... так озлобили?! Сделали такими дикими и нетерпимыми к своим родителям, к братьям и сестрам и к самым близким?! Где, в чем разгадка моей слепой и чудовищной упрямости? - бессильно всплеснули руки.

У нее так и не было сил подняться и пойти куда-нибудь. Она все сидела и думала о своей опустошенной душе и врожденной лживости.

Да, это было чистой правдой. Ведь все ее подлые грехи относились вовсе не к какому-то постороннему существу... собаке или кошке. А к бабушке, горемыке. И разве ее грязная игра с ней не длилась годами, десятилетиями?

Ненависть к самому родному человеку, который любил ее больше жизни!

Как получилось, что разум помутился, и жертвой бесчеловечности стала мать ее отца, виновная только в том, что жила только ею. Любила по-христиански!

- Ясно, ах, как давно ясно, что Бог оставил Россию. Неспроста коммунисты бросились с дьявольским остервенением громить, взрывать или жечь православные церкви, - звенело у нее в ушах слова-заклинания деда, открывшиеся в день смерти. Не понимая, что с ней, она встала, оделась и куда-то пошла.

- Но... что это мне пригрезилось? Почему и откуда? - Раиса Максимовна затрепетала, как пойманная в силки птица. Глаза ее округлились... вылезли навыкат.



И тут она вытянула навстречу руки:

- Да, спасибо, Господь! Я верую - это явь! Мама, мама? Нет-нет, это не выдумка или игра моего разгоряченного воображения!



"Передо мной стоит... моя мать!"



16 - Глава - ЛЕДЕНЕЦ


- И здесь... Продолжим мою историю! - потребовал Юрий Любимов. Я подчинился. Я продолжил рассказ...



- Мам... это ты? Но ведь, - она немного помедлила, - ты уже давно умерла. Или Бог помог тебе проснуться?

Но стоявшая перед ней женщина не слушала ее бреда. Она запросто обхватила Раису Максимовну за плечи и улыбнулась во весь рот. Та же отшатнулась в испуге.

От незнакомки пронзительно пахло апельсинами. Кто знает, может быть, именно этот солнечный аромат вернул ее из путешествия в страну мертвецов.

- Значит ... значит, я осталась на этот раз живой! - пронеслось у нее в голове.

- Я Мишина свояченица! Ты не узнаешь меня, Раечка? - повторял снова и снова ласковый голос.

Раиса Максимовна напряглась, насупилась и вдруг все вспомнила, все осознала. Ну, конечно же! Так и есть! Она присмотрелась и окончательно согласилась с тем, что видели ее глаза. Это не мать! Это ее старая студенческая подруга!

- Да, я помню тебя, Лида! - обняла она ее. - Теперь вижу, что ты не московский оборотень, а ведь их так много здесь! Догадываешься?

- А я увидела твою шубу из троллейбусного окна. Вот и подошла посмотреть, - объясняла бедно одетая женщина.

- Вот и славно. Вот и мило. Будем пить чай с брусничными пирогами, калитками и кулебяками. Разве мы не русские... бабы?! - Раиса Максимовна подталкивала ее в сторону своего Кремля.

Жена Президента вовсе не думала о том, как она оказалась на улице без охраны. Она запамятовала, как ноги привели ее к троллейбусной остановке под мостом через Москву-реку. Нет, все было так неважно. Совсем никчемно. Она грезила постоянно о нем, о своем муже. Вся ее женская суть была озабочена только его судьбой. Она молила Бога о нем и только о нем, своем муже.

- Ох, Горби, Горби! И что-то ты сейчас делаешь? Все-все напрасно! Ничего-то хорошего из этого не выйдет! Затопчут они тебя в своей крысиной возне. И будет им ... еще одна "Дева Мария" на теле-шоу. А потом еще и гроб выронят из рук в яму, как на похоронах Брежнева... во всех телеящиках! Кто не видел этого... не видел, как его выронили... в землю. Гвоздей не хватило?

- Ты, Раиса, чего это? Говоришь и говоришь себе под нос? Или нет? - спросила Лида, видя, как подруга лихорадочно перебирает татарские четки.

- Да ничего особенного, боюсь я всего. Просто тяжело на душе, вот и шепчется, - отвернула покрасневшее лицо та, одернув каракулевую шубу и пощипав бесценный соболий подклад

- А ты помолись, заблудшая овца. Может, и полегчает, - раздался тихий голос за их спинами. Услышала же это только Раиса Максимовна.

Она обернулась и пристально посмотрела на дорогу. И тут случилось чудо. Луч солнца прорезал сумрачное небо и указал на снег. Царь-птица светилась малиновым, розовым и рубиновым янтарем. Это было так!

- Смотри сюда! - кивнула она Лиде. - Ах! Ах!

Они зажмурились от неожиданного удивления, забыв обо всем. Их дыхание заглушило скомканную речь. Женщины как бы остолбенели, но тут же лукаво переглянулись. Затем посмотрели друг на друга в упор и задорно расхохотались. Было действительно не по себе.



Все, что им привиделось, оказалось ничем иным, как забавой. На снегу лежал заурядный московский леденец в форме петуха. Такие делают из жженого сахара в России уже больше тысячелетия. Они знали это. Лида подняла леденец из снега и коснулась языком.

- Попробуй и ты, - протянула она своей подруге.

Раиса Максимовна лизнула и улыбнулась. Ей приглянулся петушок, а поэтому она не вернула его.

- Ну что, идем? А?

- Да, идем, - обняла ее подруга. - Идем, идем скорее.

Им было тепло и хорошо друг с другом. Обе излучали доброту. Первый раз в жизни они искренне радовались друг другу. Вкус сладкого сиропа смешивался со слюной и приятно щекотал под языком. Взявшись, как можно теснее, под руки, они небрежно вошли в Кремль. Солдаты караула щелкнули каблуками им вслед. Все стихло.

За их спиной, однако, настойчиво поскрипывал снег. Казалось, что кто-то навязчиво идет за ними... так, что трудно не заметить.

- Ты кто? - спросила Раиса, не поворачивая головы назад.

- Твой Ангел Хранитель и Судьба желают тебе доброго умысла, - пропели трубы над головой... еле слышно.



17 - Глава - СВЯТОЙ ФОМА



- А теперь мой черед, - остановил меня Юрий Любимов. Он рассказал...






Женщины уже давно расстались.

Хозяйка проводила подругу до дверей и подошла к окну.

И хотя ничего не было видно, она не могла оторваться.



Все стояла и стояла.

Кремль как бы замер в полудреме.

Лишь Святой Фома бодрствовал на стенах, смотрел с укоризной на Раису Максимовну.

Рублевские темперы выдавали его раздражение и язвительный язык.

Как он и предрекал, мир торопливо бежал к мракобесию на Руси.

Посулы Святого Фомы сбылись. Свершился и приход Антихриста в лике... Ленина - иностранца.

То был пришелец без русского паспорта.

Стремительно смеркалось. Наконец, серая смола вечернего света зачернила фрески.

Никто больше не мог тревожить Раису Максимовну.

Темнота окончательно запеленала мертвые углы, наполняя бесчисленные комнаты одиночеством.



- И чего это я так обрадовалась ей? - вопрос к себе заставил ее вздрогнуть. Мурашки забегали по плечам и рукам.

- Да, той самой Лидочке, Лидухе... из ниоткуда? Да, той самой Лидке из далекой молодости? Да, Лиде? Лидии из невозвратного прошлого. Хотя, когда все это было? Да и было ли это вообще?

Ее рука замерла на переносице. Она сгорбилась, зарывшись в волосах. Невольно задумалась об ушедших годах. И тут воспоминания вновь обрушились на нее, как жестокий апокалиптический ураган.

Это походило на скрюченные листья под тяжелым снегом. Все было сродни безмолвному движению дряхлого автомобиля в черно-белом кино, где он бесцветен, как мираж. Нет-нет - его не слышно. Все вокруг погружено в немую и звенящую скуку. Нет, здесь нет радуги над пропастью. Прозрачный мир невзрачен и жухл.

- Вокруг все в прошлом. Реально лишь настоящее, но лишь отчасти - как мертвая зыбь, что гудит в старом кинопроекторе, насвистывая мелодию полузабытого ретро, как бы под углом ко всему и вся. Пепел, пепел! Как много тебя? - шепчут ее губы.

Но вот отчего-то опять и опять проносится над головой придуманный листопад. Он назойливо шуршит в ушах. Шум напористо преследует. От него не избавиться. Он напоминает жесткий скрип половиц в старой бабушкиной развалюхе.

Здесь никто не живет... Дом Воспоминаний? Как он похож на знаменитый "Остров Мертвых"! Да, это Смерть. Там правит людом Харон. Суровый проводник души в последнем странствии. Нет, он не позволяет скрыться от Памяти. Рядом с ним в нас оживает животный страх. От него никуда не схорониться, не убежать.

Здесь царствуют: Нет, Никуда, Никак и Нигде.

Исчезло место, где можно было бы зарыть свою раскаленную голову, подобно страусу, который "прячется" в любую земляную пыль.

Жалкая Раиса Максимовна! Кошмар не оставлял ее. Да, все это было в ней, жило с ней. Страх неизбежной расплаты всегда жил под ее внешне бесчувственной кожей. Но именно он впервые открыл ей боль, которой она никогда не знала. Так вошли в жизнь: Участие, Сострадание к Бедам и Смертям в соседнем доме, семейном очаге.

Ее лицо наливалось кровью, становилось похожим на тяжелую металлическую маску. Вдруг барабанные перепонки разорвал звук трубы Архангела. Она прислушалась. Отчетливо раздались чьи-то незнакомые шаги. Почудилось - по серебряным позвонкам люстр рассыпались детские голоса. То были неизвестно откуда вызванные духи царской семьи, Николаевых детей, подростков...

Видения мелькали, как в Волшебном Фонаре.

Секунда, другая и кровавая бойня закончилась. Еще мгновение и вот никого из них нет.

Приоткрылась тайна. Будущие православные царевны и царь умерли друг за другом... Ведь шанса "долго жить" не было, как и не могло быть, для всей семьи Романовых.

Плотоядный Антихрист растоптал их сразу! Среди них он не искал ягнят с черной шерстью.

Из страха разоблачения их детская кожа содрана и исколота штыками. А тела? Брошены в известку. Но даже этого показалось мало: по ним прокатили груженые машины, разбившие черепа и перемоловшие детские кости.

Наследники царского престола - убиенные и изувеченные - умерли без причастия и спустились в Геенну Огненную... Пал Дом Романовых, триста лет, хранивший от недругов Русское Отечество... Все рухнуло и погибло.

Уничтоженная ужасом, Раиса Максимовна не могла очнуться. Шок проходил постепенно. Инстинктивно она коснулась своего бедра. Это как-то отвлекло ее. Шелк нижнего белья скользнул по коже пальцев. По какой-то непонятной логике подумалось о французах, детях Людовика. И сразу же жуткая боль пронзила позвоночник.

Почему?

Зачем?

Рыдание заглушило... шум копыт, крики бесчисленных толп за окном... Кремля.

Вокруг по стенам бежали тени. Это была чернь, что решила казнить Французский Двор. О детских же судьбах вопрос не стоял. Французская... церковь не простила бы разбой над сиротами. Коронованные подростки были вне политики и казней.

Им никто не мстил.

Соотечественники не мстили детям за родителей.

К детской крови, к ребяческой муке или к фанатичным и циничным кровопролитиям Европейские Революционеры не стремились.

За своими детьми французы не охотились.

Их не снедала алчная корысть и злобная межродовая или межфамильная ненависть.


Революционеры из азиатской России были... особыми. Ни на кого не похожи... русские.

- Все было значительно проще у наших террористов, у русских. Как? Да проще простого! Роковой исход предрешил росчерк пера товарища Калинина на телеграмме с монограммами товарища Ильича - Ульянова - Ленина. Они то вдвоем и зарезали невинных детей. Антихристы рогатые!

Кто "подставил" и кого? Сам Ленин или кто-то другой... его? Ясно одно - Император казнил брата... Ульянова - Ленина - Ильича. И в этом весь ответ для... притворщиков-дураков!

Раиса Максимовна вздрогнула от подступившей мучительной дурноты. Ледяной пот вновь и вновь набегал обжигающей волной от шеи до пяток. Измученная женщина еле сдержала рвоту, поймав ее приступ между зубами. Плотно стиснула челюсть на выдохе.

- А что, если бы это были не их, а наши, нет, вовсе не царские дети, а наши? Мои и ... моего Горби дети? - покрылись ее губы солью.


В ответ язык глубоко провалился в горло и замуровал голосовые связки. Это был знакомый симптом. Стало нечем дышать. Чтобы овладеть собой, она умышленно прокусила губу. Зубы зажали сухой и непослушный язык.

- Еще, ну хотя бы еще... секунда! - она сглотнула слюну, спасаясь от удушливого и истерического кашля.

Ее тело бесконтрольно качалось из стороны в сторону. Глаза закатились. Между веками открылись незрячие глазные яблоки.

В бредовом полусне ей чудилось, что русские, все поголовно, будут отлавливать ее внуков и внучек, детей... Как... рьяные ленинцы, следуя инстинктам своей скифской революции.

- Да, листья желтые, красные, бордовые, багровые... ивовые. Листья от бородавчатой рябины... с запекшейся на них младенческой кровью. Человеческой кровью... детушек моих... соотечественников - братков-побратимов, - запела протяжно Раиса Максимовна.

Падая мысленно вникуда, она собрала остаток воли.

Невероятно, но ей удалось это.

Как? С чьей помощью. Кто... знает.

Хороводы теней рассыпались, как искры ужасающего костра. Теперь уже без сил и в полуобмороке она привычно повалилась на ковер и замерла. Холеные руки слегка душили горло. Нечеловеческая гордость не могла позволить ей зарыдать, как часто бывает у загнанных рабов... животных. Она уже почти не была зверем, но еще не стала... человеком.

Раиса Максимовна молчала. Она давно разучилась плакать. Ее сердце было начерно сожжено злом. Слезные железы ампутированы в задорном, далеком октябрятско-пионерском детстве. Лишь тогда она все же знала, как "плакать", как не... крокодил!?

Мысль рассмешила ее. Лихо думать, что ты сибирская татарка, да еще и крокодил? Это подбросило вверх и как бы вернуло иссякшие силы. Она встала и хихикнула сквозь слезы. "Но какой же я крокодил... если слезы? Нет, я... нет!"

- А все же крокодил? Все видят меня такой. Да? Сибирским крокодилом? Разве я не забавный экспонат местного зверинца? Не так ли? Рая - крокодил! Бог ты мой! Смотрите, господа депутаты! Этот крокодил - Рая! А может быть, меня надо отдать в столичный цирк, которым по праву уже стал Белый Дом в Москве? Или покрасить под полосатого крокодила, или... под алую зебру? Раиса Максимовна - экзотическое животное! Вот уж забава-то для скоморохов и шутов! Ну что же, где ваше ржание, депутаты... коммунист Хасбулатов? Впрочем... откуда это имя? Где я его слышала... Ах, нет? Это опять... видения будущего, того... что обязательно сбудется! - Невольно перекрестилась, поцеловала крестик, что висел меж грудей.

Затем тяжело вздохнула и подошла к окну:

- Ах, какое несчастье! Как обидно, но во мне видят модную игрушку. Шутку? Залихватскую забаву? - закрыла она с содроганием веки.

Итак, она не видела выхода. Глаза ослепли, изнутри глядя на саму себя. В сердце пылала ненависть. Перед глазами... унижения и оскорбления.

- Была ли у нее душа? Кто знает... за ней такой грех? - слышу я вопрос, что может задать иной читатель.

Никому не дано знать этого доподлинно. Ей суждено было родиться в Империи Зла. Среди безысходного мрака. Вокруг нее томилась бесовщина. Она была непроницаема и жутка.

Глаза Раисы Максимовны не хотели видеть в себе изъяна.

Она любила полумрак. Ее лицемерие походило на бездушность венецианских зеркал, которые возносили любого встречного под потолок и как бы до небес. Зеркала обманчиво высвечивали на бесконечных поверхностях все, что любой мог пожелать. Они услужливо оправляли любое лицо в рамы из резного сандала, богато инкрустированного золотом и слоновой костью. И здесь была она. И только здесь. Зеркала не излучали света. Каждый, кто смотрел на себя, жил в мире видений... полуправд.

Коварные подслеповатые стекла плебейски лгали, вселяя ложь о собственной несвободе. Любуясь собой, Раиса Максимовна, как и все, забывала о хитроумной западне. Она была накрепко заперта на запор самообмана и маялась внутри Кремля, как в бесценной дворцовой шкатулке, зная, что она, Рая, сама Раиса Максимовна - поддельная жемчужина. Ее подлинная цена... от силы полушка, которая к тому же давно уже вышла из обращения. Не так ли?

- Ах, Рая... Раиса Максимовна! - вскрикнула она.

- Неужели эта серая привычность мила тебе, как тина для царевны-лягушки в гадком болоте? - почудился ей знакомый голос Святого.

Раиса Максимовна открыла глаза и встрепенулась. Руки избалованно поправили карденовский шелк на тугом теле. Она все так же напористо пробовала спрятаться от себя. Постоянно играя с собой, она отвлекалась от совестливых и навязчивых мыслей о себе, и о муже.

Сегодня, однако, все было как-то не так... Почему-то безуспешно! Она хотела, но так и не смогла взять под контроль свой суперэгоизм. Ей было невдомек, что кто-то ей мешает победить ее второе "я". Неуемный страх не покидал ее. Не удалось убежать от себя...

Вот вновь в ушах загудел ветер...

Невидимые листья хрустели и хрустели. Их тельца послушно ломались и бездыханно кружились над ее головой. Листья морщинились на глазах, чудные фигурки походили на... уродцев-полулюдей. Вот высветились серьезные глаза убийц-заговорщиков. Кто-то ловил разбросанные в панике... ее бумаги. Кажется... генерал Крючков?

- Что это я вижу? - всплеснула она руками. Злобные незнакомцы рылись в письмах... от матери, отца, близких и сегодняшней Лидухи. Они, кажется, записывали их адреса и телефоны. Ее объял ужас! То был не тот ужас, что жил в ней ежедневно, ежечасно, ежесекундно. Она начала себя готовить к очередному самоубийству! Неужели это видение опять из будущего... ПУТЧА, которого нам с мужем не миновать? Разве наместник Вождя Суслова - Вождь Лукьянов - откажется зарезать нас? А...

- Ну, скажи, а жизнь ли это? Не западня ли? Здесь ли они? Такова ли его, Михаилова, судьба? - ей почудилось, что у нее вспотели ноги.

- Как же это... однако? Как странно и нереально все в сумрачных застенках Кремля, - разрыдалась Раиса Максимовна, но не надолго, так как зазвонил телефон.

Она удивленно огляделась, а затем еще и еще раз посмотрела на проемы окон, не понимая, зачем она все еще здесь. Непроницаемые, много саженные кремлевские стены громоздились, как лабиринты, захватившие все крыши за окном. Она не взяла трубку телефона.

- Но разве плохо здесь? Что же мучает меня? Не притворство ли, что я боюсь себя? А может быть, я просто замурована в себе. А если я парадигма в себе самой. От любой свободы немедленно умру, как урбанизированный раб от чистого озона в горах. Ведь мне нравится отравленный городской воздух, а не живительный озон! Я тянусь к желчи, грязи, человеческим отбросам... мутагенам.

- Что можно исправить? - перебил ее робко Святой Фома.

Он сошел со стены и смотрел ей в глаза.

- Что, правда, то, правда! Ты уже обжилась в помойках! Не хочешь избавиться от бесовщины. Ее суть стала ядовитой татуировкой твоего разбитого интеллекта. Тлен безверия в Бога отравил в тебе все, Рая. Я вижу, как все капилляры между нервными окончаниями сгорели или отпульсировали. Все заблокировано пробками сумасбродства. В таком уродливо-комическом состоянии твое "Я". Оно напоминает трагика и наркомана, что не может ужиться внутри... Зов дикарской крови увел твое сознание от реальности. Уловки Антихриста послужили для тебя западней, а западня стала стеной страха. Ложь за ложью выстраивала круг за кругом. Круг, еще один адов... круг? Круг в круге ... квадрат! Ты жалкая раба... Раиса Максимовна... - все стихло.



- Здесь? Нет, мне никогда не было здесь уютно! Кремль затхл... пропах кровью? – ударил смоляной жар из ее легких.



Сидящий же в ней Бес не дал ей раскаяться.



Он злобно рыгнул, и вызвал у нее саркастический вопль, что заклеил ее голосовые связки.



- Ха-ха-Х... аа, - дерзил змеиный язык, щекоча ее не'бо.



18 - Глава - ЗАЧЕМ ОН ЗДЕСЬ


- И дальше я расскажу, - настоял Юрий Любимов.



Неизвестно, каким чудом ей удалось перекреститься, а поэтому к ней вернулся дар речи... искренности.

- Фома, опять Фома! Зачем он здесь? - начала причитать Раиса Максимовна, пытаясь отогнать от себя дурман.

- Мне никогда не было хорошо здесь. И что, что это резиденция правительства, царей и императоров? Ну, так что же из того? Что ж из того, что здесь мой сегодняшний дом, мной нелюбимый и злополучный дом? Ничего не остается, как оставаться здесь.

- Подчиняешься случайной суете и гниешь, Рая, - отчеканило в ответ эхо.

- Да, конечно, это от лукавого, - горько улыбнулась она. И вздохнула. - Да, такое уж мое житье-бытье. Я словно гадкий краб в бесценной ракушке, внутри этой позолоты, пудры, помад и надушенных платков! - казнилась она.

И вдруг все вернулось на свои места. Старый и потому матерый Бес струхнул и сбежал. Раиса Максимовна стала сама собой. Она поняла себя и свою природную суть. А тут и мы можем начать понимать ее, а значит и впрямь поверить ей.

Что же особенно мучило и привлекало в новой президентской жизни?

А вот что: ее буквально изматывала опустошающая рутина президентских банкетов, деловых завтраков и дипломатических ужинов. Она сначала упорно возражала тем, кто требовал ее присутствия на них. Пленница этикета пыталась спастись, что-то сделать и для своей карьеры в первые два года, но ничего из этого у нее не выходило.

Начались неизбежные опоздания на работу, пропуск важных научно-деловых встреч. Она приходила в свой офис, где продолжала работать, последней. Ее всегда и везде бесконечно ждали, ждали и... ждали. В конце концов, она смирилась, перестала убегать от своей судьбы, где царил только муж. Его президентство победило, и она сдалась. Теперь остался он, он, он... Михаил. Она была с ним везде и всюду, как того и требовал международный этикет. Что ей оставалось?

-Узнать бы, зачем журналисты меня превратили в жену под мужем? - зевнула она безразлично, почесав за своим ухом.

Спрашивать было глупо. Подобное случалось не только с ней.

Новая жизнь не поддавалась контролю. Незаконченная диссертация по философии, вышивка и забота о внучатах-детях - все куда-то исчезло, как будто было придумано для нее кем-то другим. Она стала послушной игрушкой ее величества Суеты.

Хрупкий женский мир был безжалостно раздавлен бременем президентства. Конечно, Михаил Сергеевич нуждался в ней. То было крепче всего на свете! Кто мог догадываться об этом? Никто и никогда! Кому и знать об этом, как не им вдвоем? Любовь и только любовь примиряла с несмываемой ответственностью, с неизбежными потерями. Мужчина знал это и поэтому глубоко верил своей Раисе Максимовне.

Никто не мог обнять его так, как она. Нежность, преданность, доброта на всю жизнь неразрывно связали таких непохожих людей, не уступающих в талантливости и одаренности друг другу.


Несомненно, в них жила любовь! Это было взаимно.

Она видела, несмотря ни на что, что он и только он, мог посмотреть на нее так страстно, что ее сердце начинало трепетать.

Вот тогда-то, в такую минуту, она была готова улететь вникуда. Если бы? Если бы он хоть единый раз сказал ей, куда лететь... Но он ничего не говорил. Он жил своей президентской суетой, а этот "бич" убивал ее.

Ясно только одно - он давно уже был готов спрыгнуть с тонущего корабля "СССР", на котором не осталось никого, кроме хищных крыс. Как это случилось, никто не заметил, но было видно, что те, кто мог называться людьми, уже давно пропали. Их же кровные наследники обернулись крысиным молодняком, который всем оставшимся полулюдям перегрыз глотки. Чем дальше, тем пуще, а поэтому подросшие крысы выбрили кровавой бритвой чуждое им, а именно - всю человекообразную поросль. Не прошло и полвека, как своей мочой и желчью уже очередное новое поколение крыс отравило остатки корней, которые могли бы дать хоть как-то свежую зелень... человеколюбия к ближнему. Кто был ничем среди людей, тот стал всем и везде среди нелюдей-крыс. Крысы любили крыс.

Ну, а что теперь? Где сегодня они - эти Громилы-Победители? Где он, этот крысов гегемон? И тут перед глазами встал Монстр. Оказалось, что ей каким-то образом удалось вызвать тень умершего суперпатриота-партийца. То был злопамятный и мстительный товарищ Суслов, который "изнасиловал" своим лютым фанатизмом всех полу-интеллектуалов Союза ССР. Можно было видеть, как он, сластолюбиво причмокивая и прилизывая свою лысину, подрезал таланты и изгонял из коммунистической страны тех, кем потом гордился пресыщенный культурой Нью-Йорк, а часто Лондон и Париж!

- Ну а где истеричка-алкоголик Вождь Черненко? Где душегубец, Вождь Дзержинский? Где бесстыдная придворная лиса Вождь Андропов? - не унималась Раиса Максимовна, вызывая льстивые тени мертвых из урн за стеной своей квартиры в Кремле.

- Разве не правда? Именно подобострастный лакей Андропов выбрасывал регулярно из страны любого гражданина, если Генсеку СССР - Главному Вождю Леониду Ильичу Брежневу мерещилось в гении что-то необычное! Господи! За что гнев твой на нас? Господи, Господи! За что сатанинские злодейства пали на наши головы? Нет, коммунист Андропов не был... христианином. Дьявол любил не зря своего матерого беса!

Никогда до сего дня, она не понимала сути происходящего. Теперь же истина предстала перед ней. Антихрист семьдесят пять лет насиловал ее родину - Россию. Откуда-то всплыли перед глазами секретные документы из партийных архивов, что ей показал муж вчера. Повседневные помарки, подтирки, подчистки во всех стенографических отчетах и записях Кремля были обычным делом.

Крысиная возня коммунистов на их тайных собраниях пустила кровушку миллионам христиан.

Сам Дьявол везде и всюду водил ленинской рукой и помечал: "Это опустить"! "Этого не показывать"! "Это не обсуждать"! "Это укрыть"! "Это категорически снять"! На партсобраниях заговорщиков против своего народа звучал прямой приказ для исполнения: "Сгноить! Расстрелять! Замуровать!". Вопрос "где?", не стоял перед ней...

Раиса Максимовна знала, где: да тут же, в Кремле. Нет, не в тайне и подальше, а поближе, непременно тут же, и обязательно заживо! И не как-либо, а со вкусом к злорадству, т.е. как "маленько" недорасстрелянную и полуобморочную карлицу Фани Каплан! Разве она не горела до приговора суда в бочке керосина, тут же, под окном ... иезуитской спальни госпожи Крупской и не менее скромной спальни господина Ленина?

- Но разве Бог не покарал его, отказав в горсти песка на его родине - Руси? - кто-то спросил ее невнятно. - Разве он прощен Богом после смерти? Что стало с ним, этим Лениным, не погребенным, а лежащим в костюме? А, значит, вовсе не умершего! Поэтому земля отвернулась от него! Великий грех обрушился... на его род! Не на нем ли проклятие как на человеке без отцовского имени. Ведь Антихрист до сих пор под нерасшифрованной мистической кличкой, как и по сей день, написано над его склепом, под твоим окном, посреди Кремлевской площади, - заключил голос Святого Фомы. Она узнала его... наконец.

- Господи! Господи! Да будет ли конец этому, Фома? Где прощение лжепророку без Родины, у которого нет куска земли для его сухого рыбьего тела? - зарыдала она.

Раиса Максимовна обняла ручку сандалового кресла и облокотилась на подоконник. Сумрак был приятен ей.

Часы отбили пять, шесть... девять. Все это время она разговаривала сама с собой.

Казалось, что в ней прорвалась река и затопила все вокруг, ломая лед лжи и собственного лицемерия.

Раиса Максимовна снова и снова присматривалась к теням от парчевых занавесей с шелковыми кистями. Чего она ждала? Опасности? Нет, вовсе нет. Она знала себя хорошо. Если бы ее подкарауливала опасность, у нее бы моргали веки. А этого не было. Ее жизни ничего не угрожало. Опасно лишь одно - это разговоры с собой вслух. Ох уж эти микрофоны врагов и завистников... Где их только нет?

Нет, нет и нет! Она не могла говорить вслух. Раиса Максимовна должна была быть Раисой Максимовной и никем более!

Нет-нет, она не говорила вслух ничего. Ее зубы послушно прикусили язык. Остатки совести опять стали тонуть в советском жлобстве.

Однако моления о ней Святого Фомы были так сильны, что из уха Раисы Максимовны выпал... последний, еще один и совсем-совсем маленький хромоногий бесенок. Он стал расти и расти, и вырос до размеров Конька-Горбунка. А когда вырос, то достал из бархатных кальсон бумагу и стал ехидно читать:

"Характеристика на лучшую из лучших пионерок района и всей нашей области... от 12 апреля 1939 года:

Рая твердо знает, что родилась классическим молчуном. Это далось нелегко. Она не раз была бита, когда не слушалась старших. Мать была грозна. Она не хотела ее ранней смерти. Она мстила дочери безжалостно, если та забывала тот один, самый важный и единственный закон процветания при социалистической жизни. Его Рая помнила и от нас - ее школы. Слова матери надежно звучат в ее детской головке всегда и даже во сне: "Открыла дверь - закрой рот".



Учительница математики В.П. Петрова. Подпись. Печать школы. Печать КГБ.



И тут, когда чтение закончилось, Раиса Максимовна добавила: "Или еще лучше... уже взрослая Рая сама изобрела для своих внучат: начал ходить - закрой рот, а то переломают ноги..."

После этих слов бес поежился и куда-то пропал, а Раиса Максимовна увидела любимого ею Сталина...

Иосифа Виссарионовича Сталина.




- А, теперь твой черед, Юри... - сказал Юрий Любимов.



19 - Глава - ВЛАСТЬ И ИГРУШКИ



Я начал...



Убийца ласково повел бровями и сказал: - 1937 год после Рождества Христова.

Жизнь становится веселее! Ваша молодая судьба теперь куда интереснее, чем при Ленине... Ильиче.

Раиса Максимовна увидела, как сразу же газеты стали выпячивать эти гордые слова ежедневно.

От тучных громкоговорителей нельзя спрятаться.

Всюду Он и только Он. Он окружал всех вокруг. Побег от него был невозможен.

Великий Отец всех народов был обрамлен в дорогой кумач и заботливо подвешен на всех

перекрестках. Его добрый и прямой взгляд был проницателен. Нет, Он вовсе не был суров.

Он был по-нашему свой.

Он был своим в доску.

Он был национальным героем.

Все у него было из железа, и поэтому все любили его. Все узнавали его привычные металлические щеточки усов. Его родные металлические глаза. Его знакомые проволочные складки на лице. Его незаметные наросты из морщин над ресницами и под щеками.

Он был очень прост.

Он был весь, как повседневный уклад жизни.

Все же вокруг были его винтиками и гаечками. Это был театр одного актера. Он был ножом, молотом, гаечным ключом. Он... Он... Он был Н - Н - Н ... Энным Антихристом Номер Два, после Ленина... Первого из Первых на Земле.

Он стал законом для всех.

Он был не грузином, а, пожалуй, ингушом, но по-русски родным... совсем русским.

Он был гордостью всех железных людей.

Он был крещен Греческой Православной Церковью под именем Иосифа из семьи крещеного горца Виссария, или по церковному Виссариона.

Он был один и единственный.

Его любили преданно и навсегда.

Церковь, принявшая его, не отлучила Злодея от креста. У него не было грехов больше, чем у Льва Толстого... Ему не грозила анафема на Руси.



"Все стали бесчувственны и машинообразны", - согласилась с собой Раиса Максимовна.

Всяк, был в железных тисках

взаимолюбия,

взаимосотрудничества и

взаимобездушного самолюбования.



Все громко славили дела лицедея.

Страна была в прочной и нержавеющей дружбе с ним и его рэкетирами.

Все были оплетены цепями взаимного братства, долга и верности ради него... ОТЦА-СТАЛИНА.

Все любили нового Бога, своего идола - ЧУГУНОГОЛОВОГО КРЕМЛЕВСКОГО ХИРОМАНТА.



- Юри, здесь мой черед. Лучше меня дальше ни кто не расскажет, - перебил меня Юрий Петрович. Вот его рассказ...



Поцеловав крест, Раиса Максимовна прервала апокалиптическое видение:

- Господи! Какая страшная страна, и как только мы все здесь живем? Живем? "Нет, не надо лгать самой себе, Рая, - возразил ее внутренний голос. - Мы изгои, мы гнием в этом злобном исчадии грязи и нечистот саморазврата, но ведь тебе нравится любить Своего Героя?"

- Все правильно! - зашептала Она. - Мы - это Империя Зла... Да... азиатская Империя Зла... лицемерия... дремучей зависти к другим народам мира. Где не строят диких и затопленных в крови фантазий! Где... живут мирно и по-божески! Где нет заклания сотен миллионов не рожденных детей. Где аборты не убивают каждое второе зачатие!

- И удалось же мне! И угораздило же меня, - начала она читать забытые пушкинские стихи ни с того ни сего, а, подумав, добавила:

- Да, великий Саша Пушкин, наш русский Шекспир, был честолюбив. Он стрелял из Царь-пушки. Меткий пушкарь - этот праведник Пушкин!

И тут она задумала оправдать себя в своем бесконечном заговоре против совести.

- Но как быть мне против, теперь уже генералиссимуса Сталина?

- Ведь я - одна из лучших гаек в этой чудовищной партийной машине. Гаек, которые смазаны, как маслом, так и кровью репрессированных. Ведь внутри себя я как партбилет. Да, темно-красный билет, который и сейчас прижат к моему сердцу. Это мой камень за пазухой. Да, тот самый, с анатомически точно разрезанным телом мракобеса... вдоль головы... чудовищного нечеловека. Это камень, что я притаила, чтобы бросить в свой народ. Ради моего героя-Антихриста, вбежавшего впопыхах на Финляндский вокзал в Питере после двадцати лет прозябания за границей... этого террориста... мистера Ленина-Ильича!


- Да, верно! Пушкин был прав, когда сказал про меня, своего бездушного потомка, "угораздил же черт... родиться... в этой стране". Слава Богу, что у меня нет его... мужского ума и таланта, - вздохнула она, поправляя шелковые японские чулки.

- Или этот, что сочинил чеканно и ядовито:

"Прощай, немытая Россия... Страна рабов, страна господ", - просвистели ее сухие губы.

- Господи, за что такое проклятие?! Как мы, русские, смогли исправно пережить тысячелетия в нашем византийском варварстве и никогда не встретить антихристов-вампиров... подобных бесчисленным шайкам сатанистов: Лениных, Бухариных, Троцких, Коллонтай.

Как получилось, что наши отцы помогли им побороть Христа и засмолить наше православное семя? За что они так люто ненавидят свою Мать, что дала им жизнь - Святую Русь? Как они посмели учинить разбой над своими соотечественниками?!

- Разве звериные игры нацистов не смотрятся невинной забавой в сравнении с преступлениями коммунистов-сатанистов? Национальная Социалистическая партия Германии во главе с фюрером никогда не калечила резней и геноцидом немецкие племена. В этом и заключался инстинкт самосохранения арийской нации, воспитанной Церковью Германии.

Какие слова, какие еще нужны слова?

У Раисы Максимовны больше не было слов...

Что еще могла сделать бедная Раиса Максимовна? Она задыхалась от избытка крови в голове. Врать себе самой хотелось, но не удавалось. Приступ незнакомой грудной жабы схватил за горло так, что сердце готово было выпрыгнуть ей на ладони и прямо сейчас. Но этого не произошло, как и не должно было быть. Ее совершенно здоровое и железное тело победило всех и вся. Случайная "жаба" не могла побороть железную женщину.

Вот она напряглась и силой воли остановила аритмичное дыхание. Сердцебиение пришло в норму.

- Раз-два... четыре... шесть... Еще и еще... восемь... десять. Через пару минут она уже полностью овладела собой. Ее руки расслабились и из потных превратились в сухие. В ответ дыхание выровнялось и стало свободным.

Удивив себя и на этот раз, она победила инстинкт страха и неожиданно занялась фрейдовским анализом.

Она искала верные слова. Каждое браное выражение было впору для маньяков и горе-иностранцев из загадочного немецкого поезда, где верховодил господин Ленин... до приезда в Санкт-Петербург - не германскую столицу.

- Но... как? Как случилось, что никто не заметил, что вся эта банда шпионов запихана в вагон немецким правительством?

- Что русские коммунисты могли посулить воюющим с Россией немцам в ответ на заботу?

Конечно, немцы знали, что глава банды - это Ульянов, у которого брат был повешен за терроризм, а сам Ульянов - уже двадцать лет как готовится, завершить "дело брата" и убить детей царя, его жену и его самого. Ленин был завербован, как... и Мата Хари, у которой все родственники евреи и немцы, и нет корней... в России. Ему и ей не было нужды защищать и любить то, что им никогда не принадлежало. А точнее... было чужим по крови из рода в род.

А вы можете представить себе заботливо запломбированный немцами вагон с русскими перебежчиками. Как врагами? А значит, вовсе не друзьями немцев на поле боя. Где идет бойня между немцами и русскими? Разве не шла жестокая война? Почему охрана и доставка этого вагона была важнее, чем ведение боевых действий? Стрельба со стороны немцев была остановлена, пока Ленин не пересек территорию Германии... на линии фронта. Кто еще помнит о первой мировой войне? Откуда нашлись миллионы молчунов? Все забыто? Вовсе нет. Просто... все забиты на живодерне, кто помнил... об этом вагоне шпионов из Германии.

Раиса Максимовна закрыла глаза, и на нее обрушилась война. Она увидела, как террористов бережно везут через взрывы и бомбы внутрь России...


- Разве здесь все чисто и нет предательства?! Что еще может быть бесчестнее и циничнее, чем желание убить другой народ? Как случилось, что коммунисты-ленинцы получили сердечное сочувствие от немецкого Генерального Штаба?! Неужели не ясно, что он подсылал банду террористов прямо в столицу Русской Империи... У Кайзера на этот счет не было сомнений! На ленинских руках была кровь многих, невинно убитых во время бесчисленных нападений на государственные банки России! Они были очень... профессиональны, эти террористические бригады. Кто мог отказать... врагам в вероломстве!

- А что потом? - спросила себя Раиса Максимовна. Разве не ленинцы организовывали на те иностранные деньги "свои" бесконечные забастовки?

А вы, грамотеи-фанатики социализма... очередного "изма", можете себе представить подобные забастовки, которые срывают поставки оружия на фронт во время нападения нацистов... двадцать лет спустя?!

А разве тогда была не такая же ситуация на фронте? Если бы в 1941 году коммунист Ленин истерически кричал о своем: "Чем хуже - тем лучше!", " Безоговорочная сдача русских земель!", "Смерть русскому правительству!", "Казнь царю!" и т.д. Что бы это значило для нашей Родины - России? А, братья и сестры? Разве не так вы звали себя... в 1941?

Здесь нет второго смысла? Да, Ленин как сладострастный садист... любил алый цвет и вязкий запах крови.

Он видел, сколько русской кровушки льется на фронте. А еще ее более могло быть, когда у солдатушек нет сапог... и не будет!

Ведь всюду были стачечные комитеты, дезертирские союзы, бесконечные забастовки и террористические грабежи государственных учреждений.

Разве не так?

А если нет снарядов и патронов? Разве не ясно, что будет? Разве не ясно, что немецкий Кайзер или Фюрер будет везде! Россия должна была умереть, и ленинцы убили ее... по плану еще... не Барбаросса.

- Взух-взух, как господин Ленин был прав и верен своим сатанинским мечтам из-за бугра! - запел ветер за окном. - Он был ледяным и неуступчивым, как великий Палач России Сталин, в делах мести, а особенно, когда в воздухе плыл запах кровной мести... царской семье. Смерть Русского Императора была главной целью сговора между безродными псами... и немцами... хозяевами ленинцев.

- Конечно, Кайзер знал, что делает, когда тратил на него... взух-взух... государственные деньги. Господин Ленин, а уж это точно, ненавидел чужое Отечество! Кто мог сравниться с ним! Ни один немецкий шпион, ни один арийский солдат или вояка-офицер не смог пойти на цареубийство. Совестливый немецкий характер удерживал их от убийства немецких женщин и немецких детей, жены и детей Русского Царя, - разговаривала она сама с собой, тесно сжав губы, покачиваясь из стороны в сторону, как бы раскачиваемая ветром.

- Отсутствие сердца у господина Ленина заменяла желчь, он люто ненавидел всех их... Какая уж там могла быть любовь, мифическая тяга к... русским детям? Теперь я знаю... почему Бог не дал ему своих детей! Такова Божья кара за гадливость и маньячество! Род его иссяк. Потомков у него нет.

Затем она умолкла, задумавшись, а через какое-то время... почему-то добавила:

- А его картавый нерусский акцент? Уверена, что это досталось ему от немецко-кровной бабки, от прабабки? Разве не этот факт вызвал дополнительное доверие немцев! Только отсюда и могла идти его арийская высокопарность ко всему славянскому? А его нерусский язык, где каждое второе слово немецкое, английское или... французское? Как не увериться после этого, что ничего русского нет у него и в помине? Будучи нерусским, он и говорил на нерусском языке. Это была его "бесовщина". Христопродавец вымолил немецкие марки и любовь у Ирода - Кайзера Вильгельма... не случайно.



Тайна открывалась просто: Немец любил Немца!

А убить Русскую Корону мечтал каждый из них! Это так!



Это правда! Но у немца Кайзера нет немецкой крови на его немецких руках. Его еще никто не упрекал в убийстве детей... царя - руками Ленина через заговор с ним. Только с ним, Кайзером Вильгельмом... и Антихристом из Антихристов во Вселенной.



Раиса Максимовна не заметила, как перешла из столовой в кухню. Медленно смахнула слезу и начала снова причитать:

- Разве я не говорила это ему, моему Мише? Партия, бесовская партия! Миша, не нужно тебе это. Миша, разве я не умоляла тебя... Ах, Миша, оставь эту затею, засосет она тебя алчным атеизмом... Марксов сатанизм - интеллектуальный онанизм! Разве я не говорила, Миша? Разве можно меня винить в этом? Разве... Разве я не говорила тебе шепотом... еще сорок лет назад? Ах, Миша, бедный мой Миша! Миша - голубок ты мой милый! Сердце все изболелась у меня... за тебя - Мишуха!



И тут Раиса Максимовна потеряла равновесие и сразу упала, соскользнув на ковер. Ее лицо уткнулось в ножку стола, а руки распластались, как перебитые вороньи крылья. Нет, она не потеряла сознания. Она все видела... но уже с близкого расстояния. Как бы, нос к носу. Незаметные ранее предметы перегородили ее горизонт.



- Вот Ковер, вот Стол... вот Стул.



В глазах стояла белоснежная немецкая скатерть. Она забавно свисала над ее головой, а шелковые кисточки ласково щекотали кожу щеки.



Раису Максимовну тошнило. Ей казалось, что-то застряло в горле, ну, скажем, тухлое яйцо. Чувство инстинктивного отвращения расслабило волю. Она начала, как обычно, заставлять себя оправиться от дурноты, но так и не смогла взять себя в руки... на этот раз как будто что-то сломалось в ней.



Время шло и шло, а она лежала в полудреме. Кто мог знать об этом? Никто, даже не смел об этом догадываться! Никому не было дозволено тревожить ее частную жизнь без стука в дверь или случайным телефонным звонком. Было задумано, что никто не смел, миновать ее секретаря в дверях, за которыми таились личные покои президентской семьи в Кремле.



У больной не было ни слез, ни чувств, ни слов...

Она мычала себе под нос что-то несуразное, теряя последние крохи сознания.

Казалось, что это неминуемый инсульт мозга.

Боль, Тоска и Горе были ее новыми приживалками.

Приступ хандры превратил ее в маленького и беспомощного зверька.

Она свернулась калачиком и тихо скулила.



Вдруг что-то произошло.



- Ты меня слышишь? - крикнул голос. - Рая, слышишь?



Ослепительный свет заставил сжать веки...

В ответ что-то отбросило ее от пола. Женщина подпрыгнула вверх и застыла в воздухе.


- А, что если я... кукла-неваляшка?



- А, теперь твой черед, Юри! - сказал Юрий Любимов.




20 - Глава - ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ


Я продолжил:



- Ты меня слышишь? - повторил вопрос муж из приоткрытой двери. - Ведь уже темно, совсем темно в комнате, вставай. Я хочу тебе что-то сказать, а точнее показать, - поманил он ее пальцем через полоску света в щели между темными дверными занавесками.

Жена ловко подбежала и закружилась юлой за его спиной. Она умело спрятала глаза от его недоверчивого взгляда. Она, как всегда, хотела, чтобы он жил спокойно в своих президентских фантазиях. Пессимизм мог надломить его сердце. А потому она никогда не спорила.

Она привычно играла две роли: послушную и заботливую ПОДРУГУ ВОЖДЯ и ЖЕНУ ВОЖДЯ ВСЕХ НАРОДОВ Союза Советских Социалистических Республик.

"Вот так! Всегда так! Только так и нужно! - тикал послушно ее внутренний голос. - А главное, Рая, забудь о своей метле и ступе".

Наконец она обняла его. А он? А он в ответ оттолкнул ее и, сев за стол. Начал энергично что-то чертить.

Она присмотрелась через его плечо... отошла в сторону.

Да, так и есть! Это карта Сибири! Вух, а ведь свою границу с японцами он отодвинул в сторону Китая. А территория размером в две Японии уже была надписана его почерком: "Для них". Он писал еще что-то... Ей показалось, что Япония граничит с Китаем... Она снова подошла к столу, не веря своим глазам.

- Я слышал все, что ты говорила, милая, - повернулся муж к ней. - Прости, я подслушал твой сон. Я не хотел тебя тормошить. Конечно, все это глупые слова, но что я могу тебе сказать в оправдание? Ничего! Не так ли? Ведь любое подсматривание скверно. Но я делаю это инстинктивно всю мою жизнь. Конечно, я презираю себя за это. Но как быть, если это качество помогло мне стать первым Русским Президентом. Ведь это так? - протянул он ей навстречу ладони, пытаясь приподнять ее челку с переносицы. Она отпрянула к окну.

- Да и ты, Рая, не раз переболела этим подсматриванием ради моего... Президентского Кресла. Разве не так, милая? - отошел он от стола и направился к ней.

- Ах, ах, все это... напрасно! Вот что меня бесит, - отстранилась она от него.

- Все катится в ад... Не так ли? Все эти твои новые перестройки! И вообще, оставь ты это все и давай... Давай убежим в Америку! Давай истратим деньги от Нобелевской премии... Разве их недостаточно на ранчо в Техасе? - видела она, что он не слушает ее.

- Да, непременно... но японцы! Я люблю их толковость. Это ли не решение для нас, кремлевских чурбанов. Мы как цыгане на торгах! Мы как параноики... все еще ждем и ждем помощи от Дяди Сэма. Ведь это... это национальная ошибка! Мы уже договорились с американцами о разоружении. Это правда! Вот, и баста! Хватит с них!


- Нет, здесь, что-то не так? Теперь я дорасскажу свою версию, - настоял Юрий Любимов. Я подчинился. - И так... Слушай! - загорелись лукаво любимовские глаза.




- Они сыграли свою роль. А теперь настало крутое время для другого! Я знаю, что ты испугаешься того, что я скажу сейчас. Пойми, я хочу этого! Все равно, даже если все пойдет прахом для России. Я сам удивляюсь себе! Но... разве не пришло время забыть об американцах? Я уверен, что пришло. Верно, пришло!

- Для нас один путь сейчас: мы должны идти напрямую к япошкам.

- Я хочу родить... Третью Европу! Вот где зарыт секрет нашего Русского Ренессанса.

- Здесь и только здесь! - говорил он, съедая ее глазами и обливаясь потом.

- Ты, ты, как тот самый. Ну, как его... там? Ты, как профессор Исаак Ньютон в момент открытия гравитации! - развела она руками и сладострастно прижалась к нему.

- Я люблю, когда ты скрещиваешь ладони на моей груди, Рая, - поцеловал он ее жадно.

- Сделай это? Хорошо? - подмигнула она.

- А ты думаешь, что яблоко уже упало на меня? - смущенно улыбнулся он.

- Да, Миша, конечно, оно самое! Конечно же, оно уже упало на тебя! Но, пожалуй, это потяжелее, чем простое яблоко! Это-то уж верно!

- Этот арбуз уже давно взорвал мой череп, - поднял он ее на руки, заманивая в спальню.

- О'кей! I'm ready, ready... чего бы тебе это не стоило, - сказала она по-английски, обнимая его за талию и жадно облизывая свою помаду на его губах.

- Да, как и у тебя и меня... - хотел он что-то сказать, но забыл закончить фразу.

Еще мгновение, и его трусы описали ньютоновскую кривую из одного угла комнаты в другой.

Кровать напряглась и монотонно заскрипела, хороня мужа и жену в перине.

- Ох, не сносить тебе головы, Мишка - Михаил, - скользнула она под него, обхватив его ноги жадно и поспешно.

- Юрий Любимов! А не слишком - ли. Вы зашли за пределы... недосягаемого в 78 лет? - Испугался я стариковского энтузиазма в современной литературе.

- Нет, В самый раз. Гротеск и Смех - здоровое начало, - был ответ Любимова.


Что еще? Что дальше, хочу я спросить смущенного читателя? Так идет наша жизнь. Здесь секс замешан на политике и страстях. Здесь сны открывают новые тайны на карте мира. Что в этом? Зачем все это.

Давайте забудем обо всем и перевернем страницу... их сновидений.

- Как бы там ни было, но следующую главу расскажу я, - настоял Юрий Любимов.



21 - Глава - МАРЛЕН ДИТРИХ



Он рассказал...



Май. Скромно одетая Дама сидела в кресле-качалке и что-то напевала. Рядом с ней на балконе стояло трофейное радио. И из этого желтого довоенного куба неслась слегка надтреснутая человеческая речь. Но вот все куда-то провалилось. В эфир прорвались очередные новости, которые оборвали музыкальный концерт старых полувековых песен-шлягеров. Точнее, песенки: " Та-татата-та-та... Джонни, Дж-онн-ии"...

Новости умопомрачительно пахли сосисками и квашеной капустой. Как и положено, везде лилось рекой пенистое, игривое пиво. Немцы праздновали очередной юбилей, за который в ответе была ... Берлинская стена. Мужской голос откровенничал: "Хотя она рухнула уже довольно давно, немцы не унимались и шумно обмывали пивом и мочой ее цементные осколки. Их радости не было предела. Их смех был беспечен. Коллективные мочеиспускания стали новым ритуалом.

Родилась методичность. От нее не ускользал ни один камень. Будь он большим, маленьким или еле заметным. Стена тюрьмы стала Стеной Срама. Это был послевоенный позор для оставшихся в живых солдат. Они помнили цену фантазий своих отцов и дедов, которые искалечили и похоронили половину немецкой нации в Сибири, а лучшее распылили за океаны. Немцы принесли к себе в дом разрушение, огонь, слезы и бесконечную скорбь".

Ведущие утверждали, что спустя полвека со дня рождения Стены, потомки простили "грехи старикам". Ошеломленная энтузиазмом Германия пела, плясала и свободно дышала на поминках Стены...

Дама опять прислушалась. Град спесивых слов задел ее сердце. Это была нелепая сумбурная глупость.

- Но в то же время, - подумалось ей, - как часто выясняется, что герой оказывается негодяем. Вспомни, сколько раз это было правдой и неправдой за твои девяносто лет? Как, впрочем, и все в нашей жизни. Что есть истина? Разве не всегда то, что... Кажется истиной. Лишь иллюзия? Часто это только мост между двумя или четырьмя... полуправдами, - закончила она свою мысль.

Она продолжала слушать голоса из воздуха, сделав звук погромче:

"Сразу после падения Стены появились новые... подарки. Это были наши бедные родственники... оттуда, из-за Стены. Они-то и были теми героями, кто особенно бесстрастно, фанатически и упрямо строил светлое марксово... немецко-марксово... немецко-коммунистическое будущее. Можно было давно догадаться! И совершенно справедливо догадаться - не только для немцев, как чисто немецкий идеал с чисто арийской кровью, но заодно для всех... всех остальных менее развитых народов, которые... славяне".

Дальше она отвлеклась и прослушала: "Которые избежали этого безрезультатного и... чумного социально-биологического... эксперимента над русско-образными потомками... Теперь же все встало на свои места!"

Так докладывал голос по соседству с ней из желтого зева машины... радио-хама. Неожиданно новая радиопередача перебила волну, на которую был настроен ее приемник: "Официальный придурок и маразматический Президент Хоннекер... сбежал к красным на "лечение почерному" к Черному морю. Ясно, что здесь его залечат до ручки. Но... двести миль сделали свое дело... Беглец не в немецкой тюрьме и свободен как птица!"

Разноголосица не унималась, голоса упорствовали. Они предлагали каждому отдать себя без остатка для новой и незнакомой Германии... чтобы Великая Германия, теперь объединенная... отдала себя в руки единого Канцлера - Генриха Коля.

"Вот и вся история. На этом наша передача для русских детей на немецком языке закончена. Редакторы и ведущие международной передачи желают вам всего доброго от "Немецкой волны" в Кельне".

Заиграла музыка из голливудских фильмов с Майклом Джексоном и Микки Маусом.

Дама устало вздохнула, выключив глупое радио.

- Да, Гейне и Гете всегда были для меня загадкой! Их туманный гений часто настораживал мой артистический вкус. Особенно в своих немецких шутках о самих себе, - сказала, улыбнувшись, она.

С балкона было видно, как курчавый мальчик проскакал на палке, подражая всаднику на коне. Он напомнил ей кого-то из начала века, а поэтому она, заворожено глядела ему вслед. Ей захотелось пожелать ему счастливого детства, но зачем-то на ум снова и снова приходили лица одних... "немцев, не-мцев" из местного ресторана "Фата Моргана".

- Нет! Не оправились немцы от своих тяжких грехов! Не освободились они еще от них! И как только родила немецкая земля друг за другом... столько поколений военных преступников. Разве не залили они Европу кровью дважды за наш век?!

Согласна, такое было не всегда!

Согласна, такое было у нас не каждые полвека или десятилетие!

Но все равно как немка я буду справедлива! Я смотрю правде в глаза, что тут говорить! В каждой немецкой провинции у нас были и есть свои монстры. Свои немецкие апостолы!

У нас везде остались местечковые и "в доску свои" - вдохновители очередной войны, пожаров, газовых камер или революций. Я ненавижу родственников по крови... Адольфа Шикльгрубера-Гитлера!

Ах, не повезло веку двадцатому...

Жестокость войн родилась в Германии ...в этот безумный век. Как дико, что мои арийцы сотворили два гигантских пожара. То было немедля, как только становились дважды... супердержавой. Две мировые войны зажечь - это вам не по коробку спичек чиркнуть! Для этого нужны искренние усилия и стремления! Почти каждый хотел этого тогда! Немцы рыдали от побед на фронте... Смеялись!

У нас энтузиазма всегда было с лихвой! Все это так и не иначе в Германии! Той... довоенной Германии. Очередной... довоенной?

Немецкая гордость - сатанисты Маркс и Энгельс - могли родиться только от немецкой матери и в Германии. Именно здесь и нигде больше взрастили их... на зло соседям.

Здесь и только здесь эти демоны смогли и сумели столкнуть мир в пропасть коммунизма через социализм. И в первую очередь против синагог, мечетей и костелов.

Все у нас помогали сатанизму цвести и плодоносить. И когда дичайший социализм расползся по Европе за пределы Германии, родился Черный Ангел, Управитель Рейхстага - Адольф Гитлер. Его целью стало быстрое построение национал социализма! Он стал отцом Национал Социалистической Партии Немецких Рабочих и Крестьян! Разве это не лихо, не гениальная идея? А...

Дама следила краем глаза за ребенком.

- Кто он? Кого я жду и хочу увидеть? - думала она. - Может быть, это тот, которому нет дела до моих разговоров. Но я чувствую, что это тот, кто прислушивается только ко мне...

Все это происходило в маленькой парижской квартирке, где дама Дитрих переживала третье возрождение Германии за свою жизнь.

- Что вы думаете о Германии, которая становится супердержавой третий раз? Ждет ли нас третья мировая война? Ведь Германия всегда начинала войны, как только становилась супердержавой... Почему мой разговор похож на бесконечную беседу с немым Президентом! Разве это не так? - повернулась она вполоборота навстречу его шагам за спиной.

Президент был встревожен. Его мальчишеское волнение читалось ею без труда. А вот это-то и было его извечным несчастьем. Ведь у него все и всегда было на лице! Как бы он ни старался, ему не удавалось скрыть своих тайн. Конечно, во всамделишной жизни живется проще. Но как быть без секретов, если ты Президент СССР... да еще с ней.

- Несомненно, все это истинная, правда. Но, опять же, я и сам на стороне этих справедливых разговоров. Но... что мне делать со своей загадочной русской душой? Разве она позволяет мне идти наповоду у каждой парижской Дамы? - твердил он себе под нос...

И тут он проснулся.

Михаил Сергеевич Горбачев вовсе не любил таких снов. Да и вообще все это, с Марлен... немкой-певицей и кинодивой нацистской Германии.

Он любил русских звезд: Русланову, Зыкину и Пугачеву!

А этих: Пиаф и Дитрих он терпеть не мог.

Зачем все это? Для русских, да еще не на русском языке.

Сам же он знал только один язык, и это было для него уже трудно...

Да и... чего "взять" мужчине от девяностолетней лесбиянки Дамы Дитрих?




- И дальше... я расскажу, - настоял Юрий Петрович.



22 - Глава - СОН В РУКУ



И рассказал...


Итак, как мы помним, Михаилу Сергеевичу сон не понравился.

Однако что делать?

Сны-то мы не выбираем, да еще в три часа ночи. И хотя бы под руку надо что-то... высмотреть.



- Ну, пусть бы до семи утра? - А поэтому он повернулся на другой бок и увидел... Увидел?



Ни что иное, как продолжение неприятного сна, где была... она же, но на семьдесят лет моложе.



- Что можно ожидать от этого щебечущего ротика? - думал он,

разглядывая ее губную помаду и выщипанные над переносицей брови.



- Конечно, Марлен великолепна, но то, что она просит, я ей не скажу. Нет... Вот от этого-то я устою и ни за что не буду покачивать головой в ответ, как бы подтверждая верность ее слов! Нет, я буду молчать, не подтверждая ничего! Никому! Вот так-то, мадам! - толкал его Бес в ребро.



- Ты твердо знаешь, что ты первый советский Президент, четко помнишь, что должен быть открыто-неискренним и мягко-непроницаемым! Это и есть единственный закон выживания, Горби. Разве легко? Нет, совсем нелегко. Ах, Горби, как тебе тяжело! Ну, а другим-то разве легко? Но ты не зря научился этому искусству у Рейгана, Буша, Тэтчер и Миттерана. Нет, тебя не проведешь на слюнявой немецкой мякине! Мир политики - это для тебя! Нет, нет... а совсем... не для меня - певички и актрисы, - нашептывала она ему.



- Я, я-то знаю, что надо! Один-единственный в целой России знаю, как ошарашить пустоголовый мир. Да, я это уже... еще вчера придумал сам для моей Раи. Нет, нет, но только не сегодня! Еще не настало время для открытых слов... даже во сне. Нет, еще не настало время для открытия моих секретов! Надо быть осторожным, - тихо сопел он, грызя левый мизинец.



- Ах, ах! Вы знаете? Вы в курсе? Какие новые штучки появились в характере у немцев после падения Стены? - игриво и полушутя спросил он у мисс Дитрих, которая в этот момент угощала конфетой австралийского какаду.



- Штучки? Это как перевести? Штучки? - насупилась она, потирая переносицу и скрестив голые соблазнительные ноги на уровне его носа.



- Штучки? Это... THINGS, - сказал он ей на своем русско-английском языке.



- А... THINGS! Я догадалась! – заразительно захохотала она смышлено, касаясь мизинцем помады на губах.



- Марлен, Вы соблазнительны! - невольно расхохотался и он, читая ее эротические жесты и видя в ее THINGS - штучках, похотливые... страсти.



- Да, немцы любят ссать на камни, где была Стена! Это у них новая национальная черта. Прямо, как собаки, - вульгарно выплюнула она сладкую слюну, глотая жевательную резинку.



- Везде, где была Стена? Прямо на цемент, - не поверил он.



Перед глазами замелькали картины, где сотни мужиков настойчиво скрипят своими пластиковыми молниями туда и обратно...



- Обратно и туда, а везде... реки мочи! - сплюнул он с отвращением жвачку в платок.



- Да, прямо как дворняжки. И каждый норовит поссать именно там, где была Великая Стена. От этого ну совершенно невозможный запах в Берлине. Такого еще не было в истории англосаксов! Надругаться так над бедной Стеной? Побежденной и разрушенной Стеной! Спасу нет от кобелей. Все они так и норовят туда, к... Стене. Разве это не место позора и унижения? Кто знает? Что сказал бы об этом Зигмунд Фрейд? Там вонь стоит... по ней можно вынюхать, где стояла эта Великая Хрущевская Стена, - кокетничала Марлен, строя ему глазки.



- Великая стена... Китайская Стена? - не понял он.



- Нет... Русская! Великая Хрущевская... стена, - повторила она, наклонившись к нему вплотную и обдав его удушливым жаром "Шанель N5".



- Я уверен, что наши судьбы изменились бы, если я встретил Вас, скажем, ну... на шестьдесят лет раньше, - поцеловал он ее, пунцовея.



- Несомненно, Горби! Ты бы стал Президентом Германии! Да еще я бы родила тебе двойню, уверена... Я верю, что судьбы у всех свои, совсем... свои и все от Бога! - погрозила она ему мизинцем, показывая на портрет отца за своей спиной.



Услышав это, ее отец немедленно сошел из-под мертвой ретуши и материализовался в розового толстяка-бюргера.



Горби, повернулся к нему и приветливо улыбнулся.



- А это для Вас, господин Президент! –

протянул тот ему тяжелый камень, достав из-за пазухи фланелевой рубашки.



- Как?

- Не хотите ли сувенир века... от Берлинской стены... - вздрогнул мистер Дитрих, не понимая и пугаясь отстраняющего жеста Президента.



- А Вы долго его мыли мылом и шампунем?

А может быть, и в спирте? - в конец смутил он его и заговорщически посмотрел на дочь.



- Да, пришлось отмачивать в спирте. От правды не убежишь! Да, мыли в водке, в "Столичной"... несколько суток, - побагровел даритель.



- Ну, вот и хорошо! Я верю Вам, что запаха никакого нет, и камень от Великой Русской Стены можно отдать Мэрилин, - расхохотался Горби в ответ, глядя на заливающуюся смехом девушку.



- О да! Это чистая, правда! Я всегда мечтала о личном подарке от Русского Президента, - схватила она кусок бетона и побежала во двор.



- Этих дочерей,

Вы сами знаете,

Господин Президент,

никогда не поймешь! –

извинялся собеседник.



- Она гениальная певица! Ее природное, неподражаемое чувство юмора, а также светлый ум и удивительное обаяние приковывают каждого. Не так ли, мистер Дитрих? Я верю в ее светлое будущее! Очень верю! Поверьте и Вы! - поклонился он ему, стремительно направляясь к выходу.



Здесь Президент открыл глаза. Часы отбили семь утра.



- А вот эти-то слова и были твоей сегодняшней ошибкой, - повторил эхом Бес, который бегал по его лысине, выбивая для него головную боль своими копытцами.



- Разве не так, Горби? - спросил Бес еще более настойчиво.



- Да, да. Это было так, - ответил тот.



- Ха, ха, ха! - раздалось одобрительно над головой, и головная боль испарилась.



Михаил Сергеевич протер глаза и зевнул. Он показался себе слишком честным и открытым. А это было непозволительно, это было прямым нарушением партийного этикета.

Он, как всегда, умело прятал свое "почти" человеческое нутро. Марлен подловила его на симпатии к своему таланту, и он неосторожно разговорился. Ведь и впрямь ее шутки смешны и забавны. Он не мог удержаться от желания хохотать над ее "ссаной" шуткой. Одно он знал - говорить об этом вслух нельзя. По крайней мере, о том, что он думает обо ... всем.

От неискренности было тошно на душе. Он наигранно потянулся и вдруг начал горько подзадоривать себя... Ему казалось, что он был лишь клоун, который существует для себя, играет для себя, разговаривает сам с собой... Вся его суть в полусиле, в полусмехе, полураскрытости, полуискренности или в полулжи. Он как бы и не жил никогда. Его человеческий полумир всегда прятался за полузакрытой дверью... несвободы. Всяк его день, всякая его ночь, вся его жизнь были такими. Он не мог увидеть мира... нараспашку и до горизонта. Он упорно упирался глазами и лбом в дверной косяк, натыкаясь на цепь, что висела... поперек его трусоватого ума. Иногда чудилось, что он ходит с этой дверью, навечно приклеенной к его лицу... То была тяжелая дубовая дверь... на засовах и без смотрового оконца. Вся жизнь его была полубредом!



- Я даже не крыса, как мои собратья Брежнев или Суслов... уж куда мне до них. Я лишь маленькая серенькая полевая мышка, которая выгрызла себе дырку-дом в сыроколбаснокопченом Кремле, - рассуждал он самокритично. - Полевка vulgaris - вот имя Президенту СССР... имя для меня.



- Ах, я... жалкий Горби!



Прозвонил будильник. Значит уже семь тридцать утра.

Он встал.

Снов ему больше не хотелось.



- Неужели меня кто-то... сглазил вчера?





- Мне понравилось. Я и дальше расскажу, - сказал Юрий Любимов.




23 - Глава - СТРАННАЯ ЗАТЕЯ



И дальше... рассказал Юрий Любимов.


Войдя на кухню, он никого не увидел.



- Ох, уж эти арийцы! Им не откажешь во вкусе! Совершенно правы! Справедливо, что они мочатся на хрущевскую выдумку и дикость.

А русские? Да они бы делали то же самое! Конечно, все было бы точь-в-точь... со Стеной! Если бы кто-то сделал Стену поперек Москвы, Киева или Ленинграда!

- Разве это не заложено в мужской натуре - противостоять глупости, сумасбродству и фанатизму! Ха-ха-ха! А разве это не так? - безостановочно тараторил Михаил Сергеевич.

- А мавзолей? Ха-ха-ха! Русские сделали бы то же самое... если бы... от него остались крошки гранита. А если бы... в один день? Вот взял бы, да и исчез маниловский Мавзолей Христопродавца! Ха-ха-ха, - раскатисто гремел он ложкой в чашке кофе. - Ха-ха-ха!

Он не заметил, как оделся и вышел на улицу, но вдруг остановился и осмотрелся вокруг себя. Все виделось в другом цвете. Он мечтал и мечтал о ней. ... О ней! И только о ней. Прошло еще полчаса, а он все еще оставался под впечатлением ночной встречи с этой восхитительной немкой, гениальной мисс Дитрих... Марлен Дитрих.

Шел день. Одни дела сменяли другие. В голове же его окружали такие видения, куда лучше не приглашать женщин. То были вереницы мочащихся американцев, англичан, украинцев, литовцев, латышей, молдаван, ненцев, тунгусов и других союзных и не союзных народов.

Все они стояли у Святого Места. Он болезненно жмурил глаза, опьяненный искренним парадом человеческих эмоций... Святым Местом был... Ленинский Мавзолей.

- Вух, вух, - повторял он не в силах забыть прошлую ночь, вспоминая свой сон со столетней, теперь уже леди Дитрих. - Впрочем, неправда. Вчера ей исполнилось бы... 94.



Раиса Максимовна, встретила его в этот день между заседаниями. Она насторожилась. Ничто не могло ее обмануть в нем: - Мне ясно... с ним творится что-то неладное.



Но может, это и хорошо?

Даже если он и не в себе?

Почему бы и нет?

Отчего? Вчерашний разговор?

Сон о Голубке и Самурае? Неужели мой Ангел хранитель отнял у него покой?

И зачем это он заказал у ювелира что-то из алмазов?

А может быть здесь и есть то, что нам надо?

Может быть, лед тронулся, и мы уедем в Америку?!

Кто знает!

Кто знает?

Ах... скорее бы.

Скорее... бы, Миш!



Здесь мне как писателю и зрителю этих снов... хочется передохнуть.



Вот, пожалуй, и все. Неплохо бы все забросить... оборвать.

Я уверен, что судьба не обманет нас.

Поверь, читатель, что это почти... так.

Ведь мне виднее.

Да... потому, что я любитель сновидений.

И знаю все!

Я вижу все наперед.

Я слышу, о чем все спорят и чего все хотят.

Впрочем, зачем быть таким самонадеянным?

Не легче ли спросить, что думает об этом Королевна Аглицкая?



- Юрий Любимов, а как же страницы из истории, которые связаны с Вашей биографией. Ведь читатели ждут. А вы уже о Королеве... моей Королеве?

- Да, Юри, ты прав. Я увлекся и стал "иносказательно" пересказывать историю СССР. Вот слушай. Здесь я весь - весь Любимов по годам... с 1917 до сегодня.



Я затаил дыхание.

Ретроспектива в 79 лет - это вся история страны - СССР.

Ведь "Переворот 1917" Был в год его Любимовского рождения.

Юрий Любимов родился в тот роковой год... что искалечил православный народ.



24 - Глава - СУДЬБА 1917 - 1997



Я родился. День Православного праздника 30 сентября. Это день: ВЕРЫ, НАДЕЖДЫ и ЛЮБЫ и их МАТЕРИ СОФЬИ. У меня брат Давид. Ему уже 4. Я вижу его глаза постоянно. Он целует и обнимает меня. Он зовет меня: "Юрий, Юрий, Юрий". Обо мне говорят, что я "Весы", но и "ЗМЕЯ". За окном 1917 год. Много лиц. Много разных мест. Почти ни чего не помню. Только осталось в голове "купель". Вокруг серебро, вибрация, свечение. Смотрю над собой вода. Это я под поверхностью. Свечение усиливается. Вот вижу и ободок купели. Почти не плачу. Страха нет. Я смотрю вниз. Это я в полотенце. Крестины закончились. Я прожил 1 год на земле. 1918 год.




2 года. Перед глазами крупные палочки кровати. Все в голубом. Голубое окно. Голубой потолок. Голубые стены. В голове слова брата: "браток, браток, браток". Я его очень люблю. Всегда вместе бегаем, возимся на полу. 1919.






Я впервые увидел смерть в 3 года. Я так и не привык к смерти, своей сестры. Ей было чуть больше года. Наша сестра Ирина умерла. Я целый год искал ее по комнатам. Вставал. Трогал кровать, где она спала. Родители со мной не говорили. Мама была вновь беременной. Я трогал ее живот. Ласкался. Я хотел возвращения сестрички. Мы переехали после похорон. На Земледельческий переулок д. 3 кв. 9. В Москве 1920 год.




Мне 4. Я счастлив. У меня родилась сестра НАТАША. Она совсем другая. Я вокруг ее кроватки, бутылочек, ее ложек и тарелок. Я люблю ее за ту умершую "Ирину". Я бесконечно рад. Мама и я всегда вместе. Отец много работает. Брат часто в школе. Я бегаю по этажу, где мы живем уже год. С этажа все видно. Часто стреляют в 1921-ом на улицах.






5 лет. Помню только лето. Уезжаем на дачи то "МАЛАХОВКА" то "ИЛЬИНКА". Впервые испугался за свою жизнь. Это была смерть. Ядовитая змея была в ногах. Я подпрыгнул выше головы. Брат похвалил меня, что сильный. Я действительно прыгнул "выше головы". Ту змею звали "медянка". Все стоит перед глазами. Я стал оберегать себя от "змей". 1922 год.



В памяти Коктебель. Мы вчетвером. Мне 6 лет. Папа работает в Москве. Наташенька, Давид, мамочка и я всегда вместе. Крым красочен. Тепло и солнечно. Я получил "затрещину". Это от мамы. С тех пор я не ворую виноград из-под заборов. Я помню эту затрещину и гневные глаза. Эта вина живет до сих пор. Нет, я не вор. И еще... я пошел в школу. Это мой "нулевой" класс. Я горд собой. Много новых друзей. Школа рядом. Это в Кропоткинском переулке. Во дворе чудная и удивительно красивая церковь. 1923.



В этом году я открыл в себе инстинкт "самосохранения". Я спас родителей от допроса со стороны учительницы. Я сказал, что виноват я, и они меня не подговаривали, не подписывать школьную бумагу о сносе церкви во дворе школы. Я просто не хотел подписывать, так как когда мне скучно на уроке, то я рассматриваю ее крышу, колокола и кресты. Это очень красиво. Но мне не поверили. Все в классе подписались за снос церкви. А я остался "упрямым и глупым". Все проголосовали, и церковь умерла. Был 1924 год и мне 7 лет. Почти всю жизнь перед глазами картина. Учительница: "Дети, давайте проголосуем: нам мешает эта церковь. Поднимите руки". И подняли. Рассмеялись. На следующий день мама сказала: "Поднимай руку". Я еще не понял, что она хотела - "чтобы сатанисты антихристы не умертвили ее дитя". Вот и все. Она молила Христа "укрыть и спасти сына". Говорила ли она с отцом обо мне, не знаю. Она молчала об этом всю жизнь с 1924.



Я близко сдружился с мальчиком Сашей Гинзбург. Мы в одном классе. Я еще не знал, что он будет знаменитым бардом "Галичем". Мне нравилась его открытость, мягкость и желание участвовать во всех авантюрах в школе и школьном дворе. Я только не простил его за его "голос" ради разрушения православной церкви. Мне 8 лет. 1925 год.



9 лет. В памяти бесконечное "лето". Церковь снесли. Во дворе "футбол" и "городки" с "лаптой". Я и брат уезжали к деду Захару Петровичу и бабушке Агафье Тихоновне в деревню. Ее звали "Абрамово". Это где-то между Рыбинском и Ярославлем. Перед глазами толпы на Ярославском вокзале. Мама тоже ездила, но сестры с нами никогда не было. Я так и не понял почему. Здесь загадка, зачем она оставалась с папой в Москве в 1926.



Помню летние каникулы. В 1927 к деду и бабушке родители нас не отправили. Слышал слово "ОПАСНО". Поэтому я и брат под Москвой. Это в Молаховке. Ночные дозоры с выгонкой лошадей, степи. Бесконечная рыбалка на утренней и вечерней "зорьках". Спим на сеновале. Однажды задрожал телом и поцеловал подружку. Ее звали МАГДА. Она из обрусевших немцев. Первое сексуальное возбуждение. Странное чувство. Очень приятно трогать незнакомое девическое тело. Она на два года старше. Это все она придумала с этим "троганием ног и грудей". Я очень люблю игру: "лови-лови". Я всегда бегу за ней. А когда ловлю, то делаю, как ей нравится. Нет, секса у нас нет. Есть поцелуи, обжимание. Мление. Самоистязание непонятным и незнакомым. Мать дала мне пощечину, которая горит на моей щеке всю жизнь. Вот как это было. Брат сказал отцу: "Правильно папа, вас сажали. Вы отсталый тип". А, я, зверек убогий, злобно посмотрел на отца и мать исподлобья. Не знал, что одурманен, отравлен и омерзителен был, как и брат. Нет, мы не доносили в политическую полицию против отца и матери, дедушки и бабушки. Бог уберег. Но представьте: Бесконечная пропаганда - как мы "растем", как "широко шагаем к прогрессу" - на улице, в школе, везде. А папа говорил: "Когда кончится этот разбой над Россией. Когда умрет это безобразие. Лживые сатанисты против Христа - коммунисты". После пощечины мы дали маха - убежали из дома. Мы устроились жить у нашего друга - врача Сергея Ивановича Преображенского. Мать и отец не побежали за нами. Нет, у них не было слез для "щенков" и "гадких трепачей". Через три дня пришла мама, и забрала нас домой. Мне было 10, а брату - 14 лет. Мы вышли из квартиры, где были диссидентами. Это помнится. Мать держала "нас за ухо". Так за "ухо" мы и спускались из дома друзей в направлении к дому отца. В 1927 я научился "уму-разуму".



Потрясение. Ужас. Мне 11 лет. Это осталось на всю жизнь. Исчез отец. Арестован. Оказывается, он должен отдать все свои деньги, которые он зарабатывает, как "специалист с Высшим Коммерческим образованием". Поскольку деньги не были спрятаны, а все проедались, то власти его отпустили домой. И еще потрясение. Вскоре арестовали мать. Оказывается она, как высокооплачиваемая учительница "тоже не отдает денег властям из своей зарплаты". Несколько месяцев ее не было дома. Мы жили: папа и трое детей: мне 11, брату 15 и сестре 7. Но вот мама пришла. Все бесконечно рады. "Теперь мы честные люди. У нас ничего нет". Это то, что поняли власти. Это то, что узнали о себе: я, папа, брат, мама, сестра. Мама в этот год пожалела, что не была "рабочей, крестьянкой". Ее дипломы из "Гимназии" и "Высших женских курсов" (что равно Университетскому образованию) чуть не сгубили ее и не сделали, чуть-чуть, мужа - вдовцом, а детей - сиротами. Больше ничего не помню. На лето мы "никуда не ехали". Каждый день сидели и дрожали дома. Письма от дедушки и бабушки "прекратились". Их больше не было в почтовом ящике. Мама ходила, как и всегда, несколько раз в день на "почту". Это стало семейной традицией с 1928.



Мне 12 лет. Воспоминание года - это лицо деда. Вот он "полубезумный" стоит на Ярославском вокзале. Рядом бабушка. Много, много маленьких "узелков" и "узелочков". Видно, что это не их вещи. Все собрано и перевязано в мешковину. Это - то, что собрали для них соседи в их родной деревне "Абрамово". Дед перенес инсульт. Его лицо перекошено. Это первый надрыв. Он говорит: "Бандиты забрали все. Нет дома, скота, амбаров, маслобойни, инструментария". Он не понял, что такое "раскулачить". Его лицо стоит перед глазами. Он светится изнутри. Он весь "иконописен". Внутри него живет церковный староста, кем он и был. Он перестал писать с этого года. Крепостной мужик, что был обучен барином грамоте, в нем "умер". Его глаза без слез. Он как бы в себе. Болезнь спрятала даже чувство "беспокойства" за детей и жену - мою бабушку. И еще. Было так опасно, что на Ярославский вокзал я пришел один. Родители подослали меня самостоятельно. Они хотели спрятать деда от "каторги" и "обязательной смерти, как кулака с женой". Я тайком привел их домой. Позднее я узнал, что деда выбросили из его дома на снег и избили. Политики хотели сделать из него не человека. Он никогда не простил "своего разорения" Советской Власти Коммунистов. Вскоре папа снял жилье для них в пригороде Москвы. Родители спрятали своих стариков в "Малаховке". Весь ужас от бессилия я сохранил до сих пор. С тех пор я завсегда поглядываю в окно "без причины". 1929 год научил меня и этому.



Помню лето 1930. Я счастлив. Ходил с дедом по грибы. Он великий знаток этого дела. Он оправился. Улыбается. Молится. Все рады, что внуки и внучка со стариками. У них две комнаты и веранда. Я бесконечно близок к бабушке и деду. Я их очень очень-очень люблю. Это лето я запомнил навсегда. Это срок, когда умер дед Захар. Ему вдруг стало плохо, а я был рядом. Он лег и положил голову мне на руки. Так и отдал Богу свой дух. Всю ночь мы пробыли один на один в "Малаховке". Никого в доме не было. Куда-то все уехали по делам. Была лунная ночь, и я рассматривал его лицо, волосы, морщины. Я понял, что такое "устать жить". Он так и не оправился от того броска "в снег", что сделали с ним коммунисты-сатанисты. "Это все не от Христа, а от Антихриста" - говорил дед изо дня в день с тех пор. Утром я купил билет и приехал в Москву. Я открыл дверь и сказал: "Деда Захара Петровича больше нет. Он умер. Он в Малаховке и один в доме". Кто-то сказал: "Не горюй. Он ушел в рай с миром. У тебя еще дед есть. Он с серьгой. Он по материнской линии. Ты же знаешь, что он из "цыган". "Бог знает, где он сейчас" - кто-то ответил с боку. Лица людей и голоса - стерлись. Никто не помнит имени моего деда-цыгана. Даже сестра не помнит. А, как бы хотелось обнять его... тогда в далеком 1930. И еще, кто-то спросил: "Как же ты не боялся всю ночь". Ответил: "Боялся, не мог себя пересилить уйти и оставить его одного". Мне было 13, но я был старше себя.



Нас "уплотнили" в 1931. Это значит, что коммунистические правители издали закон, когда в нашу квартиру приехали чужие люди. Мы не хотели этого, но нас не спросили, когда получили "законное распоряжение из Городского Управления". Вот и поэтому: у нас живут четыре профессиональных члена коммунистических властей из Правительства России. Все они бездетные и не замужние. Очень много читают. Ходят в пенсне. Всегда всех учат и за всеми подсматривают. Сестер имена: Песси, Сарра, Мерра и Фани. Они еврейки-атеистки. Они живут в комнатах, которые оттяпали перегородками из фанеры от квартиры моего отца. Теперь у нас "коммуналка". Мы стараемся друг с другом не разговаривать. Мама и папа знают, что это "четверка" пишет доносы в политическую полицию ради своей карьеры и повышений по службе. Они откуда-то знают, что "мать и отец были арестованы и выпущены из-за отсутствия улик". Одна из них мне об этом созналась. Я смолчал. Притворился молчуном. У них в каждой комнате по портрету вождей и членов коммунистической партии Европы и Мира. Я их боюсь. Родители их боятся. Брат и сестра их боятся. Они знают, что мы их боимся. Но есть тот, кто их "не боится", а рычит и исподволь "мстит за нас". Ее зовут сука "ДЭЗЗИ". Она постоянно ссыт в галоши: Песси, Сарры, Мерры и Фани. Это очень нехорошо. Но сука не понимает, что галоши очень важных и влиятельных людей не ночной горшок. Она ссыт, ссыт, ссыт. И еще, важное событие. Самое главное после "приключения с ДЭЗЗИ". Я закончил 7-летнюю школу. Я бесконечно горд за себя. Я совсем взрослый. Не знаю почему, но с тех пор, когда бывает на душе "сумеречно" и "смутно", вспоминаю слова матери: "Помни, Юра, твоя прабабушка умерла в 102 года. В этот час она собирала морковку на огороде. У себя дома". С 14 лет я знаю о своем долголетии.



Уже 15. Я влюбился. В каждом сне она. Ее зовут Маша Яновская. Еще у нее есть сестра, но в памяти ее нет. Имя забыто. Она мне много рассказывает об отце. Он - писатель и драматург. Я впервые понял, что есть люди, которые совсем рядом, и они удивительны. Ведь, кто-то может "написать пьесу". Это для меня загадка. Я стал к нему присматриваться. Бывать часто в подружкином доме. Меня магнитило слово "драматург". Странно. Я любил их дом до бесконечности в тот далекий 1932 год.



Пошел в техническое училище. 1933 год. Надо было стать рабочим-техником по моторам. Разбирался в этих делах с лихом. Мог все смонтировать, собрать и разобрать. Одновременно учился в 8 классе. Мне 16.



Мне 17 лет. Все там же. Это значит в "ФЗУ N2" на Коммунистической улице в Москве. Те же моторы, Те же друзья по рабочей профессии. Одновременно учился вечером. В общем, учился пока и не закончил "среднюю школу" в Москве. 1934 год.



В 18 я стал студентом театрального училища. До сих пор не пойму почему? Почему не пошел поступать по технике куда-то? Умолял экзаменаторов, взять "ВО ВТОРОЙ МХАТ". Не хватало несколько месяцев "по возрасту". Взяли. До сих пор не пойму "почему"? А там было превеликое счастье. Играл в спектакле вместе с Геоцинтовым и Берсеньевым (роль была интересная: "Ванька-Каин"). Все это шло здесь от гениального американца Михаила Чехова. Этот 1935 год многое изменил в моей судьбе.



Жаль, что и года не прошло, а "Второй МХАТ" закрыли по приказу Вождя всех времен и народов Иосифа Сталина - Джугашвилли. Но мне повезло в мои 19 лет. Сразу же "перешел" в театр "ВАХТАНГОВА". Это была для меня "кузница". Все интересно. Все грандиозно. 1936 год.



Я в театре "Вахтангова" - этим все сказано. Вся мировая классика здесь. Мне 20. Это потрясающий 1937 год.



Театр "Вахтангова" - я, к счастью, здесь. Все великие актеры и актрисы здесь. Мне 21. За окном 1938 год.



1939. Закончил театральное училище. Я дипломированный актер. Продолжаю работать в театре "Вахтангова". Огромное наслаждение. Помню новогодние балы и праздничные украшения по всей Москве. Старый Арбат всегда ослепителен и примагничивает. Война все чаще и чаще, однако, вторгается в жизнь. Я верил, что артистов на фронт не пошлют. Великий Щукин просил меня пригласить с собой в "ВОЕННЫЙ КОМИТЕТ" к генералу, если придет повестка. Великий Щукин убеждал меня, что поскольку он, ЩУКИН, играл на сцене Владимира Ильича Ленина, начиная с 1918 года, то его, ЩУКИНА, послушаются. А значит, конечно, значит, Юрия Любимова не отправят на передовую линию в Финляндию. Однако все случилось иначе. Щукин, гениальный Щукин, умер в 42 года от роду. За меня никто не хлопотал. В день его похорон мой солдатский поезд вез меня на войну. Мне было, ровно 22 года. Именно в этом возрасте, он, Щукин, играл Владимира Ильича Ленина. Я понял, что Ленина я не сыграю на сцене в свои 22. Я начал бояться, что не доживу до "42".



1940. Отпраздновал свои "23" на фронте. Кое-как обучили стрелять из винтовки "линейки". Вокруг тысячи и тысячи смертей.



1941. Понял, что столицу Финляндии русским солдатам не взять. Финская война проиграна СССР. В глазах покойники без священника и креста на груди. Часто никто мертвых не считал. Многие как мусор. Как началась "Вторая мировая Война" - как бы и не заметил. Я не снимал шинели. Был фронт, фронт, фронт. Помню: запах махорки, папиросы "Казбек" и "Беломорканал". Это и есть солдатское сокровище в 24 года от роду.



Я на войне уже 3-й год. 1942.



Я на войне 4-й год. Молю Бога, что я еще живой. Война это страшно. 1943. Так прошел и1944…пятый год.



Я на войне 6-й год. Слава Богу, что 9 мая "АД" закончился. Я жив в свои 28 лет. Жизнь началась заново в 1945.



В России мир. Я особо счастлив сегодня 30 сентября 1946. Это мой "29" - летний День Рождения. Я влюблен - это Оля Ковалева. Уже год "как в ушах" нет выстрелов из автоматов, взрыва бомб и крика раненых. Что о войне, то она всех перемолотила. Я потерял почти всех своих сверстников. Все больше и больше приходится общаться с людьми из "старшего поколения". Они на десять, двадцать и тридцать лет старше меня. С этого началось "старение" страны. Это правда: мои сверстники легли не считанными в землю братских могил. Их до сих пор не отпели священники. Многие безымянны. Но, жизнь идет своим чередом. Я знаю, моя возлюбленная на "6-м" месяце беременности. Ждем ребенка: мальчика или девочку. Я счастлив. Стараюсь много работать, где только можно подзаработать. Это театр, сцена, дома культуры... в любом театральном клубе из народной самодеятельности. Меня никто не уволил из Армии.



Мне 30. Я счастлив. 1947 - самый удивительный год. Больше всего помню Праздник Нового года. Ведь это самый особый год. Моему любимому первенцу Никите Любимову исполнилась неделя. Я благодарю Олю за это. Он родился 24 декабря. В католическом календаре это день Рождества. Но это не главное. Я был и остаюсь Православным славянином, как все мои бабушки, дедушки, отец, мама и их прадеды. Однако приятно думать, что "Никита и, вдруг, родился в святой день - Рождественскую ночь". Родиться в один день с Христом это подвиг.

Я приписан к "Армии" и уже "седьмой год в военной форме".



Мне 31. Я дожил до 1948 года. Уже восьмой год "на армейском пайке". К счастью это последний год, когда кончилась "моя цыганская" жизнь с женой и ребенком. Я стал реже "перебрасываться" по воле начальства из одного места в другое по России. Никогда не знал, что будет "завтра". Сегодня "здесь", а "завтра" за сотни и сотни километров от прежнего городка, села или деревни. Велика Россия. Велика Воля и крутой нрав начальников-генералов. Если меня спросят, что чувствовал тогда, то расскажу два эпизода из своей "профессиональной жизни". Я же служил в ансамбле шефа Политической Полиции СССР, и его имя - ГЕНЕРАЛ БЕРИЯ. Если скажите шутки? Это не так. Я питомец бериевского гнезда, где опекали всех великих деятелей культуры. Следили за нашей жизнью от туалетов до абортов, если они были нужны "СТРАНЕ СОВЕТОВ". И длилось это восемь лет. И так, эпизод - история "Первая ": Генерал и Второй Хозяин СССР - БЕРИЯ вошел, мальчики вмиг все двери закрыли, пауза была зловещая. Быстро сел, не снимая кепки, весь в кашне, воротник поднят, мальчики тоже с поднятыми воротниками, руки в карманах, видно, там пистолеты. Сел: "Начинайтэ". Все закружилось, завертелось. 45 минут вертелось. Он: "В Крэмыл паэдыт "Пэсна а важдэ", потом поэдыт вот эта "шири-вари-Берия" - обо мне, потом вот эта танц, где девки хорошо очень кружат юбки, - все ляжки видно. Всо". Ждали его ценных указаний. Путей развития ансамблевых искусств. Шостакович, Юткевич, Тарханов, Эрдман - все ждали с трепетом. Но он не пожелал дать указания и исчез. Это он выбирал программу для показа в Кремле Сталину. Там была дисциплина - строгость. Там Шостакович плясал, песенки писал на дни рождения членов Политбюро КПСС и подпевал за пианино во время фильмов в резиденции Сталина, Мессерер, Рубен Симонов, Охлопков восхитительно писали сценарии и ставили программы. Преподавал Тарханов. Редко обходилось без заботы и консультации со стороны Немирович-Данченко. Берия всех объединил, и очень опекал. И так, эпизод-история "Вторая" из моего блокнота: Я сижу скромно у портьеры, молчу... и еле стучит от возбуждения сердце: "Сталин рака жрал. Выломал клешню, хрустит, сосет, чмокает, хлюпает. Рихтер бедный сидит за роялем, не начинает - тишины ждет. А у него за спиной вся эта кодла чавкает, звякает, булькает. Генерал-рожа красная - уже Рихтеру кулаком грозит: начинай, мать твою! Не начинает - ждет тишины. Злодей догадался, рака бросил, лапы об крахмальную скатерть вытер и демонстративно в ладоши - хлоп. Мертвая тишина мгновенно. Рихтер бедный склонился - и музыка". Вот такая житуха была. Знаю, кто-то мечтает о лаврах Лаврентия БЕРИИ. Бесы сраные. Его водянистые глаза до омерзения отвратительны.



В 32 случился забавный случай. Я, так и не понял, чего он хотел. Этот "М.С.Г." стался неразгаданной загадкой. Этот эстет из СССР, моей Москвы, был слюньтявым педерастом из секты Параджанова. Может быть, он хотел, что бы я оставил свою жену, ради него? Странная и чудная затея. Женщина для меня это запах свежего яблока. Это сплетение ужимок и тайн. Нет, я не изменник. Я на стороне милых женщин. Еще помню, этот "М.С.Г." восхищался моим задом и обольстительным телом". А причина в том, что я играл в фильме накануне. Я был какое-то время "Пятница" с голыми ногами. А, значит, шерстистый, дикий, танцевальный и в перьях, нитках и еще в чем-то экзотическом. Одно скажу, шоковый случай. И все же, смешно и забавно. Однако остерегайтесь, молодые люди, "Пятниц" и их поклонников в кинозалах. Помните, что со мной это случилось в 1949 году. Самое же главное событие того 1949 года: "Я почти свободен" от погон. Теперь могу жить с семьей в Москве. Восемь лет был "Артист-солдат". Теперь я стал просто артист. Не всякий поймет, какое счастье быть "только" артистом и делать свое "дело на сцене".



Весь 1950 год мне снится один и тот же сон: Вокруг библейские руины, похожие на Содом и Гоморру. Это узнается, как руины, стены и трубы Сталинграда. Все взаправду. Я разделся догола. Никого нет. Я обтираюсь снегом. Чищу им лицо, голову, волосы, ягодицы. Я весь горю от терпкого снега. Тело горит. Да я так делал, когда был в военном Сталинграде. Многое встало на свои места в моей голове. Для 33 лет, а значит возраста распятия Христа, это не мало.



Много друзей. Много актеров "с разных театров". Очень много работы. Очень много знакомых, много-много сделал доброго. Мне 34 и уже 1951 год.



Все так же и в 35 лет. Бесконечно голоден по театральной работе. Я работаю круглые сутки. Много-много работы. Я упиваюсь и пьян от ощущения не зря проживающей жизни. Работаю и работаю до изнеможения. "Вся жизнь в театре". 1952 года не заметил.



В 36 лет я стал "событием года" в СССР. Меня показывают все кинохроники во всех кинотеатрах "одной шестой планеты". Я очень горд собой. Сам Генералиссимус подписал Правительственный Государственный Указ присудить мне "Сталинскую Премию по искусству". Это за величайшее достижение в культуре советского народа. Я теперь еще больше знаю, что я лучше всех. Быть знаменитым очень "красиво и приятно". Тогда я еще не знал, что это все обман и искушение от бесов. Одно скажу, хочу оправдаться. Я получил высшую премию советского народа, партии и правительства за хорошее поведение и талант. Нет, нет, и нет. Я получил эту награду не за игру в театре над "Олегом Кошевым". Это все злые слухи. Я не виноват, что меня наградили до смерти Вождя Всех Времен и Народов. Видит Бог, что я получил премию по праву. Это за талант и удачливость. Хотя, каждый пусть судит и пересуживает, как хочет. Это дело прошлого. Это факт. Жаль, вскоре Сталин умер. Это было 5 марта 1953.



За 1954 я привык к своей славе. Когда нарушаю правила дорожного движения, то протягиваю милиционерам свой диплом "Лауреата Сталинской премии". Внутрь я вкладываю водительские права. Милиционеры, читая подпись Сталина "бледнеют" и "вздрагивают". Советуют беречь подпись самого великого человека в надежном месте. Никогда не штрафуют, отдают честь. Я смеюсь, как ребенок. Друзья говорят: "Юрий, ты обнаглел за спиной Сталина". Мне 37.



1955. Год, когда все начали резать труп "Сталина". Из гробов начали подниматься десятки миллионов россиян убитых, самими россиянами. Мне 38.



В 1956 влюбился в звезду Советского Экрана Людмилу Целиковскую и бросил семью. "Год, когда сбросили Сталина" из Министерства Культуры. Весь государственный репертуар со Сталиным стал позорным в СССР. Теперь надо играть спектакли с Лениным. Так я и сделал. Теперь надо. Я не политик. Теперь я ставлю спектакли без Сталина, а с Лениным. Я артист. Вскоре "Сталинскую Премию" переименовали в "Ленинскую премию". Луи Арагон, член коммунистической партии Франции, стал ее первым лауреатом. Эта премия стала первосортной. Моя же "сталинская" была признана советским народом, как "второсортная". Все лауреаты застыдились вешать этот "знак" на лацканы пиджаков. Вот, так в мои 39.



Годы опьянения от работы. Да, это было с 1957 до 1964. Бесконечные спектакли в театре "Вахтангова". Я упиваюсь хмелем славы и обожания со стороны зрителей. Всегда цветы, водочка, икра, кета-лосось и восхитительная селедочка. Неисчислимые гастроли в Европе. Я хорошо ориентируюсь в Париже, Риме и Берлине. Лондон знаком "как пять пальцев". Но было не только это. Случилось страшное горе. Отец умер в 1963. Мне было 46. Он умер у меня на руках. Все повторилось как с дедом. Я просто чувствую, когда умирают близкие. Я рядом. Опьянение от сцены и театра закончилось в 1964. Нет, еще забыл. Был интересный случай. Это выпало на 1959 год. Я впервые увидел, как Борис Пастернак испугался "смерти" от Бога. Было так: Я играл "Ромео" и у меня обломилась шпага. Это произошло в воздухе. Кусок, как нож, описал невероятную кривую и "впился" в спинку кресла между ним и Вознесенским. Я видел легкомысленное лицо Андрея и паническое лицо грешника - Бориса. Он почти умер от страха. Кусок впился в дерево до трех сантиметров. Слова Пастернака не дают мне покоя: "А вы могли меня убить. Шпага в кресле". Я понял, что я не знаю какой-то тайны. Так ли это, что и он "убил"? Ни он ли и есть "Русский Сальери" - что подарил другу - Марине Цветаевой веревку перед поездкой в Елабугу. Он сказал тогда: " Это крепкая веревка. На ней можно и повеситься. Все выдержит". Взял в руки и растянул ее, как ремень. Конечно, его можно оправдать... чем-то. Он приехал "проводить". Но Православный христианин не может говорить о самоубийстве. Это самый страшный грех. После этого на кладбище не хоронят. Так и произошло. Никого из них не отпевал батюшка. Я бы хотел ошибаться. Но, вижу, русский Сальери был. Его глаза, Пастернаковы глаза, выдают его заговор с собой. Тогда Христос, или кто-то оттуда "сверху", предупредил его. А может, Марина Цветаева отвела убийство Бориса. Конечно, она не могла его простить. Ведь он заманил ее в Россию. Где через месяц "погиб муж". Через два месяца "полувдова" потеряла дочь. Ходить между "Бутыркой" и "Крестами" обрек ее Пастернак. Он заманил ее просто. Она подбежала к нему на "Первом конгрессе писателей мира" в Париже и сказала: "Боренька, ехать или не ехать в Россию". Он не сказал, что: Мандельштам умирает на Дальнем Востоке. Он не сказал, что Ахматова "пишет реквием" в очередях по тюрьмам. Он это знал. Он ответил: "Как решишь, так и будет". Это стало ... как у Ахматовой. Сальери в нем победил. Здесь НЕТ ОШИБКИ. Он уже 10 лет писал своего святого "ДОКТОРА ЮРИЯ ЖИВАГО". Бог его наказал! Новых СТИХОВ больше не было. Он переделывал снова и снова стихи до 1917... ... ... года. Ту смерть ОН носил ДО КОНЦА под сердцем. Нобелевскую Премию он получил не за стихи. Лучше всех их писала САМОУБИЙЦА МАРИНА... В январе 1964 пришел гениальный Иосиф Бродский. Говорил робко в Литературной Части. Очень нервный и страшно застенчивый. У него ничего тогда не вышло. Его стихи никто не услышал и не принял к сердцу. Самомнение, самонадеянность и эгоизм - начали править в только - что родившемся "Театре на Таганке". Да, чудо случилось. Театр был мной основан. Раньше была "тюрьма на Таганке". Теперь "Театр на Таганке". Впрочем, театр может быть тоже тюрьмой, если люди без духа, свободы и любви к своим православным прадедам. От той встречи с гениальным Бродским у меня навсегда рана. Я не обнял его. Ему было 24. Мне 47. Мой возраст помешал мне стать к нему ближе. Позднее, уже 13 февраля, его арестовали, как поэта-тунеядца. Этот ужас начался в городе-герое Ленина - знаменитом Ленинграде. Я не поверил, когда мальчика посадили в тюрьму. Вот судебный документ, где звучит приговор для него в 1964:



“Бродский систематически не выполняет обязанности советского человека по производству материальных ценностей и личной обеспеченности, что видно из частой перемены работы, предупреждался органами МГБ в 1961 году и 1963 -милицией. Обещал поступить на постоянную работу, но выводов не сделал, продолжал не работать, писал и читал на вечерах свои упадочнические стихи. Из справки Комиссии по работе с молодыми писателями видно, что Бродский не является поэтом. Его осудили читатели газеты "Вечерний Ленинград". Поэтому суд применяет Указ от 4.V.1961 года: сослать Бродского в отдаленные местности сроком на пять лет с применением обязательного труда".



Когда хвалят сатанистов-коммунистов, то я показываю этот документ.

И еще помню.

Иосиф Бродский спросил меня:

"Зачем я стал режиссером".

Я отмахнулся он него рукой и ответил: "Надоело быть актером".

Боль от этой встречи я несу в себе с 47 лет.



1965. То был для меня годом "Бродского". В 48 я делал свои каждодневные дела, а вечерами тайком читал и перечитывал выписку из документов о суде над этим двадцатилетним "мальчиком". Вот этот документ. Он взорвал многие мои иллюзии. Слова обвинителя на суде говорят сами за себя. Тогда еще никто не знал, что Иосиф уедет в Америку и получит Нобелевскую Премию по литературе, как американский гражданин. Сейчас он был преступником по морали, по совести и по требованиям страны коммунистов. И так, документ.



Строки из материалов суда над И. Бродским (Ленинград).



Говорит общественный обвинитель Ф. Сорокин:



"Общественный обвинитель Сорокин. Наш великий народ строит коммунизм. В советском человеке развивается замечательное качество - наслаждение общественно полезным трудом. Процветает только то общество, где нет безделья. Бродский далек от патриотизма. Он забыл главный принцип - кто не работает, тот не ест. А Бродский на протяжении многих лет ведет жизнь тунеядца. В 1956 году он бросил школу и поступил на завод. Ему было 15 лет. В том же году увольняется. (Повторяет послужной список, и перерывы в штатной работе снова объявляет бездельем. Будто и не звучали все объяснения свидетелей защиты, что литературный труд тоже работа).

Мы проверили, что Бродский за одну работу получил только 37 рублей, А он говорит 150.

Бродский. Это аванс! Это только аванс! Часть того, что я потом получу.

Судья. Молчите, Бродский.

Сорокин. Там, где Бродский работал, он всех возмущал своей недисциплинированностью и нежеланием работать. Статья в "Вечернем Ленинграде" вызвала большой отклик. Особенно много писем поступило от молодежи. Она резко осудила поведение Бродского. (Читает письма). Молодежь считает, что ему не место в Ленинграде. Что он должен быть сурово наказан. У него полностью отсутствует понятие о совести и долге. Каждый человек считает счастьем служить в армии. А он уклонился. Отец Бродского послал своего сына на консультацию в диспансер, и он приносит оттуда справку, которую принял легковерный военкомат. Еще до вызова в военкомат Бродский пишет своему другу Шахматову, ныне осужденному: "Предстоит свидание с комитетом обороны. Твой стол станет надежным убежищем моих ямбов".

Бродский принадлежал к компании, которая сатанинским хохотом встречала слово "труд" и с почтением слушала своего ФЮРЕРА Уманского. Бродского объединяет с ним ненависть к труду и советской литературе. Особенным успехом пользуется здесь набор порнографических снов и понятий. Шахматова Бродский называл сэром. Не иначе. Шахматов был осужден. Вот из какого зловонного местечка появился Бродский. Говорят об одаренности Бродского. Но кто это говорит? Люди, подобные Бродскому и Шахматову.

Бродского защищают прощелыги, тунеядцы, мокрицы, жучки... Бродский не поэт, а человек, пытающийся писать стишки. Он забыл, что в нашей стране человек должен трудиться, создавать ценности: станки, хлеб. Бродского надо заставить трудиться насильно. Надо выселить его из города-героя. Он тунеядец, хам, прощелыга, идейно грязный человечек. Почитатели Бродского брызжут слюной. А Некрасов сказал:



Поэтом можешь ты не быть,

Но ХЛЕБОРОБОМ быть обязан.



Мы сегодня судим не поэта, а тунеядца. Почему тут защищали человека, ненавидящего нашу Родину? Надо проверить моральный облик тех, кто его защищал. Он писал в своих стихах: "Люблю я Родину чужую". В его дневниках есть запись: "Я уже давно думал насчет выхода за красную черту. В моей рыжей голове созревают конструктивные мысли"...



В 1966 умерла мама - бесконечное горе. С тех пор, а было мне 49, по ночам слышу ее слова: "У меня хорошие дети. Они, как и вся семья, Православные". Самое доброе впечатление 1966 года это визит танцовщика Барышникова в "Театр на Таганке". Я помню, его привел с собой Володенька Высоцкий. Они долго смеялись и много пили водки в тот день. Барышников умолял меня взять его для постановки "ПУГАЧЕВА". Он хотел танцевать Емельяна Пугачева. Я знаю и верю, что Сергей Есенин, кто написал эту поэму, был бы счастлив. Есенинская поэма "ПУГАЧЕВ" не могла быть удачной без гениального Барышникова. Жаль, что и он сбег в Америку. И его выжили сатанисты-коммунисты. Лицедеи грабили свою культуру через "отравление" жизни для таких, как он. Есенин был прав, это видно по тексту, что справедливо отказал Мейерхольду переделать поэму "ПУГАЧЕВ". Она не может быть другой. Есенин видно знал, что пишет не для МЕЙЕРХОЛЬДА, а для будущих поколений, как Барышников и Нуреев... Нижинский.



И еще одна мелочь.

Весь год у меня в кабинете висела статья.

Когда ее читал В. Высоцкий, у него выступали слезы.

Вот ее оригинал.

Прочтя его, я вспомнил о своей ошибке. Сталин никогда не умирал. Он просто "заснул на время".

Пришло новое поколение. Оно хочет новых человеческих жертвоприношений.

Эта газета и есть: "новый ветер истории россиян" с 1966.





ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН СОЕДИНЯЙТЕСЬ!

ВЕЧЕРНИЙ ЛЕНИНГРАД



Газета Ленинградского комитета коммунистической партии Советского Союза и Ленинградского Совета депутатов трудящихся



«СУД НАД ТУНЕЯДЦЕМ

БРОДСКИМ»





Просторный зал клуба 15-го ремонтно-строительного управления заполнили трудящиеся Дзержинского района. Здесь состоялся суд над тунеядцем И. Бродским.

О нем писалось в статье "Около литературный трутень", напечатанной в N 281 нашей газеты за 1963 год. Сегодня 1964 год.

Выездную сессию районного народного суда открыла председательствующая - судья Е. А. Савельева. Народные заседатели - рабочий Т. А. Тяглый и пенсионерка М. И. Лебедева.

Зачитывается заключение Дзержинского райотдела милиции. Бродскому - 24 года, образование - 7 классов, постоянно нигде не работает, возомнив себя литературным гением. Неприглядное лицо этого тунеядца особенно ярко вскрывается при допросе.

- Ваш общий трудовой стаж? - спрашивает судья. - Я этого точно не помню, - отвечает Бродский под смех присутствующих. Где уж тут помнить, если с 1956 года Бродский переменил 13 мест работы, задерживаясь на каждом из них от одного до трех месяцев. А последние годы он вообще нигде не работал.

Рисуясь, Бродский вещает о своей якобы гениальности, произносит громкие фразы, бесстыдно заявляет, что лишь последующие поколения могут понять его стихи. Это заявление вызывает дружный смех в зале.

Несмотря на совершенно ясное для всех антиобщественное поведение Бродского, у него, как ни странно нашлись защитники. Поэтесса Н. Грудинина, старший научный сотрудник ленинградского отделения Института языкознания Академии наук В. Адмони, доцент Педагогического института имени А. И. Герцена Е. Эткина, выступившие на процессе как свидетели защиты, с пеной у рта пытались доказать, что Бродский, опубликовавший всего несколько стишков, отнюдь не тунеядец. Об этом же твердила и адвокат З. Топорова.

Но свидетели обвинения полностью изобличили Бродского в тунеядстве, во вредном, тлетворном влиянии его виршей на молодежь. Об этом с возмущением говорили писатель Е. Воеводин, заведующая кафедрой Высшего художественно-промышленного училища имени В. И. Мухиной Р. Ромашова, пенсионер А. Николаев, трубоукладчик УНР-20 П. Денисов, начальник Дома обороны И. Смирнов, заместитель директора Эрмитажа П. Логунов. Они отмечали также, что во многом виноваты родители Бродского, потакавшие сыну, поощрявшие его безделье. Отец его А. Бродский по существу содержал великовозрастного лоботряса. С яркой речью выступил на процессе общественный обвинитель - представитель народной дружины Дзержинского района Ф. Сорокин.

Внимательно выслушав стороны и тщательно изучив имеющиеся в деле документы, народный суд вынес постановление: в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1961 года выселить И. Бродского из Ленинграда в специально отведенные места с обязательным привлечением к труду сроком на пять лет.

Это постановление было с большим одобрением встречено присутствовавшими в зале".



1967. В "Театре на Таганке" все замечательно. Мне отпраздновали 50-летний юбилей. Идет бесконечная работа. Везде успех. Особо в спектаклях с Володей Высоцким. Началась его эра: балагура, шарлатана, барда и, не редко, хулигана. Он своеобразный Сергей Есенин - алкоголик и наркоман. Только в другую эпоху. Его сохранил Бог от Есенинской напасти: эпилепсии.



1968. Случилось событие, которое стало настраивать меня против моей жены - Людмилы Васильевны Целиковской. А было вот что. Звонок в дверь. На часах за час ночи. Открываю. На пороге знаменитый поэт и очень красивая женщина. За спиной ворчание: "Подлец Евтушенко. Не знал, во сколько прийти. И эту француженку затащил". Да это была Марина Влади. Все очень подпившие. Почти из года в год жена говорила: "И в туалете. Те оба. Не могли не мимо унитаза сходить. Всюду вода. Терпеть не могу вытирать мочу". С тех пор они к нам не приходили. Людмила Васильевна Целиковская любила режим, порядок и многое по расписанию. Мне "стукнуло" 51.



1969 - я могу назвать "Год Солженицына" и "Год Шнитке". Жил и ставил многие вещи под впечатлением от их гения. Мне 52.



1970. Основное событие: Володя Высоцкий и Марина Влади однажды встретились и стали неразлучны. Я получал огромное удовольствие от их "непредсказуемого" романа. Необходимо помнить - любовь всегда права. Иного нет. Я им завидую "белой завистью" своих 53.



1971- Год Андрея Вознесенского. Огромное впечатление от его "архитектурных стихов". Мне 54.



1972 - год Булата Окуджавы. Жил его стихами и его вдохновением. Мне 55.



1973 - год Василия Шукшина. Любил бесконечно его "выкрутасы" и "вдохновение" от жизни на полную катушку. Мне 56.



1974 - год Беллы Ахмадулиной. Бесконечно благодарен ей за доброту и сказочное сердце. Многие мои спектакли работали на ее "сердечном ритме". Мне 57.



1975 – год Иосифа Бродского. Читал и перечитывал его стихи, поэмы, пьесы и статьи об искусстве. Этот год был откровением с собой. Родилось "какое-то" второе дыхание в пьесах. Я знал давно, что ему не избежать Нобелевской премии. Гений всегда Гений. Мне 58.



1976. В мои 59 я потерял дом, уют и заботу. Таким случился для меня этот год. Во всем виноват я сам. Я как бы стремился из дома "вон". Повторяю, был я и только я не прав. Жена плакала. Двадцать лет вместе - это серьезное дело. Тем не менее, расставание было единственным выходом. Уж больно гадко она привыкла говорить о подругах. Я тоже был зачастую не прав, но я устал сидеть молча - соглашаться с гадкими словами за спиной ничего не подозревающих людей. Я говорил все открыто в глаза. Лицемерие не мое хобби. Это же "вторая натура". Я иногда даже мог ударить. Конечно, не справедливо. Бессилие рождало еще большее бессилие. Точнее, рождалось душевное опустошение. Я восстал против такого плена: из полуфраз, из полуслов, из полувздохов от жены. После же всего, а это случалось до нескольких раз в неделю, я не мог найти себе места. Ведь, мои извинения не принимались. Обиды копились, коллекционировались и собирались изо дня в день. Все это было "энергетической" подкачкой для нее. Против кого? Да против меня. Это ужасно, когда вы с женой вдвоем и не в гостях, а у себя дома, и у вас "пустые глаза". Страшно, когда у вас есть "дом" и это "иллюзия". Ведь здесь у вас, между вами, все врозь. Я нагрубил ей напоследок. Я остался с "зонтиком" и оставив дом, начал все сначала. Она осталась у себя в доме, где ей никто не мешал. Жена была на два года младше меня. Иначе, я не мог поступить. Я должен был остаться один. Я не прав, но я хотел нового. Я хотел другого. Конечно, я хотел нового без нее. С этого года мы не жили вместе и не пытались вернуться друг к другу. Позднее, очень не скоро, Людмила Васильевна Целиковская согласилась со мной. Ей стало лучше "без мужа неудачника". Детей у нас не было. Она не обижалась за это на меня.



1977 - я встретил девушку Катю. Она венгерка и филолог. Все случилось в Будапеште. Она пригласила меня в гостиницу. Мы целовались. Это была настоящая любовь. Я говорю об этом с восхищением. В голову приходят фраза: "Волланд из моего спектакля "Мастер и Маргарита" подарил мне Катерину из Венгрии". Все помнят, что этот спектакль открыл новую артистическую эру в "Театре на Таганке". То было 13 апреля 1977. Другой день, если не 13 апреля, не самый удачный для постановки этого Булгаковского чуда. И так мы спали, целовались и решили пожениться. Все случилось в тот далекий 60 год моей жизни на земле. И это правда.



1978. Она сказала: "Брось курить - иначе уйду". Я все пересилил в себе. Я курил уже 40 лет. Нет, она, моя любимая Катя, не ушла. Этот год был годом "бурного романа" между нами. Мы умирали друг без друга. Я был в Москве. Она в Будапеште. Но, это было временно. Ее мать поняла меня. Мы сверстники и нам по 61.



1979. Мне 62. Анатолий Эфрос, мой друг и глубоко почитаемый человек, начал снимать и в конце концов снял телефильм об опальном директоре театра. В этом сюжете, который оказался пророческим, я бежал в Англию. С тех пор, а именно с 1979 года, этот потрясающе талантливый фильм спрятан в телеархиве "ГОСКИНО". Имя этой вещи - Булгаковский "МОЛЬЕР".



1980. Это год двух противоположных событий. Одна смерть пришла - 25 июля жуткий день для сердца. Тогда умер Володя Высоцкий. Его Есенинское сердце не выдержало и остановилось. До сих пор у меня слезятся глаза в этот день. Одна жизнь началась - 30 сентября. Это завсегда счастливый день на календаре. У моего сына, как и у меня, дни рождения в один день. Он, как и я "Весы". Но, видит Бог, от "обезьяны" у него все же больше. Я его безумно люблю. Его год "Обезьяны" объясняет многое. Он, мой Петр, страдает одним - избытком энергии и темперамента. Так устроена моя судьба - счастье и горе из одного и в один прожитый год. Мой сын католик, как и его мать Катерина. Самый легкомысленный в семье - это "я". Завсегда славяне не могли гордиться "логикой" и "холодом". Я остаюсь православным славянином. Я это я. Мне 63.



1981. Интересный год - этот 1981. Мне уже 63. Все соединилось и сфокусировалось на трагичном юбилее Володи Высоцкого. У меня дрожит голос, когда это вспоминаю. Вот стенограмма обсуждения о том "быть или не быть" моему ребенку, который и есть "РЕКВИЕМ-СПЕКТАКЛЬ" для всеми любимого Володеньки. Лучше забыть о чувствах горестных. Вот перед нами документ. Поймите, кто хочет, что я мог тогда чувствовать как человек и режиссер. Если любите свою русскую землю и верите в Бога Христа, то, заклинаю, открыть глаза. Смотрите сами. Поймите "кто есть кто" сегодня…



Итак: 13 октября 1981 г.



ЛЮБИМОВ Ю.П.: - Ситуация очень плохая. Плохой она была и летом, в годовщину смерти Высоцкого. Делалось все это в непозволительных тонах, и вчера было продолжено. Театр делает попытку в меру своих сил осознать это удивительное духовное явление, а все мы знаем, что духовные ценности народа надо беречь, что это наше сокровище. Как же можно так обращаться с поэтом, с театром? Театр состоит из живых людей. Это ведь не мой театр. Мне можно объявлять выговоры, со мной можно разговаривать так безобразно, что я вынужден был заявить, что работать больше не буду. Я сделал это продуманно, серьезно, спокойно - не в состоянии аффектации. В таких условиях я работать больше не могу и не буду - так заявил я вчера. Послезавтра (завтра выходной) я соберу труппу театра и объявлю ей это. Начальству я заявил это официально. И не только им. Это люди маленькие, невоспитанные и бестактные, абсолютно некомпетентные, я довел это до сведения и высоких чинов, и теперь мы ждем решения. Но независимо от этого сегодня я на свой страх и риск провел репетицию. Почему я настроен так пессимистически? Потому, что это будет означать не только запрет спектакля. За этим скрывается и более серьезное и глубокое явление... Если бы дать этим людям сейчас волю, то они от Пушкина оставили бы тоненький цитатник; Гоголя, Салтыкова-Щедрина и Сухово-Кобылина - всех троих издали бы на 10 страницах.

ГУБЕНКО Н.Н.: - Для нас этот спектакль - спектакль очищения. Мы приходим на этот спектакль чтобы очистить себя от бытовой мерзости, которой обрастаем в каждодневной жизни. Мы имеем право сделать такой спектакль потому, что живем в государстве, где существует высокий эталон искренности и правды. Его дал нам Владимир Ильич Ленин и продолжает утверждать Леонид Ильич Брежнев". Из Архивного Документ N 326-а: из "Главного Управления Культуры Московского Городского Исполнительного Комитета".

Москва, СССР.





Сегодня, 1996, интересно послушать, что и как говорил человек-коммунист, а значит атеист-сатанист и антихрист в 1981 году. Главное понять цель этих бесов против Бога. Ведь они говорят и делают все это ради цели - взять власть над Россией и россиянами любым способом и в любой косметике.



И еще документы года:



Приказ "О нарушении руководством "Театра драмы и комедии на Таганке"…Решения Исполнительного Комитета МОССОВЕТА: "Об утверждении порядка формирования репертуара и приема новых постановок в театрах и концертных организациях ГУКа": Несмотря на предупреждения Главка о персональной ответственности руководителей театра, 30 октября 1981 в Театре драмы и комедии вновь состоялись теле и киносъемки репетиции, а 31 октября 1981 - публичный показ спектакля, посвященного памяти В. Высоцкого, не принятого и не разрешенного к исполнению ГУК, что является грубым нарушением решения исполкома Моссовета. За грубое нарушение установленного порядка приема и показа новых постановок ПРИКАЗЫВАЮ:

1-Директору театра и главному режиссеру объявить строгий выговор.

2-Предупредить руководство театра, что в случае не подчинения приказу ГУК будет решен вопрос об их дальнейшей работе в театре.

3-Контроль за выполнением настоящего приказа возложить на начальника управления театров, музыкальных организаций и концертной работы (Селезнева В.П.). Начальник "Главного Управления Культуры" В. Ануров. Дата: 2 декабря 1981.



Помните, потомки, как коммунисты-интернационалисты управляли культурой на русской земле. Не жизнь, а оккупационный цинизм и крысо-голово-носительство для концлагеря. И так, друзья и недруги мои, сами видите! Кто ненавидел Высоцкого? Это не в мой адрес. Документы не переписывают из года в год.



Этот 1981 все расставил на свои места.

Я все больше и больше вспоминал, что сделали коммунисты с Иосифом Бродским.

Я утратил ощущение времени между 1964-годом репрессий и 1981 годом мирного удушения театра.

Никто и ничему не научился. У них нет Бога в сердце!



1982. Это был год полный дерьма, интриг, возни и дурных запахов. Таганка бурлила в "испражнениях"

или, как говорят интеллигенты-эстеты в "фекалиях".

Видит Бог, я говорю правду, и мне было в мои 65 от этой правды горько!

Сами увидите, что за документы сопровождают этот 1982 год моей жизни.

Однако, главное, что случилось - это другое.

И это было очень личным.



Я как-то подбросил своего сына на руках и вдруг захотел написать для него летопись. Я осторожно посадил его под грецким орехом на траву. Достал тетрадь и ручку из кармана. Почему я это все помню. Да, вот от чего! Едва я открыл первую страницу, то на нее насрал жирный голубь. А значит, из "Летописи от отца к сыну" получилось другое название. Я назвал это "Тетрадь, обосранная Голубем". Вот в ней я и храню тайные склоки против театра со стороны "Таганских партъячеистов". Они никогда не смогли бы угомониться, пока я не открою для них свою "Сраную Тетрадь". Вот одна из моих записей: "...1982. Я закончил "Бориса Годунова". Казалось бы Пушкин, русская классика - что может быть лояльнее? Ведь не Брехт, не Можаев, не Высоцкий. В постановку вмешался Брежнев. Взял да и умер. И не поймешь, то ли свинью подложил, то ли на руку насрал. Но это происшествие актуализировало спектакль до неприличия. На престол ГенСека взошел Андропов. Ответственные товарищи, пришедшие на приемку спектакля услышали (не исключено, что впервые в жизни):



"Вчерашний раб, татарин зять Малюты,

Зять палача и сам в душе палач,

Возьмет венец и бармы Мономаха".



Заткнув уши, втянув головы в плечи, те министерские деятели в ужасе бежали из театра.



ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ

СТЕНОГРАММА ХУДСОВЕТА: 27 декабря 1982 г.



КАПИЦА С.П. - профессор, доктор физико-математических наук. - На меня спектакль произвел большое впечатление. Меня поразила его цельность и точность.

МОЖАЕВ Б.А. - писатель. - Главная мысль Пушкина в спектакле звучит, проходит красной нитью: "Да, жалок тот, в ком совесть не чиста!"

ШУБКИН В.Н. - профессор, доктор философских наук. - Я отважусь сказать, что спектаклю суждена очень долгая жизнь.

ШНИТКЕ А.Г. - композитор. - Я испытал общее эмоциональное потрясение от этого спектакля.

ЛОГИНОВ В.Т. - доктор исторических наук. - То, что я увидел сегодня - это было чудом, которого я ждал несколько лет. Я уверен, что завтра произойдет еще одно чудо. Впервые за все 10 лет я уверен, что Управление культуры Мосгорисполкома примет этот спектакль без замечаний.

ЛЮБИМОВ Ю.П. - Я всегда любил оптимистов... О работе над спектаклем "Борис Годунов". Работа была очень тяжелая. Вообще становится работать очень тяжело. Появились странные дела в театральном мире. Это и мои коллеги говорят, Что почти нельзя стало работать. У меня много знакомых в разных областях. Позвонишь иной раз по телефону: "Как дела?" - "Слушай, ты можешь работать?". "Понимаешь нельзя работать!" Эту фразу я все чаще и чаще слышу. Страшная фраза. Она должна заставить задуматься людей. А в искусстве это еще страшнее. У нас был тяжелый труд, я это повторяю, радости не было никакой. И вот я слышу сегодня, что вы говорите, что на спектакле ощутили радость?! Это самый большой для меня комплимент. Почему? Как Гамлет пророчески восклицает: "Порвалась связь времен"! Художник всегда должен слышать время, всегда должен смотреть вперед. Когда мне товарищи, имеющие власть, начинают говорить такие реплики, как "Подумаем". "Посмотрим". "Неоднозначно"..., я могу сказать, как сейчас дети говорят: "Мне эти фразы до лампочки"! В эпоху всеобщей-то электрификации да еще буду бояться неоднозначности, гореть в пол накала! Чего нам бояться? Мы каждодневно несем на себе тяжелый труд за очень скромное материальное вознаграждение, значит, нами движет другое, другие мотивы нашего поведения. Я говорю это серьезно официальным лицам, которые меня не слушают сейчас и разговаривают, я говорю, что пора официальным лицам научиться слушать тружеников честных и бескорыстных, пора это начать делать, иначе совсем будет сложно работать. К счастью, сейчас установка идет такая, и мы скоро это почувствуем. А на эту пьесу А. С. Пушкина некоторым нашим руководящим работникам надо приходить специально, а театру надо специально выделять им места. И существующую бронь необходимо еще увеличить, чтобы они чаще ходили слушать нашего великого национального гения, который выражает, как никто другой дух и суть своей нации. Художники чиновников могут многому научить. Зря чиновники не учатся у художников, ведь чиновникам же и будет от этого хуже, а художникам - все равно!



СТЕНОГРАММА ОБСУЖДЕНИЯ

в Главном управлении культуры Москвы

10 декабря 1982 г.



ДРУЖИНИНА М. Г. - начальник репертуарного отдела Главного управления культуры СССР.

- Актер театра обращается с Пушкинским текстом к современному зрителю: что же вы молчите - кричите! А дальше, как известно, "народ безмолвствует". Чтобы избежать двусмысленности такого финала, нужно подумать о возможности его уточнения. А "Вечная память", которая исполняется? Кому "Вечная память"? Опять-таки возникает двойственное восприятие мысли театра. Вряд ли у бродячей труппы, которая разыгрывает спектакль, может быть в запасе тельняшка, в которой выходит Золотухин, или кожаное пальто, в котором играет Шуйский. Мне кажется, что эти современные атрибуты, которые переносят действие, которое происходит в спектакле, также в нашу современность...

ЛЮБИМОВ Ю. П. - Ох, тяжела ты, шапка главного режиссера!.. Простите, продолжайте.

ДРУЖИНИНА М. Г. - Эти моменты мне кажется, нужно решить и договориться.

ЛЮБИМОВ Ю. П. - А вы разве хотели бы со мной ставить спектакль?

КАРЯКИН Ю. Ф. - доктор филологических наук. - Я шел на это заседание, как на праздник. Произошло чудо. Через сто пятьдесят лет произошло чудо и мы свидетели: наконец-то "Борис Годунов" возник на драматической сцене.

ДРУЖИНИНА М. Г. - Когда я говорила о двусмысленности восприятия, то я имела ввиду то, что безмолвие народное сейчас будет как бы в зрительном зале. Вряд ли правомерно считать это в наши дни возможным.

ЛОГИНОВ В. Т. - Принимается этот спектакль или не принимается?

ИОНОВА Л. П. - ведущий инспектор Управления театров Министерства культуры СССР. - начальник управления скажет это в конце.

ЛЮБИМОВ Ю. П. - У вас со мной всегда сложности. Двадцать лет.

ИОНОВА Л. П. - Лично у меня с вами никогда не было сложностей.

ЛЮБИМОВ Ю. П. - Что, вы не знаете, сколько раз меня из театра выгоняли? Не делайте вида, что вы не знаете судьбы Театра на Таганке.

ИОНОВА Л. П. - Не нужно разжигать огонь.

СЕЛЕЗНЕВ В. П. - заместитель начальника Главного управления культуры СССР.

- В отношении тельняшки, галстука и кожанки каждый может толковать по-своему. А зачем этим заниматься, когда это не имеет отношения к деятелям того времени? Почему создается тема для разговора? Ни какой необходимости для этого нет. То ли для того, чтобы еще больше зашифровать сложность этого спектакля, то ли на оборот. Это все связано и народной массой, которая представлена, и народом, о котором идет речь, и шуткой о народной постановке этого спектакля. Возникает ироничность в отношении всего, что касается народности, с первых шагов, когда знакомишься с программкой. Что касается финала спектакля, - настолько уж отбивается и изолируется исполнитель от всего спектакля и настолько заземляется, что выходит в зрительный зал и отторгается, вырывается из контекста. Он в лучшем смысле этого слова провокационно обращается в зрительный зал: отчего вы молчите - кричите! И дальше идет Пушкинский текст. Здесь возникает некоторое недоумение. Если даже допустить чисто художественную возможность такого приема, то обращением к сегодняшнему залу персонажа от театра - что, пропускается вся история от Бориса Годунова до сегодняшнего дня? Так и промолчал народ, так и прошли бесшумно эти годы? Здесь где-то и художественная сторона не вполне понятна. Не говорю уже о том, что она привносит сюда и идеологические моменты.

КАРЯКИН Ю. Ф. - Идеологические мотивы, вы мне простите, - это очень серьезная вещь. Вы это обоснуйте. Под идеологией здесь подразумевается что-то дурное. Объяснитесь, потому, что этот намек некрасив. В чем вы видите идеологические пороки спектакля?

СЕЛЕЗНЕВ В. П. - Реплику, которую говорит Губенко, не надо подавать в провокационном порядке. Я говорю не об идеологических мотивах всего спектакля, я говорю о последнем выходе. Я помню все, что говорю, отдаю себе отчет. Происходит передача со стороны Бориса Годунова власти своему сыну, человеку в абсолютно современном костюме, но не скажу, чтобы с абсолютно русским лицом.

АНИКСТ А. А. - доктор искусствоведения. - Я не понял на счет того, что Борис Годунов передает власть своему сыну с не русским лицом.

СЕЛЕЗНЕВ В. П. - Ну, он как бы татарин, цыган, что ли, сын его. Если идет намек на определенную национальную принадлежность Бориса, то как-то мы должны проследить это - случайность это или закономерность?

КАРЯКИН Ю. Ф. - Вы смеете говорить такое выдающемуся, талантливейшем человеку! У вас нет уважения ни к таланту, ни к искусству ни к чему. Вы смеете говорить о народе. Вам в спектакле народ не понравился. А народ разный бывает. Народ-гений 1812 года, 1941 года народ- хамло пропивающие свою судьбу, народ который вывезет эту судьбу. Вам это недоступно. Если бы вам написать хоть одну статейку на эту тему, у вас нигде бы ее не приняли по безграмотности вашего выступления. Это безграмотное и хамское выступление.

ЛЮБИМОВ Ю. П. - самое грустное и безнадежное для меня - это то, что слова, которые говорил А. А. Аникст очень деликатно и внимательно к вам, слова, которые говорил писатель Б. А. Можаев не были услышаны некоторыми представителями управления и ведомства, которому поручили заниматься нами. Вы не услышали ничего этого, вы продолжали администрировать.

Вы не захотели услышать здравых голосов, и вы продолжали заниматься критическим разбором и определять мою судьбу и судьбу этого спектакля. Ваше внимание привлекали два-три места, которые являются намеками на события, в то время недавние. Перечитывая теперь эти места, я сомневаюсь, что их можно было истолковать в таком смысле, что все смуты похожи одна на другую. Драматический писатель не может нести ответственности за слова, которые он вкладывает в уста исторических личностей, он должен заставить их говорить в соответствии с установленными характерами. Поэтому надлежит обратить внимание лишь на дух, в каком задумано все сочинение, и на то впечатление, которое оно должно производить.* Тов. Селезнев усмотрел какие-то скверности. У вас извращенное представление, может быть, благодаря нашей личной неприязни друг к другу. Карякин говорил в ваш адрес, может быть, резкие слова, но и вы тоже учили писателя Можаева, как писать "Живого". Вы дали нам девяносто замечаний и говорили, как нужно переписывать это произведение. Министерство культуры РСФСР месяц водило нас за нос, а потом, издеваясь, закрыло спектакль. Вы давно издеваетесь надо мной и над театром, который я возглавляю. Я предлагаю окончить все это и отнестись к нам с уважением. Иначе добром для кого-нибудь из нас это не кончится. Взвесят на весах вас и меня и решат. С вами я работать не буду. Я это уже говорил и повторяю сейчас и здесь. Вы не компетентны и бестактны.

Басманов говорит: не пьяницу ли Карелу, который продал отечество, пошлешь против меня? Посмотрите произведение, которое написал гений русской литературы. Вы не прочитали как следует и еще учите меня, потому, что вам пост дали. И зря это сделали.

Многие из вас не услышали, о чем вам с уважением говорили люди Советского государства - композиторы, писатели, философы, театроведы. Вы не захотели нас услышать. Думаю, вы не слышите тех новых веяний, которые наступают. Надеюсь, что в скором времени вам дадут соответствующие инструкции, чтобы вы поняли, что так нельзя обращаться с искусством и его представителями.

Вы ничего не хотите понять и продолжаете так же жестоко, оскорбительно администрировать, что запрещено, партией запрещено. Вы дали мне выговор за спектакль "Высоцкий". Вы, тов. Селезнев, вошли в мой кабинет и правильно заметили, что он не мой, а государственный. Может быть вас назначат главным режиссером Театра на Таганке?

Я смею считать себя лучшим специалистом в режиссуре и в работе с актерами, чем вы. Жизнь так показала, что это моя профессия, я умею это делать, я умею делать спектакли. И жизнь показала, что вы руководить нами не умеете.

Меня с работы снимали и из партии выгоняли за то, что я ставил "очернительное" произведение. И за "Высоцкого" меня таскали по инстанциям. Вы думаете, что я боюсь вас? Мне просто смешно. Так что по существу вопроса: то, что я считаю нужным, я сделаю.

Больше ничего я говорить не буду. Я работаю честно, всю жизнь так работаю. Поэтому меня и оставили на работе, когда вы меня выгоняли. Не вам меня выгонять. А от вас мне ничего не надо. Зарплату, которую вы мне платите - 300 рублей, - я сдал государству в золоте на пятнадцать лет вперед. А что вы сделали для этого государства? Я сделал больше, чем вы, а вы позволяете себе в таком тоне со мной разговаривать.

Всего вам хорошего, будьте здоровы, до свидания.



"Я немного устал в свои 65," - сказал себе молча.



"Прошу еще об одной милости: в 1826 году я привез в Москву написанную в ссылке трагедию о Годунове... Государь, соблаговолив прочесть ее, сделал мне несколько замечаний о местах слишком вольных... Его внимание привлекли также два или три места, потому, что они казалось, являлись намеками на события, в то время еще недавние; перечитывая теперь эти места, я сомневаюсь, чтобы их можно было бы истолковать в таком смысле. Все смуты похожи одна на другую. Драматический писатель не может нести ответственности за слова, которые он влагает в уста исторических личностей. Он должен заставить их говорить в соответствии с установленным их характером. Поэтому надлежит обращать внимание лишь на дух, в каком задумано все сочинение, на то впечатление, которое оно должно произвести". Из письма Пушкина Бенкендорфу. 16.04.1830. По-французски.



Вот картина, другая картина перед глазами! Смотрите, господа!!!

Итак... я с семьей в ресторане "Баку". Вокруг фонтаны. Обширные залы и столы. Много официантов и друзей. Справа сидят - Андрей Тарковский, жена Катя и Параджанов. Слева - Беллочка Ахмадулина. Мы все о чем-то говорим и говорим. Тихо-тихо от нас "без оглядки" отходит "тихой сапой" мой сын Петр. Он бродит от одной стены к другой. Я потерял его из виду. Неожиданно гомерический хохот со всех сторон. Я поворачиваю голову в сторону "невероятной" сцены. Мой Петр подходит к девочке, которая его одногодок. Она из бантов, кружев, атласа и батиста. Он подает ей руку и помогает "спуститься" с высокого резного стула на пол. Еще мгновение, и он задирает ей юбку и ложится во весь рост на ее "трусы". Я расхохотался до умопомрачения. Надо же, что скрыто в моей родовой наследственности. И сейчас я покатываюсь от смеха. Я помню его виноватые глаза и виноватый взгляд в родительскую сторону. Он бежал от "возлюбленной" в сторону отца. Только я знаю, что ему еще нет четырех. Что-то будет дальше... с моим мужчиной. Я праздновал свое 66-летие в "Баку".



Главное событие следующего года - это отказ Андрея Тарковского от гражданства СССР. Помню 10 июля 1984 года. Это врезалось в память на всю жизнь. Я и Слава Ростропович встретили его в Милане. Во дворец Палаццо Себелиони - он приехал из Швеции. Была грандиозная пресс-конференция против коммунистов в России. Тарковский был очень расстроен и нервозен до предела. Я сидел с ним бок о бок. Рядом от него Ростропович. Тарковский подробно объяснил свою безработицу, травлю и циничное отношение со стороны коммунистической киноиндустрии. Тарковский был разъярен за отказ на выезд его сына - подростка и престарелой матери его жены. Ей было тогда 82. Они были без средств существования и жили впроголодь. Деньги и помощь до них не доходили от Андрея.



Слова Андрея Тарковского разбивали сердце: "Для нас с женой самое главное принять это решение. Все остальное уже не имеет никакого значения!" И еще: "Я понял, что меня ненавидят. Мне ни разу, даже одного раза, не удалось получить человеческого ответа от бюрократов. Если бы был хоть один человеческий ответ, я бы никогда не покинул Родину. Для меня это трагично. Все оттолкнули меня... все они оттолкнули меня". Ему было безразлично, где жить без России. Любая стана пригодна. Я сидел с Ростроповичем и плакал. Слезы катились градом. Я знал, что коммунисты были и есть бесы и среди нас от ДЬЯВОЛА. В эту ночь я не спал. Я внутренне сжался в комок. Я начал чувствовать, что жизнь Андрея приобретает для него апокалиптический характер. В тот день он прочел из книги откровения для нас: "Блажен читающий и слушающий слова пророчества сего и соблюдающий написанные в нем; ибо время близко". Он относил это непосредственно к себе, но не ко мне или Ростроповичу. Нет, он только думал о себе, и своих 52, и об ужасе остаться без России в силу роковых обстоятельств в его стране и бывшей, теперь с этого дня, Родине. Я понимал его ужас остаться без русской земли прадедов. Изгнание в 52 года для Тарковского - это страшно. Я знал, что мне уже 67. Я не скрывал страха за свою судьбу и за жизнь от Тарковского и Ростроповича. На следующее утро я пережил чудовищный день, который редко выпадает для живых людей.



Прочел в газете следующее:



УКАЗ ПРЕЗИДИУМА

ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

О ЛИШЕНИИ ГРАЖДАНСТВА СССР

ЛЮБИМОВА Ю.П.



“Учитывая, что ЛЮБИМОВ Ю.П. систематически занимается враждебной Союзу ССР деятельностью, наносит своим поведением ущерб престижу СССР, Президиум Верховного Совета СССР постановляет:

На основании статьи 18 Закона СССР от 1 декабря 1978... лишить гражданства Любимова Юрия Петровича, 1917 года рождения, уроженца города Ярославля, проживающего в Италии.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. А. ЧЕРНЕНКО.

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР Т. МЕНТЕШАШВИЛИ.

Москва, Кремль. 11 июля 1984 г.”



Первое, чего испугался, что остался без могилы деда, бабушки, отца и матери. Вздрогнул, что никогда не увижу сестру и брата. Подумал, Господи, что будет с сыном Никитой? Спаси Господи. Господи, не дай антихристам сделать из него заложника. Я молился в церкви и просил уберечь всех от этого помешательства в Правительстве СССР. Одно помню: УЖАС и ГОРЕ. Помню меня немедленно увидел Андрей Тарковский. Поддержал так, как мог поддержать словом и обнять только он. Вот этот документ для лжепророков и перевертышей с Совестью Бесов.



Одно и то же самое приходит на ум опять и опять:



"Я родился в 1917-м, 30 сентября, - успел до революции. Прожил тут всю жизнь, пока очередной мудрец, а точнее бес и маразматик из странного органа - Политбюро, не приходя в сознание, лишил меня того, чего невозможно лишить".



И еще помню, когда все кончилось.

Я имею в виду чтение газеты, то моя рука потянулась за "Мольером".

Вот, что я тогда читал для моей жены Кати:



"МОЛЬЕР. Извольте... я, быть может, вам мало льстил? Я, быть может, мало ползал? Ваше величество, где же вы найдете такого другого блюдолиза, как Мольер? Но ведь из-за чего? Из-за "Тартюфа". Из-за этого унижался... Ненавижу королевскую тиранию! Что еще я должен сделать, чтобы доказать, что я червь?"



Фото: Здесь то, что сделали со мной, Тарковским, Ростроповичем и Вишневской. До нас был Солженицын. 1997.





Вскоре к власти пришел Генеральный Секретарь ЦК КПСС –

Михаил Сергеевич Горбачев и его жена Р. М. Горбачева.



Все стало иначе.



1985 год - я начал жить, под 68, в Англии. Почему? Не знаю. Наверно потому, что финансовые обстоятельства. Ведь после лишения "гражданства", меня лишили "имущества в России", меня лишили "пенсии", которая кормит граждан после 60, в СССР, а часто и во всем мире. Меня лишили куска хлеба. Надо было работать в мои 68. Это, конечно, не 18 лет, сами понимаете, братцы-кролики и "жучки". И так, мне 68. Это 1985 год. Я был в Англии и работал по контракту с несколькими самыми знаменитыми театрами мира. Но здесь я хочу сказать то, чего не знал раньше. Это все случилось в моем кабинете в Театре на Таганке. История этих событий шевелит мои волосы. У меня начинает болеть сердце. Я ничем не могу помочь моему другу. После смерти, когда мы встретимся - я обниму его и попрошу прощения за то, что сделали против него. Меня "подставили". Я стыжусь же в этом - только за себя. Я не виновен, но я - виновен, что не знал этого до 1995 года. Юри, тому свидетель!



Только тогда, когда стала писаться эта книга "по годам", мне рассказали эту смертельную и роковую историю... с Анатолием Эфросом.



Прости меня Бог.

Не прощай Бог - лицемерия, лицедейство и убийство.

Даже если исподволь - все это!

Накажи Бог таких людей.

Спаси меня Господи от Зла.



Итак, вот эта зловещая история из ПЯТИ АКТОВ.



Акт первый.

Здесь три героя:

Раиса Горбачева.

Михаил Горбачев.

Товарищ Зайцев.

В ней одна жертва - Анатолий Эфрос:



В кабинет Ю. П. Любимова входят муж и жена ГОРБАЧЕВЫ. Он говорит и говорит. Она сама делает кофе для себя, мужа и А. Эфроса. Когда сели она говорит: "А, вот, Любимовские спектакли идут?" Смотрит на мужа: "Ты помолчи. Дай спросить". А. Эфрос молчит и мотает головой. Он разводит вопросительно руками. Видно, что она его огорчила. Раиса Максимовна Горбачева отпивает глоток кофе и говорит: "Мы вас отстраняем". А. Эфрос садится в кресло. У него нет сил. Он бледнеет от сердечного приступа. Все уходят. Только А. Эфрос беспомощно смотрит на дверь.



Акт второй: (двумя неделями позднее):

Директор театра.

Парторг театра.

А. Эфрос - как художественный руководитель театра.

Секретарь театра.

Место: Кабинет Ю. Любимова в "Театре на Таганке".





А. Эфрос спрашивает секретаря: "Где директор? Он мне нужен сегодня".

Секретарь: Его вызвали в ЦК КПСС. И парторг там же в ЦК КПСС.

А. Эфрос смертельно бледнеет. Судорожно набирает номер в Кремле. Слышен щелчок

соединения с Секретариатом ЦК КПСС. Молчит внимательно слушая. Бросается к выходу из театра.



Акт третий:

Директор театра.

Парторг театра.

А. Эфрос - как художественный руководитель театра.

Заместитель заведующего отделом ЦК КПСС - коммунист Зайцев.

Место: Кабинет Зайцева. Кремль.





А. Эфрос: "Я пришел". Ели дышит, бледен. Глаза как у безумного от страха.

Зайцев: "А мы вас не ждали. Вот парторг. Вот директор театра. Вас мы просим оставить театр".



Акт четвертый: (двумя неделями позже).

Директор театра.

Парторг театра.

Место: Кабинет Юрия Любимова в "Театре на Таганке".

На стене: Некролог об Анатолии Эфрос.

Он умер от сердечной недостаточности очень молодым. Все молчат.



Никто и ничего не говорит. З А Г О В О Р.



Акт пятый: (в тот же день):

Заместитель заведующего отделом ЦК КПСС - коммунист ЗАЙЦЕВ.

Место: ЦК КПСС. Кремль Москва.



Зайцев: Соедините меня с Америкой (пауза). Вот телефон (пауза). Добрый день. Ждем вас в Москву,

многоуважаемый и высокочтимый Юрий Петрович Любимов. Ждем вас в театр. Никто кроме Вас не

может возглавить "Театр на Таганке" (пауза). Сам президент СССР хочет пожать Вашу руку. Ждем

Ваших спектаклей в столице СССР.



1986 год - живу в Милане. Мне 69. Ставлю "Страсти по Матвею". Это в развалинах Дворца "Кьеззо-Сан-Марко". Очень счастлив, так как жена Катя всегда рядом. Мой крест изо льда, а значит тает и плачет среди 30 жары роскошного лета. После представления почти никто не понял, что это? Оратория! Опера! Или еще что-то? Кардинал Милана подошел ко мне после окончания моей работы и восхищенно благословил. Я был потрясен. Накануне я репетировал акт "Поцелуй Иуды". Вдруг мистически из "ниоткуда" подошел Женя Евтушенко. Говорит: "Дайте, я вас обниму!" Я ответил: "Я дорепетирую - Поцелуй Иуды - и сразу к Вам выйду. И... вы меня поцелуете". В ответ он съежился. Смял свое тело в комок. Стал нервно курить и "стрелять" за спичками. Было очень неловко. Я до сих пор вижу его реакцию на мои инстинктивные слова. Бессознательные слова самые правдивые. Бог нас рассудит. Я всех люблю и никого не хочу обижать. Я только рад - меня, именно меня, благословил кардинал Милана. Хвала Богу за тот славный день в моей судьбе. И еще было горе: Умер мой брат Давид. Я был в Болонье. Горечь от унижения за эту смерть я еле пережил. Телефонистка отказалась соединить меня из Италии с Москвой. Я заболел от этой горечи. Несколько дней пролежал, как жестоко побитый "щенок". Катя не отходила от меня ни на минуту. Еще было горе: В 55 лет умер Андрей Тарковский. Это потрясение выбило меня из колеи не на одну неделю. Я уже почти смирился со смертью близких, друзей и родных. Но, иногда, так щемит сердце, что готов "выплюнуть от досады зубы". Боль нестерпимая. Эта отупляющая и безысходная боль - ломота в висках и челюстях. Из всего хорошего, что хочется помнить? Я построил театр в Болонье. Его имя "Театр-Солнце". Я горжусь этим ребенком на древней Итальянской земле.



1987. Весь год снился брат. Он приходил ко мне во сне и говорил: "Юра. Это удивительно. Ты вылитый отец. Так странно, но ты живой отец. И мимикой - отец. И интонацией - отец". Я любил эти сны. Мне было тепло. Нет, он никогда не звал меня к себе... туда. Он знал, у меня бесконечное число планов... Сотни незаконченных проектов постановок, опер, месс и пьес... Событием жизни явился мой юбилей. Мэр Иерусалима в своей резиденции устроил банкет. Александр Солженицын послал телеграмму: "Как Вас Бог надоумил поселиться в святом городе Иерусалиме!. Поздравляю с 70-летием..". В этот год я оставил свои сомнения и решил отказаться быть "скитальцем" и "бездомным". Я принял гражданство Израильского Государства. Почти весь 1987 год преподавал в качестве профессора в "Гарвардском Университете" в США. Много неудач и разочарований.


25  - Глава - АНГЛИЦКАЯ КОРОЛЕВНА



- Что делать? Что делать?

Прошло два дня.

Затем еще один.

А там и еще полдня. До обеда оставались минуты.

Она ничего не могла поделать. Ритуал требовал ее здесь, в Москве. Ей же тосковалось по Санкт-Петербургу.

Королевне хотелось в Зимний дворец.

Происходящее вокруг не трогало. Она уже изучила Москву до оскомины. Все было однообразно и сумрачно. Особенно отягощали вечно грустные и озабоченные лица.

Здесь дети не улыбались. Они выглядели как побитые собаки или заброшенные кошки. Невообразимые толпы людей с кошелками и пакетами, сумками и сетками брели как бы в сомнамбулической потерянности. Все без конца что-то передвигали. Их тела постоянно что-то несли и перетаскивали. Здесь были картофель, морковь, свекла, лук, хлеб, молоко. Миллионы носильщиков были во всеобщем заговоре. Каждый что-нибудь припасал или прятал про запас. С открытыми ладонями не было видно никого. Все сжимали кулаки, пальцы крючились.

По улицам двигались свертки и коробки на человекообразных ногах.

Общенациональное превращение народа в бурлаков завершилось. В этой бескрайной стране все стали ходоками. Они обязаны были что-то грузить, взваливать, уносить, тащить, вносить, ловить и подбрасывать друг к другу... по пути.

Она смотрела из окна машины на это, как на нескончаемый восточный базар. Все были согнуты. Искривленные тела разучились стоять прямо и с открытым лицом. Люди смотрели вниз, как бы рассматривая живот и обувь встречного. Ноша жизни делала всех рабами суеты, ежеминутной рутины. Жизнь многих рассыпалась как прах...

- Неужели хваленый британскими профсоюзами социализм так беден, что еда... для русских все? Я знаю, что в Европе такого нет... давно нет. Здесь с едой в руках не ходят... Непременно надо поговорить об этом с мамой. Что-то она думает об этом, моя милая и добрая МАМ?

Проверяя себя на искренность, она снова и снова присматривалась к русским через стекло машины, но опять и опять соглашалась с собой.

Все тут печально и едино. Вереницы людей были на одно лицо. Многие выглядели уныло.

Везде жадно ели, ели и ели. Каждый заглатывал еду, которая в секунды проваливалась между торопливых зубов.

О поиске чувственных наслаждений от пищи речь не возникала... Голодные глаза скользили подсознательно по рукам каждого встречного.

- Да, я права. Невероятно! Мне не верилось, но это действительно так! Унылые люди умозрительно рвут веревки, читая наклейки у коробок... счастливчика, урвавшего что-то! - улыбнулась она своему отражению в черноте стекла.

И надо согласиться, что глаза никогда не подводили Ее Величество. Главные черты азиатской столицы не ускользнули от нее. Как все было, так оно и увиделось. Ничего лишнего, иллюзорного...

Здесь и в самом деле каждый обязательно что-то несет. А русские дети? Они похожи на русских стариков. На улицах они не улыбаются. Что еще?

Да, пожалуй, то, что везде правит хаотичная азиатская архитектура! Тысячелетняя Москва бесконтрольна и давно отбилась от рук. Внешнее безвластие и сумасбродство поражает любое воображение. Все вокруг взято из ниоткуда. Смешно, но все пытаются это скрыть. Боятся говорить об этом.

Разве надо таить то, что видно отовсюду?

В Москве во всем и над всем царствует необязательность и повелевает случайность.

- А эта сумбурность? Неужели я открыла еще один славянский секрет? Не здесь ли таится степная цыганщина, утопившая страну Советов и Красных Комиcсаров? Я вижу, она живет во всем. Так ли? Да... так! Мне искренне жаль, если это гнетет русскую душу. А значит, и дико калечит... характер.

Но что это? У Королевы запершило в горле. Она побледнела. От испуга за русских?

Навстречу шла беременная кошка. И была черна та кошка как смоль, а может быть, и еще... чернее.

Шофер понял все, он до смерти перепугался вслед за своей хозяйкой - то было дурной приметой!

Тормоза взвизгнули в десяти метрах от перекрестка, чтобы пропустить животное. Приняв как ни в чем не бывало настоящие королевские почести, мурка шмыгнула в облезлый подъезд.

- Русская душа? А что, если черная кошка окотилась в их душе? И было то в 1917 году? А все мы назвали того дьявола... Русской Революцией... Как бы хотелось разгадать русскую душу? Ах-ах...

- Мама! Мама... неоднократно говорила и предупреждала меня о случайностях. Вот и сейчас - еле спаслись от космической беды! Разве не звучал ее голос настойчиво и упорно за моей спиной? А как были темны перед моим отъездом ее зеленовато-бирюзовые глаза! Ах-ах...

- Мамочка, как я соскучилась, мам... мам! Ты мудрейшая женщина в мире. Моя любимая, моя лучшая из Британских Королев... Королева - МАМА!

- Но что, мам, ты могла знать о Красной России? Разве что через твою королевскую интуицию! Чему тебя научила викторианская эра моей бабушки? Консерватизму? Резкости? Или дерзости в отстаивании викторианских штучек - точек зрения? Зачем так громогласно? Да еще обо всех народах? Почему? Не только ли потому, что мы все рождены под Британским флагом?!

- Нет. Нет и нет. Мир велик. И живет сам по себе. Земля давно перестала быть блюдом на трех китах или слонах. Мир безграничен и красочен, бабушка... Над нами не наши звезды. Они для всех ста шестидесяти стран... планеты!

Она невольно сощурила веки от луча солнца, что отразился в золоте татарской мечети на углу перекрестка и молниеносно расплескался на ее ладонях. Это было сказочно! Елизаветины глаза восторженно загорелись! Захотелось восстать против бабушкиных традиций в маминой семье.


Фото: Таких разрушенных церквей в России тысячи и тысячи. Их разрушали семь поколений россиян, если считать, что между поколениями десять лет. Об этом я думаю, когда говорю сейчас. 1997.


- Солнце!? Ну конечно же! Это не единственная звезда в космосе. Конечно же, я права! Звезды для всех, они поровну поделены между нами. Над нами общее небо. Я права в этом опять и опять. Над нами общие звезды! Нет, бабушка... всамделишные, но не Британские. А всечеловеческие... наши.

- Мир принадлежит всем сейчас, бабушка. Это наш век! Здесь все для всех. Здесь все для вас. Здесь все для британцев, как и для русских, для немцев, для французов.

Она надолго замолчала. Однако мысли не давали ей покоя, захлестнули ее без остатка:

Старушка Европа стала красавицей за полвека. Раны войны залечены навсегда. Многие страны счастливы, у них мир, счастье, покой и высокий уровень жизни. Это так приятно видеть. Все стали жить лучше. Европа освобождается от предрассудков и тупых игр со своим тщеславием. Да, конечно, Англия потеряла первенство в мире, бабушка. Есть страны, где живут лучше британцев. Да, это так, это правда. Но на нашей родине все к лучшему. Никто больше не работает сутками, как было при тебе, и только ради ломтя хлеба и неполной кружки молока перед сном. Единоличное богатство построило национальное богатство, экономическое процветание для многих. Сегодня все больше и больше трудяг работает на свое индивидуальное и семейное будущее. Все замечательно. Сегодняшняя Британия трудится, чтобы вложить деньги в недвижимость не только ради себя, но и для будущего своих детей и правнуков. У миллионов есть деньги для отдыха за границей, путешествий вокруг света, покупки очередной машины, наилучшей медицинской страховки или лечения у самых лучших врачей Европы.

Не странно ли, что сейчас, в конце двадцатого века, у меня, королевы Англии, тот же врач, что и у сотен тысяч других граждан, моих бывших подданных. Я покупаю к королевскому столу те же продукты, того же высочайшего качества и из того же торгового центра, что и миллионы британцев.

Разве это плохо? Могла ли этого бояться Королева Виктория? Конечно... нет! Все встало на свои места, как этого и хотел... Христос-простолюдин.

Мир прав в своем бесконечном беге за истиной, в стремлении к справедливости и добру! Мир знает правду и борется за нее дерзко. Как это все замечательно! Я горжусь этим как британка.

Но тут Королева вздрогнула, вспомнив о чем-то другом.

Ах да, шоколад... совсем забыла! Рука потянулась в карман мужа. Плитка была немедленно распечатана и расчленена на дольки. Точеные пальцы бережно прикоснулись к губам мужа, но он не пошевелился.

Принц Филлип молча сидел и грустно смотрел в окно машины. Он был так сосредоточен в своем молчании, что казалось, решал что-то серьезное, важное... для всего грешного и неразумного ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

Ей нравилась его внимательная задумчивость, его грустная веселость, благородство.

Доверяя она возложила на его плечи все заботы, которые возникали в Британском Генералитете. И принц нес их покорно, без ропота и возражений. Он никогда не предавал свою жену.

Наградив мужа высшим офицерским званием, Королева-жена не изменила его. Это был своеобразный макияж, как было видно ей. Золото мундира помогло как-то скрыть мужье природное тугодумие и неисправимую меланхоличность.

Вот и сейчас Принц Филлип не тревожил ее. Он видел, что в своих грезах она... оставила его на время. А это случалось часто, и, как сейчас, до нее было невозможно достучаться, хоть звони в Кентерберийские колокола. Она глубоко погрузилась в свои королевские тайны. Он часто читал ее мысли и привык, что он, как и ее Ангел Хранитель, должен беречь, прятать и хранить ее... от неосторожного взгляда и ненужной суеты. Вот и сейчас они в машине, но она сама по себе и не здесь...

Все как всегда. Их жизни были едины, но в то же время... различны.

Королева далека от смертных людей. Она перестала бороться против себя. Не спасло от особого дара и невероятно счастливое замужество. Божественный гений отгораживал в ней душу от мира грязи и нечистот. А иногда даже? Даже от суженого... Филлипа. Вот и сейчас, взглянув кротко на него исподлобья, она еще раз убедилась, что он давно свыкся с этим. И она обожала его за это...

- Не в этом ли королевская интуиция? Не здесь ли проявляется... моя голубая кровь? Я высчитала его среди всех! Он предан мне, мой сказочный солдат. Я люблю его. Я сделала для нашей любви все-все-все! Подарила прекрасных детей! Сделала его Принцем и Дьюком всего Королевства. Видит Бог, как это мало... Я безумно предана моему Филиппу! - ничего не сказала она ему вслух.

- Ты в порядке? - повернулся он к жене, пытаясь смахнуть своим платком не замеченную ею у себя слезу.

- Филипп, я всегда в порядке и к твоим услугам! Спасибо, голубок, - заглянула она глубоко в его зрачки.

- Ты полна любви ко мне, милая, - поцеловал он ей нежно руку.

Ее взгляд остановился на его длинном носе. Она взяла платок и стряхнула несуществующую пылинку на его переносице, а затем отвернулась в сторону.

Минутой позже каждый снова был занят своими мыслями. Они смотрели в разные окна, сев потеснее друг к другу. Он чувствовал ее тело, и ему было хорошо. Она расправила плед и слегка облокотилась о его спину.

Лимузин, как и полагается машине (а казалось, что они в машине времени), ехал и ехал. Особых перемен за окном не было. Все было так же и то же...

Их окружали чужие люди, чужие заботы, чужая суета... непонятные русские. Осязая их обреченность, она не выдержала, нервный тик исказил мышцы лба. Филипп почувствовал это кожей. Он даже не поворачивался к ней, а просто положил ласковые руки на ее колени.

Королева мучительно страдала, пугаясь печальной и затюканной страны. Ее психически угнетала косматая, липовая история России, где ненужные саморазрушения мировыми войны, гражданское братоубийство и циничные революции... довели народ до самоистребления.

Она доверяла господину Солженицыну и приняла его правду о стране инстинктивно задолго до Нобелевской премии.

- Горби, спаси их, - неосторожно громко вырвалось у нее.

Принц Филипп искоса взглянул на нее и замер, не поворачивая головы от окна. Он, как и было принято между ними, ни о чем не спрашивал жену без разрешения обсудить что-либо.

Ничего не оставалось Королеве, как достать свой платок и высморкаться для приличия, предупреждая его мужской, а потому беспокойный интерес.

Уловив смущенный и застенчивый взгляд, он простил ее.

Принц Филипп поспешно уперся глазами в окно, где демонстрировался тоскливый и немой фильм ужасов о людях-машинах из России.

Еще секунда, и уже никто и никакими силами не мог отвлечь ее от Горби. Она погрузилась в сон, и, конечно, там все было о нем... только о нем.

К слову сказать, весь этот сон мог существовать только в черно-кумачевом... цвете.

- Не от русских ли флагов и портретов вождей... за окном лимузина? - шепнули ее губы перед тем, как отстраниться от здешнего мира и тлена.




- А теперь пусть буду я рассказывать, - сказал Юрий Любимов.



26  - Глава - ЗАДУШЕВНЫЙ ДРУГ



Он рассказал:



И тут она услышала непредсказуемый и ревнивый вопрос от мужа:

- Ну, а Горби?

Королева сняла игрушку-кольцо и перебросила его с одного пальца на другой. Это отвлекло его на мгновение. Он слегка улыбнулся, показав, что овладел собой. Приятно, что ей так нравится им подаренный рубин. Как давно это было...

- А послушай, Филипп! Неужели точно такие же рубины вот здесь, в небе - над моей головой, на Кремлевских башнях? Сколько же рубинов нужно для звезд до пяти метров в поперечнике?

Он непонятно улыбнулся и отвернулся к окну, так ничего и не сказав ей на это.

Еще минута - и она опять погрузилась в свои сны, где был Горби и только он.

Она была настолько занята им, что забыла даже о своем сыне Чарльзе, который был до смерти запуган намерением жены отнять у него детей... после неизбежного развода.

Конечно, Горби был ей симпатичен. От его лица отдавало родным британским лавочником, каких много на дешевых мясных рынках. Она помнила их по своему детству, полвека назад.

Он соответствовал ее стереотипу людей, у которых все ладилось, если эти лавочники загорались чем-то всерьез и надолго.

Последняя мысль ей понравилась. Подумалось: "А надолго ли его хватит? Этого Горби?"

Всерьез ли это? Может быть, он задумал дешевую клоунаду, где очередной Генеральный Секретарь примеряет колпак Новоиспеченного Русского Президента? Новый... партиец!!

- А как это непросто для него должно быть! У Горби нет и намека на врожденное благородство или полкапли... голубой крови! К Горби поэтому и не могут тянуться ни Миттераны, ни Рейганы, ни Буши... Уж в этом-то мама совершенно права! - убеждала себя королева.

Но вот машина слегка качнулась на повороте. От толчка царственная женщина встрепенулась, открыла глаза. Затем поежилась, высморкалась. Она презирала себя за этот кумачево-черный сон. Но что она могла поделать? Он шел за ней по пятам... сам по себе... Он был... для нее.

Пытаясь спастись от наваждения, она достала портрет матери из сумочки на пледе. Торопливо поцеловала рамку и быстро убрала. Замок щелкнул, мама в бриллиантовой рамке легла на шелковый платок. Кожа крокодиловой сумки скрыла ее от всех. Дочь же задремала, подчиняясь своей послеобеденной привычке. Сон победил ее и на этот раз. Все продолжалось...

- Горби? Он простак во всем. Это при нем всегда! Он русский до мозга костей, своих славянских костей. Русский, русский и русский во всем! В нем не было и нет близкородственных смешений и браков в крови, как у меня, мамы или даже у Филиппа...

Вот почему ему дано понимать себя во всем и до конца. Это его сильная сторона. Здесь он выше меня и многих британцев.

Как бы хотелось и мне понять себя однажды до конца, но я не могу. Ах, как это постоянно давит на меня. Ловлю себя на этом каждый день.

Как часто приходится разрываться на несколько дел, бросаться из стороны в сторону! Меня одолевает стремление бежать и сидеть без движения... одновременно.

Разве это не моя вторая натура? А эта непреодолимая тяга к несовместимым и противоположным делам?

А у него? Ну конечно же, у Горби все иначе. Конечно, у него все лучше и слаженнее, чем у меня. Он всегда был русским во всем. И это... Это? Это всегда гипнотизировало меня.

Я не позволяю себе задавать ему глупых вопросов и требовать на них немедленных ответов. Я стесняюсь человека, появление которого в политике является непредсказуемым явлением мировой истории. У Горби все серьезнее, как и у всех русских. Его положительная энергия завораживает. Нет, здесь нет ошибки! Его живой магнетизм чарует меня. Да, именно МАГНЕТИЗМ. Что еще сказать? Ведь это так! Именно здесь-то я и вижу русский дух... их национальный характер.

Это, конечно, хрупко и обманчиво. Это анархично и архаично. Это непредсказуемо в полном смысле слова.

Гениальная госпожа Тэтчер права: ни разу не ошиблась в нем, Горби! Она с первого взгляда открыла в нем великого человека, которого Европа ждала почти целый век, двадцатый век. Именно он тот русский, который первым действительно пытается удержать Россию от падения в пропасть мирового развала!

Хм, я, помню, возразила ей. Ведь для этого надо быть мифическим Самсоном, гигантом. Это не под силу человеку... Я не встречала таких великанов у нас в Британской энциклопедии из Русской истории.

- Нет! - резко и с жаром возразила та. - Для подвига в России надо быть именно таким человеком, но чисто русским! Он пришел в мир, чтобы стать самым русским из всех когда-либо правивших русских, но для своих и только для своих русских.

Русским нужен русский и никто другой. Лишь тогда они бросаются на неизвестность и побеждают ради своей России...

Королева чихнула и продолжила:

- Горби любит бесконечно и глубоко свою землю и свой народ. Он гордится этим. Он открыт и совсем не загадочен для своих русских. Он откровенно ясен во всех своих делах, ошибках и нереальных мечтах... Кто как не он и есть соль земли русской. Я узнаю в нем великого росса для будущей России!

Вот что им надо, верю я, после всех их иностранцев... Двух немок-Екатерин, немки-Александры и всех этих эмигрантов и инородцев - Лениных, Дзержинских, Камо, Лазо... Сталиных. Я догадываюсь, по кому они голодны... что им надо сегодня.

Русские научились верить только себе и только русскому брату в политике и никому более.

Они хотят жить в фантазиях, но только в русских фантазиях. А поэтому прощают без бунта только царей и только политиков опять же русских... И никого другого, даже с малой примесью нерусской крови.

Не здесь ли спрятаны лживые и театральные маски... потемкинских деревень? Разве они не в традициях иностранцев Мольера и Гете? Не здесь ли ядовитый конец всего антирусского? Вот откуда пришли погромы, пожары и непременные виселицы для любого из иностранных визитеров. Разве суть Пугачева не жила и не живет извечно в буйной русской крови? Разве я не читала книгу мистера Василия Шукшина "Я пришел дать Вам... волю"?! Все здесь нараспашку... Секреты русских высыпаны, словно... бесценный жемчуг, на открытую ладонь.

Ой, а чей же это подарок? Что с моей памятью?

Ах, да, то была та же Тэтчер. Конечно же, она, железная британка - леди Тэтчер! Я получила книгу от нее в течение получаса, как было обещано... за месяц до путешествия сюда.

Я всегда восхищалась, пунктуальностью моего Премьер-министра. Тэтчеровские часы были всегда нашими общими часами и всегда шли "в ногу". Им непременно удавалось идти стрелка к стрелке... Да, такой была Марго Тэтчер, мой милый и любимый друг... подруга - великая гражданка моей Британии, Британского Королевства. Королева лукаво посмотрела на мужа. Он телепатически повернул голову ей навстречу. Филипп постоянно чувствовал ее взгляд. Сказка продолжалась. Она знала это. Сердце замерло от счастья. Она забыла о тяжести короны и скипетра.

Елизавета слегка облокотилась на его грудь и поцеловала в губы. Голубые глаза заискрились. Он ответил легким и мягким поцелуем. Она зажмурила от удовольствия глаза и ни за что не хотела их открывать, настойчиво продолжая свой тайный разговор с собой.

- О моя Тэтчер! - продолжала королева. - Марго права. Все ее предсказания о России были безукоризненны. Так почему к ней так жесток и несправедлив Британский Парламент? Они сместили ее единогласно.

Это несомненное стечение обстоятельств... в Азии и Востоке. Возможен один-единственный ответ. Ведь тогда-то и появилась на горизонте скверная война с мусульманами.

А это уже само по себе ловушка для женщины Премьер-министра. Ведь иракцы не могли принять женщину-мать в роли главы государства. Из отторжения традиций могла родиться бесконечная война на полвека... для Королевства.

Печально, что ее карьера так нелепо оборвалась.

А может быть, так и надо... все это верно? Разве войну с ними может выиграть женщина?

Мусульман и впрямь не может остановить главнокомандующий в юбке.

А если бы из-за нее упала иракская водородная бомба? Ведь всем ясно, что она у иракцев из СССР, который снабдил этим оружием Ирак пятнадцать лет назад... во времена Кастро и его игр с Америкой.

А Иран? Разве у всех отшибло память о наличии атомного оружия у них из Китая. Ведь Иран заплатил за него уже двадцать лет назад!

Потихоньку приоткрыв левый глаз и не шевеля головой, она, пряча улыбку, начала подсматривать за мужем.

Он, как всегда, тайно посасывал палец. Ничего не менялось в нем. Он был только собой и никем иным. Лукаво вздохнув, она незаметно отвела взгляд, не желая слышать нелепые извинения в ответ на замечание о его кривых ногтях.

- А вот это-то еще что? - удивился он, поворачиваясь к ней.

Она отвлеклась от своих раздумий и начала смотреть в сторону, куда он показал пальцем.

Ленты жилых новостроек были оплетены многокилометровой очередью к одному из магазинов...

- Я не могу больше видеть славу победившего коммунизма на одной шестой части планеты - нажала Королева кнопку на двери.

Автомобильные стекла послушно потеряли прозрачность и превратились в гигантские зеркала. Больше никто снаружи не мог ее видеть!

Соседние дома испуганно переглянулись. Они казались себе другими. Зеркала отразили их серый и безобразный лик.

Зеркала закупорили вход этим чудовищам внутрь ее мира. Где? Где она была с ним и только с ним... Филиппом.

- Да... новое время бесчеловечно. А что будет дальше? Разве не все живое сметено в России? Не будет ли здесь покушение на Горби, когда он сядет... на Красного Коня Свободного Рынка? Нет, здесь не получится, как получилось у меня с конем! У него не конь! Гоп, гоп, не перепрыгнешь!.. - подбадривала себя Королева. -Впрочем... твой рысак? - вспомнил муж, бледнея. Его лоб покрылся испариной страха за нее.

У нее тоже побежали мурашки от шеи до поясницы.

- Да... как забыть историю с тем конем, которого я остановила от панической рыси. Когда он, как безумный, полетел по площади. Да!

- Ну, а когда это было? Уже давненько.

- Ты помнишь, это случилось после свадьбы сына и произошло из-за невинного хлопка из детского пистолета... в Лондоне.

- На площади перед нашим домом? Да! - выдохнула она. Беспокойно и беззащитно поежилась.

- Что это? Не преследует ли тебя животный страх? Боязнь умереть от террористов?

- Пожалуй, нет. Это меня нагнал тот ветер, что от лошади в галопе после выстрела в меня? - задрожали ее колени под пледом.

Он выключил не нужный им телевизор и предложил ей вздремнуть на его коленях. Она приготовилась поудобнее лечь, но... оказалось, что уже поздно.

Машина остановилась.

Самолет ждал своих хозяев.




- А, это уже о Королеве. Значит мой черед - сказал я.




27 - Глава - ПРИЕХАЛИ



И начал главу.



В городе стоял на редкость солнечный день.

Сам Бог благословлял ее визит в бывшую Николаеву столицу. Королевский "Конкорд" приземлился точно по расписанию.

Был салют.

Были солдаты.

Были почести и парад.

Она зевала, прикрываясь носовым платком.

- Все как везде. Скучно и ничего нового, - садясь в вертолет, шепнула она мужу.

- Итак, моя дорогая, лишь двадцать минут, и мы будем в Петергофе, - поклонился он ей в ответ.

Все было, как он сказал. Уже из окна вертолета она увидела знакомое лицо леди Даяны. А когда пропеллер смолк, то раздалось ее:

- Приехали! Как славно! Как хорошо, мама...

Когда они вышли на поляну перед дворцом, ей показалось, что это не Россия, а Англия. Ее окружил привычный запах роз и знакомые посвисты птиц. Она не поняла, что случилось. То было неправдоподобным чудом!

- Неужели такое возможно? Ах, как хорошо на душе! Разве я дома, а не в России? - спрашивала она близких.

Здесь было все, как дома в Англии. Те же клумбы цветов, облака, пруды... Но почему? Что это? А этот монплезир? Ах, да, конечно же! Это и есть тот самый... загородный дворец для семьи русского царя! "Как много вокруг пышной сирени и ... английских соловьев", - думалось ей.

- Даяна, милочка, да разве я не у себя? Ведь тот же запах! То же ощущение знакомого места!

- Невероятно, но мы опять в Букингемском саду, - твердил удивленный Филипп, увлекая ее в оранжерею.

- Ах, как все это странно, милый рыцарь, - подмигнула она, ответив мужу поцелуем на поцелуй.

- Не обижайтесь, но я хочу остаться одна, - извинилась она перед Даяной и Филиппом, направляясь к ближайшему пруду.

"Не все ли рыцари любят одно и то же? Может быть, отсюда в Царский Дворец ведут эти безлюдные дорожки и оранжереи с таким знакомым и нашим британским вкусом... Не здесь ли затерялось благородство, к которому обязывает нас королевская кровь, голубая кровь? Но что это? Кто дерзко кричит за спиной?" - поперхнулась она.

"Ах, оставьте, Ваше Величество, королева Елизавета Вторая, Вашу снобистскую паранойю. Это лишь бред и навязчивая шелуха. Ах, оставьте и забудьте! Ах, оставьте, оставьте! Нет никакой другой крови, кроме красной и всечеловеческой", - звучал у нее в ушах знакомый голос.

Опомнившись, королева узнала его. То был подросток. То был ее сын Чарльз. Неясно только, откуда этот голос пришел сюда как наяву. Так ясно, как будто сын стоял прямо здесь, между сосен. Нет сомнения - это был мелодичный голос Чарльза.

- Когда же она впервые услышала это от него? Это предупреждение об опасности? Конечно же, в его 16. Ах, противный, ах... Дерзкий мальчишка!

Ее руки слегка дрожали, когда она ломала ветку сирени. Цветы сразу же осыпались, разбросав мусор перезрелых лепестков, где попало.

- Да, светлая голова мой сын! - вызывающе сказала она себе, крестясь и робко глядя в небо. - Но почему он так глупо выглядит на телеэкранах? - удивилась она себе.

- Что правда то правда. Сыновне чувство юмора надо видеть вблизи. А репортерские камеры? Они плавают по его пуговицам, кольцам, рукам. В любом случае он прав! Чарльз, мой мальчик!

Ты всегда прав, и я всегда на твоей стороне. Я всегда и во всем прощу тебя. Я согласна взять на себя любые твои грехи. Ведь ты совершил чудо, которое удивило всех моих врачей! Твое рождение... излечило меня от гемофилии, болезни, которую я унаследовала от наших бабушек. "Спасибо, любимый сын!" - шепнула она себе под нос, видя, что ей навстречу опять бежит Даяна. Впрочем зачем это она делает?

Еще мгновение - и женщины обнялись, а затем, не сговариваясь, пошли в ногу. Это забавляло их, но это было так. Всегда при встрече они шли нога в ногу. Невольно и традиционно...

Ее Величество, королева Елизавета Вторая, начала семейный разговор с невесткой. Он был, как и положено, нравоучителен.

- Как? Конечно, неспроста! Ведь это многовековая болезнь - постоянно думать о нашей королевской уникальности, неповторимости и неизлечимом благородстве! Разве мы не больны всем... королевским, леди Даяна?

То был голос нежной и любящей матери. Так разговаривала она только с ней, ее родной Даяной. Королева обожала Даяну больше всего на свете. Она с трудом справилась с ревностью, которой отгораживала сына-первенца от всех женщин, кроме... кроме себя. Злые языки были правы, когда говорили, что королева применила все свое искусство, чтобы помешать поспешному браку! Конечно, здесь все было напрасно! Их свадьба состоялась.

Ах, да и зачем все опять ворошить? Что уж теперь? Ох уж эта материнская навязчивая любовь и сынообожание! Разве материнский эгоизм не рухнул, когда он и она подарили ей трех внуков?

Мои милые дети, славные мальчики! Какая же я счастливая!

Королева шла и шла с леди Даяной, уже давно не разговаривая. Она и впрямь не замечала своего молчания. А когда очнулась, то сказала:

- И что это я все об одном и том же, опять и опять? Разве не хватит мне об этом?! Или я чем-то раздосадована сегодня?

- Ваше Величество, ну прямо-таки как будто мы никуда и не вылетали! Вокруг привычный Лондон! - жеманно вздохнула невестка, посасывая губную помаду с кончика своего языка.

- Впрочем, позвольте спросить? Мне не терпится обсудить, как Вам удалось так хлестко отделать журналистов, мама.

- Когда? Я не помню, - улыбнулась Королева мечтательно, цокнув языком.

- А когда они зазывали Вас осмотреть мавзолей террориста Ленина, а Вы сказали, что мертвые, как господин Ульянов, что "жил, жив и вечно будет жить", а значит, готов в любое время восстать, может быть Вами осмотрен только после разрешения священника.

- Да, этот ответ достоин меня, Королевы седой Британии, - улыбнулась она.

- А вот потом, когда они все распоясались и стали настаивать на том, что хотели бы увидеть Вас идущей по алым коврам в преисподнюю... к "сушеной рыбе"? Что Вы сказали, помните? Что каждый должен быть похоронен в земле. Но на этом все не закончилось. Один до дикости дерзкий коммунист-репортер указал открыто на Вас пальцем и сказал, что и Вы, Королева Елизавета Вторая, ведь тоже избежите похорон в землю. - Будете погребены в фамильной усыпальнице Английского Трона. И тут, мам, Вы были непревзойденно великолепны.

Вы ответили, что говорить подобное - кощунство, поскольку святой Собор весьма почитаемое и вовсе не порочное место для любого из христиан... И Вам... понятно, что Антихрист, если он разорил соборы, был наказан через всенародный отказ в месте захоронения его тела в землю, что, собственно, уже налицо... в его... чужой для него России.

Королева молчала, не зная, что на это сказать невестке. Однако воцарившейся тишины хватило на минуту, не более. Женщины переглянулись, ласково обняли друг друга за плечи и, тихо начав беседу о другом, неторопливо отправились по оранжерейному коридору к фонтанам, а затем поднялись по высокой лестнице во дворец.

Шелковые туфли на легкой и невесомой подошве делали их шаги бесшумными, как полет бабочек. Они шли через бесконечные колоннады дворцовых комнат, убранных великолепными статуями, вазами, картинами и мебелью всех эпох. Вот показалась Даянина комната. Они убедились, что на двери висит номер " Х " и повернули направо, а затем вошли внутрь.

Все было удобно и приятно. Канделябры разбрызгивали по стенам отсветы от камина. На каждый еле заметный треск березовых головней хрусталь звенел и перезванивался. Казалось это поют птицы.

- Завтра я еду из этого загородного Дворца в Санкт-Петербург. Ты помнишь, Даяна? - боязливо шепнула королева.

- Да, я помню, что это Ваша мечта с детства. У меня останавливается сердце от одного названия - "Зимний Дворец".

- Верно ли? - уклончиво ответила вопросом королева, пытаясь скрыть свои тайные чувства.

Несомненно, она знала, о чем избегает говорить Даяна. То могло быть только одно - растерзанные царские дети. А поэтому, зная, что ее слезы вот-вот хлынут рекой и их будет не удержать часами, она торопливо изменила тему разговора.

- Милая дочка, что ты думаешь о Василии Блаженном на Красной Площади? Ведь это гордость русского духа уже с пятнадцатого века. Я не права или ошибаюсь в дате?

- Это "огород чудовищных овощей". Так назвал его один из великих русских искусствоведов. Я доверяю ему как гениальному знатоку, - улыбнулась застенчиво Даяна, стыдясь своей искренности и жара, с каким она все выпалила.

- Его зовут Грабарь или Крабарь? Я вечно путаюсь в этих переводах "G" и "К". Подскажи мне правописание его имени, пожалуйста, моя девочка. Впрочем, до завтра... Завтра? Я не знаю, как и что... будет завтра там? У меня и сегодня уже дрожит сердце. А завтра... Зимний Дворец, где так же живут Николас и Александра! - резко закончила королева, оставив собеседницу без пожелания доброй ночи. Каждая тяжело вздохнула.

Даяна поняла, что ее Королева боится встречи с Домом Мертвых. Но разве это завтра уже не наступило и часы не пробили пять часов утра? Даяна хотела защитить "мам" от удара и потрясения, но не могла. Неизвестность завтра уже началась...

- До завтра. Покойной ночи, Королева, - сказала Даяна ей ласково вослед.

Ужас от неизбежной встречи с прошлым леденил душу. В Зимнем Дворце с ними могло случиться все... включая непредсказуемое.




28 - Глава - ПЕТЕРГОФСКИЙ ПАРК




Я продолжил с согласия Юрия Любимова.



Королева вбежала в свою спальную на втором этаже.

Никого нет.

Она распахнула ставни в сад и посмотрела вниз.

Первые лучи солнца начали золотить верхушки сосен и берез. Соловьи без устали разливались звонкими трелями. Все было как прежде. Все было девственно и извечно здесь, даже если бы она никогда и не прилетала из Англии. Казалось, имя всему вокруг - Вечный Покой.

- Да? Но если это не обман, то откуда взялась кровавая бесовщина русской революции? Или всего этого не было? Где время, что пошло вспять? А так ли все? Здесь... в Павловском парке.

Королева хотела верить, что она совершенно права. Все было привычно. Она была как бы у себя дома. Это был ее добрый Букингем. Здесь все было для нее, все было по ней. Чувство, что вокруг родина, откровенно обманывало ее.

- Однако же откуда все это?! Ах, откуда?! - растревожила она себя ностальгией.

Королева была уверена, что узнает здесь все. Она знала, что бывала здесь не раз. Но откуда? Скорее здесь какая-то тайна. Ее душа трепетала, а сердце рвалось от неразгаданного обмана. Сознание настойчиво старалось опрокинуть сладкую дрему недосыпаний. Оно настойчиво возвращало ее к реальности.

"Потрогай все своими руками, не верь глазам, - говорил ее внутренний голос... Это загородный дворец, где каждое лето отдыхали русские дети, наследники последнего царя - Николая Второго. Семья жила с 1896. Они жили здесь 18 лет. Они или до 1914. Ведь это заставляет тебя вздрогнуть от ужаса".

Ей стало безумно жаль всех. Боль, сердечная боль подбросила к выходу, куда она вылетела стрелой. Ей показалось, что тело проскользнуло в дверь, которую услужливо распахнул навстречу ураганный ветер.

Королева еле-еле удержалась от падения на ступенях дворца, ведущих в сад.

- Но откуда, откуда эта похожесть? Откуда у меня ощущение присутствия здесь с незапамятных времен. Кажется, что все вокруг устало ждать моего появления. Знакомые цветы, мебель, ковры... все излучает мягкое тепло и тянет к себе. Я не лгу себе. Я чувствую, что я не гостья здесь, а полноправная хозяйка.

Солнце властно и настойчиво вставало над водой. Его свет как-то странно серебрил окна Дворца, что еще более напомнило ей дом в далекой Англии. Каждое стекло было как зеркало. Свет играл тенью листвы. Слышался прибой.



Она любила этот воздух, это теплое утро, этих белых и черных лебедей, плавающих в бесконечных прудах и каналах.



Она шла и шла вдоль стен дворца. А вслед за ней в окнах плыло покорным пажом солнце. Иногда, пожалуй, лишь совсем ненадолго, солнце умирало на мгновенье, когда перегородки оконных переплетов ловили его между проемами стен... И вот, когда солнце исчезло еще на одно мгновение, многовековая дверь в стене дворца отворилась, и волшебные тролли выпорхнули из пут своей драгоценной темницы.

Это походило на полет тропических мотыльков, что роились в своих непредсказуемых танцах. Им была мила долгожданная свобода. Королева задумчиво посмотрела на троллей как на что-то смутное, что вдруг ожило из ее далекого детства. "Впрочем, все это ерунда", - отмахнулась она от них и тут же забыла об этом навсегда.

Прошел час, затем - другой, а она все бродила и бродила по саду. Солнце начало расцвечивать пруд. Красота восхода околдовала ее. Ей ничего не оставалось, как стоять и в немом восхищении любоваться природой. Неожиданные капли дождя заставили ее зайти под навес. "Странно, откуда этот сильный ветер, да еще... морской дождь? "- мелькнуло в голове, а поэтому она заспешила обратно в дом. Затем она зачем-то остановилась на веранде и присела на краешек стула. "Впрочем, пора отдыхать и нечего сидеть на веранде."

Королева вернулась назад в спальню.

Здесь ее ждало извечное итальянское кресло, которое она возила с собой по миру. Оно было разбирающимся. А креслом его все звали по привычке.

- И вовсе это не королевское кресло, - любила она поправлять всех вокруг. - Обычная табуретка, моя милая и добрая подружка табуретка. И что в ней? В ней спрятана наша стариковская суть, а значит, и моя неизбежная старость.

- Конечно, мы и сейчас вместе. Где же ей еще быть, моей табуретке, как не в России? - разговорилась она с собой, но вот опять кольнуло сердце. Она взяла со стола очки.

- Даяна, милая, как я хочу тебя рядом сейчас! Ну почему же у тебя ничего не получается с мужем? Согласись, смирись... потерпи пять - десять лет. Все образуется! Ах, какой это позор, Ваш неизбежный развод, - наливала она успокоительные капли в стакан молока, только что вынутого ею из микроволновой печи, что она любила хранить в своей спальне.

После глотка лекарства ее голос сорвался... осунулся и как бы высох на полузвуке. Секундой позже она осознала всю трагедию своего страшного признания по поводу семейной жизни своего старшего сына. Крик от ужасающей боли рассыпался в пустынной громаде анфилад. Еще мгновение - и можно было ожидать... истерики. Или Бог знает, чего еще? Но случилось самое простое. Кто-то вошел без стука в ее спальню. Глаза смотрели так тревожно. Она еле узнала...

- Что с Вами? - спросила Даяна.

Ответа не было. Они понимающе обняли друг друга. Две женщины, сведенные вместе судьбой по прихоти Чарльза, были романтически влюблены друг в друга. Королева любила ее как жену сына. Даяна же видела в ней мать, которая удочерила ее. Через новую мать Даяна утолила в себе многолетнее одиночество и тоску по задушевной подруге, о которой она мечтала с ребячества после скандального развода ее отца с мачехой.

Теперь у них одна семья. Незачем прятаться друг от друга - женитьба Чарльза объединила их жизни под одной крышей в Букингеме. Мать поняла мать. Материнство было языком, на котором они говорили.

Женщины сели на кровать и прислонились головами друг к другу. Они знали, чего им надо бояться. Они страшились одного и того же. Они были матерями ежесекундно. Не было нужды говорить друг другу о своих ужасах. Материнский инстинкт руководил их жизнью. Террор? Циничный разбой над царской семьей из Зимнего Дворца... все это жило в их сознании через тревоги за судьбы своих детей.

- Итак, до завтра... Даяна, - поклонилась ей королева.

- Ее Величество всегда правы. Даже если ошибаются, - ответила та голосом своего мужа.

- Твое подражание голосу Чарльза бесподобно! Ты прирожденная актриса! Не правда ли?

- Муж и жена - одна сатана, - ответила та по-русски.

- Милочка, что ты сказала? Неужели эта Николаева пословица на русском?

- Почему нет? Конечно, это она. Это трудно перевести. Это, пожалуй: " Муж и жена... или я и Чарльз всегда заодно или во всем вместе", - захохотала Даяна.

- О, я уже полюбила эту пословицу! Она такая удивительная и прекрасная. Я, пожалуй, слышала ее давно-давно от моей мамы! Спасибо тебе, Даяна, что ты напомнила мне это. Я так хочу, чтобы и у вас все было замечательно. Я молю Бога ежечасно, Даяна, чтобы вы оставались вместе. Ведь грустно все это. Не так ли? Ты и сама знаешь, что пишут о вас сотни бракоразводных журналов в Америке и Европе.



Королева сняла очки и устало разгладила кожу на переносице, слегка коснувшись ее кончиками пальцев.

- Ты знаешь, мама! Ведь за полпенни хорьки-журналисты готовы раздеть меня и опубликовать любую грязную выдумку. Они цинично награждают меня климаксом, сексуальной холодностью, потерей памяти и недостатком аппетита. А сколько хорьков препарируют мои железы внутренней секреции, жилы, кости, мозги, нервы! Разве это не чудовищно!? - вспыхнула Даяна.

- Да, мир стал дешевкой. Дикие нравы, мыльные интересы, пластмассовые украшения, синтетические рубины... Всему этому нет конца, - согласилась Королева.

- Но надо спать. Ты же знаешь, что я еще не ложилась.

Они обнялись и расстались.

Даяна вышла в гостиную за свежими газетами.


 29 - Глава - ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ


После обеда, который был без нее, Королеву разбудили.

Легкий завтрак в пеньюаре - и она была готова одеться к поездке в Николаев Дворец. Двадцать минут... и она в лимузине.

Путь был долгий, поэтому женщины разговорились о сокровенном.

- Ты чувствуешь это, как и я... их смерть... все мое детство. Этот Николаев Дворец как кладбище для нас. В моих ушах постоянно стоит душераздирающий крик расстрелянных в упор детей. Я просто вижу, как Александра - их мать, закрывает ладонями детские лица, чтобы они не видели бандитов со звездой между... глаз.

- Вы ждали их семью в Букингеме, Ваше Величество? Вы ждали у себя во дворце? - вставила Даяна, не зная, что это с ней и почему она не может выдавить из себя слово "дом" вместо "Букингема".

Королева всплеснула руками и закрыла лицо. Она кивнула в ответ головой. Еще минута - и женщины, казалось, завоют, как загнанные в капкан жертвы. Их сердца сжались, как носовые платки в ладонях. Больше они не говорили, а всхлипывали.

Они сидели всю дорогу обнявшись и боясь что-либо спросить друг у друга. Пятьдесят минут прошло... Шофер отворил дверь, и они поспешно вышли. Две минуты ходьбы до ... дома Мертвых ... Зимнего Дворца !

Видеокамеры отсняли членов королевской семьи. Две минуты. Не более.

Цветное изображение на телеэкранах получилось чрезмерно анатомическим. Красные глаза, перекошенные болью губы, поникшие фигуры.

То не были "слезы" тоски по Англии или "слезы" счастья, как навязчиво и торопливо стали описывать и внушать это десятки тысяч телевизионных каналов мира... для зрителей.

Модные журналисты и не могли думать иначе. Их не волновала правда.


Лишь Даяна и Королева знали, что означали их душераздирающие слезы. То были слезы матерей по растерзанным подросткам, которых не успели оплакать их родственники, Николай и Александра... Слезы на осунувшихся королевских лицах были с привкусом крови. На телезрителей взглянули глаза, выбеленные болью и страданиями.

Эти матери были отталкивающе малопривлекательные для праздных и узколобых лоботрясов.

Их королевские лица отдавали простыми крестьянками, потерявшими голову от горя. Боль плакала в них. Они помнили муки родовых схваток.

Они ненавидели запах крови из перерезанной пуповины своих детей. Их немая мука была стоном беззащитного.

Они любили любого ребенка, победившего слепоту в утробе матери и родившегося на свет... чтобы смеяться и глазеть удивленно на мир предков.

- Но так ли это? Может быть, судьба этих царских деток была с дьяволом заодно. Не зря их "срезали" и ... жестоко затоптали, как цветы... на болотной и затхлой дороге. Ах, какой ужас, как могло получиться, что такое стало возможным? - молилась Королева.

- Какая чудовищная судьба - все дети умерли без священника, без отпевания тел. Какое живодерство - их глаза смотрели на вспоротые пулями животы их родителей... Мозг детей размазывали окровавленные руки... Александры... - почти рыдала Даяна.


Женщины вошли в Николаев Дворец, дом Романовых.


Тоска усилилась, а сердце сжалось еще больше. Это стало нестерпимее зубной боли. В голове звучала скрипка на бесконечно высокой ноте. То было так, как будто... Как будто их пронзил свинец, который рвал их мясо и жилы. Им привиделось, как чьи-то изрешеченные куски легких и мозга висят клочьями в воздухе, не подчиняясь законам гравитации. В глаза заглянул ужас детей, поедаемых Сатурном. Пять безгрешных душ молили о пощаде. Они обречено смотрели... глаза в глаза Королеве и Даяне. Казалось, что по стенам течет липкая кровь. Что они думали? Нетрудно догадаться: Что за диво такое, что почти уже век, как освященное русской церковью тело русского царя брошено в лесу? Он, как бы и не нужен никому? У него даже нет могилы? Нет... следов. Он для Православия как безродный сын. Русская Церковь сделала его пасынком для... своей веры.

Но самое странное, что об истории Родины, своей России, никто так ничего и не знает. Все переписано коммунистами по-воровски и с лукавством. В их плутовстве нет правды ни на грош. Древние хроники и анналы Русского государства, где и живет источник гордости и национального достоинства русских и по сей день за семью печатями. То печати зла и ненависти к русским! Нет, не разбудила церковь душу слепцов, которых поглотила геенна язычества, Марксова сатанизма. Где тот час, когда разверзнется земля под ногами крестоносителей-безбожников, ошибочно крещенных в Византии? Какой ужас...


Женщины приостановились и посмотрели через окно вниз на гигантскую площадь.


Там кишели бедно одетые люди, у них были те же неулыбающиеся лица.

Эти загадочные существа продолжали звать себя русскими. Они хотели любви и полупьяно смотрели вверх, ища их глазами в окнах Дворца. Они симпатизировали Королеве, по детски любопытствовали и тепло махали новыми национальными флагами.


Ей хотелось видеть в них детей, которые отказались от своих преступных отцов и матерей... начав приветствовать европейскую Королеву. "Они прокляли тех, которые надругались над прапрадедами, а затем сожгли и разорили свою Отчизну".

- Ты думаешь у них есть будущее, Даяна? - шепнула королева, показав веером на самого горластого скомороха под гигантской колонной на площади.

- У всех есть будущее! Никому его не миновать. Как же иначе? Особенно, если они готовы к нему, лучшему будущему, - покраснела Даяна, боясь быть слишком нравоучительной, а поэтому поспешно увлекла Королеву в глубь покоев.

В спальных комнатах Романовых они попросили гида оставить их одних. Им захотелось по-русски перекреститься. А поэтому, когда дверь за ними закрылась, то они это сделали, вопреки своей Английской Церкви.

Королева замерла среди знакомой скромности убранства, строгости мебели и предметов обихода. Все было к месту и на месте.

Царская семья не была расточительна и не стремилась к блестящей мишуре. Особой строгостью отличались комнаты пятерых детей, полные игрушек и забав. "Как это похоже на комнаты моих трех внуков", - нервно вздрогнула Королева.

- Впрочем, а в соседних комнатах откуда это? Эти столы, камеи, бесчисленные коллекции картин, избыток скульптуры... здесь явно что-то не так. Таких сокровищ не знает ни одна королевская семья в Европе. Откуда это? Что-то явно не так! - удивилась Королева.

- А знаете, Ваше Величество, я знаю ответ, - догадалась прозорливая Даяна. Я позволю напомнить Вам, что коммунисты... мерзко обокрали всех. Ведь ими были национализированы десятки тысяч частных коллекций по всей Империи. Вы можете представить, что было бы с Вашим домом, если бы подобное сотворила банда террористов с английской аристократией?

- Моим спальням не хватило бы места в крошечном Букингеме. Разве не так? Ведь англичане значительно богаче русских дворян, так как наши пэры и лорды старше их на тысячу лет. Все наши коллекции пошли от первых римлян, что построили Лондон! - монотонно расставляла фразы Королева.

- Все верно! Здесь все мертво. Здесь - антикварная лавка. Давайте уйдем, мне не нравится это! - предложила Даяна.

- Давай! Но ведь мы заблудились. Зови гида по радиотелефону! Пусть нас скорее уведут отсюда! Какого дьявола мы здесь, прочь отсюда! Долой иллюзии! Зачем поднимать мертвых? Прости меня, Бог, за бред и наивность! Скорее... прочь... здесь пахнет кровью. Хочу домой! - закашлялась Королева.


Женщины выбежали из дворца мертвенно бледные, их руки тряслись от нервного перевозбуждения.


Гид ожидала от Ее Величества хотя бы единого слова восхищения о бесценных картинных коллекциях Зимнего Дворца. Но "слова" не было.

Ее Величество самолично открыла дверь машины , не дожидаясь услуг от лакеев.

Она не сказала ни "спасибо", ни "до свидания".

Это было непривычно. Казалось, что ее Величество Королева Англии прячется от кого-то. Точнее ... убегает.

Растерянный шофер не узнавал ее.

Она была готова "реветь снова", уже второй раз за день... как он это помнил. Шофер опустил глаза, боясь встретиться взглядом с Королевой.

-Я хочу оставить всех и быстрее исчезнуть, - стучали ее зубы на его молчаливый вопрос о маршруте поездки по Санкт-Петербургу.


Машина немедленно загудела на перекрестке, поворачивая на боковую улицу под запретный цвет светофора... Шофер понял, что ей надо в Петергоф.

Королева и Даяна сидели насупившись и размышляли о своей жизни. Стало ясно, что они не нашли того, что искали. Мертвецы молчали. А значит, и прошлое потеряло значение. Полвека ожиданий обратились ненужным разочарованием. Фантазии рассыпались. К женщинам пришла досада, которая подмешала злость. Они не хотели признаться, что русские сыграли с ними шутку. Им захотелось убежать отсюда. Но куда? В Лондон.

А может быть, обратно?

В загородную резиденцию?

А значит, туда, в Петергоф? Где для них приготовлен фейерверк и парад кавалеристов в костюмах николаевской армии.

- Чему быть, того не миновать, - сказал невидимый Ангел Хранитель. А затем, заглянув Королеве в глаза, снял воздушным поцелуем слезу-бусинку, которая щекотала ее правое веко. Они узнали друг друга.

Леди Даяна не пользовалась таким бурным успехом со стороны ангелов.

Она сидела, задумавшись, напротив Королевы и смотрела в противоположное от нее окно лимузина.

Да впрочем, ей и не было дела до всех этих выдумок с ангелами, да еще... Ангелами-Хранителями в машине.

Она в них не верила, а поэтому и ... не могла видеть.

Молодая женщина, не видевшая войн и революций, беседовала с собой, не доверяя никому.


30 - Глава - ОДИН НА ОДИН



Леди Даяна поежилась и вздохнула:

- Неужели всем нужна кровь? Кому? Революции? Нет и еще раз нет! Он и только он, Антихрист-Вождь, жаждал мести! За повешенного брата-террориста... Сашу Ульянова.

Это вендетта чистой воды, но по-русски... Циничная казнь по семейному ритуалу, но... с одной стороны. Царь не был бандитом.

Видит Бог, то не было целью русака царя или его немки Александры... Никто не смог сдержать Ирода-террориста, который охотился на... его детей. В царских детях таилось будущее великороссов - будущее России. Антихрист рвался растоптать через ... им расстрелянных, расчлененных и многократно эксгумированных детей... Николаевых и Александры чад-малолеток... всю Империю.

"Кровь за кровь!" "Зуб за зуб!" - излюбленные ленинские выражения. Только садизм мог задуть пожар его ненависти к... помазаннику Божьему на Руси.

Ей вспомнились его человеконенавистнические собрания сочинений, которые Русская Академия наук издала как "труды" или "научные записки".

Там были рецепты фанатика для растления великой православной нации! Он учил, как сделать один политический шаг назад и два вперед, ради неизбежного дележа страны между террористами... циниками.

Главный коммунист уверял, что для достижения дьявольских замыслов средства не выбирают. Ленин был Библейским Зверем, а поэтому столбил черепами христиан свою фамильную славу. Во имя Ада на Красной Площади. Новый Савонарола гордо заявлял в своих речах, что ему привычно побеждать с Сатанизмом за пазухой. Лишь бы распнуть церкви и мечети и сжечь их религиозные святыни! Люцифер жил в сердце беса - иностранца.

Неожиданно для нее все встало на свои места. Она поняла, что не зря Ленин был заброшен из Германии в центр русской политики самим кайзером Вильгельмом. После его приезда и начался "шабаш ведьм" и разгул сатанизма. Не так ли? Да еще как не так! В тайне от русских Лениным стряпались вампирские байки против малых народов в России. Террор за террором пошатнул все нации. Резня за резней воспитали поколения бесправных рабов и хулиганствующей шпаны. Святые и благородные люди захлебнулись от крови! Ношение креста вело в тюрьму. Бес плодил бесенят - пионеров.

Миллионы христиан, верующих евреев, непорочных мусульман и буддистов убил смрад тюрем. Их засыпал снег Сибири. Что было там, знают безмолвные груды костей и горы черепов вокруг Магадана. Страшно, что все они умерли без покаяния у священника, раввина или муллы... Антихрист знал исправно свою цель прихода... в Россию. Без торы, Библии и Корана мертвые напрямую попадали в АД... Люцифера.

Да, что правда, то правда. Великий гений Александр Солженицын открыл эти тайны для Европы. Бог помог ему и никто иной! Бог спас его от смертельной раковой болезни! Нет сомнения, что у русских христиан есть Сергий Радонежский и вот-вот будет пресвятой старец Александр Солженицын!

- Я вижу, как Русский Синод готовится огласить это.

"А что! Разве русские что-либо делают через суд, законы или референдум? Разве славяне справедливее англичан?" - спросил ее внутренний голос.

- Впрочем, это сравнение смешно. Какие из них англичане? Славяне - славные люди, но они... славяне. Не оставить ли их в покое? - зевнула она, открыв первую попавшуюся книгу под рукой.


То был американский боевик "Звездные войны - 2 - два.."


31 - Глава - КЕССОНОВА БОЛЕЗНЬ


Прошло несколько дней после поездки в Санкт-Петербург.

Астрологи всех частей света предсказали ей самый лучший год в судьбе.



Она же чувствовала головокружение и неспособность сосредоточиться. Словно при кессоновой болезни?

Как будто она поднялась из невероятных глубин... своих воспоминаний о прошлом, которые жили где-то в ее подсознании.



Ей предрекали смещение всех планов и надежд в ее созвездиях и судьбе ее детей. Все должно было произойти в этом году.



Ей же хотелось только одного - стать незаметной.

Желание Королевы было законом. Ее никто не беспокоил. Все было отменено, невзирая на традиции международного этикета. Королева хотела остаться наедине с собой. Она занялась медитацией. Для нее не было секретом, что эта земля - нечто особое среди всего остального Мира. По сравнению с тем, что она открыла в России, ее прошлое приобрело комедийный оттенок, а точнее, стало шутовством.

Смятение в душе не давало спокойно думать и жить прежней жизнью. Соприкоснувшись вплотную с русскими, она ранила свое самолюбие. Многое стало ясно, особенно то, чего она раньше не замечала. А значит, многое, что она ценила, приобрело вкус фарса.

Ее преследовал вкус ломкого стекла, крошащегося на сухих губах. Судьба Русского Императорского Двора легла свинцовой тяжестью на ее коронованное сердце. Она увидела в этом грех, который она не совершала, а поэтому отказывалась нести на своих плечах тот крест, что убил истерзанного варварами Христа.

Нет, она никого не хотела видеть... Ей нужен был покой для самой себя.



Прошла неделя, а затем еще одна. Всем было запрещено разговаривать с ней.



Русскоязычная Би-Би-Си объявила, что ей нездоровится.

Ее секретарь пояснил для всех, что Королева здорова и занята семейными делами.

Но это было не так.

Она хотела остаться одна. Да, совсем одна, а правдивее сказать, наедине... с Россией. Так требовала ее душа.

- Да! Одна! Хочу быть забытой всеми, - невозмутимо повторяла она одно и то же на телефонные звонки.

Но вот однажды пришло время подняться с постели и оставить черную хандру и ностальгию. И сделал это Он.

К ней приехал сам русский Президент. Это был визит вежливости. Горби был сух и предупредителен. Они долго пили чай и шутили о всякой всячине, ходили по паркам.

- Вы любите высмеивать господина Рейгана, господин русский Президент? - как бы случайно спросила она.

- Вы любите высмеивать розовые облака, Ваше Величество? - ответил он ей широкой и открытой улыбкой.

- И все же! Как Вы относитесь к американцам и к их сумбурной жизни, господин Президент? - переспросила она, помня, что обещала передать госпоже Нэнси Рейган его ответ.

- Высокочтимая Королева, Вы все еще настаиваете? Зачем Вам то, что я думаю о людях другого Света? Помилуйте, уберегите меня от ответа, ради Бога! Согласитесь, у меня часто нет времени подумать о своей жене, как я могу думать о других мужчинах в такой ситуации? - отмахнулся Президент.

- А все-таки? Ведь я знаю, что у мужчин всегда есть избыток времени. Правда, до сих пор я не могу понять, где они его прячут. И часто, я опять же знаю, с невероятной легкостью находят его для своих личных дел и интересов, - не сдавалась Королева.

- Если откровенно, то меня лично не волнует чужое, особенно в Америке. И это так! Меня не интересует больше Америка! Все то, что русским надо, мы уже получили сполна...

- Но как же это так? А деньги? - перебила Королева, не веря происходящему.

- Деньги нужны. Конечно, русским нужны кредиты! - согласился Президент, догадываясь о ее непременной практичности.

- Не от США? Тогда от нас - британцев? - помедлила она с вопросом, не понимая смысла его слов.

- Да и вообще, Америка... Она никому не помогала бескорыстно. А теперь уже и поздно, да и не надо. Обойдемся, Ваше Величество! Возродятся русские без дядюшки Сэма и его посулов, - ответил он и отошел от нее к огромному окну, где цвели в горшках розы.

- Я очень хочу спросить Вас, Президент. Но, знаю, что не спрошу...

- А я и не отвечу! Не спрашивайте, если не спрашивается. Разве не всему свое время? - срезал он для нее желто-оранжевую розу из многовековой коллекции русских царей.

Королева приняла подарок. Она загляделась на цвет лепестков. Ее околдовали свежесть и аромат этого чуда. Забыв обо всем, ее женское сердце трепетало от невероятной красоты. Удивляя себя, она пригубила бриллианты... со своей шеи.

- Я догадывался, что не зря нанесу Вам визит. Поразительно же другое... Мы слишком похожи друг на друга, - сказал он ей на прощание.

Еще немного поговорив ни о чем, они разошлись, пожав друг другу кончики пальцев.

Королеву же беспокоило другое, и этим была завтрашняя погода...

Но на завтра все обошлось. И в полночь состоялся обычный официальный парад у ее "Конкорда". Были те же солдаты, дипломатический корпус и обмен государственными гимнами. Как всегда, скука и долгий помпезный ритуал.

У Королевы и Президента не было секретов друг от друга. Они не враждовали между собой.

Им оставалось благожелательно улыбаться фотолинзам и микрофонам, а также мягко шутить и казаться самой искренностью. Они блестяще знали свое дело. Их лица носили удачно выбранные маски. Неяркий грим лицемерия метко шел к их в меру загорелым лицам.

Телевизоры не обманывали своих зрителей: Королева была по-королевски величава и горда за родительскую землю - Британию и свой англосакский народ.

Президент был по-президентски неприступен и отцеобразен для многочисленных народов своей русскоязычной страны.

Итак, все шло, как надо. Самолет был исправен и без осложнений приземлился через 66 минут. Теперь Королева была действительно дома. В телевизионных новостях показывали ее самолет в небе Лондона.

А что он?

Он остался у себя в России, твердо зная, что ее Королевское Величество, его друг Елизавета Вторая, не сможет уснуть до утра.


32  - Глава - РОСКОШНЫЙ ФАБЕРЖЕ



Вот Королева и прибыла в Букингем.

Обняв всех, поцеловав ласково внуков и поговорив обо всем, как положено маме и бабушке, она осталась одна.



- Наконец-то я в тишине и дома. Разве это не великолепно - быть в Лондоне и одной? - примерила она новый халат для сна.



Ее руки поправили одеяло и потянулись к недочитанной книге. То был добряк Генрих Ибсен, которого она обожала. Вдруг она что-то вспомнила, пальцы дрогнули, как бы чего-то ища вокруг.



- А что, если взять Бернарда Шоу с его театральными штучками? Ах нет, он так язвителен и нервозен. Я хочу покоя после Зимнего Дворца! Привет, старина Ибсен! Ты лучше всех других. Не так ли? Да еще перед сном... с дороги.

- А это? - спросила Королева, удивленно скосив глаза.



Перед ней желтела маленькая атласная коробочка, которую ей протянула жена Президента на аэродроме.



"А Раиса-то очень даже ничего. Впрочем, немного одутловатое лицо. Разве не верно, что это у нее от татар из Азии? Мне кто-то сказал, что это неправда..." - ее глаза застыли, едва открылась крышка.

На ее ладони горел кусочек солнца. То было невероятное чудо.



- Ах, - всплеснула она руками от восхищения, едва не уронив подарок на пол.



Топазовые глаза Королевы заискрились от игры красок на алмазных гранях незнакомого сокровища.



- Ах, да это же японский Самурай... Я никогда не догадывалась о таком! Неужели это новый русский Фаберже? Я издавна помню всех гениальных русских мастеров по моим коллекциям. Но этот Фаберже невероятен! Это сказка! - поцеловали русскую Голубку королевские губы. Женщина не могла сдержать восторга.



Нервные пальцы тревожно скользили по камням и трепетали. От волнения она прикусила язык, не в силах овладеть собой. Это было крайне необычно для много видевшей коронованной леди. Она знала толк в бриллиантах с детства. О цене этого подарка речь не шла - желтые алмазы издавна считались самыми дорогими в мире.



- Как же госпожа Горбачева могла пойти на подарок в целое состояние? Мне всегда твердила Нэнси Рейган о ее дремучей скупости. Но уж такое, как это... - королева мечтательно улыбнулась, примеривая украшение у трюмо... - честолюбивой американке не могло и присниться...



Случившееся было за пределами воображения самых злых клеветников. Любой бы согласился с ней, если бы увидел это.

Не в силах ждать до утра, она вызвала личного ювелира и обсудила с ней особенности камней и мельчайшие подробности их огранки.



- Это совершенство! Сокровище неподражаемо и стоит несколько миллионов фунтов стерлингов, - был вердикт.



После ухода ювелира она вздрогнула, как бы понимая, что и ювелир, и она что-то проглядели... Королева захотела понять то, что ускользнуло от них. Так ли это? В чем тайна? Где прячется ответ... Президента?



Перед ней лежал молчаливый Самурай. Он внутри рубинового овала! А сам овал был выделан как красное Солнце! Рядом с японцем - умопомрачительной красоты белая Голубка. Разнились они пропорциями и размерами.



Да еще, пожалуй, бросалось в глаза то, что миролюбивая Голубка была гигантом по сравнению с лилипутом, кем был вооруженный до зубов японец...



Королева поворачивала свою драгоценную игрушку и так и эдак, но никак не могла дойти до сути навязчивых аналогий... Птица из белых алмазов дешевле, а азиат из желтых алмазов... чрезмерно богат.



- Неужели Президент всерьез? - озарила ее мысль. - Разве можно хотеть... приколоть русскую голубку на японский флаг? Взять да приколоть? Он безумец! Или... - теперь она знала, что делать.



Королева встала на флорентийскую подушку времен Медичи и начала молитву:

- Верно. Это он - Горби... И это дерзко, как и любая гениальная мечта. Разве это не так? Кто еще так дерзок? Одно ясно, что у него нет неприязни к Азии. Здесь этим не отдает. Таким, а именно таким был нелепый британец Ньютон! А разве не чуднее его наш "мореплаватель в никуда" капитан Кук?! Ну, а Вы Президент России? Кто Вы? Новый... К У К !

- Я желаю Вам успеха! Храни Вас и меня Бог, наш Бог. - И, немного помолчав, добавила: - Не сожги Голубку, Господь, в огне самурайского Солнца! Русский лед не засоси Солнце!



Она поднялась с колен и обвела глазами потолок.

Королева знала, что они, Голубка и Бог, ее услышали.



Она легла, разгладив атлас одеяла.

Глаза закрылись.

Ей было мягко, уютно и хорошо.



- Мир дому моему... опять дома. Англия лучше всего... Ах, как хорошо!

Как, как хорошо, мне здесь... как хорошо! - заснула Королева.





- Хватит рассказывать. Ишь какой! Уже несколько глав написал без меня. Я тоже хочу рассказать, - сказал Юрий Любимов.


33 - Глава - ВСЕ В БЕЛОМ


Он начал.


Прекраснейшая и добрейшая из королев спала.

Ее славная душа качалась в сладчайшей колыбели грез и видений.

В саду свистали и прищелкивали птицы, пахло пьянящими розами.

Она видела себя, точнее свое возвращение... обратно.



Перед ней вставал полюбившийся Санкт-Петербург, но не сегодняшний, а далекий-далекий... из ее неповторимого детства. То был город мечты, город, который она знала по фильмам, открыткам, рассказам кузин и кузенов, живших в нем подолгу.

Ее окружали бесчисленные окна. Все двери были настежь. Потрескивание паркета под ее шагами напоминало шорох стаканчиков... из-под пепси-колы.

Дул легкий ветер. Он шелестел шелком гардин. Потолки золотились фресками. За ней подсматривали то надменные греческие боги, то растрепанные лица святых из Сикстинской капеллы. Все стены расписаны невинными пастушками и пастушками между лилий и голубков.

- А это что? - испугалась она. - Откуда эти пирующие вакханки? Разве это от их православного Бога, а не от... Ирода с козлиной бородой? Зачем возвратился Перун?

И тут откуда-то появился туман. Он походил на испарения жидкого газа, чем славятся концерты рок-ансамблей. Показалось несколько молчаливых фигур. Ей захотелось понять... их.

Королева подошла ближе... Пристально всмотрелась в лица, вздрогнула... и поспешно по- гимназически поклонилась.

На нее не обратили никакого внимания, как будто она призрак-невидимка. "А я ли это?" - мелькнуло у девочки-подростка в головке.



Вся семья в белом. Царь молод и слегка небрит.

Он был тем, кем мог быть он и только он - Николай Второй - помазанник Божий! Его дети в кружевах и бантах прыгали вокруг, как кузнечики. Слов не было слышно, как будто Королеве заложило уши.

Александра нервно и настороженно улыбалась, сжимая узкие и холодные губы. Как многодетная мать? Да, и не иначе. Она беспокоилась, чтобы они не ушиблись и не поцарапались в своих играх.



"Я вижу, как мамина кузина предчувствует свою несчастную судьбу", - подумалось Королеве сквозь сон.

Она повернула глаза в сторону...



Вошел длинноволосый гомик Рафаэль и поставил перед Александрой свою Мадонну из Дрездена.

Вдруг... перед глазами появился образ ДОМА СМЕРТИ...



Последний православный царь России был убит с пятью девственными детьми именно здесь в подвале . Это был ритуал черной магии и антихристианства. Вот о чем я думаю , когда говорю сейчас .



Фото: Последний православный царь России был убит с пятью девственными детьми именно здесь, в подвале. Это был ритуал черной магии и антихристианства. Вот о чем я думаю, когда говорю сейчас. Internet, 1997.



Ураган вздернул занавески. Через разбитые стекла в комнату полетели листья. Пронзительно больно екнуло сердце. Ребенок Марии был обречен на жертвоприношение.

Александра поняла, что это неизбежность. Их жизнь стала западней... По губам Марии текла кровь.

Александра потянулась к ней мизинцем левой руки. Тронула кровь. Быстро коснулась языка девочки, будущей Королевы Англии.

Эта едкая солоноватость обеспокоила Королеву. Все было так реально, как будто это была смола из Преисподней. А может, такой была кровь у погибших на Голгофе...

Королева хотела проснуться, но не могла пересилить своего любопытства. Она лишь тихо вздохнула и перевернулась с боку на бок, а значит, тут же возвратилась в свой Букингем.

"Что делать - согласиться со сном или нет? Ведь сон - всегда сон и только сон. Как часто сон и реальность переплетаются в нашей жизни? Почти никогда!!!" - начала она думать о себе и открыла глаза.



За окном гремели машины. Веял дождливый ветер с Темзы. Солнце почти приблизилось к полудню.

- Завтра самая короткая ночь, - будила Королеву горничная.

- Нет, я не сплю.

Я просто не верю, что я у себя и в своем Королевстве.




34 - Глава - МАТЬ И ДОЧЬ


Он продолжил...


- А Александра, ее дети и Николай во всем белом - это к добру или нет? - спросила дочь за утренним чаем маму.

- О да, Лиза. Это к добру, к добру, родная моя. Это к добрым надеждам, хорошим планам и благородным делам.

- Я верю тебе, мама. Я всегда верила и буду верить тебе, - задорно и по-девичьи всплеснула она руками.

- Я вижу, моя славная, сладкая девочка. Ах, как я люблю тебя! Помнишь, как ты негодовала на своей коронации? А помнишь... как ты плакала и не хотела скипетра! Ах, ах, мой ангел! Я знаю, корона Англии тяжела! Очень и очень тяжела, моя девочка!

- Да, мам. Я испугалась не на шутку, когда надо было принимать Британское Королевство из рук Первосвященника... Ты помнишь, как я поседела за ночь? Ты помнишь, как мы просидели всю ночь рука об руку, без сна? Да, они сделали меня наутро Королевой... с моего согласия.

- Мам, ты знаешь, я всегда мечтала о троне. Ты помнишь? По правде говоря, это началось еще в детстве. Разве это не шло у меня от канадских кукол, индийских бус и австралийских оловянных солдатиков? Я готовила себя к обладанию вассалами, пажами, подданными и, конечно, мечтала о твоей раззолоченной карете. Ты помнишь... ее?


Я думала, что все это удивительные забавные игрушки.


Но потом я увидела телевизионные программы.

Ты помнишь, мы купили пятнадцать этих жутких машин одними из первых в Британии?

Я незамедлительно начала следить за новостями со всего мира. Я всматривалась в лица британцев. Это были... черно-белые лица... Среди них не было льстивых пажей! Здесь не было остроумных слуг!! Это были черно-белые существа с палками!!! То были крики о несправедливости и измождении от голода... Их глаза переполняло национальное горе. Они рвались к мести за свои муки и страдания.

И тут я поняла, что мне нет места среди них. Я поздно родилась. Мертвая античность Викторианской эры... опасна, как динамит на кухне. Сам факт моего рождения уже давно успел стать атрибутом ненужного прошлого. А когда я узнала русскую судьбу Николая... я задрожала от ужаса. Как пуста их несбывшаяся жизнь!


Фото: Последний православный царь России. 1914 . О нем я думаю, когда говорю сейчас. Это повторяется в моих мыслях опять и опять. Я ничего не могу с собой сделать... текут слезы. Internet, 1997.


Фото: Николай II с супругой и сыном. 1914 . Internet, 1997.


Я тут же предрекла для себя их судьбу. Я была раздавлена и парализована своим гневом на Православного царя, что не противился расстрелу своей семьи на Урале, в крысином подвале.

Вот зачем в предкоронационную ночь я захотела все бросить и уйти в первый попавшийся... монастырь.


Вот зачем мы сидели тогда... рука об руку.


Но ты, мам, уговорила меня, и я согласилась с судьбой, как их... Царь.

Будь что будет!

Я надела на себя королевскую мантию и стала помазанницей Божьей наутро.

- Я узнала от тебя, мам, что и ты ждала их судьбы для себя. Их русского рока. Ты мне сказала в ту ночь, что тень их русского креста висит за твоей спиной, как стюартов топор.

- Как и все остальное, что сделали красные с несчастной царской семьей, - добавила мать, допив чай и съев последнюю вишенку с глазурной поверхности кофейного торта. - Но, Лиз, разве к опасности не привыкаешь, как к огню на линии фронта? Ты же была вчера в их доме. Ты сама убедилась, что мировая история идет своим чередом! Ты увидела, что тебя все и везде любят. И в России! И в Америке... Разве ты не смотрела перед сном телевизор?

Мать видела все. Хотелось помочь дочери прийти в норму. Та не находит себе места.

Мать стремилась угасить огонь в беспокойном сердце своего ребенка. Она давно поняла, что ее дочь - одна из самых "горячих" королев, когда-либо рожденных в Британии. А поэтому любое молчание при ней было подобно маслу, подливаемому в огонь светильника ее страстей.

- Нет, это не так. Все они бегут ко мне, как к австралийскому коале из зоопарка или... американке Мэрилин Монро, выходящей голой из приморского притона, - бросила грубо дочь.

- Ты не живешь больше в иллюзиях, мой ангел, моя Лиз, - ответила жестко мать, быстро попрощавшись и исчезая в соседней комнате.

Старушка была уверена, что ее ребенок в плохом настроении.

Лиза временами становилась невыносимо импульсивной и даже несносно дикой со всеми окружающими. Сейчас же, во время полнолуния, ее психическое состояние и поступки были непредсказуемы, что началось еще... с колыбели, больше полувека... назад. - Разве не так? - объясняла мать себе. - А может быть, это у нее от возраста? Ведь моей девочке перевалило за 50! Может быть, и поэтому? Кто знает, что так, а что не так? Никому... за ним не уследить! Время бежит быстро и часто уходит в никуда, ну прямо... как молоко за утренним чаем.

Королева-мать хмыкнула и, поджав нижнюю губу, стремительно бросилась в спальню к венецианскому зеркалу, но на полпути передумала.

- Что я могу ждать от безразличного и дряхлого стекла? - спросила она себя и вышла на балкон бельэтажа. В любом случае зеркало было на несколько сотен лет старше ее. - Что я увижу здесь - свою пра-пра-пра-прабабушку? - Эта мысль вызвала у нее улыбку.

В бельэтаже ее встретила любимая собачка, которая, завидев хозяйку, облизнула шелк чулок на ее ногах и прыгнула на колени. Они опустились на тахту, уступая друг другу место. Получилось забавно и смешно. Предчувствуя плохое, собачка заскулила.

Вечно молодая мать Королевы мечтательно посмотрела на облака. Они были чудны по форме и совершенно невероятны по цвету.

Над головой как бы в шутку и всерьез висели розовые спагетти, зеленые жирафы, серые яблоки и еще Бог знает что.

- И вообще, что еще может плыть в небесах, как не игрушки из комнаты детей нашей Александры, - подумалось ей сквозь неожиданно брызнувшие слезы, которые заклеили ей глаза. Заставили задремать.

Она тихо замурлыкала по-английски какую-то американскую мелодию. Ласковое тепло исходило от тельца ее верного и мягкого друга.

Вместе с ним она неразлучно бывала в прошлом...

Она обнимала царя Николая, а пес облизывал его лицо и редкие веснушки на носу...

Вот и сейчас она танцевала с царем. Он был то солдатом, то гренадером, то моряком, а потом вдруг адмиралом. Его военная форма менялась в зависимости от времени года и дня. Елизавета Первая залилась медовым смехом, когда он пригласил ее собирать с ним малину... где-то в густых зарослях сада.

Он, как всегда, дарил ей свои любимые оранжевые розы.


Она... встречалась с ним задолго до помолвки с будущим мужем.


- Да, мое время, как молочная пена! - сказала она сквозь сон, целуя его в усы и закручивая колечки волос на его затылке.

То был не кто иной, как царь Николай, ее Православный Ники.

Он, он и только он.

Он вырастал из облаков. Он выходил из жирафов, яблок и тягучих спагетти. Нега взаимного сладострастия натянула их тела, как струны виолончели.

- Привет, Ники! А ты, Ник... встречай меня скоро... Я скоро умру, и мое тело будут отпевать в Вестминстерском Аббатстве! Ты помнишь эти высокие потолки, великолепные и ажурные мозаики? Где? В моем аббатстве, Ники! Ведь ты же бывал там не раз. До того, да? До того как все это случилось с твоей короной.

- Ты, Ники, не был хорошим отцом! Ты согласен? Ты не смог и не уберег Александру. А мог бы, согласен? Ах, зачем ты не искал спасения для детей? И для себя?

Зачем ты искал смерти, фаталист? Этой кровавой и ненужной бойни? Ведь почти за столетие русские ничего не поняли!

После той смерти было столько лицемерных убийств! Столько геноцида и кровопролитий! Все разумное убито, распластано! Растоптана слава древнейших русских родов, которые составляли честь Руси со времен Византии! Гагарины... Белозерские - Белосельские.

Зачем ты отдал себя на заклание антихристам из немецкого вагона? Разве такое могло бы быть с Россией при тебе живом? При живом Божьем помазаннике... Императоре-царе России... Не возражай мне!

Смотри сам! Что стало с россиянами!!!

Где Ваши Мережковский, Рахманинов, Куприн, Малевич, Билибин, юный Набоков, Кандинский, Вишневская, Ростропович, Шаляпин, Глазунов, Солженицын, Бунин? А императорский балет... русский? Стравинский, Баланчин, Барышников, Фокин, Нижинский, Павлова, Карсавина, Дягилев, Макарова, Панов, Нуреев?

Бог с тобой Николас!

Какое несчастье! Столько разбоя!

После твоего убийства разразилась национальная катастрофа.

Только за год до смерти некоторые... вернулись назад, чтобы лечь под крестом... родительских могил.

И ты отвечаешь за это, Ники! Как мог ты оставить семью в руках террористов и бывших грабителей русских национальных банков?

Ведь только с этого и началась вся красная бесовщина в России!

Не так ли, Ники- царь?

Где ты был, хранитель и защитник отечества, гордость... твоих предков?

Милый мой... оранжевый жираф.

Ох, твои зарезанные дьяволом, дети... Алешенька.

Где их невинные души-белые ангелы!

Мам - мам...

Она открыла глаза и увидела внука, что будил ее.

- Оранжевый жираф, мэм. Вам нравится это? - показывал он ей свою новую игрушку из Сингапура.

- Все жемчужное. Все оранжевое. Все золотисто-мандариновое. Это мои любимые цвета, детка - прижала бабушка ребенка к сердцу, видя в нем наследника... меньшенького из семьи Ники- царя.

Мальчик, не узнав своего имени, которое шепнули ее губы, поспешно убежал к матери, заслышав за спиной шелест платья Даяны.

- Мам, мам! Она не знает, как меня зовут? Бабушка рада моему жирафу из ... Гон ... Гонконга! - закричал он у дверей. Леди Даяна погладила его по голове, сказав что-то ласковое сыну.

- Ну вот, теперь мне нельзя спать до вечернего чая. Надо вставать, - подумалось королеве-матери. Ее язык облизывал соль на обветренных губах. Откуда она взялась - соль? Эта непонятность окончательно разбудила мать Королевы.

Они перекинулись парой слов и разошлись.

Даяна поднялась в верхние комнаты, а старая леди спустилась вниз, в сад. Было тихо. На оранжевой скамейке около оранжереи сейчас не было голубей, и это ее радовало. Она втайне не любила их. Руки ласково разгладили складки юбок. Привычно скрестила ноги. Это была ее любимая поза. Только она приносила ей успокоение и была сродни медитации. Ее глаза посмотрели на небо.

Облаков не было. "Какая необычная чистота для лондонского неба", - мелькнула мысль.

Было странно, но настойчиво казалось, что все предметы вокруг как бы подсвечены изнутри рождественскими лампочками или... светлячками.

- Что это - мой последний день на земле? Галлюцинации или приметы смерти? - подумала она сосредоточенно и серьезно.

- А давай-ка, взгляни на меня! - шепнул кто-то под скамейкой.

Сказано - сделано!

Но, постойте, что же это?

Она увидела огненную собаку. Точнее, ничего собачьего в ней не было и в помине. Это была Голубка с собачьей мордой.

Это нисколько не испугало ее. Она видела эту рыжую химеру не первый раз, да и не только в соборе Парижской Богоматери.

- Наверное, тебе надо сходить к врачу. Или немного поспать. Ведь тебе девяносто и еще, быть может, небольшой "хвостик"? - улыбнулась химера.

- Да, у меня и "хвостик", и за девяносто. А это уже серьезно. Ты знаешь? Да, я думаю, Вестминстерский гранит ждет меня с нетерпением. А готова ли я? Кто знает? Да и чего торопиться, когда тебе... почти сто лет.

Она перекрестилась, и химера исчезла.

- Ну я, конечно, нет! Я не готова, пожалуй, еще. Да и что думать об этом!? Особенно королевской маме! - закончила она плаксиво. - Но что это опять со мной, Ники - русский царь? Ники...

Вдруг она похолодела, сердце остановилось, и пальцы потеряли чувствительность. Закололо в суставах и пальцах ног. Ее правая нога судорожно вытянулась, и она оперлась ею о сандаловый римский столик.

Все вокруг вздрогнуло от жесткого порыва ветра. Осыпались листья с каштанов. Травяной мусор безвольно закружился в воздухе и рассеялся по камням дорожек.

- Ну и хорошо! Все теперь ясно! Я знаю, что со мной. Химера назойливо зовет меня на мое собственное отпевание... - отмахнулась она от неугомонных листьев.

Ей не хотелось вспоминать, что предрекали ее матери астрологи в тот далекий год русской революции. Это было слишком цинично. Они уверяли ее, что дочь королевы Виктории и ее внучата умрут в один день. Они откуда-то знали, что первенец ее внучки, а значит - Чарльз, никогда не будет королем Англии, как и любой из ее правнуков.

Старушка тяжело вздохнула, сердце жестко екнуло в груди. Она помнила глаза матери. Было смертельно тяжело от этих пророчеств. Королева Виктория верила и не верила этому, постоянно напоминая дочери о будущей судьбе уже ее детей, своих... внучат.

Женская память была беспощадна. Она напоминала ей и о том, что сделала уже ее дочь, нынешняя Королева - Елизавета Вторая, а значит внучка королевы Виктории, на основе этих апокалиптических календарей. Она прочно обезопасила корону. И это далось ей нелегко.

Ее дочь изменила свое решение в отношении своего первенца, который должен был править страной. Чарльз не стал королем даже после рождения его первенца - сына, когда мать была обязана отдать ему все. Таковы традиции. И хотя мать поклялась на Библии, что будет блюсти законы Королевства и отдаст все первому сыну, она не отдала ему трона, подчиняясь вековому пророчеству русских звездочетов... что оправдалось для семьи Николая.

- Храни нас Бог от чудовищных предсказаний! Храните, британцы, своих королев! - перекрестилась она, присматриваясь с тоской к лимонно-красному небу.

Затем она опустилась на колени и стала истово молиться, целуя карманную Библию. Вспомнив всех и вся, отдав должное врагам, друзьям и внукам, она наконец поднялась и молча вошла в дом.

Ветер рычал ей вслед. Она боялась повернуть голову назад. Ему навстречу.

Ей казалось, что она обязательно умрет или превратится в соляной столб.

Ее грудь окаменела от жутких предчувствий...

- Каждый несет свой крест до конца. Может быть, она и права, моя дочь, нынешняя Королева Британии. Легче повременить с коронацией сына, чем играть потом с судьбами Королевства. Да еще тогда, когда под откос летит судьба наследников - детей Чарльза. Кто будет потом править? Внуки... Леди Даяна как новая Королева в XXI веке.

Старческую душу сильно тяготили думы о судьбах британского трона. Ей хотелось мира и покоя для всех. Особенно для англичан и, конечно, заодно, для всех этих "фрицев" с их немецкой железобетонной стеной посреди их древнего Берлина.

- Храни нас, Бог, от паранойных войн. Неужели немцы опять учинят что-нибудь и в третий раз на моей длинной дороге жизни?

Храни, Бог, и этих красных, как еще их там зовут, русских! Пусть везде будет мир и счастливые матери - невдовы! Пусть это будет для всего грешного мира!

Она медленно пошла к креслу-качалке. Ей что-то нездоровилось.

Серебряное солнце ее бесконечно долгой и тревожной жизни заходило. Каждый новый день был длиннее... предыдущего. Ей было трудно думать о будущем. Она больше и чаще жила в прошлом. Это было замечательно.

Она породнилась с ощущением, где неизвестность не пугала, а была радостью, восхищением и невероятным удовольствием.

Она видела, что старое становилось новым.

Она узнавала, что новое было уже давно знакомым прошлым.

Все походило на далекое вчера.

Все уже было.

Все еще не стало.

Все возвратилось к ней, как бы и не уходя никогда.

"Все будет так, как уже со мной было когда-то", - напевала она себе под нос знакомую песенку.


Старушка не успела провалиться в кресло, как немедленно забылась.


Ей снился белоголовый ангел с оранжевыми усами,

оранжевыми глазами, оранжевыми жирафами...

Ники, Nicolas... The Second, Николай Второй, Русский государь!

Прощай... помазанник Божий, царь-неудачник, отрекшийся от своей судьбы... в России.

Их...

Царь Печальник со Руси.



35 - Глава - САМЫЙ ДОЛГИЙ ДЕНЬ


Любимов говорил и говорил...


В святом Санкт-Петербурге все, как обычно.

Освещать улицы нет нужды: ночь превратилась в день.

Бесконечные белые ночи разбудили всех.

Время народных гуляний в разгаре.

Сирень и ландыши в руках торговцев на набережной Невы пьянят.


Лето стоит по особенному ласковое и тихое. Конечно, если не помнить о сухих раскатистых громах и мимолетных грозах, столь привычных в это время года. Но даже и эти кратковременные дожди напрочь исчезли куда-то в эти дни. Как будто им неоткуда взяться.

Казалось, природа начисто забыла о туманах, сырости и прохладе.


Все говорило: "Жарко!"

Жарко, ах как жарко и сухо сегодня! И если в воздухе чувствовалось что-то необычное, то в повседневной жизни все было рутинно, а жизнь состояла из обычных "ничего".

Это всеобщее "ничего" совсем ничего не предвещало.

Крутых перемен не предвиделось.


Жизнь, как грязная жижа, текла и густела серым чередом среди серых дней.


Вряд ли стоило принимать всерьез то, что в городе был наездом Президент Горбачев Михаил Сергеевич.


Он смотрел в окно машины, считая по привычке прохожих. Это был неожиданный визит в "колыбель революции" перед отлетом за границу.

"Здесь-то я и ошарашу Свет. Это то место, где я заставлю весь западный мир рыдать и смеяться. Они будут стонать и биться в истерике. А особенно это ранит моих оппонентов из других русских партий. Ведь никому не может прийти в голову то, что уже сказано мной королеве вчера", - думалось ему.

- Поняла ли она меня? И смысл твоего подарка с голубкой? - спросил он Раису Максимовну.

- О чем ты говоришь? Это настоящая женщина! Королева читает мысли мужчин до того, как они их выскажут. Особенно, Горби, твои мысли! Не так ли?! - прижалась она плечом к его груди.

- Белые ночи, посмотри, милая! Они всегда волновали тебя своим фосфоресцирующим и жемчужным светом. Это невероятное чудо! Правда ведь?


Но она не слышала его. Она неожиданно задремала, укачиваемая мягким движением машины и ровными ударами его сердца. Он положил голову жены к себе на колени и прикрыл ее ноги пледом. Она была бесконечно спокойна. Такое бывало с ней не часто. Его обрадовал этот сон. Она спала без кошмаров, без вздрагиваний и поминутных взглядываний на циферблат часов.


- Завтра трудный день. Надо поскорее в гостиницу, а потом уже на аэродром и в Брюссель, - поторапливал он водителя еле слышно.


- Однако, и мне пора что-нибудь сказать, - начал я рассказ.


36 - Глава - НА ДРУГОМ СВЕТЕ


Я начал...


На другом же конце света все шло иначе.

Хотя и здесь тоже начался самый длинный день, а вслед за ним, как и у русских, самая короткая ночь. Разница была в том, что в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Чикаго, Нью-Йорке и столичном Вашингтоне даже и не думали о строительстве светлого коммунистического рая, а поэтому не опережали пятилетки с помощью заранее обреченных на провал экономических афер с дутыми цифрами.


Их время бежало. Никто как и всегда, не успевал следить за американцами, которые опережали всех вокруг благодаря компьютерам, что с огромной скоростью разносили информацию о самих себе и обо всем вокруг.

Любые деньги переводились из одного банка в другой с такой же скоростью. В этом смысле деньги и время слились в понятие: время - деньги, и наоборот. Америка по привычке кормила мир, не думая о голоде, войне, холоде и, вообще, о любой земной непогоде. Хотя последнее, впрочем, и есть самая что ни на есть глупая и нелепая ложь.

Погода, пожалуй, была на сегодня важнее любой политики, но опять же вслед за подсчетами ценности доллара на биржах мира по отношению к курсу других валют.

Итак, настроение портилось от чрезмерной спешки, бешеной суеты и избытка поедаемого холестерина, из взбитого крема, сливочного мороженого и жирных креветок с подслащенным кокаином в кока-колах и пепси-колах. Все это раздражало, как и обрушившийся на американцев июль, месяц безлюдных улиц и тоскливых ночей в гигантских городах. Везде привычно плавился асфальт, небоскребы тонули в пыли, ледяные бренди и водка давали облегчение лишь на минуту. Всем было плохо и дурно от знойного лета.

А потому головы американцев были заняты тем, как провести душную субботу и воскресенье в лесу, на лугу, у берега реки или у океана.

Да, что правда, то правда! Американцы, в отличие от всезнающих русских, никогда не стремились, а поэтому и не начинали бульдозерить светлое коммунистическое будущее.

Прожекты любых иностранцев... как немцев и русских о Марксе, Энгельсе и Ленине, здесь публиковались только в "научных" журналах для анемичных и сухих академиков, верховодивших марионетками из групп... узколобых экономистов и университетских болванов. Больные болели.

Здоровые же относились ко всем их неамериканским домыслам, как к комиксам или фантастическим и бредовым псевдонаучным книжонкам из второсортных и пыльных магазинов, которые теснились к дверям притонов и грязных забегаловок.

О Америка! Ты всегда была собой, Америка! Америка - для американизированных американцев!!

Нет, здесь никогда и ничего о политике всерьез не читали. Здесь все, как всегда, было подчинено дерзкому и мудрому рынку.

Это американское чудо освобождало все шестьдесят политических партий от планирования экономики, которая была сама по себе, а все эти партии - сами по себе. И не иначе! Все было, как в древней Греции, тысячелетнем Риме или в любом из умерших царств далекого Вавилона. А поэтому, согласно традициям мира, все в американской "Поднебесной" было без подкраски и без прикрас!

А это значит опять же, что Политика не управляла Экономикой!

А только Экономика, только Ее Величество Экономика, управляла государственными и политическими мужами, как и их огосударственными и ополитиченными женами.

Все было, как всегда и везде во все времена года, как впрочем, во все времена света и во веки веков...

Итак, я догадываюсь, что после всего сказанного здесь уважаемый читатель согласится со мной, что все антиподы в разных полушариях планеты ходят вниз головой, а это значит, что антиподы не читают мыслей Ее Величества Королевы Англии, господина Горби или его спящей в машине супруги!

Так или иначе, а антиподная жизнь никогда не будет жизнью русичей. А почему? Да потому, что их книжный рынок требует товара, который может быть продан наверняка, а покупают его только те, кому это нужно к чаю.

Ведь развлекательного чтива, как и порнографии не будет, если миллионы чудаков не будут тратить по доллару на его покупку. Здесь секрет и ответ на все вопросы мира антиподов. Миллион чудаков и любопытных делают писателя-фантаста на ... один доллар богаче. Один из них теряет ... миллион долларов. Другой ... получает.

Поверь, читатель, их мир всегда был прост и далек от бесплодного интеллектуального, онанизма к которому свелось и в чем затем развратилось великое советское искусство. Где пресмыкаются до сих пор обманутые рогоносцы и бесы: бывшие советские писатели, музыканты, живописцы... и другие проходимцы - лауреаты коммунистического ада. По простому ... западни.

- Нет, да... и да, - скажет каждый из них бессмысленно, покачивая гордой седоволосой головой и сжимая кулак в кармане брюк или юбки.

- Нет, это "так", конечно же "так", как я уже и написал! - отвечу я всем недругам, убегая от их злобных потасовок к своему письменному столу... на берегу Фиджи.

Что мне сказать еще: "...Так жила-была не моя Америка! Самая богатая страна "загнивающего" мира".

Да, до сегодняшнего дня здесь было и есть все только то и из того... что надо. Здесь не могло быть также и всего того, чего не надо. Все нужное здесь по нужному жило и по нужному пахло!

Оно, это нужное, все так же беззаботно цвело, по нужному выживало и имело свое нужное и уникальное будущее. Так был построен этот добрый мир... все теми же антиподами и по антиподному к русичам. Краснухой здесь ... не болели.

- Храни, Господь, Америку, повторю я в унисон с американцами, видя в своих снах статую Свободы.

Я понимаю, почему все ненужное здесь... умирало, увядало, хирело и не имело ни своего, ни чужого и совсем никакого будущего. Таковой была здесь судьба гитлеров, сталиных и цезарей от войны... с цыганами и чернокожими.

Здесь никогда не тратили понапрасну времени, электроэнергии, денег, угля, нефти, человеческих душ и рук на реанимацию умирающих политиканов-однодневок.

Все серьезное - всерьез, а все вечное - навечно: было незыблемым законом и динамикой американской жизни.

Здесь жизнь - для жизни, и все вокруг в жизни - для живых! Все же остальное давно свалено на кладбища машин и мусора.

Антипод не будет вр