Людмила N

      Людмила N. стояла у вовсю ширь раскрытого окна ресторана на четвёртом этаже гостиницы и дышала. Начальство  настоятельно рекомендовало держать окна закрытыми из-за работающего кондиционера и летевшей пыли, но погода сегодня была пасмурной, прошёл дождик, пыли не было, тополь отцвёл, воздух прохладный и сладкий. Очень похожий на родной воздух из Туапсе - там тоже море, только тёплое, там тоже ветер - и снова тёплый, там тоже есть реки с каменными берегами и с мостами, но мосты не разводятся, а про берега не пишут стихов. И в Туапсе,  и здесь очень  много приезжих. Только в Туапсе – граждане отдыхающие, а здесь – путешественники и даже интуристы. Уже класса с пятого Люда планировала уехать учиться в другой город и выбирала себе новое место жительство вдумчиво и с интересом. Заочно, по иллюстрациям в учебниках, по субботним семейным походам в кинотеатр, по открыткам и телепередачам, ей очень нравился Ленинград, и получилось уехать-таки туда, только уже в Санкт-Петербург. Новое название города нравилось Людмиле больше старого, это было очень по-европейски и более чем значительно. По приезде в Питер и поступлению в профессиональное техническое училище на гостиничное дело Люда заболела: очень ранние сентябрьские заморозки и отсутствие тёплой одежды, упаковали южную провинциалку в больничный халат почти на два месяца.
     После выздоровления от гнойной ангины и ещё чего-то, и выписки из больницы неожиданно получилось улучшить условия обитания в общежитии. Рачительная комендантша, по прозвищу Коломбина, а как звали её по-настоящему, мало кто знал, сдала койку в комнате на четверых сильно заболевшей, а значит выбывшей надолго Людмилы, вьетнамской поварихе из нового китайского ресторана. Тогда практически все рестораны, были новые. Избежали скандала просто – Люда стала жить в красном уголке. Весь первый курс одна, потом Коломбина, за свои деньги, в летние каникулы, сделала ремонт - разгородила уголок на три комнаты для двух человек каждая. Но Людмила отвоевала себе единоличное проживание – у нового замдиректора училища по АХЧ, бывшего майора-артиллериста,  были на неё «планы». Планам не суждено было случиться: второго января нового года хорошо выпивший замдиректора свалился с крыши своего дома на Пряжке, где чинил телевизионную антенну.
     Ничего значительного, для воспоминаний из студенческой жизни не было. Разве только – сразу после выписки из больницы, решила Люда всё-таки посмотреть на разведённые мосты. Оделась потеплее и пошла. Ждала почти до двух часов ночи, отбивалась от навязчивых выпивох, но мосты не развели – а зачем их разводить в начале декабря, когда навигация давно закончилась? Такое обидное не вспоминают, особенно ржание Коломбины, когда она узнала причину позднего возвращения жилички.
     По окончании учёбы легко устроилась на работу по специальности – гостиницы открывались, как грибы после дождя, а дождей в Питере было много и были они разнообразные: грибные, ливни, морось, слякотные, туманные, косохлёсты, ситнички, сеногнои, а больше она и запомнить не смогла, сколько ей Коломбина не повторяла. Место работы было с претензией – центр, недалеко от Невского проспекта, вид на канал (или речку?), свой ресторан итальянской кухни, многие постояльцы – туристы из Европы. Домой в Туапсе возвращаться категорически не хотелось, здесь перспективы и проспекты, а там -  продавать чурчхелу на пляже в сезон? Да родители особенно и не звали, уехала – вот сама и живи. Они и сами, так же и она по молодости, как только поженились -  сбежали с Целины, куда приехали по комсомольским путёвкам Людкины деды с бабушками.
     Через год работы администратором Людмила перешла в официантки – намного более денежная работа. Это если чаевые считать и с барменом дружить. И в ресторане открылась способность интересная у Людмилы: глядя на парочки за столом, легко определяла замужние они или на свидании, будут долго жить вместе или на одну ночь встреча. Все гостиничные советовались у неё по данному вопросу, ошибок за двадцать с лишним лет не было.
     А тут ещё Люде повезло – запал на неё сын хозяина гостиницы, Антон. Ухаживал красиво, эстетично – цветы, поездки на новом Вольво в Петергоф или Царское село, походы в театры. Антон сам сделал ей загранпаспорт и свозил на Новый год в Финляндию, на родину Санта-Клауса. Только зачем было ездить в такую дыру, да ещё так далеко? Да ещё зимой, когда так холодно? Снега, метели, вонючие олени – зачем? Лучше в Грецию бы свозил, там пляжи, тепло, шубы продают дешёвые. Апофеозом их отношений стала подаренная однокомнатная квартира в Купчино. Антон думал, что подобная царская щедрость ускорит свадьбу, но Людмила, получив документы на жилплощадь, резко оборвала отношения. Причина была одна – Антон был рыжим. И хоть её дар провиденья отношений говорил, что союз с Антоном будет долгим и удачным, но – рыжий!..
Из гостиницы пришлось уйти, хотя отец Антона, Фёдор Андреевич и предлагал ей остаться. У него и до Антона были виды на шикарную молодуху, да как-то, да чего-то, вот, да и не сложилось.
     Ушла и ушла, работа для официантки в Питере не заканчивается, гостиниц много, а ресторанов ещё больше. Как работницу Людмилу ценили: внешность, расторопность, отсутствие семьи и детей, честность. Да, Людмила при всей меркантильности была честной – чаевые полностью в общий котёл сдавала, с постояльцами не спала даже за деньги, так как руководство этого не одобряло: «У нас приличное заведение, бордель – за углом». Но более всего руководство ценило то, что N. спокойно рассказывала обо всех новостях коллектива: кто ворует, кто обсчитывает, кто номера сутенёрам сдаёт. Люда со спокойствием мраморной скульптуры из Летнего сада говорила обо всех рабочих и нерабочих событиях в коллективе – а чего такого, порядок он везде должен быть порядком, мы же одна команда.
     Последним местом работы Людмила дорожила – хорошая, большая гостиница, с двумя ресторанами, очень много иностранцев, а вот китайцев нет совсем, недалеко от дома. Люда теперь жила в двухкомнатной квартире недалеко от метро «Петроградская». После смерти отца (а мать умерла на три года раньше), она продала дом в Туапсе родному дядьке, младшему брату отца, который жил через забор. Ей даже не пришлось ехать на похороны – и без неё похоронили хорошо, ей фотографии двоюродная сестра прислала в «Одноклассниках». Сходила к нотариусу, договор на продажу дома заверила, а через день деньги получила. А тут ухажёр бывший, даже не ухажёр, так, встречались регулярно для физиологии, художник из красивого театра, решил уехать жить заграницу и продавал свою хату. А Людмиле эта квартира всегда нравилась, солнышко только с утра было, из метро вышла – мимо сквера с каким-то учёным, до следующего перекрёстка на речке (или канале?) и пришли – заходи, раздевайся.
     Сторговались быстро, свои же люди, только деньги три раза пересчитывать пришлось, такой был затейник, «Ты приезжать-то будешь, Рафаэль?».
Пару лет после въезда даже ремонт не делала, только оставленные картины перевешивала, «для антуража», да и воспоминания приятные были.
     Потом оказалось, что картины можно хорошо продать, продала, ремонт сделала, всё в золоте и голубом, как в Эрмитаже. Это ей бригадир молдаван так сказал, сама она в Эрмитаже ещё не была, успеется – двести лет стоит, и ещё стоять триста будет. Рафаэль (его действительно так звали – нормальное татарское имя) не приезжал и даже не звонил, то ли забыл, то ли зазнался, для здоровья нашла не совсем молодого, но поначалу очень стеснительного – жил через три дома, то ли с мамой, то ли с бабушкой. Неопределённого возраста, полная, седая и клочковатая, с клюкой странного вида, «Людмилочка, это красный сандал, очень дорогая и старинная», Олимпиада Леонидовна, была истинной ленинградкой, действующим членом коммунистической партии и ненавидела эту лимиту, за то, что совратила сына без её согласия. Сын Андрюша был дорог, как память, о любви всей жизни – итальянском коммунисте Андреа, с которым Олимпиада Леонидовна познакомилась в местном отделении Советского фонда Мира. Он был красив, элегантен, хорошо воспитан, отлично одевался, знал четыре языка, использовал разнообразный парфюм – то есть, полностью антисоветчин, но при этом коммунист. От такого сочетания Олимпиада Леонидовна, которой было уже далеко за …, устоять не смогла. Через некоторое время Андреа поехал защищать мир в Индию, и чтобы сохранить тайну и память о великой любви, ленинградская коммунистка оформила неожиданного новорождённого – Андрей Олимпиевич. И вот эта потаскуха приезжая, решила его отобрать (справедливости ради, Люде Андрей не очень и нравился, планов и особых и простых сначала не было, но способность ей подсказала: этот – надолго, да и, как любовник хорош, затейник не хуже художника). Андрей, до Людмилы девственник, был очень благодарен судьбе за такой подарок. Ещё бы – опытная, красива, со своей квартирой и недалеко живёт, не претендует, по ночам на многое согласна (а он в интернете на многое насмотрелся). О такой лучше никому не рассказывать – многочисленные юные коллеги-программисты из огромной международной фирмы, могли и побить за такое враньё. Кто же в такое реальное счастье поверит? Иногда Андрей задумывался о женитьбе на Людмиле, но только без детей, зачем сейчас дети (материнский привет!). Задумывался, но Людмилочке  ничего не говорил, даже не намекал, боялся, что наступит конец праздника.
     Людмила услышав, что в ресторан открылась дверь, закрыла от греха подальше окно, отложила воспоминания о ночном Андрее, натянула рабочую улыбку, и пошла к первым гостям. Эту неделю она на завтраках – работы не особо много – шведский стол, но это и хорошо, чай не молоденькая, можно смены и без движения.
     Первые гости были теми же, что и вчера – пара средних лет из Саратова. Очень приличные люди, глядя на которых Людмила видела: у этих - навсегда. Даже после завтрака они оставляли чаевые, жить будут ещё дней десять, она даже не подслушивала, просто забыла включить музыку, хорошие постояльцы, надо стараться. Саратовцы ушли (они только на Эрмитаж отвели три дня – чего там такого интересного?), Людмила включила огромный экран, на котором замелькали красивые виды со всего мира, вперемежку с рекламой туристических фирм города, включила проигрыватель, и по опыту, следующие утренние едоки придут минут через десять-пятнадцать, снова открыла окно. На противоположном берегу, около несколько лет затянутого строительными лесами и сеткой старого дома, остановился шикарный лимузин. «Новый хозяин, наверное, будут делать отель, бармен сказал». Из автомобиля вышел представительный мужчина, со светло-рыжей причёской и бородкой, в чёрном пальто. Людмила сразу стала жалеть его жену – кобеля видно сразу, явно предпочитает одноразовых подружек. Глядя на мужчину с высоты своего положения (она запомнила это выражение, прочитав его в газете бесплатных объявлений), думала: если бы я была его женой, со мной такого не случилось – я бы приструнила его со всех сторон! Жили бы в счастье и гармонии. Но мне так, видимо, не повезёт.
      ***
     Антон Фёдорович, плохо спавший уже несколько дней, «Антон, хватит праздновать! Купил и купил», разлепил глаза и бодро вышел из машины. Никто не должен видеть его слабости или расслабленности, сожрут. Он же отца так подвинул из бизнеса, слабым стал старикан. От свежего воздуха и резкого выхода из машины, слегка повело голову, и Антон решил покурить. Достал из костяного портсигара сигариллу, задымил и подошёл к набережной. Хорошее место, и недорого. Полгода, ну, может три квартала – и открою, будет юбилейная, десятая. О, напротив тоже гостиница, надо будет заехать на пару дней с Маринкой, посмотреть. Нет, она уже надоела порядком, требовать начинает, надо с Юлей – она молодец, знает своё место.
     К выбору любовниц Антон относился с особым тщанием, так же, как и к бизнесу. Лучший друг (который спал с женой Антона, всё то время, как они были женаты), относился к подобному со смехом:
     – Бери, что ближе лежит.
     Антон сокращал это предложение до «Беру, что ближе». А ближе ему были деньги, ну, и он сам. Так, что самочек, любивших деньги, примечал сразу, но как только они начинали борзеть – отшивал.
     Да, надо взять Юлю, она ещё новенькая – и заехать на пару дней, а там, как пойдёт. Посмотреть, оценить, прицениться. Докуривая, бросил взгляд над дымом, на верхний этаж, в открытое окно. Там стояла женщина, явно официантка, хорошенькая, хотя уже и не молода, чем-то напомнила ему Люду (или Люсю?) шикарную девицу из Анапы (или Геленджика?), которая отказала ему лет двадцать пять назад.
     И хорошо, что отказала, вот, как всё хорошо сложилось.