Никита Михалков и Сергей Соловьев

https://litrossia.ru/item/3525-oldarchive/
Бывшее и несбывшееся
№ 2009 / 20, 23.02.2015

Я в былые годы часто заходил в "Литературную Россию" На пятый этаж большого здания  в стиле советского конструктивизма на Цветном бульваре.

Иметь дело с зав отделом культуры Александрой Михайловной Святовой было одно удовольствие. Лишённая возможности быстро перемещаться по причине болезни ног, она постоянно находилась в своём кабинете. На своём рабочем месте. И застать её не составляло труда. Поднявшись на уровень её пандуса, пол в её кабинете был значительно приподнят, и, закрыв за собой дверь, я понимал, что завотделом культуры теперь в полном моём распоряжении. Убежать от меня она никуда не могла. Срочно вызвать её никто не мог, даже главный. От всех суетных, вялотекущих, отнимающих уйму времени и сил, выматывающих редакционных дел она была освобождена. (Через два года болезнь была побеждена и она могла обходиться без лишних подпорок)

Я закрывал за собой дверь, клал на её стол новую рукопись… и ощущал себя властелином положения. Не убежит, и не прогонит!

При мне она никогда не читала моей писанины и не обсуждала, что я написал. Рукописи принимались как уже совершившийся художественный акт, может быть, подлежащий редактированию, но неоспоримый.

И тут начиналось самое интересное, Александра Михайловна, оттолкнувшись от случайной фразы, начинала говорить. Её импровизации длились часами и завораживали меня мысленными кружевами, плетущимися прямо на моих глазах. Помню поразившую меня беседу о Сергее Соловьёве. Александра Михайловна связывала его фильмы с русской классической литературой. А в те годы Соловьёв снимал фильмы о советских школьниках. Не с «Ассы» он начался как режиссёр.

Это было так неожиданно – увидеть в проблемах воспитания пионеров отражение усадебной дворянской культуры, что я просто открыл рот. И тем не менее всё выглядело убедительно. Это была тайна советского кино – снимать об одном, чтобы потом, через ассоциативный ряд, выходило совсем иное! По мнению Александры Михайловны, у Соловьёва этот эффект появлялся из-за того, что он снимал своих школьников не в городской среде, а на фоне русской природы. Да и мечтательные тургеневские глаза Татьяны Друбич делали своё дело.

– Да это же готовая статья, – восклицал я! Тут мне делать нечего, пишите сами… Да это и не статья, тут целую книгу написать можно.

О Соловьёве я, конечно, уже писать не мог. Но и Александра Михайловна предавать бумаге свои мысли не спешила. То, что она писала, резко отличалось от её устных импровизаций. Вот уж воистину, кому дано говорить, чаще всего не дано писать. Я смотрел её статьи, перелистал её книги о русских художниках – Репине, Шишкине, но и там от её дара рассказчицы ничего не наблюдалось.

Ей бы читать публичные лекции… Но, увы, приглашать преподавать её не спешили. С телевидением у неё роман тоже не сложился. Помню единственную передачу, которую она сделала, – о художнике Павле Корине. Передача удалась, может быть, именно поэтому с канала её сразу изгнали.

Статьи о Сергее Соловьёве так и не появились. Ещё запутаннее вышла история с Никитой Михалковым. Тогда вышел его фильм «Обломов», где он нагло переиначил Гончарова. В фильме Штольц сговорился с Еленой, что в его отсутствие она будет крутить  любовь с недотепой Обломовым, чтобы не скучать, а потом они оставили в дураках влюблённого по уши Обломова. То есть он просто переписал роман. За это я собирался Михалкова высечь… Александра Михайловна поддержала меня, называя его не иначе как позёром, а не русофилом. Тогда единственный раз она, подобрав костылики, сразу же направилась к начальству, утверждать тему. Но вернулась ни с чем. Руководство посчитало, что это «наш» человек, близкий по духу, и пусть критикуют его другие газеты.

Через несколько лет Михалков выдал на-гора «Даму с собачкой». Это было уже не первое его осквернение Чехова. На всё можно было бы смотреть сквозь пальцы, но одна сцена, когда из Италии приезжает в Россию Марчелло Мастрояни (из Крыма действие перенесено в итальянский курорт), меня просто взбесила. В провинциальном городке итальянца встречают какие-то монстры, населяющие Россию, и устраивают ему царские почести. Вот такое русофильство. К Чехову это, конечно, не имеет ни малейшего касательства, ревизия русской классики даже не удивляет. Возмущает дремучее невежество режиссёра. В царской России итальянец, француз не пользовались каким-то особым почётом. Конечно, «французик из Бордо» мог пустить пыль в глаза, но самое большее, на что они могли рассчитывать, это попасть в гувернёры, бонны, стать домашним учителем музыки. Клод Дебюсси, например, в юности был учителем музыки у известной меценатки фон Мекк. (Мы ей обязаны нашим П.И. Чайковским.) Он без памяти влюбился в её дочь и просил руки. На что фон Мекк изрекла замечательный афоризм, который с удовольствием напоминаю, – «Если я люблю лошадей, то это не значит, что я выдам свою дочь за конюха». А это был не кто-нибудь, а будущий гений французского музыкального импрессионизма - Клод Дебюсси.

Всё это я написал, припомнив Михалкову заодно и Обломова, и «Рабу любви» (которую он украл у Хамдамова). Статью поставили в номер. Но всё оказалось не так просто. Тогда он возглавил Фонд культуры и слыл уже профессиональным патриотом и славянофилом. Критику «своего» человека решили не печатать. Вот когда я зауважал Михалкова по-настоящему. Быть ему несменяемым председателем Союза кинематографистов, тут и к гадалке нечего ходить. Так и не удалось мне сказать своего слова о Никите Сергеевиче.