Hotel драма

Небо было затянуто облаками, когда я зашёл в HOTEL с улицы. Холл отеля был большой и высокий и отделан бордовым гобеленом. Администратор отеля сверил мою фамилию по книге и дал мне карту-ключ от номера, назвав номер. Но затем, просяще посмотрел на меня, и сказал:
- Вы можете здесь побыть, мне надо отойти?
Я взглянул на него, ничего не пытаясь выяснить, кивнул.
Он показал мне на книги учёта на столе рецепции, холодильник с прозрачной дверью, где видна была вода, и ушёл.
Первое, что я сделал – это выключил свет, оставив только нижний свет с двух сторон у высокого зеркала в резной оправе. Нашёл бордовую пижаму и одел её. Нашёл пододеяльник, простыню и наволочку однотонного светлого цвета. Надел наволочку на подушку, которая лежала на диване и лег на простыни на кожаный диван, он оказался в меру жестким, вполне комфортно можно было растянуться.
- Это Палас? – подумал я. – Да, Палас, - я посмотрел на темнеющие вокруг гобелены и отражающие темноту зеркала, - и не почувствовал расслабление, вытянув ноги под пододеяльником.
Через мгновение вошла невысокая дама с худым лицом, сужающимся к подбородку и светлыми волосами. Она была привлекательна, хотя лет ей было с избытком. За ней шла длинношерстая бежевого цвета собака немного выше колена взрослого швейцарца. Она направилась к стойке рецепции, не замечая, что там нет никого. Я встал ей навстречу и сказал:
- Метрдотеля нет, он вышел, - когда она подошла к стойке.
- А когда придёт? – спросила дама вполне ровным стройным голосом.
- Не знаю, мне он ничего не сказал, -ответил я. – Вы бронировали номер?
- Нет, - тихо и спокойно ответила она.
- Посмотри, тебе нравится здесь? – сказала она, посмотрев на собаку.
Собачка запрыгнула на резной стул у рецепции и на расстоянии обнюхала деревянную окантовку стола рецепции и рядом, потом она встала на стуле и стала глубоко дышать.
- Вот, не дождёшься даже голоса, - сказала дама, - лень произнести.
Она посмотрела на холл отеля и тихо вышла.
«Это же тибетский дог», - вспомнил я.
Через некоторое время вошла пара. Он в круглых очках на почти лысой голове и с короткой шеей, заканчивающейся бледно серо-голубой рубашкой в клеточку, которую сдерживал светло-бежевый жилет. Она незаметная в светло-сером дорогом платье. Глядя на него подумалось: «этот, умник считает деньги, хотя, если бы он их считал, то не стал бы снимать здесь номер». Я уставился на них. «Она обречена на отсутствие самообладания, да и он ею не хотел обладать, судя по его незаинтересованному взгляду, что их вообще волновало?»
- Грюце, - процедил он, - номер есть?
- Есть, - ярко ответил я, - но метрдотеля нет. И опять я уставился на него. Он скользнул взглядом по моим каштановым ровным волосам и по пижаме. Его взгляд стал увеличиваться, потом он успокоился, что-то сказал спутнице, которая вытянула к нему шею, и они тихо вышли, ничего не нарушилось.
Я сделал усилие, чтобы успокоиться, но от усилий мы не успокаиваемся. «Ну, и работёнка здесь у метрдотелей», подумал я.
Вошла девушка лет 35-ти с коричневым поблёскивающим чемоданом на колёсиках в бежевом незаметном пальто, сузив глаза в круглых очках, придававших ей удивление и внимание, она подошла к рецепции и глядя на меня сказала:
- Я Микеле Демаш.
Я тоже хотел сказать своё имя, но побоялся, что она меня неправильно поймёт. Ключа и её карты гостя не видно было на столе, и я ей сказал, что метрдотель вышел. Она посмотрела на меня, отошла и села у стены на стул.
Зашёл курьер в светлой форме и шапочке с синим козырьком, отдал мне запечатанные конверты, я ему дал книгу, где он расписался и ушёл.
Через минуты пять вошла девушка лет тридцати скромно одетая в неоднотонное голубое платье с шарфом клеткой, я вскочил к стойке, чувствуя интерес.
- Вот, наконец, я вижу тебя, мечту! – тихо сказал я почти про себя.
- Что, что Вы сказали? – спросила нерешительно девушка, подавив в себе интерес.
Я посмотрел на неё, глаза у неё были мягкие, даже добрые.
- Заказан номер? – спросил я её, стоя в пижаме.
- На имя Шапут, - сказала она. Голос её был приятный и увлекающий. – Моник Шапут.
Я открыл книгу и стал искать по строчкам и к удивлению, увидел эту фамилию. У книги лежала карта гостя с её фамилией и ключ. Я попросил её паспорт. Она была испанка, фамилия её была от неожиданного знакомства с её обладателем, ей 35 лет, мне 42. Я протянул её карту и ключ, про себя повторяя её имя – Моник, Моник.
- А где это? – спросила она меня.
Я посмотрел на карту:
- Это второй этаж. Она подошла к лифту и вызвала его. Грузный старый лифт, который возил особ типа Эдуарда II звякнул, уткнувшись в первый этаж, она легко вошла и поехала наверх. У неё не было багажа, с собой только средних размеров сумка, издалека похожая на кожу. Я уже жил ею, этой незнакомкой.
Я успокоился и огляделся в надежде увидеть что-то, что придало бы мне повод с этой девушкой познакомится. Моник, есть девушки, к которым влечёт, это была она.
Вошёл метрдотель.
- Как Вы? – спросил он.
- Вот приходили люди, одна должна быть наверху, в своём номере, карту и ключ я ей дал, - сказал я.
- Может выпьете? – спросил он, посмотрев на бар с винами.
- Я пью только Malaga Larios или Malaga Virgen, - сказал я.
- О, у нас тоже хорошие вина, - сказал метрдотель, показав на бар.
- Спасибо, - сказал я. – Лучше бы Вы мне помогли, сообщили, где тут одежду покупают, куртки.
- Куртки напротив главного банка, - сказал метрдотель. – Там ходит трамвай 21.
- И Вы там покупаете? - спросил я.
- Нет, дорого, - он отвернул лицо. – Свет не горит. – Он зажёг свет, что давило и мешало настроиться.
- Пойду в свой номер, - сказал я, - отдохну, тяжёлая у вас работёнка.
Он кивнул.
- Ужин с 17 часов, завтрак с 8-ми, - сказал он мне в вдогонку.
Когда я выходил из отеля, то и девушка со второго этажа тоже направлялась к выходу.
- Нас друг другу некому представить, - сказал я, - могу ли я узнать Ваше имя, меня зовут Виктор.
- Меня, Моник, но Вы ж знаете, Вы смотрели мой паспорт, другого у меня нет.
- Просто так легче, когда мы представились друг другу, - сказал я. – А Вы сюда приехали из любопытства.
- Я хоть и ценю любопытство, но приехала после развода с мужем.
- Было тяжело, - сказала Моник.
- Развод всегда тяжело, - сказал я. – Столько времени потрачено на иллюзии ожидания.
Мы вышли на улицу, серую улицу, где ехали машины. Моник взглянула на меня и замедлила шаг.
- Ожидания всегда важнее всего и тяжело с ними расставаться, тяжелее чем с человеком с которым расстаёшься, - сказала Моник. – Вы попали в точку. Почему я сама себе мешала, не смогла уговорить себя развестись.
 - А чем ты себе мешаешь? – спросил я.
- Ставлю себя в зависимость от мужа, - сказала Моник.
- Это тоже, как и от себя зависеть, - заметил я.
- Ты сама отдаешь, когда говоришь? – спросил я.
– Я отдавала, но этого не брали. Когда я разговариваю, то я мешаю себе воспринимать людей, а когда молчу, я их чувствую и знаю. Они ничего не отдают.
- Может, им нечего отдавать? – предположил я.

- Моник, а ты сама не хочешь порезвиться? – спросил я.

- Я внутри себя резвлюсь, - заметила Моник.
- А ты снаружи не хочешь порезвиться? Спросил я.
- Когда в других ничего нету, я резвлюсь снаружи, - заметила Моник.
- Это вынужденная резвость. Я так понял, что тебе никогда с нормальным человеком поговорить не удавалось, - заметил я.

- Удавалось. – сказала Моник. - Я, когда с человеком говорю, то чувствую, что он придумывает себя.

- А тебе имя Моник, придумали родители? – спросил я.
- Да, как-то туго у них шло с именем, - протянула Моник.
- А тебе нравится твоё имя? – спросил я.
- Не очень, - задумалась Моник.
- А как ты хочешь, чтобы тебя называли? – спросил я.
Моник остановилась и задумалась, посмотрела вперёд, в сторону, ничего ей не подсказывало имя.

- Я поняла: со мной никто не будет разговаривать до конца жизни, - вдруг сказала Моник.
- Я с тобой поговорю, - сказал я запальчиво.
- А о чём Вы бы поговорили со мной? – спросила Моник.
Я весь напрягся, так как я хотел быть с этой девушкой рядом, но говорить я хотел о своём.
- Что объединяет людей, - сказал я.
- Что-то я с мужем не объединялась ничем, - сказала Моник, - он меня добивался долго, он мне не нравился, но вот добился, но ни о чём не разговаривали мы, ни о чём интересном.
- А зачем разговаривать? – спросила она. – Это может быть трудно или не хочется.
- Когда люди разговаривают, они взаимно обогащаются, - сказал я.

- А так разве нельзя обогащаться? – спросила Моник.
- Ну, Моник, ты чем обогатилась за это время? – спросил я.

- Тем, что мне никто не мешал, - сказала Моник. – Правда, когда муж присутствовал, он мне мешал, я вообще при нём не могла думать, только о том, что он не сделал.
 - А я, разве, тебе не мешал? – спросил я.

- Нет, когда я разговариваю, я сама себе мешаю, - сказала Моник. – А Вы тоже чего-то хотите узнать у меня, что было бы интересно Вам, но ко мне это не имеет отношения.
- Мне с Вами очень интересно и приятно, - сказал я.
- Я бы сама заинтересовалась, что бы это было во мне не относящееся ко мне, - заметила Моник. – Мы что будем делать?
- Если Вы не заняты чем-то отвлекающим от себя, - сказал я, - то пойдёмте в какое-нибудь кафе.
Она промолчала, и я стал искать глазами кафе. Мы зашли в кафе, где были доспехи крестоносцев на стене, а на шкафу стояла мелкая военная пушка. Там давали популярные у местных жителей сардельки, вообще их наверно, дают и в других кафе. Народу было много, и они о чем-то говорили, что создавало общий приглушённый гул. Чувствовалось, что люди никуда не торопились.
- Стали ли Вы ближе к себе в какой-нибудь ситуации? – спросил я, когда мы начали есть принесённые сардельки, они были не интересного вкуса, восторгов, как словацкая кухня не вызывали.
- Я только от себя отдаляюсь, - сказала Моник.
- А если имя поменять? – предложил я. – Вдруг будет интереснее.
- На какое? – спросила Моник.
- Вот, Джессика, подойдёт? – спросил я.
Она задумалась.
- Может и подойдёт, - она попыталась улыбнуться.
После кафе мы прошли по улочкам с мрачными серыми и бежевыми домами, где у окон были укреплены ящички с розовыми цветами. Мы вышли к магазину, где продавался кроличий паштет. Я не мог пройти мимо такого лакомства и мы, простояв за двумя покупателями, купили паштет, 21 франк за килограмм. Напротив, продавался багет (хлеб), взяли и его.
- А какие цены в Париже? – спросила Моник.
- Говядина на рынке стоит 26 евро за килограмм, - сказал я, – манго 2 евро за штуку, люди покупают багет и пьют чай в Фукетсе, на большее у них нет денег, худые. В Ашане шесть кусочков обычной колбасы в упаковке – 6 евро.
Зашли в магазин одежды, рубашки были хорошие, хлопок, с карманами, но не та расцветка, ярковаты, куртки дорогие. Зашли в продуктовый магазин, взяли сока и сыр Camembert. На улице мы немного отошли от входа и стали оглядываться. Дома были расположены так, что это мешало сосредоточиться. Я вспомнил, что в Париже все дома и улицы устроены как бы наоборот: надо идти всё время не туда, куда настроен, а противоположную сторону, так же там ориентировались мои знакомые. Напротив нас остановился худой мужчина с вытянутым худым лицом в спец комбинезоне серо-красноватого цвета, вынул мобильный, с кем-то переговорил по нему и через минуту к нему подъехал 600-й Мерседес, он сел в него и уехал.
 Мы пришли ко мне в номер и поели. Такого Camembert и сока я не пил ни в Испании, ни в Париже.
- А что интересного в Париже? – спросила Моник.
- Вот, что интересное: я вышел из отеля Наполеон, - сказал я, - было уже темно, шёл дождь, мне портье дал зонтик. По освещённой фонарями улочке прошёл мимо «Бальзака»(отель) и вышел на Елисейские поля у «Георга V»(отель). По проспекту ехали автомашины, а на узенькой полоске между встречками стоял очарованный восточный дядя не с короткими каштановыми волосами лет 45-ти и фотографировал девушку лет тридцати, на которой был только ничтожный тонкий лифчик и узенькие трусики. На ней не было ничего, она была голая. Она нехотя меняла позы, движения были не быстрые. Чуть полнеющая фигура её вырисовывалась светом фонарей, она пыталась улыбнуться. А у него был простой несложный фотоаппарат, получились ли у него фото и какие не знаю, ведь дождь капал на всех.
Моник с интересом всё это представляла.
- Я подумал, что у него нет возможности подарить этой девушке то, что он хотел и оба сожалели, - сказал я. – Она понимала ситуацию, может, она считала, что ситуация эта будет и дальше не меняться. Есть девушки, которые упрутся в ситуацию и не хотят её обойти, правда, что там дальше - не известно, - заметил я.
- Вот я смотрю на тебя с восхищением, - продолжил я, - ты живёшь совсем другим.
- Это в твоём присутствии, - сказала Моник, - а когда я находилась с мужем, то видела, что он стоит на месте и это его устраивало, а я не хотела стоять на том месте, место это было пустым.
- У меня есть знакомая, - вспомнил я. – Живёт в пригороде, я ей позвоню?
Джессика удивилась, но кивнула. Я позвонил. Знакомая Алёна, сказала, что сейчас же приедет к отелю, где я остановился. Видно было как Джессика внутренне перестраивается, и я тоже перестраивался. Через 30 минут она подъехала на своём Porsche 911, это было очень быстро для девушки, и мы встретились у входа. Я представил дам друг другу. Алёна сказала, что звонила Сильвио Матсуоло, и он оказался в городе и что надо с ним встретиться, он в отеле Savoy. Она до этого никак не могла его отыскать целый месяц, он уезжал, и тут вдруг оказался в городе. Мы подъехали к отелю Savoy с инкрустированными перилами и зашли в ресторан. И там я увидел среди полумрака круглых столиков Сильвио Матсуоло, мужчину лет 50-ти лысеющего, с улыбкой на южном итальянском лице, мы познакомились и сели за столик. Он владел мультипликационной компанией. Алёна ему обрадовалась и всё спрашивала какие у него планы и
 что ей надо было, а потом мы расстались, Алёна предложила поехать к своей знакомой, и мы поехали. Эта её знакомая Оля, не имея денег, снимала квартиру-студию с подогретым серого кафеля полом за 2300 марок. Ей отстёгивал деньги на аренду квартиры местный пожилой мужчина, который ничего не рассказывал про себя, у него точно была семья, иначе бы он не скрывал где живёт и как. Уже надо было платить за очередной месяц, а он не проплачивал, вместо этого он подарил Оле оригинальные фужеры. Интересно, что девушка никак не действовала, нервничала, но надеялась, что он проплатит, более надеяться было не на кого.
Наступил следующий день. Алёна позвонила и сообщила, что можно поехать в ресторан Kronenhalle, поесть, а потом встретиться с её знакомым Джоном. Мы согласились. Ресторан был старинный, на стене из дерева висела большая картина Гогена в широкой резной деревянной рамке, на ней была изображена бывшая хозяйка ресторана, дальше были картины импрессионистов с пейзажами. За картины она разрешала есть в её ресторане художникам. Так у неё скопилось много картин импрессионистов. Столы и стулья были из тёмного дерева.
Алёна сообщила, что ей очень нравится Сильвио и его щедрость, но он увлечен африканкой, фото которой она показала.
Мы поели мяса с салатом и шоколадный мусс. Так-то шоколад в этом городе – самый вкусный шоколад в мире, а этот шоколадный мусс был восхитителен! Мы так договорились: каждый платил за себя.
Потом мы поехали к Джону. Джон был с приятелем и приятельницей. Приятель был лет под 50, как и Джон, а приятельнице Марине было лет 27, она начинала полнеть, и на её вытянутом лице в обрамлении вьющихся темных волос были большие глаза. Она была не европейского вида, сидела она за столом справа от меня.
В городе иметь собственную квартиру или часть дома могли себе позволить не все, и Джон, хотя и был собственником кинокомпании, только снимал двухэтажную студию, так получалось дешевле. Внизу был светлый холл с нормальными не приплюснутыми диванами, а на второй этаж шла лестница, где была столовая и кухня в стекле без особых дизайнерских оформлений. Он заказал в ресторане суши и бутерброды с красной икрой и дольками вареного яйца с зеленью. Суши с лососем были отменные, таких я нигде не ел, и икра была вкусной, в Мадриде хуже. Марина стала водить своей ножкой под столом по моей ноге, а так как круглый стол был из прозрачного стекла, то это заметили все, кто хотел. Я чувствовал, что Моник от этого напряглась.
Джон – спокойный не эмоциональный худой мужчина ел не особо, попивал соки, спрашивал планы у Алёны, говорил при этом тихо.  Потом мы с Джоном вышли на кухню, где он сообщил, что Марина жила с пожилым мужчиной и он умер фактически у неё на руках. Я подумал, что для неё жизнь с пожилым мужчиной была тяжела, она явно хотела обычного сценария.
Алёна нам потом сказала, что Джон приударял за ней, но не получилось: Алёна на контакт не пошла.
Так что получалось: Алёна бегала за Сильвио, Сильвио был увлечён африканкой, Джон хотел сблизится с Алёной, а Оля ждала своего пенсионера, ну и я был увлечён Моник, а мной заинтересовалась Марина, возможно, из-за того, что другого парня в округе не было. И что из этого получилось? Получалось всё не так как хотел персонаж.
Алёна потом довезла нас с Моник до отеля, и мы попрощались.
- Ну, как ты обогатилась сегодня впечатлениями? – спросил я её.
- Я от них опустошилась, - сказала Моник. – Мой развод и ощущения от него такие же.
Ночью, в темноте, лёжа под белым хлопковым одеялом я думал: Моник интересная, но хочет знать не то, что хочу я. Отель ничего нового не даёт, всё для всех одно и то же, даже, когда там делаются улучшения, ремонт. Новое – это то, что чувствуют люди, меняясь, а не увлекаясь, кто тебя увлёк стоит на месте и переминается с ноги на ногу.