Ледник и Генплан

Приложение VI
в трактате
"Ельники-сексуальники"

Борис Родоман

СКАЗКА О ЛЕДНИКЕ
И ГЕН-ПЛАНЕ
 
Посвящается
Елене Дмитриевне
СМИРНОВОЙ [32],
Ирине Павловне ЧАЛАЯ [33]
и  Людмиле Григорьевне
ШВИДЧЕНКО
       
        Давно это было, шибко давно…
        Покинув насиженный купол Фенно-Скандии, наступал на Восточную Европу Великий Ледник. С оглушительным треском отрывал он от скал каменные глыбы; ледяным наждаком полировал на уроках географии тупые и невежественные бараньи лбы неучей-холмов; змеями-озами полоскал в корытах-трогах запутанную тесьму ленточных глин; неумолимый, как Медный Всадник, цокал гранитным цоколем по чеканным диабазам архейского кристаллического фундамента.
        Спасаясь от Ледника, бежало, сломя голову, всё живое. Слоновьим галопом мчались мамонты, словно сошедшие с картин В.М. Васнецова; с воем удирали первобытные охотники в плавках из медвежьих шкур; за ними семенили длинноволосые первобытные мадонны, подоткнув подолы меховых комбинаций, надетых на них издательством «Просвещение», глаз от стыда поднять не смея на посетителей музея. В смятении уползала доледниковая Флора, спеша расселиться по надёжным рефугиумам (убежищам), заботливо приготовленным палеоботаниками. И не успели геологические часы «Эра» на 16 эротических валунах [34] пробить очередной час свой, как вся Великая Равнина покрылась голубым плащом белого безмолвия, и только черные пуговицы нунатаков напоминали о былом доледниковом процветании.
        Шли века. Ледник то напирал, как медведь на тесовые ворота, то отступал, и под его напором трещала несчастная стратиграфия, как теремок в сказке С.Я. Маршака. Вал за валом в межгляциальные интервалы наваливались межстадиалы флювиогляциала, и новые толщи научного вала требовали себе отдельного журнала [35].
        Знать нелегко  досталась победа ледяному варяжскому гостю! Истратив последние силы на преодоление доледникового Клинско-Дмитровского барьера, бессильно рухнул Ледник-Славутич в прадолину Москвы-прареки, у самых будущих стен Белокаменной, и здесь навсегда уложил границу своей Московской стадии. Истекая благородной голубой кровью флювиогляциальных потоков, пополз старый викинг умирать обратно в Скандинавию.
 Тем временем опомнились несчастные беглецы. Первыми выглянули из подледниковых убежищ и протрубили отбой дежурные мамонты-трубадуры с диабазовыми повязками-браслетами на ногах. С новым потомством вернулась из эвакуации третичная красавица Флора, скрывавшаяся от ледника в Полтаве [36]. В многолетнемёрзлой толще очнулся от многовековой спячки старый мамонт. Пригрело солнышко нового климатического цикла. В шерсти мамонта ожила и принялась за дело (за тело) плиоценовая вошь [37].  Получив от ЖЭКа ключи, все с радостным блеянием кинулись занимать оттаявшие экологические ниши, толкаясь, как пенсионеры, ворвавшиеся в пустой троллейбус.
        Но что это? Какой-то великий шулер перетасовал все ландшафтные карты. Сама Родина-мать твою Русскую равнину не узнала бы, о Восточная Европа! Рельеф словно вывернулся наизнанку. Где были горы, стали долы. Ледник похозяйничал, как  мамонт в музее дошелльской керамики. Не довольствуясь любезно предоставленной ему зоной конечных морен, он набросал за её пределами множество моренных останцов. Ничтожные доледниковые холмы превратились в заоблачную Клинско-Дмитровскую гряду, надёжно защитившую Москву от суровых северных ветров [38] и тлетворных дуновений растленного Запада. У подножия гор, в Можайске и Наро-Фоминске, возникли полюсы холода. Ими по субботам запугивает домашних хозяек радиокомментатор Гидрометцентра Грета Михайлова.
        Особенно сильно изменились речные прадолины. Не осталось среди них ни одной, которая не превратилась бы в долину! А рек просто нельзя было узнать. Проворная Праворя превратилась в воровато-ворчливую Ворю. Дебелая красавица и вертопрашка Праяхрома, на полном русле которой, бывало, трещали по швам и пойма, и террасы, выбралась из-под охальника-ледника разбитой полупарализованной старухой, у которой едва хватило сил заявить о своей хромоте обступившим её квасным горе-топонимистам и массовикам, изобретателям «аллей любви» и башен, с которых сигают влюблённые царевны. Одинокая и дряхлая, мечется Яхрома по своей непомерно просторной и опустевшей долине. Так одинокая правнучка великого человека мечется по пятикомнатной квартире, ожидая уплотнения. И оно не заставило себя ждать. Долину Яхромы занял ответственный работник, Канал имени Москвы, а старую тунеядку заключили в трубу.
        Мир изменился. Теперь уже нельзя жить и умирать где попало. Купаться можно только на пляже, а дышать только за городом. И для всех этих милых занятий потребовались особые функциональные зоны. Так, первобытно-коммунальную пещеру можно было вырыть только в морене. Но морена морене рознь – это знали или инстинктивно чюйвствовали даже мамонты. Этого не знали, это забыли, это открыли заново троглодиты. И решили они покончить с хаосом Послеледниковья.
        И поднялся среди троглодитов богатырь по имени Ген-План и сказал:
        – Позовём жучков-ландшафтоедов [39]. Пусть они скажут нам:
        # На каком аллювии-переплювии откроем мы пляж-совокупляж для наших молодых неандерталочек?
        # На какой ядрёной фене-морене зажжём костёр для наших юных троглодитят?
        # В каком не сыром бору на зло комару устроим загон-полигон для наших доблестных носорогов?
        # На каком покровном суглинке поставим кафе-хрящёвую [40] для наших самоотверженных каннибалов?
        # На каком низовом болоте, покрытом экскрементами, воздвигнем коллективный шалашный бидонвиль для наших индивидуальных садово-огородных горилл?
     Обрадовались ландшафтоеды. Продали они сластолюбивому Ген-Плану в гарем смазливую цыганочку [33'] из своего экспедиционного табора и ещё кое-кого из географической среды. Купили на вырученные деньги цветных карандашей и резинового клею и принялись за дело –  за тело природного территориального комплекса (ПТК); стали расчленять его на уручища и уножища.
     Разделились ландшафтоеды на могучие кучки – на четыре отряда по одной персоне в каждом и побежали на все четыре стороны света. И так бегут и идут они, и картируют, картографируют, картографизируют, не взирая на хорошую погоду, не снимая резиновых сапог, накомарников и плащ-портянок даже в тридцатиградусную жару на зло комару, неустанно плюя в свои трудовые бабьи ладони [41]. И копают они, и роют, ищут морену, не срытую бульдозерами, и аллювий, не перемытый сточными водами. А Большой Город надвигается на них, как некогда наползал Великий Ледник. В смятении бежит от города всё живое, ища своего рефугиума. Мечется у дороги чибис: его птенцы раздавлены  автомашиной композитора М.В. Иорданского [42]. Ландыши и фиалки бегут в сторону Таймыра, мечтая в горах Бырранга найти спасение от туристов и дачников. Тщетная надежда! Их и там вырвут отдыхающие норильчане. Вот-вот Москва и Ленинград сольются в один город, невсерая на Бологое [43]. А ландшафтоеды всё спорят: «Где же проходила граница Московской стадии Днепровского оледенения?»
        Услышали это экономгеографы и сказали:
        – О Ген-План, великий и могучий! Глубоко сидит клин между природой и обществом. И не такие богатыри брались его выдернуть, ан их самих повыдёргивали, инда взопрел Анучин [44]. Не получишь Ты помощи от жучков-ландшафтоедов, если не встрянем между ними и Тобою мы, соль и пуп Земли, замковый камень географии, недостающее звено эволюции и Твоего штатного расписания. Мы все уже-уже включились в промежнаучную тему: «Как дальше нам и внукам [45] загаживать среду, чтоб было на что гадить в двухтысячном году». Только мы сможем перекинуть висячий и стоячий промеждисциплинарный мост от Великого оледенения к Грязьминскому пансионату через бухту Гадости. Мы расселим отдел экономической географии на всё лето по пансионатам и турбазам, и Ты сам увидишь, куда повернётся дело (и тело).
        И рек Ген-План:
        – Быть по сему.
        И возликовали экономы. Не стали они скрывать от солнца красного тел своих белых, а обнажились сразу и совопукно проголосовали руками и ногами за совместное обучение методологии полевых исследований.  Уж они-то понимали толк в поле и во всём, что с полом связано! Выписяли они на складе двуспальные мешки и бочки и всему институту показали, как жить в экспедициях. И вот мчатся они на своей «Антилопе» по сухим и полусухим субтропикам, ежедневно наполняя новыми образцами канистры, ежечасно суша на дорожном ветру купальники, и, не боясь семейных сцен, оглашают сушу и мелководье страстными призывами… [46].      (Продолжение следует) [47]
       
         Сочинено в июле 1969 г.     Закончено 5 мая 1971 г.

Примечания XXI века готовятся.


        32. Светлой памяти Е.Д.Смирновой (1913 – 1989).   
        33.
        34. На моих ручных часах марки «Спортивные», которые, благодаря многократному ремонту, исправно служили  мне более 50 лет (с 1960 г.), написано «17 камней». Какую роль играют камни в часах и чем они отличаются, скажем, от камней в почках (небось, такие же малюсенькие), я не имею понятия, но точно знаю нижеследующее.
        «Эрратические  в а л у н ы  [< лат. erraticus странствующий, блуждающий] – геол. валуны, перенесённые ледником на большие расстояния и состоящие обычно из пород, отсутствующих в местах их отложения» (Словарь иностранных слов. – М.: Русский язык, 1989, с. 605).
        Отсюда также следует, что страстного любителя путешествий, готового тратить на них все деньги, не израсходованные на наполнение унитаза, можно назвать эрратоманом, а если это ещё и эротоман, то это уж точно Б.Б.Родоман!
        35. Геоморфология, близкая к геологии, интересующейся полезными ископаемыми, по понятным причинам была самой мощной и плодовитой среди географических наук. Как раз в те годы из журнала «Известия АН СССР, серия географическая», выделилась «Серия геоморфологическая».
        36. Полтавская флора – термин из палеоботаники и палеогеографии.
        37. В геоморфологической статье в одном из ранних сборников «Вопросов географии» написано: «Мамонт залегал…[в таких-то слоях]. В шерсти мамонта была найдена плиоценовая вошь».
        38. «Клинско-Дмитровская  моренная гряда создаёт защиту от северных ветров. Это способствует успешному разведению здесь садов и ягодников» (Памятные места Московской области. Краткий путеводитель. 2-е издание,  дополненное и переработанное. М.: Московский рабочий, 1956, с. 165). Это было сказано  об окрестностях Наро-Фоминска, где (вероятно, из-за особенностей расположения метеостанции) отмечаются самые низкие (sic!) в Подмосковье зимние температуры. «Дополняя и перерабатывая»  путеводитель, его составители прислали гранки в Географгиз, где я тогда работал, и мне довелось   написать   рецензию (от 12 декабря 1955 г.)  на географические разделы путеводителя – характеристики районов (секторов) железных дорог. Я дал около пятидесяти  замечаний с рекомендациями, как надо изложить  правильно, а о пресловутой Клинско-Дмитровской гряде написал: «Чудовищное преувеличение. Гряда – не  Крымские горы, а Наро-Фоминск – не Ялта. Гряда далеко. Выбросить» (с. 4 рецензии, в архивной папке «Географгизовские сочинения»). С подавляющим большинством моих замечаний редакторы путеводителя согласились, но с Клинско-Дмитровскими Гималаями расстаться не захотели.
        39. Между прочими ландшафтоведами имеется в виду Вера Капитоновна Жучкова.  Украшением моей личной библиотеки и почти что «настольной книгой» стало: Физико-географическое районирование Нечернозёмного центра. Под редакцией Н.А. Гвоздецкого и В.К. Жучковой. – М.: изд-во МГУ, 1963, 452 с.
        40. Среди стандартных советских предприятий общепита значились  кафе-столовая и кафе-закусочная. 
        41. Для определения механического состава почвы её образцы смачиваются водой и раскатываются на ладони,  для чего почвовед должен носить с собой специальную капельницу, но он этого как правило не делает, а пользуется слюной. Мне мало того, что слюна резко отличается от чистой воды и результат исследования искажается; я из брезгливости никогда не плевал на свои ладони, равно как и на любую другую часть тела.
        42. Очаровательная песня, начинающаяся словами «У дороги чибис…», стала ещё более близкой и любимой, когда в незабываемое, счастливое лето 1969 г. кричащий чибис выпорхнул у меня из под ног при пересечении поймы реки Клязьмы в 1,5 км к востоку от села Анискино Щёлковского района, напротив интерната-пансионата «Юность», где провела детство моя спутница по этому исследовательскому маршруту. Тогда же при взгляде на видневшуюся на востоке фабрику в посёлке Свердловском у меня окончательно закрепилось  представление о дореволюционной фабричной архитектуре, формировавшееся благодаря другой, только что покинутой предыдущей подруге, которая провела детство в Орехово-Зуеве. А образ потревоженного чибиса, теснимого урбанизацией, напрочь вошёл в мои сочинения.

Ведёт тропинка в двадцать первый век,
И чибисам грозят автомобили,
Но среди нас шагает Человек,
Чтобы любить всё то, что мы любили.
32. Светлой памяти Е.Д.Смирновой (1913 – 1989).   
        33. Бывшая красавица Ира Чалая доживает свой век там же, где и я – в Институте Наследия.
        34. На моих ручных часах марки «Спортивные», которые, благодаря многократному ремонту, исправно служат мне вот уже 48 лет (с 1960 г.), написано «17 камней». Какую роль играют камни в часах и чем они отличаются, скажем, от камней в почках (небось, такие же малюсенькие), я не имею понятия, но точно знаю нижеследующее.
        «Эрратические  в а л у н ы  [< лат. erraticus странствующий, блуждающий] – геол. валуны, перенесённые ледником на большие расстояния и состоящие обычно из пород, отсутствующих в местах их отложения» (Словарь иностранных слов. – М.: Русский язык, 1989, с. 605).
        Отсюда также следует, что страстного любителя путешествий, готового тратить на них все деньги, не израсходованные на наполнение унитаза, можно назвать эрратоманом, а если это ещё и эротоман, то это уж точно Б.Б.Родоман!
        35. Геоморфология, близкая к геологии, интересующейся полезными ископаемыми, по понятным причинам была самой мощной и плодовитой среди географических наук. Как раз в те годы из журнала «Известия АН СССР, серия географическая», выделилась «Серия геоморфологическая».
        36. Полтавская флора – термин из палеоботаники и палеогеографии.
        37. В геоморфологической статье в одном из ранних сборников «Вопросов географии» написано: «Мамонт залегал…[в таких-то слоях]. В шерсти мамонта была найдена плиоценовая вошь».
       38. «Клинско-Дмитровская  моренная гряда создаёт защиту от северных ветров. Это способствует успешному разведению здесь садов и ягодников» (Памятные места Московской области. Краткий путеводитель. 2-е издание,  дополненное и переработанное. М.: Московский рабочий, 1956, с. 165). Это было сказано  об окрестностях Наро-Фоминска, где (вероятно, из-за особенностей расположения метеостанции) отмечаются самые низкие (sic!) в Подмосковье зимние температуры. «Дополняя и перерабатывая»  путеводитель, его составители прислали гранки в Географгиз, где я тогда работал, и мне довелось   написать   рецензию (от 12 декабря 1955 г.)  на географические разделы путеводителя – характеристики районов (секторов) железных дорог. Я дал около пятидесяти  замечаний с рекомендациями, как надо изложить  правильно, а о пресловутой Клинско-Дмитровской гряде написал: «Чудовищное преувеличение. Гряда – не  Крымские горы, а Наро-Фоминск – не Ялта. Гряда далеко. Выбросить» (с. 4 рецензии, в архивной папке «Географгизовские сочинения»). С подавляющим большинством моих замечаний редакторы путеводителя согласились, но с Клинско-Дмитровскими Гималаями расстаться не захотели.
        39. Между прочими ландшафтоведами имеется в виду Вера Капитоновна Жучкова.  Украшением моей личной библиотеки и почти что «настольной книгой» стало: Физико-географическое районирование Нечернозёмного центра. Под редакцией Н.А.Гвоздецкого и В.К.Жучковой. – М.: изд-во МГУ, 1963, 452 с.
        40. Среди стандартных советских предприятий общепита значились  кафе-столовая и кафе-закусочная. 
   41. Для определения механического состава почвы её образцы смачиваются водой и раскатываются на ладони,  для чего почвовед должен носить с собой специальную капельницу, но он этого как правило не делает, а пользуется слюной. Мне мало того, что слюна резко отличается от чистой воды и результат исследования искажается; я из брезгливости никогда не плевал на свои ладони, равно как и на любую другую часть тела.
   42. Очаровательная песня, начинающаяся словами «У дороги чибис…», стала ещё более близкой и любимой, когда в незабываемое, счастливое лето 1969 г. кричащий чибис выпорхнул у меня из под ног при пересечении поймы реки Клязьмы в 1,5 км к востоку от села Анискино Щёлковского района, напротив интерната-пансионата «Юность», где провела детство моя спутница по этому исследовательскому маршруту. Тогда же при взгляде на видневшуюся на востоке фабрику в посёлке Свердловском у меня окончательно закрепилось  представление о дореволюционной фабричной архитектуре, формировавшееся благодаря другой, только что покинутой предыдущей подруге, которая провела детство в Орехово-Зуеве. А образ потревоженного чибиса, теснимого урбанизацией, напрочь вошёл в мои сочинения.

Ведёт тропинка в двадцать первый век,
И чибисам грозят автомобили,
Но среди нас шагает Человек,
Чтобы любить всё то, что мы любили.

Борис Родоман. Пять дней. 1979
(из сб-ка «Далёкое и высокое»)

        Романтическая надежда, что в моей туристской компании появится вдохновляющая девушка, которая поймёт и унаследует моё отношение к окружающему миру, робко вспыхивает каждой весной и угасает к середине лета.
        43. «Наташа: Ах, как быстро теперь можно добраться из Петербурга в Москву по железной дороге! Одна нога здесь, другая там!
         Пьер: Как хотел бы я оказаться между этих ног!
         Поручик Ржевский: Был я там, ничего интересного – дыра дырой. Бологое называется».
           (Ахметова М.В., Лурье М.Л.  Бологое: «Маленькая столица между двух столиц» // Отечественные записьки, 2006, № 5 (32), с. 207 – 217).
        Авторы подходят вплотную, но стыдливо останавливаются перед главным выводом, который я, Б.Б.Родоман, с приссущей мне прямотой за них делаю. Внутренняя периферия – половая щель между столицами. Вкладывать в неё  деньги бессмысленно. Это типичная «черная дыра». «С ;зды сдачи не бывает», говорит мудрый русский народ.
        Китайцы выражались более утончённо.
 
Я между ног ложбинку разгляжу.
Её покажет иероглиф «чжу».
 
        С этого иероглифа наверняка начинаются названия нескольких незначительных поселений, расположенных аккурат  посередине между двумя столицами, Северной (Бэйцзин = Пекин) и Южной (Наньцзин = Нанкин). Закономерность та же – она, сука, характерна для стран, в коих формировался тоталитарный ландшафт (по Б.Б.Родоману и В.Л.Каганскому).
        44. «Инда взопрели онученьки» – образец «народного» языка, пародируемый в одном из известных романов И.Ильфа и Е.Петрова. Экономикогеограф В.А.Анучин (1913 – 1984) впервые после сталинской эпохи выступил за единую географию, но с марксисських позиций, и прославился многократно-многолюдными скандальными защитами своей докторской диссертации. Сейчас уже трудно вспомнить, объяснить и поверить, какие бурные страсти, с участием молодёжи, кипели по этому поводу в 1960-х годах.
        45. Арманд Д.Л. Нам и внукам. М.: Мысль, 1964, 183 с. – Эта первая в нашей стране научно-популярная книга об охране природы вышла при моём участии в качестве штатного издательского редактора и оказала на меня огромное влияние. Второе издание вышло в 1966 г. без меня.       
        46. В этой картинке отражена рекреационная экспедиция Института географии АН СССР под руководством И.В.Зорина, в которой в качестве практикантов участвовали студенты В.Л.Каганский и Н.Г.Денисова. Но  в 1969 г. Володе и Наташе было только 15 лет, а в 1971 – 17. Следовательно, данный абзац написан не раньше 1973 г.
        47. Продолжение «Сказки о Леднике и Ген-Плане» не последовало.

        Для "Проза.ру" 27 ноября 2022 г.