Ру Борсон. Летняя трава. Перевод с английского

Задумались ивы опять о широте, просторе,
медлительности, коже ящерки на раскалённом камне, –
и день за днём всё органично переходит в то, что видим на реке,
весной поспешно драпированную илом, и со стрекозами в листве.
Сорока ранним утром Скрябина поёт, как песню брачную,
а дом становится исходной точкой, с которой начинаешь путь,
– единственно тем местом, от которого ты можешь оттолкнутся,
чтоб рассуждать; со всем, что совершаешь из необходимости,
как по желанью, состыковалось это место.
Однако вот сейчас, хотя опять отсюда надо начинать свой путь, 
не кажется мне это место домом. Венера всходит ранним утром
у Треволоджа*, как сбившийся с пути по собственной охоте,
как красота, какой её когда-то мы хотели видеть, –   
что было и прошло, и только в новых жизнях повторится.
Поэзию по-прежнему ты любишь?
Под ивами, в сухих от зимней стужи камышах,
похожие на банджо жабы заводили громко рагу*, –
своя у каждой нота, – назойливо шуршал зазеленевший листьями камыш,
а пятнами лишайника покрытая железная тарелка,
застрявшая в речной траве, как черепаха, высунувшаяся из воды
чтоб подышать, забавно добавляла усталости картине.
А что бы бросил ты, последовав математическим законам или
прекрасной логике того же греческого языка?
Как сумму вероятностей, давным-давно, – в ту летнюю траву…
Здесь у реки глаза я закрываю; поблизости девчонки
наперебой читают на табличке ржавой «Не кормите лебедей»
и кормят лебедей. А лебеди – осведомлённые живые существа;
но молодняк лебяжий с яркими глазами, что выведен
как будто из прищепок и матрасной ваты, лишь начинает разбираться, что есть хлеб.
Всё остальное – разве что возможность задуть свечу и пожелать того,
что мы желали обрести, что не могло произойти, пока глаза мы не закроем.
Ни папоротник адиантум, ни спокойный взгляд,
ни голос, слышимый во сне – или же при пробуждении
по имени тебя назвавший, но облако – или печаль, что одиночество,
– как ты глаза закроешь. Но речь, когда она
есть одиночество,
– глаза ты закрываешь.   

*Треволодж – название сети мотелей.   
*Рага – концепция индийской музыки

Текст оригинала:

Roo Borson
Summer Grass
      
The willows are thinking again about thickness,
slowness, lizard skin on hot rock,
and day by day this imaging transforms them
into what we see: dragons in leaf, draped scales
alongside the river of harried, spring-stirred silt.
The magpie recites Scriabin in early morning as a mating song,
and home is just a place you started out,
the only place you still know how to think from,
so that that place is mated to this
by necessity as well as choice,
though now you have to start again from here,
and it isn’t home. Venus rising in the early evening
beside the Travelodge, as wayward and causal as
will, or beauty, or as once we willed beauty to be –
though this was in retrospect, and only practice
for some other life. Do you still love poetry?
Below the willows, in the dry winter reeds,
banjo frogs begin a disconcerting raga,
one note each, the rustling blades grow green--
and it tires, the lichen-spotted tin canteen
suspended in the river weeds like a turtle
up for air: such a curious tiredness deflected there.
And what would you give up, in the beautiful
false logic of math, or Greek? In the sum
of the possible, long ago in the summer grass …
Here beside the river I close my eyes: there
the little girls lean continuously across a rusted
sign that says Don’t Feed the Swans
and feed the swans. The swans are reasoning beings;
the young cygnets, hatched from pins
and old mattress stuffing, bright-eyed, learning
what has bread, and what doesn’t. What doesn’t
have to do with this is all the rest:
one more chance to blow out the candles and wish
for things we wished for
that wouldn’t happen unless we closed our eyes.
Not the gingko or the level gaze, or the speaking voice
beneath the pillow, or the waking in the morning
with a name. But cloud--or grief, when grief
is loneliness and you close your eyes. Speech,
when speech is loneliness, and you close your eyes.