Стулья или Бог шепнул

     Занесло его по пьяни на телеграфный столб. Сам бы не рискнул. На спор полез. И как он оттудова навернулся плашмя, аж жуть. Но ничего не зашиб, кроме башки. Упал в сугроб, снег смягчил, да тулуп. Ну сознание потерял, само собой.

          А все к тому, что Господь Бог решил призвать его к себе. Нет, не совсем, а так, побеседовать. Понятное дело, простой смертный, да еще пенсионер, никак не может вот так запросто с Богом разговаривать. Пришлось небесной канцелярии голову ломать, способ выдумывать. Вот придумали со столбом, мужиков привлекли, пьянку им на пустом месте организовали.

Притащили его домой из сугроба, Матвея то. А он тяжеленный - здоровый лоб.  Жена давай голосить, ой Мотя, Мотя! Каждый любопытный ухо то прикладывает к его носу, жив, нет? Фельдшер прискакал, и так и сяк его осматривает. Бегает вокруг него, не знает какой бы диагноз выдумать. Все же отвезли в больницу, кишки просветили, чтоб не порвалось там чего, да и домой возвернули. Ну лежит, дышит, не пухнет, так и решили обождать, покамест в себя придет.

Два дня наблюдали, когда глаза откроет. Жена сидит рядом, не ест не пьет. Все истерит, ой, Мотя, Мотя! А он в это время пред Богом предстал. Глазами лупает, вокруг озирается. Где я, кто я, что такое? Ну ему телепатически сообщают эти канцелярские, типа ты затихни, да слушай, что тебе Господь скажет. Не мельтеши. Это он сам мне потом рассказывал. А Мотька не может молчать то, рот разевает, как рыба об лед, все хочет вопросы Богу задавать, а звука то нет. У Бога терпение - ого-го! Его кто когда слушал? Все норовят жаловаться, вопросы задавать, да просить для себя.

Дождался Бог, когда Матвей заткнется. Для нас он только рот разевал, а Бог то все мысли слышит, как с ума не сойдет, поражаюсь я. В общем Мотя притих, тела своего не чувствует, парит как в невесомости. Бог ему говорит, телепатически, конечно. Да еще медленно так, чтобы он божий глас не только услышал, а еще и понял.
 
Говорит Бог, часто я на тебя смотрел, Матвей. Такая сила в тебе. Какую жизнь сложную ты прожил. Да не волнуйся, позвал я тебя, чтобы наградить. За твое старание, терпение,  да за твою любовь к жизни. Ты опыт жизненный накопил, теперь и с другими поделиться сможешь! Дам я тебе волшебный инструмент. Будешь ты с его помощью красоту создавать. Какую, ты сам реши. А за что ни возьмешься, все у тебя получится, но что-то одно. А потом еще наклонился к нему, немножко так, чтоб, значит, мозги ему не спалить, да на ушко еще чего-то сказал.

Мотя глазами опять лупает, крутит ими да моргает. Так он радость неожиданную выразил. Но не растерялся, сберег все же мысль, поблагодарил вначале, хотел поклониться в пояс, да не рассчитал в невесомости, вместо поклона кувыркнулся два раза, кое как остановился. Потом рот разинул, чтоб вопрос то задать. А Бог ему, не спеши, Матвей, вырази мысль свою спокойно, подумай, что ты хотел спросить. Только ты вопрос задай, который важный для тебя. И только на один вопрос твой я отвечу. Не спеши. Ты два дня в коме полежишь, как раз вопрос и придумаешь.

Мотя осмелел, подбоченился, хотел  сразу вопрос выдать. А канцелярские ему шепчут. Не спеши, Матвей. Не всякому Бог дает время важный опрос придумать, да еще и ответ получить. Все с тобой хорошо будет. Да еще и талант в тебе раскроется. Вздохнул Матвей, не верит прямо счастью своему. Только тут он вспомнил, как на столб полез. Думает, чего там мужики делают. Поди, думают, что я помер. А жена конечно, материт, ой, Мотя, Мотя! Тут я им нос утру, с талантом вернусь.

Матвей у канцелярских ручку, да бумажку попросил, чтобы вопросы записывать. В начале дело быстро пошло. Вопросов штук пятьдесят накатал Мотя. Как самый важный найти? Задумаешься тут. Начал перечитывать, а получается, что ни вопрос, то почему, а зачем, а за что… Не вопросы получаются, а одни претензии. Канцелярские тут мимо шелестят, да масла в огонь подливают. Смотри, Матвей, выбери нужный вопрос. Да помни, ты не у гадалки сидишь.

Там у Бога в апартаментах время по-другому течет, это Мотя мне сам говорил. А на земле уже два дня прошло. Сидел Мотька, вернее парил божественно, вопросы писал, да зачеркивал. Тут канцелярские ему - мол, время вышло. А Матвей глаза выпучил, смотрит в пустоту, все вопрос придумывает. Один раз моргнул, был там, а глаза открыл – в доме у себя лежит. Смотрит в потолок - че то знакомое. А народ забегал, забегал, Жена то радуется, ой, Мотя, Мотя!
      
Матвей очнулся вскоре, погрустил немного. Правду рассказал только мне, Ваське-другу и жене. Больше никому ничего не стал рассказывать, не все поймут. Поначалу он обдумывал, к чему руки приложить. Канцелярские ему объяснить успели, что волшебный инструмент, про который Господь говорил, это руки его. Потому как волшебство от Бога к сердцу идет, потом в руки, а что в руки взять кисточку или молоток, не важно. Что возьмешь, тем и волшебные дела будешь творить.
        А раз Господь про стулья ему намекнул, то и не рассуждал Матвей долго, решил стулья делать. Запирался Матвей в гараже, в выходные даже с мужиками пить не ходил. И настал тот день, когда Мотя свой первый стул изваял.

Тут вся деревня ахнула. Такую красоту Матвей изобразил, глаз не отвести. Это был даже не стул, а кресло. Широкие подлокотники, широкое сиденье, такое, что бабка Анисья втиснется со своей кормой. А главное – такое дерево красивое, чистый янтарь. Разводы на дереве – как малахитовые, только желто-коричневые, ни один изгиб не повторяется. Под лаком дерево светится, а лак такой гладкий, что капля летит, а не катится. Подлокотники так красиво заворачиваются в ракушку, правда выпирают вперед сиденья, вроде как для больших рук, типа великана. Когда первое впечатление люди пережили, нашлись желающие посидеть, но Матвей не пустил. Вы, говорит, еще не готовы мое произведение оценить. Народ хотел было обидеться, да затаился, когда получше все рассмотрел.

Посередине самого сиденья и по боку расположились такие выступы, местами даже похожие на сосульки. Говорят, такие в пещерах растут, только снизу вверх, слово забыл. Издали похоже на пень с опятами. Все зрители молчат, как спросить у мастера, чего он сказать этим хотел, непонятно. Дальше пригляделись, а на задней спинке того стула собачий хвост пришпандорен. Каждая волосинка выточена. И это еще не все. На передней ножке приклеена рамочка  будто для фотографии, такая, но пустая.
        Все долго молчали, перешептываться стали, непонятно, как реагировать. Уважаемый человек Матвей, боись ненароком обидеть. Васька ко мне подошел сзади, и в воротник мне полушепотом говорит – видать, сильно он там впечатлился… Я кивнул, но друга бросать нельзя, решил я вперед всех выступить, пока кто не ляпнет чего.

Матвей, говорю, уважь зрителей. Какую ты, говорю, красоту учинил. Видит Бог, какой талант в тебе проявился. Таких стульев еще мир не видывал, гордимся тобой! Только объясни ты нам, простым смертным, что значит эта твоя композиция? Чему ты хочешь нас научить, мастер?

         Матвей как будто ждал таких слов, приосанился, вперед вышел, стул боком развернул, чтобы собачий хвост было лучше видно.
Спасибо всем, что пришли. Знаете меня давно, потому поверите слову моему. Большую жизнь я прожил, много опыта накопил, теперь хочу с людьми опытом поделиться.- Тут он паузу выдержал, артист, одно слово. – Вот, в этом стуле видите вы собачий хвост. И это не случайно. Был со мной такой случай, сержант в деревню пошел, а мне поручил за ребятами приглядеть, уважал меня. Пропал, гад, на неделю, я за пацанами-то смотрел, а про собаку полковую забыл совсем! Она чуть не  сдохла на привязи от голода. Он, гад, вернулся, а я собаку выхаживаю. Вот всю жизнь теперь, как увижу собаку или собачий хвост, так сержанта вспоминаю. Вот тут спереди рамочка для портрета. Хотел рожу его прилепить, но недостоин он портретом своим светить, да еще на передней ножке!

Тишина установилась такая будто все вдохнули, а выдохнуть не могут. Даже собаки. Народ начал потихоньку расходиться. Тут ведь что ни скажи, можешь впросак попасть. Самые любопытные остались, мы с Васькой, да жена Мотина. Васька осмелел, видя, как Матвей доволен. Спрашивает его, а скажи Матвей, как же этим прекрасным стулом пользоваться? Седалище такое живописное, кто же на него сядет?
 
Тут Матвея как прорвало! Он раскраснелся, грудь колесом, голос аж звенит. Говорит, если вам нужны стулья, чтоб на них сидеть, идите вон в магазин, или в Администрацию. У них там такие стулья, на которых долго не посидишь, специально такие делают, чтоб народ не засиживался. А мой стул для красоты! Чтобы люди смотрели и думали. Если хоть один человек сядет на мой стул, я буду считать, что жизнь мою прожил не зря! А кто не может понять красоту, я и держать не буду!

Мы втроем немного даже аплодировали, негромко так, чтобы Матвея поддержать. Человеку ведь, что главное? Чтобы близкие его поддержали. Если так, то все остальное он переживет и преодолеет. Васька что есть мочи улыбался, я кивал постоянно, это знак одобрения, значит. А жена Мотькина, та вообще все время восхищалась, ой, Мотя, ой! Он от этого на нее так поглядывал с искоркой, как помолодел даже. Когда жена поддерживает, это прям сила у человека!

Следующий стул Матвей мастерил долго. Про первое его произведение народ пошептался, да умолк. Второй стул был необыкновенно красивым. Переливался как древний янтарь. Много материала на него ушло – пятьсот килограмм весил. Люди приходили, смотрели, садиться уж никто не осмеливался, да и как сесть! Одно дело, что Матвей не разрешает, а другое, опять же - посередине сиденья была конская башка. Это тебе не седло велосипедное. Попробуй сядь. Да еще так мастерски Матвей башку эту  выточил, такие глаза у нее сумасшедшие получились, пасть разинута наперекосяк, глядеть долго нет мочи, не то сесть. Матвей нам, интересующимся разъяснил, что он в Монголии на фуре работал, грузы возил. Однажды на них табун лошадиный несся поперек степи, а свернуть некуда. Вот лошадь Матвею в кабину чуть не влетела, еле жив остался. Других водителей зашибли больше, а Матвей помогал потом разбираться с колонной, перевязки делал, едой делился. Долгий караван был.
Красивый стул получился, дерево сияет. На передней ножке булка хлеба выточена. Тут уж вопросов никто не задавал, и так понятно. Стул под навесом остался, как памятник, к черту его таскать туда-сюда, пятьсот килограмм!

Про Матвеевы стулья скоро молва пошла. Красивые стулья, что скажешь. Гладкие, сияют переливаются, так и охота рукой их гладить, как шелк. Приехал мужик с мебельной фабрики. Говорит, давайте мы вам большой тираж сделаем, только вы стулья поменьше сделайте, а то такие большие людям неудобны. Или мы у вас технологию купим, дорого. Можем партнерами стать. Но Матвей в грубой форме отказал ему. Говорит, я не такой как все, и таким как все не буду. Нечего мне тут про стулья рассказывать. Я красоту делаю, вам не понять. А что людям удобно или неудобно, так мне плевать!

Председатель приходил, интересовался, почему у стульев такие длинные подлокотники, вроде как к столу не подъедешь, а сядешь, так руками до тарелки не дотянешься. Матвей в тот момент над следующим стулом работал, вышел на минутку, председателя уважить. Говорит, пошто понять не можете, эти стулья для красоты, не для жратвы! А Председатель тоже не лыком шит, говорит, разве стул не для того, чтобы человек сел на него, расслабился и думать начал?
         Матвей посмотрел на него многозначительно, выражая свою мысль, эх, что за люди! Вам лишь бы жрать, да удобно сидеть! А в слух сказал, мол, сижу на чем надо, а потом красоту делаю.
       Сам иногда кумекаю, может он сильно голову повредил, когда со столба летел? Тут загадка.
       Спрашивал я Матвея, правда ли, что вся жизнь пролетает перед глазами. Он ответил, что у него только до техникума пролетело, видимо, из-за бормотухи, она сильно мозги притормаживает.

Третий стул был еще краше. Уже ахнули зрители по-другому. Стул как стул, посередине ничего не наворочено. Бабка Анисья, как самая активная, попросилась посидеть, ну интересно же! Народ дыханье затаил, следит, как Анисья втиснется, да опробует новый стул.
Только села Анисья, да как подскочит, будто ее в зад укололи! Смотрит на сиденье, а там окошки открываются. Она задницей на кнопки нажала, а из каждого окошка на нее рожа Мотькина глядит с фотографии. Тьфу на тебя Мотька! Плохо я тебе башку вправила! Что ты такое выдумал! А Матвей говорит, а как же ты узнаешь, что именно я этот стул сделал? А когда на фото посмотришь, тут тебе все сразу понятно станет. Анисья спорить не стала, плюнула, когда уже ее за забором не видно было. Больше никто сидеть и не просился.

Народ, конечно, со своими советами полез. Говорят, ты дядя Матвей, подписывай свои стулья, как все художники делают. Матвей, как обычно, все отрицает, глупости мне тут не предлагайте, что я вам, писатель или где? А сам потом подзадумался и стал стульям имена давать. Первый стул назвал Судьба собаки, второй - Монумент лошади, третий – Мое мнение и так далее. 

        Сыновья приехали посмотреть на стулья, двое их, живут в других городах давно. Послушали, посмотрели на стулья. Красота, говорят, только вы, папа, так сильно не волнуйтесь. Может будете, через один, делать стулья обычные, которые все знают и сесть не побоятся. Может, будете кресла для людей делать? Матвей в штыки. Ну спорить не стали. Как наследство - пойдет! Лишнее отпилить и выгодно продать можно.

        Кстати, вопрос он все-таки придумал. Когда вопросы из списка стал вычеркивать, то осталось у него всего два – кто ты и кто я? Задавать Богу вопрос «Кто ты?»-бессмысленно. Он может такое наворотить всякими научными терминами, что последние мозги разлетятся. Так что Матвей оставил один вопрос: кто я? Получается, что самое высокое начальство тебе на вопрос ответит, если сам не знаешь, кто ты такой и что ты в этой жизни делаешь? Осталось случая дождаться, чтобы у Бога спросить.
        Я лично до сих пор вопрос не придумал. Какой вопрос для меня самый важный? Надо сесть и крепко думать.
     Только позже Матвей мне открылся. Молчать не велел, поэтому скажу. Господь ему говорил так: коли Мастером себя считаешь, так делай все с душой. Да так, чтоб  человек единожды увидел твое произведение, так никогда в жизни не забыл его, потому что в нем – смысл и красота!