Против течения. гл. 4. Зацеп

4.Зацеп

Клубясь пучками спутанной лески, ощетинившись крючками и блёснами, прижатый ко дну грузилами-«ложками», зацеп как бы чего-то или кого-то ждал, подстерегая.  Он подкарауливал свою жертву, чтобы , схватив её, барахтающуюся и всё больше и больше запутывающуюся в стрекалах поводков с крючками, утопить. Он отращивал свои щупальца, с каждым обрывком захваченной им снасти  становящиеся всё длиннее. Он вобрал в себя и принесённую течением , сбившуюся в комок, браконьерскую сеть  и забытый на дне самолов с жалами изогнутых  семёрками крючков и гирляндой пробковых поплавков на поводочках. Он даже, вроде как ,  имел воронкообразную пасть-горловину, в которую был способен засосать свою жертву. А может то просто была прибитая течением огромная мордушка, зовущаяся «вентерем».  Говорили, что внутри этого исполинского комка из лески, сетей и вёрёвок  кто-то из нырявших в маске видел давно обсосанный налимами , омытый водой скелет. Врун Ламон , то и дело рефреном уснащавший свои россказни фразой «А  вот у нас на Сахалине!»,  описывал виденную им , запутавшуюся в обрывке сети утопленницу с выпученными бельмами. А нырявший отцеплять закидушку  Чебак рассказывал про облепленного самоловными крючками протухшего осетра. Так что, затаившись на дне ямы, зацеп наматывал на себя не только обрывки и клочки снастей, но и всё больше и больше обрастал легендами. Он стал страшилкой для опасающихся за детей родителей, кошмаром мнительных мам и ужасом детских сновидений.
 Этот поселившийся на дне вырытой  земснарядом ямы «полип», этот речной коралл , наросший вокруг  наполовину замытого илом, ржавого обрывка троса, которым когда-то швартовалась к берегу черпавшая песок плавучая махина, представлял собой смертельную опасность и для смельчаков, вознамерившихся нырять, чтобы вызволить из лесочной «бороды»  зацепившуюся блесну, и для безмятежно купающихся на этом участке берега с  золотым песочком «гэсовских» и приезжих.
 
Как-то  Чёрный с Шустрым на двух «кразовских» камерах  закуканили кошкой притаившееся на дне чудовище, подняли трос, но увидев - что это такое! -торопливо опустили зацеп на его прежнее место. Но лесочно- крючочный спрут подкараулил -таки Малька!
   Занырнул Серёга, чтобы освободить от пут зацепа блесну «дорожки», а крючки-то и впились в него, словно того и поджидали. Выхватил Малёк острючий нож из ножен на поясе, поотсёк  пару-тройку поводков, но другие крючья и якорьки крепко держали его за трусы. Обрезал он и поводок дорожки, оставив блесну зацепу, и выскользнул из трусов , как змея из кожи. Так с одним брательниковым ремешком на животе, прикрываясь ладошкой , с впившимися где в ногу, где в руку крючками и выбрался на берег под хохот купальщиков и рыболовов. Фиаско было полное. Мало того, что привыкший к восторгам по поводу его добычи, когда он выволакивал на берег рыбину чуть ли не в его рост, он вернулся на этот раз и без добычи, и без блесны, так ещё и голый!
 - Ну Серёга, ты дал жару! – хохотал Шустрый, скалясь щербатым ртом с выбитым в драке зубом, морща конопатый нос и щуря зелёные глаза под выгоревшими на солнце белёсыми бровями.- Трусы -што Водяному оставил?Ты зачем в зацеп-то полез?
- Шкелет не видел или тётку утопленницу?-подначивал Ламон и тут же добавлял, топорщась оттопыренными, облезшими на солнце ушами:- А вот у нас на Сахалине…
   И дальше следовало чудовищное враньё о гигантском кальмаре, потопившим рыболовецкий траулер вместе со всей его командой и капитаном.
    Неглубоко засевший в ноге крючок, Серёга,  поморщившись, вырвал. А якорёк с блесной в предплечье засел слишком глубоко. Пока Серёга натягивал на босое тело шаровары и тельняшку, обступившие его пацаны сочувственно топтались рядом.
- А мы  видим-ты исчез и одни пузыри на поверхности, - говорил Чёрный,  скрестив руки на груди совсем, как гордый "индеец" Гойко Митич. - Хотели уже на камере за тобой плыть…
  Растолкав сомкнувшееся вокруг Серёги плотное кольцо загорелых тел, Серёга двинул в гору мимо хихикающих под ивовым кустом девчонок. Была среди них и хохотушка Оля, та самая, что белокурой малюткой -куколкой восседала на руках отца на фотке под настольным стеклом  в кабинете участкового, а теперь вполне сформировавшейся девушкой смотрела на  оставляющего босыми ступнями следы на песке  Малька. Принимающие солнечные ванны девчонки были одеты по-пляжному. Ольга только что вышла из воды, мокрый купальник облегал её совсем  как опустившуюся на дно Гуттиэре с афиши.  На плечах её было наброшено китайское махровое полотенце с драконом. И если бы Серёга был тем драконом, он обвил бы её и унес ввысь -туда , где над  рекою многопарусными белыми каравеллами плыли облака.
-Ну что , матросик! Без трусов остался?- смеясь, обнажила девушка,  белые ровные зубы, растянув в дразнящей улыбки губы в трещинках. Этот рот со всегдашними смешинками в уголках губ! Эти ямочки на щеках. Этот блеск небесной синевы глаз!И эти ресницы, тени от которых падали, трепеща мотыльками, на вспыхнувшие стыдливым румянцем щёки!
- Ничего смешного!-огрызнулся Малёк, отводя взгляд, хотя его притягивало к её загорелым бедрам, прикрытого купальником мыску под животом с ямкой пупа, "рожкам" под лифчиком, как магнитом.
- Без трусов ты был похож на Аполлона под куполом «оперного»…Только без кленового листочка!..
- Тебе бы так!  - показал уже влезший в штаны и обзаведшийся набедренной повязкой из собственной рубахи Серёга торчащие возле локтя крючки вонзившегося якорька и прикрепленную к нему блесну с обрывком лески.
-Ой! Я не знала! У тебя кровь! Тебе же к врачу надо…Давай пока подорожник приложим...

 Сорвав возле тропинки ведущей к металлической лестнице несколько листочков и обмыв их в роднике, Оля приложила подорожник к ране на руке и  на икре Серёги.
-Перебинтую !- решительно сорвала девушка с головы розовую косынку, разодрав её на две части, и принялась заматывать руку Малька. Склонившись к руке, она задела его лицо рассыпавшимися волосами. И ноздри Малька уловили волнующий запах её тела. Её запах!
-Сядь!-приказала Оля. Он повиновался, опустившись на песок. Она закатала ему до колена штанину и, прилепив к кровоточащей  ране листик подорожника, обвязала его оставшимся обрывком косынки. Оля перевязывала Малька , как медсестра на поле боя, а  шпана , обступив их частоколом, наблюдала.
-Ну вот! То рыбин на блесну ловил, а то сам попался! – сказал кто-то за его спиной.
 

И пока Оля прилепляла подорожник, обматывала и завязывала узелком обрывки косынки,  Малёк даже не поморщился. Не пикнул Серёга и когда хирург поликлиники, сделав надрез скальпелем,  вынимал якорёк из раны и заливал  кровоточащую дырку  шипучкой перекиси водорода,  не застонал и   когда, прокалывая кожу иглой, хирург накладывал стежки. И было ему нисколечко не страшно.
Испуг настиг его посреди ночи, на палатях, куда забрались они с брательником по лесенке, как на капитанский мостик, чтобы  погрузиться в океан сновидений.
   
Снилось Мальку, что сарай опутывает щупальцами гигантский кальмар. Что трещат дощатые борта рыбацкой шхуны, сыплются  с палубы  в кипень волн матросы. Волны   захлёстывали через борт. Босой, Малёк скользил по доскам палубы. Скользкая, синяя рука утопленницы хватала его за ногу, и в том месте , где она сжимала щиколотку , он ощущал пульсирующую боль. Рывком  стряхивал Сёрёга покойницу с ноги. Выпучив глаза, бормоча проклятия, она падала за борт. Но на её месте возникал погромыхивающий костями скелет. И его Малёк тоже отправлял за корму, но на него опять наступали скользкие вьющиеся отростки.
 Серёга карабкался по вантам, чтобы спастись от вездесущих щупалец и, вскакивая,  обнаруживал, что за шорох волн он принял шуршание крыс в соседнем сарае, где в специально вырытой землянке родители долговязого верзилы Чебака прятали кабанчика от запретившей держать скотину в частном прядке хрущёвской реформы. Шуршали и попискивали серые хвостатые твари, очищая свиное корыто от остатков варёных картофельных очистков. Похрюкивал кабанчик. Квохтали куры на насесте. И под эту умиротворяющую музыку снова засыпал Серёга не смотря на то, что саднили смазанные вонючей мазью и забинтованные раны. И видел, как вантовые лестницы превращаются в сеть паутины в углу, под досками потолка, гигантский спрут-в малютку паука, сам он-в прилипшую к паутине муху.
  -Ну хватит тебе ворочаться!-ворчал брательник, натягивая на спину сползшее одеяло, и снова проваливался в сон.

Растворяясь между сном и явью полубодрствовал-полуспал  Серёга. Он снова и снова ощущал врачующие прикосновения Олиных рук, опять видел пробор освободившихся от косынки волос склонившейся к его руке головы.
 
Рассветные лучи скользили по слегка выцветшей афише над изголовьем и , соскальзывая с лощёной поверхности в обличии Ихтиандра Серёга устремлялся к лежащей на дне Гуттиэре, чтобы поднять её на поверхность. Туда, где веером пробивались сквозь водную склень лучи солнца.
 
Он в самом деле попался! Попался на синющие Олины глаза. На её заразительный смех. На прикосновения её рук от которых образовывались на коже пупырышки.
 
Поднимаясь по зигзагам пристроенной к речному обрыву лестнице с перемотанными разорванной Олиной косынкой ранами, Серёга оглянулся -и увидел , как она машет ему рукой, словно провожает в полет над облаками. А они были совсем рядом.Дойдя до последней ступеньки лестницы, он сделал ещё шаг - и ступил на облако. Удивительно. Он не провалился в мягкое и рыхлое. Наоборот. Облако спружинило -и он воспарил. Он ощутил, как из лопаток проросли крылья. Он превратился в юркого стрижа. Эти быстрые птицы вили гнёзда в норах под обрывом и носились над водой среди чаек, похожие на маленьких облачённых во фраки денди с картинки в зачитанном его маманей романе, в пятне солнечного света лежащем на полу рядом с диваном , на котором дремала тёть Зоя. Серёга стриг крыльями небесную лазурь и радом с ним взмывала ввысь -она, Оля. Она тоже стала птицей.


Его разбудил  горластый соседский петух, выдающий с головой противозаконный схрон с домашней живностью, кудахтанье кур,  довольное хрюкание и чавкание  борова, шеборшание кроликов в клетях за стеной. Это теть Маня, мать Чебака, прославившегося  вытащенным на берег исполинским глушоным налимом, брякая дужкой ведра, заливала в корыто барду. Врывающийся сквозь щели крыши солнечный свет сверкал на чешуе сушёных  лещей, которые теннисными ракетками свисали со снизок, играл бликами на боках вяленых  язей и подъязочков-краснопёров. Окушки, чебачки, всё что Серёгин отец черпал намёткой, как  лапшу из тарелки, за брондвахтой во время  смены друга и подельника по браконьерским подвигам Ёлкина составляло нечто вроде чучельных экспонатов  музея речной фауны. На стене висела  увязанная в аккуратный жгут сеть. В углу теснились удочки. Мазовская камера чёрным бубликом притулилась к лодочным вёслам.
   
Серёга всё ещё пребывал на грани сна и яви. Гуттиэре и Ихтиандр не спешили возвращаться в афишу и парили в пронизанной солнечными лучами полумгле морских пучин. И это были он и Оля.

Продолжение здесь:http://proza.ru/2024/11/16/1548