Блок. Ты в комнате один сидишь... Прочтение

«Ты в комнате один сидишь…»
 



                Ты в комнате один сидишь.
                Ты слышишь?
                Я знаю: ты теперь не спишь…
                Ты дышишь и не дышишь.
 
                Зачем за дверью свет погас?
                Не бойся!
                Я твой давно забытый час,
                Стучусь — откройся.
 
                Я знаю, ты теперь в бреду,
                Мятежный!
                Я всё равно к тебе войду,
                Старинный друг и нежный…
 
                Не бойся вспоминать меня:
                Ты был так молод…
                Ты сел на белого коня,
                И щеки жег осенний холод!
               
                Ты полетел туда, туда —
                В янтарь закатный!
                Немудрый, знал ли ты тогда
                Свой нищий путь возвратный?
 
                Теперь ты мудр: не прекословь —
                Что толку в споре?
                Ты помнишь первую любовь
                И зори, зори, зори?
 
                Зачем склонился ты лицом
                Так низко?
                Утешься: ветер за окном —
                То трубы смерти близкой!
 
                Открой, ответь на мой вопрос:
                Твой день был ярок?
                Я саван царственный принес
                Тебе в подарок!
                Март 1909

А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ»:
     «
     Заглавие
     а.                Последний час
     б.                Искуситель

     29-32 б                Я в царский саван облеку
                Тебя охотно
                И пышный труп твой сволоку
                Я в дар земле болотной!
»

     О болотах напоминает и «осенний холод». Зима у Блока – время страстей, весна – предчувствий, лето – молений, а осень… Это время, когда «пузыри Земли» морочили голову ароматами Ночной фиалки и миазмами бесконечных болот:

                «Осень поздняя. Небо открытое,
                И леса сквозят тишиной.
                Прилегла на берег размытый
                Голова русалки больной.
                Август 1905»

     Герой опять “вглядывается в свой ночной кошмар” и пытается “не погибнуть”, а найти в нем “строй”. Всё, как всегда, как в юности, как в первый раз… Когда он «неопытным юношей, задумал тревожить темные силы – и уронил их на себя.» (Из письма Андрею Белому. 6 июня 1911.). Тогда это приводило к…

                Ты сел на белого коня,
                И щеки жег осенний холод!
 
                Ты полетел туда, туда —
                В янтарь закатный!

     Теперь он сомневается: может, и это было мороком «Пузырей земли»? И «царский саван» – он с самого начала  из тех болот?

                «Белый конь чуть ступает усталой ногой,
                Где бескрайная зыбь залегла.
                Мне болотная схима – желанный покой,
                Будь ночлегом, зеленая мгла!
                3 июня 1905. Новоселки»

                «Это шутит над вами болото.
                Это манит вас темная сила.
                3 июня 1905»

Из того же письма Андрею Белому:
     «…когда мы оба по-разному, но и чудесно сходно, были так далеки от "воплощения" или  "вочеловечения"; когда мы оба вступали в ночную глушь, неизбежную для увидевших когда-то слишком яркий свет...
     Теперь все меняется для нас обоих (опять-таки), мы выходим из ночи, проблуждав по лесам и дебрям долгие годы; по разным дебрям – и по-разному выходим; долгие годы не слышали голоса друг друга, а если и доносился иногда голос, то лесные дебри преломляли его, делали иным. Все это я чувствую за плечами, точно прожито сто лет; но для меня это были годы, умерщвляющие душу, но освежающие дух, и я их всегда благословлю.
     … мне необходимо ответить Тебе, как самому проникновенному критику моих писаний, – это то, что таков мой путь, что теперь, когда он пройден, я твердо уверен, что это должное и что все стихи вместе – "трилогия вочеловечения" (от мгновения слишком яркого света – через необходимый болотистый лес {"Нечаянная Радость" - книга, которую я, за немногими исключениями, терпеть не могу.  [Примечание Блока.]} – к отчаянью, проклятиям, "возмездию" и... – к рождению человека "общественного", художника, мужественно глядящего в лицо миру, получившего право изучать формы, сдержанно испытывать годный и негодный матерьял, вглядываться в контуры "добра и зла" – ценою утраты части души). Отныне я не посмею возгордиться, как некогда, когда, неопытным юношей, задумал тревожить темные силы – и уронил их на себя. Потому отныне я [Подчеркнуто дважды.] не лирик.»
     Письмо из 911-ого года. Под исходным стихотворением дата – Март 1909. И мы имеем  – «отчаянье, проклятия, "возмездие"»…

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «
     Написано в марте 1909 г., в 1910 г. (в сентябре-октябре) было включено в цикл "Ночные часы", предназначенный для "Антологии" книгоиздательства "Мусагет".
Пересылка А. Белому цикла сопровождала письмо от 22 октября 1910 г. В нем поэт  выделял: «... Я последователен и в своей любви к "гибели" (незнание о будущем, окруженность  неизвестным, вера в судьбу и т.д. – свойства моей природы, более чем психологические)».
     Этим кризисным мироощущением, когда поэт пришел "к отчаянию, проклятиям, возмездию" в поисках нового синтеза, объединены и стихотворения цикла. "Ты в комнате один сидишь ... " занимает срединное положение, являясь своего рода кульминацией темы "Долгих лет нескончаемой ночи", "страшной памяти" утрат и расплаты (см. стих. "Посещение").
     Включен в сюжет стихотворения и мотив двойничества. Двойственно раскрыт итог пути героя – как отчаяние и прозрение на пороге смерти, именно поэтому он представлен не только в духе разрушительной иронии, но и в трагическом аспекте.
В стихотворении немало полемических параллелей к ранней лирике. Можно предположить, что заголовок "Искуситель" в рукописях и первых публикациях выделял его противопоставленность юношеской мистике: если там велся "диалог" героя с лучезарным Богом, то здесь – с Дьяволом-искусителем.
     На общность данного стихотворения в теме "возмездия" за отступничество с переводом из П. Верлена "Синева небес над кровлей ... " обратил внимание Е.Б. Тагер (ЛН. Т. 92. Кн. 1. С. 88). Ср. с отрывком из него, процитированным Блоком в статье "Три вопроса" (1908): "Что ты сделал, что ты сделал?// Исходя слезами,// О, подумай, что ты сделал// С юными годами!".
     Переводчику Ф.К. Сологубу Блок писал 2 декабря 1907 г.: « ... оно неразлучно со мною с тех дней, "как постигал я первую любовь". И в эти дни, когда я мучительно сомневаюсь в себе (... ) слова его со мной».

     – «Я твой давно забытый час» ... – Ср. в стих. "Забывшие Тебя": "И час настал". Слово-понятие восходит к евангельскому образу сроков возмездия .

     – «... ты теперь в бреду, // Мятежный!» – Облик героя, изменившего прежнему, своей молодости, рисуется в сопоставлениях с мотивами ранней лирики. См. "истинную" мятежность героя в стих. "Моей матери" (1901): "Чем больней душе мятежной,//Тем ясней миры ... " (т. 1 наст. изд.). Ср. перекличку с ранним мотивом мятежности в стих. "Покойник спать ложится ... ": он трактуется как трагический, без оттенков иронии. Стихотворение близко по времени написания к стих. "Ты в комнате один сидишь ... " (написано в феврале 1909 г.)

     – «... Старинный друг и нежный ...»  – "Искуситель" предстает как ироническая параллель мистическим образам в ранней лирике. См. стих. "Моей матери": "Это Бог лазурный, нежный// Шлет свои дары". Именно к Богу, который "Нежностью объят", обращены мечты юного героя.

     – «...Не бойся вспоминать меня ...» – Мотив неодухотворенности высшим заключает полемическое переосмысление прежнего мотива бесстрашия перед лицом смерти как "иного новоселья" в ранней лирике. См. стих. "На смерть деда" и "Не бойся умереть в пути ... " (1902). Ср. также в стих. "Жду я смерти близ денницы ... " (1904) торжественный момент "готовности" к смерти: "Я готов. Мой саван плотен ( ... ) Царски-каменной улыбки // Не нарушу на земли" (т. 2 наст. изд.).

     – «...Не мудрый, знал ли ты тогда (... ) Теперь ты  мудр ...» – Ср. "ясность духа" "пред Божьим лицом" как истинную мудрость в стих. "Отрекись от любимых творений... " (1900): "Лишь единая мудрость достойна //Перейти в неизбежную ночь" (т. 1 наст. изд.). См. тот же мотив в стих. "На смерть деда" и "Не бойся умереть в пути ... ".

     – «... знал ли ты тогда // Свой нищий путь возвратный?» – Образ вызывает реминисценции с евангельским нравоучением: "Лучше ·бы им не познать пути правды, нежели, познав, возвратиться назад от преданной им святой заповеди" (2 Пет. 11. 21).

     – «...Ты помнишь первую любовь...» – Здесь Искуситель "напоминает" об евангельском завете верности. Ср.: "Но имеют против тебя то, что ты оставил первую любовь твою"
     [… а первая любовь Блока была та, в которой «Все в облике одном предчувствую Тебя»! Ты и Лучезарная – одно! Но «тебя, Офелию мою, увел далеко жизни холод»]

      – «... И зори, зори, зори?» – "Таинство зари", знаки близкого "преображения" сопутствуют мистическому настроению героя во многих, прежде всего, юношеских стихотворениях Блока. См., например, "Верю в Солнце Завета" (1902), "Иванова ночь"(190б). 
     [
     «В 1900 – 1901 годах "символисты" встречали зарю; их логические объяснения факта зари были только гипотезами оформления данности; гипотезы – теории символизма; переменялись гипотезы; факт – оставался: заря восходили и ослепляла глаза; в ликовании видящих побеждала уверенность...
     Появились вдруг "видящие" средь "невидящих"; они узнавали друг друга; тянуло делиться друг с другом непонятным знанием их; и они тяготели друг к другу, слагая естественно братство зари, воспринимая культуру особо: от крупных событий до хроникерских газетных заметок; интерес ко всему наблюдаемому разгорался у них; все казалось им новым, охваченным зорями космической и исторической важности: борьбой света с тьмой, происходящей уже в атмосфере душевных событий, еще не сгущенных до явных событий истории, подготовляющей их; в чем конкретно события эти, – сказать было трудно: и "видящие" расходились в догадках: тот был атеист, этот был теософ; этот – влекся к церковности, этот – шел прочь от церковности; соглашались друг с другом на факте зари: "нечто" светит; из этого "нечто" грядущее развернет свои судьбы.»
                (Андрей Белый. «Воспоминания о Блоке»)
     «...началось хождение около островов и в поле за Старой Деревней, где произошло то, что я определял, как Видения (закаты)».
     «...Тут же закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню…»
                (Ал. Блок. Дневники 18 года о весне 1901)
     «...Закаты того года, столь известные и по стихам Блока, и по Андрею Белому, я переживала ярко.»
                (Л. Д. Блок. «И быль и небылицы о Блоке и о себе»)

     – ...«Зачем склонился ты лицом //Так низко?» –  герой от стыда спрятал лицо.
]

     – «... ветер за окном – // То трубы смерти близкой! – Образ вызывает ассоциации с евангельскими текстами: трубящего Ангела, возвещающего страшный суд над миром и его обновление (Откр. Х).
     [
     У Блока – свои святые книги:

                «…Я – непокорный и свободный.
                Я правлю вольною судьбой.
                А Он – простерт над бездной водной
                С подъятой к небесам трубой.

                Он видит все мои измены,
                Он исчисляет все дела.
                И за грядой туманной пены
                Его труба всегда светла.
                3 января 1907»
 
                «…Ветер взвихрил снега.
                …Откуда звучали рога
                Снежным, метельным хором.

                …И навстречу вставали новые звуки:
                Летели снега,
                Звенели рога
                Налетающей ночи.
                3 января 1907»

     Когда в один и тот же день он писал о грозных звуках трубы небесного Судии и захватывающих – рогах налетающей ночи, то их так легко перепутать… Вот и в исходных строках – это точно торжественная труба, а не воющие в знобящем ветре рога?
     ]

     – «...Я саван царственный принес // Тебе в подарок! – Ср. в стих. "Жду я смерти близ денницы ... ": "Опусти прозрачный полог // Отходящего царя" (т. 2 наст. изд.). Образ заключает параллель мистическому мотиву смерти-преображению (с ее торжественными атрибутами), который характерен для стихов раннего Блока. 
     »