Блок. Шаги командора. Прочтение

Шаги     командора




                В.А. Зоргенфрею

                Тяжкий, плотный занавес у входа,
                За ночным окном – туман.
                Что' теперь твоя постылая свобода,
                Страх познавший Дон-Жуан?
 
                Холодно и пусто в пышной спальне,
                Слуги спят, и ночь глуха.
                Из страны блаженной, незнакомой, дальней
                Слышно пенье петуха.
 
                Что' изменнику блаженства звуки?
                Миги жизни сочтены.
                Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,
                Донна Анна видит сны…
 
                Чьи черты жестокие застыли,
                В зеркалах отражены?
                Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?
                Сладко ль видеть неземные сны?
 
                Жизнь пуста, безумна и бездонна!
                Выходи на битву, старый рок!
                И в ответ – победно и влюбленно –
                В снежной мгле поет рожок…
 
                Пролетает, брызнув в ночь огнями,
                Черный, тихий, как сова, мотор,
                Тихими, тяжелыми шагами
                В дом вступает Командор…
               
                Настежь дверь. Из непомерной стужи,
                Словно хриплый бой ночных часов –
                Бой часов: «Ты звал меня на ужин.
                Я пришел. А ты готов?..»
               
                На вопрос жестокий нет ответа,
                Нет ответа – тишина.
                В пышной спальне страшно в час рассвета,
                Слуги спят, и ночь бледна.
               
                В час рассвета холодно и странно,
                В час рассвета – ночь мутна.
                Дева Света! Где ты, донна Анна?
                Анна! Анна! – Тишина.
 
                Только в грозном утреннем тумане
                Бьют часы в последний раз:
                Донна Анна в смертный час твой встанет.
                Анна встанет в смертный час.
                Сентябрь 1910 – 16 февраля 1912






     Зоргенфрей, Вильгельм Александрович – русский поэт Серебряного века, переводчик.
     После окончания института в 1908 — 1909 работал учителем математики в Торговой школе.
    Начал печататься с 1904 года, в качестве поэта дебютировал в 1905 году.
    В 1906 году познакомился с А. А. Блоком, оказавшим на Зоргенфрея большое влияние. Знакомство со временем переросло в дружбу. (Блок посвящает Зоргенфрею «Шаги Командора».)
     Арестован 4 января 1938 года по «делу ленинградской писательской организации». Казнён 21 сентября 1938 года.
     Реабилитирован посмертно 22 марта 1958 года.
                Википедия.




     «Шаги командора» –  непосредственный предшественник  развитие этой темы у Блока – Пушкин «Каменный гость»,

Анна Ахматова. «”Каменный гость” Пушкина»:
     «…который всё же является обработкой мировой темы возмездия… . Что и для Пушкина "Каменный гость" – трагедия возмездия, доказывает уже само выбранное им заглавие ("Каменный гость", а не "Дон Жуан").
     …Внимательно читая "Каменного гостя", мы делаем неожиданное открытие: Дон Гуан — поэт. Его стихи, положенные на музыку, поет Лаура, а сам Гуан называет себя "Импровизатором любовной песни".
     …он герой до конца, но эта смесь холодной жестокости с детской беспечностью производит потрясающее впечатление. Поэтому пушкинский Гуан, несмотря на свое изящество и свои светские манеры, гораздо страшнее своих предшественников. Обе героини, каждая по-своему, говорят об этом: Дона Анна — "Вы сущий демон"; Лаура — "Повеса, дьявол".
     Если Лаура, может быть, просто бранится, то "демон" в устах Доны Анны точно передает впечатление, которое Дон Гуан должен был производить по замыслу автора.»

Анна Ахматова. «Поэма без героя»:

                «…Он там один.
                На стене его твердый профиль.
                Гавриил или Мефистофель
                Твой, красавица, паладин?
                Демон сам с улыбкой Тамары,
                Но такие таятся чары
                В этом страшном, дымном лице:
                Плоть, почти что ставшая духом,
                И античный локон над ухом -
                Все таинственно в пришлеце.
                Это он в переполненном зале
                Слал ту черную розу в бокале,
                Или все это было сном?
                С мертвым сердцем и мертвым взором
                Он ли встретился с Командором,
                В тот пробравшись проклятый дом?
                И его поведано словом,
                Как вы были в пространстве новом,
                Как вне времени были вы, –
                И в каких хрусталях полярных
                И в каких сияньях янтарных
                Там, у устья Леты – Невы.»


Михаил Раткевич. «Мотивы Шагов Командора в контексте трилогии Блока» (Блестящая работа. Очень рекомендую):
«
     Командор» – это не имя, а должность. Об этом легко забыть, потому что огромное количество версий легенды о Дон Жуане делает слово «Командор» похожим чуть ли не на имя собственное. Тем не менее, «Командор» это, все-таки, именно должность. Он – глава рыцарского ордена…

     [
     Учитывая, что сюжет трехкнижия – это «Дева и рыцарь»  – под какой бы он ни был маской, каким бы двойником не действовал – появление командора – командира – это не только его (командира) ревность, но и его долг – призвать воина вернуться из самоволки на службу, на пост.
     – «Тяжкий, плотный занавес у входа» – дверные портьеры, я думаю. Действие стихотворения происходит  среди отражений зеркал – в его (Блока) всемирном Граде, в инфра-Петербурге. И вот эпизод в одном из его особняков – в другом стихотворении:

                «Тихо дрогнула портьера.
                Принимала комната шаги
                Голубого кавалера
                И слуги.»
     ]

     Блок начинает повествование с последних минут жизни Дон Жуана, протекающих в некоем странном пространстве, почти выключенном из времени. Оно располагается за тяжелым занавесом…   Одно пространство отделяется от другого дверью (для Командора) либо занавесом (для Дон Жуана), но при рассмотрении мотива двери в поэтике Блока видно, что дверь у Блока существует для того, чтобы связывать пространства между собой, а не разъединять. Дверь у Блока почти всегда открыта, открывается, может быть открыта и т.д.  …Занавес же, напротив, отграничивает, отделяет, разъединяет пространства. Это может быть и театральный занавес – тогда он отъединяет мир сценического действия от зала. Это может быть и мистический занавес из вьюги, и даже простая оконная занавеска. Но во всех случаях занавес, в отличие от двери, является границей, разъединяющей, замыкающей пространства.
 
[ – «За ночным окном – туман»] – 
     Туман как репрезентация «паров злой воды» здесь дополнительно (вместе с занавесом) отгораживает пространство Донны Анны от внешнего мира.
     Туман находится «за ночным окном», значит, действие происходит ночью. Это  необходимо отметить, потому что ближе к концу стихотворения появляется «час рассвета», а в последней строфе туман и вовсе становится утренним. Действие, которое интуитивно кажется очень сжатым, на самом деле, скорее всего, происходит на протяжении довольно длительного отрезка времени.
     …Художественное время здесь не соответствует сюжетному, оно как бы деформировано. …согласно наблюдению З. Г. Минц, инфернальное у Блока… манифестирует себя разнообразными искажениями пространства и времени: «Другая особенность «инфернальных» героев у Гоголя и Блока — та, что фантастическое здесь почти всегда <…> связано с деформацией представлений о реальном времени и пространстве.» (З. Г. Минц, «Александр Блок и русские писатели») Поэтому любые подобные искажения сразу служат сигналом, что следует проверить, нет ли в тексте проявлений инфернального.

     [
     – Холодно и пусто в пышной спальне, //Слуги спят, и ночь глуха. – Здесь тройное изменение масштаба наблюдения: спальня – дом – мир. Как удаляющаяся камера: Анна в спальне, слуги – в доме, ночь – в мире.
     Потом будет обратный ход камеры:

                Пролетает, брызнув в ночь огнями,
                Черный, тихий, как сова, мотор,
                Тихими, тяжелыми шагами
                В дом вступает Командор…

                Настежь дверь. Из непомерной стужи,
                Словно хриплый бой ночных часов –
                Бой часов: "Ты звал меня на ужин.
                Я пришел." 

     …ночь – дом – спальня. И из "глухой ночи" лупят курантами "часы".

     – «Из страны блаженной, незнакомой, дальней // Слышно пенье петуха. // Что; изменнику блаженства звуки»
     ] –

     Таким образом, Дон Жуан изменил «стране блаженной, незнакомой, дальней», то есть верхнему миру, миру подлинной любви, ради земных страстей. Променяв мир небесного идеала на мир земной юдоли, Дон Жуан оказался полностью погружен именно в такую любовь – ту, которая для Блока тоже была страшной. Именно этот страх и познал Дон Жуан – страх отчаяния,  неизбежного для того, кто отрезан от верхнего мира и вынужден обитать в ненужном и бесcмысленном пространстве земной юдоли.
     »

     С моей точки зрения всё несколько не так.
     Во-первых, вся ситуация – герой стоит рядом женщиной, покоящейся во сне мало отличимом от смерти – не уникальна.
     Последнее стихотворение “тома I”:

                «Вот он – ряд гробовых ступеней.
                И меж нас – никого. Мы вдвоем.
                Спи ты, нежная спутница дней,
                Залитых небывалым лучом.

                Ты покоишься в белом гробу.
                Ты с улыбкой зовешь: не буди.
                Золотистые пряди на лбу.
                Золотой образок на груди.

                Я отпраздновал светлую смерть,
                Прикоснувшись к руке восковой.
                Остальное – бездонная твердь
                Схоронила во мгле голубой.

                Спи – твой отдых никто не прервет.
                Мы – окрай неизвестных дорог.
                Всю ненастную ночь напролет
                Здесь горит осиянный чертог.
                18 июня 1904. С. Шахматово»

     Здесь герой признает  факт, что пробудить «тебя» у него не получилось, но взамен перед ним, с некоторым для него нетерпеливым предвкушением, расстилается – «окрай неизвестных дорог».
     В “томе II” он бросится гулять по ним, но окажется, что все они зациклены на «Город»  – во всемирный град,  в «инфра-Петербург». В котором кривым отражением «осиянного чертога»  появится «паноптикум печальный» с восковой Клеопатрой:

                «Открыт паноптикум печальный
                Один, другой и третий год.
                Толпою пьяной и нахальной
                Спешим... В гробу царица ждет.

                Она лежит в гробу стеклянном,
                И не мертва и не жива,
                А люди шепчут неустанно
                О ней бесстыдные слова.

                Она раскинулась лениво –
                Навек забыть, навек уснуть...
                Змея легко, неторопливо
                Ей жалит восковую грудь...

                Я сам, позорный и продажный,
                С кругами синими у глаз,
                Пришел взглянуть на профиль важный,
                На воск, открытый напоказ...

                Тебя рассматривает каждый,
                Но, если б гроб твой не был пуст,
                Я услыхал бы не однажды
                Надменный вздох истлевших уст:

                "Кадите мне. Цветы рассыпьте.
                Я в незапамятных веках
                Была царицею в Египте.
                Теперь – я воск. Я тлен. Я прах".

                "Царица! Я пленен тобою!
                Я был в Египте лишь рабом,
                А ныне суждено судьбою
                Мне быть поэтом и царем!

                Ты видишь ли теперь из гроба,
                Что Русь, как Рим, пьяна тобой?
                Что я и Цезарь – будем оба
                В веках равны перед судьбой?"

                Замолк. Смотрю. Она не слышит.
                Но грудь колышется едва
                И за прозрачной тканью дышит...
                И слышу тихие слова:

                "Тогда я исторгала грозы.
                Теперь исторгну жгучей всех
                У пьяного поэта – слезы,
                У пьяной проститутки – смех".
                16 декабря 1907»   

     И вот  ещё один круг завершён – и опять  «инфернальное пространство его Града и ещё одна спящая…

     – «Донна Анна спит, скрестив на сердце руки, // Донна Анна видит сны…»  – Анна – ещё одна женщина 3-его тома. Это в предыдущих томах они стояли на пути Лучезарной, то есть они были способны заслонить Её, были почти равны Ей, а в этом…
     Вот их перечень:

     – одна из тех "женщин чужих", которых герой и целовать-то устал;
     –  женщина из ада, которую каждый рассвет пьёт вампир;
     – "не первая", которую "муж не станет ревновать";
     – та, которая в экипаже "прижималась всё суеверней";
     – женщина из "Ресторана", которой он пошлет невозможную черную розу, а она испугается и уйдет;
     – Тамара - которая где-то в своем ауле, и самочка, которою вместо неё утешается Демон;
     – только тусклым воспоминанием – одна из 2-ого тома, – с которою "Меч выпал. Дрогнула рука…";
     – проститутка с французскими каблуками;
     – львица светская и продажная;
     – дурочка NN;
     – одна из тех, годной лишь на то, чтобы было  с кем "забыться опять";
     – не царица. (Сердце... Молилось и пело тебя, но ведь ты – не царица.);
     – курсистка, приславшая "стихи" и дама, приславшая "розы";
     – и опять – одна из подруг, одна из игрушек Демона;
     – и лишь воспоминанием – "Ты, милая, ты, нежная";
     – которая для него теперь никто: «И больше не было меж нами// Ни слов, ни счастья, ни обид»;
     – безмужние бесплодные девы;

…а его жребий – «Опять — любить Ее на небе // И изменить ей на земле»

     И вот она, земная, ещё одна измена небесной. Как, там, бишь, её? Анна. Которая после ночи с ним заснула.  И с жестокой усмешкой смотрит на неё страшный любовник: – Сладко ль видеть неземные сны, женщина?
     Но тут…
   
                …победно и влюбленно –
                В снежной мгле поет рожок…
 
                Пролетает, брызнув в ночь огнями,
                Черный, тихий, как сова, мотор»

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «
     В 1922 г. Зоргенфрей писал об этом: «Запомнился мне теплый летний вечер, длинная аллея Петровского острова, бесшумно пронесшийся мотор. "Вот из такого, промелькнувшего когда-то мотора вышли "Шаги Командора",- сказал А(лександр) А(лександрович) – И два варианта”  (то есть "С мирным счастьем покончены счеты ... " и "Седые сумерки легли ... ".- Ред.)....
     »

     Как мне кажется, ключевым к пониманию дальнейшего является выкрик героя: «Дева Света! Где ты, донна Анна? //Анна! Анна!..» Здесь имеем последовательное снижение церемониальности: «Дева Света»  – нечто небесное, «донна Анна» – нечто официальное, «Анна! Анна!» – интимное. Но существенно только первое и последнее: «Дева» и «Анна», для героя – одно.
     Герой – один из «двойников» Блока. А у Блока аналогичная ситуация  – была.

Ал. Блок. Из неотправленного письма Любови Дмитриевной:
     «...меня оправдывает продолжительная и глубокая вера в Вас (как в земное воплощение пресловутой Пречистой Девы или Вечной Женственности, если Вам угодно знать)...»
Л. Д. Блок. «И быль и небылицы о Блоке и о себе»:
      «В один из таких вечеров, неожиданно для Саши и со "злым умыслом" моим произошло то, что должно было произойти – это уже осенью 1904 года.»
 
     И он, молодой, 24-летний стоит перед ней, заснувшей... "девой Света", и вокруг него рушится его мир. А если в этот момент ещё и с улицы донесся клаксон...
     ...то спустя много лет внезапный сигнал тихо проехавшего автомобиля напомнит всё.
     «…Запомнился мне теплый летний вечер, длинная аллея Петровского острова, бесшумно пронесшийся мотор. «Вот из такого, промелькнувшего когда-то мотора вышли "Шаги Командора" И два варианта (то есть "С мирным счастьем покончены счеты ... " и "Седые сумерки легли ... ". –Ред.).» [В.А Зоргенфрей.]

     «Вариант 1»:
 
                «С мирным счастьем покончены счеты,
                Не дразни, запоздалый уют.
                Всюду эти щемящие ноты
                Стерегут и в пустыню зовут.

                Жизнь пустынна, бездомна, бездонна,
                Да, я в это поверил с тех пор,
                Как пропел мне сиреной влюбленной
                Тот, сквозь ночь пролетевший, мотор.»

     И здесь "Жизнь пустынна, бездомна, бездонна," – это просто ссылочная цитата:
"Жизнь пуста, безумна и бездонна!" – то есть, вот вам ваш дон Жуан.

Вариант 2:

                "Седые сумерки легли
                Весной на город бледный.
                Автомобиль пропел вдали
                В рожок победный.

                Глядись сквозь бледное окно,
                К стеклу прижавшись плотно…
                Глядись. Ты изменил давно,
                Бесповоротно."

      «Победно» – это этот мир, с бледным городом, автомобилем и этой спящей «Любой» – трубит о победе над миром рыцарства, служения и Лучезарной. А ему осталось только  всем лицом прижаться к стеклу, чтобы хоть чуть-чуть охладить горящее лицо.

                Донна Анна в смертный час твой встанет.
                Анна встанет в смертный час.

Выделены эти строки самим Блоком (в источнике - жирным шрифтом). И опять – «донна Анна», «Анна»… то есть, подразумевается  ещё – и «Дева Света». Возвращающая к строкам «Донна Анна спит, скрестив на сердце руки, // Донна Анна видит сны…» , явно напоминающих о:

                «Спи ты, нежная спутница дней,
                Залитых небывалым лучом.

                Ты покоишься в белом гробу.
                Ты с улыбкой зовешь: не буди.
                Золотистые пряди на лбу.
                Золотой образок на груди.»

     …напоминающих о его неисполненном долге – пробудить! И осталась последняя надежда: она встанет в его смертный час. Его (Блока) смерть нужна для Ее пробуждения.
     Напомню, на свидание, на объяснение с Любовью Дмитриевной он пошел с пистолетом и предсмертной запиской. («В моей смерти прошу никого не винить. Причины ее вполне "отвлеченны" и ничего общего с "человеческими" отношениями не имеют.»).

                Дева Света! Где ты, донна Анна?
                Анна! Анна!

P.S.

     Последним словом в земной жизни Любови Дмитриевной будет: "Сашенька!"
*

Михаил Раткевич. «Мотивы Шагов Командора в контексте трилогии Блока»:
     «…Не только Дон Жуан и Командор являют собой пару двойников. В «Шагах Командора» двоится буквально все – и практически каждый образ имеет своего антитетического или тождественного двойника. «Ночной туман» за ночным окном закрывает путь Дон Жуану в начале – и «утренний туман» становится пространством боя часов в финале. «Стране блаженства», которой изменил Дон Жуан, соответствует «непомерная стужа», из которой выходит Командор. Занавесу, который не позволяет Дон Жуану уйти, соответствует дверь, которая позволяет Командору войти. Солярной птице (петуху), которая относится к Дон Жуану, соответствует ночная птица (сова), которая относится к Командору. Пению петуха, бессильному пробудить к жизни, соответствует победное пение рожка, связанное с автомобилем, а, значит, и со смертью. Страх и холод в спальне Донны Анны чувствуют и Дон Жуан, и Командор. Молчанию Дон Жуана в ответ на «жестокий вопрос» соответствует гробовое молчание Донны Анны… Даже сама спальня описана дважды – один раз с точки зрения Дон Жуана и другой раз с точки зрения Командора. Точно так же дважды упоминаются и сны Донны Анны, и даже бой часов.
     Таким образом, вся композиция «Шагов Командора» являет собой как бы ряд отражений…»

     Ряд отражений забавных кукол, которые из-за всемирного занавеса рассматривает кукловод. И он видит  нелепо-«пышную» спальню, нелепо-замершего дон Жуана, и женщину, которая всё на свете проспит. Но, вот, улыбнулся: заметил в одном из отражений свои «жестокие черты» – ах, уж эти зеркала! – всё видят.  Аккуратней, аккуратней надо с ними.
     Что ж, «жизнь пуста, безумна и бездонна» – сделано, декорации расставлены, актеры на местах, согласно мизансцене. Эй там! – давай клаксон и поехали: «выходи на битву, старый рок»– «командор», твой выход!

Командор:          «Ты звал меня на ужин. Я пришел. А ты готов?..»

     Но на вопрос жестокий нет ответа, нет ответа – тишина. Этот арлекин забыл свою роль? Или этот паяц вспомнил, что он живой?! Эта марионетка возомнила, что у неё ещё остался шанс оборвать все ниточки?!
Но:

                Донна Анна в смертный час твой встанет.
                Анна встанет в смертный час.

     Эй! В чьей это смертный час?!.. – и ужас: – Да кто ты?!..
     И в зеркалах гаснет ещё одна жестокая усмешка…

*

И ещё одно прочтение того же стихотворения:

     Дон Жуан пробрался в дом донны Анны,  но там все спят – и слуги, и сама она. Ему страшно. В зеркалах мелькают какие-то рожи, словно кто-то  на происходящее подглядывает, жутко бьют часы, а за окном брызжет огнями “мотор”…
     В дом входит командор (Прекрасная дама не ездит на пароходах, но командору (главе ордена) без служебного автомобиля – не по штату).
     «Ты звал меня на ужин. – говорит он. – Я пришел.»
     На вопрос жестокий нет ответа. Нет ответа – тишина. В комнате пусто. Командору, собственно, плевать на изменника, но «Дева Света! Где ты, донна Анна? Анна! Анна!» – Тишина.
     И объясняя всё, от того, с «жестокими чертами», из зеркал звучит голос:

                Донна Анна в смертный час твой встанет.
                Анна встанет в смертный час.

    Радуйся, командор, Анна встала, твой долг исполнен. Ты сейчас окончательно умрешь. Ты, наконец, успокоишься.

     И ещё одно интересно: а кто здесь двойник героя трехтомника? С чьей точки зрения ведётся рассказ?
     О ком говорит Ахматова? –

                «…С мертвым сердцем и мертвым взором
                Он ли встретился с Командором,
                В тот пробравшись проклятый дом?»